Беллини, джентиле. Анализ творчества и художественное влияние

(II в. н. э.), Секст Эмпирик (III в. н. э.), Александр Афродисийский (III в. н. э.), Аммоний Саккас (III в. н. э.), Плотин (205-270 н. э.), Порфирий (232-304 н. э.), Ямвлих (242-327 н. э.), Фемистий (317-388 н. э.), Аврелий Августин (354-430 н. э.), Прокл Диадох (411-485 н. э.), Иоанн Филопон (490-570 н. э.), Дамаский (462-540 н. э.), Боэций (472-524 н. э.) и Симпликий (490-560 н. э.). На римскую философию оказала сильное влияние греческая .

Средневековье

Ренессанс

Как с другими историческими периодами существуют различные подходы к датировке эпохи Ренессанса и определению её границ. Считается, что Ренессанс возник в Италии (итальянский Ренессанс) и впоследствии охватил всю Европу .

Гуманизм

Гуманисты итальянского Ренессанса верили, что свободные искусства должны практиковаться всеми, независимо от социального положения. Они также поощряли самостоятельность, ценность и достоинство человеческой индивидуальности, и полагали: жизнь предопределена природой, однако человек волен выбрать свой путь.

Неоплатонизм

В Италии так же был распространен неоплатонизм , который возрождал интерес к Античности , к платонизму , в особенности во Флоренции под управлением Медичи .

Макиавелли

Новейшее время

Итальянская философия с 1920 по 1940 гг. в основном фашистская. В XX веке Джованни Джентиле был одним из крупных итальянских философов-идеалистов фашистского направления, основателем теории актуального идеализма . Представителем так называемого левого джентилианства в это время был философ и экономист Уго Спирито (1896-1979).

Важным критиком Джентиле был философ-неогегельянец Бенедетто Кроче , который обвинял интеллигенцию, сотрудничающую с фашистским правительством в предательстве идеалов итальянского Рисорджименто . Наиболее значителен вклад Кроче в эстетику и философию истории , его работы оказали существенное влияние на эстетическую мысль первой половины XX столетия .

Напишите отзыв о статье "Итальянская философия"

Литература

• Яковенко, Б . Итальянская философия последнего времени. Обзор. - М. : Тип. «Печатное Дело» Ф. Я. Бурче, 1910. - Кн. 2. - С. 259-285.
• Губский Е.Ф., Кораблёва Г.В., ред. Философский энциклопедический словарь . - М .: Инфра-М, 2009. - 576 с.
• Философская энциклопедия . В 5-х т. - М.: Советская энциклопедия. Под редакцией Ф. В. Константинова. 1960-1970.
• Гарин Э. Хроника итальянской философии XX века Пер. с итальянского. М.: Прогресс, 1965.- 483 с.
• Эфиров С. А. Итальянская буржуазная философия XX века. М.: Мысль, 1968.- 268 с.
• Д. Реале, Д. Антисери . Итальянская философия в эпоху Рисорджименто. Итальянская философия эпохи Рисорджименто. Общие черты / Западная философия от истоков до наших дней: От романтизма до наших дней. СПб.: Петрополис, 1997. - 850 стр.
• Итальянская и испанская философия на рубеже XX-XXI веков: Сборник обзоров и рефератов / Под редакцией Ю. А. Кимелева . - М .: РАН. ИНИОН . Центр гуманитарных научно-информационных исследований. Отдел философии, 2005. - 136 с. - ISBN 5-248-00 222-2 .
• Зорин А.Л . Этика итальянских неоидеалистов. Проблема обоснования морали и метода. Краснодар, 1999.- 180 с.
• Шевакин Г.Г. Итальянские философские журналы первой половины XX в. // Историко-философский ежегодник"2011. М., 2012. - С.268-277. ISBN 978-5-88373-345-0

Отрывок, характеризующий Итальянская философия

– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д"Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c"est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d"honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu"est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s"excuse – s"accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..

Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d"hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l"en prevenir. Je l"ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d"etre bien attentif sur l"endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l"ennemi. Il est indispensable qu"il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]

Итальянская философия

(italienische Philosophie).

1. Введение. В развитии схоластической философии принимали участие итальянские учёные с мировым именем - это прежде всего Ансельм Кентерберийский (1033–1109), Бонавентура (1221–1274) и Фома Аквинский (1225–1274). Собственно итальянская философия начинается с Ренессанса - возрождения греческой философии, совершающегося в итальянском духе.

2. Ренессанс и гуманизм. За платоновскую философию выступил Плетон (ок. 1355–1450), потому что она ближе, чем аристотелевская, стояла к христианскому способу мышления. К нему присоединились Марсилио Фичино (1433–1499), руководитель платоновской Академии во Флоренции, и Пико делла Мирандола (1463–1494), в то время как Пьетро Помпонаци защищал аристотелизм в духе александрийской школы. Ортодоксальность частично обнаруживает аристотелизм позднейшего Ренессанса, представленный Андреа Цезальпинусом (1519–1603) и Джакомо Забареллой (1532–1589). Учёный-естественник все более и более выступает против сложившегося философского типа; Джероламо Кардано (1501–1576) создал динамическую философию универсальной смены форм; меньшее значение для философии имел известный деятель науки Бернардино Телезио (1508–1588). Франческо Патрици (1529- 1597) пытался объединить критическое исследование природы со спекулятивной «метафизикой света». Все эти мыслители были предвестниками подлинных духовных борцов, чьи ряды возглавил Леонардо да Винчи (1452–1519), который в своём философско-научном исследовании гениально объединил созерцание и мышление, в то время как Никколо Макиавелли (1469–1527) развивал философию национальной истории. Джордано Бруно (1548–1600) вновь открывает в видимой Вселенной невидимую бесконечность Бога, которая наполняет человека «героическими страстями». И уже окончательное преодоление средневековья в духе пытливой науки (естествознания) приходит вместе с Галилео Галилеем (1564–1642).

3. Контрреформация и Просвещение (середина XVII - конец XVIII в.). Уже Патрици своими философскими работами способствовал Контрреформации, в ещё большей мере это можно сказать о Томмазо Кампанелле (1568–1639), несмотря на его подчёркнутую враждебность к схоластике. Кардинал Беллармин (1542–1621) защищает родственное более позднему догмату о папской непогрешимости убеждение о власти папы. Основателем современного историзма стал Джамбаттиста Вико (1668–1744). Чезаре Беккариа-Бонесана (1737–1794) создал социал-реформистскую философию морали и права. Философия английского и французского Просвещения была воспринята итальянскими мыслителями, но дальше они её не развили.

4. XIX в. Энтузиазм, родственный спекулятивному взлёту в немецком идеализме и представленный в Северной Италии кантианцем Антонио Розмини (1797–1855) и Винченцо Джоберти (1801–1852), для итальянской философии оказался решающим. Для Джоберти, в своём мышлении поднявшемся до Гегеля и диалектического метода, не только бытие, но и само божественное бытие доступно познанию. Философия, развиваемая в Южной Италии, к этому времени была охвачена первой волной гегельянства; главные представители его здесь - Бертрандо Спавента (1817–1883) и Франческо Де Санктис (1817–1883). Паскуале Галлуппи (1770–1846) и Альфонсо Теста (1784–1860) были кантианцами. Наконец, в итальянской философии имел место и позитивизм, представленный Карло Каттанео (1801–1869) и Джузеппе Феррари (1812–1876), защищавшими линию Вико в гуманитарных науках. В середине XIX в. возникло сильное неосхоластическое движение; его представители: Каэтано Сансеверино (1811–1865), Томмазо Циглиара (1833–1893) и Маттео Либераторе (1825–1892). Это движение получило существенную поддержку в энциклике папы Льва XIII «Aetemi Patris», вышедшей в 1879, и благодаря основанию в 1891 Академии Фомы в Ватикане. Наоборот, следующая волна гегельянства едва произвела некоторое действие. Новейшее кантианство получило известное влияние только благодаря Карло Кантони (1840–1911); ему следовали Феличе Токко (1845–1911), историк философии Алессандро Кьяпелли (1875–1931) и скептический критик Джузеппе Ренси (1871–1941). На границе между идеализмом и позитивизмом стоит Бернардино Вариско (1850–1933). Представителями новейшего (естественно-научного) позитивизма являются Роберто Ардиго (1828–1920) и Паскуале Виллари (1827–1917). Позитивистскую социологию представлял Антонио Лабриола (1843–1904).

5. XX в. Ведущими философами первой половины этого столетия вплоть до Второй мировой войны были Дж. Джентиле (1875–1944), развивавший «актуалистическое» неогегельянство, и Бенедетто Кроче (1866–1952), который сам себя называл идеалистом в духе Де Санктиса в эстетике, гербартианцем в морали и вообще в понимании ценностей, антигегельянцем и антиметафизиком в теории истории и понимания мира вообще, натуралистом или интеллектуалистом в теории познания.

Наряду с неотомистской философией, изучением истории своей философии и неогегельянства центральное место в итальянской философии занимают сегодня толкования марксизма, герменевтика и экзистенциализм, а также влияние французской и английской философии, в особенности их новейших течений.