Дарья донцова рассказала о том каким святым поклоняется. Дарья Донцова: Скорость письма дается генетически

«Встаю в 6 утра»

В Инстаграмах, которые «ведут» ваши собаки мопсы, упоминается, что вы каждый день встаете в 6 утра. Неужели правда?

Да, я встаю в 6 утра, ведь я не только писательница и телеведущая - обязанности жены и матери с меня никто не снимал. У меня есть помощники, есть домработница, но готовлю в доме я всегда только сама.

- Что вы сами любите поесть?

Рыбу в любом виде, кроме жареного, овощи, фрукты. Врачи запретили мне есть мясные продукты - не совсем, но как-то себя в них ограничивать. Но поскольку я их и так никогда особенно не любила - ни колбасу, ни мясо, ни сосиски, - отказ прошел очень легко.

- Когда вы готовите мясо своим домашним, не возникает соблазна попробовать кусочек?

Абсолютно! Я его не люблю, поэтому готовлю совершенно спокойно. У нас в семье никогда не было каких-то особенных гастрономических заморочек. Единственное - мы всегда варим суп. В доме много мужчин, поэтому как-то так традиционно сложилось, что без супа нет дня. Только варим мы всегда на воде или овощном бульоне, не на мясном. А для разнообразия в любой горячий вегетарианский суп иногда добавляем две ложки плавленого сыра. Очень вкусно получается.

«Не верю в волшебные таблетки»

- Как ухитряетесь быть такой изящной и стройной? У вас есть специальная диета?

Тем, кто хочет всегда быть в хорошей форме, могу посоветовать только одно: жрать поменьше и заниматься физкультурой - другого просто ничего не придумано! Все рассказы о «волшебных таблетках», с которыми можно есть все и при этом худеть, - неправда. Диета - это не разовые акции, а стиль жизни. Если вы будете две недели жить, «завязав» себе рот, а потом, сбросив пару килограммов, его «развяжете», то вернутся не только ушедшие килограммы, но еще и приведут с собой парочку приятелей. У меня есть продукты, которые я никогда не ем вообще. Майонез, копченые изделия, мясо. Не покупаю колбасу, а паштет, буженину, ростбиф - все делаю сама. Беру мясо на рынке и готовлю дома.

Еще занимаюсь спортом, три раза в неделю хожу в зал - к сожалению, по ночам. Прихожу туда в 8 вечера, потому что у меня нет другого времени.

- А как отдыхаете?

Дома. Прихожу вечером, собираю всех своих собак, укладываюсь в кровать. Простите меня за неприличное признание - я ем в кровати, хотя знаю, что это очень нехорошо, это безобразие, но я это делаю. И мне хорошо, радостно и здорово!

Писательница - частый гость в фитнес-зале, где она запросто делает растяжку.Фото: Instagram.com

СПРАВКА «КП»:

В 64 года делает растяжку у станка

Дарья ДОНЦОВА (настоящее имя - Агриппина Аркадьевна Донцова) из тех редких женщин, кто не скрывает своего возраста (родилась 7 июня 1952 года). А все потому, что в свои 64 года она, мама двоих детей и бабушка двоих внуков, выглядит подтянуто, свежо, полна энергии и оптимизма.

Все знают, что автор иронических детективов пережила страшное заболевание - рак молочной железы (диагноз был поставлен в 1998 году), но сумела его победить. Донцова призывает женщин, оказавшихся в сходной ситуации, не сдаваться: «Если тебе сказали «онкология», это не значит, что следующая станция «крематорий».

«Много лет тому назад я стала говорить журналистам: онкология победима, - написала Донцова на своей странице в соцсетях. - Меня не хотели слушать, но я повторяла эти слова, повторяла, пробила программы на ТВ . Я была первой, кто открыто заговорил с экрана о раке молочной железы. И я горда тем, что сейчас эта болезнь более не считается стыдной, что женщины начали проверяться, спокойно идти на операцию».

КСТАТИ

По данным Российской книжной палаты, Донцова занимает первое место в стране среди авторов взрослой художественной литературы по суммарному годовому тиражу издаваемых книг. В 2015 году в России вышло 117 наименований книг и брошюр Донцовой суммарным тиражом в 1 млн. 968 тыс. экземпляров.

КОНКРЕТНО

Простые способы стать оптимисткой

- Дарья, вы всегда улыбаетесь и в хорошем настроении. В чем ваш секрет?

Вообще-то свои советы я уже написала на своей странице в Инстаграме. Но повторяю еще раз.

1. Мой главный враг смотрит на меня из зеркала. Надо каждый день воспитывать себя, а не окружающих.

2. Не надо пытаться изменить окружающих, следует меняться самой.

3. Надо любить себя и своих близких.

4. Нельзя никогда проявлять агрессию.

5. Буду я счастливой или несчастной - зависит только от меня.

6. Что бы ни случилось со мной, я в первую очередь думаю, что Господь все управит, непременно поможет, читаю молитву Оптинских старцев , 90-й псалом и не впадаю в панику.

7. Каждое воскресенье я хожу на литургию, исповедаюсь, причащаюсь, я держу пост. Я знаю, что Господь все мне даст, но только в тот момент, когда посчитает нужным. Я понимаю, что мы на Земле для того, чтобы спасти свою душу, поэтому не злюсь на тех, кто делает мне плохо, я благодарна недоброжелателям, они учат меня быть терпимой, спокойной.

8. Я не делю людей на плохих и хороших, никого не осуждаю. Тот, кто плох для меня, хорош для другого человека.

9. Я не спорю.

10. Муж в семье главный.

11. Я не жалуюсь на жизнь.

12. Когда я виновата, я прошу прощения.

13. Я стараюсь жить по заповедям.

14. У меня есть верные друзья.

15. Хорошо иметь деньги, но мое счастье от них не зависит, и кое-что я никогда не сделаю даже за миллиарды.

16. Если я что-то не понимаю, я спрошу.

17. Я вижу в людях только хорошее.

18. Я не обижаюсь.

19. Я много работаю.

20. Я всегда в хорошем настроении.

21. Я не выясняю отношений.

22. Я радуюсь мелочам.

23. Я не завидую никому.

И я счастлива. Все просто. Хочешь быть счастливой, верь в Бога и воспитывай себя каждый день без устали.

Писательница, сценарист, телеведущая, общественный деятель и, по собственному меткому выражению – «таблетка от депрессии» – все это разные стороны Дарьи (Агриппины) Донцовой . На ее счету рекордные для России тиражи книг, множество почетных званий, среди которых только «Писатель года» — более 10 раз. В активе Дарьи Аркадьевны не только иронические детективы, но и кулинарные книги, цикл детских произведений и автобиографическая книга о борьбе с онкологией «Я очень хочу жить».

Об онкологии

— Все интервью с вами так или иначе касаются темы вашей болезни. Через год у вас своеобразная дата – 20 лет с тех пор, как вам поставили диагноз «рак молочной железы». Как вы сейчас относитесь к тому, что тогда случилось? Как менялось ваше отношение на протяжении всех этих лет?

— 20 лет? Ой, надо же, точно! 1998-2018… А я и забыла! Надо будет позвонить моему доктору, поздравить.

Никак мое отношение за эти годы не менялось, да и зачем вообще ставить вехи? Болела – выздоровела. Вы же не отмечаете дату очередного насморка.

— То есть и тогда, и сейчас вы готовы называть онкологию своей удачей. Как быстро удалось прийти к осознанию этого парадокса? Ведь многие воспринимают слова врача как приговор и отчаиваются.

— Совсем не все отчаиваются. Я знаю огромное количество онкобольных, которые выздоровели сами и вытащили еще с десяток других людей. Да, все проходят через стадию слез, расстройств, вопросов, которые они себе задают. Но у кого-то это проходит, а кто-то делается профессиональным больным – и вот с такими, как правило, все заканчивается плохо.

Заболеть чем-то может каждый, а болезни бывают разные. И онкология, в массе своей, лечится – я сейчас говорю о так называемой обычной онкологии, где есть налаженные протоколы, а не о сложных случаях. Есть ведь и более страшные недуги, лекарства от которых пока не придумали – например, некоторые генетические болезни.

Сейчас специалисты говорят, что стандартная онкология, которая укладывается в общий протокол лечения, стала медленно превращаться в хроническое вялотекущее заболевание. Да, пациенту будут капать химию, он будет пить таблетки, но его будут тянуть, тянуть, то лучше, то хуже, и все это будет продолжаться долго.

Например, скоро на российский рынок выходит препарат швейцарского производства, я не буду его называть пока, на нем больные раком молочной железы в 4 стадии c метастазами продолжали жить 11 лет, а раньше им давали всего полтора-два года. Наука и медицина не стоят на месте.

Что касается удачи… Конечно, человеку неверующему понять, что это удача, труднее. Человек воцерковленный поймет, для чего это ему послана болезнь, и выздоравливают такие люди, как показывает практика, чаще и быстрее. Воцерковленный человек задает себе вопрос: «Зачем Господь послал мне болезнь?» Зачем! А неверующий спрашивает: «За что мне послали эту болезнь?» За что! Понимаете разницу, зачем и за что?

— Часто говорят: сытый голодного не разумеет, а здоровый – больного. Это так? В тот момент вы не завидовали тем, кто избежал встречи с онкологией?

— Зависть – не моя эмоция. Да и чему завидовать – деньгам, машинам, украшениям? Всегда найдется кто-то, у кого денег больше, машина лучше, бриллианты ярче. Зависть — разрушающая эмоция.

19 лет назад, услыхав диагноз «рак молочной железы» я не завидовала здоровым людям. Я испугалась за свою семью.

На тот момент были живы мама и свекровь, уже пожилые дамы. Я к ним хорошо относилась, но если откровенно, характер у них был ого-го, как говорится, на телеге не объедешь. И кому нужны мои вредные бабушки? Я-то их люблю, а кто другой, наверное, любить не станет.

У меня трое детей – дочке Маше было 12, сыновьям 18 и 20. Вроде взрослые, но мама все равно нужна. У меня были собаки, кошка – куда это все денется? А муж мой Александр Иванович еще молодой и вполне симпатичный. Он же не останется один, его определенно кто-то подберет. И что вот эта женщина, которая войдет в мой дом, сделает с моей семьей? У детей мачеха, у бабушек моих – кто? А собаки точно будут не нужны. Я думала только об этом.

Фото из личного архива Д. Донцовой

— В 1998 году не было еще как такового интернета. Что помогло вам получить позитивную информацию о вашем диагнозе и настроиться на победу?

— И хорошо, что не было интернета! Я всем искренне советую не ходить на онкофорумы — там сидит истерическое сообщество в основном женщин, которые пишут что-то вроде этого: «У меня умерли бабушка, дедушка, тетя, дядя, мама, папа и сама я тоже вот-вот умру от рака». Один мой знакомый врач, крупный онколог, однажды страшно обозлился и стал сверять эти истории из сети и реальные истории болезни, которые хранятся в архиве его клиники. И оказалось, что ничего общего с правдой здесь нет. Люди с такими фамилиями и диагнозами в его больнице не лежали, а писали так, словно все и про всех знают.

Если уж очень хочется добыть информацию – читайте научные и медицинские сайты, лучше по-английски. Но это путь долгий и ненужный. Найдите врача и доверьтесь ему. Меня оперировал Игорь Анатольевич Грошев, теперь он завотделением в 62-ой больнице, а тогда был просто хирургом. Его мне посоветовала подруга, и тогда она сказала очень правильную вещь: не ищи академика, который оперирует раз в году, ищи того, кто стоит на потоке.

— В 2015 году вы объявили о создании сайта, где онкобольные смогут получить психологическую помощь. Как сейчас развивается этот проект?

— Речь скорее о капле позитива. Когда человек, получив диагноз, начинает читать в интернете всякие ужасы, это ему никак не может помочь. И тогда он придет на наш сайт, где опубликованы реальные истории со счастливым исходом.

— Получается, и вы сомневались. А тогда, в 1998 году, задавали себе вопрос: за что мне это?

— Нет. Я просто очень хорошо знала тогда, за что мне это. В моем случае мне было ясно. Но когда ты с Господом, ты думаешь: «Господь поможет. Господь управит», и уже легче.

— Но вы пришли к вере именно в острый момент жизни.

— Мало кто из онкобольных, получивши диагноз, не бежит в храм. Даже самые заядлые атеисты хоть раз зайдут и свечку поставят – на всякий случай, а вдруг?

Я была прихожанкой нескольких храмов. Сейчас я каждое воскресенье стою на литургии в храме Спаса Нерукотворного Образа в селе Уборы.

В юности я вообще о Боге не задумывалась. Помню, как впервые зашла в церковь у метро «Сокол» – мне было лет 20, и бабушка меня попросила пойти поставить свечку за умершего дедушку. Я зашла, купила свечку, спросила, что делать дальше. Поставила свечку на канун, а женщина, что была за ящиком, пошла со мной и говорит: «Ну ты хоть перекрестись!» А я говорю: «А как?» Она показала, потом я помню … подхожу к солее – и на меня падает такая радость! И только теперь я понимаю, что это было! Знать бы тогда – может быть, определенных ошибок я бы в своей жизни избежала.

— Есть то, что в христианской вере вам сложно, или непонятно?

— Я никак не могла понять: вот говорят – откройте сердце Христу, а как это? Мне говорили: по молитве открывается, а я все думала, тупо читая молитвы утром и вечером, ну как же оно открывается-то?

А потом в один день вдруг понимаешь, как это. А объяснить не можешь – нет слов. Просто понимаешь, что Господь управит, Господь поможет, и успокаиваешься. И тогда начинается совсем другая жизнь.

А научить кого-то этому невозможно… Вы же не можете за меня пообедать, поспать? Либо человек сам до этого дошел и получил, либо нет. Я знаю только, что к Господу Богу на веревке не тянут, и говорить с невоцерковленным человеком о вере нельзя — тебе самому будет неприятно.

— Бывает, человек спотыкается о небольшой запрет, и отказываясь принимать его, в итоге отказывается и от Бога. Например, всерьез начинает говорить о непонятности церковнославянского языка как преграде между ним и Богом, или о «глупости» постов. Вы, например, любите собак, а есть люди, готовые заявить: раз собака – нечистое животное, то и мне с такой верой не по пути.

— Знаете, всем, кто говорит, что и в Бога верить не стану, и в храм ходить не буду, потому там запретят мою собаку любить, я могу повторить слова одного священника, он сказал: «Всем, кто жалуется, мол, в церкви обхамили и я больше туда ни ногой, я отвечаю: как я вас понимаю! Вот меня один раз так обхамили в булочной – я с тех пор хлебушка ни разу не поел!»

О книгах и героях

— Количество ваших книг стремительно подбирается к отметке 200. Где вы берете столько персонажей? Неужели все из жизни?

— Просто у меня просто память как у слона! Так что в книги попадают все люди, которых я как-то видела и встречала. Там совершенно точно есть все мои близкие и друзья, а иногда и кое-кто не очень хороший – я же, бывает, общаюсь и не с очень хорошими людьми.

Вот был случай. У меня в серии про Ивана Подушкина его мама, Николетта, была списана со вдовы одного писателя. Просто взята целиком и перенесена в книжку. Мы тогда еще жили в Переделкино, дачу снимали. А эта дама, как оказалось, была моей поклонницей. И вот идет она мне на встречу, держа подмышкой книгу про Подушкина. Я думаю, ну все, сейчас от меня пух и перья полетят. Она подходит и говорит: «Ах, я так смеялась. Слушай, а вот эта Николетта, это…» — и называет совсем другое имя и фамилию. Я говорю – а можно я вам не скажу? То есть она себя не узнала, хотя там были даже ее словечки.

— Вы правда пишете все свои книги от руки?

— Правда. И до сих пор не пойму, почему этот факт так всех удивляет.

— А книга о вашем опыте борьбы с онкологией до сих пор переиздается?

— К сожалению, да. Лучше бы ее не издавали, конечно. Вернее, лучше бы она больше никому не была нужна и все бы выздоровели. Но скажу честно, я даже по-тихому горжусь тем, что вытащила из подполья онкобольных. Потому что после того, как я стала кричать в каждый подставленный мне микрофон, что это лечится, что это не позор, люди постепенно стали выходить на свет, перестали таскать парики, стали понимать, что в лысой голове нет ничего страшного. Что это не заразно, наконец.

Когда люди видят меня по телевизору, радостную и веселую, совершенно не переживающую из-за того, что у нее отсутствуют некоторые части тела, они понимают, что их будущее совсем не темно. Я — светлое будущее многих онкологических больных (улыбается).

— Как перестать зацикливаться на плохом, — ваш рецепт?

— Во всем плохом надо постараться увидеть хорошее. И понять, что любая ситуация дается нам для того, чтобы мы изменились в лучшую сторону. А если в придачу еще хочешь быть счастливым, тогда очень простой совет,

счастливым человек делается, когда перестает хотеть того, чего у него нет. И начинает радоваться тому, что у него есть.

Дарья Донцова. Найдётся ли в России тот, кто не знает этого имени? Навряд ли. Донцову обожают миллионы поклонников детективного жанра, она таблетка от депрессии, спасательный круг для каждого, кто тонет в ежедневных проблемах, больших и не очень. Донцова - настоящий боец, доказавший, что сражаться нужно до конца. Победив страшную онкологическую болезнь, она встала на путь просвещения тысяч людей, столкнувшихся с этой бедой лицом к лицу. Донцовой верят, как и ее вымышленным персонажам. Погружая читателя в мир детективной сказки, она протягивает свои руки каждому, кому нужна моральная поддержка. Мы встретились с Дашей Донцовой в ее теплом гостеприимном доме, чтобы поговорить субботним вечером о самом сокровенном.

Дмитрий Кириллов: Ваше первое литературное произведение было про мартеновские печи. Правда?

Дарья Донцова: (Смех.) Да.

Дмитрий Кириллов: Люди любят сказки, а ваши детективы очень похожи на сказки. Может быть, вы сказочница?

Дарья Донцова: Конечно, я сказочница.

Дмитрий Кириллов: Вы едите помалу, не едите ничего вредного, при этом пишете все время интересные кулинарные книги. Это какая-то форма самоистязания просто. Нет?

Дарья Донцова: Нет, это просто любовь покушать и желание носить красивую одежду.

Дмитрий Кириллов: По вам можно проверять часы на Спасской башне. Правда?

Дарья Донцова: Да, я очень аккуратный человек со временем.

Дмитрий Кириллов: Дарья Донцова - это микстура от хандры?

Дарья Донцова: Я вообще-то называю себя таблеткой от депрессии.

Дмитрий Кириллов: В сюжетах ваших книг не пострадала ни одна собака?

Дарья Донцова: Это верно. Главный герой книг Хучик живет уже, по-моему, лет 40.

Дмитрий Кириллов: Ваш муж - известный психолог, академик, доктор психологических наук. А дома он, по-моему, ваш клиент.

Дарья Донцова: Дома я главный психолог.

Дмитрий Кириллов: Имя Дарьи Донцовой уже давно в Книге рекордов Гиннесса?

Дарья Донцова: Да, это правда. За 100 романов, написанных за 10 лет.

Дмитрий Кириллов: То, что ваш отец известный писатель, вам помогло в жизни?

Дарья Донцова: Не очень. Папа умер, когда мне было 19 лет.

Дмитрий Кириллов: По скорости написания литературных текстов вам равных нет. Вы понимаете, что вы аномалия?

Дарья Донцова: Нет, я не аномалия. Очень быстро писал Бальзак, очень быстро писал Александр Дюма, масса писателей пишет быстро.

Дмитрий Кириллов: Вкуснее французских круассанов нет ничего на свете.

Дарья Донцова: Нет, почему? Вкуснее французских круассанов - швейцарский шоколад.

Дмитрий Кириллов: Ваш производственный план - в месяц по книге. Так было 20 лет назад, сейчас, и так будет и в будущем

Дарья Донцова: Ну, я надеюсь на это.

Дмитрий Кириллов: Вы все также мечтаете завалиться с немытой головой в засаленном халате в 9 часов вечера на диван и посмотреть программу "Время", это все также мечта?

Дарья Донцова: Вы знаете, это неосуществимая мечта. Я даже перестала об этом мечтать.

Дмитрий Кириллов: Вы были на "короткой ноге" с Катаевым, Корнеем Ивановичем Чуковским, Кавериным, Дементьевым, с огромным количеством разных классиков. Это так?

Дарья Донцова: Это правда, но я не могу это назвать "короткой ногой".

Дмитрий Кириллов: Вы были три года в сирийском Алеппо, и там в Сирии одна предсказательница вам предсказала судьбу очень точно. Это так?

Дарья Донцова: Это верно, да.

Дмитрий Кириллов: Пережив тяжелейшую болезнь, вы знаете цену и времени, и цену жизни. И, по-моему, в своих книгах и в своей жизни хотите людям это как-то донести?

Дарья Донцова: Я хочу объяснить всем, кому поставлен диагноз онкология, что не надо сдаваться.

Дмитрий Кириллов: Даша, глядя на вас, вот вы говорите "Я блондинка".

Дарья Донцова: Блондинка.

Дмитрий Кириллов: Когда общаешься с вами, есть такое ощущение, что вы такая, знаете, фрау…

Дарья Донцова: Брюнетка.

Дмитрий Кириллов: …немецкая, очень педантичная, очень знающая точно, со своим стержнем. И рассыпается этот образ легкомысленной блондинки.

Дарья Донцова: Дима, во-первых, я совершенно не ожидала от вас, что вы попадете под это влияние слова "блондинка". Блондинка - это цвет волос и цвет кожи, но не более того. А насчет немецкого стержня - да, меня воспитывала немка Роза Леопольдовна, и первые, наверное, слова в жизни, которые я услышала - это были "Ordnung, mein Kind o rdnung" ("Порядок, мой ребенок порядок").

Вы когда приходите в гости и снимаете, предположим, ботинки, вы что со шнурками-то делаете?

Дмитрий Кириллов: А что я должен делать со шнурками?

Дарья Донцова: О! Вас не учила Роза Леопольдовна. Шнурки нужно срулетить и положить внутрь ботинка. Не дай бог они испачкаются.

Опять же, вы пришли в гости. Вы что сначала снимете: ботинки или пальто?

Дмитрий Кириллов: Наверное, ботинки.

Дарья Донцова: Ботинки? О! Вот видите, Роза Леопольдовна бы вас похвалила. Это правильно, чтобы не напачкать хозяйке. Вот это немецкое воспитание. В мое детство опоздание на одну минуту из школы приравнивалось…

Дмитрий Кириллов: К расстрелу.

Дарья Донцова: …просто к государственному преступлению. "Если ты сказала, что придешь в 14:12, ты должна быть дома в 14:12. В другой раз думай и говори, что придешь в 14:15". О!

Дмитрий Кириллов: Интересную деталь я заметил. Ведь пишут достаточно многие люди, и неплохо пишут.

Дарья Донцова: Да.

Дмитрий Кириллов: Но популярными и известными становятся единицы. Все-таки кто-то из издателей когда-то увидел, что то, что вы пишете - это будет востребовано.

Дарья Донцова: Я могу сказать, кто увидел. Увидела мой редактор Ольга Рубис, и увидела прекрасная писательница Татьяна Сотникова, которая была рецензентом по моим книгам, преподаватель Литературного института. Танечка пишет под фамилией Анна Берсенева.

Мой приход в издательство - это отдельная история. Я выглядела просто как городская сумасшедшая, и я бы у такого человека рукопись никогда не взяла, потому что это было немножко странно. Это было 6 сентября, день рождения моей дочери. Маша мне сказала: "Мама, в этот день тебе должно повезти. Неси рукопись в издательство". Жаркий сентябрь, я лысая, у меня химиотерапия. Тут у меня, знаете, остатки челочки, я береточку нацепила, и мне…

Дмитрий Кириллов: Чтобы работ не это.

Дарья Донцова: Да. Было все время холодно. Поэтому я надела зимнее пальтишко. А поскольку я потеряла 15 кг за всю эту историю, то пальтишко на мне в три раза заворачивалось. В таком виде я пришла в издательство, держа папочку здесь. Вошла в кабинет к Ольге Рубис и сказала: "Здравствуйте, я принесла вам книжку. Кому отдать?". Она так на меня посмотрела, улыбнулась и сказала: "Наверное, мне", и я отдала ей эту рукопись. И пока они ее смотрели, мне позвонили через месяц. У меня стоит ведро, я мою пол, и тут телефон. Я поднимаю трубку, звонок из издательства: "Мы приняли положительное решение по вашей книге. Мы ее будем печатать. Книга маленькая. У вас есть еще одна?". Я с воплем: "Да, есть! До которого часа вы работаете?". Бросаю телефон в ведро с водой, ничего не понимаю, хватаю пальто, вытряхиваю… Знаете, лук такой репчатый у меня висел в авоське.

Дмитрий Кириллов: В сетках таких, да-да-да.

Дарья Донцова: Да. У меня было на тот момент шесть рукописей от руки, вот такие папки. Я их запихнула в эту авоську, так ноги в ботинки сунула, а издательство буквально на другой улице очень близко от меня. Я туда бегу. Вбегаю, вынимаю рукопись и говорю: "Вот, у меня есть рукопись!". Потом думаю: "Господи, что же я делаю?". "Да у меня еще есть", и вываливаю все эти пачки Оле на стол. У нее такой какой-то, знаете, на секундочку что-то мелькает внутри, и она говорит: "Это все ваше, да?". Я говорю: "Мое, мое! У меня еще есть!". Она говорит: "Ой, да вы несите все", и выбегает в коридор. Я думаю: "Что случилось?". Опускаю глаза и понимаю, что я в ботинках мужа. Я с перепугу… Понимаете, взять у такого человека рукопись - это был огромный риск.

Дмитрий Кириллов: Дарья, чисто городская сумасшедшая.

Дарья Донцова: Девушка явно городская сумасшедшая. Мое явление в издательстве в первые два раза, люди, которые работают там с основания издательства, нас было тогда очень мало, вспоминают до сих пор очень часто.

Донцова, попавшая давным-давно уже в Книгу рекордов Гиннесса, сама по себе человек-книга, причем очень полезная, ведь если каждый месяц по всему миру раскупается до 700 тыс. экземпляров ее произведений - это о чем-то говорит. Во всяком случае о невероятном успехе, уж точно.

Дарья Донцова: Книга, если она человека интересует, она читается за один-два дня. В месяце 30 дней. Ну, пишите больше же, пожалуйста. Читателей непаханое поле. Другой вопрос, что ты должен решить, для кого ты пишешь: ты пишешь для себя или ты пишешь для людей. Ты определись, и у тебя все будет хорошо тогда. И тот писатель, и этот писатель всегда имеет свою аудиторию.

Дмитрий Кириллов: Конечно, вы пишете для людей.

Дарья Донцова: Да.

Дмитрий Кириллов: Потому что если у вас есть свой производственный план выпустить каждый месяц книгу - это удивительная история, потому что все-таки вы пишете очень быстро.

Дарья Донцова: Скорость письма, я так понимаю, дается генетически. Это никак не влияет на качество текста. Я не просто быстро пишу - я не могу не писать, поэтому книга в месяц. Это не то, что планы или что-то.

Почему 30 страниц? Они определены не потому что чтобы я не написала меньше, а они определены, чтобы я не написала больше.

У меня был случай, когда моя семья уехала отдыхать на море (я не езжу на море), я осталась дома, а это было лето, у меня не было съемок, у меня не было работы, и я к вечеру поняла, что у меня парализовало правую руку. Она висит. У меня подруга близкий врач.

Дмитрий Кириллов: Ни с того, ни с сего, парализовало, и все?

Дарья Донцова: Просто повисла, и все. Я звоню, говорю: "Оксана, у меня что-то с рукой". Оксана прилетела сразу, она живет неподалеку. Посмотрела мою руку, говорит: "А сколько ты страниц написала?". Я говорю: "Не знаю. Утром села, вечером встала". Она говорит: "Ну, пойдем, посчитаем". Посчитали - 92. Она мне говорит: "Она у тебя просто физически отвалилась. Знаешь, просто она больше не может".

Дмитрий Кириллов: Все, что смогла.

Дарья Донцова: И после этого стало 30 страниц.

Дмитрий Кириллов: И всегда от руки, да? Это привычка? Удобно?

Дарья Донцова: Да. А почему должно быть неудобно?

Дмитрий Кириллов: У вас-то все лежа.

Дарья Донцова: Нет, у меня сидя. Подушки под спиной. Но в кровати, но сидя.

Дмитрий Кириллов: В кровати удобно работать?

Дарья Донцова: Конечно, удобно.

Дмитрий Кириллов: Начальства нет.

Дарья Донцова: Начальство? Есть. Собственная совесть. В момент письма нет слова "надо". Этого слова нет, это просто очень хочется.

Допустим, в воскресенье пойти на литургию в храм - это надо. Есть какие-то вещи, которые надо. Не все хочется делать. А иногда бывает, что я приезжаю в Марфо-Мариинскую обитель в Москве, а там хоспис для неизлечимо больных неврологических детей. У них родители, которые понимают, что умирающий ребенок. И он лежит в этом хосписе. Там совершенно святые монахини, которые за ними ухаживают, а я приезжаю туда разговаривать с родителями. Я еду туда, слова "не хочу" здесь нет. Но я сначала целый час готовлюсь в машине, чтобы туда войти с радостным лицом, а потом, когда я оттуда часа через три уеду, я потом целый час в этой машине плачу, потому что эти дети - это реально очень тяжело. Праздник какой-то сделать в Марфо-Мариинской обители, елки рождественские я им делала, и были у нас там для детей с ДЦП, для детей из многодетных семей, для малоимущих - вот это был праздник.

Дмитрий Кириллов: Какое для них это было счастье, да?

Дарья Донцова: Это был праздник, когда они бежали. Знаете, сколько добрых людей вокруг, Дим? Я только крикнула, что нам нужны подарки. И столько людей набежало и помогало нам, и подарки принесло этим детям. Ой, это отдельная история про милосердие людское.

Дмитрий Кириллов: Бывает очень много ситуаций, когда даже к вам обращаются люди, которые рассказывают, что у них все плохо.

Дарья Донцова: Да, очень часто. Я советую плохое повернуть на хорошее.

Я тут недавно вела одну встречу, сидело много женщин в зале: "Вот мы плохо живем, мы плохо живем". Я говорю: "Девушки, вы в коробках живете на улице, под дождем?". Они молчат. Я говорю: "Вот вы сидите, такие красивые, все с прическами, в макияже, в золотых колечках. Что у вас плохо? Кто-то на улице живет в коробке?". Не надо смотреть туда, где лучше, надо посмотреть туда, где хуже. А счастливым человек делается, когда он не хочет того, чего у него нет, а радуется тому, что у него есть.

Дмитрий Кириллов: Люди так устроены очень многие, которые всегда видят, что "Там лучше".

Дарья Донцова: Нет, это немногие люди, но есть, да. Мне их бывает очень жаль. Мне вообще бывает очень жаль людей, которые гадости говорят. Я обычно теряюсь. Бывает так, что человек начинает говорить тебе что-то неприятное. Я… ну, "помоги тебе Господь". Что я могу еще сказать?

Дмитрий Кириллов: Какие бывают ситуации, что человек вам может сказать неприятное? Что это такое может быть? Даже не верю я. Неужели такие люди бывают?

Дарья Донцова: Разное бывает. Допустим, что за меня пишет бригада.

Дмитрий Кириллов: Уже сколько лет об этом говорят.

Дарья Донцова: Да, но бригада все пишет и пишет. Смежно же, в конце концов. Я теперь стала говорить, что за меня пишут мопсы. Каждый раз я говорю: "За меня пишут мопсы", вот и весь разговор. Сначала, конечно, было как-то не очень приятно. Но я, правда, пошла, поговорила с батюшкой, он мне так быстренько… Отец Александр очень хорошо умеет мне мозг поставить, а еще лучше это сделает матушка Елизавета. Поэтому у меня два пути, куда бежать в случае чего.

Дмитрий Кириллов: А дома, если что, вы всегда мужу тоже говорите какие-то вещи?

Дарья Донцова: Нет, я не буду огорчать мужа. Я не буду этого делать просто потому что у него и без меня голова забита огромным количеством рабочих проблем, поэтому все проблемы домашние, связанные с детьми, внуками, ведением хозяйства, они все разбиваются о меня. И дети знают, что не надо идти к папе и вешать ему на голову всякую ерунду - повесьте ее мне. И мы ее быстро…

Дмитрий Кириллов: Мама выдержит.

Дарья Донцова: Нет, я просто решу эту ситуацию, если она потребует решения. Они это знают с детства.

История семьи Васильевых - это настоящий детектив, который Даше преподнесла сама жизнь. Кем был ее отец? Писателем? Да. А может быть разведчиком или государственным деятелем? Во всяком случае не каждому в СССР разрешалось менять возраст жены в паспорте.

Дарья Донцова: Мама меняла свой возраст. Это было очень смешно. А один раз я очень хорошо помню, как папа ей сказал, когда мама в очередной раз к нему подошла и стала что-то это самое, папа ей сказал: "Томочка, два момента, по которым я не советую все-таки менять возраст в паспорте в очередной раз. Первое - я получусь растлитель малолетних, мне это не очень приятно. А второе - у тебя возраст совпадет с партийным стажем, а это уж совсем никуда". Нельзя было в партийных документах ничего поменять.

У меня дома стоят коробки. Когда папа умер, мама сложила его записные книжки в одну большую коробку. Выбросить она не могла, я тоже не сумела, но эта коробка была не разобрана. И мы залезли в этот ящик.

Для начала мы там нашли пенсионную книжку сотрудника ВЧК, выданную в 1920 году по ранению, на год пенсия. А папа всегда говорил, что он 1907 года. Уже была нестыковка. Папа говорил всегда, что у него два класса ЦПШ (церковно-приходской школы), и всегда смеялся. Но был очень грамотным человеком. Выпало свидетельство об окончании военно-морской академии в Питере. У него было высшее образование.

Выпала записная книжка. Я стала ее листать, там записи на немецком языке. Я свободно владею немецким, лучше, чем русским. Я читаю. Я понимаю, что очень давно сделана. Буква "эсцет" (ß), тогда еще ее не отменили, но вообще старая орфография, а часть написана готикой. Графолог сказала: "О, человек не только писал на немецком, он на нем думал". Понимается, да, как папа был, оказывается, этнический немец? Вот так это все. Я стала думать: "А Роза Леопольдовна, была ли она няня?". Тут я уже ничего не знаю. В живых никого не осталось.

Но я плохо знала папу. Папа умер, когда мне было 19 лет. Почему мне не пришло в голову? Умер отец, писатель, не самый известный. Папу хоронят на Новодевичьем кладбище, в соседней могиле потом ляжет его ближайший друг Семен Кузьмич Цвигун, первый зам Андропова. Нет бы у меня хоть что-то щелкнуло в голове. У меня ничего не щелкнуло. У меня не щелкнуло, даже когда мы приехали домой, была снята картина и была дырка в стене, был вынут сейф. У меня ничего не щелкнуло. Почему у папы был кремлевский телефон? Он не должен был стоять у писателя.

Жив до сих пор человек, который был очень близким другом моего папы. Я ему не звонила очень много лет. Он сейчас очень крупный бизнесмен, он очень пожилой человек. У меня не было его телефона, я позвонила в приемную секретарю и сказала: "Здравствуйте". Я так никогда не делаю, но тут было просто некуда деваться. Говорю: "Вы знаете, меня зовут писательница Дарья Донцова. Не могли бы вы мне сказать, когда вы можете меня записать на разговор?", она сказала: "Минуту", и сразу меня соединила. Я думаю: "Как интересно! Может, он как-то…". Я не думала, что человек меня помнит. Я беру трубку, говорю: "Здравствуйте, (имя отчество)". Мне в ответ: "А, здравствуй, Груня. А я все думаю, когда ж ты наконец-то про меня, про старика, вспомнишь? Все по телевизору про тебя смотрю".

Я приехала и стала спрашивать: "А что папа, кто папа?". Он на меня так посмотрел и сказал: "Деточка, что ты знаешь про своего папу?". Я говорю: "Мой папа был писатель, партийный функционер, депутат Верховного совета, член ЦК. Я все это знаю". Он говорит: "Вот и знай".

Дмитрий Кириллов: Этого достаточно.

Дарья Донцова: Он сказал: "С тебя этого хватит". Папа умер, когда я была на девятом месяце беременности. Аркаша родился на 40-й день после его смерти, и был совершенно мистический момент. Когда я рожала, я лежала ногами к окну. Свет, очевидно, чтобы шел врачу (потом уже поняла). И почему-то 29 сентября пошел снег. И в тот момент, когда акушерка вынимает ребенка, на стекло начинает биться голубь, и очень пожилая акушерка говорит: "Душа прилетела".

Дмитрий Кириллов: Тяжелее стало ведь без него? Я просто знаю, что какой-то период вам было достаточно лихо.

Дарья Донцова: Конечно, тяжело мне было. Мне и тяжело было материально, мне тяжело было и морально. С другой стороны, мне очень повезло. У меня под домом была стоматологическая поликлиника. А нельзя было пристроиться куда-то без трудовой книжки, тем более на двух работах. А я туда бабушку записала. Очень хороший был главврач. Он пошел мне навстречу.

Дмитрий Кириллов: А, как будто бабушка работает?

Дарья Донцова: Да. А работала я. Платили там очень хорошо. Я была такая довольная, вы себе представить не можете. Мне очень повезло.

Почему-то на почтамте тогда по ночам можно было мотать клубки веревок.

Дмитрий Кириллов: И за это платили?

Дарья Донцова: Да, за это очень хорошо платили, по весу. Просидишь так ночку намотаешь. Ты еще просто большие деньги получала. Три рубля иногда можно было получить. Знаете, это были серьезные деньги.

Дмитрий Кириллов: А потом наступила зима?

Дарья Донцова: Да, потом наступила зима. У меня была подруга Наташа. Там у нее были определенные неприятности, ей было негде жить, и мы жили вместе в моей двухкомнатной квартире: она, я и Аркаша. У меня как ребенок и работа, а у Натальи земля под ногами горит, у нее все время какие-то романы, какие-то вокруг нее люди крутятся, Наталья то туда уехала, то сюда уехала. А у Аркадия нет зимнего пальто, уже холодно. Ни шапки нет, ни пальто. Это моя боль, я не знаю, где это пальто или шапку взять. И тут Наталья мне и говорит: "Слушай, знаешь, Новый год скоро, - у нас около дома Ленинградский рынок, - я тут что-то шла по Ленинградскому рынку, подошли ко мне два узбека: "Нам негде встречать Новый год, а вы девушка-красавица". А я подумала: "Хм, а пусть они мне дадут денег Аркадию на пальто, а мы с ними встретим Новый год"". Я так притихла, говорю: "Наташ, ладно бы просто Новый год встретить. Но ведь как-то же, наверное, все это Новым годом не закончится".

Дмитрий Кириллов: Бартер какой-то нужен.

Дарья Донцова: Она говорит: "А что, мне трудно? За Аркашино пальто. Ничего, перетопчемся. Я уже с ними договорилась. И денежки, все у нас будет хорошо, все у нас будет чудесно". Ну, думаю: "Ладно. Правда же, пальто же надо. Ладно, хорошо". Прибегает Наташка, приносит на самом деле деньги. О, наивные узбеки.

Дмитрий Кириллов: Аванс.

Дарья Донцова: Приносит на самом деле деньги, приносит все. Я ухожу на работу, возвращаюсь с работы - у Аркадия новое пальто (они купили в детском мире), новая шапка, все хорошо. 31 декабря. И тут мы скисли. Пальто есть, Аркадий одет, все хорошо, ему тепло, а отрабатывать-то придется. Сидели мы с ней, сидели. Потом Наташка говорит: "Слушай, как-то это нехорошо вот так. Да, это как-то вообще неприлично и невоспитанно. Слушай, а поехали к моим приятелям Новый год встречать". Я говорю: "А узбеки?". Она говорит: "Да мы дверь запрем и уедем". И мы уехали. А потом в один прекрасный день, уже довольно много времени прошло, мы с Наташкой идем, и какой-то подходит человек. Наташка говорит: "Ой, здравствуйте". Он говорит: "Экая ты шалунья!", и ушел. Все.

Дмитрий Кириллов: Вы называете себя таблеткой от депрессии?

Дарья Донцова: Угу.

Дмитрий Кириллов: В каждой книге есть все-таки какой-то хороший светлый финал, в общем-то.

Дарья Донцова: Обязательно.

Дмитрий Кириллов: И получается, что мы попадаем в некую сказку.

Дарья Донцова: Да.

Дмитрий Кириллов: Вы считаете, что людям нужны сказки? Что ищут, что они находят в этих книгах?

Дарья Донцова: Все плохое, что с нами случается, случается нам в хорошее. Ушел муж, любимый человек, бросил, изменил. Вот в этот момент, когда он от тебя ушел, бросил и изменил, в глазах ужас, черно. Человек начинает плакать, не понимает, что происходит. Хуже состояния нет. Ужасно. Но через пять лет, идя по улице с другим человеком, который намного лучше ушедшего того мужа, и любя его всем сердцем, она очень хорошо понимает, что не был настоящей любовью тот муж. Вот она, эта любовь. И она бы не пришла, если бы муж не ушел. А некоторых людей нужно, знаете, сильно встряхнуть, чтобы они изменились в лучшую сторону.

Я уехала 20 с лишним лет тому назад в 62-ю больницу умирать. Когда меня подвезли к воротам, я думала, что все. Нет. Понимаете? Очевидно, мне нужен был этот опыт для того, чтобы как-то измениться. Любая неприятность нас должна менять, но только в лучшую сторону.

С Дашей не соскучишься. Она всегда доброжелательна и открыта миру, и мир в ответ улыбается ей. Она не обращает внимание на зависть и злобу, на то, что до сих пор есть люди, которые продолжают ее обвинять в использовании рабсилы для написания своих романов. Но Даша давно уже научилась не реагировать на бедную критику, она знает, насколько драгоценно время, и не собирается тратить его попусту. Она все также пишет много, и надеется не подводить своих поклонников и в будущем.

Дмитрий Кириллов: Понимания, что каждый день вы стараетесь праздно не жить, а что-то сделать успеть, чего еще хочется?

Дарья Донцова: Чего еще хочется? Ой, мне много чего хочется. Ну, книжек, естественно, побольше написать. Сейчас на одном канале лежит готовый сценарий заказанный. Мне заказывали, я его написала. Хочу, чтобы фильм наконец по этому сценарию начали снимать. У нас не было еще ничего на эту тему. Очень надеюсь, что все получится. Это как два, чего хочется.

У меня две внучки Настя и Арина, но они уже взрослые. А сейчас у меня Мишенька. Ему год и пять месяцев сейчас, Мишанечке. Девочку еще хочется. Дочке ничего, конечно, не говорю. Ну, не девочку, но мальчика тоже еще маленького.

Дмитрий Кириллов: Вы так щедро делитесь своим теплом с людьми, что очень хочется, чтобы вам тоже это тепло отдавали.

Дарья Донцова: Я вовсе не делюсь-то таким огромным количеством тепла. У меня его, на самом деле, не так много. Это то, о чем я жалею, что такой искренней любви-то мало, на самом деле. Очень хочется ей научиться. Чего хочется? Хочется иметь очень крепкую веру в Господа, дар молитвы и любовь к людям. Это очень хочется иметь, но пока только учусь.

В конце 90-х Дарья Донцова пережила тяжелейшее онкологическое заболевание, и, когда сумела победить болезнь, то решила, что должна помогать и другим женщинам выстоять и победить в такой же ситуации. Поэтому стала активно участвовать в благотворительном фонде «Вместе против рака груди». Она не только жертвует крупные суммы из своих гонораров, но и участвует в различных акциях фонда, а в своей радиопрограмме «Таблетка от депрессии» и на встречах с читателями неизменно говорит о благотворительности, о добрых делах.

Недавно самый популярный писатель России (суммарный тираж ее детективов перевалил за отметку 130 миллионов экземпляров) представила в Петербурге свой роман «Развесистая клюква Голливуда», открывающий ее новый книжный сериал «Любимица фортуны Степанида Козлова», а также ответила на вопросы «Доброго дела».

Наши звезды, помогая больным детям, боятся быть непонятыми…

— Дарья, многие западные звезды участвуют в различных благотворительных акциях, там это не считается чем-то удивительным… Почему же среди наших знаменитостей подобные примеры все еще редки?

— Но и у нас таких примеров очень много, просто не все рассказывают про свои добрые дела, не все хотят делать на этом рекламу. И это показатель того, что люди занимаются благотворительностью по зову сердца, совести. Понимаете, для очень богатого человека не так уж сложно передать пару миллионов долларов в благотворительный фонд. Просто подписать бумажку или сказать секретарю: «Переведите через банк». Намного сложнее отдать свое драгоценное время. Я очень дорожу такими примерами, когда женщина приходит в детскую онкологическую больницу со словами: «У меня есть машина, я могу встретить кого-то из ваших пациентов, кто приезжает из другого города, привезти его в клинику, помочь его родителям, разрешить его семье помыться дома у меня в ванной». Это тоже благотворительность, хотя она не связана с деньгами.

Что касается наших артистов, многие из которых мои друзья с давних времен, то мне доподлинно известно, что не только Иосиф Давыдович Кобзон помогает нескольким детским домам, но и Филипп Киркоров помогает детским домам и клиникам. Не удивляйтесь, даже Сергей Зверев помогает нескольким детским домам. Почему они об этом не рассказывают… это их исключительно личное внутреннее дело! Есть Ира Муромцева, ведущая Первого канала, мы с ней вместе «Послы против рака груди», и я знаю, что Ира очень много работает с онкологическими больными. Почему не рассказывает? Хотя я тоже об этом не кричу на каждом углу.

— Но на этот счет есть и другая точка зрения: известные люди должны, наоборот, рассказывать о своих добрых делах, привлекая внимание широких масс к этим проблемам… По такому пути пошла Чулпан Хаматова, и ее фонд «Подари жизнь» добился впечатляющих результатов!

— Это палка о двух концах. У нас все-таки свой менталитет. И если завтра Иосиф Давыдович Кобзон встанет во весь свой рост и скажет, кому и скольким детям он помог, то первое, что про него напишет пресса: «Кобзон устраивает себе пиар». А ему этого, совершенно, как вы догадываетесь, не хочется. Равным образом, как и не хочется и Филиппу Киркорову, к которому пресса настроена изначально негативно. СМИ сформировали образ скандалиста, и если теперь Филипп начнет рассказывать, как он поехал к очень больной девочке-фанатке, как купил в Петербурге телевизор мальчику-инвалиду, на певца обрушится пресса: «Киркоров делает себе пиар». И он после концерта едет к этой девочке, этому мальчику, дает в далеком детском доме бесплатный концерт и не приглашает телекамеры, фотокорреспондентов…

— А вы сами часто бывает в больницах, встречаетесь с людьми, которым необходима поддержка, помощь?

— Нередко. Совсем недавно приехала из Калуги, где наш фонд вместе с объединением «Газмаш» сделали большой благотворительный праздник для детей из онкологической больницы. Дети успешно лечатся, но, правда, все сидели в масках. Мы для них устроили праздник — клоуны, артисты, торт, подарки. Пригласили и родителей больных детей, близкие родственники тоже нуждаются в поддержке, участии, потому что иной раз легче заболеть самой, чем смотреть, как болеет твой ребенок.

«Моя миссия — сделать жизнь людей лучше, добрей, веселей…»

— Вы успешная, энергичная женщина, всегда излучаете оптимизм… Вы всегда были столь же позитивной, уверенной в своих силах личностью?

— Понимаете в чем дело, оптимизм и уверенность в себе — это разные вещи. С уверенностью в себе у меня на самом деле очень плохо, потому что я не очень уверенный в себе человек, особенно по утрам, когда я смотрю на себя в зеркало, вижу оттуда что-то малознакомое и говорю ему: «Я тебя не знаю, но я тебя накрашу!» (Смеется.) А насчет оптимизма… Я всегда считала, что любые проблемы надо решать. Хорошо, я сейчас сяду плакать, что меня выгнали с работы, фирма моя закрылась… Но работа сама не появится, если я, сидя дома, буду рыдать в подушку? Вот я полила сопли, а дальше надо подниматься и идти искать работу.

— Насколько вы религиозный, воцерковленный человек?

— Я православный человек, но я не очень люблю рассказывать об этом. Воцерковленный человек, не воцерковленный — это сейчас стало очень модно. Но это настолько интимная и личная часть жизни, и вообще мой духовник всегда говорит, что Бог внутри человека. Был случай, когда мой батюшка велел одной прихожанке прекратить пост. Он вошел в церковь и услышал, как эта прихожанка очень громко и активно рассказывает о том, как она постится — какая она хорошая, какая она правильная. Она так об этом громко кричала, он подошел к ней и сказал: «Матушка, с этого дня ты пост не соблюдаешь». Такое своеобразное наказание человека, который очень много рассказывал о своей религии.

— Дарья, вы самый успешный российский писатель… Каждый месяц ваши книги продаются тиражом 1 миллион экземпляров. Миллион в месяц — уму непостижимо… При этом вы еще постоянно ввязываетесь в какие-то радиопрограммы, ТВ-проекты, которые занимают массу времени… Что вами движет?

— По большому счету, одно: моя ответственность перед людьми, которые больны онкологией. У меня есть своя авторская программа, которая называется «Таблетка от депрессии». В разных вариантах она переходила с «Русского радио» на «Маяк», с «Маяка» на «Комсомольскую правду», с «КП» на «Первое популярное», потому что каждая радиопрограмма живет два-три года, не больше. Таковы законы жанра. Потом, как правило, меняется формат, а я его менять не хочу.

Я просто должна людям рассказывать, что это не страшно, что человек может выздороветь, все в жизни может быть хорошо, с любой неприятностью можно справиться. И не только в плане болезни. К тому же любая болезнь тянет за собой ворох проблем, ведь, как известно, беда не приходит одна. Ушел муж — не беда, будет другой, а может, вообще муж не нужен. Ждать от детей благодарности не надо — не бывает неблагодарных детей, бывают глупые родители, которые ждут благодарности. Этим я занимаюсь четыре раза в неделю, потому что мне реально жалко моих читателей. У очень многих из них в голове огромное количество проблем, которых вполне можно избежать.

— Работаете терапевтом!

— Пытаюсь! Потому что есть огромное количество женщин и мужчин, которым все вокруг внушают, что у них депрессия. А депрессия — это тяжелый клинический диагноз, когда человек лежит лицом к стене и не разговаривает. Но если тебя выгнали с работы — это не депрессия. Если тебе не хочется работать — это лень! Когда человек это понимает, то он перестает рыдать в подушку… Мне важно настроить людей на волну доброты, понимания.

Звонит безутешная мать: «Мой сын гомосексуалист, что мне делать?» Я спросила: «А вы любите своего сына? Если любите, то должны принимать таким, каков он есть. Он не исправится, если он генетический гомосексуалист… Но для начала отведите его к психотерапевту, чтобы выяснить — это реальная или напускная гомосексуальность?» У большинства мужчин гомосексуальные контакты были один раз, но не все же стали ими!

Много вопросов в связи с онкологией возникает…

Ведущий радиоэфира получает маленькие деньги, так что финансовую сторону убираем, на радио и ТВ на звездность не делают никаких надбавок… Понимаете, бывают люди сильные, бывают — слабые. Если человек сильный, он должен обязательно кого-то менее сильного «потащить» за собой и показать ему, что в разных жизненных ситуациях есть выход. А во-вторых, если ты проявишь силу воли, мужество, наступишь на собственную лень, то ты из этой ситуации выйдешь победителем, понимаете, в чем дело? Я, очевидно, сильнее многих моих читателей, и поэтому я пытаюсь их за собой каким-то образом «потащить». Мне начинают говорить: «Вот, после онкологической операции я буду лысая, после гормонотерапии я буду толстая и вообще буду инвалидом». Я отвечаю: «Ну, вот вам я: не лысая, не толстая и не инвалид». Две руки, две ноги, одна голова — и у вас то же самое. Мы с вами анатомически очень похожие организмы, вас будут лечить так же, как и меня. Я выздоровела, а что мешает выздороветь вам? Вот и весь разговор. Все очень просто. И такие разговоры очень хорошо действуют.

— А ведь в этой деятельности есть благотворительная составляющая?

— Наверное, я выжила для того, чтобы людям стало веселее, лучше жить. Если я перестану это делать, то меня уберут — Game Over, она тут не нужна, она свою жизненную функцию не выполняет. Я как-то так всю эту ситуацию объясняю. Больному человеку нужно говорить, что он выздоровеет, что все будет хорошо, что его вылечат, даже если это неправда. При этом я никогда не вещаю. Меня спрашивают — я отвечаю. Я всегда говорю, что я не психолог и не врач. Если вы меня спрашиваете, как бы я вышла из этой ситуации, я бы из нее вышла так — это мой опыт. Подходит он вам или нет, это ваше дело. Я всегда говорю, если ты упала на дороге и вывихнула пальчик, а потом оставшиеся 40 лет своей жизни вот так несешь этот пальчик и всем говоришь: «Я инвалид, я больная, помогите мне, пожалуйста», то я не буду вас уважать, это не та ситуация.

— А вы ощущаете подпитку от своих слушателей? Возможно, такое переключение потом помогает вам в писательской деятельности?

— Нет, здесь другая ситуация. У меня много приятелей в кругах так называемого «шоу-биза», в основном певцов. Очень многие мне говорят, что, когда артист выходит в зал, то у него идет такой драйв, энергетическая подпитка. Но знаете, радиоэфир — это какая-то пустота: вот ты сидишь, у тебя микрофон, уши и, как правило, ночь, не спящие люди, все это еще зашторено. Я, скорее, очень устаю, когда ухожу из студии. У меня задача не получить, а наоборот, «впихнуть» слушателю что-то в голову, чтобы он перестал рыдать в этот момент. А положительную энергию и позитивные эмоции я получу от своих собак — дома возьму своих мопсов, лягу с ними в кровать. У меня четыре мопса — три бежевых и один черный. Они алиментные щенки, все от разных собак, но живут в одной семье, дружно. Их зовут Муся, Фира, Капа, Феня, кот Сан Саныч и черепашка непонятного пола, которую зовем Гера — то ли мужчина, то ли женщина…

Все не так уж плохо…

— Скажите, возможность выздороветь после столь тяжелой болезни, какая была у вас, зависит от высших сил или самого человека?

— На самом деле канцерофобия советского человека имеет под собой очень далекие корни. В советские годы никогда не ставили диагноз в карточке врача, там ставили буквы — А, Б, Ц-75. Человек приходил, врач видел, что у него онкология, но была установка — не говорить, что онкология. Первая стадия — операция, лечится, но не говорить. Поэтому говорили — липома, поэтому говорили — фиброма, масса таких вещей. Человек попадал в онкологическое отделение, ему объясняли — это же фиброма, надо оперировать, сделать гистологию, и отпустим тебя здоровым. Отпускали, часто даже не говоря родственникам. Выпускали вылечившегося от онкологии с бюллетенем «заболевание Н-758». Он шел в бухгалтерию(«у меня фиброма») и жил дальше, забыв про онкологию на всю оставшуюся жизнь. Но вот когда говорили, что онкология, значит, была 4-я стадия и было все очень плохо, понимаете, в чем дело? Поэтому сформировалось такое ощущение, что все предопределено: онкология, а потом крематорий. А об огромной массе людей, которых вылечили даже в 1960-е годы, когда не было современных лекарств, все молчали.

Сейчас у нас другая крайность: медицина сказала, что мы должны говорить больному о том, что у него серьезное заболевание. Сколько больных мы сами наплодили… А ведь даже если у женщины рак шейки матки, то сколько таких женщин после операции рожают детей! Возьмите статистику, зайдите на сайт 62-й Московской городской больницы! 10 лет тому назад 98 процентов детей с лейкозом в этой стране умирало или уезжало за границу. А теперь ситуация кардинально поменялась — 98 процентов детей выздоравливают… Зайдите на сайт Калужской детской областной больницы, там представлена вся эта статистика. И, пожалуйста, не пишите — роковая, неизлечимая. Кто-то, мол, мне где-то, когда-то сказал, что все от онкологии умирают… Кто, где, когда — покажите документ! Возьмите реальные бумаги, там совсем другое написано! Все не так трагично на самом деле. А начните с того, что просто ходите раз в полгода к врачу, позаботьтесь о своем здоровье сами.

— Вы не раз говорили, что ваши детективы имеют психотерапевтический эффект, хотя это и красивые сказки… А сами вы способны на жертвенные поступки, на то, чтобы, например, помочь незнакомому человеку?

— На встрече с читателями в Петербурге меня упрекнули, что, мол, не бывает такого, как описано у меня, что две подруги живут в одной квартире и воспитывают детей… Но это моя реальная ситуация. Много лет назад я работала в газете «Вечерняя Москва», у меня была своя квартира, что редкость для Москвы, потому что мне было чуть за 20. У меня уже, правда, был ребенок, я очень рано родила ребенка без отца — была классическая мать-одиночка без алиментов, но с маленьким мальчиком. А секретарем нашего главного редактора работала одна женщина, и однажды я, проходя мимо, увидела, что она сидит и рыдает. Я спросила: «А что ты плачешь?» — «Мама выгнала меня из квартиры». Там была своя жизненная история, идти ей было некуда. Я ее взяла к себе, и мы вместе прожили с ней то ли шесть, то ли семь лет. Потом она вышла замуж за итальянца, уехала жить в Италию, теперь она какая-то итальянская графиня — чувствуете Дашу Васильеву?

<\> код для сайта или блога

Известная российская писательница Дарья Донцова пристально следит за своим питанием. Ведь не болеть, не толстеть и жить дольше хотят все. Кроме того, Дарья – прекрасный пример того, как можно не спасовать даже перед самой страшной болезнью и даже найти в ней силы для новых свершений.

- Что вы испытали в тот момент, когда узнали страшный диагноз «рак груди»?

Ну, во-первых, диагноз не страшный. Это просто диагноз. Я очень не люблю, когда к онкологии журналисты моментально автоматом приделывают... ставится такой вагон: страшный, ужасный, неизлечимый, кошмарный. Нет, это просто болезнь. Это просто болезнь. И на этом свете есть намного больше и страшнее болезни, чем онкология. Это болезни, которые не лечатся вообще. От них, человек вот если заболел, то уж точно умрёт. С онкологией такого, по счастью, нет. Какие эмоции испытала? Самые нерадостные. Честное... честное слово. Ничего хорошего. Никаких приятных эмоций никто, узнав, что у него онкология, никогда не испытывает.
Вы знаете, я была такая умная девушка, я была настолько умна, что никому не следует повторять мой опыт. У меня всё болело где-то бы, наверно, полгода. Надо было бы пойти к врачу, раз у тебя болит! Но я же советская девушка бывшая. Я поэтому решила: ну, я, может быть, потом пойду.

"Онкология, четвёртая стадия. Жить вам осталось два месяца" Я сижу, думаю: это шутка, да? Это как это так вот мне жить осталось, такой распрекрасной, два месяца?

Ну, у меня очень сильно заболела грудь с левой стороны. Болела и болела. Знаете, бюст вырос. У меня, девушки с минус первым размером, вдруг такой красивый бюст шикарный появился. Я, дурочка, обрадовалась своей такой невероятной красоте. И мы поехали с моей подругой хирургом и с моим мужем отдыхать в Тунис. И мы оказались с подругой в одной раздевалке. Ну, мы переодеваемся – она на меня посмотрела (она хирург оперирующий), так изменилась в лице, говорит: «Что это?» Я говорю: «Представляешь, у меня вырос бюст в 45 лет!» И она сказала: «Немедленно возвращаемся в Москву ближайшим самолётом» Ну, как «возвращаемся в Москву»? У нас дети, мы оплатили путёвку. Я осталась там ещё на десять дней. Приехала в Москву, пошла к доктору. Доктор меня посмотрел, сказал: «Ну, что могу сказать? Онкология, четвёртая стадия. Жить вам осталось два месяца». Я сижу, думаю: это шутка, да? Это как это так вот мне жить осталось, такой распрекрасной, два месяца? Такого просто вообще не может со мной быть. Вот такая была ситуация не очень приятная.

Я вышла от этого доктора вся в слезах и соплях. Я у него в кабинете не зарыдала. Но когда я оттуда вышла... Солнышко светит, погода хорошая. Смотрю: люди ходят. Думаю: батюшки, а мне умирать через два месяца. Вообще как-то в голове не умещается. И я начала рыдать. Значит, рыдала я с такой силой – знаете, я вам даже объяснить не могу. Я села в автобус, чтобы ехать домой. А автобус – остановка «Онкологическая больница». И тогда ещё кондуктор... вот как-то там надо было пробивать таким компостером. А это нужно было билетики купить у водителя. Я роюсь, не могу найти. Он смотрит на меня, говорит: «Я вас так повезу». Он понял: я рыдаю, онкологическая больница, что-то со мной не так. Боже мой, это был какой-то ужас.

Я добралась до дома, села у нас там в садике неподалёку от дома, и просто вот, знаете, просто я в полных слезах. Думаю: куда деваться, куда деваться? Потом немножко мозг на место встал. Я думаю: так, у меня трое детей; ладно, мальчишки большие, им по 20; а дочке-то 12. Очень нехорошо. У меня мама и свекровь. Я их очень любила. Они были очень вредные. Кому мои вредные старухи-то понадобятся, правильно? А муж у меня, в общем-то, молодой, ему пятидесяти нет – доктор наук, профессор. Он долго проживёт один? Нет вопросов – какая-нибудь аспирантка подберёт. И что будет тогда с моими детьми, с моими тремя собаками, кошкой, с двумя моими старухами? Как к ним эта женщина отнесётся? Мне стало страшно.

И тут-то я вспомнила, что у меня есть подруга Оксана, с которой мы в Тунис ездили, ближайшая подруга. У неё три собаки, сын – ближайший приятель моей дочки Маши. Оксана – замечательная женщина: готовит, стирает, убирает и не замужем. Я рванула к ней. Приехала, говорю: «Степаныч, ты должна выйти замуж за Александра Ивановича». Надо отдать должное Оксане. Она так на меня посмотрела, говорит: «Ой, я согласна. Только давай сначала обсудим почему». И втащила меня к себе на кухню. Ну, тут уж, конечно, я ей всё рассказала, всю правду. Она мне ответила, что врач, у которого я была – дальше те слова, которые нонче запрещено произносить на телевидении, но каждый понимает, что она мне сказала: что диагноз так не ставят, что нужно ехать к нормальному специалисту.

Я самое интересное вам не сказала. Сказавши мне, что мне осталось жить два месяца, доктор мне сказал, что можно рискнуть, сделать операцию. Но это мне будет стоить: ему столько, анестезиологу столько, медсестре столько. Мне выложил калькуляцию. А у нас денег тогда было не ахти, и вообще как-то не очень мы были богаты. Она мне сказала: «Давай-ка ты поедешь к моему доктору Игорю Грошеву. Я с ним вместе работала». И отправила меня в 62-ю городскую больницу. Там уже был другой разговор. Там был молодой доктор, с которым я сейчас очень близко дружу, вот, работающий на потоке (три операции в день), который мне сказал, что ситуация, да, на самом деле сложная, но мы можем как-то каким-то образом с ней побороться. «Давайте будем лечиться» - сказал он мне.

Я вдруг вспомнила эти занавески. И думаю: я умру – они мои занавески снимут. И вот это вот было окончательным решением пойти на операцию.

И как-то у меня, знаете... как-то я духом воспряла. Но окончательно меня сподвигли на это лечение занавески. Я, знаете, перед тем как мне диагноз сказали, я сшила сама новые занавески и повесила. И меня все отругали: и муж, и дети, и мама со свекровью. «Темно, надо снять и другие повесить!» Я упёрлась: «Мои занавески – дорогие - ни за что не сниму!» Понимаете меня, да? И в какой-то момент, когда вот было очень плохо, я думала: может, не делать операцию; ну, что – мне так мало жить осталось; зачем мучиться? Да? Я вдруг вспомнила эти занавески. И думаю: я умру – они мои занавески снимут. И вот это вот было окончательным решением пойти на операцию. Понимаю, что смешно. Но тем не менее.

- Как раз в больнице вы и начали писать. Как вас болезнь привела к этому занятию?

Ой, вы знаете, это очень, на самом деле, для меня сложный вопрос. Потому что я всегда очень честно отвечаю на все вопросы: сколько я вешу, что я ем, сколько у меня своих зубов, сколько имплантов – пожалуйста. У меня нет стопора. Я вам всё расскажу. Но в отношении книг... Во-первых, я не знаю, откуда они берутся. Не надо меня об этом спрашивать. Я сама не знаю. А с книгами, которые получились первыми... Я поселилась в палате реанимации. У меня было несколько операций. Обычно там люди лежат два-три дня и уезжают в другую палату. А я там жила. Потому что меня оперировали, потом увозили на другую операцию, опять возвращали, опять увозили на операцию. Меня как-то не уносили... не увозили.

А реанимация – она внеполовая. У вас, как мужчины и женщины, вы лежите вперемешку голые, все, значит, на трубках. В один прекрасный день со мной оказались два дедушки. И вот эти дедушки через меня начали переговариваться: мы умрём, нам так плохо. А я твёрдо тогда уж решила, что я-то умирать не стану. «Нам так плохо, у нас всё болит!» Я обозлилась, говорю: «Дедушки, не хотите ли вы замолчать?» Один мне говорит: «Лучше ты помолчи! У меня онкология!» Я говорю: «Здрасте! А я здесь с прыщами, значит, лежу. У меня то же самое, что и у вас. И вот посмотрите на меня вообще. Я вся в шрамах. Помолчите, бога ради» Нет! Они ныли и стонали.

Онкология на самом деле – это удача, это ваш шанс изменить свою жизнь. Почему человеку даётся онкология? Онкология – она ему даётся, для того чтобы человек в своей жизни успел поменять.

И так мне надоели, просто до полусмерти. Я пожаловалась мужу утром. А вечером он мне приносит такую книжечку «Двенадцать подвигов Геракла», стопку бумаги и ручку. Не знаю, как выпросил разрешение – нельзя ничего в реанимацию. И сказал мне: «Ты же хотела писать книги». А я это вообще не помню, что я хотела писать книги. Я журналисткой была. «Пиши!» Сунул мне ручку и ушёл. И вот знаете: ночь; эти противные дедушки заснули наконец. Им там вкололи что-то, чтобы они замолчали. А я, значит, полусижу в этой кровати и думаю: хм, как люди-то книги пишут? Я же журналистка. Тема есть – я пишу. А темы нет – как я буду писать? И вдруг, знаете, так откуда-то сверху (я понимаю, звучит очень смешно) падает фраза: ты четыре раза выходила замуж и каждый раз счастливо. Опа! Всё. Вот как я её написала – вот я не могу остановиться 18-й год подряд. Всё. Не спрашивайте, откуда. Такое ощущение, что открыли ворота, и как-то вот так это полилось.

- То есть онкология – это не приговор?

Нет. Если говорить абсолютно серьёзно. Онкология на самом деле – это удача, это ваш шанс изменить свою жизнь. Почему человеку даётся онкология? Онкология – она ему даётся, для того чтобы человек в своей жизни успел поменять. Вот представьте себе: маленький ребёнок идёт к открытому люку (вот горячий, с кипятком - водой). Идёт. Он не понимает, что впереди горячий люк. И кто-то в этот момент какой-то человек подбегает и бросает его на землю, чтобы ребёнок не пошёл дальше. Ребёнок ушибается, ему больно, он плачет. Правда? Но его спасли от большей беды: он не свалился в яму с кипятком. Вот онкология – такое вас сшибание, чтобы вы не упали в эту яму с кипятком: меняйся, изменяйся, делайся другим, делайся лучше, делайся добрым, милосердным, делайся человеком, который не приносит другим зла, пытайся каким-нибудь образом измениться.

У меня огромный контакт с онкологическими больными. У меня сейчас в телефоне около тридцати женщин, которые мне звонят, которым операции, им плохо, им страшно. Я с ними разговариваю, объясняю им, как себя вести перед операцией или после. На улице просто подходят, я телефон даю. Вот когда я начинаю говорить, что надо измениться, меня обычно спрашивают: как? Я не могу подсказать, как. Путь находит каждый сам.

Беда состоит в том, что для многих людей болезнь делается главной в их жизни. У них никаких таких, может быть, событий каких-то интересных. Вдруг он заболел – он в центре внимания. Вот представьте себе: женщина такая – Марь Иванна – работает в бухгалтерии в маленьком городке, маленькая зарплата, двое детей-подростков, свекровь, которая не очень любит, муж, который выпивает. Да? Что у неё в жизни было интересного? Она в принципе никому не нужна. Её никто не любил, особо не хвалил, денег больших не платил. Вдруг она заболевает онкологией. Добрые коллеги сажают её в центр комнаты (она же простынет у окна). Начальник выходит из комнаты: «Маша, какой отчёт прекрасный написала!» Отчёт, как всегда плохой, но он хочет её поддержать. Дети пугаются, что мама болеет, начинают носить тройки. Муж – ба... в субботу не напился! Ему жалко жену. И у свекрови прикусывается язык, потому что вдруг невестка умрёт – сын приведёт другую; навряд ли она будет лучше. А вдруг вообще эту бабку выгонит? Понимаете, да? И эта Маша получает огромным куском любовь и внимание, которого у неё не было всю жизнь. Из-за чего она его получила? Из-за болезни. Она хочет выздороветь? Нет! Это самая огромная проблема в онкологии. Как её ни лечи – она не будет выздоравливать. Она будет всем говорить: я хочу выздороветь! Она будет пить таблетки. А внутри подсознание ей будет говорить: нет, Маша, тебе этого не надо, потому что ты опять будешь сидеть у окна, тебя опять будет ругать начальник, а муж опять будет пить по субботам.

Eсли у человека четвёртая стадия – рак с метастазами – то я всегда объясняю, что сейчас есть такая химиотерапия, такие лекарства, которые продляют жизнь на года.

Вот это вот самая огромная проблема в онкологии – объяснить человеку, что ему на самом деле надо, надо выздороветь. И другая крайность – когда человек требует от близких, окружающих невероятного внимания к себе. Это тоже очень плохо. С болезнью нужно жить, как с собакой. Вот вы утром встали, собаку покормили, выгуляли её, потом сказали: дорогая собака, ты осталась дома, я ушла на работу. Весь день работали. Вернулись – о собаке подумали. То же самое с болезнью. Утром встали, покормили её таблетками, я не знаю... похныкали в ванной: о, моя бедная болезнь, моя несчастная; какая я бедная! Вытерли сопли, оделись, ушли на работу. Работали, весь день были заняты. Вернулись домой: муж, дети, мама там. Да, вечером легли, покормили собаку-болезнь таблетками, погладили её по голове – ох, какая я бедная-несчастная – и заснули. Надо так спрессовать день, чтобы у болезни не было времени палец всунуть между вашими делами.

- Что вы говорите, когда вам звонят женщины, которые тоже заболели?

Я первым делом говорю, что всё будет хорошо. Это раз. Во-вторых, я объясняю, что онкология лечится. Это два. В-третьих, если у человека четвёртая стадия – рак с метастазами – то я всегда объясняю, что сейчас есть такая химиотерапия, такие лекарства, которые продляют жизнь на года. На года. Недавно совершенно в России был зарегистрирован один препарат, которые люди, больные и за которыми наблюдали, клинические были испытания – четвёртая стадия, онкология, рак груди, метастазы – восемь-девять лет люди живут с применением этого лекарства. Это буквально прорыв сейчас в онкологии. Так что держитесь, пожалуйста, мои дорогие. Я объясняю, что человек сам себя отправляет на тот свет чаще всего унынием, какими-то нехорошими мыслями. Это всё нужно гнать.

Я знаю женщину, которую... она просто уже была неходячая. Но её подняли кошки. Она лежала дома в кровати одинокая. К ней ходила служба: и волонтёрская ходила служба, и «Красный крест». Но в какой-то момент там случилась какая-то нестыковка. Кто-то ушёл в отпуск, и они забыли. Такое бывает. Она не могла встать. Она лежала в кровати, она не могла пошевелиться. То есть почти была парализована год с лишним. А у неё две кошки. И кошки стали кричать. Кошки хотели есть, полный лоток... Кошки кричали день, другой. Она уже приготовилась к смерти. Она понимала, что никто не придёт. Ну, забыли про неё. На третий день ей стало жалко кошек. Она свалилась с кровати – скатилась – и поползла на кухню.

То есть она ползала несколько часов по этой кухне... по квартире своей по маленькой. Легла спать на полу, она не могла залезть на кровать. На следующий день она встала на колени, пошла. Когда через неделю «Красный крест» с участковым пришёл вскрывать квартиру, думая, что всё плохо, «труп» бойко в ванной что-то там пытался мыть. Её увезли в больницу. Вот удивительное дело – она выздоровела. Вот так вот кошки поставили на ноги. Понимаете, в чём дело? Надо что-то найти, за что уцепиться.

Что я могу посоветовать? Я могу посоветовать не ходить на онкофорумы. Мои мечты – их закрыть. Потому что там 90% истерических кликуш, которые просто пишут неправду. Просто пишут неправду. Во-первых, зачем вам медицинская информация о вашей болезни? Вы что, поймёте, что такое резекция по Пейти? Да в жизни никогда! Поэтому не надо вам этого. Не нужно. Во-вторых, даже если вы какую-то информацию получите, вы не сумеете её совместить, и у вас в голове будет компот. Не верьте дамам, которые пишут, что им отрезали всё, включая голову; и поэтому они умирают. Ну, они там сидят по пять - по шесть лет, совершенно не умерли. А голову им точно отрезали. Иначе бы они не писали эти глупости. В своё время мы с одним очень крупным онкологом просто стали проверять. Там некоторые женщины писали, что они в такой-то больнице оперировались, им не помогли, их изуродовали и всё такое прочее. Мы их проверили. Это неправда. Карточки больных хранятся более тридцати лет, а потом отправляются в общий архив. Ни одна из этих женщин, которая рассказывала о страхах и ужасах, никогда не лежала в этой больнице. Понимаете, в чём дело?

Я бы хотела сказать нашим телезрителям по поводу онкологии. Дорогие мои, любимые! Я очень не люблю фразу «посмотрите на меня». Я её никогда не говорю. Но в данном случае посмотрите на меня, пожалуйста. Я не самая умная, я не самая красивая, не самая удачливая. Я такая же, как вы все. И мой организм, как анатомический организм, он работает так же, как организм Маши из Питера, Кати из Соликамска, Веры из какой-нибудь маленькой деревни. Моя печень работает, как ваша печень; моё сердце – как ваше сердце. Если меня – не самую умную, не самую красивую, не самую удачливую – подняли из четвёртой стадии онкологии, что мешает выздороветь вам?

- Что делать, чтобы вовремя узнать о болезни?

Нужно проходить диспансеризацию раз в полгода-год. Я сейчас имею в виду рак груди. Каждой женщине нужно обязательно пойти к доктору. Когда-то в советские года были смотровые кабинеты. И мы, женщины, ненавидели эти кабинеты, потому что раз в год начальство обязывало нас пойти к гинекологу. Боже, мы его терпеть не могли. Но сколько в этих кабинетах было найдено случаев онкологии! Поэтому они играли очень хорошую роль. Но теперь надо самим думать о своём здоровье. Поэтому, пожалуйста, раз в полгода, раз в год, в зависимости от ситуации, которая в вашей семье. Не надо впадать в канцерофобию. Нужно просто как-то разумно подходить к своему здоровью. Хорошо. Раз в полгода сходили к врачу. Худейте. То, что касается онкологии женских органов. Имейте в виду, пожалуйста, что очень у многих женщин гормонозависимая опухоль бывает. Держите себя всегда в форме. Речь идёт не о внешней красоте. Речь идёт о вашем здоровье. Перестаньте есть копчёное, жареное, жирное. Перестаньте лопать майонез – это совсем невкусно. Перестаньте есть кетчуп и всякие разные... знаете, консервы такие: консервы-консервы! Не ешьте шпроты. Давным-давно известно, что их коптят с помощью вещества, которое, предположительно, может вызвать некие онкологические заболевания. Относитесь аккуратно, пожалуйста, ко всему тому, что вы тащите в рот. Потому что еда – это не просто слопанный пирожок. Это нечто, что вы засунули в свой организм, а оно потом бродит по кровеносной системе у вас, и не известно, что это вам всё притащит. Поэтому займитесь, пожалуйста, здоровым питанием. Занимайтесь спортом, пожалуйста.

- Значит, питание тоже важно?

Книжка у меня написана. Называется «Я очень хочу жить». Книжка написана специально в помощь онкологическим больным. Там очень честно и откровенно рассказано всё, что со мной было в течение этой болезни, в течение всех вот пяти лет, которые я лечилась. К сожалению моему огромному, у этой книги невероятный тираж. Другое дело – что гонорар от неё поступает в благотворительный фонд. Но дело не в этом. А дело в том, что я, как писатель, должна была бы радоваться, да, повышению тиража. Ан нет! Вот мне очень хочется, чтобы в один прекрасный день мой редактор мне сказала: всё, мы её убрали; она больше никогда не будет выходить; все выздоровели. Но к сожалению, нет. С другой стороны, человечество когда-то погибало от чумы, холеры, проказы. Да, эти все болезни ушли в прошлое. Возможно, очень скоро в прошлое уйдёт и онкология.

- И о питании. Что вы едите, что делает вас привлекательной и всегда здоровой?

Скорее, чего я не ем. Перевернём вопрос наоборот. Я не ем колбасу и все колбасные изделия, которые только существуют. Я не ем красное мясо. Я вообще мясо не ем. Если мне придёт в голову что-то такое мясное, то, скорее всего, это будет курица. А тут же начинаются вопросы, где беру белок. Творог, орехи – идеальные совершенно, так сказать, поставщики белка. Если я буду есть сливочное масло, то я слопаю его не более 15 граммов в день – это физиологическая норма человека. Надо мной смеются иногда люди, которые узнают, что я считаю орехи. Я, знаете, вот так вот? Берёшь так вот орехи, начинаешь есть. Всё хорошо, они очень калорийные. Поэтому я считаю: два грецких ореха, восемь кешью, немножечко кедровых орехов. Я стараюсь не переедать. Я понимаю, что у меня нехорошая генетика. У меня был очень полный отец – несколько инсультов было у папы. Я, честно говоря, не очень хочу превращаться в кучу. На моём седьмом десятке, если я буду толстая, рыхлая, если я не буду заниматься спортом, и если я буду есть обожаемые мной пирожные со взбитыми сливками – оно будет мне не очень хорошо. Я не ем после шести вечера, просто потому что мне тяжело ложиться спать с набитым желудком. Утром ты встанешь – ты поросёночек: глазки щёлочки. Понимаете, да?

- Какие продукты вы считаете самыми правильными?

Я могу говорить только про себя. Капуста брокколи, цветная капуста – овощи. Для меня это все овощи. Для меня это жирная морская рыба (дешёвая, кстати, скумбрия). Прекрасная, замечательная рыба, стоит две копейки. Очень хорошая. Только не консервированная, а такая... живая – не копчёная, не солёная. Покупайте сырую скумбрию, запекайте её в духовке. Совершенно идеальная вещь.

Овощи. Фрукты не все. Ну, в принципе могу, наверно, любые съесть. Просто там я немножечко осторожна с бананами. Я их ем перед фитнес-тренировкой. Два банана – и, значит, энергия зашкаливает, можно толкать свои штанги. Так. Что я ещё люблю? Творог, кефир, йогурт. Молочные продукты у меня нормальной жирности, потому что я очень хорошо знаю, что для того чтобы в обезжиренных продуктах был вкус... Вы не съедите обезжиренный йогурт. Он отвратительный на вкус, поверьте. В него производитель добавляет очень много сахара. Иногда пишут: без сахара. Отлично! Значит, там сахарозаменитель. Он убивает печень. Ешьте лучше сахар, чем сахарозаменитель. Оно вам полезней будет. Что ещё? Сухофрукты. Только не надо лопать килограмм кураги, думая, что она очень полезная. Она тоже очень калорийная на самом деле. Сухофрукты. Потом что у меня ещё? Геркулесовая каша – я редкий человек, который её обожает. Сейчас идёт пост. Я лишена своей геркулесовой каши на молоке – вот это самое тяжёлое для меня испытание в пост. Сыр ещё.

- Как вы относитесь к капусте?

Для меня важно, потому что абсолютно все капусты признаны онкологами едой, которая защищает от онкологии. Поэтому я капусту ем ещё, понимая, что она для меня полезна. А во-вторых, я просто её люблю. Она у меня в очень разном виде. Из капусты можно делать массу очень вкусных салатов, массу очень вкусных блюд. Капуста – да, самая любимая вообще.

- А как вы считаете, это как-то влияет на ваше самочувствие, на кожу – то, что вы едите много капусты?

Если есть очень много капусты, злиться на окружающих, никогда не заниматься спортом, пить газированные напитки – никакая капуста вам не поможет. Это должен быть какой-то конгломерат мер. Да? В первую очередь какая-то работа над собой. Больше всего старит человека злоба, зависть, жадность. Вот если вы избавитесь от этих... По крайней мере попытаетесь затоптать в себе вот эти нехорошие чувства, вы сразу поймёте, что вы выглядите намного лучше.

- Что скажете по поводу гречки?

Я очень люблю гречку: обычную, нормальную гречку. Мы её едим с луком и грибами. Дети и муж едят её иногда с мясом. Гречка – да. Я очень люблю. Мы к ней очень хорошо относимся. Есть 10 продуктов, которые онкологи всего мира (не только российские – американские, французские, немецкие) – вот где они все сошлись воедино. 10 продуктов, которые объявлены продуктами, защищающими нас от онкологии и помогающие онкологическим больным преодолеть болезнь. Гречка туда входит. Если бы вы пришли посмотреть мой чемодан, когда я еду во Францию – то я везу своему приятелю, у которого, к сожалению, были проблемы с онкологией, целый чемодан гречки.

- Как вы относитесь к специям?

Всё дома в ходу. Я делаю имбирный чай очень часто: апельсин, лимон, немножко зелёного чая, много тёртого имбиря, мёд – такой очень распространённый рецепт. Имбирь у меня идёт во всякие подливки, которые я делаю к макаронам, допустим. Я имбирное масло делаю: настаиваю масло подсолнечное на тёртом имбире – очень вкусно получается.

- Какой продукт самый-самый любимый?

А я всё люблю, я вообще прожорливая девушка. Сложный вопрос.

- Как вы относитесь к сладкому?

Как-то не хочется мне. Потом придётся тренеру отчитываться на фитнесе. А он у меня заставит меня со штангой по залу бегать лишние два круга. Как я подумаю про это! Кстати, у меня был очень интересный момент. Я, когда лечилась в онкологии, я пять лет сидела на преднизолоне. Это лекарство, от которого вы просто от воздуха прибавляете вес. Я, когда прибавила килограммов семь, поняла, что нужно опускать их назад, вот тут-то возникла новая система питания. Я очень хорошо помню, как я стояла в магазине, я нюхала кондитерские вот эти прилавки. Стояла так: а-а-а, как это хорошо! И один раз, значит, слабину дала, думаю: куплю, куплю я себе пирожное. И уже, значит, меня несёт к этому прилавку. И вдруг подъезжает тётенька с такой тележкой. Тётенька такая – как три бегемота. И у неё в этой тележке всё такое вот жирное, солёное, копчёное. Она подъезжает и говорит: «Мне десять пирожных вот этих, десять вот этих, два торта». Я на неё посмотрела, думаю: не буду я есть пирожное. И ушла оттуда.