Герман Гессе – вечный степной волк. Готардский тоннель

того я не знаю" - так русский поэт Иннокентий Анненский начал свою статью "Что такое поэзия?». Также можно было бы начать и разговор о постмодернизме, учитывая полную размытость значения этого слова у философов, социологов, культурологов и критиков, однако следует сразу договориться о терминах. Очевидно, что надо различать понятия "время постмодерна", "постмодернистский" и "постмодернизм", которыми часто обозначают прямо противоположное, и указать, что постмодернизмом в этой статье будет называться художественное творчество, возникшее после 1945 года и нацеленное на поиски новых формальных и содержательных приемов или на коренное переосмысление старых.

В американском контексте постмодернистов часто отождествляют или выделяют из писателей так называемой "школы черного юмора", которых, наверное, не стоит выделять отдельно. Интересно, что в целом постмодернизм в США сформировался под значительным влиянием европейской истории (в частности, Второй мировой войны) и европейской литературы (авангардизм, "театр абсурда", экзистенциализм и т.д.), а время существования этого явления большинство критиков относит ко второй половине ХХ века, в пределах 1949-1996 гг., где первая и последняя даты - это годы появления знаковых постмодернистских текстов. Постмодернизм XXI века, первым произведением которого считают экспериментальный "Дом листьев" (2000) Марка Данилевского, уже не так просто классифицировать, потому что он все еще продолжается.

Джон Хоукс / John Hawkes (1925-1998)

Автор одного из первых постмодернистских романов в Америке и еще нескольких десятков произведений разных жанров, который тридцать лет определял стиль литературы США до знаменитого романа Пинчона о людях и ракетах, на который он непосредственно повлиял. Роман Хоукса "Каннибал" (1949) - галлюцинаторное видение Европы, хотя, вероятно, видение внутренней жизни европейцев, их "душевной выгребной ямы". В трех частях романа осмысленны ужасы войны, ведь писатель признавал, что именно отсюда происходит все им созданное, тогда как зло - это единственное чистое слово, которое хотелось бы сохранить. Хоукс описывает события во время Первой мировой войны и сразу после Второй, сводя их к общему знаменателю: немецкой идеологии и характеру, стремящихся восстановить прежнее национальное величие. Несколько отстраненное, иногда даже изысканное изображение насилия и искусный "поток сознания" в его романах оказали влияние на многих авторов, а сам Хоукс прошел художественный путь от сюрреализма к реализму, таким образом подчеркнув стилевое разнообразие постмодернизма.

Уильям Гэддис / William Gaddis (1922-1998)

Автор всего лишь пяти больших эпических текстов, за два из которых он получил высшую литературную премию страны - Национальную книжную. Первое его произведение, "Признание" (1955), о подделках в живописи и о деньгах, которые на этом можно заработать, написано в достаточно традиционном стиле, и в то же время это переосмысление всех классических разновидностей романа, которое обновило романную форму и побудило американских постмодернистов иначе посмотреть на этот заскорузлый жанр. Позже увлекся возможностями диалогической формы, подавая в своих текстах фразы без адресатов и адресантов. Тематика романов Гэддиса: искусство - бизнес ("Дж Р") - религия ("Плотницкая готика") - закон ("A Frolic of His Own"). Свое последнее произведение - "Agapē Agape" - он заканчивает за два месяца до смерти. Это 96-страничный монолог художника, который пытается дописать труд о механическом пианино. Произведение концентрирует в себе все вышеперечисленные темы.

Джозеф МакЭлрой / Joseph McElroy (1930)

Самый сложный автор в этом перечне и к тому же бескомпромиссно сложный, поскольку считает, что читатель должен постоянно балансировать на грани непонимания, осознавая то, что в ХХ веке знание - это незнание. МакЭлрой достигает этого эффекта, перегружая свои девять романов научными терминами, жаргонной лексикой, авторским синтаксисом, нелинейным текстом. Самое показательное его произведение - "Женщины и мужчины" (1987) - часто попадает в списки крупнейших художественных произведений (1192 страницы).

Томас Пинчон / Thomas Pynchon (1937)

Центральный автор американского постмодернистского канона, певец паранойи и энтропии, яркий представитель так называемой "историографической метапрозы", ведь самое главное в его текстах - это "дух времени", поэтому романы и рассказы Пинчона всегда привязаны к конкретному времени и пространству. Так, в частности, сюжеты его произведений разворачиваются во все десятилетия ХХ века, однако есть еще "Мэйсон и Диксон" о XVIII веке и самая "Край навылет" (2013) о событиях 9/11. Своеобразной "Библией постмодернизма" называют его роман "Радуга тяготения" (1976) о событиях Второй мировой войны и Тайрона Слоутропа, который своей чувствительной частью мог предчувствовать те места в Лондоне, куда должны падать немецкие Фау-2. Однако есть мнение, что все, что там происходит - это несколько секунд сновидения Пирата Прентиса перед тем, как в него попадет ракета.

Уильям Говард Гэсс / William H. Gass (1924)

Старейший писатель в этом списке и один из самых интересных литературных критиков США. Автор всего лишь трех романов, который придумал краеугольное понятие "металитературы" (принял его в эссе 1970) для обозначения произведений, содержанием которых является процесс написания художественного текста, а главным персонажем выступает сам писатель. Именно на этом построен его второй роман «Туннель» (1995), который Гесс писал 26 лет и получил за него Американскую книжную премию. В нем говорится о профессоре истории Уильяме Фредерике Колере, который пишет труд "Вина и невиновность в гитлеровской Германии" и постепенно превращается в параноика, что прячет рукопись от жены и решает рыть потайной ход в своем подвале.

Джон Барт / John Barth (1930)

Теоретик и практик постмодернизма, который объяснил почему и как закончился один художественный метод ("Литература исчерпания", 1967) и начался другой ("Литература восполнения", 1979), к которому принадлежал он сам. По мнению критиков, Барт прошел путь от культового автора к классику (тогда как Пинчон наоборот), экспериментируя со всеми эпическими жанрами (от эссе и писем и до "Большого американского романа»), начав как представитель довольно условной "школы черного юмора" (два первых романа), миновав "метапрозу" ("Заблудившись в комнате смеха", "Химера"), исторический роман ("Торговец дурманом") и дойдя до вполне реалистического стиля, об истечении которого он сам же когда-то и объявил.

Роберт Кувер / Robert Coover (1932)

Неутомимый переосмыслитель сказочных и странствующих сюжетов, в творчестве которого понятие "металитературы" раскрывается полнейшим образом. В первых двух романах обращается к теме образования культов. Вокруг человека, который единственный выжил после аварии в шахте - "Происхождение брунистов" (1966), которое в 2014 получило 1000-страничное продолжение "День гнева брунистов"; и вокруг такого любимого американцами бейсбола во "Всемирной бейсбольной ассоциации" (1968). Самым значительным его произведением называют "Публичное сожжение" (1977) - политическую сатиру и частично магический реализм о президенте Никсоне и казни супругов Розенбергов 1953 г. Активно поддерживает электронную литературу, а еще в 1992 году предсказал конец книг (поглощение их гипертекстом), однако вопреки своим утверждением в январе 2017 вышел его роман, продолжающий события "Приключений Гекльберри Финна" Марка Твена.

Доналд Бартелм / Donald Barthelme (1931-1989)

Автор нескольких романов, известный преимущественно своими короткими фрагментарными произведениями, где он старается избегать привычную сюжетную структуру: сборники "Шестьдесят историй" (1981), "Сорок историй" (1987), "Полет в Америку: 45 историй" (2007). Его считают одним из главных представителей "школы черного юмора", хотя его новеллы очень разные по тематике, а по настроению скорее элегически-ироничные, чем грубо высмеивающие смерть и болезнь. Так, в частности, его лирическая новелла "Воздушный шар" вдохновила Д. Ф. Уоллеса оставить философию и стать писателем.

Дон Делилло / Don DeLillo (1936)

Автор 17 романов и лауреат всех возможных премий (за исключением разве что Нобеля), в последнем романе которого персонаж едет в украинский добровольческий батальон и погибает под Константиновкой. Так же, как и Бартелм, он называет Сэмюэля Беккета важным для себя писателем, хотя они заимствуют у него совершенно разные идеи. От романа «Американа» (1971) до романа "Ноль К" (2016) Делилло различными, однако всегда отстраненно уязвимыми и предупреждающими, голосами предсказывает опасность грядущего от терроризма до трансгуманизма. Начав писать уже в достаточно зрелом возрасте, он выстраивает "романы-системы", где даже реальные газетные совпадения на одной полосе победы бейсбольной команды и успехов советской атомной программы (как в его большом романе "Изнанка мир", 1997) являются признаком приближения неизбежного апокалипсиса.

/ David Foster Wallace (1962-2008)

Автор двух завершенных романов и одного незавершенного, двух, наверное, лучших сборников эссе в ХХ веке, а еще многочисленных очерков и рассказов. Первый роман "Метла системы", по его свидетельству, это охудожествленная диссертация, откуда все обычно почему-то вспоминают только первую фразу: "У большинства довольно привлекательных девушек достаточно неприглядные стопы". Самое известное его произведение - (1996) - едва ли не сразу после публикации получило статус культового и подвело итоги американских 90-х. Хотя для самого автора это была попытка ответить на вопрос, как все же живется в США в конце второго тысячелетия. Если несколько сократить авторский ответ на поставленный вопрос (в романе 1079 страниц), то он будет таков: плохо живется. Уоллес придумывает недалекое будущее, где года называются именами спонсоров (пакетов для мусора или мыла), США объединились с Мексикой и Канадой в О.Н.А.Н. (Организация Норт-Американских Наций) с забавным гербом, на котором изображен орел в сомбреро с метлой и баллончиком дезинфицирующих средств в одной лапе и кленовыми листьями в другой. В романе много членов семьи Инкаденца, канадских сепаратистов, наркотиков и авторских примечаний к примечаниям, а также видеокартридж, от просмотра которого может оторвать только смерть.

Ключевые слова: 10 американских постмодернистов, которых нужно прочитать, Джон Хоукс, John Hawkes, Джозеф МакЭлрой, Joseph McElroy, время постмодерна

Гессе призывает нас: вперед, подымайтесь выше! Побеждайте себя! Ведь быть человеком – это значит страдать от неизлечимой двойственности, это значит разрываться между добром и злом.

Немецкий романист, поэт, критик и публицист Герман Гессе родился в семье миссионеров-пиетистов и издателей богословской литературы в г. Кальв, в Вюртемберге. Мать писателя, Мария (Гундерт) Гессе, была филологом и миссионером, многие годы прожила в Индии, замуж за отца Г. вышла, уже будучи вдовой и имея двоих сыновей. Иоханнес Гессе, отец писателя, в свое время также занимался в Индии миссионерской деятельностью.

В 1880 г. семья переехала в Базель, где отец Г. преподавал в миссионерской школе до 1886 г., когда Гессы снова возвратились в Кальв. Хотя Г. с детства мечтал стать поэтом, его родители надеялись, что он последует семейной традиции, и готовили его к карьере теолога. Исполняя их желание, в 1890 г. он поступает в Латинскую школу в Гёппингене, а на следующий год переходит в протестантскую семинарию в Маульбронне. «Я был старательным, но не очень способным мальчиком, – вспоминал Г., – и мне стоило большого труда выполнять все семинарские требования». Но как Г. ни старался, пиетиста из него не получилось, и после неудачной попытки бежать мальчик был исключен из семинарии. Учился Г. и в других школах – но столь же безуспешно.

Некоторое время юноша работал в издательстве отца, а затем сменил несколько профессий: был подмастерьем, учеником книготорговца, часовщиком и, наконец, в 1895 г. устроился работать продавцом книг в университетском городе Тюбингене. Здесь у него появилась возможность много читать (особенно юноша увлекался Гёте и немецкими романтиками) и продолжить свое самообразование. Вступив в 1899 г. в литературное общество «Маленький кружок» («Le Petit Cenacle»), Г. опубликовал свои первые книги: томик стихов «Романтические песни» («Romantische Lieder») и сборник коротких рассказов и стихотворений в прозе «Час после полуночи» («Eine Stunde hinter Mitternacht»). В том же году он начал работать продавцом книг в Базеле.

Первый роман Г. «Посмертные сочинения и стихи Германа Лаушера» («Hinterlassene Schriften und Gedichte von Hermann Lauscher») появился в 1901 г., однако литературный успех пришел к писателю только через три года, когда вышел его второй роман «Петер Каменцинд» («Peter Camenzind»). После этого Г. оставил работу, уехал в деревню и стал жить исключительно на доходы от своих произведений. В 1904 г. он женился на Марии Бернуйи; у супругов было трое детей.

«Петер Каменцинд», как и другие романы писателя, автобиографичен. Здесь Г. впервые касается своей излюбленной темы, которая впоследствии повторялась во многих его произведениях: стремление личности к самосовершенству и цельности. В 1906 г. он пишет повесть «Под колесом» («Unterm Rad»), которая была навеяна воспоминаниями об учебе в семинарии и в которой исследуются проблемы творческой личности в буржуазном обществе. В эти годы Г. пишет много очерков и эссе в различные периодические издания и до 1912 г. работает соредактором журнала «Март» («Marz»). Его роман «Гертруда» («Gertrud») появился в 1910 г., а на следующий год Г. совершает путешествие в Индию, по возвращении откуда выпускает сборник рассказов, очерков и стихотворений «Из Индии» («Aus Indien», 1913). В 1914 г. выходит роман «Росхальде» («Rosshalde»).

В 1912 г. Г. и его семья окончательно поселяются в Швейцарии и в 1923 г. получают швейцарское гражданство. Будучи пацифистом, Г. выступал против агрессивного национализма своей родины, что привело к падению популярности писателя в Германии и личным оскорблениям в его адрес. Вместе с тем во время первой мировой войны Г. оказывает поддержку благотворительной организации помощи военнопленным в Берне и выпускает газету, а также серию книг для немецких солдат. Г. придерживался мнения, что война – это неизбежный итог духовного кризиса европейской цивилизации и что писатель должен способствовать рождению нового мира.

В 1916 г. из-за тягот военных лет, постоянных болезней сына Мартина и душевнобольной жены, а также из-за смерти отца у писателя произошел тяжелый нервный срыв, от которого он лечился методом психоанализа у ученика Карла Юнга. Под влиянием теорий Юнга Г. пишет роман «Демиан» («Demian», 1919), который печатает под псевдонимом Эмиль Синклер. «Демиан» снискал большую популярность среди молодежи, вернувшейся с войны и пытавшейся наладить жизнь в послевоенной Германии. Томас Манн считал эту книгу «не менее смелой, чем «Улисс» Джеймса Джойса и «Фальшивомонетчики» Андре Жида: «Демиан» передал дух времени, вызвав чувство благодарности у целого поколения молодых людей, которые увидели в романе выражение собственной внутренней жизни и проблем, возникающих в их среде». Разрываясь между домашними устоями и опасным миром чувственных переживаний, герой романа сталкивается с двойственностью своей собственной природы. Эта тема нашла свое дальнейшее выражение в более поздних произведениях Г., где вскрывается противоречие между природой и духом, телом и сознанием.

В 1919 г. Г. покидает семью и переезжает в Монтаньолу, на юг Швейцарии. А в 1923 г., через год после выхода в свет «Сиддхарты» («Siddhartha»), писатель официально разводится с женой. Местом действия «Сиддхарты» является Индия времен Гаутамы Будды. В этой повести нашли свое отражение путешествие Г. по Индии, а также давний интерес писателя к восточным религиям. В 1924 г. Г. женится на Руфи Венгер, однако этот брак продлился всего три года.

В романе «Степной волк» («Der Steppenwolf»), следующем значительном произведении писателя, Г. продолжает развивать тему фаустовского дуализма на примере своего героя, мятущегося художника Гарри Галлера, ищущего смысл жизни. По словам современного литературоведа Эрнста Розе, «Степной волк» был первым немецким романом, проникшим в глубины подсознания в поисках духовной цельности». В «Нарциссе и Гольдмунде» («Narziss und Goldmund», 1930), где действие происходит в средневековой Германии, духу противопоставляется жизнь, аскетизму – жизнелюбие.

В 1931 г. Г. женится в третий раз – на этот раз на Нинон Долбин – и в том же году начинает работу над своим шедевром «Игра в бисер» («Das Glasperlenspiel»), который был опубликован в 1943 г. Этот утопический роман представляет собой биографию Йозефа Кнехта, «магистра игры в бисер», интеллектуального занятия, которым увлекалась элита высокодуховной страны Касталии в начале XXV в. В этой, главной книге Г. повторяются основные темы ранних романов писателя. По словам американского литературоведа Теодора Циолковского, роман «Игра в бисер» доказывает, что Г. «предпочитает... ответственные действия бездумному мятежу. «Игра в бисер» – это не телескоп, направленный на далекое будущее, но зеркало, отражающее с волнующей остротой парадигму сегодняшней реальности».

В 1946 г. Г. была присуждена Нобелевская премия по литературе «за вдохновенное творчество, в котором все с большей очевидностью проявляются классические идеалы гуманизма, а также за блестящий стиль». В своей речи представитель Шведской академии Андерс Эстерлинг сказал, что Г. вручается награда «за поэтические достижения человека добра – человека, который в трагическую эпоху сумел защитить истинный гуманизм». Г. не смог присутствовать на торжественной церемонии, и от его имени выступил шведский министр Генри Валлотон, который в ответной речи процитировал Зигурда Клурмана, президента Шведской королевской академии: «Г. призывает нас: вперед, подымайтесь выше! Побеждайте себя! Ведь быть человеком – это значит страдать от неизлечимой двойственности, это значит разрываться между добром и злом».

После получения Нобелевской премии Г. не написал больше ни одного крупного произведения. Продолжали появляться его эссе, письма, новые переводы романов. Последние годы писатель безвыездно прожил в Швейцарии, где и умер в 1962 г. в возрасте 85 лет, во сне, от кровоизлияния в мозг.

Помимо Нобелевской премии Г. был награжден Цюрихской литературной премией Готтфрида Келлера, Франкфуртской премией имени Гёте, премией Мира Западногерманской ассоциации книгоиздателей и книготорговцев, а также удостоен почетной докторской степени Бернского университета. В 1926 г. Г. был избран в Прусскую академию писателей, однако через четыре года, разочарованный происходящими в Германии политическими событиями, вышел из состава академии.

Хотя творчество Г. высоко ценили такие выдающиеся писатели, как Манн, Жид, Элиот, к моменту присуждения ему Нобелевской премии он был известен в основном только в германоязычных европейских странах. За последние 25 лет книги Г. переводились на многие языки мира, появились новые монографии и критические статьи о его творчестве – на сегодняшний день Г. считается одним из крупнейших писателей XX в. По словам Т. Циолковского, Г., как и «любой большой художник его поколения... обращается к центральной проблеме начала XX столетия: разрушению традиционной действительности во всех сферах жизни. Г. сумел показать, до какой степени новое является традиционным по своим мыслям и форме; его творчество – это своего рода мост между романтизмом и экзистенциализмом».

В 60...70-е гг. слава Г. выходит за пределы элитарных кругов, творчеством писателя заинтересовалась современная молодежная культура. Некоторые критики отнеслись к этому иронически, считая, что молодежь сделала Г. своим пророком, не особенно вникая в суть его творчества. Особенно возросла популярность писателя среди молодежи Соединенных Штатов, где был создан культ Г. Тем временем творчество писателя стало предметом скрупулезного анализа многих литературоведов и критиков, прежде всего Джорджа Стайнера и Джефри Сэммонза. «Одно дело – искать единства, – писал Сэммонз, – другое – окончательно утвердиться в нем и рассматривать всяческие нарушения гармонии как незначительные и тривиальные...» К началу 80-х гг. культ Г. начал спадать, интерес критиков к романисту уменьшился. Несмотря на это, Г. по-прежнему занимает одно из центральных мест в литературе XX в.

(Ольга Бараш)
"Степной волк российских степей" (Елена Чижова)
"Гессе и Достоевский" (К. Азадовский, Немецкая волна)
"Только для сумасшедших" (Виктор Сонькин)
"Письмо Герману Гессе" (Дмитрий Петров)
"Герман Гессе и его роман "Игра в бисер" (Е. Маркович)
"Писатель, околдованный книгой" (Александр Науменко)
"Биография души" Германа Гессе" (КМ-Новости)
"Я верю в законы человеческого рода..." (В.Д. Седельник)
"Игра стеклянных бус" (Владимир Соболь)
"Послесловие к роману "Демиан" (Соломон Апт)
"Свидетельства современников о Гессе"

Герман Гессе - Клейн и Вагнер

Летом этого года в швейцарском кантоне Ури состоялось торжественное открытие Сен-Готардского туннеля, в котором участвовали лидеры европейских государств: Германии, Франции, Италии и Швейцарии. Несмотря на то, что по меркам СМИ событие безнадежно устарело, к нему всё же необходимо вернуться, чтобы поговорить о том, что же происходит с современным миром и его идеалами. Открытие сопровождалось театральной постановкой режиссера Фолькера Гессе, мотивами которой послужила легенда о Чертовом Мосте, построенном в XVI веке над пропастью на самом высоком альпийском перевале – Сен-Готарде, под которым и был проложен туннель. Согласно легенде, нечистый помог построить этот мост, потребовав взамен душу первого, кто пройдет по нему, но строители обманули его, пустив первым горного козла. В досаде обманутый бес решил разрушить мост. Он взял и понес камень непомерной тяжести, чтобы швырнуть его на этот мост, но когда он остановился и присел, чтобы отдохнуть, отложив камень, одна старушка незаметным для него образом начертила на камне крест, после чего бес уже не смог его поднять, и мост остался цел.

Оккультная концепция шоу – это декларация преданности противнику Творца

И вот эту благочестивую легенду современный постановщик использовал для нечестивого зрелища, где строители туннеля были представлены в виде зомби, шествующих парадным строем, после чего их тела были подвешены на цепях; где совершались неистовые пляски обнаженных артистов, обсыпанных мукой; где красовалась маска гермафродита с огромной головой, демонстрировались модели гильотины и, что самое характерное, вновь и вновь появлялись козлиные маски и – отдельно – козлиные рога. Замысел режиссера состоял, очевидно, в том, чтобы по мотивам старинной швейцарской легенды создать представление, которое бы служило своего рода квинтэссенцией западноевропейской истории и культуры. Зрители и журналисты, присутствовавшие на спектакле, разглядели в нем апофеоз оккультного Бафомета, без содействия которого, по вероятной мысли режиссера и устроителей праздника, недостижим такой триумф строительной техники, как Сен-Готардский туннель. Оккультная концепция этой диковинной мистерии в любом случае сопряжена с отречением от христианской традиции, а если вещи называть своими именами, – это была декларация преданности противнику Творца, что по-другому называется .

После просмотра в интернете картинок с этой Вальпургиевой ночи или черной мессы первое впечатление устрашающей уникальности карнавала сменилось своего рода припоминанием: нечто похожее, как подсказывала память о прошлом, можно было увидеть и раньше. Карнавалы с таким же подтекстом и текстом устраивались в исторически недавние времена – около ста лет назад, и не вдали от нас, а на отечественных стогнах и улицах – в Москве и в других городах нашей страны. Назывались они комсомольскими пасхами. Конечно, их технический уровень уступал швейцарскому зрелищу. В Сен-Готарде паясничали высококлассные профессионалы, на эту феерию потрачены непомерные финансовые средства, а в нищей тогда стране Советов прибегали к самодеятельности, и обходилась она почти без затрат, но атмосфера празднества была почти та же, с тем же пафосом отречения от «старого мира» – от христианской традиции. И, что примечательно и знаменательно, эти действа совершались и в Советской стране, и в Швейцарии в присутствии высокопоставленных особ – политических лидеров, любовавшихся зрелищем и аплодировавших ему, с той только разницей, что в Советской стране это были коммунистические вожди, откровенные противники христианства, а среди почетных зрителей в Сен-Готарде оказались политики иных ориентаций и даже, что особенно обескураживает, – христианские демократы.

На первый взгляд, сближение современного Запада с революционной Россией может показаться несуразным: какие могут быть параллели между страной с деспотическим режимом большевиков и преизбыточествующим свободами Западом. Но это только на первый взгляд. Если же всмотреться и вдуматься в эти феномены, то обнаружится много общего. Начнем с того, что и у нас тогда тоже ценили свободу и пели: «В царство свободы дорогу грудью проложим себе». Пели до революции, когда еще только мечтали о царстве свободы, пели и после нее, когда эту светоносную дорогу уже проложили. И никто из вождей революции не отвергал ни свободу, ни демократию. Правда, свободы бывают разными, разными бывают демократические порядки, и разными бывают права. В иных случаях интерпретация этих прав поражает своей оригинальностью. Совсем недавно, например, было сказано, и высокопоставленными устами, что защищаемые всею мощью вооруженных сил самой богатой страны мира права человека – это в первую очередь права лиц нетрадиционной ориентации, каковых традиция ассоциирует с библейским Содомом. Так вот, одной из новаций советского уголовного права стала как раз декриминализация содомских девиаций. Соответствующий юридический акт был принят в 1922 г., задолго до того, как подобные новшества вошли в законодательство западных государств. В 1928 г. в Копенгагене была учреждена «Всемирная лига сексуальных реформ». На конгрессе, провозгласившем образование этой лиги, целью которой была борьба с преследованием за сексуальные девиации, в пример ставился СССР.

По части «свобод» и «прав человека» Россия опередила Запад на целую эпоху

А рядом стоят и другие параллели между законодательством первых лет советской эпохи и современного «цивилизованного» Запада, причем приоритет тут везде за нашей страной: разводы по желанию одной из сторон, без иных оснований, кроме как «не сошлись характерами, взглядами, привычками, вкусами, хотя бы только гастрономическими»; легализация , узаконенных в Советской России в 1920 г., в то время как в Великобритании аналогичная юридическая новация относится к 1967 г., а в США – к 1973 г., так что по части «свобод» и «прав человека» наша страна опередила Запад на целую эпоху. Отечественные приоритеты можно почерпнуть и из иных сфер, заслуживающих более взвешенной и, вероятно, более уважительной оценки, например, во всем, что связано с искусством авангарда.

Случайными подобные параллели, при таком их изобилии, быть не могут. Это системные параллели. На чем же они основаны? Ответ очевиден – на противостоянии христианству. У нас поход против Христа и Его Церкви носил характер кавалерийской атаки, которая захлебнулась через несколько десятилетий после ее начала, – по историческим меркам это короткий срок. И все же дорогу в царство современных свобод и прав прокладывала Россия, а за нею последовал уже Запад, разумеется, сохраняя свою специфику, вроде свободы частного предпринимательства, поставленной во главу угла еще Великой французской революцией, впервые провозгласившей частную собственность священной, в чем, правда, российские революционеры и, в частности, большевики за ней не последовали, несмотря на весь свой пиетет перед кровожадными вождями той революции – Маратом и Робеспьером.

Несогласные с подобным сближением поклонники Запада и заодно противники большевизма, возражая, напомнят, вероятно, не только о священной частной собственности, о рынке, о прелестях капитализма и отсутствии этих прелестей в Советском Союзе, но и о советском тоталитаризме. Наличие параллелей не обозначает тождества. Хотя рыночная экономика и существовала у нас в 1920-е гг., во времена нэпа, но фавором она в действительности не пользовалась, а затем была и вовсе упразднена за ненадобностью. Это правда. А вот что касается тоталитаризма, то эта материя не так проста, как она выглядит в расхожих представлениях. Одна из общепринятых характеристик тоталитаризма – тотальный контроль со стороны государства за населением. Так вот, оставив в стороне нюансы политического строя, сравним, где больше такого контроля, в свое время остроумно названного колпаком, – в странах с тоталитарными режимами 1920-1930-х гг. или, например, в таком современном государстве, как Соединенные Штаты, с их электронным всемогуществом.

И еще по теме пресловутого тоталитаризма: в России в годы революционной смуты люди страдали не от чрезмерного присутствия государства, что значило бы – от тоталитаризма, а от его отсутствия, от пугачевщины, разливанное море которой затопило не только новороссийские степи вокруг Гуляй-Поля, не только те регионы, где буйствовали Махно, Петлюра, атаман Григорьев и подобные им колоритные персонажи. От анархии страдали обыватели и там, где было больше порядка, где он устанавливался белыми или красными властями. На то она и смута, в пучину которой повержена была тогда Россия и которая, конечно же, лучше рифмуется с анархией, чем с засилием государства.

Есть и еще одна причина для того, чтобы поставить под вопрос ставшую уже клише либеральной публицистики характеристику сложившейся у нас по окончании гражданской войны и просуществовавшей затем до конца 1980-х гг. политической системы как тоталитарной. Классическая интерпретация этого термина предполагает всесилие государства, тотальную подчиненность ему экономики, общественных организаций и структур. Тоталитаризму противопоставляют политическую систему, в которой гражданское общество, то есть общественные организации и негосударственные структуры, обладают высокой степенью влияния. Так вот, у нас в советскую эпоху государство не стояло на вершине властной пирамиды – как раз наоборот, оно было оттеснено на обочину. А на вершине пирамиды помещалась общественная организация – коммунистическая партия, которой не юридически, но фактически подчинены были все органы государственной власти, так что это был своего рода триумф гражданского общества над государством, иными словами, система, прямо противоположная классическому тоталитаризму. Это был режим не тоталитаризма, но идеократии. А прогрессистская и антихристианская идеология правящей партии как раз замечательно вписалась бы в современные тренды.

Вписалась бы, но не вписалась, и главным образом по той причине, что некоторые из завоеваний Октября, как принято было выражаться в тот период, вроде уже упомянутой декриминализации абортов, были затем выброшены в мусорную корзину. Апологеты современных – это необходимо подчеркнуть: именно современных, а не существенно отличающихся от них классических либеральных ценностей, – которых поэтому лучше называть не либералами, а либертарианцами, не все и не всегда, но нередко обнаруживают весьма теплые чувства по отношению к первым годам советской эпохи с их комсомольскими пасхами, при этом испытывая кичливую неприязнь к тому, как пошли дела у нас позже. При взгляде на историю с либертарианской башни, регресс заключался в том, что в 1930-е гг. в СССР происходили процессы, которые можно охарактеризовать как своего рода реакцию на революцию, хотя и без отречения от нее.

В действительности политические тенденции 1930-х гг. были разнонаправленными. Имели место и реакция на революцию, и ее форсирование. Так, самый жестокий удар по Церкви был нанесен в конце 1930-х гг., уже после того, как в 1936 г. была выброшена на помойку официозная в 1920-е гг. концепция российской истории, разработанная академиком М.Н. Покровским, выдержанная в самых отъявленных русофобских тонах, после того как в том же 1936 г. была удалена из театрального репертуара комическая опера «Богатыри», либретто которой было написано одним из самых беззастенчивых хулителей Христа – Демьяном Бедным. В этом его опусе в карикатурном, фарсовом виде представлены были события, связанные с Крещением Руси и святым Владимиром. В специально изданном по этому поводу постановлении Комитета по делам искусств Крещение Руси было охарактеризовано как прогрессивное событие, разумеется, на языке марксисткой схоластики: потому что оно-де способствовало переходу Руси к высшей в ту пору формации – феодализму. А два года спустя этот либреттист и баснописец был даже исключен из ВКП(б) и заодно из Союза писателей.

В 1930-е гг. был реабилитирован патриотизм, хотя и с ограничительным определением – советский, в то время как в предыдущее десятилетие патриотизм трактовался как явление сугубо реакционное, присущее лишь имущим классам, и ему противопоставлялся пролетарский интернационализм, так что упомянутым выше историку М. И. Покровскому и литератору Демьяну Бедному предъявлялось уже обвинение в «антипатриотизме» и «очернительстве России». Впрочем, в 1990-е гг. российские печать и телевидение снова обрушились на патриотизм: самый громогласный пароль тех лет – «патриотизм – прибежище негодяев», правда, в этой новой серии остервенелой русофобии патриотизму противопоставлялся уже не «совковый», как тогда изящно выражались, интернационализм, а космополитизм. А ведь без реабилитации патриотизма была бы немыслима победа в Великой Отечественной войне: существовавшие в легкомысленных головах иллюзии по поводу интернационализма германского пролетариата разбились в прах в самом начале войны, а русские люди самоотверженно сражались и погибали не за то, чтобы жить в мире «без Россий и Латвий», как мечтал поэт на заре советской истории, но совсем напротив: за то, чтобы жила Россия.

В 1934 г. была восстановлена существовавшая в и отмененная в 1922 г. уголовная ответственность за содомию. В 1936 г. аборты без медицинских показаний к ним были поставлены в ряд уголовно наказуемых деяний. Их новая легализация относится уже к 1955 г. Между тем, с христианской точки зрения убийство нерожденных младенцев – это именно убийство. Кровь невинных младенцев с 1920 по 1936 г. лилась потоком, превосходящим многократно кровь расстрелянных в эти же годы. В 1943 г. имела место частичная нормализация церковно-государственных отношений, но в конце 1950-х гг. Н.С. Хрущев возобновил гонения на Церковь.

Баланс перемен, наступивших в результате «перестройки», подвести нелегко

Разнонаправленность политических трендов характеризует историю России всего XX века, до конца столетия. Поэтому дать итоговую оценку переломным событиям рубежа 1980-1990 гг., решить, каким математическим знаком, плюсом или минусом, их следует оценить, подвести баланс «благодеяний» и «злодеяний» этих лет – представляется патриотически мыслящим православным христианам головоломной задачей. Не затрагивая многих и по-своему важных деталей происшедших тогда перемен, вроде отмены цензуры, свободы выезда за рубеж, укажем на их главные результаты: с одной стороны, Православной Церкви, равно как и другим религиозным общинам, дарована была свобода, а с другой, – развалилось государство, которое созидалось в течение многих столетий дорогой ценою, кровью и потом десятков и сотен миллионов людей, так что границы государства в 1991 г. вернулись приблизительно к тем пределам, в которых оно существовало в XVII веке, вне России осталась даже «мать городов русских» – Киев: это была катастрофа, подобная той, которую пережила Сербия, когда у нее отняли Косово. А еще – шумная и оказавшаяся заразительной пропаганда греха во всевозможных его разновидностях, вплоть до самых экзотических. Так что баланс перемен, которые наступили в результате «перестройки», подвести действительно нелегко. Но в этом ведь и нет принудительной необходимости, тем более что для подведения итогов требуется историческая перспектива. Важно только добро называть добром, а зло злом, а для такого различения нет нужды в калькуляциях. Слава Богу, что в XXI веке вектор перемен изменился, и, как очевидно, в сторону восстановления государства и уважения к традиции. Последствия буйных лет новейшей российской смуты постепенно идут на убыль, поворот в сторону от безумия комсомольских пасх обозначился явным образом.

А что же Запад? Совершится ли его возвращение на почву христианской традиции?

А что же Запад? Совершится ли его отрезвление и исцеление, его возвращение на почву христианской традиции? Трудный вопрос. В наше время и там не все так однонаправленно, как это было еще недавно. Появились и там новые тренды – по городам и весям Западной Европы дует сирокко, ветер с юга. Многим он не по нраву, а из тех, кому от этого ветра неуютно, далеко не все сохраняют пристрастие к Сен-Готардскому зрелищу и к картинкам в газете «Шарли Эбдо». Ведутся поиски и иных выходов из складывающейся драматической ситуации. Современная романистка Елена Чудинова назвала свою успешную книгу «Мечеть Парижской Богоматери». Это злая сатира и предостережение. Но еще вопрос, что хуже: Европа Вальпургиевых ночей и черных месс, одним словом, постхристианская Европа, как она себя сама переименовала, или ислам в Европе; cобор, ставший мечетью, или церковь, переделанная в ночной клуб, в подмостки для дискотеки, для зрелищ, подобных Сен-Готардской мистерии-буфф. Лучше, конечно, чтобы собор оставался христианским храмом. Но для этого Запад должен пережить метаморфозу, потому что сен-готардская болезнь зашла глубоко и поразила жизненно важные органы. Дай Бог, чтобы было еще не поздно. Если подобная перспектива у него существует, то уроком и примером ему мог бы послужить опыт, почерпнутый Россией в XX веке, опыт ее провалов в бездну и ее отрезвления.