Ленинград в 50 е годы.

Торговля без продавцов составляла часть программы преобразования общественных отношений на коммунистических началах всеобщего доверия. Однако расширению сети препятствовали плохо налаженная система расфасовки товаров и ощутимые убытки, связанные с фактами воровства.

Техническим новшеством эпохи Хрущева можно считать автоматы, с помощью которых осуществлялась торговля бутербродами, пирожками и сосисками и т.п. Правда, успешно работать они могли только при определенном весе и размере продуктов, что соблюсти было достаточно сложно. И все же в годы «оттепели» такие автоматы воспринимались как некий знак перемен:

«И когда ты, опустив жетон, после долгого грохота и звона мог взять из открывшейся железной коробки засохший бутерброд, казалось, что прогресс наступает и когда-нибудь непременно наступит».

В 1957 году на углу Невского проспекта и улицы Рубинштейна открылось кафе-автомат.

Одновременно руководство страны пыталось внедрить в общепит не только самообслуживание, но и общественный контроль самих граждан за организацией приготовления и подачи еды. Эти идеи были впервые реализованы в появившихся во второй половине 50-х годов буфетах без продавцов.
Как писала «Ленинградская правда», они обычно представляли собой стол с кулинарными и кондитерскими изделиями, «кофе и чаем в бачках». Около каждого продукта имелся ценник. Посетитель сам брал продукты, клал деньги и забирал сдачу. Представители властей всячески стремились поддерживать, правда в основном словом, «ростки коммунизма» в общепите.

В 1963 году тогдашний глава города В. Я. Исаев на сессии Ленгорисполкома публично похвалил за внедрение новых методов обслуживания столовую на Васильевском острове, где был «организован стол саморасчета, который представляет собой красиво сервированный к чаю стол. Посетитель сам обслуживает себя и тут же оставляет причитающуюся с него сумму».
Но полностью перейти на такую систему функционирования предприятий общепита оказалось трудно. В большинстве столовых отсутствовало соответствующее оборудование. Участились и кражи. То есть проблемы, в сущности, были те же, что и в магазинах без продавцов.

В начале 60 х годов советские люди, и в том числе ленинградцы, познакомились и с растворимым кофе. Журнал «Наука и жизнь» констатировал в 1966 году: «Прогресс науки и техники подарил любителям кофе два новшества — быстрорастворимый кофе и машины типа „Экспресс“». Чашка кофе становилась знаком новой стилистики быта.

Не менее знаковыми были и молодежные кафе. Предполагалось, что они помогут организации свободного времени юношей и девушек. В Ленинграде в январе 1962 года заработало кафе поэтов на Полтавской улице, а только за один 1963 год в городе было открыто ещё 14 молодежных кафе. Осенью 1963 года на проспекте К. Маркса в доме №45 появилось заведение под названием «Ровесник».

«Здесь можно встретиться с поэтами, композиторами, артистами, мастерами спорта, принять участие в „конкурсах веселых и находчивых“».

В начале 60-х годов хрущевские эксперименты в области сельского хозяйства зашли в тупик. Нехватка продуктов стала настолько явной, что летом 1962 года власти вынуждены были повысить цены на мясо, молоко, масло, яйца и сахар на 25-30 %.
Однако осенью 1962 года начались перебои и с хлебом. Это происходило, по мнению властей, потому, что «недобросовестные граждане скупают хлеб, муку, крупы на корм скоту». Для нормализации положения было принято решение о нормировании продажи хлеба - было запрещено продавать «в одни руки» больше 2,5 кг хлебобулочных изделий.

Ограничения коснулись и учреждений общепита. После отмены карточек в 1947 году в советских столовых и ресторанах черный и белый хлеб просто ставился на стол, и посетители могли есть его столько, сколько хотели. С осени 1962 года хлеб в учреждениях общепита стал официально платным — по одной копейке за кусок независимо от его веса. Его не ставили на столы, а приносили вместе с заказанным блюдом. В учреждениях самообслуживания хлеб необходимо было покупать при расчете на кассе.

В большинстве ленинградских ресторанов в конце 50-х - начале 60-х годов пока еще господствовала монументальная обстановка в духе сталинского «большого стиля»: лепнина, пальмы, массивная мебель. Однако эта стилистика не соответствовала эстетике свободы, характерной для 60-х годов. История поиска нового стиля ресторанной жизни показана в кинокомедии Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу». Похожую ситуацию можно было наблюдать в первой половине 60-х годов во многих городах СССР.

В Ленинграде в 1963 году в Приморском парке Победы появился ресторан «Восток» с большим просторным залом, оформленным в стиле минимализма и рассчитанным на 1 тыс. человек.

ХХ век оказался временем поиска новых материалов. Многие из них, например нейлон, были открыты еще до войны, но в моду полиамидные ткани на Западе вошли в начале 50-х годов. В августе 1955 года газета «Ленинградская правда» сообщила:
«…Фабрика искусственной кожи освоила в этом году массовое производство высококачественного каракуля из волокон капрона и вискозы. Головные уборы, муфты, воротники, манто, изготовленные из искусственного каракуля... не боятся снега и дождя, прочны в носке».
Особенно привлекательной была обещанная стоимость искусственного каракуля. Планировалось, что он будет в 10 раз дешевле натурального.

В лексиконе советского человека 60-х годов появились новые существительные, отражающие названия новых материалов: анид, ацетат, болонья, дакрон, дедерон, кашмилон, кожволон, куртель, лавсан, мэлан, мэрон, нитрон, орлон, терилен, триацетат. Сделанные из химических волокон предметы одежды оказались так же значимы для смены стиля повседневной жизни, как хрущевки. Они символизировали быстрое, эффектное, но не имеющее серьезной перспективы развития решение бытовых проблем. Не-удивительно, что именно в районах нового пятиэтажного блочного строительства в начале 60-х годов стали появляться фирменные магазины под знаковым названием «Синтетика». В Москве такой магазин открылся уже осенью 1961 года на Ленинградском проспекте, а в Ленинграде в начале 1964 года на Новоизмайловском проспекте в доме № 4.

В магазине «Синтетика»

Несмотря на то что сеансы опытного телевещания в Ленинграде впервые были проведены еще до Великой Отечественной войны, в 1938 году, систематически телецентр заработал только в 1948-м. Тогда же в квартирах горожан появились и первые телеприемники — «КВН-49».
«К сведению владельцев телевизоров и радиоприемников… Регистрация телевизоров (независимо от регистрации в телевизионных ателье) и радиоприемников обязательна: гражданами — в почтовых отделениях по месту жительства. Радиоприемники подлежат регистрации в течение трех дней со дня приобретения, телевизоры — в течение пяти дней».
Впрочем, этот контроль над частной жизнью, введенный в конце 40-х годов и сохранявшейся даже в годы ранней оттепели, не слишком раздражал население, — для большинства горожан сам факт появления телевизора становился настоящей сенсацией.

Изображение на телеэкранах изначально было черно--белым, но светились они серовато-голубоватым светом, что породило новое выражение «голубые экраны», ставшее своеобразным клише при описании работы телевидения, в первую очередь в периодической печати.
Телевизоры стали предметом обихода, создававшим вокруг себя в условиях коммунального быта дополнительное публичное пространство. Люди ходили к соседям и в гости «на телевизор», так как он был далеко не в каждой семье. Купить это чудо техники могли не все: «Темп- 1» стоил 2700 рублей, «Темп 2» — 2900, «Авангард» — 2200, «Луч» — 2400 рублей (в ценах 1947 года). Правда, периодически на них производилось почти 20-процентное снижение цен. С 1953 по 1955 год ленинградцы приобрели более 350 тыс. телевизоров.

До середины 50-х годов даже в Москве имелась лишь одна телепрограмма. В Ленинграде двухпрограммное вещание появилось только в 1963 году. Одна из программ работала не только вечером, но и днем. Но в целом в 50-60-х годах телетрансляция начиналась в будние дни с 19 часов. По воскресеньям были и дневные передачи, но в основном детские.

К новым формам досуга, связанным с распространением в быту автомобилей, можно отнести путешествие автостопом. Это явление пришло в СССР с Запада в конце 50-х годов, где в это время была уже довольно развитая система организованного использования для туристических целей попутных автомашин. Останавливая автомобиль, человек предъявлял водителю специальный жетон и так мог проехать часть пути. К началу 60-х годов автостоповское движение стало реальностью и в советской действительности. В Ленинграде, например, оно зародилось в 1961 году, и по талонам «Автостопа» за первый год ленинградцы проехали 150 тыс. км, а за 1963 год — уже 10,5 млн. км.

Желающему путешествовать этим предельно дешевым способом в областных советах по туризму при профсоюзах выдавались книжки «со знаком остановки машин на обложке». Кроме того, за очень небольшую плату поклонники автостопа приобретали талоны на проезд. Водитель, взявший пассажира, как предполагали организаторы, теоретически мог собрать эти талоны, затем отправить их в совет по туризму и получить шанс выиграть в специальной лотерее шоферов-автостоповцев.

Однако это была трудоемкая и малоэффективная работа. Более выгодной водителям представлялась система сдачи талонов «Автостопа» в бухгалтерию собственных предприятий для получения денежной компенсации. Но эта идея тоже оказалась трудновыполнимой.

Автокемпинг

С лета 1959 года у ленинградцев появилась возможность взять автомашину на прокат на срок от 3 часов до 1 месяца. Запись претендентов производилась в районных автотуристских секциях, машины выдавались во 2-м таксомоторном парке (канал Грибоедова, дом 5).

На публичных танцевальных площадках до начала 60-х годов царил довольно жесткий контроль. Он был во многом продолжением развернувшейся еще в конце 40-х годов кампании против стиляг, отличительным признаком которых власть считала не только особый стиль одежды, но и манеру двигаться, прежде всего танцевать. В официальной риторике «западные танцы» устойчиво маркировались как «непристойные» или, в зависимости от общего стиля текста, «вульгарные» и даже «похабные».

Создается впечатление, что власть настораживал некий эротический подтекст западных танцев, многие из которых выросли на латиноамериканской традиции. Из эпохи 20-х годов идеологические структуры перенесли в культурное пространство 50-х негативное отношение к танго и в особенности к фокстроту. Проводником «разлагающего влияния» на молодежь называли и буги-вуги, исполнявшийся под джазовые композиции, что уже само по себе считалось почти политическим преступлением.

После Всемирного фестиваля молодежи и студентов, проходившего в 1957 году в Москве, власть вынуждена была ослабить идеологическое давление на разнообразные проявления танцевальной культуры. На танцплощадках стали повсеместно исполнять танго и фокстроты. Более того, кое-где можно было увидеть уже вошедший в моду на Западе рок--н--ролл. К этому времени власть попыталась уже не отрицать наличие новых элементов танцевальной культуры, а руководить их внедрением, прежде всего в молодежную среду.

К числу «идеологически выдержанных» относили финские летку енку и хоппель--поппель, болгарский и-ха-ха, калипсо с острова Тринидат, лимбо — групповой танец острова Тобаго, греческий сиртаки, американо-канадский хали-гали, латиноамериканский ча-ча-ча. Одновременно создавались и специальные советские танцы, например дружба. Он исполнялся парами, сопровождался стуком каблуков в пол, пробежками и поворотами. Кроме дружбы молодежи предлагались в 60-х годах елочка, инфиз, казанова, террикон. Однако безусловными лидерами к середине 60-х годов стали чарльстон, твист и шейк, а также ныне забытый липси, вывезенный из ГДР.
Иногда, правда, на официальных танцевальных площадках могли сделать замечание за «извращение рисунка танца».

Слева на обеих фотографиях А. А. Тарковский. 1962

И все же многолетняя борьба идеологических структур за «нравственную чистоту» танцев способствовала формированию отрицательного отношения части советских людей к этому виду досуга. У части наиболее культурных ленинградцев особенно «нехорошей» славой пользовался Мраморный зал Дворца культуры имени С. М. Кирова на Васильевском острове, который некоторые маркировали как «ярмарку для провинциальных невест».

ДК Кирова

В ноябре 1959 года на набережной Красного Флота открылся ленинградский Дворец бракосочетаний. Первой парой, зарегистрировавшей там свой брак стали инженер-технолог завода подъемно-транспортного оборудования им. Кирова Михаил Назаров и фрезеровщица, член бригады коммунистического труда Любовь Федорова.

Любовь Федорова готовится к торжеству

Зарегистрировать брак во дворце было возможно только по специальным приглашениям, которые выдавались в районных загсах. В 60-х годах на набережной Красного Флота не разрешали оформлять второй брак, не говоря уже о последующих.

В конце февраля 1961 года на Суворовском проспекте в доме № 2 был открыт салон для новобрачных с поэтическим названием «Весна». Попасть туда можно было только по талонам, которые выдавали в районных загсах и дворцах бракосочетания при подаче заявления. Будущим молодоженам предоставлялась возможность купить не только свадебные наряды и обручальные кольца, но и многие вещи, отсутствовавшие в свободной продаже. Одновременно возникла и мошенническая бытовая практика. Люди подавали заявление на регистрацию лишь для того, чтобы получить талоны в «Весну» и приобрести какой-нибудь дефицит. До свадьбы дело не доходило.

Воспоминания шестидесятников помогают детализировать черты мужской моды 40-х — начала 50-х годов: черное, желательно двубортное драповое пальто, белый шелковый шарф, серая буклированная кепка с гибким козырьком, полосатая тельняшка в разрезе воротника рубашки, широкие брюки, почти клеш, заправляемые в сапоги. Поражает эклектизм этого модного набора: сочетание псевдоэлегантности, уголовной бравады и копирование стиля «фронтовика».

В 1959 году были упразднены бригады содействия милиции при органах МВД, а вместо них стали создаваться дружины при предприятиях и учреждениях. Мобилизация общественности на штурм преступности была, несомненно, частью общей программы построения коммунизма.
В организацию могли вступать лишь лица могущие служить «примером на производстве и в быту»; «дисциплинированные, смелые и самоотверженные». В положении подчеркивалось, что на нарушителей необходимо «воздействовать прежде всего путем убеждения и предупреждения».

Мероприятия дружинников по наведению порядка в городах наталкивались на ожесточенную встречную агрессию хулиганов. Фиксировались множества случаев избиения и даже убийств добровольных блюстителей порядка.

Дружинники на Заставской улице

Настольный теннис в ЦПКиО им. С. М. Кирова

Ленинградские моржи у Петропавловки

С Новым 1957 годом!

Фото и текст взяты из книги Н. Б. Лебиной «Повседневность эпохи космоса и кукурузы»

Как Ленинград СССР развалил mamlas wrote in October 19th, 2014

По теме: || || Рок позднего социализма || Тамбовский фолк || || ||

Рок в лицах
Как наступала эпоха перемен

В свое время ходила такая шутка: «Ленинградский рок-клуб развалил Советский Союз». Рок-клуб оказался не просто массовым, но и первым успешным экспериментом по созданию несоветского общества внутри СССР, своего рода моделью «другой России».

~~~~~~~~~~~

Борис Гребенщиков (в центре) у входа в здание Ленинградского рок-клуба на улице Рубинштейна, 13 (примерно 1983 год) / Дмитрий Конрадт

В этом смысле его история — идеальный «кейс» для тех, кто хочет понять, что случилось в конце ХХ века с нашей страной: в воспоминаниях его членов видно, как свобода самовыражения, провозглашенная и защищаемая рокерами в противовес «совку», взорвала изнутри сперва саму рокерскую организацию, а потом и всю систему.

«Грозный, страшный и могучий, ты гоняешь в небе тучи, // Грозный, страшный и свирепый, приносящий смерть совдепу, // Рок-н-ролл, // Рок-н-ролл, // Этот русский рок-н-ролл!» — спел в 1991 году лидер группы «Ноль» Федор Чистяков. Концерты, прошедшие после августовского путча по всей стране, стали, кажется, последним большим совместным выступлением представителей русского рока. После этого он постепенно перестал играть роль мощного общественно-политического движения и стал просто музыкой.

Можно сказать, что русский рок в этом смысле умер. Но вернее (и важнее) сказать, что он породил некий культурный код, который после распада СССР оказался единственным действительно общим для всех нас. Именно из него выросли языки, на которых говорит современная Россия — от буржуазного индивидуализма до национализма и соборности, от политического протеста до эзотерики. История рока вообще и Ленинградского рок-клуба в частности — это история о том, как молодые люди, толком не умевшие играть на музыкальных инструментах, собрались вместе и изменили мир, потому что сумели сформулировать что-то такое, что в ретроспекции стало идеологией русского рока.

А началось все 7 марта 1981 года в зале при Ленинградском межсоюзном доме самодеятельного творчества, когда на улице Рубинштейна, 13 прошел первый концерт Ленклуба любителей музыки. За всеми этими осторожными названиями скрывалась организация, рождение которой, казалось, противоречило не только советской системе, но и здравому смыслу: «профсоюз» рокеров.

Формально это был способ легализации рок-музыки: членство в клубе давало музыкантам возможность выступать, записываться и, самое главное, слушать друг друга. Содержательно же это был советский аналог Уголка оратора в лондонском Гайд-парке — площадка для дискуссий и свободного самовыражения всех, кому было что сказать.

Тексты песен додумывались публикой, начинялись дополнительными смыслами и постепенно становились самостоятельными высказываниями — независимыми не только от системы, но и от их авторов. Например, в 1983 году, когда Борис Гребенщиков спел свое знаменитое «Рок-н-ролл мертв», журнал «Рокси» написал: «Что же касается смысла текста, который уже вызвал дурацкие споры и обсуждения “всерьез” — “а мертв ли рок-н-ролл на самом деле” и тому подобное, — то надо отметить, что заявление это весьма самоуверенное».

С самого начала рок-клуб был не столько музыкальным, сколько социальным явлением. «Жизнь, конечно, кипела: все время кто-то приходил-уходил, музыканты, художники, — вспоминает сейчас Евгений “Ай-яй-яй” Федоров, участник групп “Объект насмешек“ и “АУ”. — Смешные были собрания — с попытками революций, с коррупционными разоблачениями: почему нас не взяли на фестиваль, а этих взяли. Ну и всегда можно было прийти, напечатать что-то на машинке, поглазеть на настоящий компьютер или порепетировать в красном уголке».

Формально рок-клуб был очень советской организацией — с членскими билетами, уставом, распределением билетов, трудовыми книжками, комиссиями, прослушиваниями и литовкой песен перед концертами. Содержательно же это был эксперимент по демократизации этой насквозь советской системы изнутри — взять хоть тот факт, что правление клуба несколько раз переизбиралось на общем собрании рокеров, недовольных политикой организаторов фестивалей. «Разве может такой творческий организм, как рок-клуб, в списке которого было около 60 групп, обойтись без интриг и разногласий, без собраний, на которых свергалось одно правление и назначалось другое?» — говорит лидер группы «Пикник» Эдмунд Шклярский.

В основе стихийно созданной рок-клубовской идеологии была свобода, которую тогдашние рокеры понимали как свободу самовыражения. На этом понимании строилась, в частности, конкуренция между группами: каждый должен был быть в первую очередь непохож на остальных.

«Налицо было торжество идей художественного плюрализма», — пишет в своей рок-энциклопедии Андрей Бурлака. Это было, пожалуй, главным достижением рок-клуба. В июне 1988 года на XIX Всесоюзной партийной конференции Михаил Горбачев провозгласит «плюрализм мнений», который рок-клубовцы то ли предвосхитили, то ли просто опередили на семь лет.

Впрочем, рок-клубовский плюрализм касался не только музыки: рокеры заговорили о том, что их волнует. В начале 1986-го в интервью журналу «Рокси» лидер группы «Телевизор» Михаил Борзыкин сказал: «В данный момент я иду от своих болевых точек. Не могу молчать. Я хочу делать свои песни не похожими ни на кого, но это не самоцель. Самое главное — выразить и донести свою боль». А Константин Кинчев за год до этого спел: «Мое поколение молчит по углам, // Мое поколение не смеет петь, // Мое поколение чувствует боль, // Но снова ставит себя под плеть. // Мое поколение смотрит вниз, // Мое поколение боится дня, // Мое поколение пестует ночь, // А по утрам ест себя».

Этот протестный драйв и стал языком, общим для целого поколения людей, выросших в СССР или еще заставших его — людей, привыкших определять себя «от противного», через сопротивление репрессивной системе. После распада Союза распался и этот объединявший всех язык — на множество разных дискурсов, у каждого из которых есть собственные аудитория и идеология. Фактически в 90-е и особенно в нулевые с русским роком случилось вавилонское столпотворение и разделение языков, среди которых можно выделить несколько основных.

Социально-политическая протестная составляющая русского рока породила современный либерализм. Юрий Шевчук в 80-е пел: «В этом мире того, что хотелось бы нам, нет! // Мы верим, что в силах его изменить, да!» («Революция», 1988), в 90-е: «Боже, сколько правды в глазах государственных шлюх, // Боже, сколько веры в руках отставных палачей! // Ты не дай им опять закатать рукава» («Родина», 1992), а в нулевые стал завсегдатаем «маршей несогласных», пел на Майдане в Киеве во время «оранжевой» революции 2004 года, давал концерты «Не стреляй!» после вооруженного конфликта в Осетии 2008 года, пел в защиту Химкинского леса, говорил с Владимиром Путиным о ситуации со свободой слова в стране — словом, стал одним из символов либеральной оппозиции наряду с другими рокерами вроде Михаила Борзыкина.

Стремление к объединению против общего врага, которым в советское время была система, и поиски национальной идентичности, в том числе и в славянских легендах, в нулевые трансформировались в национализм и соборность. Их сегодняшний адепт Константин Кинчев в 1992 году пел: «И если кто-то думает так же, как я, // Мы с ним похожи точь-в-точь, // Мы вместе!», а в 2000-м: «Нараспашку идти, // Да в молитве радеть, // Да собором судить, кому тяжло держать // Во славу нашей земли! // Мы — православные».

Философский извод русского рока в девяностые органично соединился с новой модой на восточный мистицизм и эзотерику. В 1994-м певец «русской нирваны» Борис Гребенщиков формулирует новую идеологию поколения, которое выросло с книгами Виктора Пелевина и привыкло объяснять абсурдную социально-политическую реальность космическими процессами и принимать любые ее проявления спокойно и безразлично: «На что мне жемчуг с золотом, на что мне art nouveau; // Мне, кроме просветления, не нужно ничего. // Мандала с махамудрою мне светят свысока — // Ой, Волга, Волга-матушка, буддийская река!» А в 2002-м он же поет про Быколая Оптоеда: «Он сжег офис “Лукойл” вместе с бензоколонкой — // Без причин, просто так. // Из уваженья к огню».

В русском роке можно найти и зачатки современного буржуазного индивидуализма — взять хоть чистяковское «Сегодня мы не спим: // К нам придут герлы. // Мы будем вместе с ними закручивать болты», как нарочно спетое в 1989 году, когда остальная страна бредила перестройкой и предчувствием перемен. И ростки музыкального стеба, который в нулевые с широким распространением интернета обрел массовую популярность: одними из тех, кто сочиняет и выкладывает в Сеть смешные песенки про современные социально-политические реалии, стали журналист и блогер Максим Кононенко и рок-клубовский звукорежиссер и музыкант Алексей Вишня. Как группа «Жопа» они спели издевательское «Танго Рамзан», «Цивилист» (песню, посвященную некоторым модернизаторским инициативам Дмитрия Медведева) и «Акции» с текстом: «Она купила мне акции // Госкорпорации // “Ростехнологии”!»

Сегодня в культуре нет единого или «главного» языка. Мы все говорим по-разному, о разном и зачастую друг друга не понимаем. Эту разобщенность считают главной болезнью нулевых — но она же есть и главное достижение восьмидесятых, сделавшее частное важнее общественного. Парадокс в том, что вообще-то и русский рок, и Ленинградский рок-клуб были делом общим и общественным. То есть рок-движение подарило наш сегодняшний плюрализм и мультикультурность во многом ценой своего собственного распада.

В воспоминаниях членов Ленинградского рок-клуба отчетливо виден этот слом конца 80-х — когда индивидуальное творчество постепенно стало важнее товарищества, круговой поруки и общего сопротивления системе. Именно в этот момент рок-клуб перестал гарантировать своим членам популярность, гастроли и набитые залы: у каждого из рокеров появились своя площадка для высказывания и своя аудитория — адресат этого высказывания. А в этом, собственно, и заключается свобода самовыражения, которой они так добивались.

Можно сказать, что рок-клубовцы вырастили нас — поколение современных индивидуалистов. Сможем ли мы, несмотря на унаследованную от рокеров установку на частное и индивидуальное, все-таки собраться вместе и в свою очередь сделать что-то настолько же большое и настолько же общее, покажет время.

Далее предлагаем взглянуть на Ленинград в последние годы существования СССР. Как и в Москве, привычными для того времени стали очереди и демонстрации, которые можно было встретить буквально повсюду. Чтобы больше узнать о том, чем жил город в то время, ознакомимся со снимками, сделанными в 90-м и 91-м годах.

1991 год. У метро "Площадь Восстания" народ стоит за мороженым или пирожками.

Невский в то время был довольно угрюм... Уличной моды ещё не коснулась рука рынка...

Зато дефицит в 1990-м процветал! Каждое утро у магазина "Восточные сладости" выстраивалась очередь за знаменитым тортом "Мозаика".

У кинотеатра "Художественный" тоже толпа! Зачем стоят? Явно же не в кино!

А вот 1991-й, народ штурмует Lancome!

Интересно, что при таком ажиотаже можно было урвать там? Магазин, вроде как, открыли в 1990-м году.

А вот рядом Невский перекрывают! В 1991 году в городе можно было застать табачные бунты! Народ был недоволен дефицитом табака.

1990-й год, пустые прилавки Елисеевского магазина

А рядом – очередь в гастроном.

Весь город тогда был в очередях... А прилавки возникали спонтанно. Очередь в продуктовый ларёк на Почтамтской улице

В Почтамтском переулке тоже... Есть версия, что в ларьках "Квас" и "Мороженое" продавали вовсе не квас и не мороженое.

Кузнечный переулок завален ящиками. Видна коробка с надписью North State – была такая марка сигарет.

Очередь за водкой в винный магазин на Загородном проспекте у Пяти углов.

Ларьки на 1-й Советской улице.

Очередь за табаком на Васильевском острове.

На площади Островского первые коммерсанты продают матрёшек

У Казанского собора раньше можно было торговать мороженым.

1990-й. Народ читает объявления на заборе около станции метро "Невский проспект". Да, было время, когда объявления кто-то читал.

Пока ещё работающие кассы "Аэрофлота".

Во дворе Ленфильма

На улице можно было встретить и Сергея Курёхина, который только что доказал всей стране, что Ленин – гриб.

Так работало советское телевидение) Ведущая "Телекурьера" Наталья Антонова у Ленсовета. "Телекурьер" – субботняя вечерняя телепрограмма, которая выходила в эфир на Ленинградском телевидении (на Пятом канале) в периоды с 1985 по 1993 и с 2004 по 2009 годы.

Не все герои 80-х выжили. Хоронят Виктора Цоя, который 15 августа 1990 года разбился на своём "Москвиче" в Латвии. Траурная колонна идёт по Кондратьевскому проспекту.

7 ноября 1990 года в Ленинграде прошло последнее официальное празднование годовщины Октябрьской революции. Фотография сделана на Исаакиевской площади.

Но антикоммунистические настроения тогда были сильнее!

Менее чем через год защитники демократии выйдут на площадь, протестуя против ГКЧП

Собчак тогда уже два месяца был мэром Ленинграда и активно поддерживал Ельцина. Действие происходило 19 августа 1991 года.

Именно Собчак призвал жителей города на следующий день, 20 августа, выйти на Дворцовую площадь и сказать решительное "нет" ГКЧП.

Митинг у Ленсовета (Мариинского дворца)

Баррикады из троллейбусов на Исаакиевской площади.

Август 91-го, баррикада у Ленинградского телецентра на Петроградке

Телеведущая Антонова на баррикаде у телецентра (скамейка в середине – тоже часть баррикады).

А вот и сам Ельцин

Защищать демократию на Дворцовую площадь тогда пришли от 100 до 300 тысяч человек.

Прямо у Зимнего можно было пообедать в красивом уличном кафе.

Наблюдая за представлением слонов!

Или любуясь воздушными шарами!

Парад веломобилей

Александровский сад ремонтируют... 1991 год.

Детские площадки в Александровском саду.

"Ленинград. Подросток", фотография Игоря Стомахина

Киоск на Адмиралтейской набережной. Очень модные в советские времена зонты-колокольчики.

Ходит легенда, что в начале 90-х этот храм был великолепным музеем.

Председатель Комиссии по правам человека Ленсовета Владимир Адушев (справа) и член этой комиссии Вадим Буевич во внутренней тюрьме Большого дома на Литейном. Большой дом – это питерское управление КГБ

Так в 1990-м году выглядел Смольный

Магазин "Лесная быль" неподалёку

Великолепие советских вывесок на Новгородской улице

"Павловский обмен" на улице Восстания, 1991 год. У народа изымают старые 50-рублёвые и 100-рублёвые купюры, а взамен дают более мелкие, либо новые купюры 1991 года. Деньги нужно было поменять в течение трёх дней – 23, 24 и 25 января. Поменять можно было не более 1000 рублей на человека, а снять со счёта в Сбербанке СССР – не более 500 рублей. Предполагалось, что внезапная реформа ударит по спекулянтам, фальшивомонетчикам и контрабандистам, но ударила она прежде всего по обычным гражданам. Особенно после того, как в апреле 1991-го реальный курс рубля упал в три раза.