Лодовико карраччи картины. Карраччи - итальянские жи-во-пис-цы, бра-тья

Ученик Просперо Фонтаны, Лодовико Карраччи в своих многочисленных поездках изучал творчество итальянских мастеров. Вернувшись в Болонью, с высокой целью возрождения искусства он основал со своими троюродными братьями Агостино и Аннибале новую школу живописи - «Академию направленных на путь» (Academia degli Incamminati), которая несмотря на насмешки маньеристов старого образца вскоре стала в Италии центром художественного образования. Принципами её были: непосредственное наблюдение за природой, изучение античного искусства и подражание великим мастерам: в рисунке и движении - Микеланджело, в колорите - Тициану, в композиции и выражении - Рафаэлю, в светотени и грации - Корреджо.

Хотя художники, входившие в состав этой академии (такие, как первый ассистент Карачи Джакомо Каведоне), которых сам Лодовико Карраччи называл «эклектиками», отличались своеобразным стилем, их работы обнаруживали одновременно сходство с известными шедеврами живописи. В ранних работах самого Лодовико Карраччи (например, во фресках в церкви Санкт-Микеле-ин-Боско) слишком заметно подражание Корреджо и Пармиджанино. В более зрелых своих произведениях он демонстрирует бо?льшую самостоятельность (например, в «Богородице во славе» и во фресках из жития св. Бенедикта в монастыре Санкт-Микеле-ин-Боско). Лодовико Карраччи является также родоначальником особого рода картин страдальческого пафоса - многочисленных «Ecce Homo» и «Mater Dolorosa», созданных болонской школой. В Эрмитаже хранятся «Святое Семейство», «Несение креста», «Положение во гроб» и «Святой Себастьян».

Галерея

    Мадонна Баргеллини. 1588. Национальная пинакотека. Болонья

    Лодовико Каррачи (1555-1619)- выдающийся итальянский живописец, гравёр и скульптор, один из ярчайших представителей болонской школы.

    Лодовико Карраччи родился 21 апреля 1555 года в Болонье в обеспеченной семье. Был старшим из трёх братьев, итальянских живописцев по фамилии Карраччи: Агостино(1557-1602 годы) и Аннибале(1560-1609 годы) являлись двоюродными братьями Лодовико и выдающимися живописцами.

    Учился живописи во Флоренции, где его наставниками были Просперо Фонтана и Доменико Поссеньяно. Также изучал творчество итальянских мастеров во время своих многочисленных поездок по городам Италии.
    В раннем творчестве художника отчётливо видны маньеризма: во многих работах художника отмечается вытянутость пропорций и изломанность форм.
    Почти всю свою жизнь художник проработал в родной Болонье, где в 1585 году совместно со своими двоюродными братьями основал новую школу живописи»Академию вступивших на правильный путь». Основными принципами обучения в ней были непосредственное наблюдение за окружающей природой и подражание старым мастерам.
    Стоит отметить, что Лодовико Карраччи совершенствовал своё художественное образование старательно и терпеливо изучая работы старых мастеров. Колорит он изучал в Венеции, подолгу рассматривая шедевры Тициана и Тинторетто, тонкость и изящество манеры письма пришли к мастеру после знакомства с работами итальянского живописца флорентийской школы, ученика Пьеро ди Козимо, Андреа дель Сарто. Старательно копируя работы великих мастеров, знакомясь с их техникой и манерой письма, Карраччи пришёл к выводу, что только беря от каждого мастера лучшие отличительные особенности его письма, и затем соединяя воедино эти особенности, можно добиться возрождения искусства. Его слова:»если бы возможно было сочетать в одном произведении живописи чарующую прелесть Корреджо с энергией Микеланджело, строгость линий в картинах Веронезе с идеальной нежностью Рафаэля, разве не значило бы этим приблизиться к совершенству» стали основой принципов обучения в школе, и её основным положением. Несмотря на то, что создание школы было встречено насмешками большинством художников-маньеристов старой школы, очень скоро новая школа стала наиболее прогрессивным центром художественного образования в Италии. Ученики школы изучали античное искусство и учились подражать великим гениям живописного искусства в рисунке и движении — Микеланджело, в искусстве колорита — Тициану, в искусстве композиции и выражения — Рафаэлю, и в искусстве светотени и грации — Корреджо.
    Работы многих художников, входивших в состав новой школы живописи, отличались своеобразным стилем, как пример можно привести первого ассистента Лодовико Карраччи, Джакомо Каведони,но при этом, почти все их работы несли несомненное сходство с знаменитыми шедеврами живописи.
    Обязанности в Академии были чётко распределены:Лодовико занимался общим руководством функционирования Академии, Агостино, получивший хорошее литературное и научное образование, взял на себя наиболее сложные занятия. Он преподавал правила перспективы, строительное искусство, читал анатомию, не пренебрегая иногда для наглядного обучения вскрытием трупов. Он беседовал с учениками о мифологии, истории и религии, касался всего того, в чём художник может черпать сюжеты для своего вдохновения. Затем ученикам предлагалось воспроизвести в рисунках те факты из истории, о которых он им говорил.
    Очень практиковалось в Академии натурное письмо пейзажей и памятников старины. Учащихся приучали к взаимной оценке друг друга, и те из них, которые не умели в таких случаях объяснить и отстоять свою работу, должны были её уничтожить.
    Аннибале, наиболее талантливый из братьев, преподавал в Академии уроки рисунка и живописи. Программа обучения в Академии оказалась настолько удачной, что стала образцом для художественных учебных заведений Европы на долгие годы.
    Лодовико Карраччи оставался главой Болонской Академии до конца жизни. Среди его учеников были такие великие мастера, как Гвидо Рени и Доменикино.
    Лодовико Карраччи является основоположником живописи особого рода: картин страдальческого пафоса - многочисленных «Ecce Homo» и «Mater Dolorosa», созданных болонской школой. В Эрмитаже хранятся «Святое Семейство», «Несение креста», «Положение во гроб» и «Святой Себастьян».
    Некоторые из работ Лодовико Карраччи, такие, как «Обращение Савла» (1587-1588), «Преображение» (1595-1596) и «Мученичество св. Урсулы» (1592; все три картины находятся в Пинакотеке Болоньи), были выполнены мастером в очень крупном масштабе.

    Многие исследователи относят Аннибале Карраччи к числу создателей «Классической»ветви стиля барокко, которая стала главным течением в живописи XVII в. в Риме, с характерными для неё яркими световыми и цветовыми акцентами, контрастной светотенью и активным движением, направленным в глубину пространства картины.
    В 1585 г. Аннибале вместе с Агостино посетил Парму и Венецию. С этого времени в его произведениях начинает проявляться влияние Корреджо, Тициана и Веронезе. В его живописи классические тенденции, уравновешенность, ясность и четкость форм с самого начала сочетались с экспрессивностью живописной манеры и венецианским колоритом. Такие его алтарные композиции, как «Пьета со святыми» (1585, Парма, Национальная галерея), «Мадонна со святым Лукой» (1592, Лувр) и «Мадонна с евангелистом Матфеем» (1588, Дрезден, Картинная галерея), следуют живописным традициям Ренессанса, в полной мере обладают монументальностью, и большой силой художественного воздействия.
    В 1595 г. Аннибале Карраччи был приглашен в Рим для украшения палаццо кардинала Одоардо Фарнезе; позднее к нему присоединился Агостино.
    Одно из самых замечательных его произведений - фрески галереи палаццо Фарнезе стали образцом украшения дворцовой постройки для мастеров следующего столетия. В них Аннибале преобразил классический мир Ренессанса при помощи яркого и свежего языка барокко, предвосхищая работы Рубенса и Бернини.
    Помимо великолепных фресок палаццо Фарнезе, Аннибале Карраччи писал произведения на религиозные сюжеты, среди которых «Пьета» (1603-1607, Лувр, и 1599-1600, Неаполь), монументальный алтарный образ «Вознесение Богоматери» для церкви Санта Мария дель Пополо в Риме (1601), портреты и жанровые сцены, а также первые классические пейзажи со стаффажными фигурками. В 1605, заболевший неизлечимой болезнью, Аннибале практически отказался от занятий живописью.
    Умер Аннибале Карраччи в Риме 15 июля 1609 г.
    Агостино Карраччи (1557-1602), двоюродный брат Лодовико Карраччи, в начале своей деятельности был гравером; его гравюры, все больше непристойного содержания, пользовались огромной популярностью. Его живописные достижения, многие исследователи оценивают достаточно посредственно, хотя при всём при этом его «Исповедь святого Иеронима» и «Купанье Дианы», находящиеся в Болонье, » Святая Дева, кормящая грудью младенца Иисуса» (в Парме) указывают на то, что Агостино Карраччи присущи были тонкое и правильное понимание экспрессии.
    Агостино Карраччи был не только живописцем и гравером, но занимался также поэзией и философией. Одно из лучших его произведений, «Последнее причастие святого Иеронима» (1591-1593, Болонья, Пинакотека), послужило источником вдохновения для алтарных картин Доменикино и Рубенса.
    Из Рима Агостино уехал в Парму, где и умер в 1602 г., не закончив росписи палаццо дель Джардино.
    В ранних работах самого Лодовико Карраччи отчётливо прослеживается сходство, а зачастую и простое подражание творениям Корреджо и Пармиджанино, как во фресках в церкви Санкт-Микеле-ин-Боско. которое исчезнет только в более зрелых произведениях художника, в частности, в «Богородице во славе» и во фресках из жития святого Бенедикта в монастыре Санкт-Микеле-ин-Боско.
    Некоторые из работ Лодовико Карраччи, такие, как «Обращение Савла» (1587-1588), «Преображение» (1595-1596) и «Мученичество святй Урсулы» (1592; все три картины находятся в Пинакотеке Болоньи), выполнены в очень крупном масштабе.
    В более поздних работах Лодовико Карраччи маньеризм был полностью вытеснен элементами барокко и раннего Классицизма. Живопись Лодовико Каррачи отличал некоторый эклектизм: в отличие от ого прославленных братьев, и в первую очередь, Анибале, стиль художника так и не обрёл какой-то своей яркой индивидуальности.
    Лодовико Карраччи известен картинами, которыми он украсил палаццо Фавы, Маньяни, Грасси, Марескальки и множество церквей. Его «Святой Франциск», «Преображение Господне», его последующие произведения - «Поход аргонавтов», «Путешествие Энея» -отличают его как очень талантливого мастера, отличавшегося благородством стиля и редким навыком в исполнении.
    Среди его работ также необходимо отметить «Обращение Савла»(1587-1588) и «Мученичество святой Урсулы»(1592), которые сегодня находятся в Болонской Пинакотеке.
    Ну и признанным шедевром художника считается алтарный образ «Мадонна дальи Скальци»(ок 1588). На нем изображены святой Иероним и святой Франциск, поклоняющиеся Богоматери, стоящей на месяце, - видение, реалистично наполненное человеческой теплотой и искренностью.
    13 ноября 1619 года Лодовико Карраччи скончался в Болонье, где и был похоронен.
    Вклад Лодовико Карраччи и его братьев в развитие мирового живописного искусства огромен. Органично соединяя приемы великих мастеров Возрождения, Карраччи сумели создать академический тип алтарной картины и монументально-декоративной росписи барокко, чем обессмертили свои имена и вошли в историю живописи.

    По материалам: Wikipedia, Энциклопедия мирового искусства- Вильнюс,UAB”Bestiary”,2008г., Большая иллюстрированная энциклопедия “Мастера мировой живописи”СПб,ООО”СЗКЭО”,2011г., Информационный портал Арт Планета Small Bay- художественно-исторический музей.

    В соответствии со ст.1282 ГК РФ произведения данного автора перешли в общественное достояние

    КАРРАЧЧИ - итальянские жи-во-пис-цы, бра-тья.

    Пред-ста-ви-те-ли бо-лон-ской шко-лы и пе-ре-ход-но-го от Воз-ро-ж-де-ния к ба-рок-ко сти-ля; стоя-ли у ис-то-ков ака-де-миз-ма в ев-ропейской жи-во-пи-си XVII ве-ка.

    Ло-до-ви-ко (кре-щён 19.04.1555 года, Бо-ло-нья - 13 или 14.11.1619 года, там же), стар-ший из брать-ев, гла-ва (совместно с Аго-сти-но Карраччи) се-мей-ной мас-тер-ской, один из ини-циа-то-ров соз-да-ния в Бо-ло-нье «Ака-де-мии всту-пив-ших на пра-виль-ный путь» («Ac-cademia degli Incamminati»; около 1582-1585 годов). Учил-ся в Бо-ло-нье (около 1575-1580 годов) у пред-ста-ви-те-лей мань-е-риз-ма П. Фон-та-ны, Д. Пас-синь-я-но и К. Про-кач-чи-ни. Боль-шое влия-ние на фор-ми-ро-ва-ние ху-дожественного язы-ка Ло-до-ви-ко ока-за-ли мо-ну-мен-таль-ная жи-во-пись и ал-тар-ные кар-ти-ны Кор-ред-жо и П. Ве-ро-не-зе, изы-скан-ный ко-ло-рит жи-во-пи-си и гра-фи-ка Ф. Пар-мид-жа-ни-но. Про-сла-вил-ся ал-тар-ны-ми кар-ти-на-ми, в ко-то-рых эмо-цио-наль-ная вы-ра-зи-тель-ность и неж-ная чув-ст-вен-ность об-разов со-че-та-ют-ся с ис-то-риз-мом де-та-лей, а яр-кий де-ко-ра-тив-ный ко-ло-рит - с точ-но-стью ри-сун-ка и дра-ма-тическими кон-тра-ста-ми све-та и те-ни («Бла-го-ве-ще-ние», около 1584 года; «Об-ра-ще-ние Сав-ла», 1587-1588 годы; «Ма-дон-на Бард-жел-ли-ни», 1588 год; «Про-по-ведь Ио-ан-на Кре-сти-те-ля», около 1592 года; «Пре-об-ра-же-ние», около 1595-1597 годов, все - Национальная пи-на-ко-тека, Бо-ло-нья). К со-вме-ст-ным ра-бо-там Ло-до-ви-ко и его брать-ев от-но-сят-ся рос-пи-си Па-лац-цо Фа-ва (1583-1584 годы) и Па-лац-цо Мань-я-ни-Са-лем (1592 год) в Бо-ло-нье.

    Аго-сти-но (15.08.1557 года, Бо-ло-нья - 22.03.1602 года, Пар-ма), двою-род-ный брат Ло-до-ви-ко, один из ор-га-ни-за-то-ров и тео-ре-ти-ков «Ака-де-мии всту-пив-ших на пра-виль-ный путь». Учил-ся в мас-тер-ской зо-ло-тых дел мас-те-ра, у ху-дож-ни-ков Б. Пас-се-рот-ти, П. Фон-та-ны, у гра-вё-ра Д. Ти-баль-ди. Совместно с Ло-до-ви-ко воз-глав-лял се-мей-ную мас-тер-скую до отъ-ез-да в Рим в 1595 году. Сыг-рал важ-ную роль в фор-ми-ро-ва-нии ака-де-мической сис-те-мы профессионального об-ра-зо-ва-ния, ос-но-ву ко-то-ро-го со-став-ля-ли ри-со-ва-ние с на-ту-ры, ис-то-рический рет-ро-спек-ти-визм, эк-лек-тическое под-ра-жа-ние ан-тич-но-сти и дос-ти-же-ни-ям ве-ду-щих мас-те-ров Воз-ро-ж-де-ния , осо-бен-но Кор-ред-жо, Ра-фа-эля и Ми-ке-ланд-же-ло. Ав-тор ал-тар-ных кар-тин и мо-ну-мен-таль-ных рос-пи-сей, в ко-то-рых чёт-кая вы-ве-рен-ность ком-по-зи-ции и со-вер-шен-ст-во ри-сун-ка, вы-яв-ляю-щие объ-ём-но-про-стран-ст-вен-ную струк-ту-ру, со-че-та-ют-ся со сдер-жан-ным, по-стро-ен-ным на сбли-жен-ных хо-лод-ных то-нах ко-ло-ри-том («При-час-тие святого Ие-ро-ни-ма»; «Воз-не-се-ние Бо-го-ма-те-ри», обе - 1590-е годы, Национальная пи-на-ко-те-ка, Бо-ло-нья). Совместно с Ан-ни-ба-ле Карраччи при-ни-мал уча-стие в рос-пи-си па-рад-ной га-ле-реи в Па-лац-цо Фар-не-зе (1598-1599 годы) в Ри-ме, рас-пи-сал Па-лац-цо дель-Джар-ди-но (1600-1602 годы) в Пар-ме.

    Ан-ни-ба-ле (кре-щён 03.11.1560 года, Бо-ло-нья - 15.07.1609 года, Рим), млад-ший брат Аго-сти-но, двою-род-ный брат и уче-ник Ло-до-ви-ко, наи-бо-лее та-лант-ли-вый и из-вест-ный из брать-ев Карраччи. Ис-пы-тал влия-ние Кор-ред-жо и Ф. Пар-мид-жа-ни-но, римских про-из-ве-де-ний Ра-фа-эля и Ми-ке-ланд-же-ло. На-чи-нал ра-бо-тать в Бо-ло-нье, вы-пол-няя за-ка-зы совместно с брать-я-ми. С 1595 года жил в Ри-ме, где вме-сте с Аго-сти-но рас-пи-сы-вал па-рад-ную га-ле-рею Па-лац-цо Фар-не-зе (1598-1604 годы), ра-бо-ту над ко-то-рой за-вер-шал са-мо-стоя-тель-но по-сле отъ-ез-да Аго-сти-но в Пар-му. В рос-пи-сях га-ле-реи (те-мы ко-то-рых вос-хо-дят к ин-тер-пре-та-ции «Ме-та-мор-фоз» Ови-дия, пред-ло-жен-ной кар-ди-на-лом Агук-ки, по-кро-ви-те-лем брать-ев Карраччи) впер-вые бы-ли про-де-мон-ст-ри-ро-ва-ны воз-мож-но-сти но-во-го де-ко-ра-тив-но-го сти-ля, в ко-то-ром вни-ма-тель-ное изу-че-ние ан-тич-но-сти и дос-ти-же-ний римской ре-нес-санс-ной мо-ну-мен-таль-ной жи-во-пи-си, осо-бен-но Ра-фа-эля и его шко-лы, со-че-та-ет-ся с ба-роч-ной изо-щрён-но-стью в ис-поль-зо-ва-нии ил-лю-зио-ни-стических приё-мов, раз-но-об-ра-зи-ем ра-кур-сов и сме-ло-стью про-стран-ст-вен-ных ре-ше-ний. Един-ст-во ан-самб-ля рос-пи-си дос-ти-га-ет-ся за счёт про-ду-ман-ной ком-по-зи-ции и точ-но-го струк-тур-но-го ри-сун-ка, про-зрач-но-го лёг-ко-го ко-ло-ри-та. Ис-кус-ст-во Ан-ни-ба-ле сыг-ра-ло важ-ную роль в сло-же-нии язы-ка ре-лиг. жи-во-пи-си ба-рок-ко, ос-но-ван-ной на тре-бо-ва-ни-ях дос-то-вер-но-сти, воз-вы-шен-но-сти и ис-то-риз-ма, предъ-яв-ляе-мых контр-ре-фор-ма-ци-он-ной Цер-ко-вью к ис-кус-ст-ву («Воз-не-се-ние Ма-рии», 1592 год, Национальная пи-на-ко-те-ка, Бо-ло-нья). Он ока-зал влия-ние на фор-ми-ро-ва-ние ис-то-ри-че-ско-го и ми-фо-ло-ги-че-ско-го («Туа-лет Ве-не-ры», 1598-1599 годы, Национальная пи-на-ко-те-ка, Бо-ло-нья; «Ве-не-ра и Адо-нис», около 1595 года, Ху-дожественно-ис-то-рический му-зей, Ве-на) жан-ров. Яв-ля-ет-ся соз-да-те-лем иде-аль-но-го клас-си-ци-стического пей-за-жа, в ко-то-ром на-тур-ные на-блю-де-ния под-вер-га-ют-ся кор-рек-ции в со-от-вет-ст-вии с иде-аль-ны-ми пред-став-ле-ния-ми о кра-со-те, ве-ли-чии и гар-мо-нии («Бег-ст-во в Еги-пет», 1603-1604 годы, га-ле-рея До-риа-Пам-фи-ли, Рим). Вы-ра-зительные про-сто-на-род-ные сцен-ки и гро-те-ск-ные за-ри-сов-ки Ан-ни-ба-ле, воз-ник-шие под влия-ни-ем ра-бо-тав-ших в Ри-ме фла-манд-ских мас-те-ров, от-ра-жа-ют об-щее для ба-рок-ко стрем-ле-ние к точ-но-сти в пе-ре-да-че на-ту-ры («Едок че-че-ви-цы», 1590-е годы, га-ле-рея Ко-лон-на, Рим; ав-то-порт-рет, 1590-е годы, Эр-ми-таж, Санкт-Пе-тер-бург). Бле-стя-щий ри-со-валь-щик и мас-тер ка-ри-ка-ту-ры.

    13 ноября 1609, там же) - итальянский живописец, гравёр и скульптор, один из ярчайших представителей болонской школы .

    Биография

    Хотя художники, входившие в состав этой академии (такие, как первый ассистент Карачи Джакомо Каведоне), которых сам Лодовико Карраччи называл «эклектиками» , отличались своеобразным стилем, их работы обнаруживали одновременно сходство с известными шедеврами живописи. В ранних работах самого Лодовико Карраччи (например, во фресках в церкви Санкт-Микеле-ин-Боско ) слишком заметно подражание Корреджо и Пармиджанино . В более зрелых своих произведениях он демонстрирует бо́льшую самостоятельность (например, в «Богородице во славе» и во фресках из жития св. Бенедикта в монастыре Санкт-Микеле-ин-Боско ). Лодовико Карраччи является также родоначальником особого рода картин страдальческого пафоса - многочисленных «Ecce Homo » и «Mater Dolorosa» , созданных болонской школой. В Эрмитаже хранятся «Святое Семейство» , «Несение креста» , «Положение во гроб» и «Святой Себастьян » .

    Художнику атрибутируется известная картина «Игроки в шахматы» , поражающая глубиной психологизма и тонкой игрой света и тени.

    Галерея

    Напишите отзыв о статье "Карраччи, Лодовико"

    Примечания

    Литература

    • Неустроев А. А. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

    Отрывок, характеризующий Карраччи, Лодовико

    Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
    – Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
    – О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
    – Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
    Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
    Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
    Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
    Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
    Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.

    25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
    Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
    Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
    Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
    – Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l"armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
    – C"est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
    – Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
    Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
    Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
    – Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
    Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
    Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
    – Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
    – Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
    – Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
    – Sire! Je ne m"attendais pas a moins qu"a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
    Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
    – Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
    Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
    – А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
    – Подарок вашему величеству от императрицы.
    Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
    Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
    Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
    – Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
    Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
    Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
    – Vive l"Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l"Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
    После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
    – Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
    «Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
    – De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
    – Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
    Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
    – Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
    Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.

    Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
    Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.
    Наполеон ездил по полю, глубокомысленно вглядывался в местность, сам с собой одобрительно или недоверчиво качал головой и, не сообщая окружавшим его генералам того глубокомысленного хода, который руководил его решеньями, передавал им только окончательные выводы в форме приказаний. Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтобы обойти левый фланг русских, Наполеон сказал, что этого не нужно делать, не объясняя, почему это было не нужно. На предложение же генерала Компана (который должен был атаковать флеши), провести свою дивизию лесом, Наполеон изъявил свое согласие, несмотря на то, что так называемый герцог Эльхингенский, то есть Ней, позволил себе заметить, что движение по лесу опасно и может расстроить дивизию.
    Осмотрев местность против Шевардинского редута, Наполеон подумал несколько времени молча и указал на места, на которых должны были быть устроены к завтрему две батареи для действия против русских укреплений, и места, где рядом с ними должна была выстроиться полевая артиллерия.
    Отдав эти и другие приказания, он вернулся в свою ставку, и под его диктовку была написана диспозиция сражения.
    Диспозиция эта, про которую с восторгом говорят французские историки и с глубоким уважением другие историки, была следующая:
    «С рассветом две новые батареи, устроенные в ночи, на равнине, занимаемой принцем Экмюльским, откроют огонь по двум противостоящим батареям неприятельским.
    В это же время начальник артиллерии 1 го корпуса, генерал Пернетти, с 30 ю орудиями дивизии Компана и всеми гаубицами дивизии Дессе и Фриана, двинется вперед, откроет огонь и засыплет гранатами неприятельскую батарею, против которой будут действовать!
    24 орудия гвардейской артиллерии,
    30 орудий дивизии Компана
    и 8 орудий дивизии Фриана и Дессе,
    Всего – 62 орудия.
    Начальник артиллерии 3 го корпуса, генерал Фуше, поставит все гаубицы 3 го и 8 го корпусов, всего 16, по флангам батареи, которая назначена обстреливать левое укрепление, что составит против него вообще 40 орудий.
    Генерал Сорбье должен быть готов по первому приказанию вынестись со всеми гаубицами гвардейской артиллерии против одного либо другого укрепления.
    В продолжение канонады князь Понятовский направится на деревню, в лес и обойдет неприятельскую позицию.
    Генерал Компан двинется чрез лес, чтобы овладеть первым укреплением.
    По вступлении таким образом в бой будут даны приказания соответственно действиям неприятеля.
    Канонада на левом фланге начнется, как только будет услышана канонада правого крыла. Стрелки дивизии Морана и дивизии вице короля откроют сильный огонь, увидя начало атаки правого крыла.
    Вице король овладеет деревней [Бородиным] и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Морана и Жерара, которые, под его предводительством, направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками армии.
    Все это должно быть исполнено в порядке (le tout se fera avec ordre et methode), сохраняя по возможности войска в резерве.
    В императорском лагере, близ Можайска, 6 го сентября, 1812 года».
    Диспозиция эта, весьма неясно и спутанно написанная, – ежели позволить себе без религиозного ужаса к гениальности Наполеона относиться к распоряжениям его, – заключала в себе четыре пункта – четыре распоряжения. Ни одно из этих распоряжений не могло быть и не было исполнено.
    В диспозиции сказано, первое: чтобы устроенные на выбранном Наполеоном месте батареи с имеющими выравняться с ними орудиями Пернетти и Фуше, всего сто два орудия, открыли огонь и засыпали русские флеши и редут снарядами. Это не могло быть сделано, так как с назначенных Наполеоном мест снаряды не долетали до русских работ, и эти сто два орудия стреляли по пустому до тех пор, пока ближайший начальник, противно приказанию Наполеона, не выдвинул их вперед.
    Второе распоряжение состояло в том, чтобы Понятовский, направясь на деревню в лес, обошел левое крыло русских. Это не могло быть и не было сделано потому, что Понятовский, направясь на деревню в лес, встретил там загораживающего ему дорогу Тучкова и не мог обойти и не обошел русской позиции.
    Третье распоряжение: Генерал Компан двинется в лес, чтоб овладеть первым укреплением. Дивизия Компана не овладела первым укреплением, а была отбита, потому что, выходя из леса, она должна была строиться под картечным огнем, чего не знал Наполеон.
    Четвертое: Вице король овладеет деревнею (Бородиным) и перейдет по своим трем мостам, следуя на одной высоте с дивизиями Марана и Фриана (о которых не сказано: куда и когда они будут двигаться), которые под его предводительством направятся к редуту и войдут в линию с прочими войсками.
    Сколько можно понять – если не из бестолкового периода этого, то из тех попыток, которые деланы были вице королем исполнить данные ему приказания, – он должен был двинуться через Бородино слева на редут, дивизии же Морана и Фриана должны были двинуться одновременно с фронта.
    Все это, так же как и другие пункты диспозиции, не было и не могло быть исполнено. Пройдя Бородино, вице король был отбит на Колоче и не мог пройти дальше; дивизии же Морана и Фриана не взяли редута, а были отбиты, и редут уже в конце сражения был захвачен кавалерией (вероятно, непредвиденное дело для Наполеона и неслыханное). Итак, ни одно из распоряжений диспозиции не было и не могло быть исполнено. Но в диспозиции сказано, что по вступлении таким образом в бой будут даны приказания, соответственные действиям неприятеля, и потому могло бы казаться, что во время сражения будут сделаны Наполеоном все нужные распоряжения; но этого не было и не могло быть потому, что во все время сражения Наполеон находился так далеко от него, что (как это и оказалось впоследствии) ход сражения ему не мог быть известен и ни одно распоряжение его во время сражения не могло быть исполнено.

    Многие историки говорят, что Бородинское сражение не выиграно французами потому, что у Наполеона был насморк, что ежели бы у него не было насморка, то распоряжения его до и во время сражения были бы еще гениальнее, и Россия бы погибла, et la face du monde eut ete changee. [и облик мира изменился бы.] Для историков, признающих то, что Россия образовалась по воле одного человека – Петра Великого, и Франция из республики сложилась в империю, и французские войска пошли в Россию по воле одного человека – Наполеона, такое рассуждение, что Россия осталась могущественна потому, что у Наполеона был большой насморк 26 го числа, такое рассуждение для таких историков неизбежно последовательно.




Top