«Повесть о Петре и Февронии.

Есть в Русской земле город, называемый Муром. Рассказали мне, что правил им когда-то добрый князь по имени Павел. Ненавидя всякое добро в роде человеческом, дьявол наслал в терем княгини Павловой летучего змея – обольщать ее на блуд. Когда находило на нее это наваждение, она видела его таким, каков он есть, а всем, кто входил в это время к княгине, представлялось, что это князь сидит со своею женою. Прошло немало времени, и жена князя Павла не утаила, рассказала мужу все, что было с нею, потому что змей тот уже насиловал ее.

Князь задумался, что сделать со змеем, и не мог придумать. Потом сказал жене:

– Сколько ни думаю, не могу придумать, как мне справиться с этим нечистым духом. Я той смерти не знаю, какую ему можно учинить. Вот как мы сделаем. Когда будет он с тобою говорить, спроси-ка ты хитро и лукаво его самого об этом, не знает ли этот оборотень-змей, от чего ему смерть суждена. Если ты это узнаешь и нам поведаешь, то не только избавишься от его гнусного дыхания и осквернения, о котором мерзко и говорить, но и в будущей жизни умилостивишь к себе неподкупного судию – Христа!

Княгиня обрадовалась словам своего мужа и подумала: «Хорошо, когда б это сбылось».

Вот прилетел к ней оборотень-змей, она заговорила с ним о том, о другом льстиво и лукаво, храня в памяти своей добрый умысел, и, когда он расхвастался, спросила смиренно и почтительно, восхваляя его:

– Ты ведь все знаешь, наверное, и то знаешь, какова и от чего суждена тебе кончина?

И тут великий обманщик сам был обманут лестью красивой женщины, – и сам не заметил, как выдал свою тайну:

– Смерть мне суждена от Петрова плеча, от Агрикова меча!

Княгиня, услышав эту загадку, твердо запомнила ее, когда змей улетел, пересказала мужу, как он ей ответил. Князь выслушал и задумался, что это значит: «Смерть от Петрова плеча, от Агрикова меча?»

Был у него родной брат, князь, по имени Петр. Призвал он его в ближайшие дни и рассказал о змее и его загадке. Князь Петр, услышав, что змей назвал его именем того, кто с ним покончит, мужественно решился одолеть его. Но смущала его мысль, что ничего не знает об Агрикове мече.

Он любил молиться в малолюдных церквах. Пришел он как-то один в загородную церковь Воздвижения, что в женском монастыре. Тут подошел к нему подросток, служка церковный, и сказал:

– Князь! Хочешь, покажу тебе Агриков меч?

Тотчас вспомнил князь о своем решении и поспешил за служкой:

– Где он, дай взгляну!

Служка повел его в алтарь и показал щель в алтарной стене между кирпичами: в глубине щели лежал меч. Доблестный князь Петр достал этот меч и вернулся в княжий двор. Рассказал он брату, что теперь он уже готов, и с того дня ждал удобного времени – убить летучего змея.

Он каждый день приходил спросить о здравии брата своего и заходил потом к снохе по тому же чину.

Раз побывал он у брата и сразу от него пошел на княгинину половину. Вошел и видит: сидит с княгинею брат, князь Павел. Вышел он от нее и повстречал одного из свиты князя:

– Скажи мне, что за чудо такое: вышел я от брата к снохе моей, оставил его в своей светлице и нигде не задержался, а вхожу к княгине, он там сидит; изумился я, как же он раньше меня успел туда?

Приближенный князя отвечает:

– Не может этого быть, господин мой! Никуда не отлучался князь Павел из покоев своих, когда ты ушел от него!

Тогда князь Петр понял, что это колдовство лукавого змея. Пошел опять к старшему брату и спрашивает:

– Когда ты вернулся сюда? Я от тебя вот только что ходил в покой княгини твоей, нигде ни на минуту не задерживался и, когда вошел туда, увидел тебя рядом с нею. Я был изумлен, как ты мог оказаться там раньше меня. Оттуда сразу же пошел я сюда, а ты опять, не понимаю, как опередил меня и раньше меня здесь оказался.

Тот же говорит:

– Никуда я из горницы своей не выходил, когда ты ушел к княгине, и сам у нее не был.

Тогда князь Петр объяснил:

– Это чары лукавого змея: он передо мною принимает твой образ, чтобы я не подумал убить его, почитая тебя, своего брата. Теперь уж ты отсюда никуда не выходи, а я пойду туда биться со змеем, и если бог поможет, так и убью лукавого змея.

Взял он заветный Агриков меч и пошел в покои своей снохи, опять увидел возле нее змея в образе брата, но теперь он был уже твердо уверен, что это не брат, а оборотень-змей, и поразил его мечом. В тот же миг змей принял свой настоящий вид, забился в предсмертных судорогах и издох. Но струи крови чудовища обрызгали тело князя Петра, и от этой поганой крови он покрылся струпьями, потом язвами и тяжело заболел. Он призывал всех врачей своего княжества, чтобы исцелили его, но ни один не мог его вылечить.

Прослышал он, что в Рязанской земле много лекарей, и велел отвезти себя туда, потому что болезнь его очень усилилась и он не мог уже сидеть на коне. Привезли его в Рязанскую землю, и разослал он свою дружину во все концы искать лекарей.

Один из его дружинников завернул в деревню Ласково. Подъехал он к воротам какого-то дома, – никого не видно; взошел на крыльцо, – словно никто и не слышит; открыл дверь и глазам не верит: сидит за ткацким станом девушка, одна в доме, а перед нею скачет-играет заяц. И молвит девушка:

– Плохо, когда двор без ушей, а дом без глаз!

Молодой дружинник не понял ее слов и говорит:

– Где же хозяин этого дома?

Девушка отвечает:

– Отец и мать пошли взаймы плакать, а брат ушел сквозь ноги смерти в глаза глядеть.

Юноша опять не понял, о чем она говорит, удивился и тому, что увидел, и тому, что услышал:

– Ну скажи ты, что за чудеса! Вошел я к тебе, – вижу, работаешь за станом, а перед тобой заяц пляшет. Заговорила ты, – и странных речей твоих я никак не пойму. Сперва ты сказала: «Плохо, когда двор без ушей, а дом без глаз!» Про отца и мать своих сказала: «Пошли взаймы плакать», а про брата: «сквозь ноги смерти в глаза глядеть», и ни единого слова я тут не понял.

Улыбнулась девушка и сказала:

– Ну чего уж тут не понять! Подъехал ты ко двору и в дом вошел, а я сижу неприбранная, гостя не встречаю. Был бы пес во дворе, почуял бы тебя издали, лаял бы: вот и были бы у двора уши. А кабы в доме моем было дитя, увидело бы тебя, как ты через двор шел, и мне бы сказало: вот был бы и дом с глазами. Отец и мать пошли на похороны и там плачут, а когда они помрут, другие над ними плакать будут: значит, сейчас они свои слезы взаймы проливают. Сказала я, что брат мой (как и отец) – бортник, в лесу они собирают по деревьям мед диких пчел. Вот и сейчас брат ушел бортничать, залезет на дерево как можно повыше и вниз поглядывает, как бы не сорваться, ведь кто сорвался, тому конец! Потому я и сказала: «Сквозь ноги смерти в глаза глядеть».

– Вижу, мудрая ты девица, – говорит юноша, – а как же звать тебя?

– Зовут меня Феврония.

– А я из дружины муромского князя Петра. Тяжело болеет наш князь – весь в язвах. Он своей рукой убил оборотня, змея летучего, и где обрызгала его кровь змеиная, там и струпья явились. Искал он лекаря в своем княжестве, многие его лечили, никто не вылечил. Приказал сюда себя привезти, говорят, здесь много искусных целителей. Да не знаем мы, как их звать и где они живут, вот и ходим, спрашиваем о них!

Феврония подумала и говорит:

– Только тот может князя твоего вылечить, кто себе его потребует.

Дружинник спрашивает:

– Как это говоришь, кто себе потребует князя моего? Для того, кто его вылечит, князь Петр не пожалеет никаких богатств. Ты скажи мне имя его, кто он и где живет.

– Приведи князя твоего сюда. Если он добросердечен и не высокомерен, то будет здоров! – ответила Феврония.

Вернулся дружинник к князю и все ему подробно рассказал, что видел и слышал. Князь Петр приказал отвезти его к этой мудрой девушке.

Привезли его к дому Февронии. Князь послал к ней слугу своего спросить:

– Скажи, девушка, кто это хочет меня вылечить? Пусть исцелит меня от язв – и получит богатую мзду.

А она прямо и говорит:

– Я сама буду лечить князя, но богатств от него никаких не требую. Скажи ему от меня так: если не буду его супругой, не надо мне и лечить его.

Вернулся слуга и доложил князю все, что сказала девушка. Князь Петр не принял всерьез ее слов, он подумал: «Как это мне, князю, жениться на дочери бортника?» И послал к ней сказать: «В чем же тайна врачевства твоего, начинай лечить. А если вылечишь, возьму тебя в жены!»

Посланный передал ей слова князя, она взяла небольшую плошку, зачерпнула из дежи хлебной закваски, дунула на нее и говорит:

– Истопите вашему князю баню, а после бани пусть мажет по всему телу свои язвы и струпья, но один струп пусть оставит непомазанным. И будет здоров!

И принесли князю эту мазь. И велел он истопить баню, но, прежде чем довериться ее снадобью, решил князь испытать ее мудрость хитрыми задачами. Запомнились ему ее мудрые речи, которые передал первый его слуга. Послал ей малый пучок льну и велел передать: «Коли хочет эта девушка супругой моей стать, пусть покажет нам мудрость свою. Если она и вправду мудрая, пусть из этого льна сделает мне рубаху, портки и полотенце за то время, пока я буду в бане париться».

Слуга принес ей пучок льну и передал княжий наказ. Она велела слуге:

– Заберись-ка на эту печь, сними с грядки сухое поленце, принеси сюда!

Слуга послушно достал ей полено. Отмерила она одну пядь и говорит:

– Отсеки этот кусок от поленца.

Он отрубил. Тогда она говорит:

– Возьми эту чурочку, отнеси князю своему и скажи от меня: «За то время, пока я пучок льну очешу, пусть князь из этой чурочки сделает мне ткацкий стан и все снаряды, чтобы выткать полотно ему на белье».

Слуга отнес князю чурочку и пересказал речи девушки. Князь посмеялся и послал его назад:

– Иди, скажи девушке, что нельзя из такой малой чурки в такое малое время столько изделий приготовить!

Слуга передал слова князя. Феврония только того и ждала.

– Ну, спроси тогда его, разве можно из такого пучочка льну взрослому мужчине за то время, пока он в бане попарится, выделать и рубашку, и портки, и полотенце?

Слуга пошел и передал ответ князю. Выслушал князь и подивился: ловко ответила.

После этого сделал он, как велела девушка: помылся в бане и помазал все язвы и струпья ее мазью, а один струп оставил непомазанным. Вышел из бани – и болезни не чувствует, а наутро глядит – все тело чисто и здорово, только один струп остался, что он не помазал, как велела девушка. Изумился он быстрому исцелению. Однако не захотел взять ее в жены из-за низкого ее рода и послал ей богатые дары. Она даров не приняла.

Уехал князь Петр в свою вотчину, в город Муром, совсем здоровым. Но оставался на теле у него один струп, оттого что не помазал его целебной мазью, как наказывала девушка. Вот от этого-то струпа и пошли по всему телу новые струпья и язвы с того самого дня, как уехал он от Февронии. И опять тяжело заболел князь, как и в первый раз.

Пришлось вернуться к девушке за испытанным лечением. Добрались до ее дому, и как ни стыдно князю было, послал к ней опять просить исцеления.

Она, нимало не гневаясь, говорит:

– Если станет князь моим супругом, то будет совсем исцелен.

Тут уж он твердое слово дал, что возьмет ее в жены.

Она, как и прежде, дала ему закваски и велела выполнить то же самое лечение. Князь совсем вылечился и женился на ней. Таким-то чином стала Феврония княгиней.

Приехали они в отчину князя, в город Муром, и жили благочестиво, блюдя божие заповеди.

Когда же умер в скором времени князь Павел, стал князь Петр самодержавным правителем в своем городе.

Бояре муромские не любили Февронию, поддавшись наущению жен своих, а те ее ненавидели за низкий род. Но славилась она в народе добрыми делами своими.

Раз пришел один ближний боярин к князю Петру, чтоб поссорить его с женой, и сказал:

– Ведь она из-за стола княжеского каждый раз не по чину выходит. Перед тем как встать, всегда собирает она со скатерти крошки, как голодная!

Захотел князь Петр проверить это и приказал раз накрыть ей стол рядом с собой. Когда обед подошел к концу, она, как с детства привыкла, смахнула крошки в горсть. Князь взял ее за руку, велел раскрыть кулачок и видит: на ладони у нее благоуханная смирна и фимиам. С того дня он больше уже ее не испытывал.

Прошло еще время, и пришли к нему бояре, гневные и мятежные:

– Мы хотим, князь Петр, праведно тебе служить, как нашему самодержцу, но не хотим, чтобы Феврония была княгиней над нашими женами. Если хочешь остаться у нас на княжом столе, возьми другую княгиню, а Феврония, получив изрядное богатство, пусть идет от нас, куда хочет!

Князь Петр всегда был спокойного нрава, и без гнева и ярости ответил им:

– Скажите-ка сами об этом княгине Февронии, послушаем, что она вам на это скажет!

Мятежные бояре, потеряв всякий стыд, устроили пиршество, и, когда хорошо выпили, развязались у них языки, и начали они о княгине говорить нелепо и поносно, как псы лаялись, отрицали ее чудесный дар исцеления, которым бог наградил ее не только при жизни, но и по смерти. Под конец пира собрались они возле князя с княгинею и говорят:

– Госпожа княгиня Феврония! От всего города и от боярства говорим тебе: дай нам то, о чем мы тебя попросим!

Она ответила:

– Возьмите чего просите!

– Мы все хотим, чтоб князь Петр был владыкой над нами, а наши жены не хотят, чтоб ты правила ими. Возьми богатства, сколько хочешь, и уезжай, куда тебе угодно!

Она им и говорит:

– Я обещала вам, что получите то, чего просите! А теперь обещайте вы дать мне то, чего я у вас попрошу.

Бояре же недогадливые обрадовались, думая, что легко от нее откупятся, и поклялись:

– Что ни попросишь, сразу же беспрекословно отдадим тебе!

Княгиня и говорит:

– Ничего мне от вас не надо, только супруга моего, князя Петра.

Подумали бояре и говорят:

– Если князь Петр сам того захочет, ни слова перечить не будем!

Злобные их души озарились дьявольской мыслью, что вместо князя Петра, если он уйдет с Февронией, можно поставить другого самодержца, и каждый из них втайне надеялся стать этим самодержцем.

Князь Петр не мог нарушить заповедь божию ради самодержавства. Ведь сказано: «Кто прогонит жену, не обвиненную в прелюбодеянии, и женится на другой, тот сам станет прелюбодеем». Поэтому князь Петр решил отказаться от княжества.

Бояре приготовили им большие суда, потому что под Муромом протекает река Ока, и уплыли князь Петр с супругою своею на этих судах.

Среди приближенных был с ними на судне один человек со своей женой. Соблазняемый бесом, этот человек не мог наглядеться на княгиню Февронию, и смущали его дурные помыслы. Она угадала его мысли и говорит как-то ему:

– Зачерпни-ка воды с этой стороны судна и испей ее!

Он сделал это.

– Теперь зачерпни с другой стороны и испей!

Испил он опять.

– Ну как? Одинакова на вкус или одна слаще другой?

– Вода как вода, и с той стороны и с этой!

– И женское естество одинаково. Почему же, забывая свою жену, ты о чужой помышляешь?

И понял боярин, что она читает чужие мысли, не посмел больше предаваться грешным помыслам.

Плыли они весь день до вечера, и пришла пора причалить к берегу на ночлег. Вышел князь Петр на берег, ходит по берегу и размышляет.

«Что теперь с нами будет, не напрасно ли я сам лишил себя самодержавства?»

Прозорливая же Феврония, угадывая его мысли, говорит ему:

– Не печалься, князь, милостивый бог и жизни наши строит, он не оставит нас в унижении!

Тут же на берегу слуги готовили княжеский ужин. Срубили несколько деревьев, и повар повесил на двух суковатых рассошках свои котлы. После ужина проходила княгиня Феврония по берегу мимо этих рассошек, благословила их и говорит:

– Пусть вырастут из них наутро деревья с ветками и листвой!

Так и сбылось. Встали утром, а на месте рассошек – большие деревья шумят листвой. И только хотели люди собирать шатры и утварь, чтобы переносить их на суда, прискакало посольство из города Мурома челом бить князю:

– Господин наш, князь! Мы пришли к тебе от города, не оставь нас, сирот твоих, вернись в свою вотчину. Мятежные вельможи муромские друг друга перебили, каждый хотел стать самодержцем, и все от меча погибли. А остальные вельможи и весь народ молят тебя: «Князь, господин наш, прости, что прогневали мы тебя! Говорили тебе лихие бояре, что не хотят, чтоб княгиня Феврония правила женами нашими, но теперь нет уж их, все мы однодушно тебя с Февронией хотим, и любим, и молим, не покидайте рабов своих!»

И вернулись князь Петр и княгиня Феврония в Муром. Правили они в городе своем по законам божиим и были милостивы к своим людям, как чадолюбивые отец и мать. Со всеми были равно сердечны, не любили только спесивых и грабительствующих, не жадны были к земным богатствам, но для вечной жизни богатели. Истинными пастырями города они были, не яростью и страхом правили, а истиной и справедливостью. Странствующих принимали, голодных кормили, нищих одевали, несчастных от гонений избавляли.

Когда приблизилась их кончина, они молили бога, чтобы в один час переселиться в лучший мир. И завещали, чтобы похоронили их в одной большой каменной гробнице с перегородкой посредине. В одно время облачились они в иноческие одежды и приняли монашество. Князя Петра назвали в иночестве Давидом, а Февронию – Евфросинией.

Перед самой кончиной княгиня Феврония вышивала покров с ликами святых на престольную чашу для собора. Приняв иночество, князь Петр, названный теперь Давидом, послал сказать ей: «О сестра Евфросиния! Близка моя кончина, но жду тебя, чтобы вместе покинуть этот мир».

Она ответила: «Подожди, господин мой, сейчас дошью покров для святой церкви».

И во второй раз прислал князь сказать: «Недолго могу ждать тебя!»

И в третий раз послал: «Отхожу из этого мира, не могу больше ждать!»

Княгиня-инокиня в это время вышивала последний покров, уже вышила лик святого и руку, а одежды его еще не вышила и, услышав зов супруга своего, воткнула иглу, замотала вокруг нее нитку и послала сказать князю Петру – в иночестве Давиду, – что и она готова.

После их кончины церковнослужители решили положить тело князя Петра в соборной церкви пречистой Богородицы в Муроме, а тело княгини Февронии – в загородном женском монастыре, в церкви Воздвижения животворящего креста, так как нельзя, дескать, мужа и жену положить в одном гробе, раз они стали иноками. Сделали для них отдельные гробницы и похоронили святого Петра в городском соборе, а святую Февронию в другой гробнице в загородной Воздвиженской церкви. А ту двойную каменную гробницу, что они велели сделать себе еще при жизни, оставили пустою в том же городском соборе.

Но на другой день утром увидели, что отдельные их гробницы пусты, а святые тела князя и княгини покоятся в той общей гробнице, которую они велели сделать для себя перед смертью. И те же неразумные люди, что пытались при жизни разлучить их, нарушили их покой после смерти: они снова перенесли святые тела в особые гробницы. И на третье утро увидели опять тела князя и княгини в общей гробнице. После этого больше уже не смели трогать их святые тела, и так и остались они в соборной церкви Рождества Пресвятой Богородицы, где сами велели себя похоронить.

Мощи их даровал бог городу Мурому во спасение: всякий, кто с верою приходит к гробнице с их мощами, получает исцеление.

"Повесть о Петре и Февронии" была создана в середине XVI века писателем-публицистом Ермолаем Еразмом на основе муромских устных преданий. Герои повести — исторические лица: Петр и Феврония княжили в Муроме в начале XIII века, умерли в 1228 году. Однако в повести историчны только имена, вокруг которых сложился ряд народных легенд, составляющих основу сюжета. По мнению ученых, в повести объединены два народно-поэтических сюжета: волшебная сказка об огненном змие и сказка о мудрой деве 1 . С устно-поэтической народной традицией связан и образ центральной героини — Февронии.

Сказочно начало повести: "Есть в земле Российской город, называемый Муром. В нем, как рассказывают, правил князь по имени Павел". И стал к его жене летать змей. Он принимал облик Павла. Жена Павла поведала мужу о своем несчастье, и стали оба думать, как избавиться от змея. Однажды, когда змей снова прилетел к жене Павла, она спросила его: "Многое ты знаешь, знаешь ли ты кончину свою: какая она будет и отчего?" Прельщенный словами женщины змей ответил: "Смерть моя — от Петрова плеча, от Агрикова меча" 2 .

Брат Павла Петр решает убить змея, но не знает, где ему достать Агриков меч. Однажды он находит этот меч в алтаре церкви. Затем Петру удается застать в палатах змея, принявшего облик Павла, и расправиться с ним. Поверженный змей принимает свой подлинный облик и в судорогах издыхает. Однако на теле Петра, там, куда попали капли крови чудовища, появились неизлечимые язвы. Петр приказывает своим слугам отправиться в Рязанскую землю, где, как он слышал, есть хорошие врачи.

Один из княжеских отроков приходит в деревню Ласково, заходит в крестьянскую избу и видит девушку, сидящую перед ткацким станком, — это Феврония. В разговоре с девушкой он поражается ее мудрым ответам, смысл которых посыльный с первого раза не понимает. Например, она говорит ему: "Плохо, когда двор без ушей, а дом без глаз". На вопрос, где же хозяин дома, девушка отвечает: "Отец и мать пошли взаймы плакать, а брат ушел сквозь ноги смерти в глаза глядеть". Юноша требует разъяснений и слышит в ответ: "Ну чего уж тут не понять! Подъехал ты ко двору и в дом вошел, а я сижу неприбранная, гостя не встречаю. Был бы пес во дворе, почуял бы тебя издали, лаял бы: вот и были бы у двора уши. А кабы в доме моем было дитя, увидело бы тебя, как ты через двор шел, и мне бы сказало: вот был бы и дом с глазами. Отец и мать пошли на похороны и там плачут, а когда они помрут, другие над ними плакать будут; значит сейчас они свои слезы взаймы проливают. Сказала я, что брат мой — бортник, в лесу они собирают на деревьях мед диких пчел. Вот и сейчас брат ушел бортничать, залез на дерево как можно повыше и вниз поглядывает, как бы не сорваться, ведь кто сорвался, тому конец. Потому я и сказала: “Сквозь ноги смерти в глаза глядеть" 3 .

Затем юноша рассказывает Февронии о болезни князя, и она берется его вылечить, но при условии, что за это князь женится на ней. Она мудра народной мудростью. Так, Феврония отдает слугам князя мазь и велит намазать все нарывы на его теле, кроме одного, что в дальнейшем дает ей возможность заставить князя выполнить уговор. С другой стороны, Петр хочет проверить ее ум и посылает ей пучок льна с требованием выткать из него ему рубаху, портки и полотенце, пока он моется в бане. В ответ Феврония посылает ему маленькую чурочку с просьбой сделать из нее ткацкий станок и все снаряды, необходимые для работы. Князь удивляется мудрости девушки, но, помазав раны, возвращается в Муром, не выполнив обещания жениться. И снова заболевает. Он понимает тогда, что простая крестьянская девушка, состязаясь с ним в мудрости, побеждает. Петр женится на Февронии, и они долгие годы мирно правят в Муроме.

Когда наступает старость, супруги молят Бога, чтобы им умереть в один день и чтобы похоронили их в одном гробу. Феврония умирает одновременно с мужем, ибо не мыслит себе жизни без него.

Характер Февронии в повести дан многогранно. Дочь рязанского крестьянина исполнена чувства собственного достоинства, женской гордости, необычайной силы ума и воли. Она обладает чутким, нежным сердцем, способна с постоянством и верностью любить и бороться за свою любовь. Она загадывает мудрые загадки, без суеты справляется с жизненными трудностями, говорит иносказательно, творит чудеса, преподносит уроки князю Петру.

В глазах окружающих Феврония — "провидица", владеет даром предвидения, обнаруживает нравственное и умственное превосходство над князем. Она для автора — идеал нравственного богатства и духовной красоты. Ермолай Еразм с глубокой симпатией пишет о ней, прославляет мудрость, верность в любви, святость чувств, высокие нравственные качества крестьянской девушки. Во всех проявлениях ее чувств, действиях, поступках сквозит душевное спокойствие и умиротворенность. Даже в тот момент, когда она решается на одновременную смерть с любимым человеком, без суеты, без восклицаний и стенаний прерывает Феврония свою работу, обмотав ниткой иглу и воткнув ее в воздух, который вышивала для церкви. В какой-то степени эта деталь воспринимается как символ конца земной жизни и начала жизни загробной.

Несомненно прав Д.С. Лихачев, назвав основной особенностью характера Февронии "психологическую умиротворенность" и проводя параллель ее образа с ликами святых А.Рублева, несших в себе "тихий" свет созерцания, высочайшего нравственного начала, идеала самопожертвования.

Характерная особенность повести — это отражение в ней деталей крестьянского и княжеского быта (описание крестьянской избы, поведение Февронии за обедом). Подобное внимание к быту, частной жизни человека было новым в древней литературе.

Отдельные детали позволяют составить впечатление о крестьянской жизни. Брат и отец Февронии — древолазы-бортники, собирают в лесу с деревьев мед. Описан и княжеский быт: упоминается о городе Муроме, стоящем на Русской земле, о княжестве "благородного князя" Павла, о "едином самодержце граду своему" Петре, о конфликте бояр с князем, о сословных предрассудках князя, не сразу принявшего решение жениться на крестьянской девушке Февронии. Все эти детали говорят о внимании древней литературы к быту, частной жизни человека.

Повесть свидетельствует об отходе от агиографических канонов и интересе к личной жизни человека, а кроме того, позволяет судить и о более широком, чем ранее, вхождении в древнюю литературу эпического начала, связанного с устно-поэтической народной традицией.

Жанр "Повести о Петре и Февронии Муромских" не находит соответствий ни с исторической повестью, ни с агиографической. Поэтический вымысел, восходящий к традициям народной сказки, умение автора художественно обобщать различные явления жизни позволяют рассматривать ее в качестве начальной стадии развития жанра светской бытовой повести, как считает Д.С. Лихачев.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1. В разделе "Словарно-справочные материалы" найдите сведения об авторе повести. Назовите фольклорные источники, на основе которых создано произведение.
2. Перескажите сюжет повести, как развиваются события в ней.
3. Расскажите о главной героине. Какие черты ее характера отмечает автор?
4. Почему автор называет Февронию "мудрой девой", "провидицей"?
5. Перескажите, какие чудеса творит Феврония, приведите примеры ее иносказательной речи и мудрых поступков.
6. Укажите на связь ее образа с народно-поэтической традицией.
7. Чем дорог автору образ героини и какие качества он ценит в ней? Почему считает ее идеалом нравственного богатства и духовной красоты?
8. Почему повесть можно считать гимном животворной силе любви?
9. Прочитайте известный средневековый роман о Тристане и Изольде. Приведите примеры аналогичных ситуаций в повести Ермолая Еразма (Изольда исцеляет Тристана, изгнание Изольды, совместная смерть).
10. Почему Д.С. Лихачев сравнивает Февронию с ликами святых на иконах А. Рублева? Согласны ли вы с его мнением?
11. Пользуясь словарно-справочным материалом, подготовьте сообщение о жизни и творчестве А. Рублева.

1 Древнерусская литература. «Повесть о Петре и Февронии Муромских». Поучительный характер древнерусской литературы; мудрость, преемственность духа, религиозность, верность, жертвенность; семейные ценности (любовь, преданность, верность главных героев)

«Повесть о Петре и Февронии» возникла в своей основе не позднее второй четверти XV века, но получила окончательное оформление в начале XVI века под пером Ермолая Еразма и тесно связана с фольклором.

Это история о любви князя Петра и крестьянской девушки Февронии - любви сильной и непобедимой, «до гроба».

Первое появление в повести девушки Февронии запе­чатлено в зрительно отчетливом образе. Ее нашел в простой крестьянской избе посланец муромского князя Петра, за­болевшего от ядовитой крови убитого им змея. В бедном крестьянском платье Феврония сидела за ткацким станком и занималась «тихим» делом - ткала полотно, а перед ней скакал заяц, как бы символизируя собой слияние с приро­дой. Ее вопросы и ответы, ее тихий и мудрый разговор ясно показывают, что она умна. Феврония изумляет посланцев своими вещими ответами и обещает помочь князю. Сведу­щая в целебных снадобьях, она излечивает князя.

Животворящая сила любви Февронии так велика, что жерди, воткнутые в землю, по ее благословению расцветают, превращаясь в деревья. Крошки хлеба в ее ладони обращаются в зерна священного ладана. Она настолько сильна духом, что разгадывает- мысли встреченных ею людей. В силе своей любви, в мудрости, как бы подсказы­ваемой ей этой любовью, Феврония оказывается выше своего идеального мужа - князя Петра.

Их не может разлучить сама смерть. Когда Петр и Феврония почувствовали приближение смерти, они стати просить у бога, чтобы он дал им умереть в одно время, и приготовили себе общий гроб. После того они приняли монашество в разных монастырях.

2 М. Горький. Повесть «Детство» - автобиографический характер повести

Произведение М. Горького «Детство» относится к жанру автобиографической повести. Вспоминая своё детство, первые годы взросления, смерть отца, переезд в дом Кашириных, по-новому многое переосмысливая, М. Горький создает повесть «Детство». повествование о жизни маленького мальчика Алёши. Рассказ в повести ведётся от первого лица, от имени главного участника событий. Это даёт возможность писателю показать изображаемые события более достоверно, передать мысли, чувства, отношение к жизни персонажа. Алёша вспоминает о бабушке как о «самом близком сердце моему, самом понятном и дорогом человеке - это её бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни», В тексте повести герой признается в своей нелюбви к деду. Задача писателя - не просто передать события, участником которых стал маленький герой, а и оценить их уже с позиции взрослого, много познавшего и жизни человека. Именно эта черта является характерной для жанра автобиографической повести.

Поэтическое наследие Древней Руси насчитывает не одно произведение. Однако по глубине художественной мысли, по тонкости психологического анализа и по совершенству формы «Повесть о Петре и Февронии» по праву занимает особое место и в ряду древнерусских литературных памятников, и в мировой литературе.

Вместе с тем, «Повесть о Петре и Февронии» является и своеобразным историческим источником, содержащим сведения по истории Древней Руси.

Это свойство её обусловлено тем, что она по своему характеру принадлежит к преданиям, восходящим к фольклорной традиции. И хотя в 1547 г. она была признана житием и стала называться «Повестью от житий святых новых чудотворцев муромских Петра и Февронии», большинство исследователей, обращавших свои взоры к «Повести о Петре и Февронии», признавало за ней народнопоэтическую основу.

Акценты расставлялись разве что в сторону автора, чтобы оценить его литературное творчество.

По поводу автора, а также времени создания памятника высказывались различные соображения. Так, одни исследователи относили написание «Повести о Петре и Февронии» неизвестным автором к XV в., другие, считая автором Ермолая-Еразма, - к сороковым годам XVI в. Исследованием Р. П. Дмитриевой этого вопроса убедительно доказано последнее.

Л. А. Дмитриев увеличивает роль автора, считая, что «Повесть о Петре и Февронии» «следует оценивать как литературное произведение, а не как запись устного предания или легенды, или незначительную литературную обработку устного материала». Тем не менее, исследователь все же определил произведение как «легендарное житие». Близкое суждение принадлежит Н. С. Демковой, считающей, что при всей ориентации автора на устно-поэтические источники, «Повесть о Петре и Февронии» в большей степени «является средневековой литературной притчей».

Не умаляя роли автора «Повести о Петре и Февронии» в составлении рассматриваемого памятника, все же представляется, что он был в большей степени зависим от фольклорных традиций, восходящих к местным муромским устным легендам, что, на наш взгляд, убедительно доказано в вышеназванных работах. Мы вполне можем согласиться с О. В. Гладковой в том, что Ермолай Еразм в своём отношении к фольклору не новатор, а скорее традиционалист, находящийся в русле мировой агиографической традиции, которая, используя фольклор, относилась к нему как к исторически достоверному факту. «Фольклорные мотивы для Ермолая Еразма, - пишет исследовательница, - не художественный приём для создания “развлекательного” произведения, а историческая канва, перечень событий, которые нельзя изменить в угоду поэтической задаче».

Более того, мы не можем пренебрегать и теми фактами, что наряду с культом святых, известному в Муроме ещё с XV в. и предопределившему появление независимого от Повести живописного воплощения образов героев, а также служб им, проходивших уже на рубеже XV-XVI вв., существуют и мощи благоверных Петра и Февронии, покоящиеся ныне в одной раке в Троицком соборе СвятоТроицкого Новодевичьего монастыря. До обретения они находились, по свидетельству Л. Белоцветова, священника начала XIX в. вышеназванного собора, под южной стороной собора Рождества Богородицы «под спудом», а ещё ранее «были на вскрытии». Обстоятельства и время обретения мощей остаются неизвестными. Мощи существуют, стало быть и люди (видимо, не совсем «среднестатистические») существовали, следовательно, мы не можем этого не замечать (если, конечно, мы не имеем дело с чудовищным обманом или ошибкой, связанной с какой-либо подменой мощей). А о необычных людях почти всегда существуют легенды. Если говорить о Петре и Февронии как о святых, то святыми становились реально жившие люди. И с этим тоже, видимо, приходится считаться.

Муромский Богородицкий собор (а вместе с ним и Пётр и Феврония) чуть было не стал местом драматического действия. Во время противостояния Дмитрия Шемяки и Василия II дети пленённого великого князя Иван и Юрий спасались в Муроме. Именно в названном соборе состоялась передача малолетних законных наследников великокняжеского престола «на епитрахиль» рязанскому епископу Ионе, выступавшему своеобразным посредником между Дмитрием и Василием. Опасность положения Ионы была напрямую сопряжена с безопасностью сыновей Василия. Никто не мог дать гарантии благополучного исхода ни для них, ни для епископа. Не вдаваясь в подробности упомянутых событий, сообщим лишь то, что после выдачи Ивана и Юрия Шемяке, они соединились с отцом в заточении, а власть коварного временщика начала постепенно уходить из-под его ног.

Косвенным образом события в Муромском Богородичном соборе явили собой начало счастливо разрешённых для великокняжеской семьи событий и, тем самым, сделали возможным для Василия и его наследников считать покоящихся в Соборе Петра и Февронию «сродниками своими», спасителями и покровителями.

Почитание Петра и Февронии продолжилось и далее. Известно, что и «государь всея Руси» Иван III в 1468 г. приезжал «на поклонение» к святым мощам «своих сородичей». Молился у гробницы «своих сродников» и Иван IV, присылая в собор и «царские дары». В 1594 г. чета последних Рюриковичей, Фёдор Иванович и Ирина «вложили к мощам святых покров, шитый в знаменитой мастерской этой царицы». Ирина (урождённая Годунова) молила Петра и его супругу о даровании ей детей.

На фоне поклонения царствующих особ муромским святым Петру и Февронии, логично выглядело появление их имён в списке для канонизации. С 1547 г. они чтятся местно, а с 1549 г. в общерусском масштабе. И, тем не менее, появившееся Житие о муромских чудотворцах было настолько далеко от житийных канонов, что митрополит Макарий в XVI в. не включил его в состав нового сборника Великих Миней Четий. И для того, чтобы приблизить произведение к житийной тематике, например, составителю поздней Причудской редакции, наиболее отвечающей требованиям житийного жанра, «пришлось прибегнуть к самостоятельному переложению фабулы, а автор Проложной статьи, исключив событийный ряд, ограничился общими фразами о благочестивом образе жизни этих святых». Текст Второй редакции в Музейском списке вообще подвергся существенной переработке, имея целью усиление элементов житийного жанра. Сокращению подверглись именно те сюжеты, которые менее всего соответствовали христианскому благочестию.

Ещё А. Попов, вдумчивый и пунктуальный исследователь, отмечал в «Повести о Петре и Февронии» не только притязания на остроумие, но и «примеси суеверия». Суеверие рождено языческим мировоззрением, восходящим к архаическим временам. Попытаемся и мы найти элементы дохристианских морали и традиций в тексте.

Образ Февронии всегда вызывал двойственное отношение к себе. С одной стороны она выступает как христианская святая, с другой - как сказочная кудесница. Её образ более привлекателен, активен и является основным в повести. Причиной тому не только её сказочная мудрость, но и в какой-то степени реалистичность, а попытки Ермолая Еразма создать из Февронии житийную подвижницу аскетической направленности явно проигрывают устоявшемуся в народной традиции образу. Более того, искусственный авторский персонаж выглядел бы блекло, если бы вообще имел право на существование. Вероятно, данное обстоятельство понимал и сам автор, не сумевший завуалировать, а то и удалить из народного предания не созвучные житийному жанру черты.

Интересна и симптоматична первая встреча с героиней. «Един же от предстоящих ему (князю Петру) юноша уклонися в весь, нарицающуся Ласково. И прииде к некоего дому вратом и не виде никого же. И вниде в дом и не бе, кто бы чюл. И вниде в храмину и зря видение чудно: сидяще бо едина девица, ткаше красна, пред нею же скача заец». Состоявшийся далее диалог между хозяйкой дома и недоумённым посланцем заболевшего Петра, привёл к ещё большему непониманию юноши. И на логичные, вследствие этого непонимания, вопросы Феврония даёт обоснованные ответы, кроме, пожалуй, одного, о чём тоже вопрошал Петров слуга: «Внидох к тебе, зря тя делающу, и видех заец пред тобой скача... и не вем...» Может быть, Феврония сознательно не даёт объяснение на данный вопрос? Дело в том, что заяц - животное культовое, символическое.

Заяц (кролик) - персонаж в фольклоре устоявшийся и многофункциональный. Он считался предвестником несчастья - встреча с ним именно так и расценивалась, не случайно его называли «чертоног». Заяц встречается и как оборотень и почти всегда, так или иначе, связан с миром нечистой силы, злым духом вообще. Однако в подавляющем большинстве упоминаний в славянском фольклоре заяц выступал как символ мужской оплодотворительной силы: с ним связано много эротических песенок и присловий, широко применявшихся у славянских народов в процессе свадебной обрядности.

Отмечается связь зайца с фаллическим культом. На Украине и в Германии сохранились объяснения детям, что их приносят зайцы. Заячья кровь у сербов в народной медицине служила средством от бесплодия, а близкая встреча с зайцем сулила способствованию плодовитости. Кроме того, в представлениях древнерусского человека дела интимного свойства и связанные с ними чары находились в основном в руках женщин, поскольку привлечение к своей особе лиц противоположного пола обеспечивало девушке счастье и благополучие.

Кто знает, чем было навеяно желание супруги последнего царя из Рюриковичей Федора обратиться именно к Февронии? Отсутствие наследника у монарха приводило к прекращению династии, а бездетность для Ирины Годуновой могла при неблагоприятной политической конъюнктуре закончиться в монастыре. Считая Февронию своей святой, царица обращалась к ней с сокровенным желанием, надеясь на чудо, используя, возможно, свой последний шанс и неважно, к христианским ли, или к языческим символам она обращалась. Первая встреча с Февронией в тексте сопряжена с зайцем - символом далеко не христианским, исчезающим из текста самой «житийной» Причудской редакции «Повести о Петре и Февронии».

Ещё меньше житийной святости в методе исцеления заболевшего от змея (змеи) муромского князя Петра. «Князь же мой имея болезнь тяжку и язвы. Острупленну бо бывшу ему от крови неприязниваго летящаго змия …», - сообщал юноша Февронии, сетуя на незнание где искать врачей. Услышав анамнез Петра, Феврония согласилась «уврачевать» князя, нисколько не сомневаясь в результатах лечения, как будто она всю жизнь этим (врачеванием) и занималась. Рецепт излечения князя оказался для читателей весьма прост, если, конечно, не углубляться в подробности (которых мы и не знаем) состава «кисляжди»: «Она же взем сосудец мал, почерпе кисляжди своея, и дуну на ня, и рек: “Да учредят князю вашему баню и да помазует сим по телу своему, иде же есть струпы и язвы”». Таким образом, весь процесс оздоровления Петра должен был пройти следующие фазы: доставление в «храмину» Февронии Петра, обещание князя женитьбы на ней, приготовление «кисляжди», омовение в бане и смазывание поражённых участков тела заражённого. Снадобье можно расценить как своего рода отвар, «зелье», а его приготовление магией («дуну на ня»), колдовством, «ведовьством», передачей силы волшебного слова вместе с заговорённым предметом. Само же лечение в таком случае становится знахарством. Заметим, что оно происходит без помощи молитвы и реквизита христианской мистики, как должно было быть по роду житийного жанра. Историк народной медицины Н. Ф. Высоцкий отмечал использование Февронией обычных для языческих знахарок методов приготовления лекарства.

Примечательно, что смазывание князя «кисляждью» происходит в бане. Сама баня у славянского мира сопряжена с архаическим прошлым. Вспомним беседу Яна Вышатича с волхвами в 1071 г., в ходе которой выяснилось представление кудесников о происхождении человека, воспроизведённое словами летописца: «Бог мывся в мовници и вспотився, отерся вехтем, и верже с небесе на землю; и распреся сотона с Богом, кому в нём сотворити человека? И створи дьявол человека, а Бог душу во нь вложи …». Подобные языческие представления имели довольно широкое хождение в древнерусском обществе.

Но для нас важно здесь упоминание бани. С ней было связано языческое происхождение человека. Не случайно развитый и не утративший своего значения вплоть до средневековья культ предков или общения с покойниками, находил своё отражение в общении живых с усопшими в том числе и через бани. Именно для мёртвых (или для их душ) топили бани в определённые дни (обычно - в страстной четверг), где перед мытьём оставляли различные угощения, а пол посыпали пеплом, чтобы по птичьим следам, оставленным на полу, можно было судить о посещении бани покойниками (навьями).

Выбор бани для встречи, по мнению Б. А. Рыбакова, не случаен, поскольку именно там было определено место встречи с навьями - чужими, враждебными мертвецами. Этнографы утверждают, что баня ещё долгое время на Руси считалась нечистым, с точки зрения христианства, местом. В северных землях в ней не вешали икон, а когда шли мыться, снимали с шеи кресты. «Бани - излюбленное место для нечистой силы, о проделках которой ходили страшные рассказы», - писал С. А. Токарев.

Таким образом, баня в «Повести о Петре и Февронии» может фигурировать не столько как символ нравственного очищения князя Петра от грехов человеческих (грехи - язвы на теле Петра) в духе христианской символики, сколько как место общения с ушедшими из жизни по воззрениям славянского язычества.

Итак, если следовать логике языческих воззрений, объяснённых этнографами, оструплённый князь Пётр в бане мог встретиться (пообщаться какимлибо образом) с покойниками, что, в свою очередь, могло способствовать его излечению. В сюжете «Повести о Петре и Февронии» фигурируют, за исключением главных героев и вскользь упомянутых бояр, которые «погибоша от меча» в период бескняжья в Муроме, всего двое усопших: это предшественник Петра на муромском княжеском престоле его брат Павел и убитый Петром «змий неприязнивый». Однако лечение Петра осуществляется тогда, когда по сюжету убит только змей. Следовательно, свидание Петра могло происходить только с безвременно ушедшим из жизни змеем.

Образ змея чрезвычайно сложен. «Змей вообще не поддаётся никакому единому объяснению, - справедливо пишет В. Я. Пропп. - Его значение многообразно и разносторонне. Всякие попытки свести весь комплекс змея к чему-то единому … заранее обречены на неудачу». Вместе с тем, в этом «змеином» многообразии функций в более поздних формах фольклора змей фигурирует и как отец, и как предок. Будучи символом фалла, он «представляет собой отцовское начало, а через некоторое время он становится предком». Согласно балканской фольклорной традиции, основная функция змея как мифического предка состоит, по словам Н. Н. Велецкой, «в поддержании здорового, крепкого, чистого духом потомства». Исследуя былинную историю, И. Я. Фроянов и Ю. И. Юдин конкретизировали роль змея как родоначальника именно княжеского рода, хранителя его чистоты, беспримесности, что вполне согласуется с тотемными, языческими воззрениями населения Древней Руси периода X-XII вв.

Змей «Повести о Петре и Февронии» не вписывается в волшебные сказочные персонажи, как, собственно, и первая часть всей повести, связанная со змееборческими мотивами. Близость повести к эпосу через летописные рассказы о змее отмечал М. О. Скрипиль. У него не вызывала сомнений генетическая связь этих рассказов с древнерусскими представлениями о змее - насильнике и оборотне - имевших место намного раньше того времени, к которому приписывается создание «Повести о Петре и Февронии». Важно отметить, что образ змея, как в русском поэтическом творчестве, так и в «Повести о Петре и Февронии» весьма мало напоминает дракона агиографической переводной литературы. Он в повести, со слов А. А. Шайкина, «низведён до роли любовника, никому не желает смерти и никого не похищает». Летал же Змей «к жене князя того (Павла) на блуд» - вот его единственный грех. «И являшеся ей своими мечты, яко же бяше и естеством; приходящим же людем являшеся, яко же князь сам сидяше з женою своею». Заметим, что жена Павла, княгиня, принимала Змея не только в мечтах, но и «естеством», то есть сознательно и только от природной своей честности («сего не таяше») призналась во всём князю. Вот здесь сюжет «Повести о Петре и Февронии» ясно согласуется с вышеприведёнными размышлениями о змее - продолжателе княжеского рода, хранителе его чистоты. Особенно важно, что Змей должен становиться не предком вообще, а предком княжеского (в данном случае - муромского) рода, рода вождя, руководителя. Связь с ним по женской линии в таком варианте особенно желанна. Змей, обладая космической сутью, фаллической символикой и оборотничеством, способствует появлению у земных женщин потомства, наделённого сверхъестественными качествами от необычайной силы до баснословной красоты. Благодаря этим силам никто из простых людей одолеть потомков Змея не может. Все качества, приобретённые от Змея, как правило, приписывались в народной традиции отпрыскам княжеского рода. Мифологическим мотивам о змее как космическом предке созвучны представления о защитной силе змеи - покровителя дома (в рассматриваемом случае - княжеского рода), хранителя семейного очага, как воплощения мифического предка, как облик, в котором являются души умерших сородичей.

В «Повести о Петре и Февронии» Пётр нарушает мифологическую схему благополучия княжеской семьи, продолжения княжеского рода: «И взем меч, нарицаемый Агриков, и прииде в храмину к сносе своей, и видя змия зраком аки брата си, и твёрдо уверися, яко несть брат его, но прелестный змий, и удари его мечем. Змий же явися, яков же бяше и естеством, и нача трепетатися, и бысть мёртв». Каков же результат вмешательства Петра в жизнь своего брата? Повесть даёт нам ответ на этот вопрос: «По мале же дний предречённый князь Павел отходит жития своего. Благоверный же князь Пётр по брате своём един самодержец бывает граду своему». Итак, убив Змея, Пётр лишил брата наследника, став после смерти Павла таковым сам. Но нарушение братского семейного очага, в каком бы виде оно не было представлено, и лишение покровительства княжеского рода от Змея есть своеобразный тотемный грех, в Повести где-то даже своекорыстный со стороны Петра. Любой грех предусматривает наказание и, в дальнейшем, искупление. Наказание Пётр получает мгновенно после смерти своего мифологического визави: бьющийся в агонии Змей окропил Петра своей кровью, который «от неприязнивыя тои крови острупе, и язвы быша, и прииде на нь болезнь тяжка зело».

В таком ключе разбора текста нет оснований считать, что болезнь или острупление Петра является выдумкой автора повести для соединения двух частей, использовавшихся им для написания цельного произведения - легенды о летающем змее и сказки о мудрой деве, как это сделал М. О. Скрипиль. В нашем понимании «Повесть о Петре и Февронии» базировалась на одном предании, а не на нескольких, искусственно соединённых автором, и в этом смысле мы согласны с А. А. Шайкиным, что гипотеза объединения в «Повести о Петре и Февронии» фольклорных мотивов разных народов «выглядит несколько натянутой».

Пётр в качестве искупления своих языческих грехов, кроме страдания, вызванного болезнью, должен был восстановить родовое табу, охранный ореол предков княжеского рода. И в ходе развития мифологического сюжета, он это осуществляет путём женитьбы на не совсем обычной, а наделённой чародейскими способностями, мудрой деве Февронии (жена члена княжеского рода должна быть обязательно мудрой). Вспомним, что их соединение в брачный союз никак нельзя назвать полюбовным - только со второй попытки Пётр осознаёт необходимость этого. Баня, как место встречи с «враждебными духами» (Змей для Петра являлся врагом), в данном смысле могла сыграть роль катализатора для осмысления Петром сложившейся ситуации. Обоснованием для понимания представлений жителей Древней Руси может служить развитие общинной психологии. Власть князя - вождя, основанная на родовых традициях и связанная в мифе и былине со змеиным наследием, и вместе с тем с узкой социальной опорой, уходит в прошлое (в повести - Змей погибает). На авансцену в то время (X-XII вв.) выходят новые социальные силы: в былине это богатырь, разрушающий старую «змеиную» опору власти князя64 , в Повести, с нашей точки зрения, это Феврония, своим происхождением размывающая, но не уничтожающая княжеские традиции, вклиниваясь в непогрешимость и чистоту княжеского рода. Заметим, что этот своего рода компромисс, произошедший, с одной стороны, между князем Петром и простолюдинкой, дочерью древолазца Февронией, с другой - между княжеской и общинной властями, приводит к благостному для населения Мурома «от мала до велика» конечному развитию событий - в городе становится спокойнее. Князь Пётр не только сам вылечивается от болезни, но и «вылечивает» общество.

Однако возвратимся к методу излечения Петра. Лечение болезней в Древней Руси, как правило, сопровождалось соответствующими молитвами, поскольку сама болезнь определялась как наказание Божье за грехи. Были даже составлены церковные Требники, содержащие молитвы для лечения от разных болезней. Существовала молитва, а вместе с ней и способ лечения, заражённому от змея (змеи) и она лишь отдалённо напоминает манипуляции Февронии: «От змии угрызённому человеку. Възем сосуд чист и влеи воду чисту, и молитву сию рек над водою и напои вреженыи, и ты сътвори поведавшему и напои его, и помажи ему, како то бы створил вреженому. Исцеляет вреженныи. Аминь». Отметим, что основными компонентами, излечивавшими «вреженного», были вода и молитва.

Вместе с книжными врачевальными молитвами в Древней Руси существовали и народные заговоры, и способы лечения, отражающие языческие воззрения. Вероятно, к таким и следует отнести врачевание Петра Февронией. А саму героиню Повести можно с определённой степенью осторожности считать «ведуньей». Может быть, не случайно в рязанских вариантах сказок о Петре и Февронии сохранились (или определились в более понятных народу формах) устойчивые неприязненные отношения Февронии и местных жителей, связанные с её врачевательной практикой. Видимо, подобная деятельность всегда вызывала у народа во все времена двоякие чувства: с одной стороны уважение - «… лечит от всех болезней», с другой, исходя из неординарности поведения и вследствие этого непонятности - отрицательные эмоции - «начал народ над ней смеятся» или «народ смеялся, не давал покою». Февронию (в некоторых вариантах - Хавронью) называют дурочкой. Впрочем, Феврония отвечала взаимностью: «Будь эта деревня вечно проклята!»

Между тем, в XII-XIII вв. травами («зелием») лечили не только знахари, но и монастырские «лечцы». Известен пример Агапита - киевлянина, исцелявшего братию травами («яже варяше зелие»), за что тот и получил прозвище «Лечец».

Тем не менее, пациент инока Агапита вылечивался не только фитотерапией, а «здравъ бываше болный молитвою его (Агапита)». «Лечец» молил Бога за больного «непрестанно, дондеже Господь здравие подасть болящему». Однако, входящие в монастырскую иерархию лекари, как и княжеские придворные врачи имели своеобразный официальный статус. А определить настоящих лекарей, упомянутых во второй статье «Русской Правды», от знахарей, должна была церковь.

В юрисдикции церкви находились правонарушения, связанные с проявлениями язычества. В Уставе князя Владимира выделялись «ведство» (колдовство), «зелье» (приготовление лекарств и приворотных зелий). Интересна в этом отношении позиция Пространной редакции Устава князя Ярослава о церковных судах, продемонстрированная в статье 38: «Аще жена будеть чародеица, наузница, или волхва, или зелейница, муж, доличив, казнить ю, а не лишиться». Обращает на себя внимание отсутствие указания на штраф в пользу митрополита, то есть обнаружение в семье чародейства не считалось достойным того, чтобы выноситься на суд «из избы».

Вместе с тем, необходимо отметить, что женщины, так или иначе связанные с колдовством и чародейством, на Руси были. По крайней мере, летописи не умалчивают «жен бесовских». Достаточно вспомнить ритуальную расправу волхвов в Ростовской земле в 1071 г. над «лучшими жёнами», подозреваемых в пагубном влиянии на урожай. Или размышления летописца о язычестве: «Паче же женами бесовьская вьлшвения бывають. …Мъного вълхвуют жены чародейством и отравою и инеми бесовьскыми къзньми».74 Собственно сам же летописец и поясняет причину распространения вышеназванных занятий у древнерусских женщин: «Особливо через женщин бесовские волхвования бывают, ибо искони бес женщину прельстил, она же - мужчину». Б. А. Рыбаков, исследуя язычество Древней Руси, опираясь на поздние этнографические исследования, пришёл к выводу, что первобытная фармакология была делом наследственным и далёкие праматери «богомерзких баб» XVII в. и знахарок XIX в. входили в состав того, что можно условно назвать «сословием жрецов» в Древней Руси.

Мы не ставим целью дополнить список «богомерзких баб» Древней Руси Февронией из «Повести о Петре и Февронии», а стремимся показать, с одной стороны, существование женщин-чародеек в названное время, с другой стороны - относительную безнаказанность их действий («вълхваний») прежде всего церковью. Итак, церковная судебная практика была вполне лояльна в отношении доморощенных знахарей, чародеев и т. д. постольку, поскольку церковь чувствовала себя неуверенной в Древней Руси.

О подобном к себе отношении в XVI в. «ведуны» могли только мечтать. В самом начале XVII в. состоялся один из самых громких колдовских процессов, инициированный казначеем Бартеневым, служившим у боярина А. Н. Романова. Бартенев донёс царю, что его господин хранит в казне волшебные коренья, с помощью которых намерен извести Бориса. В процессе ареста был найден какой-то мешок с кореньями, фигурировавший в качестве основной улики. Преступление грозило оказаться самым тяжким по своему составу, но Романов отделался ссылкой. Приставы, сопровождавшие опальных, говорили: «Вы, злодеиизменники, хотели достать царство ведовством и кореньем!» Допускаем, что коренья - всего лишь повод для удаления Романовых, но сам факт суда за «травы» вкупе с обвинениями в «ведовстве» говорит об отношении официальных властей к подобным языческим мероприятиям.

Соумирание жены с мужем по происхождению и по существу обряд тоже языческий, архаичный, воспринимавшийся языческими народами как вторичное вступление в брак через смерть. Ещё в V-X вв. вступление девушки в брак означало для неё и обязанность умереть вместе с мужем, даже в случае его ранней смерти. Уход на «тот свет» супружеских пар в средневековье, происходивший с обоюдного согласия, расценивается Н. Н. Велецкой как яркий рудимент устойчивых языческих ритуалов.80 В «Повести о Петре и Февронии» данным обрядом заканчивается сюжетное повествование. И, видимо, перед ЕрмолаемЕразмом стоял непростой выбор в деле написания финала своего произведения.

Дело в том, что соумирание («… умолиша бога, да во един час будет преставление ею …») и захоронение вместе («… и совет сотвориша, да будет положена оба въ едином гробе …») явно противоречат правилам веры Христовой, его заповедям. Ссылаясь на того же ЕрмолаяЕразма, А. Л. Юрганов справедливо замечает, что «не признавая Христовых заповедей нельзя войти в Царство Небесное, даже если человек совершает добрые дела» и во имя любви друг к другу. В «Повести о Петре и Февронии» и Пётр, и Феврония нарушают церковные правила. Попытки исправить их действия предпринимают «людие» Мурома: «… преложиша я во особныя гробы и паки разнесоша»: Петра в церковь Богородицы, а Февронию в церковь Воздвижения. Тем не менее, «на утрии обретошася святии въ едином гробе. И к тому не смеяху прикоснутися святем их телесем и положиша я в едином гробе, в нём же сами повелеста, у соборныя церкви Рождества пресвятыя Богородица внутрь града …». И в сюжетной канве «Повести о Петре и Февронии» и в миропонимании ЕрмолаяЕразма победила идея всеобъемлющей любви друг к другу, выраженная ещё им и в «Слове о разсуждении любви и правды и о побеждении вражде и лже».84 Вышеназванная идея наиболее ярко и пафосно звучит именно в «языческом» варианте «Повести о Петре и Февронии» и намного проиграла бы в её христианском, «правильном» варианте. Вероятно, автор это прекрасно понимал и сделал свой выбор.

При официальном осуждении всякого рода чародейства, как языческого мировоззрения, последнее вполне уживалось в период XI-XIII вв. на территориях Древней Руси, не было чем-то из ряда вон выходящим явлением и не каралось строго.

Мы связываем это с общим для всей Руси процессом приспособления христианства к языческим верованиям, своеобразную вынужденную терпимость к «языкам», исходящую из ряда объективных причин. С другой стороны, можно акцентировать внимание на том, что вместе с усилением церкви, с изменением к ней отношения государственных структур и великого князя, идёт тенденция на ужесточение мер против всяческого проявления язычества, провозглашавшихся во имя чистоты православия. XVI век становится в этом плане судьбоносным.

Уясняя антижитийность «Повести о Петре и Февронии», можно, тем не менее, поражаться её жанровой возможности. Дело в том, что жанр повести до сих пор точно не установлен. Выше мы уже говорили, что «Повесть о Петре и Февронии» определяли и как поэму богословско-дидактического смысла, и как средневековую литературную притчу, и как легендарное житие. Р. П. Дмитриева показала важность повести как новеллистической сказки.89 Видимо, вышеназванная сложность определения жанра возникает из особенности и неповторимости самой «Повести о Петре и Февронии», о которой говорили многие исследователи. Она в русской литературе, как и творчество Андрея Рублёва в иконописи, единична. Тем не менее, не умаляя достоинств повести в названных жанрах, мы усматриваем в ней историческую основу, генетически идущую, в нашем представлении, из раннего исторического предания, базировавшегося, в свою очередь, на бродячих мифологических мотивах змееборчества и сказочных - о мудрой деве.

Исконные фольклорные формы (сказки, былины, песни) не всегда были непосредственным материалом для писателя Древней Руси. Между ним и народным творчеством роль связующего звена могли исполнить предание, устная или рукописная легенда. По-видимому, странствующие мотивы в устной традиции объединились в законченное сказание. Сверхъестественные герои заменились конкретными людьми, а сказание в народной памяти было приурочено к Мурому, что характерно для исторического предания. «Циклом исторических преданий, в устном бытовании осложнённых и расцвеченных традиционно фольклорными, в основном, сказочными сюжетами и мотивами», - называет «Повесть о Петре и Февронии» С. К. Росовецкий. По многим критериям, разработанным В. К. Соколовой, «Повесть о Петре и Февронии» может быть атрибутирована как историческое предание.

Основные действующие герои повести - существовавшие реальные лица, ставшие популярными в Муромо-Рязанской земле. Легенды о них бытуют до настоящего времени, передаваясь из поколения в поколение. Места, приписываемые их посещению, стали местом поклонения и паломничества. «Повесть о Петре и Февронии» рассказывает нам о законченных и неповторимых событиях, происходивших в далёком прошлом, сама повесть вошла в сокровищницу русской средневековой литературы. Действительность в основном изображается реально, рассмотрение социально-политического фона привело нас в эпоху становления волостных территорий конца XII-начала XIII вв. Центральным конфликтом, несущим в себе социальнополитический подтекст, основой сюжета повести, по нашему мнению, является изгнание и призвание князя Петра и его супруги и связанные с этим нюансы. Действующие лица (князь и княгиня, боярство, жители города) показаны именно в социальнополитическом аспекте. Через частное конкретное событие (изгнание-призвание князя) мы можем иметь представление, сопоставляя с данными других письменных источников, с этнографическими материалами, об эпохе, в которой могли происходить вышеназванные события.

В «Повести о Петре и Февронии», несмотря на житийную форму изложения, используется приём рассказа, призванный убедить слушателя (читателя) в том, что всё рассказанное (написанное) является правдой, что именно так и было. А в доказательство приводятся указание на легендарное, но не придуманное автором прошлое описываемого. В тексте повести мы видим оговорки ЕрмолаяЕразма в духе «яко поведаху» в начале повествования, «да помянете же и мене прегрешного, списавшего сие, елико слышах, неведыи, ащи инии суть написали ведуще выше мене» - в конце повести. Последнее обстоятельство, характерное для творчества ЕрмолаяЕразма вообще, позволяет нам с большей уверенностью отмечать, что «Повесть о Петре и Февронии» имеет не искусственную авторскую природу, а черты незначительно переработанного исторического предания.

В начале XVI века, еще во времена царя Иоанна Грозного, митрополит Московский и всея Руси Макарий поручает своим монастырским помощникам-книжникам искать по всем русским городам и деревням истории о праведных людях, которые прославились своей благочестивой жизнью. Одним из таких древних красивых и романтичных рассказов оказалась «Повесть о Петре и Февронии Муромских». Анализ поступков главных героев говорит о том, что это были праведники, ставшие духовным символом христианской семьи. И поэтому с согласия Церковного собора в 1547 году они были канонизированы. Священнику Ермолаю было доверено написать подробное сочинение о жизни и любви Петра и Февронии.

Петр и Феврония. Краткое содержание сюжета

В городе Муроме правил князь Павел. И вдруг к его жене стал прилетать на блуд Змей в облике Павла. Она немедленно рассказала об этом своему мужу. Тот сразу попросил ее, чтобы она при следующей встрече со Змеем льстиво выведала у него, от чего же ждет он смерть свою. Смиренная жена так и сделала. Обольщенный ее красотой и нежными речами, Змей выдал ей тайну своей погибели, которая заключалась в том, что убьет его Петр с помощью Агрикова меча. Озабоченный этой новостью, Павел зовет к себе брата Петра и все ему рассказывает. И тот был готов сразиться с врагом, правда, не знал, где ему раздобыть Агриков меч.

Агриков меч

При этом невозможно не упомянуть тот факт, что этот меч выковал Агрик - сын жестокого тирана Ирода, известного по библейским текстам. Этот могучий меч имел сверхъестественные свойства и во тьме испускал голубоватое свечение. Он легко расправлялся с любыми воинскими доспехами. Кстати, его еще называли мечом-кладенцом - оружием былинных богатырей. Но как он попал в Древнюю Русь? Есть основания утверждать, что тамплиеры, участвуя в раскопках скорее всего, нашли главные христианские реликвии: чашу Грааля, плащаницу, позже названную Туринской, и Агриков меч. Его-то они и преподнесли бесстрашному полководцу Владимирскому - князю Андрею Боголюбскому - в качестве особого вознаграждения, когда тот решил вернуться на Русь. Но с началом междоусобных войн князь был убит. А меч стал переходить из одних рук в другие. В конце концов его спрятали в стенах монастыря славного города Мурома.

Продолжение сюжета

Так вот, через некоторое время Петру, молящемуся в церкви монастыря, отрок указывает на клад, в котором хранился Агриков меч. Он взял оружие и отправился к брату. Князь Петр почти сразу понял, что у жены брата Павла сидит Змей в своем колдовском обличье. Тогда он нанес ему смертельный удар, и тот мгновенно скончался, обрызгав его своею кровью, после чего князь сильно заболел и покрылся струпьями. Ни один врач не брался лечить Петра. Но однажды нашлась такая деревенская целительница от природы, мудрая дева с именем Февронья, которая излечила князя и стала его верной женой. После смерти брата Павла престол занял Петр. Но коварные бояре решили изгнать простолюдинку, не по душе она была их женам. И Февронья была готова покинуть город, но только со своим мужем, который решил идти с ней. Бояре были сначала очень рады их отпустить, но через некоторое время, после междоусобных браней и убийств за престол, они решили вернуть супружескую княжескую чету. И после этого все зажили радостно и счастливо.

Главная развязка

А когда пришло время, Петр и Февронья приняли монашеский постриг и получили при этом и Ефросинья. Они даже молились Богу, чтобы Он послал им смерть в один день, и даже приготовили двойной гроб с перегородкой. Так и случилось - они почили в один день, но священники побоялись гнева Божьего и не стали хоронить их вместе. Расставив их покойные тела в разных церквях, на утро они обнаружили их вместе в своем специальном гробу. Это повторялось дважды. И тогда решено было похоронить их вдвоем, никогда более не разлучая.

Теперь всегда вместе святые возлюбленные Петр и Феврония. Краткое содержание этой истории открыло лишь небольшую часть их праведной жизни. Эти чудотворцы стали покровителями брака и любви. Теперь любой верующий имеет возможность помолиться над святыми мощами в Свято-Троицком монастыре города Мурома.

Мудрая Феврония

Характеристика Петра и Февронии удивляет их бесконечным смирением, спокойствием и безмятежностью. Обладая огромной внутренней силой, целомудренная и прозорливая Феврония очень скупа в ее внешнем проявлении. Она победила свои страсти и была готова на все, даже на подвиг самоотречения. Ее любовь стала непобедимой внешне, потому как внутренне подчинилась уму. Мудрость Февронии заключается не только в ее необыкновенном уме, но в чувстве и воле. И между ними не существует никакого конфликта. Отсюда такая проникновенная «тишина» в ее образе. Поэтому неудивительно, что Феврония обладала животворящей силой, настолько великой, что даже оживляла срубленные деревья, которые после того становились еще больше и зеленее. Обладая сильным духом, она способна была разгадывать мысли путников. В своей любви и мудрости она даже превзошла своего идеального благоверного Петра. Любовь Петра и Февронии нашла свой отклик в сердцах миллионов людей, которые обязательно буду молиться этим святым образам.

Отважный Петр

Характеризуя князя Петра, можно увидеть его небывалый героизм и мужество в победе над коварным дьявольским Змеем. Сразу видно, что он - глубоко верующий человек, иначе он бы не смог победить такого коварного искусителя. Однако все же он однажды обманул Февронию, когда давал обещание, что после его выздоровления он женится на ней. Он так и не выполнил его, пока опять не покрылся зловонными струпами. Урок, преподанный Февроньей, князь быстро усвоил и после стал слушать ее во всем. В скором времени они обвенчались и стали жить как истинные христианские семьи в любви, верности и согласии. Князь Петр никогда не потакал своей жене. Он был воистину благочестивым, не зря же его полюбили бояре и народ.

По-своему уникальна характеристика Петра и Февронии. Это были действительно люди от Бога. И не раз удивляешься тому, насколько сильными были у них взаимопонимание и любовь. Ведь они прекрасно дополняли друг друга, поэтому и стали образом идеальной супружеской пары.

Жанры древнерусской литературы

Кроме этой знаменитой повести, существовали и другие примеры древнерусской литературы. Вообще, древнерусские книжники, осваивая общеславянскую литературу, в основном занимались греческими переводами и затем обратились к созданию своих оригинальных произведений, исполненных в различных жанрах: житие, летопись, поучение, воинская повесть. Точно невозможно указать, когда именно возникли первые записи разных исторических преданий, но яркие примеры древнерусской литературы появились уже в середине XI века. Именно тогда были созданы русские летописи, представляющие собой подробную запись некоторых очень на Руси. Особое место занимают повести древнерусской литературы - это что-то промежуточное между романом и новеллой. Но сейчас в основном это рассказы - короткие повествования о каком-либо событии. Таким образом, современниками особенно ценится народный фольклор и древнерусская литература.

Памятники древнерусской литературы

Одним из первых известных древних летописцев стал преподобный Нестор (его святые мощи покоятся в пещерах Киево-Печерской лавры) с его летописью «Повесть временных лет», датированной XI веком. За ним Великий князь Киевский Владимир Мономах написал книгу «Поучение» (XII век). Постепенно стали появляться такие произведения, как «Повесть о житии Александра Невского», автором которого, вероятнее всего, был книжник Владимирского митрополита Кирилла рубежа конца XII и начала XIII века. Потом был создан еще один памятник древнерусской литературы, датированный началом XII века, под названием «Слово о полку Игореве», где имя автора осталось неизвестным. Непременно хочется отметить и великое произведение о Мамаевском побоище «Задонщина», созданное на рубеже конца XIV и начала XV века, предположительно автором был рязанский священник Софроний.

«Повесть о Петре и Февронии Муромских». Анализ

Постепенно список древнерусской литературы расширялся. В него вошла и «Повесть о Петре и Февронии Муромских». Анализ этого произведения XVI века называет его гимном супружеской любви и верности. И это будет правильно. Вот он - образец настоящей христианской семьи. и преданность демонстрирует «Повесть о Петре и Февронии Муромских». Анализ художественных особенностей произведения говорит о том, что оно объединяет в себе два фольклорных сюжета. В одном из них повествуется о коварном Змее-соблазнителе, а в другом - о мудрой деве. Его отличают простота и ясность изложения, степенная неторопливость развития событий и, главное, спокойствие повествователя в беззлобии описания действующих лиц. Оттого она легко воспринимается и читается, а значит, учит нас любить по-настоящему, смиренно и самоотверженно, как это делали ее главные герои - Петр и Февронья.