Приказания на завтра отданы и получены. Князь Андрей накануне Бородина

Он принадлежал к тем идеалистам чистой воды, которых наше время уже почти не знает. Собственно, нам уже непонятны своеобразные и часто анекдотические рассказы о таких дворянах-шестидесятниках, как Салтыков-Щедрин или мой дед, об их отношении к императору Александру II, о собраниях Литературного фонда, о борелевских обедах, о хорошем французском и русском языке, об учащейся молодежи конца семидесятых годов. Вся эта эпоха русской истории отошла безвозвратно, пафос ее утрачен, и самый ритм показался бы нам чрезвычайно неторопливым.

В своем сельце Шахматове (Клинского уезда, Московской губернии) дед мой выходил к мужикам на крыльцо, потряхивая носовым платком; совершенно по той же причине, по которой И. С. Тургенев, разговаривая со своими крепостными, смущенно отколупывал кусочки краски с подъезда, обещая отдать все, что ни спросят, лишь бы отвязались.

Встречая знакомого мужика, дед мой брал его за плечо и начинал свою речь словами: "Eh bien, mon petit..." ["Ну, что, милый..." (франц.).].

Иногда на том разговор и кончался. Любимыми собеседниками были памятные мне отъявленные мошенники и плуты: старый Jacob Fidele [Яков Верный (франц.).], который разграбил у нас половину хозяйственной утвари, и разбойник Федор Куранов (по прозвищу Куран ), у которого было, говорят, на душе убийство; лицо у него было всегда сине-багровое – от водки, а иногда – в крови; он погиб в "кулачном бою". Оба были действительно люди умные и очень симпатичные; я, как и дед мой, любил их, и они оба до самой смерти своей чувствовали ко мне симпатию.

Однажды дед мой, видя, что мужик несет из лесу на плече березку, сказал ему: "Ты устал, дай я тебе помогу". При этом ему и в голову не пришло то очевидное обстоятельство что березка срублена в нашем лесу. Мои собственные воспоминания о деде – очень хорошие; мы часами бродили с ним по лугам, болотам и дебрям; иногда делали десятки верст, заблудившись в лесу; выкапывали с корнями травы и злаки для ботанической коллекции; при этом он называл растения и, определяя их, учил меня начаткам ботаники, так что я помню и теперь много ботанических названий. Помню, как мы радовались, когда нашли особенный цветок ранней грушовки, вида, не известного московской флоре, и мельчайший низкорослый папоротник; этот папоротник я до сих пор каждый год ищу на той самой горе, но так и не нахожу, - очевидно, он засеялся случайно и потом выродился.

Все это относится к глухим временам, которые наступили после событий 1 марта 1881 года. Дед мой продолжал читать курс ботаники в Петербургском университете до самой болезни своей; летом 1897 года его разбил паралич, он прожил еще пять лет без языка, его возили в кресле. Он скончался 1 июля 1902 года в Шахматове. Хоронить его привезли в Петербург; среди встречавших тело на станции был Дмитрий Иванович Менделеев.

Дмитрий Иванович играл очень большую роль в бекетовской семье. И дед и бабушка моя были с ним дружны. Менделеев и дед мой, вскоре после освобождения крестьян, ездили вместе в Московскую губернию и купили в Клинском уезде два имения – по соседству: менделеевское Боблово лежит в семи верстах от Шахматова, я был там в детстве, а в юности стал бывать там часто. Старшая дочь Дмитрия Ивановича Менделеева от второго брака – Любовь Дмитриевна – стала моей невестой. В 1903 году мы обвенчались с ней в церкви села Тараканова, которое находится между Шахматовым и Бобловым.

Жена деда, моя бабушка, Елизавета Григорьевна, – дочь известного путешественника и исследователя Средней Азии, Григория Силыча Корелина. Она всю жизнь – работала над компиляциями и переводами научных и художественных произведений; список ее трудов громаден; последние годы она делала до 200 печатных листов в год; она была очень начитана и владела несколькими языками; ее мировоззрение было удивительно живое и своеобразное, стиль – образный, язык – точный и смелый, обличавший казачью породу. Некоторые из ее многочисленных переводов остаются и до сих пор лучшими.

Переводные стихи ее печатались в "Современнике", под псевдонимом "Е. Б.", и в "Английских поэтах" Гербеля, без имени. Ею переведены многие сочинения Бокля, Брэма, Дарвина, Гексли, Мура (поэма "Лалла-Рук"), Бичер-Стоу, Гольдсмита, Стэнли, Теккерея, Диккенса, В. Скотта, Брэт Гарта, Жорж Занд, Бальзака, В. Гюго, Флобера, Мопассана, Руссо, Лесажа. Этот список авторов – далеко не полный. Оплата труда была всегда ничтожна. Теперь эти сотни тысяч томов разошлись в дешевых изданиях, а знакомый антикварными ценами знает, как дороги уже теперь хотя бы так называемые "144 тома" (изд. Г. Пантелеева), в которых помещены многие переводы Е. Г. Бекетовой и ее дочерей. Характерная страница в истории русского просвещения.

Отвлеченное и "утонченное" удавалось бабушке моей меньше, ее язык был слишком лапидарен , в нем было много бытового. Характер на редкость отчетливый соединялся в ней с мыслью ясной, как летние деревенские утра, в которые она до свету садилась работать. Долгие годы я помню смутно, как помнится все детское, ее голос, пяльцы, на которых с необыкновенной быстротой вырастают яркие шерстяные цветы, пестрые лоскутные одеяла, сшитые из никому не нужных и тщательно собираемых лоскутков, – и во всем этом – какое-то невозвратное здоровье и веселье, ушедшее с нею из нашей семьи. Она умела радоваться просто солнцу, просто хорошей погоде, даже в самые последние годы, когда ее мучили болезни и доктора, известные и неизвестные, проделывавшие над ней мучительные и бессмысленные эксперименты. Все это не убивало ее неукротимой жизненности.

Эта жизненность и живучесть проникала и в литературные вкусы; при всей тонкости художественного понимания она говорила, что "тайный советник Гёте написал вторую часть "Фауста", чтобы удивить глубокомысленных немцев". Также ненавидела она нравственные проповеди Толстого. Все это вязалось с пламенной романтикой, переходящей иногда в старинную сентиментальность. Она любила музыку и поэзию, писала мне полушутливые стихи, в которых звучали, однако, временами грустные ноты:

Так, бодрствуя в часы ночные
И внука юного любя,
Старуха-бабка не впервые
Слагала стансы для тебя.

Она мастерски читала вслух сцены Слепцова и Островского, пестрые рассказы Чехова. Одною из последних ее работ был перевод двух рассказов Чехова на французский язык (для"Revue des deux Mondes"). Чехов прислал ей милую благодарственную записку.

К сожалению, бабушка моя так и не написала своих воспоминаний. У меня хранится только короткий план ее записок; она знала лично многих наших писателей, встречалась с Гоголем, братьями Достоевскими, Ап. Григорьевым, Толстым, Полонским, Майковым. Я берегу тот экземпляр английского романа, который собственноручно дал ей для перевода Ф. М. Достоевский. Перевод этот печатался во "Времени".

Бабушка моя скончалась ровно через три месяца после деда – 1 октября 1902 года. От дедов унаследовали любовь к литературе и незапятнанное понятие о ее высоком значении их дочери – моя мать и ее две сестры. Все три переводили с иностранных языков. Известностью пользовалась старшая – Екатерина Андреевна (по мужу – Краснова). Ей принадлежат изданные уже после ее смерти (4 мая 1892 года) две самостоятельных книги "Рассказов" и "Стихотворений" (последняя книга удостоена почетного отзыва Академии наук). Оригинальная повесть ее "Не судьба" печаталась в "Вестнике Европы". Переводила она с французского (Монтескье, Бернарден де Сен-Пьер), испанского (Эспронседа, Бэкер, Перес Гальдос, статья о Пардо Басан), переделывала английские повести для детей (Стивенсон, Хаггарт; издано у Суворина в "Дешевой библиотеке").

Моя мать, Александра Андреевна (по второму мужу – Кублицкая-Пиоттух), переводила и переводит с французского – стихами и прозой (Бальзак, В. Гюго, Флобер, Зола, Мюссе, Эркман-Шатриан, Додэ, Боделэр, Верлэн, Ришпэн). В молодости писала стихи, но печатала – только детские.

Мария Андреевна Бекетова переводила и переводит с польского (Сенкевич и мн. др.), немецкого (Гофман), французского (Бальзак, Мюссе). Ей принадлежат популярные переделки (Жюль Верн, Сильвио Пеллико), биографии (Андерсен), монографии для народа (Голландия, История Англии и др.). "Кармозина" Мюссе была не так давно представлена в театре для рабочих в ее переводе.

В семье отца литература играла небольшую роль. Дед мой – лютеранин, потомок врача царя Алексея Михайловича, выходца из Мекленбурга (прародитель – лейб-хирург Иван Блок был при Павле I возведен в российское дворянство). Женат был мой дед на дочери новгородского губернатора – Ариадне Александровне Черкасовой.

Отец мой, Александр Львович Блок, был профессором Варшавского университета по кафедре государственного права; он скончался 1 декабря 1909 года. Специальная ученость далеко не исчерпывает его деятельности, равно как и его стремлений, может быть менее научных, чем художественных. Судьба его исполнена сложных противоречий, довольно необычна и мрачна. За всю жизнь свою он напечатал лишь две небольшие книги (не считая литографированных лекций) и последние двадцать лет трудился над сочинением, посвященным классификации наук. Выдающийся музыкант, знаток изящной литературы и тонкий стилист, – отец мой считал себя учеником Флобера. Последнее и было главной причиной того, что он написал так мало и не завершил главного труда жизни: свои непрестанно развивавшиеся идеи он не сумел вместить в те сжатые формы, которых искал; в этом искании сжатых форм было что-то судорожное и страшное, как во всем душевном и физическом облике его. Я встречался с ним мало, но помню его кровно.

Детство мое прошло в семье матери. Здесь именно любили и понимали слово; в семье господствовали, в общем, старинные понятия о литературных ценностях и идеалах. Говоря вульгарно, по-верлэновски, преобладание имела здесь еlоquence [красноречие (франц.).]; одной только матери моей свойственны были постоянный мятеж и беспокойство о новом, и мои стремления к musique [музыке – фр.] находили поддержку у нее. Впрочем, никто в семье меня никогда не преследовал, все только любили и баловали. Милой же старинной еlоquenсе обязан я до гроба тем, что литература началась для меня не с Верлэна и не с декадентства вообще. Первым вдохновителем моим был Жуковский. С раннего детства я помню постоянно набегавшие на меня лирические волны, еле связанные еще с чьим-либо именем. Запомнилось разве имя Полонского и первое впечатление от его строф:

Снится мне: я свеж и молод,
Я влюблен. Мечты кипят.
От зари роскошный холод
Проникает в сад.

Жизненных опытов" не было долго. Смутно помню я большие петербургские квартиры с массой людей, с няней, игрушками и елками – и благоуханную глушь нашей маленькой усадьбы. Лишь около 15 лет родились первые определенные мечтания о любви, и рядом – приступы отчаянья и иронии, которые нашли себе исход через много лет – в первом моем драматическом опыте "Балаганчик", лирические сцены). "Сочинять" я стал чуть ли не с пяти лет. Гораздо позже мы с двоюродными и троюродными братьями основали журнал "Вестник", в одном экземпляре; там я был редактором и деятельным сотрудником три года.

Серьезное писание началось, когда мне было около 18 лет. Года три-четыре я показывал свои писания только матери и тетке. Все это были – лирические стихи, и ко времени выхода первой моей книги "Стихов о Прекрасной Даме" их накопилось до 800, не считая отроческих. В книгу из них вошло лишь около 100. После я печатал и до сих пор печатаю кое-что из старого в журналах и газетах.

Семейные традиции и моя замкнутая жизнь способствовали тому, что ни строки так называемой "новой поэзии" я не знал до первых курсов университета. Здесь, в связи с острыми мистическими и романическими переживаниями, всем существом моим овладела поэзия Владимира Соловьева. До сих пор мистика, которой был насыщен воздух последних лет старого и первых лет нового века, была мне непонятна; меня тревожили знаки, которые я видел в природе, но все это я считал "субъективным" и бережно оберегал от всех. Внешним образом готовился я тогда в актеры, с упоением декламировал Майкова, Фета, Полонского, Апухтина, играл на любительских спектаклях, в доме моей будущей невесты, Гамлета, Чацкого, Скупого рыцаря и... водевили. Трезвые и здоровые люди, которые меня тогда окружали, кажется, уберегли меня тогда от заразы мистического шарлатанства, которое через несколько лет после того стало модным в некоторых литературных кругах. К счастию и к несчастью вместе, "мода" такая пришла, как всегда бывает, именно тогда, когда все внутренно определилось; когда стихии, бушевавшие под землей, хлынули наружу, нашлась толпа любителей легкой мистической наживы.

Впоследствии и я отдал дань этому новому кощунственному "веянью"; но все это уже выходит за пределы "автобиографии". Интересующихся могу отослать к стихам моим и к статье "О современном состоянии русского символизма" (журнал "Аполлон" 1910 года). Теперь же возвращусь назад.

От полного незнания и неумения сообщаться с миром со мною случился анекдот, о котором я вспоминаю с удовольствием и благодарностью: как-то в дождливый осенний день (если не ошибаюсь, 1900 года) отправился я со стихами к старинному знакомому нашей семьи, Виктору Петровичу Острогорскому, теперь покойному. Он редактировал тогда "Мир божий". Не говоря, кто меня к нему направил, я с волнением дал ему два маленьких стихотворения, внушенные Сирином, Алконостом и Гамаюном В. Васнецова. Пробежав стихи, он сказал: "Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете бог знает что творится!" – и выпроводил меня со свирепым добродушием. Тогда это было обидно, а теперь вспоминать об этом приятнее, чем обо многих позднейших похвалах.

После этого случая я долго никуда не совался, пока в 1902 году меня не направили к В. Никольскому, редактировавшему тогда вместе с Репиным студенческий сборник. Уже через год после этого я стал печататься "серьезно". Первыми, кто обратил внимание на мои стихи со стороны, были Михаил Сергеевич и Ольга Михайловна Соловьевы (двоюродная сестра моей матери). Первые мои вещи появились в 1903 году в журнале "Новый путь" и, почти одновременно, в альманахе "Северные цветы".

Семнадцать лет моей жизни я прожил в казармах л.-гв. Гренадерского полка (когда мне было девять лет, мать моя вышла во второй раз замуж, за Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух, который служил в полку). Окончив курс в СПб. Введенской (ныне – императора Петра Великого) гимназии, я поступил на юридический факультет Петербургского университета довольно бессознательно, и только перейдя на третий курс, понял, что совершенно чужд юридической науке. В 1901 году, исключительно важном для меня и решившем мою судьбу, я перешел на филологический факультет, курс которого и прошел, сдав государственный экзамен весною 1906 года (по славяно-русскому отделению).

Университет не сыграл в моей жизни особенно важной роли, но высшее образование дало, во всяком случае, некоторую умственную дисциплину и известные навыки, которые очень помогают мне и в историко-литературных, и в собственных моих критических опытах, и даже в художественной работе (материалы для драмы "Роза и Крест"). С годами я оцениваю все более то, что дал мне университет в лице моих уважаемых профессоров – А. И. Соболевского, И. А. Шляпкина, С. Ф. Платонова, А. И. Введенского и Ф. Ф. Зелинского. Если мне удастся собрать книгу моих работ и статей, которые разбросаны в немалом количестве по разным изданиям, но нуждаются в сильной переработке, – долею научности, которая заключена в них, буду я обязан университету.

В сущности, только после окончания "университетского" курса началась моя "самостоятельная" жизнь. Продолжая писать лирические стихотворения, которые все, с 1897 года, можно рассматривать как дневник, я именно в год окончания курса в университете написал свои первые пьесы в драматической форме; главными темами моих статей (кроме чисто литературных) были и остались темы об "интеллигенции и народе", о театре и о русском символизме (не в смысле литературной школы только).

Каждый год моей сознательной жизни резко окрашен для меня своей особенной краской. Из событий, явлений и веяний, особенно сильно повлиявших на меня так или иначе, я должен упомянуть: встречу с Вл. Соловьевым, которого я видел только издали; знакомство с М. С. и О. М. Соловьевыми, 3. Н. и Д. С. Мережковскими и с А. Белым; события 1904 – 1905 года; знакомство с театральной средой, которое началось в театре покойной В. Ф. Комиссаржевской; крайнее падение литературных нравов и начало "фабричной" литературы, связанное с событиями 1905 года; знакомство с творениями покойного Августа Стриндберга (первоначально – через поэта Вл. Пяста); три заграничных путешествия: я был в Италии – северной (Венеция, Равенна, Милан) и средней (Флоренция, Пиза, Перуджия и много других городов и местечек Умбрии), во Франции (на севере Бретани, в Пиренеях – в окрестностях Биаррица; несколько раз жил в Париже), в Бельгии и Голландии; кроме того, мне приводилось почему-то каждые шесть лет моей жизни возвращаться в Bad Nauheim (Hessen-Nassau), с которым у меня связаны особенные воспоминания.

Этой весною (1915 года) мне пришлось бы возвращаться туда в четвертый раз; но в личную и низшую мистику моих поездок в Bad Nauheim вмешалась общая и высшая мистика войны.

Родители Блока разошлись сразу же после рождения буду-щего поэта, и он воспитывался в семье матери, принадлежав-шей к кругу петербургских про-фессорских семей. После окон-чания петербургской гимназии с 1898 по 1901 годы он учился на юридическом факультете Петербургского университета.

Как поэт Блок формиро-вался под влиянием традиций русской классической литера-туры. Писать стихи начал рано. В начале поэтического пути наиболее близким ему оказался мистический романтизм В.А.Жуковского . Певец природы, как называли Жуковского , учил поэта чистоте и возвышен-ности чувств, постижению красоты окружающего мира, соприкосновению с тайной бога, вере в возможность про-никновения за пределы живого.

Ранние стихи Блока составили первую книгу, вышед-шую в 1904 году, - «Стихи о Прекрасной Даме». Это произведение символистское, потому что в нем противо-поставляется скорбное ЗДЕСЬ и прекрасное ТАМ, святость идеалов героя, стремление в край обетованный, решитель-ный разрыв с окружающей жизнью, культ индивидуализма, красоты. Все это важнейшие идейные черты нового искус-ства России того времени. Не удивительно, что Блок сразу же после выхода «Стихов о Прекрасной Даме» занял едва ли не центральное место в рядах символистов.

Поэтический дебют Блока пришелся на годы кануна первой русской революции 1905—1907 гг. Изменилось на-строение литературы этого периода. Отозвался на револю-цию и Блок , проявив присущее ему важное качество ху-дожника — социальную чуткость.

Вторая его книга, «Нечаянная радость», сделала попу-лярным имя поэта уже в широких писательских кругах. В этот сборник вошли стихи 1904-1906 годов и среди них «Незнакомка», «Девушка пела в церковном хоре», «Осен-няя волна». Звуковая магия стихов завораживала слушате-лей. По силе воздействия на читателя в то время Блок был одним из самых значительных поэтов.

Герой Блока становится обитателем шумных город-ских улиц, жадно вглядывающимся в жизнь. А стихотворение «Осенняя волна» стало первым воплощением темы родины, России в творчестве Блока, которой он в дальней-шем посвятит всю жизнь. В стихах появляются некрасов-ские интонации — любовь к родине — любовь-спасение, понимание того, что свою судьбу невозможно представить в отрыве от нее.

1906—1907 годы стали переломными для Блока , это годы переоценки ценностей. Поэт обращается к драма тур-гии, потому что театр — это давняя и через всю жизнь пронесенная привязанность. Когда Блок почувствовал же-лание и необходимость сказать новое слово, жанр театраль-ного действа стал естественной формой. В 1906 году Бло-ком были написаны три лирические драмы — «Незнакомка», «Король на площади», «Балаганчик».

Поражение первой русской революции сказалось не только на судьбе поэтической школы символизма , но и на личной судьбе каждого из его приверженцев. Укрепление в Блоке гражданского негодования и протеста привели его к ослаблению связей с бывшими единомышленниками. В своем дневнике Блок записал: «Никаких символизмов больше: я не мальчик, сам отвечаю за все».Не имея воз-можности организовать издание собственного журнала, Блок активно включается в литературную борьбу; вторая половина 900 годов характеризуется появлением большого числа ею литературоведческих, критических и публицис-тических работ.

После поездки в Италию в 1909 году Блок написал цикл «Итальянские стихи», весной 1914 года — цикл «Кар-мен». В этих стихотворениях Блок остается тончайшим лириком, воспевающим красоту и любовь.

Основной темой своего творчества Блок считает тему Родины. С первых стихотворений о России («Осенняя волна», «Осенняя любовь», «Россия») возникает двуликий образ страны — нищей, богомольной и одновременно вольной, дикой, разбойной. Цикл «На поле Куликовом» (1908) — этапное произведение поэта. Многозначительно примечание автора к этому циклу: «Куликовская битва принадлежит к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди».

Для Блока одной из важнейших проблем в эти годы было единение интеллигенции и народа, и то, что герой его произведений находит свое место среди русских воинов в битве за спасение отечества, говорит о вере автора в возможность такого единства.

Об этом же поэма «Возмездие». Она наполнена отра-жением судьбы России в роковые для нее годы эпохи «безвременья» в конце XIX века.

Октябрьская революция вызывает новый духовный взлет поэта и гражданскую активность, В январе 1918 года создаются поэмы «Двенадцать» и «Скифы», а также публи-цистическая статья «Интеллигенция и революция». Блок считает, что революция ведет к неведомым, но прекрасным целям. Поэма «Двенадцать» революционна не только по духу, но и по своей художественной структуре. «Вихревое», «музыкальное» начало революции выступает в ней то как мелодически-песенное, то как прозаизированное, говор-ное, то в лейтмотивных повторах. В «Двенадцати» кон-трастно противопоставлены сатира на старый мир и траги-ческий и героический апофеоз революционной «бури».

Призвав деятелей культуры участвовать в строительст-ве нового мира, Блок сам работает в Государственной комиссии по изданию классиков русской литературы , слу-жит в репертуарной секции театрального отдела Нарком проса, сотрудничает в возглавляемом Горьким издательстве «Всемирная литература ».

Жизнь в голодном Петербурге, обилие мешающих творчеству заседаний, напряженные отношения в семье и восприятие конца Гражданской войны и начала нэпа как спада «революционной волны» приводят к творческому кризису: после января 1918 года он почти не создает лирических стихотворений. 1920—1921 годы пронизаны на-строениями глубокой депрессии, неразрешимым трагиз-мом мироощущения, переживанием острого разлада с дей-ствительностью.

В апреле 1921 года Блок заболел, в мае его состояние резко ухудшилось, и 7 августа он скончался.

Творчество Блока отличается глубоким единством, ор-ганичностью и напряженным динамизмом развития.

Для лирики Блока неизменно дыхание страсти (его лирика всегда о любви, хотя никогда не бывает только интимной). Стихи наполнены верой в высокую миссию поэта, сознанием сложной противоречивости жизни и др.

Имя Блока воспринималось читателем как символ современности. Его поэтическая искренность, отразив-шаяся и в личности, и в творчестве, воплотила представле-ния целого поколения о предреволюционном десятилетии и о себе.

Что это? я падаю! у меня ноги подкашиваются» , — подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал князь Андрей, — не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!.. »

1. Описание дуба

На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично-растопыренными корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.

"Весна, и любовь, и счастие!" - как будто говорил этот дуб. - И как не надоест вам все один и тот же глупый и бессмысленный обман. Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинокие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они - из спины, из боков; как выросли - так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам".

Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего-то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он все так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.

"Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, - думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, - наша жизнь кончена!" Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно-приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.

III. Описание дуба

"Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны,- подумал князь Андрей. - Да где он",- подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя - ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. "Да это тот самый дуб", - подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна - и все это вдруг вспомнилось ему.

"Нет, жизнь не кончена в 31 год,- вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!"

IV. Танец Наташи

Наташа сбросила себя платок, который был, накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.

Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала,- эта Графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой,- этот дух, откуда взяла она эти приёмы, которые танцы с шалью давно бы должны были вытеснить? Но дух и приёмы были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские, которых и ждал от неё дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который охватил, было, Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошёл, и они уже любовались ею.

Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисия Фёдоровна, которая тотчас подала её необходимый для её дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тётке, и в матери, и во всяком русском человеке.

Часть третья

Близость Наполеона и Александра в 1808-1809 гг. Эта близость дошла до того, что, когда Наполеон напал на Австрию, русский корпус выступил для содействия своему бывшему врагу. Жизнь же людей, далеких от политики, шла своим чередом. Жизнь и занятия князя Андрея Бол­конского в деревне. Он реализует те планы, которые заду­мал, но не довел до ума Пьер: одно имение было переведено в вольные хлебопашцы, в других барщина была заменена оброком. Одну часть времени князь проводил с сыном и от­цом в Лысых Горах, другую — в Богучарове. Поездка князя Андрея в рязанские имения сына. Весна в лесу. В нем было очень жарко, безветренно. Мрачные мысли князя Андрея при виде старого дуба. Это был дуб с обломанными сучьями и корой, заросшей старыми болячками. Он «старым, пре­зрительным уродом стоял между улыбающимися береза­ми» и будто говорил: «Весна, и любовь, и счастье! И как вам не надоест один и тот же глупый и бессмысленный обман! Все одно и то же, и все обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастья». В связи с этим дубом у князя Андрея возникает целый ряд новых мыслей: он приходит к выводу, что «он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая».

Поездка князя Андрея к Ростовым в Отрадное. Эту поезд­ку пришлось сделать потому, что граф Илья Андреевич Ро­стов был уездным предводителем. Встреча с Наташей. Ког­да Болконский въезжал, ему наперерез выбежала толпа де­вушек. Впереди бежала Наташа. Андрею становится больно оттого, что она счастлива своею какою-то отдельной жизнью и ей нет никакого дела до него. В течение всего дня Болкон­ский несколько раз обращает внимание на смеющуюся Ната­шу, не понимая, чему она так рада, о чем она думает? Вечером князь Андрей невольно подслушивает задушевный разговор Наташи с Соней. Наташа, которая не могла заснуть, восхи­щается прелестью ночи, луной, хочет полететь. Соня говорит, что пора спать, Наташа наконец ей поддается. Все это время Болконский, слушая разговор, невольно боится, что Наташа что-нибудь скажет о нем, но ей никакого дела не было до его существования. «В его душе вдруг поднялась такая путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни», что он, не понимая самого себя, тотчас засыпает.

Возвращение князя Андрея домой происходило через ту же рощу, где стоял старый уродливый дуб. Князь Андрей ре­шил отыскать этот дуб, но его не было. Он преобразился, зазе­ленел. «Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недове­рия и горя — ничего не было видно». Прилив радости и бодро­сти у князя Андрея при виде распустившегося старого дуба. Вера Болконского в возможность для себя деятельности, сча­стья, любви и решение осенью ехать в Петербург. «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год!» — решает Болконский для себя. Ему захотелось, чтобы все узнали о нем, не жили так не­зависимо от его жизни, чтобы все жили вместе с ним.

Приезд князя Андрея в Петербург. Эпоха реформ и апо­гей славы Сперанского. В это время те неясные либеральные мечтания, с которыми вступил на престол импера­тор Александр. Сперанский заменил всех по гражданской части, а Аракчеев — по военной. Князь Андрей на прие­ме у Аракчеева. Он передал ему записку о военном уставе, которую тот должен был рассмотреть. Все, кто находился в приемной Аракчеева, имели приниженный и испуганный вид. Позвали князя Андрея. Сперанский сказал, что не одо­бряет устава Болконского. Но при этом Аракчеев зачислил Болконского в члены комитета о воинском уставе. Но без жалования. Князь Андрей говорит, что оно ему и не нужно.

Интересы князя Андрея в Петербурге и увлечение его Сперанским. Болконский возобновляет все старые знаком­ства. Желанный прием Болконского различными кругами высшего петербургского общества. Партия преобразователей радушно его приняла, так как он отпустил крестьян на волю, женский свет принял его как жениха. «О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть». Князь Андрей у графа Кочубея. Его встреча и разговор со Сперанским. Спе­ранский — это человек, у которого были спокойствие и само­уверенность, неловкие и тупые движения, твердый, но вме­сте с тем мягкий взгляд. Он решает завести разговор с Бол­конским. Говорит о том, что знает о князе давно благодаря его отцу и своим поступкам с крестьянами. Князь Андрей не мог не разговаривать со Сперанским, так как его заинтересо­вала личность этого человека. Сперанский приглашает Бол­конского к себе в гости.

Времяпровождение князя Андрея в Петербурге. Он ни­чего не делает, ни о чем не думает, а только говорит и даже одно и то же в один день в разных обществах. Впечатление, произведенное на него Сперанским. Болконскому хотелось «найти в другом идеал его совершенства, к которому он стре­мился», а потому он легко нашел его в Сперанском. И тот льстил ему, говоря «мы», «нам», «нас». Лишь холодный, не пропускающий в душу взгляд смущал Болконского. Харак­теристика Сперанского. Главная его черта — вера в силу и законность ума. Ему было присуще большое презрение к лю­дям. В подтверждение своих мыслей Сперанский мог приве­сти такое большое количество доказательств, что ничего не оставалось, как согласиться с ним. Зачисление князя Андрея членом комиссии составления воинского устава и комиссии составления законов. Его назначают начальником. Он стал работать над составлением отдела «Права лиц».

Пьер во главе петербургского масонства. Он утраива­ет столовые, вербует новых членов, заботится о соединении различных лож и приобретении подлинных актов. Неудо­влетворенность Пьера масонской деятельностью. Он чув­ствовал, что разуверивается в истинности масонства. Ему стало казаться, что масонство основано на одной внешно­сти, русское масонство пошло по ложному пути. Поэтому он предпринимает поездку за границу для посвящения себя в высшие тайны масонства. Там он получает доверие выс­ших лиц, проникает во многие тайны и получает высшее звание. Возращение в Петербург. Торжественное заседание масонской ложи. Речь Пьера и волнение, произведенное ею в ложе. Пьер говорит о том, что мало блюсти таинства масо­нов, надо еще и действовать. Он предлагает план, который весь был основан на том, чтобы воспитывать людей твердых и добродетельных, везде преследовать порок и глупость. Ве­ликий мастер стал возражать Пьеру. Разрыв Пьера с петер­бургскими масонами.

Глава VIII.

Тоска Пьера. В это время Элен присылает ему письмо, где говорит о том, что скучает, что хочет с ним повидаться. Теща же вызывала Пьера для важного разговора. Он чув­ствует, что его оплетают, что в том состоянии, в котором он находится, ничего не может поделать. Поездка в Москву к Иосифу Алексеевичу. Его примирение с женой. Пьер со­вершает этот поступок на основании того, что Иосиф Алек­сеевич напомнил ему, что нельзя отказывать просящему. Он селится в верхних покоях и чувствует себя счастливым чувством обновления.

Кружки высшего петербургского общества. Француз­ский кружок Наполеоновского союза — графа Румянцева и Коленкура. Элен в центре этого кружка. Когда Элен была в Эрфурте, ее заметил сам Наполеон. Ее салон. Посещение салона Элен было дипломом ума. Хотя Пьер прекрасно знал, что Элен глупа, он всегда удивлялся, почему люди не видят этого, и боялся, что обман рано или поздно раскроется. Роль Пьера в салоне жены. Он был тем неуклюжим мужем, ко­торый составлял выгодный фон для своей жены. Пьер на­учился равнодушному тону, небрежности и благосклонно­сти ко всем, которого от него и ждали. Среди прочих гостей в салоне Элен часто бывал Борис Друбецкой. Близость Элен с Борисом Друбецким. Борис общался с Пьером с особенной грустной почтительностью. Отношение же Пьера к Борису было отрицательным. Он сам поражался, какую антипатию испытывает к этому молодому человек, хотя было, когда тот ему нравился.

Дневник Пьера Безухова. Пьер пишет, что счастлив и спокоен духом. Старается преодолеть в себе ненависть к Друбецкому. Он просит Господа помочь избавиться от страстей, которые его преследуют, и обрести добродетель.

Приезд Ростовых в Петербург. За то время, которое Ро­стовы провели в деревне, дела их не поправились, и поэто­му старый граф отправляется с семьей в Петербург искать места. Принадлежность Ростовых к смешанному и неопре­деленному обществу в Петербурге. Они были для москви­чей теми провинциалами, до которых спускались люди, ко­торых не спрашивали, кто они. Успех Берга по службе. Он был ранен в руку, получил за это две награды. Был капита­ном гвардии с орденами, занимал особенный выгодные ме­ста в Петербурге. Берг делает Вере предложение, которое сначала было принято с нелестным для него недоумением. Но потом все решили, что, возможно, это и хорошо. И в се­мье Ростовых воцарилась радость. Объяснение Берга со ста­рым графом о приданом. Граф не знал, сколько у него есть денег, долгов и что он сможет дать Вере. Берг прямо спро­сил графа, что будет дано за Веру. Тот ответил, что вексель в восемьдесят тысяч. Берг просит дать ему на руки чистыми тридцать тысяч, на что граф соглашается.

Наташа в Петербурге. Ей уже шестнадцать. Она давно не видела Бориса и теперь думала, считать ли серьезной ту клятву, которую она дала ему четыре года назад. У Бори­са же теперь было блестящее положение в Петербурге бла­годаря отношениям с Элен, блестящее положение на служ­бе благодаря знакомству с влиятельным лицом. Он собирал­ся жениться на одной из богатых невест Петербурга. При­езд Бориса Друбецкого к Ростовым. Его встреча с Наташей и впечатление, произведенное на него ею. Эта была уже не та Наташа. Увлечение Бориса Наташей. Борис понимает, что интерес к ней не остыл, если не стал еще сильнее, но он не может жениться на Наташе, это крах его карьеры. Бо­рис теперь перестал бывать у Элен и целый дни просиживал у Ростовых. Наташа же по-прежнему была в него влюблена.

Глава XIII.

В спальне графини Ростовой. Ночное посещение Ната­ши и разговор дочери с матерью о Борисе. Мать говорит На­таше, что та совсем вскружила голову Борису, что так нель­зя. Ведь они не могут пожениться. Наташа и сама говорит, что Борис не в ее вкусе, потому что «узкий, серый, свет­лый». Не то, что Пьер, который «темно-синий с красным и четвероугольный». Мысли Наташи о себе. Наташа рассу­ждает, что она мила, умна необыкновенно, хороша и т. д. С такими мыслями она и засыпает. На следующее утро гра­финя переговорила с Борисом, и тот больше не появлялся в доме Ростовых.

Новогодний бал у екатерининского вельможи. На бале должен быть дипломатический корпус. Съезд приглашен­ных. Приготовления к балу Ростовых. Возбужденное состояние Наташи перед поездкой на первый большой бал. Она встала в восемь часов утра и весь день находилась в лихо­радочной тревоге и деятельности. В одиннадцать часов все разместились по каретам и поехали.

Приезд Наташи на бал. То, что ждало Наташу, было прекрасным. Она ничего не видела, ее глаза разбегались, а потому она так естественно себя вела, что только и шло к ней. Впечатление, произведенное Наташей на хозяйку и некоторых гостей. Все смотрели вслед этой девочке, веро­ятно, вспоминая свой первый бал. А хозяин, проводив Ната­шу глазами, сказал: «Charmante!» Перонская называет Ро­стовым значительных лиц, бывших на балу. Пьер и князь Андрей на балу. Пьер направлялся к Наташе, так как обе­щал ее познакомить с кавалерами. Но, не дойдя до нее, он останавливается около красивого брюнета в белом мундире. Это был Болконский, помолодевший и повеселевший. Пе­ронская говорит, что терпеть не может Болконского, хотя все от него без ума, слишком уж много гордости в нем.

Приезд на бал Александра. Вся толпа ринулась посмо­треть на императора. Государь открывает бал. Отчаяние На­таши, что она не танцует между первыми. Никто не пригла­шал Наташу, она чуть ли не плачет. Вальс. Пьер просит Бол­конского пригласить Наташу на танец. Князь Андрей взгля­нул на Наташу, вспомнил ее разговор в Отрадном и пригла­сил на танец. Болконский был одним из лучших танцоров своего времени, Наташа тоже великолепно танцевала. Ожив­ление князя Андрея. Поначалу князь пригласил Наташу лишь потому, что хотел отвлечься от разговоров о политике, с которыми все подходили к нему, но когда он почувствовал Наташу так близко, «вино ее прелести ударило ему в голову, он почувствовал себя ожившим и помолодевшим».

Глава XVII.

Веселое расположение Наташи и ее танцы в течение це­лого вечера. Она танцевала с Борисом, с десятком других кавалеров. Впечатление, произведенное Наташей на кня­зя Андрея. Она была тем, на чем не было отпечатка свет­скости. Он даже загадал, совсем неожиданно для себя, что ежели Наташа подойдет сначала к кузине, а потом к другой даме, то будет его женой. Она подошла к кузине. Мрачное настроение Пьера на балу. Он впервые был оскорблен тем положением, которое занимала Элен в высшем свете.

Глава XVIII.

Настроение князя Андрея после бала. Он думал о том, что в Наташе есть что-то свежее, особенное, не петербург­ское. Рассказ Бицкого о заседании Государственного со­вета. Речь государя на этом заседании была великолепна. Равнодушие князя Андрея к этому заседанию. Более того, теперь это событие представлялось Болконскому ничтож­ным. Он думал, что этот совет не сможет сделать его счаст­ливее и лучше. Болконский на обеде у Сперанского. При входе в залу, где должен был состояться обед, Болконский услышал смех Сперанского. Этот смех сильно поражает его. И вдруг все, что казалось князю Андрею привлекательным и таинственным в Сперанском, стало таким ясным и непри­влекательным. Разочарование князя Андрея в Сперанском и своей деятельности. Сперанский и его желание отдохнуть после рабочего дня казались князю Андрею невеселыми и тяжелыми. Всё в Сперанском теперь кажется Болконско­му неестественным. Болконский постарался быстрее по­кинуть этот обед. Придя домой, он стал вспоминать свою жизнь как что-то новое и удивился, как он мог заниматься так долго праздной работой.

Визит князя Андрея к Ростовым. Все семейство, кото­рое раньше князь Андрей судил так строго, показалось ему составленным из простых и добрых людей. В Наташе Бол­конский чувствовал присутствие того чуждого для него мира, который так дразнил его. Пение Наташи. Во вре­мя пения Болконский чувствует, что к его горлу подсту­пают слезы, а в душе происходит что-то новое и счастли­вое. Мысли Болконского после посещения Ростовых. Ему было радостно и ново на душе, но он еще не знал, что был влюблен в Ростову. Болконский вспоминает слова Пьера, что надо верить в возможность счастья, чтобы быть счаст­ливым, и понимает, что теперь сам верит в него. «Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», — думал князь Андрей.

Берг приглашает Пьера к себе на вечер. Берг с Верою у себя в квартире в ожидании гостей. Приезд Пьера, Бори­са и других гостей. Вечер начат великолепно и был похож на один из тысячи других вечеров, какие бывают в Петер­бурге.

Наташа и князь Андрей на вечере у Бергов. Наблюдение Пьера за ними. Он не может понять, что сделалось с Ната­шей, в ней горел какой-то внутренний свет, который делал ее привлекательной. В лице князя Андрея Пьер увидел молодое выражение. Он решает, что между ними происходит что-то важное. Он испытывает по этому поводу радостное и то же время горькое чувство. Разговор Веры с князем Андреем о чувствах, о Наташе и детской любви между ею и Борисом.

Оживление князя Андрея. Вера сообщила Болконско­му, что до последнего времен Наташе никто особо не нра­вился. Внезапно Болконский оживился и сказал Пьеру, что хочет поговорить с ним. Но, ничего так толком и не сказав, Болконский уходит к Наташе. Берг остался очень доволен приемом.

Глава XXII.

Князь Андрей проводит целый день у Ростовых. Страх в доме Ростовых перед чем-то важным, что должно совер­шиться. Разговор Наташи с матерью о князе Андрее и о своих чувствах. Наташа спрашивает мать, настоящее ли то, что она чувствует к нему, а он к ней? Она понимает, что полюбила Болконского еще тогда, когда увидела его в Отрадном. Раут у Элен. Мрачное настроение Пьера. Он поразил всех своим сосредоточенно-мрачным и рассеянным видом. Ему всё пред­ставляется ничтожным по сравнению с вечностью. Пьера одинаково гнетут его положение и чувства Наташи и Ан­дрея. Князь Андрей сообщает Пьеру о своей любви к Наташе и твердом решении жениться на ней. Пьер радуется счастью своего друга. Болконский говорит, что и не жил до сих пор. Он сомневается, может ли Наташа любить его, ведь он стар для нее. Болконский говорит, что мир теперь для него разде­лен на две части: одна, где она и все счастье, и другая — где ее нет, там уныние и пустота. Пьер с умилением и грустью смотрит на Болконского: чем светлее ему представляется судьба его друга, тем мрачнее своя собственная.

Глава XXIII.

Поездка князя Андрея к отцу за разрешением на же­нитьбу. Старый князь непременным условием своего согла­сия ставит отсрочку женитьбы сына на год. Он не может по­нять, как кто-то решил менять в его жизни что-либо, вно­сить что-то новое, когда жизнь его уже кончилась. Болкон­ский видит, что старый князь надеется, что чувства Андрея к Наташе пройдут за год, или по крайней мере старый князь умрет к этому времени и ничего не увидит. Напрасные ожи­дания Наташи князя Андрея. Три недели Наташа прожда­ла, никуда не ходила, была унылой и праздной. Однажды она проходила мимо большого зеркала, остановилась око­ло него, и к ней вернулось состояние любви к себе и восхи­щения собой. Приезд князя Андрея. Болконский объясня­ет Наташе причину своего отсутствия: он должен был съез­дит!. к отцу. Его предложение Наташе. Болконский говорит графине, что отец его желает, чтобы подождали год. Вол­нение и слезы Наташи. Ее огорчение по поводу отсрочки свадьбы. Князь Андрей говорит Наташе, что помолвка оста­нется в тайне, она свободна, и если она захочет, то через год составит его счастие. Наташа говорит, что сделает все, хотя год — это ужасно много.

Глава XXIV.

Отношения между князем Андреем и Наташей после по­молвки. Болконский каждый день бывал у Ростовых, но вел себя не как жених: говорил Наташе «вы», целовал только руку. Между ними становились простые, близкие отноше­ния. Семейство Ростовых привыкает к Болконскому. Сначала они чувствовали неловкость, но через несколько дней к нему привыкли и продолжали при нем вести привычный образ жизни. Отношения домашних к жениху и невесте. В доме присутствовала та поэтическая скука и молчаливость, какая бывает в присутствии жениха и невесты. Наташа и князь Андрей, оставаясь одни, редко разговаривали о своем буду­щем, чаще они молчали. Наташа была абсолютно счастлива, но мысль о предстоящей разлуке пугала ее. Расставание На­таши с князем Андреем. Болконский просит Наташу о том, что бы ни случилось во время его отъезда, чтобы она всегда обращалась за помощью только к Пьеру, потому что у него зо­лотое сердце. Наташа не плачет в минуту расставания, словно не понимает, что ее ждет. Неделю она остается в состоянии болезни. Но потом неожиданно для всех Наташа очнулась от болезни и стала такой, как прежде, «но только с неизменно нравственною физиономией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни».

Ослабление здоровья и характера старого князя Бол­конского. Все вспышки гнева с новой слой обрушиваются на Марью. Он постоянно ее оскорбляет, но та пытается най­ти в душе силы, чтобы простить отца. Усиление его раздра­жительности против княжны Марьи. Ненадолго приезжает князь Андрей. Он разговаривает с отцом, потом они оба вы­ходят из кабинета недовольные друг другом. О своей люб­ви к Наташе князь Андрей ничего не говорит сестре. Пись­мо княжны Марьи Жюли Карагиной. В этом письме княж­на Марья пишет об изменениях, произошедших с Андреем. Она считает, что он, вероятно, понял, что жизнь для него не кончена. Она не может поверить тому слуху, о котором ей сообщала Жюли: Болконский не может жениться на Росто­вой. Она откровенно признается, что не желает этого.

Глава XXVI.

Получение княжной Марьей от брата письма с изве­щением о помолвке с Ростовой и с просьбой похлопотать перед отцом о сокращении назначенного срока. Все письмо буквально дышит любовью к Наташе и доверием к сестре. Болконский пишет, что только теперь он понял жизнь. Подумав немного, Марья отдает письмо отцу и слышит в ответ, чтобы тот подождал, пока отец умрет, это недолго. Раздражение старого князя против сына и намерение же­ниться на француженке Бурьен. Скрытая мечта и надежда княжны Марьи оставить семью и заботы о мирских делах и сделаться странницей. Она не понимает, почему люди так близоруки, они не видят, что в этой мимолетной жизни нет счастия, за которое все борются. А ведь Христос учил, что эта жизнь — лишь испытание. Княжна Марья уверяется в своем намерении идти странствовать. Но потом, когда она смотрела на отца и племянника, она поняла, что любит их сильнее Бога и оставить не сможет.

На этой странице искали:

• война и мир 2 том 3 часть
• краткое содержание война и мир 2 том 3 часть
• Краткое содержание Том I Часть третья «Война и мир» Толстой
• краткое содержание война и мир 2 том 3 часть по главам
• война и мир том