Сборник идеальных эссе по обществознанию.


Посвящаю Константину Петровичу Пятницкому

М. Горький


Действующие лица:
Михаил Иванов Костылев , 54 лет, содержатель ночлежки. Василиса Карповна , его жена, 26 лет. Наташа , ее сестра, 20 лет. Медведев , их дядя, полицейский, 50 лет. Васька Пепел , 28 лет. Клещ Андрей Митрич , слесарь, 40 лет. Анна , его жена, 30 лет. Настя , девица, 24 лет. Квашня , торговка пельменями, под 40 лет. Бубнов , картузник, 45 лет. Барон , 33 лет.

Сатин Актер

приблизительно одного возраста: лет под 40.

Лука , странник, 60 лет. Алешка , сапожник, 20 лет.

Кривой зоб Татарин

крючники

Несколько босяков без имен и речей .

Действие первое

Подвал, похожий на пещеру. Потолок — тяжелые, каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой. Свет — от зрителя и, сверху вниз, — из квадратного окна с правой стороны. Правый угол занят отгороженной тонкими переборками комнатой Пепла, около двери в эту комнату — нары Бубнова. В левом углу — большая русская печь; в левой — каменной — стене — дверь в кухню, где живут Квашня, Барон, Настя. Между печью и дверью у стены — широкая кровать, закрытая грязным ситцевым пологом. Везде по стенам — нары. На переднем плане у левой стены — обрубок дерева с тисками и маленькой наковальней, прикрепленными к нему, и другой, пониже первого. На последнем, перед наковальней, сидит Клещ, примеривая ключи к старым замкам. У ног его — две большие связки разных ключей, надетых на кольца из проволоки, исковерканный самовар из жести, молоток, подпилки. Посредине ночлежки — большой стол, две скамьи, табурет, все — некрашеное и грязное. За столом, у самовара, Квашня хозяйничает, Барон жует черный хлеб и Настя , на табурете, читает, облокотясь на стол, растрепанную книжку. На постели, закрытая пологом, кашляет Анна . Бубнов , сидя на нарах, примеряет на болванке для шапок, зажатой в коленях, старые, распоротые брюки, соображая, как нужно кроить. Около него — изодранная картонка из-под шляпы — для козырьков, куски клеенки, тряпье. Сатин только что проснулся, лежит на нарах и — рычит. На печке, невидимый, возится и кашляет Актер .

Начало весны. Утро.

Барон . Дальше! Квашня . Не-ет, говорю, милый, с этим ты от меня поди прочь. Я, говорю, это испытала... и теперь уж — ни за сто печеных раков — под венец не пойду! Бубнов (Сатину). Ты чего хрюкаешь?

Сатин рычит.

Квашня . Чтобы я, — говорю, — свободная женщина, сама себе хозяйка, да кому-нибудь в паспорт вписалась, чтобы я мужчине в крепость себя отдала — нет! Да будь он хоть принц американский, — не подумаю замуж за него идти. Клещ . Врешь! Квашня . Чего-о? Клещ . Врешь! Обвенчаешься с Абрамкой... Барон (выхватив у Насти книжку, читает название). «Роковая любовь»... (Хохочет.) Настя (протягивая руку). Дай... отдай! Ну... не балуй!

Барон смотрит на нее, помахивая книжкой в воздухе.

Квашня (Клещу). Козел ты рыжий! Туда же — врешь! Да как ты смеешь говорить мне такое дерзкое слово? Барон (ударяя книгой по голове Настю). Дура ты, Настька... Настя (отнимает книгу). Дай... Клещ . Велика барыня!.. А с Абрамкой ты обвенчаешься... только того и ждешь... Квашня . Конечно! Еще бы... как же! Ты вон заездил жену-то до полусмерти... Клещ . Молчать, старая собака! Не твое это дело... Квашня . А-а! Не терпишь правды! Барон . Началось! Настька — ты где? Настя (не поднимая головы). А?.. Уйди! Анна (высовывая голову из-за полога). Начался день! Бога ради... не кричите... не ругайтесь вы! Клещ . Заныла! Анна . Каждый божий день... дайте хоть умереть спокойно! Бубнов . Шум — смерти не помеха... Квашня (подходя к Анне). И как ты, мать моя, с таким злыднем жила? Анна . Оставь... отстань... Квашня . Ну-ну! Эх ты... терпеливица!.. Что, не легче в груди-то? Барон . Квашня! На базар пора... Квашня . Идем, сейчас! (Анне.) Хочешь, пельмешков горяченьких дам? Анна . Не надо... спасибо! Зачем мне есть? Квашня . А ты — поешь. Горячее — мягчит. Я тебе в чашку отложу и оставлю... захочешь когда, и покушай! Идем, барин... (Клещу.) У, нечистый дух... (Уходит в кухню.) Анна (кашляя). Господи... Барон (тихонько толкает Настю в затылок). Брось... дуреха! Настя (бормочет). Убирайся... я тебе не мешаю.

Барон, насвистывая, уходит за Квашней.

Сатин (приподнимаясь на нарах). Кто это бил меня вчера? Бубнов . А тебе не все равно?.. Сатин . Положим, так... А за что били? Бубнов . В карты играл? Сатин . Играл... Бубнов . За это и били... Сатин . М-мерзавцы... Актер (высовывая голову с печи). Однажды тебя совсем убьют... до смерти... Сатин . А ты — болван. Актер . Почему? Сатин . Потому что — дважды убить нельзя. Актер (помолчав). Не понимаю... почему — нельзя? Клещ . А ты слезай с печи-то да убирай квартиру... чего нежишься? Актер . Это дело не твое... Клещ . А вот Василиса придет — она тебе покажет, чье дело... Актер . К черту Василису! Сегодня баронова очередь убираться... Барон! Барон (выходя из кухни). Мне некогда убираться... я на базар иду с Квашней. Актер . Это меня не касается... иди хоть на каторгу... а пол мести твоя очередь... я за других не стану работать... Барон . Ну, черт с тобой! Настёнка подметет... Эй, ты, роковая любовь! Очнись! (Отнимает книгу у Насти.) Настя (вставая). Что тебе нужно? Дай сюда! Озорник! А еще — барин... Барон (отдавая книгу). Настя! Подмети пол за меня — ладно? Настя (уходя в кухню). Очень нужно... как же! Квашня (в двери из кухни — Барону). А ты — иди! Уберутся без тебя... Актер! тебя просят, — ты и сделай... не переломишься, чай! Актер . Ну... всегда я... не понимаю... Барон (выносит из кухни на коромысле корзины. В них — корчаги, покрытые тряпками). Сегодня что-то тяжело... Сатин . Стоило тебе родиться бароном... Квашня (Актеру). Ты смотри же, — подмети! (Выходит в сени, пропустив вперед себя Барона.) Актер (слезая с печи). Мне вредно дышать пылью. (С гордостью.) Мой организм отравлен алкоголем... (Задумывается, сидя на нарах.) Сатин . Организм... органон... Анна . Андрей Митрич... Клещ . Что еще? Анна . Там пельмени мне оставила Квашня... возьми поешь. Клещ (подходя к ней). А ты — не будешь? Анна . Не хочу... На что мне есть? Ты — работник... тебе — надо... Клещ . Боишься? Не бойся... может, еще... Анна . Иди, кушай! Тяжело мне... видно, скоро уж... Клещ (отходя). Ничего... может — встанешь... бывает! (Уходит в кухню.) Актер (громко, как бы вдруг проснувшись). Вчера, в лечебнице, доктор сказал мне: ваш, говорит, организм — совершенно отравлен алкоголем... Сатин (улыбаясь). Органон... Актер (настойчиво). Не органон, а ор-га-ни-зм... Сатин . Сикамбр... Актер (машет на него рукой). Э, вздор! Я говорю — серьезно... да. Если организм — отравлен... значит, — мне вредно мести пол... дышать пылью... Сатин . Макробиотика... ха! Бубнов . Ты чего бормочешь? Сатин . Слова... А то еще есть — транс-сцедентальный... Бубнов . Это что? Сатин . Не знаю... забыл... Бубнов . А к чему говоришь? Сатин . Так... Надоели мне, брат, все человеческие слова... все наши слова — надоели! Каждое из них слышал я... наверное, тысячу раз... Актер . В драме «Гамлет» говорится: «Слова, слова, слова!» Хорошая вещь... Я играл в ней могильщика... Клещ (выходя из кухни). Ты с метлой играть скоро будешь? Актер . Не твое дело... (Ударяет себя в грудь рукой.) «Офелия! О... помяни меня в твоих молитвах!..»

За сценой, где-то далеко, — глухой шум, крики, свисток полицейского. Клещ садится за работу и скрипит подпилком.

Сатин . Люблю непонятные, редкие слова... Когда я был мальчишкой... служил на телеграфе... я много читал книг... Бубнов . А ты был и телеграфистом? Сатин . Был... (Усмехаясь.) Есть очень хорошие книги... и множество любопытных слов... Я был образованным человеком... знаешь? Бубнов . Слыхал... сто раз! Ну и был... эка важность!.. Я вот — скорняк был... свое заведение имел... Руки у меня были такие желтые — от краски: меха подкрашивал я, — такие, брат, руки были желтые — по локоть! Я уж думал, что до самой смерти не отмою... так с желтыми руками и помру... А теперь вот они, руки... просто грязные... да! Сатин . Ну и что же? Бубнов . И больше ничего... Сатин . Ты это к чему? Бубнов . Так... для соображения... Выходит — снаружи как себя ни раскрашивай, все сотрется... все сотрется, да! Сатин . А... кости у меня болят! Актер (сидит, обняв руками колени). Образование — чепуха, главное — талант. Я знал артиста... он читал роли по складам, но мог играть героев так, что... театр трещал и шатался от восторга публики... Сатин . Бубнов, дай пятачок! Бубнов . У меня всего две копейки... Актер . Я говорю — талант, вот что нужно герою. А талант — это вера в себя, в свою силу... Сатин . Дай мне пятак, и я поверю, что ты талант, герой, крокодил, частный пристав... Клещ, дай пятак! Клещ . Пошел к черту! Много вас тут... Сатин . Чего ты ругаешься? Ведь у тебя нет ни гроша, я знаю... Анна . Андрей Митрич... Душно мне... трудно... Клещ . Что же я сделаю? Бубнов . Дверь в сени отвори... Клещ . Ладно! Ты сидишь на нарах, а я — на полу... пусти меня на свое место, да и отворяй... а я и без того простужен... Бубнов (спокойно). Мне отворять не надо... твоя жена просит... Клещ (угрюмо). Мало ли кто чего попросил бы... Сатин . Гудит у меня голова... эх! И зачем люди бьют друг друга по башкам? Бубнов . Они не только по башкам, а и по всему прочему телу. (Встает.) Пойти, ниток купить... А хозяев наших чего-то долго не видать сегодня... словно издохли. (Уходит.)

Анна кашляет. Сатин, закинув руки под голову, лежит неподвижно.

Актер (тоскливо осмотревшись вокруг, подходит к Анне). Что? Плохо? Анна . Душно. Актер . Хочешь — в сени выведу? Ну, вставай. (Помогает женщине подняться, накидывает ей на плечи какую-то рухлядь и, поддерживая, ведет в сени.) Ну-ну... твердо! Я — сам больной... отравлен алкоголем... Костылев (в дверях). На прогулку? Ах, и хороша парочка, баран да ярочка... Актер . А ты — посторонись... видишь — больные идут?.. Костылев . Проходи, изволь... (Напевая под нос что-то божественное, подозрительно осматривает ночлежку и склоняет голову налево, как бы прислушиваясь к чему-то в комнате Пепла.)

Клещ ожесточенно звякает ключами и скрипит подпилком, исподлобья следя за хозяином.

Скрипишь?

Клещ . Чего? Костылев . Скрипишь, говорю?

А-а... того... что бишь я хотел спросить? (Быстро и негромко.) Жена не была здесь?

Клещ . Не видал... Костылев (осторожно подвигаясь к двери в комнату Пепла). Сколько ты у меня за два-то рубля в месяц места занимаешь! Кровать... сам сидишь... н-да! На пять целковых места, ей-богу! Надо будет накинуть на тебя полтинничек... Клещ . Ты петлю на меня накинь да задави... Издохнешь скоро, а все о полтинниках думаешь... Костылев . Зачем тебя давить? Кому от этого польза? Господь с тобой, живи, знай, в свое удовольствие... А я на тебя полтинку накину, — маслица в лампаду куплю... и будет перед святой иконой жертва моя гореть... И за меня жертва пойдет, в воздаяние грехов моих, и за тебя тоже. Ведь сам ты о грехах своих не думаешь... ну вот... Эх, Андрюшка, злой ты человек! Жена твоя зачахла от твоего злодейства... никто тебя не любит, не уважает... работа твоя скрипучая, беспокойная для всех... Клещ (кричит). Ты что меня... травить пришел?

Сатин громко рычит.

Костылев (вздрогнув). Эк ты, батюшка... Актер (входит). Усадил бабу в сенях, закутал... Костылев . Экой ты добрый, брат! Хорошо это... это зачтется все тебе... Актер . Когда? Костылев . На том свете, братик... там все, всякое деяние наше усчитывают... Актер . А ты бы вот здесь наградил меня за доброту... Костылев . Это как же я могу? Актер . Скости половину долга... Костылев . Хе-хе! Ты все шутишь, милачок, все играешь... Разве доброту сердца с деньгами можно равнять? Доброта — она превыше всех благ. А долг твой мне — это так и есть долг! Значит, должен ты его мне возместить... Доброта твоя мне, старцу, безвозмездно должна быть оказана... Актер . Шельма ты, старец... (Уходит в кухню.)

Клещ встает и уходит в сени.

Костылев (Сатину). Скрипун-то? Убежал, хе-хе! Не любит он меня... Сатин . Кто тебя — кроме черта — любит... Костылев (посмеиваясь). Экой ты ругатель! А я вас всех люблю... я понимаю, братия вы моя несчастная, никудышная, пропащая... (Вдруг, быстро.) А... Васька — дома? Сатин . Погляди... Костылев (подходит к двери и стучит). Вася!

Актер появляется в двери из кухни. Он что-то жует.

Пепел . Кто это? Костылев . Это я... я, Вася. Пепел . Что надо? Костылев (отодвигаясь). Отвори... Сатин (не глядя на Костылева). Он отворит, а она — там...

Актер фыркает.

Костылев (беспокойно, негромко). А? Кто — там? Ты... что? Сатин . Чего? Ты — мне говоришь? Костылев . Ты что сказал? Сатин . Это я так... про себя... Костылев . Смотри, брат! Шути в меру... да! (Сильно стучит в дверь.) Василий!.. Пепел (отворяя дверь). Ну? Чего беспокоишь? Костылев (заглядывая в комнату). Я... видишь — ты... Пепел . Деньги принес? Костылев . Дело у меня к тебе... Пепел . Деньги — принес? Костылев . Какие? Погоди... Пепел . Деньги, семь рублей, за часы — ну? Костылев . Какие часы, Вася?.. Ах, ты... Пепел . Ну, ты гляди! Вчера, при свидетелях, я тебе продал часы за десять рублей... три — получил, семь — подай! Чего глазами хлопаешь? Шляется тут, беспокоит людей... а дела своего не знает... Костылев . Ш-ш! Не сердись, Вася... Часы, — они... Сатин . Краденые... Костылев (строго). Я краденого не принимаю... как ты можешь... Пепел (берет его за плечо). Ты — зачем меня встревожил? Чего тебе надо? Костылев . Да... мне — ничего... я уйду... если ты такой... Пепел . Ступай, принеси деньги! Костылев (уходит.) Экие грубые люди! Ай-яй... Актер . Комедия! Сатин . Хорошо! Это я люблю... Пепел . Чего он тут? Сатин (смеясь). Не понимаешь? Жену ищет... и чего ты не пришибешь его, Василий?! Пепел . Стану я из-за такой дряни жизнь себе портить... Сатин . А ты — умненько. Потом — женись на Василисе... хозяином нашим будешь... Пепел . Велика радость! Вы не токмо все мое хозяйство, а и меня, по доброте моей, в кабаке пропьете... (Садится на нары.) Старый черт... разбудил... А я — сон хороший видел: будто ловлю я рыбу, и попал мне — огромаднейший лещ! Такой лещ, — только во сне эдакие и бывают... И вот я его вожу на удочке и боюсь, — лёса оборвется! И приготовил сачок... вот, думаю, сейчас... Сатин . Это не лещ, а Василиса была... Актер . Василису он давно поймал... Пепел (сердито). Подите вы к чертям... да и с ней вместе! Клещ (входит из сеней). Холодище... собачий... Актер . Ты что же Анну не привел? Замерзнет... Клещ . Ее Наташка в кухню увела к себе... Актер . Старик — выгонит... Клещ (садясь работать). Ну... Наташка приведет... Сатин . Василий! Дай пятак... Актер (Сатину). Эх ты... пятак! Вася! Дай нам двугривенный... Пепел . Надо скорее дать... пока рубля не просите... на! Сатин . Гиблартарр! Нет на свете людей лучше воров! Клещ (угрюмо). Им легко деньги достаются... Они — не работают... Сатин . Многим деньги легко достаются, да немногие легко с ними расстаются... Работа? Сделай так, чтоб работа была мне приятна — я, может быть, буду работать... да! Может быть! Когда труд — удовольствие, жизнь — хороша! Когда труд — обязанность, жизнь — рабство! (Актеру.) Ты, Сарданапал! Идем... Актер . Идем, Навухудоноссор! Напьюсь — как... сорок тысяч пьяниц... Пепел (зевая). Что, как жена твоя? Клещ . Видно, скоро уж... Пепел . Смотрю я на тебя, — зря ты скрипишь. Клещ . А что делать? Пепел . Ничего... Клещ . А как есть буду? Пепел . Живут же люди... Клещ . Эти? Какие они люди? Рвань, золотая рота... люди! Я — рабочий человек... мне глядеть на них стыдно... я с малых лет работаю... Ты думаешь, я не вырвусь отсюда? Вылезу... кожу сдеру, а вылезу... Вот, погоди... умрет жена... Я здесь полгода прожил... а все равно как шесть лет... Пепел . Никто здесь тебя не хуже... напрасно ты говоришь... Клещ . Не хуже! Живут без чести, без совести... Пепел (равнодушно). А куда они — честь, совесть? На ноги, вместо сапогов, не наденешь ни чести, ни совести... Честь-совесть тем нужна, у кого власть да сила есть... Бубнов (входит). У-у... озяб! Пепел . Бубнов! У тебя совесть есть? Бубнов . Чего-о? Совесть? Пепел . Ну да! Бубнов . На что совесть? Я — не богатый... Пепел . Вот и я то же говорю: честь-совесть богатым нужна, да! А Клещ ругает нас: нет, говорит, у нас совести... Бубнов . А он что — занять хотел? Пепел . У него — своей много... Бубнов . Значит, продает? Ну, здесь этого никто не купит. Вот картонки ломаные я бы купил... да и то в долг... Пепел (поучительно). Дурак ты, Андрюшка! Ты бы, насчет совести, Сатина послушал... а то — Барона... Клещ. Не о чем мне с ними говорить... Пепел . Они — поумнее тебя будут... хоть и пьяницы... Бубнов . А кто пьян да умен — два угодья в нем... Пепел . Сатин говорит: всякий человек хочет, чтобы сосед его совесть имел, да никому, видишь, не выгодно иметь-то ее. И это — верно...

Наташа входит. За нею — Лука с палкой в руке, с котомкой за плечами, котелком и чайником у пояса.

Лука . Доброго здоровья, народ честной! Пепел (приглаживая усы). А-а, Наташа! Бубнов (Луке). Был честной, да позапрошлой весной... Наташа . Вот — новый постоялец... Лука . Мне — все равно! Я и жуликов уважаю, по-моему, ни одна блоха — не плоха: все — черненькие, все — прыгают... так-то. Где тут, милая, приспособиться мне? Наташа (указывая на дверь в кухню). Туда, иди, дедушка... Лука . Спасибо, девушка! Туда так туда... Старику — где тепло, там и родина... Пепел . Какого занятного старичишку-то привели вы, Наташа... Наташа . Поинтереснее вас... Андрей! Жена твоя в кухне у нас... ты, погодя, приди за ней. Клещ . Ладно... приду... Наташа . Ты бы, чай, теперь поласковее с ней обращался... ведь уж недолго... Клещ . Знаю... Наташа . Знаешь... Мало знать, ты — понимай. Ведь умирать-то страшно... Пепел . А я вот — не боюсь... Наташа . Как же!.. Храбрость... Бубнов (свистнув). А нитки-то гнилые... Пепел . Право, не боюсь! Хоть сейчас — смерть приму! Возьмите вы нож, ударьте против сердца... умру — не охну! Даже — с радостью, потому что — от чистой руки... Наташа (уходит). Ну, вы другим уж зубы-то заговаривайте. Бубнов (протяжно). А ниточки-то гнилые... Наташа (у двери в сени). Не забудь, Андрей, про жену... Клещ . Ладно... Пепел . Славная девка! Бубнов . Девица — ничего... Пепел . Чего она со мной... так? Отвергает... Все равно ведь — пропадет здесь... Бубнов . Через тебя пропадет... Пепел . Зачем — через меня? Я ее — жалею... Бубнов . Как волк овцу... Пепел . Врешь ты! Я очень... жалею ее... Плохо ей тут жить... я вижу... Клещ . Погоди, вот Василиса увидит тебя в разговоре с ней... Бубнов . Василиса? Н-да, она своего даром не отдаст... баба — лютая... Пепел (ложится на нары). Подите вы к чертям оба... пророки! Клещ . Увидишь... погоди!.. Лука (в кухне, напевает). Середь но-очи... пу-уть-дорогу не-е видать... Клещ (уходя в сени). Ишь воет... тоже... Пепел . А скушно... чего это скушно мне бывает? Живешь-живешь — все хорошо! И вдруг — точно озябнешь: сделается скушно... Бубнов . Скушно? М-м... Пепел . Ей-ей! Лука (поет). Эх, и не вида-ать пути-и... Пепел . Старик! Эй! Лука (выглядывая из двери). Это я? Пепел . Ты. Не пой. Лука (выходит). Не любишь? Пепел . Когда хорошо поют — люблю... Лука . А я, значит, не хорошо? Пепел . Стало быть... Лука . Ишь ты! А я думал — хорошо пою. Вот всегда так выходит: человек-то думает про себя — хорошо я делаю! Хвать — а люди недовольны... Пепел (смеясь). Вот! Верно... Бубнов . Говоришь — скушно, а сам хохочешь. Пепел . А тебе что? Ворон... Лука . Это кому — скушно? Пепел . Мне вот...

Барон входит.

Лука . Ишь ты! А там, в кухне, девица сидит, книгу читает и — плачет! Право! Слезы текут... Я ей говорю: милая, ты чего это, а? А она — жалко! Кого, говорю, жалко? А вот, говорит, в книжке... Вот чем человек занимается, а? Тоже, видно, со скуки... Барон . Это — дура... Пепел . Барон! Чай пил? Барон . Пил... дальше! Пепел . Хочешь — полбутылки поставлю? Барон . Разумеется... дальше! Пепел . Становись на четвереньки, лай собакой! Барон . Дурак! Ты что — купец? Или — пьян? Пепел . Ну, полай! Мне забавно будет... Ты барин... было у тебя время, когда ты нашего брата за человека не считал... и все такое... Барон . Ну, дальше! Пепел . Чего же? А теперь вот я тебя заставлю лаять собакой — ты и будешь... ведь будешь? Барон . Ну, буду! Болван! Какое тебе от этого может быть удовольствие, если я сам знаю, что стал чуть ли не хуже тебя? Ты бы меня тогда заставлял на четвереньках ходить, когда я был неровня тебе... Бубнов . Верно! Лука . И я скажу — хорошо!.. Бубнов . Что было — было, а остались — одни пустяки... Здесь господ нету... все слиняло, один голый человек остался... Лука . Все, значит, равны... А ты, милый, бароном был? Барон . Это что еще? Ты кто, кикимора? Лука (смеется). Графа видал я и князя видал... а барона — первый раз встречаю, да и то испорченного... Пепел (хохочет). Барон! А ты меня сконфузил... Барон . Пора быть умнее, Василий... Лука . Эхе-хе! Погляжу я на вас, братцы, — житье ваше — о-ой!.. Бубнов . Такое житье, что как поутру встал, так и за вытье... Барон . Жили и лучше... да! Я... бывало... проснусь утром и, лежа в постели, кофе пью... кофе! — со сливками... да! Лука . А всё — люди! Как ни притворяйся, как ни вихляйся, а человеком родился, человеком и помрешь... И всё, гляжу я, умнее люди становятся, всё занятнее... и хоть живут — всё хуже, а хотят — всё лучше... упрямые! Барон . Ты, старик, кто такой?.. Откуда ты явился? Лука . Я-то? Барон . Странник? Лука . Все мы на земле странники... Говорят, — слыхал я, — что и земля-то наша в небе странница. Барон (строго). Это так, ну, а — паспорт имеешь? Лука (не сразу). А ты кто, — сыщик? Пепел (радостно). Ловко, старик! Что, Бароша, и тебе попало? Бубнов . Н-да, получил барин... Барон (сконфуженный). Ну, чего там? Я ведь... шучу, старик! У меня, брат, у самого бумаг нет... Бубнов. Врешь! Барон . То есть... я имею бумаги... но — они никуда не годятся. Лука . Они, бумажки-то, все такие... все никуда не годятся. Пепел . Барон! Идем в трактир... Барон . Готов! Ну, прощай, старик... шельма ты! Лука . Всяко бывает, милый... Пепел (у двери в сени). Ну, идем, что ли! (Уходит.)

Барон быстро идет за ним.

Лука . В самом деле, человек-то бароном был? Бубнов . Кто его знает? Барин, это верно... Он и теперь — нет-нет да вдруг и покажет барина из себя. Не отвык, видно, еще. Лука . Оно, пожалуй, барство-то — как оспа... и выздоровеет человек, а знаки-то остаются... Бубнов . Он ничего все-таки... Только так иногда брыкнется... вроде как насчет твоего паспорта... Алешка (входит выпивши, с гармонией в руках. Свистит). Эй, жители! Бубнов . Чего орешь? Алешка . Извините... простите! Я человек вежливый... Бубнов. Опять загулял? Алешка . Сколько угодно! Сейчас из участка помощник пристава Медякин выгнал и говорит: чтобы, говорит, на улице тобой и не пахло... ни-ни! Я — человек с характером... А хозяин на меня фыркает... А что такое — хозяин? Ф-фе! Недоразумение одно... Пьяница он, хозяин-то... А я такой человек, что... ничего не желаю! Ничего не хочу и — шабаш! На, возьми меня за рубль за двадцать! А я — ничего не хочу.

Настя выходит из кухни.

Давай мне миллион — н-не хочу! И чтобы мной, хорошим человеком, командовал товарищ мой... пьяница, — не желаю! Не хочу!

Настя, стоя у двери, качает головой, глядя на Алешку.

Лука (добродушно). Эх, парень, запутался ты... Бубнов . Дурость человеческая... Алешка (ложится на пол). На, ешь меня! А я — ничего не хочу! Я — отчаянный человек! Объясните мне — кого я хуже? Почему я хуже прочих? Вот! Медякин говорит: на улицу не ходи — морду побью! А я — пойду... пойду лягу середь улицы — дави меня! Я — ничего не желаю!.. Настя . Несчастный!.. молоденький еще, а уж... так ломается... Алешка (увидав ее, встает на колени). Барышня! Мамзель! Парле франсе... прейскурант! Загулял я... Настя (громко шепчет). Василиса! Василиса (быстро отворяя дверь, Алешке). Ты опять здесь? Алешка . Здравствуйте... пожалуйте... Василиса . Я тебе, щенку, сказала, чтобы духа твоего не было здесь... а ты опять пришел? Алешка . Василиса Карповна... хошь я тебе... похоронный марш сыграю? Василиса (толкает его в плечо). Вон! Алешка (подвигаясь к двери). Постой... так нельзя! Похоронный марш... недавно выучил! Свежая музыка... погоди! так нельзя! Василиса . Я тебе покажу — нельзя... я всю улицу натравлю на тебя... язычник ты проклятый... молод ты лаять про меня... Алешка (выбегая). Ну, я уйду... Василиса (Бубнову). Чтобы ноги его здесь не было! Слышишь? Бубнов . Я тут не сторож тебе... Василиса . А мне дела нет, кто ты таков! Из милости живешь — не забудь! Сколько должен мне? Бубнов (спокойно). Не считал... Василиса . Смотри — я посчитаю! Алешка (отворив дверь, кричит). Василиса Карповна! А я тебя не боюсь... н-не боюсь! (Прячется.)

Лука смеется.

Василиса . Ты кто такой?.. Лука . Проходящий... странствующий... Василиса . Ночуешь или жить? Лука . Погляжу там... Василиса . Пачпорт! Лука . Можно... Василиса . Давай! Лука . Я тебе принесу... на квартиру тебе приволоку его... Василиса . Прохожий... тоже! Говорил бы — проходимец... всё ближе к правде-то... Лука (вздохнув). Ах, и неласкова ты, мать...

Василиса идет к двери в комнату Пепла.

Алешка (выглядывая из кухни, шепчет). Ушла? а? Василиса (оборачивается к нему). Ты еще здесь?

Алешка, скрываясь, свистит. Настя и Лука смеются.

Бубнов (Василисе). Нет его... Василиса . Кого? Бубнов . Васьки... Василиса . Я тебя спрашивала про него? Бубнов . Вижу я... заглядываешь ты везде... Василиса . Я за порядком гляжу — понял? Это почему у вас до сей поры не метено? Я сколько раз приказывала, чтобы чисто было? Бубнов . Актеру мести... Василиса . Мне дела нет — кому! А вот если санитары придут да штраф наложат, я тогда... всех вас — вон! Бубнов (спокойно). А чем жить будешь? Василиса . Чтобы соринки не было! (Идет в кухню. Насте.) Ты чего тут торчишь? Что рожа-то вспухла? Чего стоишь пнем? Мети пол! Наталью... видела? Была она тут? Настя . Не знаю... не видела... Василиса . Бубнов! Сестра была здесь? Бубнов . А... вот его привела она... Василиса . Этот... дома был? Бубнов . Василий? Был... С Клещом она тут говорила, Наталья-то... Василиса . Я тебя не спрашиваю — с кем! Грязь везде... грязища! Эх вы... свиньи! Чтобы было чисто... слышите! (Быстро уходит.) Бубнов . Сколько в ней зверства, в бабе этой! Лука . Сурьезная бабочка... Настя . Озвереешь в такой жизни... Привяжи всякого живого человека к такому мужу, как ее... Бубнов . Ну, она не очень крепко привязана... Лука . Всегда она так... разрывается? Бубнов . Всегда... К любовнику, видишь, пришла, а его нет... Лука . Обидно, значит, стало. Охо-хо! Сколько это разного народа на земле распоряжается... и всякими страхами друг дружку стращает, а все порядка нет в жизни... и чистоты нет... Бубнов . Все хотят порядка, да разума нехватка. Однако же надо подмести... Настя!.. Ты бы занялась... Настя . Ну да, как же! Горничная я вам тут... (Помолчав.) Напьюсь вот я сегодня... так напьюсь! Бубнов . И то — дело... Лука . С чего же это ты, девица, пить хочешь? Давеча ты плакала, теперь вот говоришь — напьюсь! Настя (вызывающе). А напьюсь — опять плакать буду... вот и все! Бубнов . Не много... Лука . Да от какой причины, скажи? Ведь так, без причины, и прыщ не вскочит...

Настя молчит, качая головой.

Так... Эхе-хе... господа люди! И что с вами будет?.. Ну-ка хоть я помету здесь. Где у вас метла?

Бубнов . За дверью, в сенях...

Лука идет в сени.

Настёнка!

Настя . А? Бубнов . Чего Василиса на Алешку бросилась? Настя . Он про нее говорил, что надоела она Ваське и что Васька бросить ее хочет... а Наташу взять себе... Уйду я отсюда... на другую квартиру. Бубнов . Чего? Куда? Настя . Надоело мне... Лишняя я здесь... Бубнов (спокойно). Ты везде лишняя... да и все люди на земле — лишние...

Настя качает головой. Встает, тихо уходит в сени. Медведев входит. За ним — Лука с метлой.

Медведев . Как будто я тебя не знаю... Лука . А остальных людей — всех знаешь? Медведев . В своем участке я должен всех знать... а тебя вот — не знаю... Лука . Это оттого, дядя, что земля-то не вся в твоем участке поместилась... осталось маленько и опричь его... (Уходит в кухню.) Медведев (подходя к Бубнову). Правильно, участок у меня невелик... хоть хуже всякого большого... Сейчас, перед тем как с дежурства смениться, сапожника Алешку в часть отвез... Лег, понимаешь, среди улицы, играет на гармонии и орет: ничего не хочу, ничего не желаю! Лошади тут ездят и вообще — движение... могут раздавить колесами и прочее... Буйный парнишка... Ну, сейчас я его и... представил. Очень любит беспорядок... Бубнов . Вечером в шашки играть придешь? Медведев . Приду. М-да... А что... Васька? Бубнов . Ничего... все так же... Медведев . Значит... живет? Бубнов . Что ему не жить? Ему можно жить... Медведев (сомневаясь). Можно?

Лука выходит в сени с ведром в руке.

М-да... тут — разговор идет... насчет Васьки... ты не слыхал?

Бубнов . Я разные разговоры слышу... Медведев . Насчет Василисы, будто... не замечал? Бубнов . Чего? Медведев . Так... вообще... Ты, может, знаешь, да врешь? Ведь все знают... (Строго.) Врать нельзя, брат... Бубнов . Зачем мне врать! Медведев . То-то! Ах, псы! Разговаривают: Васька с Василисой... дескать... а мне что? Я ей не отец, я — дядя... Зачем надо мной смеяться?..

Входит Квашня .

Какой народ стал... надо всем смеется... А-а! Ты... пришла...

Квашня . Разлюбезный мой гарнизон! Бубнов! Он опять на базаре приставал ко мне, чтобы венчаться... Бубнов . Валяй... чего же? У него деньги есть, и кавалер он еще крепкий... Медведев . Я-то? Хо-хо! Квашня . Ах ты, серый! Нет, ты меня за это мое, за больное место не тронь! Это, миленький, со мной было... замуж бабе выйти — все равно как зимой в прорубь прыгнуть: один раз сделала, — на всю жизнь памятно... Медведев . Ты — погоди... мужья — они разные бывают. Квашня . Да я-то все одинакова! Как издох мой милый муженек, — ни дна бы ему ни покрышки, — так я целый день от радости одна просидела: сижу и все не верю счастью своему... Медведев . Ежели тебя муж бил... зря — надо было в полицию жаловаться... Квашня . Я богу жаловалась восемь лет, — не помогал! Медведев . Теперь запрещено жен бить... теперь во всем — строгость и закон-порядок! Никого нельзя зря бить... бьют — для порядку... Лука (вводит Анну). Ну вот и доползли... эх ты! И разве можно в таком слабом составе одной ходить? Где твое место? Анна (указывая). Спасибо, дедушка... Квашня . Вот она — замужняя... глядите! Лука . Бабочка совсем слабого состава... Идет по сеням, цепляется за стенки и — стонает... Пошто вы ее одну пущаете? Квашня . Не доглядели, простите, батюшка! А горничная ейная, видно, гулять ушла... Лука . Ты вот — смеешься... а разве можно человека эдак бросать? Он — каков ни есть — а всегда своей цены стоит... Медведев . Надзор нужен! Вдруг — умрет? Канитель будет из этого... Следить надо! Лука . Верно, господин ундер... Медведев . М-да... хоть я... еще не совсем ундер... Лука . Н-ну? А видимость — самая геройская!

В сенях шум и топот. Доносятся глухие крики.

Медведев . Никак — скандал? Бубнов . Похоже... Квашня . Пойти поглядеть... Медведев . И мне надо идти... Эх, служба! И зачем разнимают людей, когда они дерутся? Они и сами перестали бы... ведь устаешь драться... Давать бы им бить друг друга свободно, сколько каждому влезет... стали бы меньше драться, потому побои-то помнили бы дольше... Бубнов (слезая с нар). Ты начальству поговори насчет этого... Костылев (распахивая дверь, кричит). Абрам! Иди... Василиса Наташку... убивает... иди!

Квашня, Медведев, Бубнов бросаются в сени. Лука, качая головой, смотрит вслед им.

Анна . О господи... Наташенька бедная!

Пьеса «На Дне» была написана А.М. Горьким в 1902 году. Горький долгое время не мог подобрать точного названия пьесе, поэтому первоначально название пьесы изменялось три раз - «Без солнца», «Ночлежка», «В ночлежном доме».
Действия пьесы происходит в ночлежном доме Костылевых - это «Подвал похожий на пещеру. Потолок - тяжелые, каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой. Везде по стенам – нары. Посередине ночлежки большой стол, две скамьи, табурет все не крашенное и грязное». Жители ночлежки в прошлом различного социального положения, но из-за трагических событий, все они оказались в ночлежке и теперь многие из них не работают, а лишь пьют, играют в карты и воруют.
Здесь и рабочий Клещ, мечтающий о честном труде; и Пепел, жаждущий правильной жизни; и Актер, весь поглощенный воспоминаниями о своей былой славе; и Настя, страстно рвущаяся к большой, настоящей любви. Все они по-своему несчастны.
Клещ рабочий человек, он всю жизнь работал, но этот труд не спас его от нищеты. Ему пришлось продать все, для спасения умирающей жены. Клещю больно
осознавать, что он деградирует, но, в конце концов, он смиряется и приходит к выводу: «Ничего…везде люди, сначала не видишь этого, а потом поглядишь – окажутся все люди», если сначала он видел в обитателях ночлежки собрание пороков, то теперь он в каждом увидел человека. Актер раньше был актером, хорошо читал пьесы, но играл в массовках, одна из ролей- роль могильщика. Его беспокоит потеря его имени, спился, но хочет чувствовать себя человеком. Живет среди вымышленных героев. Он убежден, что «талант – это вера в себя, в свои силы» Сравнивает себя с трупом, он считает «нет имени – нет личности». Пепел – воров сын. Сам стал вором со зла, отрицает совесть. Тянется к прекрасному, в Наташе привлекает чистота души, надеется на спасение от пошлой жизни. Барон потомок знатных вельмож, всю жизнь прожил, как в тумане, в итоге оказался босяком. Это сочетание наглости и презрения к людям. Сатин-это, образованный человек, убивший негодяя, который обесчестил его сестру. Сатина считает, что: «Человек - вот, правда!» Правду о человеке герой сравнивает с его творческой деятельностью: «Существует только человек, - все же остальное-дело его рук и его мозга…в этом все начало и концы…все - в человеке,все для человека! Существует только человек» В эту ночлежку приходит странник Лука. На протяжении всей пьесы мы пытаемся понять, кто же такой Лука? « Врачеватель душ» или лжец? Лука единственный кто подошел к умеряющей Анне (жене Клеща), пожалел её и попытался уверить, что смерть – это не страшно. Лука так же рассказал Актеру о бесплатной лечебнице для алкоголиков. Актер ему поверил, перестал пить и устроился на работу, чтобы накопить денег на поездку туда. А Пепла старик убедил, что ему вместе с Наташей нужно бежать в Сибирь, чтобы начать там новую жизнь. По моему мнению, Лука – врачеватель душ, ведь он пытается, хоть как то облегчить учесть ночлежников, успокоить и помочь им.
В самом названии пьесы уже заложен огромный смысл. Все они достойны лучшей участи. Тем трагичнее их положение сейчас. Люди, которые попали на дно, уже никогда не поднимутся к свету, к новой жизни.


Свою пьесу «На дне» Максим Горький написал в 1902 году. В этом произведении перед читателем предстает как бы «обнаженный» человек. Он лишен всех внешних наслоений (культурных, классовых, профессиональных), приобретаемых в человеческом обществе. Исследованием поведения «голого» человека, поставленного перед необходимостью жить и действовать в крайне тяжелых для него обстоятельствах, и является пьеса «На дне».

Само «дно» - это место, как бы находящееся вне мира людей. Ночлежка напоминает ад: «Подвал, похожий на пещеру. Потолок - тяжелые, каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой». Ночлежка находится ниже уровня земли. Герои пьесы - будто бы уже умершие люди. Это подчеркивается вначале произведения репликой Сатина: «Дважды убить нельзя».

В горьковском «аду» Сатин играет очень важную роль. Неслучайно уже и то, что его имя созвучно имени «Сатана». Первые звуки, которые издает на сцене этот персонаж, - рычание. Сатин говорит о себе, что в прошлом был образованным человеком, работал телеграфистом. С самого начала пьесы из его уст звучат такие слова, как «макробиотика», «Сарданапал» и т.д.

Этот герой отличается от остальных обитателей «дна». О себе он говорит: «Надоели мне, брат, человеческие слова… все наши слова – надоели! Каждое из них слышал я… наверное, тысячу раз…», «Я был образованным человеком…», «Я много книг читал…».

Так что же с ним случилось? Как он стал обитателем ночлежки? «Я четыре года семь месяцев в тюрьме отсидел… а после тюрьмы – нет ходу!» Мы узнаем, что Сатин сидел в тюрьме за убийство, он убил обидчика своей родной сестры. А потом горячо любимая сестра умерла.

По собственной воле опустившись на самое дно жизни, Сатин прожигает свои способности и возможности. Этот герой способствует окончательной гибели некоторых персонажей. Сатин полушутливо подговаривает Ваську Пепла убить Костылева, а затем во многом провоцирует это убийство. Он сам бил Костылева, призывал, накаляя страсти: «Бей его… Лупи их!..».

Сатин равнодушен к людям, он проповедует презрение к нравственным ценностям. Усиленная работа – единственная возможность для ночлежников честным путем добыть себе пропитание. Сатин отвергает работу. Он - карточный шулер, на это и живет. Свое разлагающее влияние на сожителей Сатин прикрывает высокими фразами: «Работать? Для чего? Чтобы быть сытым?.. Человек – выше! Человек – выше сытости!..».

О своем моральном облике этот персонаж говорит следующее: «Честь-совесть тем нужна, у кого власть да сила есть… честь-совесть богатым нужна, да!». Видимо, не зря Горький сделал своего героя шулером. Своими фразами Сатин помогает ночлежникам оправдать собственную аморальность.

Сам Сатин – человек сильный, имеющий хоть какое-то образование. Он мог бы если и не выбраться со дна, то хотя бы зарабатывать себе на жизнь честным трудом. Он пренебрегает этой возможностью, сознательно выбирая преступную деятельность. Сатин проповедует философию «свободного человека», доводя ее до крайности. В его случае это уже человек, свободный от всего. Поэтому этот герой утверждает «дно» как норму существования, единственно достойную настоящего человека.

Очень интересно, что именно этому персонажу достается роль проповедника. Именно он произносит известнейший монолог о Человеке: «Существует только человек, все же остальное – дело его рук и мозга! Чело-век! Это – великолепно! Это звучит… гордо!»; «Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они… нет! – это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном!»; «Надо уважать человека! Не жалеть… не унижать его жалостью…»; «Ложь – религия рабов и хозяев…»; «Правда – бог свободного человека!»; «человек – вот правда!». Монологи Сатина отделяются от его образа. Необычно то, что правду воспевает не кто иной, как шулер, человек, живущий ложью. На это сам герой отвечает: «Почему же иногда шулеру не говорить хорошо, если порядочные люди… говорят, как шулера?».

Сатин во многом выражает авторскую позицию. Сам Горький писал о том, что, кроме данного персонажа, в пьесе сказать все это просто некому. Важно заметить, что образ Сатина схож с рядом героев ранних произведений Горького. Эти герои презрительно отворачивались от человеческого общества с его серостью, грязью, мелкой суетой. Превыше всего они ставили собственную свободу, в том числе, и свободу от морали. Сатин похож на них, но он не только сам добровольно опускается на дно жизни, но и мешает другим персонажам сбросить с себя оковы нищеты и морального разложения. Он растлевает ночлежников, препятствует их попыткам уйти со «дна». Сатин действительно во многих моментах похож на Сатану. Так, через образ этого персонажа Горький как бы сводит счеты со своими прежними героями.

Безусловно, образ Сатина чрезвычайно важен. Монологи Сатина несут в себе зерно истины, но все они противоречат образу жизни этого героя. Важность этого персонажа подчеркивается еще и тем, что именно ему принадлежит последняя страшная фраза - реакция на смерть Актера: «Испортил песню… дурак!».

НА ДНЕ

Мария Ануфриева. Карниз. - Москва: «Эксмо », 2015.

«Подвал, похожий на пещеру. Потолок - тяжелые каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой… Правый угол занят отгороженной тонкими переборками комнатой Пепла, около двери в эту комнату - нары Бубнова . В левом углу - большая русская печь; в левой - каменной - стене дверь в кухню, где живут Квашня, Барон, Настя…»

Нет, я не перепутал книги. Пьесу «На дне» создал Максим Горький. Мария Ануфриева написала роман «Карниз». О другом времени, других людях. Пожалуй, даже о другой стране. Хотя все о той же одинокой России, в которой живут люди, не нужные никому, кроме самих себя, а порою не нужные и себе. Целый век разделяет два произведения, а все же тянется ниточка, пытаясь связать такие разные миры. С карниза до дна недалеко. Сделай один лишь шаг, и он станет последним. Примет очередную жертву серый петербургский колодец. Станут еще темнее сумерки в серых подворотнях...

И словно в подтверждение - питерская коммунальная квартира, место обитания героев «Карниза», дом 1905 года - «длинный ряд темных окон», «одна сторона - глухая стена, а по второй - двери закрытых комнат как зубья у гребенки», «второй этаж, под кухней арка, над аркой ванна, под ванной гнилой пол». Темная жижа в «вечно сыром, дымящемся, затхлом подвале», куда, по легенде, когда-то «сбросили тела профессора с женой, чем-то не угодивших новой власти в революционном Петрограде». И словно предостережение - вбитый в коридоре напротив входных дверей в потолок железный крюк. «Это чтобы вешаться было удобнее, когда уж совсем невмоготу».

Интерес подогревается слухами. «Говори обо мне плохо, говори обо мне хорошо, главное, говори обо мне», - учила меня много лет назад знакомая журналистка азам пиара и продвижения. «Книга про лесбиянок !» - шептали те, кто еще не читал «Карниз», но им рассказывали. И ждали, словно в дешевом хоум -видео для взрослых, клубнички, яркой, возбуждающей, сладкой… Роман оказался совсем о другом. Формально о тех, нетрадиционных, все правильно. Но только формально…

Главная героиня романа - Ия. Молодая , двадцати-с чем-то-летняя. Приехала в Петербург. Съемная квартира, «за стенкой алкаши, а рядом полчища тараканов». Работа… какая-то работа, о которой много и ничего. Безликий офисный планктон. Что-то делают, отчеты, планы, корпоративные встречи. В сердце трещина, в душе тоже. Зато есть мечта. Мечта полюбить его. «Белые брюки, рубашка в полоску, кожаная сумка на плече, ежик волос». И… какое-то время Ануфриева держит театральную паузу, кто же он такой? Папочка. Тридцатилетний, красивый, брутальный, за которым бегают все бабы, а он выбирает, он имеет право выбрать. Он?! Ну или она. По половым признакам - женщина, по внутреннему содержанию - мужчина.

Любовь оказывается взаимной, но сложной и трудной. «Я всех предупреждаю, что это кобель, и все равно не слушают. Бабы дуры , что я могу поделать», - разводит руками Муха, сводница. Ия переезжает к Папочке в ту самую коммуналку, ждет его вечерами, терпит его измены с другими женщинами, изменяет ему с женщиной и сама, но там ничего серьезного. Они ругаются, сходятся, расходятся, режут себе вены, машут кухонными ножами, живут своей непонятной большинству людей жизнью. Живут и понимают, что где-то у этой жизни будет конец. «Трещины были внутри у обоих». Трещины накладываются. Ануфриева накаляет обстановку, все ближе и ближе подводя героев к краю карниза. И вот кажется, что должна наступить развязка. Грустная , хмурая, мрачная, как заброшенный, старый питерский двор. Но тут словно кто-то протирает мутное стекло. Всегда хочется верить в лучшее. Женское начало начинает отвоевывать свои временно оставленные позиции. «Будут дети?» - неожиданно для самой себя спрашивает Ия гадалку. «Будет мужик - будут и дети», - уклончиво отвечает та. Что-то должно измениться, понимает читатель. Вот только пока есть помеха. «Дама пик между тобой и королем». Дама та - Папочка.

Об однополой любви в отечественной литературе откровенно писать не принято. И заслуга Ануфриевой в том, что делает она это исключительно корректно. Я бы даже сказал - целомудренно. В романе нет ни одной сцены плотской любви. Ищущий клубничку читатель, трясущейся рукой срывающий целлофановую упаковку с книги, будет разочарован. Ануфриева закрывает дверь перед любителями киношного «лесби». И в прямом, и переносном смысле. Чуть ли не единственная сцена этой самой любви отделена от зрителя (читателя) балконной дверью. И мы вместе с Ией и Мухой на том же балконе, курим, даже не пытаясь подсмотреть сквозь задернутую занавеску, ждем «пока затихнут стоны, доносившиеся из глубины квартиры через раскрытую форточку». Не надо подглядывать. Это личная жизнь, не топчите там грязными сапогами.

Ушедший год, пожалуй, выдался в современной отечественной литературе одним из самых депрессивных по содержанию. Убедиться в этом просто, достаточно положить перед собою книги прошлогодних финалистов «Русского Букера ». Данихнов , Ганиева, Покровский, Снегирев, Яхина , Сенчин . Где-то в меньшей , где-то в большей степени, но книги их не дышат оптимизмом, добавляя в нашу не самую сладкую жизнь одну ложку дегтя за другой. И сперва хочется «Карниз» поставить в этот же ряд, но желание неожиданным образом исчезает по прочтении. «Карниз», как это ни странно звучит, роман удивительно жизнеутверждающий. Закрываешь последнюю станицу и ощущаешь, как же тебе хочется жить. Хочется любить, воспитывать детей, быть нужным кому-то, иметь родных, близких, знать, что есть люди, которым ты можешь позвонить в трудную минуту, чтобы излить собственную печаль. И пусть горечь, которой полна каждая страница книги, не пугает читателя. Ануфриева насыщает ей книгу осознанно, чтобы Ия поняла - радоваться нужно простому, тому, что в обычной жизни мы не замечаем и считаем обыденным. Большое видится на расстоянии. Счастье познается в горе. Волга впадает в Каспийское море. Истины банальны. Ну и что…

«Карниз» - о людях, живущих, казалось бы, достаточно полной жизнью, но в реальности выкинутых судьбой на пустынный берег. О людях, взгляды которых то и дело натыкаются «на железный крюк в прихожей возле входных дверей». Однополая любовь в романе лишь фон, на котором развиваются события, а вовсе не трюк для привлечения читательского внимания. Если бы автор в действительности хотела скандала и бурного общественного обсуждения в литературной и особенно окололитературной среде, первых мест в рейтингах продаж, - написала бы она не «Карниз» вовсе, а «Пятьдесят оттенков розового».

«Карниз» во многом феминистический роман о бесполой стране, в которой живут бесполые мужчины. Они и окружают Ию с самого детства. Конечно, у них есть все необходимые половые признаки. Вот только можно ли назвать их мужчинами? Примитивный «пацан с района» Рогатый. Спившийся моряк Люсьен, о существовании которого забыла семья. Кто-то совсем случайный , забредший к Мухе для удовлетворения своих потребностей. Гордо держащий себя гей, всерьез мечтающий о продолжении рода («Было бы хорошо завести лабрадора. Ну и ребенка, у меня хороший генофонд»). Арнольд Александрович, напыщенный учредитель фирмы, где работает Ия. Михаил, «худенький, сморщенный, как печеное яблоко, мужичок с вечно слезящимися глазами», оставивший после себя «несколько сотен флаконов от аптечной настойки боярышника». И в довершение всего ОН, компьютерщик, любовь главной героини, любовь казалось, что настоящая, долго длящаяся, но исчезнувшая вслед за выкидышем и родившимся его безразличием. М. Ануфриева так ни разу и не называет имени этого мужчины, претендовавшего на то, чтобы коренным образом изменить жизнь героини. Нет у него имени. Не заслужил. Бесполый, безымянный мужчина.

Нет, не паноптикум - это самые обычные люди. Мужики, мужчины, мальчики… мы видим их каждый день. На улицах, в метро, магазинах, офисах. Они живут рядом с нами, они живут рядом с Ией. Живут в нашей стране, так похожей на коммунальную квартиру-расческу, в которой постоянно меняются жильцы. Ты смотришь на них, считываешь эти образы со страниц романа и будто бы начинаешь понимать, откуда и из-за чего в эту жизнь приходят Папочки и почему их любят Ии.

И все же счастье тоненькими ростками пробивается сквозь этот сумеречный мир, балансирующий на карнизе и рискующий упасть на дно. Быть кому-то нужным необходимо, иначе теряется смысл, рвется нить существования человека на земле. Ради чего жить? Ответ прост. Люди не могут жить в одиночестве. Дети - спасение от него. Отваливается старая кора с растущего дерева, слезает шагреневая кожа. Уходят из жизни Ии случайные попутчики. Ей открывается иной, новый мир, мир «загадочных людей - гетеросексуалов». Обретается смысл. А еще неожиданно открывается мир женщин. Женщин, ожидающих появления ребенка. Женщин с таинственными и торжественными лицами. С иными лицами. Ия словно прорывается сквозь тяжелое и невыносимое существование, чтобы наконец-то найти простое человеческое счастье, по-женски банальное, но такое понятное - любящий муж и сын. Семья, о которой она, наверное, мечтала всегда, вот только поняла это не сразу. Вначале две тонкие полоски на тесте, а несколькими месяцами позже «черно-белое изображение монитора, выведенное на большой настенный экран… живой океан, как на планете Солярис , в волнах которого качалось свернувшееся калачиком существо только что установленного пола». И ей хочется все чаще и чаще повторять, мечтая, - «мой мальчик, мой мальчик, мой мальчик…» Одно плохо, питерские ливни смывают не только попутчиков, но и настоящих друзей.

«…Подноси вина! Пить будим, гулять будим, смерть пришла - помирать будим!» - улыбается герой Максима Горького, сидя на нарах в подвале ночлежки. Вот только некому выпить в старой коммунальной квартире-расческе. Больше нет в ней жильцов, ни одного. Одни просто ушли, другие ушли из жизни. Долго ли… просто шагнуть. И только Папочка ходит по длинному темному коридору, «боясь поднять голову к железному крюку возле входных дверей и прислушиваясь к шорохам в тишине опустевшего дома». А может, это уже и не Папочка вовсе, а его тень. И тени других жильцов коммуналки. Бывшие , настоящие, будущие. «Тени, оставшиеся в черте, в петле, в чертоге своего возведенного на болотах города по собственной воле, не в силах расстаться с его завораживающей, ядовитой красотой, медленно втекающей в душу и обращающей ее в тень».

Занавес. Роман прочитан. Тех, кто сделали последний свой шаг с карниза, увозит «гудящая сиреной детская машинка». Она несется по городу, вырастает в размерах. То ли во сне, то ли наяву. Тем, кто внутри, уже не помочь. Но остались другие, живущие. Их больше, их можно спасти. Отвести от карниза. Не дать оказаться на дне...




Top