«Слух»: гармония духа. «Зрение»: созерцать высшее
Загадка замка Буссак
В музее Средневековья аббатства Клюни в Париже хранится серия гобеленов, или шпалер, изображающих Даму и единорога. Пять из них, как считается, представляют аллегории пяти чувств, по которым они и получили свои названия. Шестой принято называть «À mon seule désir» («Мое единственное желание») - по вытканному на нем девизу.
Кто и когда создал эти шпалеры, которые известны сегодня всему миру? В 1841 году их в подвалах замка Буссак в Крез нашла известная писательница Жорж Санд. Нижняя часть шпалер была испорчена от сырости, позже недостающие части дополнили - такими их можно увидеть сегодня в музее Клюни, куда они были привезены в 1882 году.
Однако Жорж Санд утверждала, что гобеленов было не шесть, а восемь. По ее словам, на седьмом гобелене Дама была изображена сидящей на богато украшенном троне, а на восьмом - ласкающей двух белых единорогов.
Что же символизируют изображения на гобеленах? Какой смысл имеют эти диковинные звери, цветы, птицы, о чем рассказывает образ загадочной Дамы?
Между львом и единорогом
И на Востоке, и на Западе единорог всегда указывал на духовный смысл вещей, на путь к трансцендентному, возвышенному, был символом совершенной чистоты. Лев в геральдике представлял материю или силу, материальную силу, а Дама в символической иконографии всегда олицетворяла душу - как одного человека, так и anima mundi, то есть мировую душу.
Дама, душа, находится между львом-материей и единорогом-духом, и, рассматривая гобелены, выставленные в музее Клюни, мы можем узнать интересные подробности о том пути, который должна пройти душа, прежде чем она научится властвовать над материей, львом, с помощью духа, единорога.
Путь души
В каком порядке располагались гобелены? На этот счет существуют разные предположения, лично я разместил бы их так: «Осязание», «Вкус», «Зрение», «Обоняние» и «Слух». Затем гобелен с девизом «Мое единственное желание», гобелен с Дамой на троне и, наконец, гобелен с Дамой и двумя единорогами. (Замечу, что другие исследователи предлагают иной порядок - «Обоняние», «Вкус», «Зрение», «Осязание» и «Слух».)
Такое расположение гобеленов не произвольное. Оно соответствует тем шагам, которые должна сделать душа, чтобы возвыситься, подняться от материального к духовному: от самых материальных чувств - осязания и вкуса к зрению, способному видеть и материальное, и тонкое, духовное, и к самым тонким чувствам - обонянию и слуху. Три последние шпалеры рассказывают о победе души над материей.
Дама на гобеленах никогда не изображается в одном и том же наряде - меняются и ее одежда, и прическа, и атрибуты. Как олицетворение души, она является осью, центром всей этой иконографии. Она главная героиня конфликта между материей и духом. Поэтому ее различные прически и головные уборы, а также разные платья и атрибуты имеют явное символическое значение, которое нелегко раскрыть, но можно связать с разными состояниями души, с этапами алхимического делания. Дама-душа - это еще и двойственность нашего разума: практического, конкретного разума и чистого разума. Первый склоняется, по Канту, к гипотетическим императивам материального мира, а второй, наоборот, к категорическим императивам мира духовного.
Аллегории пяти чувств как введение к трем последним сюжетам могут указывать на то, что душа должна научиться контролировать чувства, которые связаны с материей, и преобразовать их в атаноре сознания, чтобы через их тонкую противоположную сторону она получила возможность достичь освобождения и одержать победу над материей.
 |
 |
«Осязание»: решиться на борьбу
На этом гобелене Дама смотрит вправо и держит в правой руке четырехугольное знамя льва, а левой рукой сжимает рог единорога. Некоторые исследователи видят в нем фаллический символ, однако здесь рог единорога указывает на силу, которая устремляет душу к высшему. Взгляд Дамы суров и тверд, она полна решимости. Может быть, она решилась обрести власть над материей, несмотря на то что лев, у кого она вырвала знамя, силен, и несмотря на тяжелые цепи, которые сковывают ее талию и символизируют путы материи. В такие же цепи закованы животные, изображенные на этом гобелене. Все, кроме птиц.
Здесь есть ясный намек на сражение, поскольку лев и единорог несут щиты, а в небе сокол пытается поймать цаплю. Среди животных мы видим обезьянку. Она появится и на гобелене «Обоняние» - когда вновь Даме нужно будет принять важное решение, когда нужно будет выбрать.
«Вкус»: от хаоса к разуму
На льве и единороге церемониальные плащи, они оба несут знамена. Причем лев несет треугольный флаг единорога, а единорог - четырехугольный флаг льва. Возможно, это намек на путаницу и хаос, которые правят в материи. Дама приручила сокола, которого мы видели на предыдущем гобелене, и удерживает его сокольничьей перчаткой из кожи. Сокол (или попугай, как полагают некоторые комментаторы) представляет конкретный разум, которому свойственно наслаждаться вкусом вещей. Гобелен говорит о вкусе, но Дама отказалась от него: она смотрит на сокола и из Чаши Грааля, которую держит ее служанка, достает желуди и отдает их птице.
Вероятно это говорить о том, что Дама пробует приучить птицу разума наслаждаться более изысканными плодами, чем те, которыми сокол питался до сих пор.
«Зрение»: созерцать высшее
Лев встречает Даму, держа свое четырехугольное знамя, но смотрит в другую сторону. Дама тоже не смотрит на льва, ее взгляд устремлен на единорога; тот отражается в зеркале, которое она держит в правой руке. Она отказалась смотреть на земное, светское, и смотрит только на единорога или его отражение.
Зеркало можно сравнить с нашим разумом, который на предыдущем гобелене символизировала вода в Чаше, приведенная в движение, оттого что Дама доставала оттуда желуди для сокола. Теперь, когда волнение воды успокоилось, она стала подобной зеркалу и в ней отражаются те высоты, которые до этого увидеть было нельзя. Сокол, машущий крыльями, может олицетворять разум в движении, а ровная поверхность зеркала - это разум в состоянии покоя, который тогда отражает единорога, духовное. Левой рукой Дама обнимает единорога за шею.
По этому гобелену можно изучать чакры (энергетические центры человека в восточной традиции) - так полагают некоторые комментаторы. Они отмечают, что рукой Дама активизирует жизненную точку позвоночного столба единорога; элемент ее головного убора очень напоминает язык пламени и представляет верхнюю чакру; пояс в форме глаз, который украшает ее талию и подчеркивает, в отличие от других гобеленов, ее большой живот, указывает на солнечное сплетение.
Гобелен «Зрение» представляет отдыхающего единорога; показывает душу, созерцающую духовное, - так можно объяснить любящий взгляд единорога и смотрящей на него Дамы.
«Обоняние»: отречься от материального
Рядом с Дамой снова появляется служанка, которая может олицетворять сознание. Дама плетет венок из цветов, но не наслаждается их ароматом - их нюхает обезьянка, сидящая в корзине слева от Дамы. Обезьянка наводит нас на мысль о Ханумане, персонаже индийского эпоса «Рамаяна». Царь обезьян Хануман помог Раме освободить Ситу (также символ души) из рук Раваны, который представляет материю. Кроме того, обезьянка была изображена на знамени Кришны в «Бхагавадгите». Она появляется каждый раз, когда надо принять великое решение - сражаться или отказаться от борьбы. Обезьянка может символизировать интуицию, последний мост, по которому нам остается пройти, чтобы достичь духа.
Талию Дамы охватывает тонкая монашеская веревка - она указывает на ее решение отречься ото всего материального. Венок она плетет не для себя: мы ни разу не увидим ее в нем. Вероятно, это венец отречения и приношение Богу. Лев и единорог снова со щитами, и они снова держат не свои знамена. Снова борьба, и обезьянка вновь появляется в час выбора.
 |
 |
«Слух»: гармония духа
Лица Дамы и ее служанки - души и ее сознания - умиротворены. В них отражается мир духа, как заметили некоторые комментаторы. Этот гобелен еще называют «музыкой сфер». Снова прическа Дамы напоминает язык пламени, а все животные освобождены и мирно отдыхают. Лев и единорог без щитов и без церемониальных плащей, держат собственные знамена. Они тоже отдыхают и точно улыбаются. Все вещи находятся на своих местах - решение принято, и душа, Дама, отдается духу, слушая музыку.
«À mon seul désir»
Все желания материи преодолены, у души остается единственное желание - достичь Мудрости и соединиться с Духом. Девиз «Мое единственное желание» написан на верхней части шатра, куда Дама сможет войти сразу, как только окончательно отречется от материи и сложит свои драгоценности в сундучок, который держит ее служанка. Там, в шатре - а это символ все преобразующей алхимической печи, атанора, - осуществится ее окончательное преображение. Лев и единорог вновь встают лицом к лицу, их знамена опять поменялись местами, но они обнажены и у них уже нет щитов - они не сражаются и даже оба, по обоюдному договору, открывают полог шатра, чтобы Дама смогла войти в покои превращения. Весь шатер украшен многочисленными изображениями золотых язычков пламени. Остроконечное украшение на головном уборе Дамы указывает на ее пробуждение и внутренний свет, который освещает ее спокойное лицо. На служанке похожий убор, а сбоку ото льва сидит на подушке собачка, может быть, олицетворяя подчиненные разуму инстинкты.
Утраченные шпалеры
Два гобелена, которые были утеряны и которые описала Жорж Санд, должно быть, рассказывают о продолжении процесса восхождения души. Ни на одном из них лев уже не появляется: уже свершилась окончательная победа духа над материей, света над тьмой. А Дама, душа, в атаноре шатра преобразилась теперь в Софию, саму Мудрость. В Даме, которая изображена на восьмом гобелене сидящей и гладящей двух единорогов, что стоят по обе стороны от нее, мы могли бы увидеть символ преодоления двойственности и объединения души с Высшим «Я» - цель длинного пути души к ее небесным истокам.
Срединный остров
Действие происходит на небольшом круглом острове. Остров этот утопает в цветах и буйной растительности; на нем живут разные домашние и дикие животные, которые на первых коврах недоверчивы или враждуют друг с другом, а на последних, когда Дама-душа овладевает своими чувствами, сосуществуют в мире и гармонии. Церемония преображения происходит в особом огороженном месте - чтобы развиваться, душе необходимо ограничить область своей работы.
Кроме того, этот срединный остров символизирует преодоление противоположных начал, достигающих равновесия в гермафродите. Здесь не только лев и единорог представляют две полярности: на острове живут домашние и дикие животные, которые на последних коврах уже не страшатся друг друга. Двойственность мы находим и в растительности: апельсиновое дерево и колючий падуб женские растения, а каменный дуб и сосна - мужские. Двойственность поддерживается и в ссылках на эстетические восточные и западные модели, и это заставляет нас обратиться к одной из версий о происхождении гобеленов, связанной с оттоманским принцем Джемом. Именно он мечтал о свадьбе Востока и Запада.
 |
 |
Свадьба Востока и Запада
Принято считать, что шпалеры в качестве свадебного подарка получила Клод Ле Вист, дама из знаменитой лионской семьи; потом они оказались в замке Буссак, где их и увидела Жорж Санд. Скорее всего, их около 1500 года соткали фландрские мастера, но, возможно, по более ранним образцам.
В изображениях заметно сильное восточное влияние. И потому считается, что восемь работ, ставших образцами для французских шпалер, были сотканы между 1482 и 1488 годами по заказу принца Джема (в Европе его называли Зизимом), сына Мохаммеда II. Принц очень интересовался тайными науками и мечтал о союзе Креста и Полумесяца, или, как говорил он сам, о свадьбе Востока и Запада. Весьма вероятно, что эскиз гобеленов-образцов был оставлен в замке Бурганеф в Крез, где принца Джема держал в заточении Пьер д"Обюссон, Великий магистр рыцарей Святого Иоанна Иерусалимского. Не все согласны с этой версией, однако Пьер д"Обюссон, знавший глубокое символическое значение изображений, вполне мог поручить фландрским мастерам выполнить гобелены по эскизу принца Джема, и он же мог потом перевезти шпалеры в замок Буссак.
Серия гобеленов «Дама с единорогом» рассказывает нам о свадьбе души с духом, о небесной иерогамии и наводит на мысль о том, что такое объединение возможно и между людьми, возможно в обществе, и может быть сбудется старый александрийский сон об общности мысли между Востоком и Западом.
Проходят века, но Дама и единорог на старинных гобеленах продолжают хранить свою тайну. Тайну замысла, тайну происхождения, тайну символического смысла.
на журнал "Человек без границ"
Дама с единорогом — цикл из шести французских шпалер конца XV века, самый знаменитый из экспонатов парижского музея Клюни. Название цикла условно и возникло в XIX веке. Жорж Санд одной из первых привлекла внимание публики к «Даме с единорогом» (шпалеры хранились в замке города Буссак, департамент Крез) и впервые описала их в своем романе «Жанна» (1844 г.).
Другой знаменитый французский писатель, П. Мериме, занимавший пост главного инспектора исторических памятников Франции, в тот же период начал переговоры о приобретении шпалер государством.
Дама с единорогом. «По моему единственному желанию»
После долгих проволочек в 1882 г. сделка была заключена и «Дама с единорогом» перешла в собственность государства, сразу же поступив в Музей Клюни.
Специально отведенный для шедевра зал был торжественно открыт в 1883 г. Здесь шпалеры экспонировались до второй мировой войны, впоследствии же был устроен новый зал, позволявший их круговой обзор
Присутствующие в цикле изображения полумесяцев породили легенду о влюбленном турецком принце Зизиме, заказавшем якобы эту серию для дамы своего сердца. Зизим, сын турецкого султана Мохаммеда II, воевавшего с Францией во второй половине XV века, был взят в плен и находился недалеко от замка Бриссак.
Дама с единорогом. Слух.
В дальнейшем эта версия была отвергнута и исследователи пришли к выводу, что цикл был заказан президентом Высшего податного суда Жаном Ле Вистом, умершим в 1500 году. Существует предположение, что героиня цикла реально существовавшая Клод ле Висте (на шпалерах вытканы изображения вымпелов с гербом семьи ле Висте — три серебряных полумесяца на синей перевязи), а шпалеры были заказаны её женихом Жаном де Шабанн-Ванденесом. 
Автор картонов, по которым ткались шпалеры, неизвестен; по разным версиям, им мог быть или парижский Жан Перреаль (около 1455 — около 1528), или так называемый Мастер Анны Бретонской.
В соответствии с легендой, свирепого единорога может укротить только непорочная дева -этот мотив в средние века подчас обретал алхимическую, подчас христианскую трактовку. На эту легенду автор шпалер накладывает аллегорию. По наиболее распространённой трактовке, пять из шести композиций символизируют пять чувств.
На шпалере «Зрение» единорог смотрится в зеркало, которое протягивает ему сидящая девушка. «Слух» символизирует играющая на клавире дама, «Вкус» — дама, рассеянно извлекающая сладость из бонбоньерки.
В «Обонянии» предполагаемый запах гвоздик, из которых дама плетёт венок, перекликается с ароматом цветка, который нюхает обезьяна. «Осязание» символизирует прикосновение дамы к рогу единорога.
Дама с единорогом. Зрение. Фрагмент
Наиболее загадочной остается шестая, самая большая из шпалер — «По моему единственному желанию», по своей стилистике отличающаяся от остальных частей цикла.
Здесь изображена девушка, которая кладёт (а не вынимает, как полагала Жорж Санд) в ларец колье. 
С точки зрения современных исследователей, перед нами символ отказа от тех пагубных страстей, что пробуждают в человеке плохо контролируемые чувства. Не исключено также, что шестая шпалера отражает представления Жана Жерсона относительно «шестого чувства», под которым этот известный теолог понимал Сердце, средоточие Любви. 
Наконец, на шестую шпалеру мог повлиять выполненный Симфорианом Шампье перевод фрагмента из «Комментария на "Пир Платона" Марсилио Фичино, и в этом случае её название следовало бы интерпретировать так: «единственная вещь, кою жаждет моя , есть (души)». 
Эта версия, однако, сомнительна: перевод датируется 1503 годом, а шпалера выткана, скорее всего, до 1500 г
Дама с единорогом. Вкус. Фрагмент
По мнению французской исследовательницы Мари-Элизабет Брюэль, аллегорическое значение цикла следует искать в «Романе о Розе».
Персонажи первой части романа, написанной Гильомом де Лоррисом, олицетворяющие различные свойства Любви, определяют собой смысл каждой из шпалер: Праздность — «Зрения», Богатство — «Осязания», Искренность — «Вкуса», Радость — «Слуха», Красота — «Обоняния». Наконец, аллегория Щедрости заключена в шестой шпалере, «По моему единственному желанию»
Дама с единорогом. Обоняние. Фрагмент
К описанию столь полюбившихся ей шпалер Жорж Санд вернулась в своём позднем сочинении — «Дневник путешественника во время войны». Здесь дана краткая характеристика трёх из шести шпалер: «По моему единственному желанию», «Слух» и «Осязание».
Дама с единорогом. Осязание
La Dame a la Licorne
В искусстве есть шедевры, которые воздействуют на каждого с гипнотической властью, от которой трудно освободиться. Все в этих произведениях радует глаз: цветовая гамма, расположение сцен и неизъяснимая поэзия. Серия тканых панно «Дама с Единорогом» из шести частей принадлежит к этой категории. Ее текущий показ в Музее Клюни, в круглом зале, специально оборудованном для приема посетителей, усиливает это воздействие. Как может быть иначе, ведь все элементы, ее составляющие, умножают ее очарование и открывают дверь самому безудержному воображению! Противопоставление цветов – красного фона, сильно контрастирующего с темно-синим островом, - создает редкостную гармонию.
Растительный декор, воспроизводящий те цветы и деревья, что поризрастают в нашей стране, создает самые различные цветовые эффекты: «мильфлер», покрывающий почву "острова", сорванные цветущие ветки, разбросанные по красному фону. К этому добавлены деревья: дуб, сосна, остролист и цветущий апельсин. Животные – тоже привычные, такие как лисица, собака, утка или куропатка, - перемешаны с другими, более экзотичными: львенок, пантера или гепард. Взгляд с удовольствием останавливается на сказочном существе, порожденным воображением самой глубокой древности, которая дала ему тело коня, голову козы и рог (на самом деле, зуб нарвала), - на единороге. Как не приписать этому сказочному животному возможности самые удивительные! Средневековье не ошибалось в этом, и наша эпоха остается чувствительной к сиянию чуда, которое он излучает. Зато лев кажется менее отдаленным, хотя его улыбка, иногда ироническая, остается полной изумления. К этому добавляется дама, которая появляется шестикратно в роскошных костюмах, всегда разных, с прической, всегда обновленной, в традиционных позах. Юная служанка сопровождает ее, чтобы придать госпоже еще большую значительность. Каждая сцена кажется довольно странной, и присутствие круассанов (полумесяцев), которые покрывают древки, знамена, штандарты, треугольные щиты и боевые плащи, усиливает это впечатление.
Новая история тканых панно, открытых в 1844 известнейшей писательницей Жорж Санд в замке малоизвестной супрефектуры Крёз, в Буссаке, поразила все умы. Их приобретение, 39 лет спустя, музеем Клюни, придало им еще большую популярность. Другие писатели тоже воспевают эти гобелены. Очарованный Рильке посвятил им несколько прекрасных стихов, в которых выразил свое восхищение. Жан Кокто был покорен их прелестью.
Историки, которые попытаются рассказать историю гобеленов, тоже поддадутся их сказочному очарованию и внесут свой вклад в легенду, которая до сих пор витает подобно тени. Присутствие молодой женщины позволило вообразить, что гобелены были заказаны в качестве свадебного подарка. Полумесяцы, многократно повторенные, вызывали представление о сказочном Востоке. Сочетание этих двух элементов породило легенду о принце Зизиме, сыне Магомета II и брате Баязета, бывшем в плену в Бурганёфе, в Крёзе. Он якобы заказал серию гобеленов для дамы своего сердца. Более поздние авторы считали, что ковры воплощают аллегорию бракосочетания, тогда как другим хотелось видеть в юной даме такой известный персонаж, как Маргарита Йоркская, третья жена Карла Смелого. Каждая часть серии находила свое объяснение с соответствующей точки зрения.
История, жестокая и бессердечная, повергла в прах большинство этих теорий, разрешив одни вопросы и оставив открытыми другие.
Желание проникнуть в тайну «Дамы с единорогом» обостряет внимание. Взгляд, с самого начала очарованный этой цветовой магией, замечает удивительное разнообразие в каждой части. Четыре породы деревьев создают обрамление каждой сцены и расходящуюся перспективу, которую дополнительно усиливают древки знамен. Совершенство композиции подчеркнуто львом и единорогом, составляющими пандан, или полотнищами шатра, открытыми, чтобы создать роскошную «рамку» для дамы. Не знаешь, чем восхищаться больше, - стройностью ли женских фигур, утонченностью лиц или же элегантностью животных. Позы и жесты дамы и ее компаньонки, хоть и простые, поистине вписаны в вечность.
Выбор цветов, живость которых время несколько приглушило, доказывает, что гобелены были вытканы искусным ремесленником, уверенным в своем мастерстве. Парча, бархат, шелк и драгоценности переданы с помощью шерстяной нити с удивительной верностью.
Также необходимо усилие, чтобы высвободиться из этой феерии и попытаться уловить смысл произведения. Гербы – поле с лазурной лентой, покрытой тремя восходящими серебряными полумесяцами - позволяют опознать род лионского происхождения, Ле Вистов, сделавший блестящую карьеру в королевской администрации в Париже. История позволяет даже пойти дальше и определить счастливого владельца гобеленов, Жана Ле Виста, умершего в 1500г., как президента Высшего податного суда. Непрестанное повторение этих знаков подчеркивает славу и гордость человека, добившегося почетных регалий. Гобелены были для него средством провозгласить свою победу. С этой точки зрения, лев и единорог играют роль держателей гербов, как то принято в геральдике.
Однако, нельзя ограничить этим единственным содержанием значение серии; есть и другое, более общее, придающее ей смысл. Сегодня принято мнение, что пять из шести гобеленов иллюстрируют чувства, и расшифорвка этих аллегорий совсем не затруднительна. Зрение: единорог смотрится в зеркало, которое держит перед ним молодая женщина. Слух: она играет на позитиве, который приводит в действие служанка. Обоняние: сидящая на табурете обезьянка нюхает гвоздику, тогда как Дама плетет цветочный венок. Вкус: обезьянка подносит ко рту конфетку, а дама выбирает другую в конфетнице. Осязание: она прикасается, с величайшей деликатностью, к рогу единорога.
Остается последняя часть, не получившая до сих пор удовлетворительного объяснения. Несколько раз даже предполагали, что она могла относиться к другой серии. Эта гипотеза, сколь бы ни была изобретательна, не может нас убедить; стоит лишь сопоставить надпись «По одному моему желанию» на вершине шатра с изысканным жестом дамы. Вопреки тому, что часто утверждалсь, госпажа отнюдь не выбрала украшение в шкатулке, которую держит перед ней служанка, но, наоборот, осторожно укладывает туда ожерелье, которое до того носила на шее. Речь идет не о подношении драгоценностей, а об их бережном хранении. Таким образом, надпись «По одному моему желанию» раскрывает свое значение. Она связывается с Liberum arbitrium греческих философов, которые хотели видеть в нем действенное средство ускользать от страстей, возбуждаемых в нас плохо контролируемыми чувствами. Жест дамы – иллюстрация к надписи на шатре, и серия «дамы с единорогом», составленная из этих шести частей, обретает, таким образом, прекрасный нравственный смысл.
Две проблемы еще не нашли разгадки: личность художника, который нарисовал картоны по заказу Жана Ле Виста, и место, где была выткана серия. Стиль произведения выдает руку французского макеттиста. Определить точнее невозможно, потому что живопись того времени почти полностью исчезла. Что же до места изготовления, то этот вопрос породил много старых и более новых гипотез, опрвергнутых последними исследованиями. По поводу мильфлера была выдвинута версия о передвижных мастерских, которые работали в долине Луары. Сегодня надо признать в серии шедевр, вытканный в одном из северных городов, где ткачи специализировались именно на такой технике. Не исключено, что, согласно недавней гипотезе, речь идет о Брюсселе. Каково бы ни было имя художника, где бы ни располагалась ткацкая мастерская, «Дама с Единорогом» остается одним из великих шедевров ковроделия. Поэзия средневековья, уже уступающая дорогу новому искусству, кажется нашедшей для себя убежище в этой технике.
Коленопреклоненный единорог, чей лик отражается в зеркале, которое держит сидящая дама, хорошо показывает, что это аллегория зрения. Молодая женщина одета в парчовое платье, приподнятое на коленях. Юбка из голубого муара, раскидываясь по земле, дробится на многочисленные складки. Двойное ожерелье, соединенное пряжкой, поддерживает декольте; как и в «Слухе», волосы в косах, завершенных султанчиком, подняты на вуаль. Служанка отсутствует, как и в «Осязании».
Силуэет единорога сохранил большей частью изначальную красоту своих красок. Сильно обозначенные тени подчеркивают красоту его тела и движений.
Остров немного опрокинут на розоватом фоне; перспектива обратная, как в «Обонянии» и «Вкусе».
Интерпретация сцены не оставляет места сомнению: дама играет на позитиве, который приводится в действие служанкой. Первая одета в парчовое платье, распахивающееся на синей юбке. Длинные, очень широкие рукава прячут шелковую сорочку, стянутую запястьями. Коричневая вуаль, падающая на плечи, удерживается косами, которые соединяются надо лбом, образуя султанчик. Служанка одета в платье из синего муара с такими же широкими рукавами, открытое на боку, чтобы показать небесно-голубую юбку. Муслиновая вуаль частично прячет красиво причесанные волосы, придерживающиеся лентой.
Художник не поколебался изобразить льва и единорога еще раз, - на верхушках позитива. Эффект перспективы создан инструментом и столом, на котором он стоит.
Красный фон слегка выцвел от времени. Розовый цвет знамен и штандартов достигнут вертикальной штриховкой.
Обезьяна, помещенная внизу гобелена, завершает изысканный жест молодой женщины, поднося ко рту драже. Дама рассеянно берет правой рукой лакомство из конфетницы, которую держит перед ней служанка. Все ее внимание обращено на прелестного попугайчика, который сжал в когтях конфетку. Парчовое платье, которое завершается длинным шлейфом, раскрывается на юбке. Все украшения так же богаты, как пояс и ожерелье. Головной венец удерживает вуаль, которая развевается на ветру в грациозном движении, уравновешивающем противоположное движение левой руки. Служанка не менее роскошно наряжена: платье из синего муара с короткими рукавами частично скрывает парчовое нижнее платье с длинными рукавами.
Полукруглая перевязанная ограда из дерева, за которую цепляются кусты вьющихся роз, завершает композицию. Как и в «Обонянии», она основана на принципе обратной перспективы.
Гобелен сохранил свежесть своего первоначального колорита: красный четко граничит с розовым цветом военных плащей. Единорог принял золотистый оттенок, который ему вернула недавняя очистка.
Обоняние
Объяснение этой части дано жестом обезьянки, сидящей на табурете. Она подносит к ноздрям гвоздику, утащенную из корзинки. Девушка, безразличная к происходящему сзади, прикрепляет к плетеной ленте гвоздики, которые служанка держит перед нею на блюде.
Темно-синее платье с более светлыми тенями, достигнутыми растрепыванием (баттаж), свободно поднято, чтобы позволить зрителю восхищаться юбкой из золотой парчи. Руки покрыты тонким муслином, стянутым запястьями. Желание большей простоты в одежде выражается поясом – плетеным шнуром. Что до лица, то его овал чудесно подчеркнут короткой вуалью, отягощенной драгоценными камнями, которые скрывают волосы и удерживающую их повязку.
Служанка переодета в муаровое платье, которое переводит в синий цвет мотивы подкладки платья дамы. Тени здесь выделены штриховкой.
Ярусность планов достигнута опрокинутостью острова и игрой копий и стволов кустарников, которые создают эффект обратной перспективы, обращенной к глазу зрителя.
Осязание
Жест молодой женщины объясняет значение сцены. Она взялась левой рукой за рог единорога, тогда как в правой руке крепко держит древко знамени.
Одежды, в которые она облачена, – самые роскошные. Платье из черно-синего бархата, подбитое горностаем, с короткими рукавами, широко распахивается, позволяя угадать нижнее платье из золотой парчи на темно-синем фоне. Украшения добавляют роскоши костюму: металлический пояс, к которому прикреплена длинная цепь, ожерелье из переплетенных колец, которые поддерживают вырез платья, диадема с двумя острыми завершениями. Великолепные светлые волосы свободно выскальзывают из-под нее и ниспадают до талии.
Композиция не менее искусна: она располагается по диагонали, которая идет от рога животного, слегка наискось продолжена фигурой молодой женщины, затем – древком, перед тем как исчезнуть в кроне сосны. Чтобы не разбалансировать эту оригинальную композицию, художник позаботился о том, чтобы не слишком опрокидывать остров и расположить деревья по краям, соблюдая параллельность.
Этот гобелен особенно пострадал в нижней части, полностью восстановленной. Первоначальный красный фон, значительно побледневший, принял оттенок винного осадка. Как и в пяти других коврах, вытканных из шерстяных и шелковых нитей, в этом насчитывается шесть нитей на сантиметр.
По одному моему желанию
Этот последний ковер, без всякого сомнения, самый красивый из шести. Художник, понимавший его важное значение, отдал ему все свои силы. Сохранность гобелена, за исключением восстановленной нижней полосы, превосходна. Молодая женщина одета в красное платье, приподнятое на парчовой юбке. Рукава, стянутые запястьями, угадываются под легким прозрачным муслином. Свободно падающие волосы покрыты большим тюрбаном, украшенным кисточкой в верхней части. Служанка переодета в декольтированное платье из красного муара. Ее волосы в косах подняты на лоб и завершены султанчиком, как у дамы в «Слухе» и в «Зрении». Важность сцены в смысловом значении всей серии подчеркнута муаровым шатром с золотыми слезами, полотнища которого открыты, чтобы создать роскошный кадр для жеста молодой женщины, укладывающей свое ожерелье в ларец. Перспектива также поднимает взгляд зрителя к центральной сцене. Цвета сохранили свою первозданную свежесть: фон сияющий, и золотые слезы резко выделяются на синем шатре.
Исследования
История.
Загадочность, окружающая «Даму с единорогом», поддерживается легендами о ней, созданными романтичным ХIХ веком, с которыми современный уровень знаний никак не может окончательно свести счеты. Это начинание тем более затруднительно, что многие пункты остаются неясными, вопреки трудам, осветившим некоторые из них. Представленное исследование имеет целью несколько прояснить сюжет, который уже заставил пролить много чернил. Сюжет, вокруг которого самые разные гипотезы сталкивались и прежде, и теперь. Это исследование позволяет также дать более широкий отчет о тезисах, которые были выдвинуты в "«Предисловии" без достаточных обоснований.
«Открытие» Дамы с единорогом
Известность ковровой серии началась с чуда; мы обязаны если не ее открытием, то, по крайней мере, представлением широкой публике одной из самых знаменитых писательниц 19 века. Жорж Санд видела ее неоднократно в Буссаке у субпрефекта, чья квартира и конторы располагались в замке. Пораженная красотой шедевра, она говорила о серии в своем романе «Жанна», первое издание которого вышло в 1844г. Именно тогда писательница определила ее, на основе характера костюмов, как изделие конца 15 века. Она вернулась к этому сюжету позже, в 1847г., в статье для «Иллюстрасьон», дополненной рисунками ее сына Мориса. В 1862, в «Вокруг стола», Жорж Санд частично повторила написанное ею ранее. Наконец, в 1871, в своем «Дневнике путешественника времен войны», она снова описывала три ковра из этого ансамбля, увиденные ночью, при колеблющемся свете свечи.
Нет уверенности в том, что Жорж Санд была первой, кто обратил внимание на «Даму с единорогом». Конечно, трудно уточнить дату, когда писательница увидела ее впервые; может быть, она была познакомлена с ней в первый раз своим мужем или сыном, которые приезжали к субпрефекту в Буссак с октября 1835г. Возможно, тогда Морис исполнил рисунки, которые послужили иллюстрациями к статье 1847 г.
Тогда Проспер Мериме, инспектор по историческим памятникам, обратил внимание общественных властей на красоту и значительность этого произведения. На заседании Комиссии по историческим памятникам в апреле 1842г. он выдвинул предложение о приобретении серии государством за сумму в 3000 франков. Но еще в июле 1841г. Мериме написал Людовику Вите, своему предшественнику, длинное письмо, в котором с энтузиазмом превозносил красоту ковровой серии из Буссака. Так, благодаря ему, начались переговоры, чтобы завершиться только через сорок лет.
Ковровая серия в Буссаке
Желание, высказанное в тот момент Проспером Мериме, позволило спасти ковры, сохранность которых уже была неудовлетворительной. Замок Буссак принадлежал коммуне, которая купила его в 1835г. у последнего частного владельца, происходившего из графского рода Карбонньер. Супрефектура, квартира и конторы, расположились здесь. Ковровая серия, отнесенная по своему предназначению к меблировке, была включена в продажу.
Благодаря ценным показаниям, данным Проспером Мериме, и, в особенности, благодаря письменному обзору, сделанному, без сомнения, по его заказу архитектором Мореном в сентябре 1842г., способ демонстрации ковров в Буссаке хорошо известен: они были вставлены в резной деревянный декор стен середины 18 века, специально созданный для этой цели, который существует и теперь. «Запах», «Слух» и «Осязание» находились в салоне, а «Вкус», «Зрение» и «По одному моему желанию» - в столовой. За долгое время такой экспозиции они пострадали от сырости стен. Поэтому Проспер Мериме предлагал Комиссии, если государственное приобретение не состоится, изолировать, по крайней мере, каждый гобелен деревянными шасси после того, как будет проведена реставрация в Обюссоне. При смете в 2500 франков, коммуне была выделена сумма в 1500 франков, чтобы возместить затраты. Но и эта субсидия не была использована по назначению, а пошла на ремонт стен замка. Состояние серии ухудшалось. В 1853г. барон Окапитэн сообщил об этом Эдмону дю Сомерару, хранителю музея Клюни и члену Комиссии по историческим памятникам. В это время три ковра, которые прежде украшали столовую супрефектуры, лежали в отеле города Буссак, свернутые и забытые, подвергаясь атакам сырости и крыс.
Ковровая серия в Клюни
Начался новый съезд Комиссии. Барон де Гилерми в 1877г. сообщил ей, что муниципалитет приступил к окончательным переговорам с членом семьи Ротшильдов, проживающим в Вене, о продаже ему «Дамы с единорогом». Дю Сомерар взял на себя миссию по возвращению ее в Буссак и предложению от имени государства суммы в 25000 франков. Шесть частей были вскоре перемещены в музей Терм и Отель Клюни, которые находились в ведении Комиссии по историческим памятникам.
Зал, для них предназначенный, был торжественно открыт в 1883г. Жюлем Ферри, министром изящных искусств. В этих мало удовлетворительных условиях ковры оставались до Второй мировой войны. В ходе работ по переоборудованию, предпринятых сразу после Освобождения, был выстроен новый зал, круглый в плане, специально для «Дамы с единорогом». Такое обособление подчеркнуло ее исключительность.
Между тем, она подверглась многочисленным реставрациям. Та, что была проведена в Обюссоне и которую констатировала Жорж Санд, мало известна и не была достаточной. С 1889 по 1894, по инициативе хранителей Клюни, начался серьезный ремонт: низ каждой части, разрушенный сыростью, был выткан заново, но из неподходящих нитей, быстро выцветших. Занимался этим Лаво, художник по коврам из Гобелена. С 1941 по 1944 годы новая реставрация была доверена Дому Брежер: очистка, укрепление и штопка иглой некоторых частей. Наконец, новая очистка в июне 1975г. с применением новейших методов вернула серии все сияние ее красок.
Первые владельцы: Ле Висты
Если недавняя история «Дамы с единорогом» освещается легко, этого нельзя сказать о ее судьбе на протяжении веков. Легенды окутали, как кокон, немногие достоверные сведения, добытые нами.
Присутствие круассанов (полумесяцев) на знаменах, штандартах и щитах, так же как и на древках, породило в эпоху романтизма представление о чудесном Востоке. В начале 19 века полагали даже, что серия гобеленов была выткана для принца Зизима, сына Мохаммета II и брата Баязета, во время его плена в Бурганефе. Девушка представляла даму его помыслов. С 1883 Эдмон дю Сомерар в дополнении к своему каталогу музея Клюни опроверг эту красивую историю. Он смог узнать на знаменах, штандартах, боевых плащах и щитах герб семьи Ле Вист, - поле с лазурной лентой, украшенной тремя восходящими серебряными полумесяцами.
Эта семья лионского происхождения стала объектом нескольких исследований, которые поставили вопрос о первом владельце серии. Он разрешался неоднгозначно. Задача осложнилась, главным образом, общей уверенностью в том, что произведение было выткано по случаю свадьбы и преподнесена в честь невесты. Присутствие девушки, повторенной шестикратно, сцена «По одному моему желанию» - «выбора драгоценностей», как считалось, - давала некоторые основания этой теории. В 1924г. Анри Мартен предлагал признать на каждой части серии Клод Ле Вист, дочь Жана Ле Виста, умершего в 1500г., и Женевьевы де Нантерр. Эта особа, в первый раз вышедшая замуж (дата неизвестна) за Жоффруа де Бальзака, умершего в 1509г., второй раз сочеталась браком с Жаном Шабанне, сеньором Вандонесса, братом знаменитого марешаля де Ла Палиса. Поэтому Анри Мартен датировал произведение периодом между 1509 и 1513 годами. Совсем недавно, в 1976г., М. Карл Норденфальк подчеркнул, вслед за другими, что такая дата была бы слишком поздней, отбросил гипотезу о Клод Ле Вист, чтобы подумать о ее кузене Антуане, сыне Обера Ле Виста, младшем брате Жана, который женился два раза – на Жаклине Рагье, затем на Шарлотте Брисонне. Именно для своей первой жены он якобы и заказал «Даму с единорогом».
Жан Ле Вист
Геральдика формально опровергает эту доктрину: если бы речь шла о свадебном подарке, то, по обычаю, должен был быть изображен герб новобрачной на разделенном треугольном или четырехугольном щите, состоящий из геральдики мужа по правую руку и отца - по левую. Фактически же перед нами «полный» герб, который может быть только мужским, и гипотеза о свадебном подарке должна быть отклонена безусловно. Далее увидим, что иконография серии находит, с этой новой позиции, наилучшее объяснение.
Надо все же вернуться к семье Ле Вистов, сегодня достаточно известной, чтобы проследить ее неуклонное возвышение. Она происходит из Лиона, где выделилась с конца 14 века во главе с Жаном I (умер в 1383г.) как одна из самых богатых. Потом ее обнаруживают, во главе с Бартелеми (умер в 1422), пытающей счастья в Париже. Как и другие провинциальные фамилии – Брисонне, Жувенели – Ле Висты стремятся в том преуспеть путем службы в королевской администрации. Бартелеми становится, действительно, ученым советником Парламента, - должность, которую занял также Эйме (умер в 1485). Жан VI, сын Антуана I, появляется в столице как светский советник Парламента. Будучи другом герцога Бурбонского Жана II, он входит в королевское окружение. В 1471г. он назначен Людовиком ХI в отделение кассационного суда путем создания седьмой вакансии, - милость слишком исключительная, чтобы не повлечь за собой шумных кривотолков. Смерть короля (1483г.) не остановила этого возвышения. В самом деле, 4 декабря 1484 Жан VI назначен президентом Податного суда. Он был, таким образом, одним из первых светских людей, назначенных на такую должность и, сверх того, стал одним из самых значительных персонажей эпохи. Его жена, Женевьева де Нантерр, подарила ему трех дочерей: Клод, Жанну и Женевьеву.
Но существовали и другие представители рода Ле Вистов в последней трети 15 века, - в тот период, когда была заказана серия ковров. Но только Жан IV носил полную геральдику, как старший. Именно ему и следует приписать заказ произведения, поскольку его отец скончался в 1457г. Что же до Антуана, президента Парламента, то он принял семейную геральдику по смерти Жана, в 1500г., - дата слишком поздняя, если принять во внимание стиль гобеленов.
Эта версия подтверждается и другим аргументом. Пьер Верле, оглашая опись имущества замка Монтэгю-ле-Блен в Бурбоннэ, составленную в ноябре 1595г., упомянул о существовании других ковров с красным фоном, украшенных гербами со знакомыми полумесяцами: «кусок ковра с красным фоном, чтобы делать экран у камина, на коем имеется геральдика с тремя круассанами», «пять частей гобеленов с красными фонами, где представлены сивиллы и единороги, с геральдикой с тремя круассанами…», «еще другая ковровая обивка с красным фоном, где явлены единороги и звери, с оружием, на коем изображены круассаны, в семи частях». Редактор описи, конечно, не идентифицировал прямо эту геральдику рода, угасшего за долгое время, но мы легко узнаем в ней герб Ле Вистов. Совпадения - красный фон, единорог и животные - усиливают соответствие и заставляют думать, что ковры из Монтэгю-ле-Блен были того же происхождения, что и ковры из Клюни, перепутать невозможно. Это происхождение – коллекция Жана Ле Виста; те и другие последовали двумя разными путями наследования, которые окончились один в Монтэгю-ле-Блен, а другой – в Буссаке.
Мы видим, действительно, что Клод Ле Вист, единственная дочь Жана, вышла замуж в 1513г. за Жана де Шабанне. Когда она умерла без прямых наследников, ее наследство было разделено между Шарлем де Шабанне, сыном марешаля де Ла Палис и племянником Жана, и Жанной, дочерью Антуана Ле Виста. Шарль де Шабанне имел дочь Элеонору, наследство которой поставило некоторые проблемы; это причина, по которой была составлена опись 1595г., предназначенная для распределения наследства между ее вторым супругом, Филибером де Ла Гиш, командующим артиллерией, и Анной и Франсуазой де Турнон, ее дочерьми от первого брака. Именно таким образом часть меблировки Жана ле Виста и попала, в конце 16 века, в замок Монтэгю-ле-Блен.
Что же касается «Дамы с единорогом», Анри Мартен выяснил ее судьбу до 1837 года. Надо допустить, что в наследстве Клод она выпала на долю Жанны Ле Вист. Отсюда, действительно, она переходила от наследника к наследнику, пока не попала в руки Жанны де Ла Рош Эймон, которая, выйдя замуж за Франсуа де Рилака в 1660г., привезла ковры в Буссак, в замок своего мужа. Женитьба Луи де Рилака на Франсуазе де Карбоннье в 1730г. сделала эту семью последними владельцами замка и ковровой серии до продажи в 1835г.
Гобелены музея Клюни были исполнены, таким образом, после 1457г., даты смерти отца Жана Ле Виста, которые ввел его во владение полной геральдикой рода Ле Вистов, и до 1500г., даты его собственной смерти. Определить точнее невозможно. Можно, однако, спросить: если серия подчеркнуто выражает геральдическую гордость, то не была ли она исполнена по случаю либо его возведения заказчика в ранг главы рода, либо назначения президентом податного суда в 1484г.? Легко представить победу, которую Жан стяжал этим повышением в должности: она свидетельствовала в глазах всех о возвышении Ле Вистов в королевской администрации. О том же свидетельствует и место его погребения, - в церкви Целестинок в Париже, отведенной вообще великим слугам монархии, да еще и перед главным алтарем! Медная пластинка, на которой он изображен одетым в свое официальное облачение и на которой оттиснут его герб, воскрешает память об этом высокопоставленном чиновнике. Гэньер заказали ее изображение и сохранили для нас драгоценную память о нем.
Иконография.
Таинственность, которая еще совсем недавно окутывала историю «Дамы с единорогом», позволила допустить много ложных разглагольствований об иконографии. Я сказал, что, вслед за Жорж Санд, здесь видели выражение любви принца Зизима и изображение юной особы, с которой ссылка его разлучила, а может быть - племянницы Пьера д’Обюссона, который удерживал его в плену и в которую принц был влюблен. ХХ век предал забвению эту романтическую легенду, но, увы, лишь для того, чтобы придумать объяснения еще более экстравагантные. В 1935г. м-м Филли Аккерман увидела в даме изображение Святой Девы, а в единороге – символ Христа. Несколько позже это была уже иллюстрация к какой-то доктрине катаров. Наконец, в 1965г. м-м Ланскоронска признала в даме черты Маргариты Йоркской, последней жены Карла Смелого. Все эти попытки – а были и другие – не выдержали критики и не заслуживают того, чтобы мы утруждали себя их опровержением.
Число гобеленов
Первый вопрос, который должен быть поставлен в начале исследования: составляют ли шесть частей органичную и полную серию, или же это остатки нескольких различных ансамблей? То и другое мнение имеют основания, поскольку свидетельства ХIХ века противоречивы. В письме 1841г. Людовику Вите Проспер Мериме утверждает, что видел в Буссаке шесть гобеленов в гостиной и в столовой; рисунки Морена показывают их на месте. Напротив, Жорж Санд в «Иллюстрасьон» от 1847г. и в «Вокруг стола» в 1862г. утверждает, что видела их восемь; в «Жанне» их число не указано, а в «Дневнике путешественника времен войны», в 1871, их представлено только три, - те, что были в салоне. В своих первых двух текстах Жорж Санд выражается так: «На восьми широких панно, которые заполняют два просторных зала, видим портрет женщины…», - утверждение, противоречащее рисункам Морена. «Два просторных зала», план которых он составил, не могли вместить более шести ковров. Очевидность ошибки еще более усиливается тем, как писательница говорит об отдельных частях: на одной девушка сидит, «лаская обеими руками рог единорога»; речь идет, весьма вероятно, об «Осязании», где она стоит, действительно делая этот жест, но держа в правой руке штандарт. На другой части она «сидит на очень богатом троне», - явное смешение с «По одному моему желанию» - по причине торжественности шатра – или со «Зрением», единственной частью, где девушка сидит. Память иногда изменяла Жорж Санд потому, что она слишком торопливо делала заметки. К тому же поразительно, что рисунки ее сына в статье 1847г. были, по ее неосторожности, зеркально перевернуты при переводе в гравюру. Заметим, что Проспер Мериме и сам ошибся, говоря о «По одному моему желанию», что там молодая женщина сидит, скрестив ноги, под сенью шатра.
Мы не можем, конечно, отрицать наличие других гобеленов в замке Буссак. Многие свидетельства 19 века, - по правде говоря, недостоверные, - согласуются с этим мнением. В письме Людовику Вите Проспер Мериме повторяет заявления мэра, который утверждал, что существуют и многие другие части, еще более красивые, которые граф Карбоннье разрезал, чтобы обить карету или сделать коврики. Ла Вилатт, которые в начале века собрал несколько документов о коврах в Буссаке, сообщает, что, по воспоминаниям его обитателей, существовали и другие куски кроме приобретенных Клюни; некоторые использовались служащими супрефектуры как коврики для ног, другими воспользовался субпрефект, чтобы защитить пианино при перевозке. Ни одно из этих свидетельств не позволяет думать о произведениях той же эпохи и того же стиля, входящих в серию «Дамы с единорогом». Может быть, речь шла о совсем разных коврах. Одно точно: в 18 веке сгруппировали шесть частей, и салон и столовая были оборудованы для этой цели. Это доказательство того, что они воспринимались тогда как ансамбль и что их ценность была в достаточной мере понята, чтобы оправдать заботливую их демонстрацию.
Стилистические проблемы.
Надо все же постараться понять смысл шести картин «Дамы с единорогом». Самая правдоподобная теория узнает в пяти из них представление пяти чувств. М. Кендрик поддержал доказательство, данное многочисленными примерами произведений в других техниках. Затем м-м Шнеебальг-Перельман подтвердила эту доктрину, отметив в описи Мазарини, составленной в 1653г., обивку, которая представляла пять чувств почти так же, как и в Клюни: «Зрение» - дама смотрится в зеркало; «Слух» - дама поет, музыкальный инструмент сбоку от нее; «Обоняние» - дама вдыхает запах цветов; «Вкус» - дама ест фрукты, тогда как обезьянка ворует их из корзинки; «Осязание» - дама ласкает белку. Кажется, что эта тема, примеров которой больше, кажется, нет в искусстве средневекового ковроделия, была популярна. Кардинал Эрар де ла Марк, архиепископ Льежа, владел ковровой серией с изображением пяти человеческих чувств, которые Менсиа де Мендоза купил, во время наследования в 1539г., под названием «Los Sentidos»; документы, о них упоминающие, умалчивают, к сожалению, о подробностях этих произведений.
Поэтому идентификация пяти ковров из Клюни не оставляет места сомнениям. «Зрение» символизировано единорогом, созерцающим себя в зеркало, которое держит перед ним сидящая девушка; «Слух» - звуком, исходящим из позитива, на котором играет дама и который служанка приводит в действие; «Осязание» - жестом девушки, взявшейся за рог единорога. Символика более свободна в двух других частях: во «Вкусе» дама рассеянно берет лакомство из конфетницы, совсем не обращая внимания на попугайчика, сидящего, как сокол, на ее левой руке; обезьянка у ее ног, отправляющая что-то в рот, имеет более ясное значение. Мы спрашиваем себя, с другой стороны, о смысле полуциркульной ограды, заплетенной вьющимися розами. Что касается «Обоняния», то девушка довольствуется плетением венка из гвоздик, которые служанка держит перед ней на блюде; обезьянка, усевшаяся на табурет, чтобы вдыхать запах цветка, который она утащила из корзинки, позволяет угадать значение сцены. Понятно, впрочем, что пять гипотез, подтверждающих одна другую, чтобы проложить путь к общему объяснению, имеют доказательное значение.
Остается шестая часть, «По одному моему желанию». На первый взгляд, она с трудом включается в ковровую серию из Клюни. Я сказал, что в 18 веке все шесть частей были расценены как ансамбль. Изучение стиля, как увидим, только упрочивает это ощущение и обязывает отвергнуть предложение некоторых считать эту часть единственным сохранившимся остатком от другой серии. Надо было бы согласиться в таком случае, что Жан Ле Вист заказал одному и тому же художнику большое число картонов столь близких, что девушка, служанка, лев, единорог, гербы почти идентичны. Композиция была везде одинаковой, с синим "островом" на красном фоне. Все ковры были исполнены в одном центре ткачества, поскольку они одинаковы по технике.
Лучше полагать, что «По одному моему желанию» входит в ту же серию. Кендрик увидел в ней даже вводную часть. Ковровая серия кардинала де ла Марка подтверждает эту версию, потому что «Los Sentidos» также состояли из шести частей: последняя имела надпись «Liberum arbitrum», имеющую тот же смысл, что и надпись, развернутая на шатре на нашем ковре: «По одному моему желанию». Известно, что философы подразумевали под «Liberum arbitrum» («свободной волей»): для Сократа и Платона это была способность желать добродетели, которой лишили нас наши страсти, то есть, подчинение нашим чувствам. Таким образом, находится объяснение сцены, до настоящего времени плохо интерпретированной. Повторяют, действительно, что девушка выбрала в ларце, который держит служанка, ожерелье. Но она, совсем напротив, заботливо укладывает его туда после того, как сняла – а она его носит на пяти других частях – и обернула тканью. Жест обеих рук, опускающих предмет внутрь ларца, не может интерпретироваться иначе, и его смысл прояснен словами «По одному моему желанию», иначе говоря «Согласно моей воле». Уложенное ожерелье – символ отказа от страстей, вызываемых в нас плохо контролируемыми чувствами.
Ковры и геральдика
Иконографическое исследование ковровой серии происходит не только на уровне объяснения сюжета – отказа от рабства чувств - но также касается и геральдики, позволяющей высветить многие неясные пункты.
Но прежде надо сказать несколько слов об этом знаменитом единороге, который принес коврам из Клюни мировую известность и дал им свое имя. Это сказочное животное создано воображением древних, чему находим первое свидетельство у Ктезия, греческого врача, который жил при дворе Артаксеркса Мнемона, около 400г. до Р.Х. Тело его очень похоже на конское, но с раздвоенными копытами и с головой козы, увенчанной длинным рогом, спирально закрученным вправо – откуда и название «единорог», «однорогий» - который есть ни что иное, как гипертрофированный клык, колоссально развитый у нарвала, обитающего в арктических морях.
Аристотель и Плиний популяризировали его образ, а средневековье увлеклось им, окружив ореолом волшебства: наделенный чрезвычайной силой, единорог, как считалось, может быть пойман только девственницей. Он появлялся очень часто в средневековой иконографии, особенно в конце Средних Веков. В музее Клюни он представлен на медном ларце 15 века и на обивке из собора в Оксерре, посвященной легенде о св. Этьене. В музее Клуатр в Нью-Йорке охота на единорога составляет сюжет особенно знаменитой серии ковров. Мы видим его в ограде, преклонившим колени перед девушкой, на рисунке из коллекции Гэньер, который знакомит нас с исчезнувшей серией, принадлежавшей Карлу Бурбону.
Кроме того, единорог – важный элемент языка геральдики: в паре с другим единорогом или, очень часто, со львом – как на английских гербах - он встает на дыбы во всю высоту герба и называется «держателем герба». Это совсем не та роль, которую играют единорог и лев на клюнийской серии. Поставленные лицом к лицу в «Обонянии» и «Вкусе», они держат древки, украшенные серебряными полумесяцами, на концах которых развеваются знамя и штандарт Ле Вистов. Сверх того, они могут нести на себе гербовой щит, который на льве в «Обонянии» странно преобразован в военный плащ. В «По одному моему желанию», поднимая края шатра, они только демонстрируют знамя и штандарт. То же и в «Слухе», кроме того, что здесь оба животные не стоят. В «Зрении» только один лев поддерживает знамя; в «Осязании», наконец, это делает сама дама, а лев и единорог только несут на себе гербы. Единорог нигде не одинок, и было бы вернее говорить о «Даме со львом и с единорогом».
Не случайно, что герб Ле Вистов так размножен, повторяясь даже четыре раза в «Обонянии» и во «Вкусе». Ковры, целиком посвященные геральдике, были многочисленны в Средние Века, - они лучше известны по документам и описям, чем по редким сохранившимся частям, - но нет другого примера обивки, где гербы были бы в таком изобилии перемешаны с представленными сценами. Заметим, сверх того, что знамя и штандарт здесь помещены на военных копьях, завершенных заостренными наконечниками, предназначенными отнюдь не для состязаний. Из чего заключили, что Жан Ле Вист, заказывая серию, сознательно допустил двусмысленность: не будучи отпрыском аристократического рода, но страстно желая стать аристократом, он хитроумно включил в мирные аллегории копья, знамена, штандарты со своей геральдикой, как если бы был рыцарем. Мы должны были также поразмыслить над смыслом этого шатра, увенчанного маленьким штандартом, который сильно напоминает военные шатры, - такие, какие разбивали в 15 веке перед крепостными стенами города его для осады или перед атакой. Но он также вызывает в памяти тот, который в известной миниатюре «Salutation Angelique» («Молитва Пресвятой Деве») осеняет наполовину герцога Филиппа Красивого, преклонившего колена перед Девой, или тот, что мы видели на картине Карла Бурбона, известного по рисунку из Гэньер. Знамена, штандарты, копья там также присутствуют. Но почему на ковре из Клюни шатер украшен золотыми слезами? Мы не можем уделить достаточно внимания этому вопросу, который заслуживает особого рассмотрения.
Как бы то ни было, «Дама с единорогом», смысл который должен изыскиваться на многих уровнях, свидетельствует, конечно, о претензиях буржуазной семьи на предельное возвышение: вышедшая, как и другие, из провинции, чтобы сделать карьеру в королевской администрации, семья Ле Вист уже достигла самых высоких должностей. Им не хватало возведения во дворянство, которое сумели получить Жувенели, ставшие Жювеналями дез-Юрзен. Кажется, ни Жан, ни тем более Антуан Ле Вист не снискали этой высокой чести. По крайней мере, ковровая серия из Клюни выявляет довольно твердое желание, отголосок которого находим в его завещании: он просит быть представленным на витраже своей часовни в Вендеси «одетым на манер шевалье, в военном камзоле, на котором будут его геральдические знаки». Она обнаруживается на медной пластинке этого высокого представителя власти, где он гордо наименовал себя «сеньором д’Арси-сюр-Луар».
Стилистические проблемы
Известность «Дамы с единорогом», слава, которой она пользуется среди самой широкой публики, легко объяснима. Как не быть зачарованным, с самого начала, цветовой гаммой каждого ковра? Эта гамма включает лишь ограниченное число тонов, чтобы смягчить разнообразие множества элементов, составляющих картину. Но этих средств достаточно, чтобы создать поэтическое очарование.
Округлый «остров», служащий основанием представленной сцене, темно-синего цвета и засажен купами живых цветов, тогда как розовый или красный (в разных частях) фон усеян сорванными цветущими ветвями. Вопреки распространенному мнению, это не было редкостью в Средние Века. Существует, к счастью, несколько свидетельств. Одни из них восходят к первой трети 15 века, - два примера: «Дворянская пара» и «Дама, держащая сокола» из Нью-Йорка. Другие – конца 15 или начала 16 века: «Сеньор, подносящий даме цаплю» (Нью-Йорк), «Выезд на охоту» (Чикаго), две «Аллегории» (бывшая коллекция Мартен Лерой), еще несколько других. Читая документы, узнаем, что фон бывал не только красным, но также белым или желтым.
Мильфлер, которым засажена почва, включает серию в многочисленный разряд ковров конца Средних Веков, которые в текстах называются «вердюрами» (verdures). Самый ранний сохранившийся пример - часть серии с гербами Филиппа Красивого из Исторического музея в Берне, созданная в Брюсселе незадолго до 1466г. Жаном Ле Аз (Jean Le Haz). Вытканный из золотых и серебряных нитей, этот ковер имеет исключительное качество. Большинство вердюров не достигали такого уровня: выполненные довольно грубо из шерсти и шелка, по многократно использовавшимся картонам, они редко выходили из рук художников большого таланта.
Менее частыми, чем «цветущие купы» на темно-синем фоне, были «сорванные цветущие ветви» на красном; кроме ковров, которые я упомянул, они появляются на зеленом фоне в общеизвестной «Пенелопе» из Бостонского музея, заказанной епископом Турнэ, Ферри де Клюни, между 1480 и 1483гг. Этот неожиданный декор был, возможно, навеян обычаем устилать землю сорванными цветами в праздничные дни.
В Клюни к этой цветочной феерии прибавляются четыре породы деревьев, которые обнаруживаются на каждой части (кроме «Взгляда», где их только две), может быть, в соответствии с желанием запечатлеть символику, от нас ускользающую: дуб, сосна, остролист и цветущий апельсин. Что же до животных, изображения которых одинаково разбросаны и по синему, и по красному фону, то они обычны в вердюрах, но редко бывают столь многочисленны: львенок, пантера, гепард, волк, лиса, собака, козел, генетта, ягненок, кролик, обезьяна, цапля, сокол, сорока, селезень или куропатка. Вот даже сам молодой единорог, чей рог еще не отрос («Вкус»), сокол в полете с распростертыми крыльями («По одному моему желанию»), обезьянка, привязанная к цилиндру («Осязание»).
Этот чудесный декор подчеркивает элегантность девушки, которая появляется шесть раз в разных нарядах и позах. Само собой, это не одна и та же особа, шесть раз повторенная, что не имело бы никакого смысла для аллегорических фигур, каждая из которых идеальна по-своему. Ведь в «Зрении» во «Вкусе» лицо более круглое, в других частях более удлиненное, и особенно длинное – в «Осязании». Художник не старался воспроизвести черты реальной женщины, и надо решительно отказаться от гипотез, что здесь представлены Клод Ле Вист или ее племянница Жанна.
Роскошь одежд добавляет прелести гордым принцессам: бархаты, отливающие разными цветами, приоткрытые на платьях из восхитительной парчи, затканной пышными гранатами, с жемчугом и камнями, подчеркивающими вырезы, поддерживающими рукава или окаймляющими боковые разрезы. Все здесь утверждает волю к роскоши, которую справедливо находят эквивалентом эпохи. И сами драгоценности, - диадемы, ожерелья, застежки, пояса - только дополняют это богатство, уже не прибавляя ему блеска. Желание варьировать эффекты проявляется во всем, и особенно в прическах дам: в «Осязании» волосы, свободно распущенные по спине, прижаты тяжелой диадемой; коротко подстриженные, под прозрачной вуалью, придержанной головным обручем – во «Вкусе», и выскальзывают из-под большого тюрбана с плюмажем в «По одному моему желанию». В «Обонянии» волосы едва заметны под короткой вуалью, доходящей до плеч. Наконец, в «Зрении» и в «Слухе» заплетенные и стянутые лентами косы подняты на темя, чтобы образовать, по моде того времени, султанчик. Прически того же типа видны в «Пенелопе» из Бостона и в «Персее» из частной коллекции.
Отметив, что служанка всегда одета проще, но с тем же пониманием безупречной элегантности, зададимся вопросом об облике этих одежд, которые не являются нарядами французского королевского двора. Думается, они пришли из Италии, как и те ткани, из которых они сшиты. На самом деле художник, без сомнения, следовал более своему воображению, нежели реальности.
Макеттист
Таким образом, мы вплотную приблизились к двум проблемам истории искусства, которые вызвали противоречия, чтобы не сказать – полемику, между специалистами по ковроделию. Ни один документ не разрешает споров, и благоразумно остановиться на этих двух пунктах: кто был тот художник, что нарисовал «Даму с единорогом»? Где она была выткана?
Известно, что изготовление ковра разделяется на три операции: художник рисует «макеты», то есть более или менее точные композиции в малом масштабе. Картонщик переносит на большой размер эти макеты, которые становятся «картонами». Лиссье (lissiers), наконец, переводят эти картоны в ту ткацкую технику, на которой специализируются. Ясно, что доля творчества уменьшается от этапа к этапу: абсолютно преобладая на первом, она сводится на втором к разработке деталей, а на третьем важны только выбор цветов и качество исполнения. В средневековье контакты между разными корпорациями, которые в этом принимали участие, не всегда были легкими. В Брюсселе они стали предметом тяжбы, приведшей в 1476г. к соглашению: картонщики и лиссье обращают в вердюрах свою ограниченную творческую свободу на рисунок листвы, деревьев, кустов, цветов и животных; остальное должно быть доверено художникам. Действительно, это правило существовало только в Брюсселе, и выводы из этого не могут быть расширены из-за опасности ошибок. Тем не менее, изучая вердюры конца 15 – начала 16 веков, легко отделить то, что вышло из рук картонщика или лиссье, которые неустанно использовали одни и те же шаблоны, от того, что принадлежит таланту художника, желавшего создать оригинальное произведение.
Ковровая серия из Клюни полностью принадлежит к этой второй категории по своей композиции, рисунку персонажей и стилю.
Расположение каждой сцены – пирамидальное, направленное по вертикальной оси, - восхищает уравновешенностью. В «По одному моему желанию» шатер, полотнища которого открыты, образует прекрасное обрамление для девушки; собачка на табурете составляет пандан служанке, а лев – единорогу. В «Слухе» ось, по сторонам которой располагаются дама и ее служанка, создает органный позитив. В «Обонянии» это сама девушка; равновесие, которое могло бы быть нарушено присутствием служанки слева, оказывается восстановленным посредством табурета справа с сидящей на нем лукавой обезьянкой. Во «Вкусе» ось проходит через конфетницу. В «Осязании» она совпадает со стройным силуэтом дамы; длинный рог, который она держит в левой руке, отвечает копью в ее правой руке, лев соответствует фигуре единорога. Деревья усиливают это впечатление, создавая игру вертикалей, которая добавляется к вертикалям знамен и штандартов. Все эти линии нужны не только для ритмического эффекта; исходя не из одного уровня, они создают эффект перспективы, точка схода которой расположена вровень с глазом зрителя. Это особенно заметно в «Зрении», «Обонянии», «Вкусе» и в «По одному моему желанию». В «Осязании», чтобы нарушить монотонность такого приема, композиция строится по диагонали, которая проходит через рог единорога, молодую женщину, копье и теряется слева в вершине сосны. В «Слухе» глубина достигнута перспективой, возникающей из диагонали стола, на котором стоит позитив, подхваченной справа рогом животного и сосной.
Это отчетливое желание создать впечатление глубины – не доходящей, однако, до «разрушения» стены – подчеркнуто овальной формой «острова», более или менее опрокинутого в разных частях серии. Композиция каждой сцены представляется поэтому произведением большого мастера, который знал, что синий остров, видимый в перспективе, противопоставляется розовому фону, который замыкает композицию.
Знатоки все же пытались идентифицировать художника – автора этих шести макетов. М-м Рейно недавно попыталась приписать их одному из учеников двух живописцев, Анри и Конрада Вюлькоп, чью художественную продукцию она перегруппировала. Унаследовав отчасти запас их моделей, из которых он немало позаимствовал, этот художник, которого она назвала «Мастер Анны Бретанской», был якобы автором макетов самых известных гобеленов конца того века: «Персея» (частная коллекция), «Прославленных женщин» с «Пенелопой» (Бостон), «Жизни Пречистой Девы», происходящей из собора в Байё, ковровой серии из Клюни и, главное, знаменитых ковров из музея Клуатр, представляющих «Охоту на единорога». М-м Сушаль, приняв и расширив эти выводы, посвятила особое исследование этому художнику, которого она переименовала в «Мастера охоты на единорога». Она приписала ему множество гравюр того времени, в том числе прекрасные ксилографии, и витражи, наряду с уже названными коврами. На самом деле, имеется в виду вся художественная продукция, созданная в Париже за последние двадцать лет 15-го века и в первое десятилетие 16-го. Продукция ошеломляющая, которую с трудом можно счесть работой одного человека, даже обладавшего талантами разносторонними и разнообразными. Я уже говорил, что американские гобелены принадлежат к трем разным сериям: одна – миль флер с «Выездом на охоту» и с живым единорогом, запертым в загоне; вторая - в четырех частях, которые показывают охоту, смерть и перевозку убитого животного и, наконец, последний и единственный гобелен, притом фрагментарный, на котором изображена поимка девушкой единорога, преследуемого собаками. Эти три серии довольно различны, и нет уверенности в том, что это произведения одного макеттиста. Сравнение «Дамы с единорогом» с «Пленением девушкой» совсем не влечет за собой вывода о том, что эти шесть частей принадлежат тому же художнику. Более того. На выставке, собранной в Гран Палас, а затем в Нью-Йорке, в музее Метрополитен, ковры из Клуатра и серия из Клюни не обнаружили стилистической близости. Напротив, отличия были разительны. Они обнаруживались на многих уровнях: в техническом плане, поскольку в нью-йоркском ковре щедро использованы золотые и серебряные нити, тогда как в парижском – только шерсть и шелк. Далее, в стилистическом плане: близость, которую пытались усмотреть, имеет своей причиной скорее единый дух эпохи, нежели принадлежность руке одного художника. Однако, эта попытка – похвальная, но бесполезная для идентификации макеттиста - основывается на предположении, что он получил свое художественное образование в Париже. Что вполне возможно, но в чем нельзя быть уверенным, зная, что художественная активность в конце 15 века не была централизованной. Существовали другие очаги, важность и влиятельность которых только начинают осознавать. Мастер Мельниц был одним из крупнейших художников центра Франции. Он был официальным живописцем Бурбонов, так что известно много произведений, исполненных для этой семьи, которые приписываются ему. Жан Ле Вист имел полную возможность его знать ввиду того, что поддерживал отношения с Бурбонами. К этому прибавляется дополнительный аргумент, если гипотеза об идентичности этого мастера с Жаном Прево верна: он действительно упомянут как художник по стеклу в лионском соборе между 1471 и 1498гг, - в городе, с которым Жан Ле Вист оставался в тесном контакте. Мы знаем сегодня, что речь идет об одном из крупных художественных центров в области как архитектуры, скульптуры, так и живописи. Трудно решить с твердой уверенностью, так как стиль в области ковроделия с трудом поддается точной идентификации: стиль картонщика может присоединяться к стилю макеттиста. Первому должна принадлежать идея острова с миль флером и красного фона с сорванными ветвями, но она также могла быть привнесена в макет собственным искусством ткачей.
Второй вопрос, на который еще не отвечено удовлетворительным образом, касается ткацкого центра, где была сделана «Дама с единорогом». Оставим в стороне отвергнутые нынче притязания мастерских Ла Марша – Обюссона и Феллетена – которые еще не существовали в конце 15 века: они не поддержаны ничем, кроме факта долгого пребывания серии в Буссаке, куда она попала только в 17 веке.
Сравнительно недавно в связи с «миль флером» подумали о передвижных мастерских, перемещавшихся, по воле заказчиков, из замка в замок в долине Луары, под тем предлогом, что многие из гобеленов там сохранились или оттуда происходят. Ни один документ не подтверждает деятельности такого рода в регионе; утверждали, что эти бродячие работники не оставляли архивов. История опровергла эту доктрину: новые тексты сообщили об огромном количестве продукции северных местностей в области «вердюров». Экономическая история проясняет историю искусства: закат суконного производства в бургундских Нидерландах на исходе 14 века оставил без применения множество рабочих рук. Реконверсия была необходима и встретила поддержку герцогов бургундских, желавших, для блага своих состояний, использовать обильные капиталы, квалифицированную рабочую силу, опытных красильщиков; техника ковроделия, близкая сукновальной и ткацкой, приняла эстафету. Эта деятельность, связанная с особыми экономическими условиями, скоро произвела впечатляющее количество шедевров.
С 1418 по 1446, согласно м-м Шнеебальг-Перельман, в связи с Брюсселем упоминается около пятисот ковров, - огромное число, объяснимое только в свете вышесказанного. Притом, в Брюсселе прослеживается рост этой новой гильдии, которая, в 1447г., становится независимой, а в 1476г. сталкивается с гильдией живописцев. Брюссель, однако, не единственный северный город, производивший ковры так интенсивно. Отсутствуют статистические исследования, которые позволили бы оценить важность Брюгге, Гента, Оденарда, Арраса. Лилль представляется сегодня более продуктивным, чем считалось, а Турнэ – гораздо менее. Благодаря международным портам, какими являлись Анвер и Брюгге, благодаря отделениям банка Медичи, распространенным в северных странах, эта огромная продукция легко расходилась по всей Западной Европе. Так стекались новые капиталы, которые делали возможными и новые вложения.
Пытались определить, как путем рассуждений о технике, так и путем стилистического анализа, продукцию различных центров, имеющих каждый, как полагали, свои методы работы. Это оказалось тщетным во всех случаях, когда атрибуция не была поддержана убедительной силой текста. Как додумались бы без документов, что обивка Сэн-Анатуаль де Сален была выткана в Брюгге? Как приписали бы Турнэ обивку из Монтакьют Хауз, изображающую Жана де Дайон?
Дело особенно осложняется тем, что, как известно, лиссье перемещались из центра в центр по собственному желанию или подчиняясь колебаниям рынка. Не надо забывать и о том, что хозяева мастерских, внезапно получая комплект заказов, не колебались передавать часть подряда. Распознать продукцию того или иного города не представляется возможным. Более того: сказано, что лиссье не вмешивались в вопросы стиля, которые решались только на стадиях макета и картона. Однако известно много примеров макетов, выполненных далеко от фламандских ткацких центров и отправленных туда для ткачества. Таким должен быть случай «Дамы с единорогом», рисунок которого был сделан французским художником и выслан для исполнения в один из северных городов.
М-м Шнеебальг-Перельман, выявив, с одной стороны, роль Брюсселя с 14 века и, с другой стороны, тот факт, что там был выткан один из самых красивых мильфлеров конца 15 века (обивка с геральдикой Филиппа Красивого), смогла утверждать, что там же была создана и «Дама с единорогом». В этой гипотезе нет ничего неправдоподобного, но в ней нет уверенности, пока она не основывается на тексте, который сегодня отсутствует.
Надо притом подчеркнуть, что лиссье (один или несколько), которые выткали эти шесть частей, не всегда были на уровне макета или картона. Как иначе объяснить в «Слухе» неуклюжие кисти рук девушки и плохо прорисованное лицо служанки, а в «Осязании» - слегка искривленный рот девушки? Эти оплошности не умаляют красоты серии из Клюни: в любом другом месте детали переданы с предельной тщательностью. Жан Ле Вист, макеттист, живописец-картонщик и лиссье смогли создать произведение, очаровывающее богатством смыслов, красотой рисунка и прелестью красок.
Итак, надо согласиться, что ковровая серия из Клюни образует полный ансамбль, посвященный изображению пяти чувств с вводной или же заключительной частью, которая выражает отказ от страстей. Это, конечно, не свадебный подарок. Напротив, она заявляет о возвышении члена семьи Ле Вистов. Она была заказана Жаном Ле Вистом, который заказывал и другие гобелены с розовым фоном, ныне утраченные. Дата ее изготовления – между 1484 и 1500гг. Два вопроса остаются нерешенными: имя художника, который выполнил макет, и место, где серия гобеленов была выткана.
Alain Erlande-Brandenbourg
inspecteur general
des musees nationaux,
adjoint au directeur
des musees de France
Ministere de la Culture,
de la Communication,
des Grands Traveaux
et du Bicentenaire
Editions de la Reunion des musees nationaux,
Paris, 1989
Рецензии
Юлия, привет!
С праздником тебя деньрожденческим! С весною, с японским вишневым цветом, что средь туманов горных ароматы дарит и влечёт в потоки счастья, неги грёз...
Юмористический япсончик:
Нежной сакуры цвет...
Зазевалася птаха,
Заглядевшись на смелые ласки
Кендодзюки-гусара,
Обаявшего деву сквозь брызги
Того самого
ЖУркого
ВОдопотОка,
Что к ногам,
Будоража мышцу,
Ниспадает...
Ну а робкий сумо-чебурашка
Со слезою бессильной
Туманно
Пытается в логику встроить,
Ничего не сумев осознать -
Как же так,
Размышляет то пузо:
Водопад,
Лепестки,
Сук, надев на себя то юката,
Оставляет простор
Для движений
Кендодзюки-гусара с послушницей юной...
И не видно сумо-толстопузу
Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
