Своеобразие художественного мирозерцания тургенева. Художественное мастерство Тургенева–прозаика в оценке современных литературоведов

В социально-психологических романах «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети», повестях «Ася», «Вешние воды» созданы образы уходящей дворянской культуры и новых героев эпохи разночинцев и демократов, образы самоотверженных русских женщин. В романах «Дым» и «Новь» изобразил жизнь русских за границей, народническое движение в России.

Роман И. С. Тургенева "Отцы и дети" (1862), вызвал разноречивые мнения. Критики по-разному поняли и прочли роман, по-разному осмыслили главную идею и проблематику этого произведения. Большинство увидело в нем вечную проблему отцов и детей, проблему смены поколений. То есть основной конфликт романа трактовался как возрастной. Но борьба "отцов" и "детей" в романе Тургенева - это не только столкновение различных поколений, но и идеологий, и мировоззрений. Противоборство героев в романе имеет и другой смысл - это философские раздумья о вечном движении жизни и вечной борьбе старого и нового, о месте и деятельности человека на земле. Поэтому одной из интереснейших проблем в романе является проблема деятеля, проблема положительного героя.

В эпоху, описанную писателем, начинает формироваться новый тип деятеля: разночинца-демократа, человека дела, прагматика и материалиста. Тургенев сумел увидеть и запечатлеть (конечно, по-своему и весьма субъективно) рождение героя нового времени. Поэтому центральное место в романе занимает фигура Евгения Васильевича Базарова. Этот герой из 28 глав романа не присутствует только в двух. Все остальные лица группируются вокруг него, во взаимоотношениях с ним и друг с другом раскрывая свои характеры, тем самым оттеняя незаурядность его личности. Как и Чацкий в "Горе от ума" А. С. Грибоедова, Базаров противопоставлен всем действующим лицам: и дворянам Кирсановым, и Одинцовой, и Кукшиной с Ситниковым, и даже собственным родителям. Он совсем из другой среды, и это проявляется в его взглядах и словах. Особенно это заметно во взаимотношениях с другом, любимой женщиной и родителями.

В романе Тургенев применяет точную датировку, показывая читателю конкретное время действия. История романа начинается в 1859 году 20 мая и завершается зимой 1860 года. Поражает и лаконизм тургеневского повествования. Картины жизни русского общества того времени уместились в рамки небольшого произведения.

Резкое отличие Базарова от окружающих дворян-помещиков бросается в глаза при первом же знакомстве с героем. Все мельчайшие детали портретной характеристики (обветренная красная рука, балахон с кистями, бакенбарды, волевое лицо, грубоватые манеры) - все это свидетельствует о том, что перед нами человек дела, который не считает нужным соблюдать правила хорошего тона, столь существенные в дворянском быту.

Тургенев очень скупо рассказывает о биографии своего героя. Из романа мы узнаем, что Евгений Базаров - сын полкового лекаря, внук дьячка, что он выпускник Медико-хирургической академии. "Главный предмет его - естественные науки, - говорит Аркадий. - Да он все знает". И действительно, герой весьма осведомлен в области медицины, химии, физики, зоологии. Но Тургенев не говорит читателю, на каком поприще развернется талант Базарова. Судя по намекам Аркадия, ему уготована совсем не медицинская карьера. Сам автор видел в Базарове революционера. "И если он называется нигилистом,- писал автор в письме к К. Случевскому, - то надо читать: революционером". Как же проявляется эта революционность в герое? Конечно, Тургенев не мог в открытую изобразить революционную деятельность Базарова. Но он сумел донести до читателя именно эту мысль, показав внутренний мир своего героя, его уровень мышления и мировоззрение. Тургенев увековечил базаровский тип, введя в русский язык понятие "нигилизм" и "нигилист".

В чем же состоит нигилизм героя? Что он выражает? Базаровский нигилизм, отрицавший авторитеты, родился в эпоху перелома общественного сознания. Он связан с утверждением материалистического мировоззрения, с развитием науки, в первую очередь, естествознания. Особенностью нигилизма Базарова было то, что герой ничего не брал на веру, стремился все проверять жизнью, практикой. Отличительной чертой было также полное отрицание искусства, музыки и других проявлений духовной жизни людей. Но эта особенность взглядов и порождала противоречия. Базаров на себе испытывает то, что он презирал, что он называл "романтизм, чепуха, гниль, художество".

Сильнейший удар, приведший к внутреннему конфликту героя с самим собой, произвела любовь, существование которой ранее он полностью отрицал. "Вот тебе раз! Бабы испугался!" - подумал Базаров и, развалясь в кресле не хуже Ситникова, заговорил преувеличенно развязно". Любовь к Одинцовой раскалывает душу героя на две части. Теперь в нем живут две личности. Одна из них - убежденная противница романтических чувств. Другая - страстно любящий человек, столкнувшийся с подлинным таинством высокого чувства: "...Он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость". Базаров признается в любви, но видит, что его чувство не взаимно. Он покидает дом Одинцовой, стремясь подавить в себе разбушевавшееся чувство.

Хотя в характере Анны Сергеевны Одинцовой много общего с характером Базарова, она не решается на супружество с ним, так как предпочитает спокойствие и уверенность в завтрашнем дне: "Спокойствие все-таки лучше всего на свете". Да и самого Базарова трудно представить таким же семейным человеком, каким станет Аркадий. Итогом душевного разлада, трагической любви героя стало крушение всего его мировоззрения.

Особую роль в романе играют взаимоотношения Базарова с другом, Аркадием Кирсановым: "У Базарова нет друга, потому что он не встречал еще человека, который не спасовал перед ним. Аркадий хочет быть сыном своего века и напяливает на себя идеи Базарова, которые решительно не могут с ним срастись". Нигилизм Аркадия - это песня "с чужого голоса". Евгений Базаров хотел перевоспитать Аркадия, сделать его "своим", но очень скоро убедился, что это неосуществимо. И все же Базарову тяжело расставаться с Аркадием, к которому он был искренне привязан.

В романе Аркадий - лучший из "учеников" Базарова. Другие его "последователи" изображены карикатурно. Ситников и Кукшина опошляют идеи разночинцев-демократов. Они видят в нигилизме только одно - отрицание всех старых нравственных норм. Поэтому эти герои так отталкивающе безобразны и смешны. Для них нигилизм - всего лишь новая мода.

Тургенев еще раз проводит своего героя по тому же кругу, заставляет его встретиться с теми же людьми и до конца выяснить свои отношения с ними. Но теперь ни в Марьино, ни в Никольском мы уже не узнаем прежнего Базарова: затухают его блистательные споры, догорает несчастная любовь, становится бессмысленным по сути важное дело - лечение людей. И только в финале "в последний раз вспыхнет, чтобы окончательно угаснуть, его тревожная, но любящая жизнь душа". Смерть примиряет Базарова с жизнью. Перед лицом смерти слабыми оказались опоры, поддерживавшие некогда базаровскую самоуверенность и цинизм: медицина и естественные науки не в силах переломить ход событий, отступили, оставив Базарова наедине с самим собой. И тут пришли на помощь силы, когда-то им отрицаемые, но хранимые в глубине души. Именно с их помощью герой борется со смертью и смело смотрит ей в глаза. Каков же герой в этот миг? Умирающий Базаров прост и человечен: отпала надобность скрывать свой "романтизм", и вот теперь душа героя освобождается от цепей лжетеорий. Он думает не о себе, а о своих родителях, готовя их к ужасному концу. Любовь к женщине, любовь к отцу и матери сливаются в сознании умирающего Базарова с любовью к Родине. Герой осознает, что Базаров-нигилист не нужен России, что он лишний в этом мире, что его деятельность бесполезна: "Я нужен России... Нет, видно не нужен. Да и кто нужен? Сапожник нужен, портной нужен, мясник... мясо продает..."

Эстетические взгляды И. С. Тургенева

В решении эстетических проблем Тургенев сознательно расходился с представителями идеалистического эстетизма и сближался с революционными демократами, хотя он и резко враждебно отнесся к эстетической диссертации Чернышевского, считал ее «гнусной мертвечиной», «безжизненной и сухой», «ложной и вредной». Конечно, Тургенев справедливо оспаривал ошибочную мысль Чернышевского об искусстве, как суррогате действительности, но не заметил главного — противоречия между этой мыслью и основным направлением всей работы. Напротив, ошибочное заключение Чернышевского он считал его эстетическим фундаментом: «Эта мысль у него лежит в основании всего» 1* . Тем самым Тургенев упрощал эстетическое учение Чернышевского.

Но ведущие идеи Чернышевского, как теоретика искусства, лежали в основе критического реализма и, следовательно, творческой практики Тургенева. Многие из них органически входили в сознание последнего. Подобно критикам из революционно-демократического лагеря, источник искусства Тургенев видел в реальной жизни, постоянно подчеркивал, что содержанием искусства является объективный мир, существующий независимо от сознания человека. На всех этапах своей духовной эволюции Тургенев строго материалистически решал основной вопрос эстетики об отношениях искусства к действительности. Жизнь вообще— «вечный источник всякого искусства» 2* . Но признавая искусство формой отражения действительности, Тургенев никогда не отождествлял их. Он знал, что «воспетые радости, воспетые слезы трогают их (людей. — Г. К.) более, чем действительные радости и слезы» 3* . Творчество подлинного художника он называл «сосредоточенным отражением» жизни, т. е. отражением жизни в ее существенных, типических проявлениях* В речи о Пушкине он писал, что «всякое искусство есть возведение жизни в идеал: стоящие на почве обычной, ежедневной жизни, остаются ниже того уровня. Это вершина, к которой надо приблизиться» 4* . Задача искусства — отражать богатство реального мира, но не зеркально, а отбирая типические черты без той примеси случайного и внешнего, без того искажения, которые свойственны поверхностному восприятию, поэтому в реалистическом искусстве жизнь больше является жизнью, чем в самой действительности: «Искусство, в данный миг, пожалуй, сильнее самой природы, потому что в ней нет ни симфонии Бетховена, ни картины Рюисдаля, ни поэмы Гете» 5* . «В действительности нет шекспировского Гамлета — или, пожалуй, он есть — да Шекспир открыл его — и сделал общим достоянием» 6* . Тургенев с удовлетворением отмечал, что Гете «занимало одно: жизнь, возведенная в идеал поэзии («die Wirklichkeit zum schonen Schein erhoben...») 7* . Таким образом, Тургенев не мог принять натуралистического понимания искусства как копирования жизни как подражания природе. Напротив, согласно Тургеневу, искусство воспроизводит жизнь в ее существенных чертах, в ее закономерном развитии. Художество он понимал как «воспроизведение, воплощение идеалов, лежащих в основах народной жизни и определяющих его духовную и нравственную физиономию» 8* .

Зная первичность реальной действительности, Тургенев отмечает специфичность художественного познания: жизнь раскрывается писателем «своим, особенным, специальным образом». Объединяясь с Белинским, Тургенев подчеркивает, что искусство есть мышление в образах: «Задачи могут быть совершенно одинаковы» у публициста и у поэта, «только публицист смотрит на них глазами публициста, а поэт — глазами поэта», глазами человека, который мыслит «образом, заметьте: образом» 9 * . Искусство познает мир в конкретно-чувственной, непосредственно-индивидуальной форме. Искусство не терпит «холода аллегорий», «сухого реализма хроники», жизнь здесь выступает «в живых образах и лицах» 10* . Суть искусства Тургенев никогда не сводил к внешнему правдоподобию, но конкретность воплощения, чувственную достоверность образа он считал необходимым условием реалистического искусства. Образность художественного мышления Тургенев постоянно подтверждал примерами из истории искусства. Он ценил Л. Н. Толстого за «непревзойденный дар создавать типы» 11* , Пушкина за умение отзываться типическими образами, бессмертными звуками на все веяния русской жизни. Напротив, лица в романе Евгении Тур он находил «бледными», лишенными... «цепкости типической», «жизненной выпуклости» 12* .

Тургенев понимал, что общий закон искусства, конкретно чувственная форма выражения качественно своеобразно осуществляется в творчестве различных художников: «Важно в литературном таланте то, что я решился бы назвать своим голосом. Да, важен свой голос. Важны живые, особенные, свои собственные ноты... В этом и есть главная отличительная черта живого оригинального таланта» 13* . Мастер литературной критики, Тургенев умел четко, с присущей ему лаконичностью определять особенность писателя, индивидуально-неповторимую манеру творчества. Так, например, в поэтическом темпераменте Пушкина Тургенев удачно заметил «особенную смесь страстности и спокойствия», «объективность его дарования, в котором субъективность его личности сказывается лишь одним внутренним жаром и огнем» 14* . Он ценил в Пушкине «классическое чувство меры и гармонии» 15* .

Подобно Белинскому, Тургенев «требовал правды живой, жизненной правды» 16* от искусства. Недаром он так ценил в Толстом «великую любовь к правде, сочетающуюся с редкостной чуткостью ко всякой лжи или пустословию» 17* . Подобно революционным демократам, Тургенев выдвигал критерий соответствия художественного изображения истине изображаемой жизни.

Тургенев знал, что точное и правдивое отражение объективной действительности лежит в самой природе искусства. Способность к правдивому воссозданию жизни, с точки зрения Тургенева, является свойством не только писателя-реалиста, но и любого истинного таланта, органически связанного с народом.

Наиболее плодотворным способом в искусстве Тургенев считал реалистический способ. Почти на всех этапах своей духовной эволюции Тургенев выступал сознательным и убежденным реалистом. В 1875 г. Тургенев писал Милютиной: «Я преимущественно реалист, и более всего интересуюсь живою правдою людской физиономии; ко всему сверхъестественному отношусь равнодушно, ни в какие абсолюты и системы не верю... Все человеческое мне дорого» 18 * . В этом очень ценном признании выявляется понимание реализма как метода, неразрывно связанного с острым интересом к объективной реальности, к процессам земной человеческой жизни, с равнодушием ко всему сверхъестественному, потустороннему. Согласно Тургеневу реализм означает чуткость к живой правде характера и свободу от мистических представлений. «Меня исключительно интересует одно, — признавался Тургенев Авдееву в письме от 25 января 1870 г., физиономия жизни и правдивая ее передача, а к мистицизму во всех его формах я совершенно равнодушен» 19* . В объективном, человеческом сам Тургенев находил источник величия и красоты жизни. Он равнодушен к сверхъестественному, все человеческое ему дорого. Красота земных чувств навсегда заворожила художника. В своих романах Тургенев возвышал активное жизнетворчество — и всегда выступал с критикой отвлеченной идеалистической созерцательности. Например, Тургенев критически подавал идеалистические увлечения Рудина и всячески поощрял его обращение к реальной, действительной жизни. Созерцательность Тургенев считал социально-отрицательным качеством, так как бесстрастность порождает безволие, парализует те горячие, страстные эмоции, без которых невозможна активная жизненная борьба.

Тургенев не мог принять не только идеалистической созерцательности как бесстрастного душевного состояния, но и состояния аскетического религиозного отречения. В романе «Дворянское гнездо» Тургенев показал бесплодность отвлеченной идеи долга, во имя которой снималась конкретность реальной жизни. Любимая героиня — Лиза — не смогла окончательно преодолеть стремления любить и наслаждаться, о чем свидетельствует ее нелегкая грусть. Религиозная убежденность оказалась бессильной перед лицом естественных чувств человека. Напротив, Тургенев знает, что нельзя победить естественную сущность человека во имя отвлеченного нравственного долга. Тургенев боится аскетической жизни, так как она исключает живые человеческие чувства, поэзию и романтику которых он неустанно прославлял. Подвиг аскетического отречения вызывает в нем чувство страха, так как он эстетически привязан к красоте. В религии его поражало напряженное самоотречение и отталкивал платонический характер этого отречения, его предметная пустота или бесчеловечность — печальная, кровавая и антигуманная сторона религии, «все эти бичевания, процессии, поклонение костям, аутода-фе, это свирепое презрение к жизни, отвращение к женщинам, все эти язвы и вся эта кровь» 20* .

Писатель-реалист, с точки зрения Тургенева, равнодушен к идеалистическому созерцанию, всецело погружен в правду земных естественных чувств, с одним желанием передать всю их силу, поэзию и романтику. Свое понимание реализма он подкреплял историей мирового искусства. Он ценил Шекспира как писателя, свободного от пут средневекового аскетизма, как писателя с зорким вниманием к земной, естественной сущности человека, к борьбе и кипению страстей: он называл Шекспира «величайшим поэтом нового мира». «На всей Европе еще лежали мрачные тени средних веков, но уже занялась заря новой эпохи — и явившийся миру поэт был в то же время один из полнейших представителей нового начала... начала гуманности, человечности, свободы» 21* . Тургенев ценил Гете, потому что «все земное просто, легко и верно отражалось в душе» его 22* .

Существенной чертой реализма Тургенев считал историческую точку зрения на жизнь, т. е. признание закономерности процесса развития человечества и признание национального своеобразия каждого народа. Реализм в понимании Тургенева должен отличаться глубоким постижением социальных противоречий и правдивым изображением человека в развитии. В художественных произведениях он прежде всего искал и иногда с удовлетворением отмечал раскрытие объективных закономерностей социальной действительности. Молодым писателям он советовал не ограничиваться простым копированием чувственного облика жизни, а проникать в сущность изображаемого, «стараться не только уловлять жизнь во всех ее проявлениях, но и понимать ее, понимать те законы, по которым она движется и которые не всегда выступают наружу» 23* . Реализм трактовался Тургеневым как конкретно-историческое изображение действительности. Так, в предисловии к собранию романов в издании сочинений 1880 г. Тургенев сделал следующее важное признание: «Автор «Рудина», написанного в 1855 г. и автор «Нови», написанной в 1876-м, является одним и тем же человеком. В течение всего этого времени я стремился, насколько хватило сил и умения, добросовестно и беспристрастно изобразить и воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет: «the body snd pressure of time» («самый образ и давление времени») и ту быстро-изменявшуюся физиономию русских людей культурного слоя, который преимущественно служил предметом моих наблюдений» 24* . В этом ценном заявлении Тургенева выявляется понимание историзма как существенной черты реалистического метода. Чуткость к жизненной правде и постоянное стремление к глубокому освоению общественных течений эпохи позволили Тургеневу сосредоточенно раскрывать борьбу исторических сил и тенденций. Так, в «Отцах и детях» он правдиво воссоздал картину классовой борьбы 60-х годов, картину идейно-социального конфликта поднимающейся разночинной России с силами либерально-консервативного дворянства в форме столкновения суровых Базаровых и мягкотелых Кирсановых. Каждую эпоху Тургенев раскрывал в аспекте ее идейно-социальных разногласий. Расхождение между героями даются в романах Тургенева как идеологические расхождения.

Тургеневу удалось раскрыть «самый образ и давление времени», создать роман о смене исторических эпох, о борьбе идеологических направлений, хотя либеральная тенденция и ограничивала способность всесторонне осваивать закономерности общественной жизни. Но борясь со своими классовыми симпатиями и антипатиями, Тургенев постоянно стремился к правдивой передаче диалектики исторического процесса. Так, эпоха 40-х годов — эпоха философских споров и бесплодных стремлений к практическому осуществлению задач, эпоха раздвоения дворянского интеллигента сменяется в романах Тургенева эпохой 50-60-х годов, эпохой подготовки и создания первой революционной ситуации в России, эпохой конфликта революционного демократизма с силами консервативного и либерального дворянства.

Тургенев понял социальный характер идейной борьбы, потому что он жил в период острых классовых столкновений между крестьянством и помещиками, которых «охраняло, защищало и поддерживало царское правительство» 25* . Коренным вопросом эпохи был вопрос о ликвидации крепостного права: снизу-силами крестьянской, антифеодальной революции или сверху — с помощью царских реформ, призванных сохранить земельную собственность и привилегии помещиков. Сама история вторгалась в частную жизнь человека и ставила перед ним вопрос о будущем России, о путях ее дальнейшего развития. В борьбе между либералами и демократами Тургенев занимал колеблющуюся позицию: он отвергал идею крестьянской революции и в то же время понимал необходимость глубоких преобразований народной жизни. Либеральная тенденция сужала историческую точку зрения Тургенева, вносила противоречия в его мировоззрение; не случайно писателя «60 лет тому назад тянуло к умеренной монархической и дворянской конституции... ему претил мужицкий демократизм Добролюбова и Чернышевского» 26* . Но, будучи постепеновцем по своим политическим убеждениям, Тургенев прошел гегелевскую школу диалектического мышления и знал, что трудный процесс общественного развития совершается путем борьбы внутренних противоречий. Он писал в статье о Пушкине: «Мы позволим себе заметить, что падает, рушится только мертвое, неорганическое. Живое изменяется органически ростом. А Россия растет, не падает. Что подобное развитие как всякий рост — неизбежно сопряжено с болезнями, мучительными кризисами, с самыми злыми, на первый взгляд безвыходными противоречиями — доказывать, кажется, нечего, нас этому учит не только всеобщая история, но даже история каждой отдельной личности. Сама наука нам говорит о необходимых болезнях. Но смущаться этим, оплакивать прежнее, все-таки относительное спокойствие, стараться возвратиться к нему и возвращать к нему других, хотя бы насильно — могут только отжившие или близорукие люди. В эпохи народной жизни, носящие название переходных,— дело мыслящего человека, истинного гражданина своей родины — идти вперед, несмотря на трудность и часто грязь пути, но идти, не теряя ни на миг из виду тех основных идеалов, на которых построен весь быт общества» 27* .

Национально-исторический принцип становится основным принципом Тургенева. Задача художника, с точки зрения писателя, раскрывать неповторимый национальный склад характера, психологический, эмоциональный строй народа. Художество он рассматривал как «воспроизведение, воплощение идеалов, лежащих в основах народной жизни и определяющих его духовную и нравственную физиономию» 28* . Размышляя над проблемой показа национального начала реалистическими средствами, он понял, что национальное своеобразие — это «я» народа, его индивидуальность. Подобно Белинскому, он знал, что национальная особенность не есть нечто внешнее, напротив, составляет сущность народного сознания — «искусство народа — его живая, личная душа, его мысль, его язык в высшем значении слова» 29* . Национальную особенность Тургенев понимал исторически не как раз навсегда данную, неподвижную, а находящуюся в постоянном развитии.

В своих критических статьях и заметках Тургенев строго придерживался исторического принципа, рассматривал произведения искусства в связи с личностью автора и с жизнью эпохи, поскольку глубоко был убежден, что талант принадлежит своему народу и своему времени. Выступая противником «самолюбивой, робкой или ограниченной критики», т. е. субъективистски односторонней, Тургенев отстаивал «дельную» критику с ее «бесстрашной добросовестностью и отчетливостью до конца» 30* , в деле раскрытия исторического значения творчества писателя.

Реалистическое искусство, с точки зрения Тургенева, отличается «воспроизведением общественной жизни в ее типических проявлениях» 31* . Способность создавать типические характеры он считал главной чертой объективных талантов, осуществляющих метод реалистического изображения действительности. Делясь своим творческим опытом, он учил молодых писателей «сквозь игру случайностей добиваться до типов» 32* , «улавливать типы, а не случайные явления» 33* .

Существенной особенностью реализма Тургенев считал глубокое осмысление и правдивое раскрытие человека и среды в процессе их взаимодействия и развития. «Мне нужно не только лицо, его прошедшее, вся его обстановка, но и малейшие житейские подробности» 34* . Герои выступают в произведениях Тургенева всегда представителями определенной общественной среды, и психология их определяется объективным миром истории и народа. Это изображение персонажей как представителей определенных общественных тенденций было результатом не просто правдивого изображения жизни, но сознательным принципом художественного метода. Тургенев настаивал на глубоком и полном раскрытии причинных связей между конкретно-исторической общественной средой и человеческим характером. Тургенев понимал, что характеры людей определяются исторически сложившимся своеобразием времени, что представители различных социальных сил имеют свой образ мыслей и чувств в зависимости от особенностей их среды. Глубокое освоение писателем социальной типичности человека, социальной обусловленности его внутреннего духовного мира с особой силой сказалось в романах Тургенева. Здесь Тургенев рисует представителей своего времени, поэтому его персонажи всегда приурочены к определенной эпохе, к определенному идеологическому движению, этим объясняется прием писателя ставить точные даты и обозначать точные места действия. Рудин, Базаров, Нежданов связаны с определенными этапами классовой борьбы в истории русского общественного развития. Характерной чертой своих романов сам Тургенев считал наличие в них точной исторической обстановки. Так, Рудин выступает ярким представителем дворянской интеллигенции 40-х годов — исторически слабым, не готовым к борьбе за идеал, лишенным чувства реальной действительной жизни, с трагедией внутреннего раздвоения, с колебанием между идеалистическим созерцанием и неуклонной тягой к реальной жизни человечества. Лаврецкий тоже представитель дворянской интеллигенции 50-х годов, он был проникнут «высокими, но несколько отвлеченными стремлениями» 35* , увлекался теми заоблачными фантазиями, которые противоречат законам природы, исключают богатство конкретной жизни. В этом факте покорного усвоения идеи абсолютного нравственного долга, факте подчинения религиозным представлениям Лизы и сказалась социальная природа лишнего человека, его «байбачество», примирение с действительностью, покорность «силе враждебных обстоятельств». Он становится неудачником, с грустью думает о даром прожитой жизни.

В личности Базарова Тургенев воплотил наиболее существенные черты выдающихся представителей демократического круга 60-х годов. Как материалист-естественник, презирающий идеалистические абстракции, как человек «непреклонной воли», сознавший необходимость отрицания, чтобы «место расчистить», человек плебейской честности и знания «горькой, терпкой, бобыльной жизни», как страстный противник либерального словоблудия Базаров, несомненно, принадлежал к новому поколению революционеров-разночинцев.

Либеральных баричей Кирсановых Тургенев тоже рисует в полном соответствии с исторической правдой. Павел Петрович Кирсанов — представитель консервативного либерализма с его глубоким безразличием к судьбам родины, с его брезгливой жалостью к мужику, с его ненавистью к материалистической философии, к положительному опытному знанию, с его англоманством и защитой европейской, т. е. буржуазной цивилизации. В лице Николая Петровича и Аркадия Тургенев дает типичных выразителей либерального дворянства, с его беспомощностью, бессилием, игрой в демократизм, с той его существенной чертой, которую В. И. Ленин называл «бесхребетностью и холопством перед власть имущими» 36* . Тургенев давал причинную связь между конкретной общественной средой и человеком. Герои его выс1упают как социально-исторические типы, как выразители различных борющихся между собой исторических сил и тенденций.

Считая источником искусства объективную действительность, Тургенев требовал от писателей изображения жизни во всей полноте ее многообразных проявлений. Он неоднократно заявлял и в письмах и в литературно-критических статьях, что подлинное художественное творчество возможно лишь при условии глубокого изучения национально-исторического развития народа. Непосредственный анализ общественных отношений и внутренней жизни человека в движении и борьбе противоречивых тенденций является, с точки зрения Тургенева, необходимым свойством реализма как метода, свойством, которое формируется в процессе тщательного изучения фактов.

Сам Тургенев обладал острым вниманием к процессу социальной жизни, к ее движению и превращениям.

Согласно эстетическим представлениям Тургенева чувстве действительности рождается у писателя в результате острого внимания и тщательного изучения процессов реальной жизни и заинтересованного участия в общественной практике. Он Неоднократно писал, что при создании художественных произведении необходимо руководствоваться не литературными впечатлениями, а жизненными наблюдениями, опытом непосредственного сопереживания. Он советует Е. В. Львовой в письме от 6 января 1876 г.: «Романов не читайте вовсе, чтобы сохранить свежесть собственных впечатлений в своих сочинениях» 37* . В письме к Полине Виардо от 8 декабря 1847 г. Тургенев упрекает современных драматургов за абстрактно-рассудочное отношение к процессам реальной жизни, за отсутствие страстного интереса к ним: «Они никак не могут отделаться от дурной привычки заимствовать; они, несчастные, уж слишком много читали и совсем не жили» 38* . Тургенев отрицал рассудочно-абстрактное, идеалистически-созерцательное отношение к жизни, как совершенно бесплодное для творчества. Он требовал от писателей эмоционально ярких переживаний и, главное, страстного, взволнованного участия. Он писал: «Мне кажется, главный недостаток наших писателей и преимущественно мой состоит в том, что мы мало соприкасаемся с действительной жизнью, то есть с живыми людьми; мы слишком много читаем и отвлеченно мыслим» 39* .

Тургенев настойчиво подчеркивал органическую связь художника с изображаемым миром. Писатель в своем творчестве всегда остается на «материальной почве фактов», отправляется от конкретных наблюдений над социальной действительностью, а не от абстрактных идей. Тургенев справедливо писал: «Не однажды слышал я и читал в критических статьях, что я в моих произведениях «отправляюсь от идеи», или «провожу идею»; иные меня за это хвалили, другие, напротив, порицали; с своей стороны, я должен сознаться, что никогда не покушался «создавать образ», если не имел исходною точкою не идею, а живое лицо...» 40* Тургенев разъяснял: «Я лишь гляжу и вывожу мои выводы из виданного мной, я редко пускаюсь в абстракции. Более того, даже абстракции постепенно проявляются в моем уме в форме конкретных картин, и когда мне удается довести мою идею до формы такой картины, лишь тогда я овладеваю вполне и самой идеей» 41* .

Л. Пичу Тургенев писал, что художник-реалист создает свои произведения на основе наблюдения реальных жизненных фактов: «Как только я отхожу в своей работе от образов, — я совершенно теряюсь и не знаю, с чего начать» 42* . Вот почему он считал необходимым для себя постоянное общение с русской жизнью.

Тургенев утверждал необходимость жизненной основы для произведений искусства. «Мастерство художника, — говорил он Гаршину, — в этом и состоит, чтобы суметь пронаблюдать явление и затем уже это действительное явление представить в художественных образах» 43* . «В моих произведениях я постоянно опираюсь на жизненные данные» 44* . Поскольку Тургенев «никогда не покушался создавать образ, если не имел исходной точкой не идею, а живое лицо» 45* , он настойчиво советовал искать основу для художественных созданий не в спекулятивных ухищрениях отвлеченной мысли, а в тщательном изучении объективной реальности. «Сочинять я никогда ничего не мог. Чтобы у меня что-нибудь вышло, надо мне постоянно возиться с людьми, брать их живьем. Мне нужно не только лицо, его прошедшее, вся его обстановка, но и малейшие житейские подробности. Так я всегда писал и все, что у меня есть порядочного, дано жизнью, а вовсе не создано мной» 46* . Молодой писательнице Нелидовой Тургенев говорил: «Вместо того, чтобы нам, романистам, пыжиться и во что бы то ни стало выдумывать «из себя» современных героев, — взять, знаете, просто самым добросовестным образом биографию (а лучше, если найдется, автобиография) какой-нибудь выдающейся современной личности, и на этой канве уже выводить свое художественное здание... Да какая же беллетристическая «выдумка» может сравниться с этой подлинной жизненной правдой» 47* .

Проблема типического характера была для Тургенева одной из центральных проблем эстетики. На многочисленных примерах он доказал, что отправной точкой создания подлинного художественного образа является реальное лицо в его причинных связях со средой. Жизнь «дает известный толчок» 48* при создании типического характера. Чтобы образ был типичен, он должен иметь жизненно необходимую основу — это глубокое убеждение Тургенева. Разбирая отрывок из романа Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы», Тургенев замечает: «Я уже не говорю о фигуре матери, которая типична... она, очевидно, взята живьем — из действительной жизни» 49* . Если образ всецело сочинен, искусственно надуман писателем, то он лишен типичности, жизненной необходимости, как например образ Марьи Андреевны из комедии Островского «Бедная невеста»: «Автор добросовестно и старательно гоняется за ней — за этой неуловимой чертою жизни, и не достигает ее до конца» 50* . И только художественный образ, в котором воплощаются «самые основы жизни», превращается в счастливый вымысел писателя, которому не суждено умереть.

Опора на жизненный характер ни в коем случае не означает для Тургенева копирования действительности: «Характер Ирины, — рассказывал Тургенев, — был внушен мне действительно существовавшей личностью, которую я знавал лично. Но Ирина в романе и Ирина в действительности не вполне совпадают... Я не копирую действительные эпизоды или живые личности, но эти сцены и личности дают мне сырой материал для художественных построений» 51 * .

Живое лицо может служить только отправной точкой для создания типического характера. Здесь, по словам Тургенева, невозможно простое копирование, «так как в жизни редко встречаешь чистые, беспримесные типы». Соответствие жизненной правде еще не означает типичности воспроизводимых характеров. Истина характера не является для Тургенева синонимом его типичности. Так, лица, изображенные Островским в «Бедной невесте», могут встречаться в действительной жизни, но они не являются типами: «Все эти лица живы, несомненно живы, и истинны, хотя ни одно из них не доведено до того торжества поэтической правды, когда образ, взятый художником из недр действительности, выходит из рук его типом» 52* .

«Искусство есть возведение жизни в идеал» 53* . Чтобы сырой материал — наблюдаемые личности и сцены — довести до торжества поэтической правды, необходимо не буквальное, а сосредоточенное отражение жизни, то есть ее художественное обобщение. Согласно заявлению Тургенева, писателю важно «стараться не только уловлять жизнь во всех ее проявлениях, но и понимать ее, понимать те законы, по которым она движется и которые не всегда выступают наружу» 54* . Тургенев выступал сознательным противником метода натуралистического фотографирования, как неспособного к глубокому познанию жизни в ее ведущих тенденциях. Он утверждал, что «искусство — не дагерротип» 55* , что «художество не обязано только повторять жизнь» 56* . «Кто все детали передает, пропал, надо схватывать одни характеристические детали. В этом одном и состоит талант и даже то, что называется творчеством».

Художник не находит готовыми типические характеры и типические обстоятельства, а творчески создает их с помощью воображения и синтетического обобщения в результате вдумчивого изучения жизненных фактов. Он раскрывает сущность объективного реального мира в системе типических характеров путем тщательного отбора закономерных проявлений человека и среды, их национально-исторической особенности. С этой меркой Тургенев подходил к оценке художественных произведений, определяя степень их значимости. Он чрезвычайно высоко оценивал очерки Г. Успенского прежде всего потому, что видел в них «не одно знание деревенского быта, ... но проникновение в самую его глубь — художественное схватывание характерных черт и типов» 57* .

Тургенев развивал пушкинскую традицию правдоподобия характеров и положений. Однообразию романтизма Тургенев противополагал жизненную полноту реалистического искусства, как следствие более глубокого познания действительности, более верного ее отражения. Он признавал характер совокупностью многих страстей и многих качеств, т. е. выдвигал принцип «шекспиризма». Тургенев призывал писателей интересоваться личностью человека в единстве противоречивых сторон и в их постоянном развитии, что объяснялось пониманием многообразных связей человека с общественной средой. Тургенев определенно выступал против ограничения характера какой-то ведущей особенностью, против «вытягивания каждого характера в одну струнку», которое он находил, например, в драме Островского «Минин», и требовал показа «жизни, разнообразия и движения каждого характера» 58* , требовал показа людей «не только en face, но и ep profile, в таких положениях, которые были бы естественными и в то же время имели бы художественную ценность» 59* .

Всеобъемлющее изображение жизни Тургенев находил в творчестве Шекспира, называл его беспощаднейшим и все прощающим сердцеведом. Гуманистическое внимание к земному реальному человеку открыло Шекспиру возможность углубленного познания внутреннего мира личности. Мастер в раскрытии многостороннего характера — Шекспир является «поэтом, более всех и глубже всех проникнувшим в тайны жизни», поэтом, который «не страшится выносить темные стороны души на свет поэтической правды» 60* .

Тургенев боролся за реалистическую основу психологического анализа, он сосредоточенно размышлял о принципах изображения внутренней жизни человека. С точки зрения Тургенева, писателю необходимо стремиться к простоте, ясности и цельности изображения, необходимо подражать природе, а «природа во всем, как ясный и строгий художник, чувство меры хранит, стройной верна простоте». Писатель считает, что художественное обобщение реально существующих фактов и явлений предусматривает простоту и ясность очертаний, определенность и строгость рисунка. Отсюда резкое выступление Тургенева против психологизации, против раздробления характера. В статье о комедии Островского «Бедная невеста» Тургенев, внутренне опираясь на создания Пушкина, протестовал против той ложной манеры, которая состоит «в подробном до крайности и утомительном воспроизведении всех частностей и мелочей каждого отдельного характера, в каком-то ложно-тонком психологическом анализе» и которая приводит к раздроблению характеров, раздроблению, доходящему до того, что «каждая отдельная частичка исчезает, наконец, для читателя» 61* . «Такого рода мелочная разработка характера неистинна — художественно неистинна», определенно заявляет Тургенев, потому что типичность несовместима с психологическим расчленением внутреннего мира, так как подобное расчленение нарушает чувство целого. Тургенев стоит за определенность и строгость рисунка, за большие линии, простор, за торжество художника над психологом; Тургенев выступает против мелочного анализа душевной жизни. «Психолог, по его словам, должен исчезнуть в художнике, как исчезает от глаз скелет под живым и теплым телом, которому он служит прочной, но невидимой опорой» 62* . В письме к Леонтьеву Тургенев выражал ту же мысль: «Поэт должен быть психологом, но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления — в их расцвете или увядании» 63* . Тургенев настойчиво предупреждает молодых писателей от увлечения излишнеи психологизацией. Приветствуя дар психологического анализа писательницы Стечкиной, он предостерегает ее от попыток «уловить все колебания психических состояний», от перехода «в какую-то кропотливую нервозность, в мелочность, в каприз» 64* . «Старайтесь... быть как можно проще к яснее в деле художества; — призывает Тургенев К. Леонтьева, — ваша беда — какая-то запутанность хотя верных, но уже слишком мелких мыслей, какое-то ненужное богатство задних представлений, второстепенных чувств и намеков... Вспомните, что как ни тонко и многосложно внутреннее устройство какой-нибудь ткани в человеческом теле, кожи, например, но ее вид понятен и однороден» 65* .

Психологическая детализация осуждалась Тургеневым как «капризно-однообразная возня в одних и тех же ощущениях» 66* . «Насчет так называемой психологии» Толстого он писал Анненкову в связи с романом «Война и мир»: «... настоящего развития нет ни в одном характере... а есть старая замашка передавать колебания, вибрации одного и того же чувства, положения...» «Уж как приелись и надоели эти... тонкие рефлексии и размышления и наблюдения за собственными чувствами. Другой психологии Толстой словно не знает или с намерением ее игнорирует» 67* . Итак, Тургенев считает необходимым при типизации жизненных явлений отказ от ложно тонкого психологического анализа в пользу показа «простых, внезапных движений, в которых звучно высказывается человеческая душа...» и «открывается нам более глубокий взгляд на сущность характеров и отношений». Это теоретическое убеждение Тургенева дает основу для понимания многих особенностей его творческого метода: например, преимущественного раскрытия героев через рисунок поведения, их конкретно-психологического описания; данный теоретический принцип писателя помогает уяснить нам и специфику немногих у Тургенева внутренних монологов, которые, выявляя противоречия душевного мира героев, борьбу мотивов в их сознании, все же не нарушают художественной цельности, так как несут в себе все то же стремление к ясности и простоте линий.

Борясь с психологической детализацией, Тургенев в не расчлененном потоке ощущений выбирает только простые и ясные линии, так как «художество не обязано только повторять жизнь», так как «во всех этих бесконечно малых чертах теряется та определенность и строгость рисунка, которых требует внутреннее чувство читателя». Тургенев не следит за течением душевного потока, как непрерывного потока, не останавливается на каждом звене переживаний, а выделяет лишь их вершинные моменты. Тургенев не давал чувство во всем многообразии его превращений, не разлагал психологию человека и не превращал ее в какой-то «химический процесс», не раскрывал сплошную заполненность душевной истории, все ее атомы, он интересовался только началом и конном психического процесса. Переживания героев реализуются Тургеневым в их острых разговорах и менее всего в их саморазмышлении. Самоанализ, связанный с разложением, почти отсутствует в романах Тургенева. Тургенев не вводит читателя в субъективный мир героя, не раскрывает его настроений в непосредственной форме, а дает героя извне, глазами наблюдателя, отсюда простые и ясные линии, получившие законченное выражение в обобщенном психологическом портрете, в названности душевных качеств. В отличие от Толстого, он не вводит читателя в мир субъективных восприятий человека, не показывает, как зреют в душевной глубине мотивы его поведения, зерно его настроений. Если Толстой раскрывает наиболее интимные сокровенные, наиболее глубокие душевные движения своих героев в непосредственной форме, умело используя наивные и страстные самопризнания, то Тургенев, напротив, внутренний мир раскрывает отраженным сквозь призму авторского сознания или сознания действующих лиц, т. е. использует прием внешнего обнаружения психологии.

Тургенев неоднократно подчеркивал, что объективность изображения— существенная черта реализма. Проблема реализма встала перед ним как проблема объективного, правдивого воспроизведения жизни, совершенно свободного от произвола личных ощущений и оценок. Подобно Белинскому Тургенев отрицал субъективизм, т. е. суждение на основании личного произвола. Объективность Тургенев понимал не только как особую манеру повествования, т. е. отказ от авторских ремарок, но и как особую направленность внимания художника. Интерес к внешней объективной реальности — неотъемлемое свойство эпического рода: «Если вас изучение человеческой физиономии, чужой жизни интересует больше, чем изложение собственных чувств и мыслей; если, например, вам приятнее верно и точно передать наружный вид не только человека, но и простой вещи, чем красиво и горячо высказать то, что вы ощущаете при виде этой вещи или этого человека, — значит, вы объективный писатель и можете взяться за повесть или роман» 68* .

Тургенев всю жизнь боролся за объективность подлинного большого реалистического искусства, стремясь преодолеть в себе элементы романтической манеры. Его идеал — объективный писатель, который, подобно Гете, выразил не только sich selbst, но и всю полноту общественного сознания. Оценочное сопоставление субъективного метода и объективного дается в статье о романе Е. Тур «Племянница». Независимому объективному таланту Тургенев противопоставляет лирический талант, погруженный в круг личных переживаний и подчиняющий им изображаемую действительность.

Тургенев не допускал абсолютного противопоставления субъективных и объективных талантов. Он указывал на существование их общего источника; как те, так и другие не лишены «постоянной внутренней связи с жизнью вообще — этого вечного источника всякого искусства — и с личностию писателя в особенности» 69* .

Тургенев выступил с критикой субъективного познания жизни. Порок субъективности в особенности присущ писателям-романтикам. «Создания Шиллера далеко уступают в полноте и сосредоточенности созданиям Шекспира и даже Гете» 70* . Персонажи в произведениях субъективных писателей лишены самостоятельного живого начала. Тургенев соглашается признать искренность, и задушевность, и теплоту субъективных талантов, но категорически отрицает их способность «создавать самостоятельные характеры и типы» 71* . Так, в романе Е. Тур «Племянница» нет характеров «в строгом смысле этого слова». Лица ее бледны, лишены «цепкости типической», «жизненной выпуклости» 72* . Совсем неудачными Тургенев считает «те описания, посредством которых она старается разъяснить нам характеры своих героев» 73* . Эта стихия лиризма, непосредственного авторского вторжения, отсутствие чувства меры воспринимаются Тургеневым как «что-то неправильное, нелитературное, бегущее прямо из сердца, необдуманное, наконец...» 74* .

Для создания типических характеров необходима объективность дарования и связанная с ней объективность описания. За создание самостоятельных характеров можно приняться лишь в том случае, если «изучение человеческой физиономии, чужой жизни интересует больше, чем изложение собственных чувств и мыслей». Тип — это не совокупность субъективных эмоций писателя, а результат объективного отражения жизненных явлений в их сущности. Следовательно, объективность для Тургенева означает также глубокое понимание основных противоречий общественной жизни.

Простота, спокойствие линий, чувство целого, понимание внутренних законов жизни и отказ от романтического субъективизма таковы в понимании Тургенева черты реалистического искусства. Объективность для Тургенева становится высшим критерием художественности.

Объективное письмо означало не только интерес к внешне реальному миру и к внутренней жизни героев, но и особый способ художественного доказательства. Прежде всего объективность повествования предполагает особую систему воплощения авторского отношения к изображаемому. Если писатель-романтик является неизменным спутником своего героя, то писатель-реалист, сохраняя духовную связь с персонажами, не выражает ее в непосредственных авторских ремарках и оценках. Объективность Тургенев строго противопоставляет лиризму и публицистичности, стремясь к тому эпическому творчеству, в котором автор исчезает за потоком им же созданной жизни. «Искусство торжествует свою высшую победу только тогда, когда лица, созданные поэтом, до того кажутся читателю живыми и самобытными, что сам творец их исчезает в глазах его, когда читатель размышляет о создании поэта, как о жизни вообще». «В противном случае, говоря словами Гете: «Чувствуешь намерение и разочаровываешься» («Man fuhlt die Absicht und man ist verstimmt») 75* . Проблема автора очень занимала Тургенева: борясь с капризами авторского субъективизма, упорным и систематическим трудом он стремился к идеалу объективного искусства, учась у Пушкина и Гоголя: «лица Гоголя стоят, как говорится, на своих ногах, как живые», «если есть между ними и творцом их необходимая духовная связь, то сущность этой связи остается для нас тайной, разрешение которой подпадает уже не критике, а психологии» 76* , — пишет Тургенев в статье о романе Е. Тур «Племянница». Эта связь раскрывается не путем прямых авторских оценок, не в форме прямо выраженной симпатии или антипатии автора. Эта связь не существует для нашего эстетического восприятия, она требует особого психологического анализа.

Тургенев настойчивым и упорным трудом вырабатывал в себе качества объективного художника. «Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети» — этапы большого реалистического пути. В каждом из них Тургенев все более и более углублял реалистический рисунок, в каждом из них все выше поднимался уровень его проникновения в закономерности живой реальной действительности. Средствами объективного письма показано превосходство Елены, Инсарова, Базарова, Нежданова. Тургенев отдал им предпочтение за цельность жизненного стремления, волевую стойкость и моральную твердость. Мощь внутреннего порыва, полнота и цельность духа возвысили их над миром дворянских усадеб, и все же, несмотря на силу и яркость личности, все они и в особенности Базаров, Нежданов обречены на душевный разлад.

В романах Тургенева сказались следующие особенности реалистического объективного повествования: острое внимание художника к внешнему реальному миру, к изучению чужой физиономии, чужой жизни, как неразрывно связанной с общественно-культурным состоянием страны, проявился здесь также особый способ художественного доказательства — отказ от прямого вмешательства в повествовательную нить, от непосредственных публицистических высказываний и оценок. Лирический момент — изложение собственных чувств и мыслей — почти устранен. Свои идейно-философские, социально-политические взгляды автор защищает логикой сопоставления образов, средствами внутреннего конфликта, искусством диалога.

Тургенев настойчиво подчеркивает, что объективность повествования совсем не означает отказа от защиты определенной точки зрения, не означает отрицания органической связи художника с созданным им произведением.

Великое творение органически связано с внутренней духовной жизнью творца, потому что оно рождается в глубине поэтической личности. Содержательность этой личности определяется степенью близости к народу, к его национальной истории. «Весь смысл современной жизни, — по разъяснению Тургенева, — отразился в ней не одними преходящими отголосками, но целым, иногда довольно мучительным, развитием характера и таланта» 77* . Следовательно, личность писателя рассматривается Тургеневым не абстрактно-психологически, а в конкретно-исторической определенности. «Высшее для художника счастье: выразить сокровеннейшую сущность своего народа» 78* .

Поскольку художественное произведение внутренне связано с личностью творца, встает вопрос об отражении мировоззрения писателя в его творчестве. Вопрос о субъективных предпосылках объективного письма по-разному решался представителями различных литературно-критических направлений. В своем понимании задач искусства Тургенев ближе стоял к «мужицким демократам», чем к их противникам. Он не мог принять артистическую теорию искусства, утверждающую бессознательность художественного творчества; напротив, он всегда подчеркивал необходимость «высших умозрений» для реалистического искусства и восторженно принимал «мысль со всеми ее страданиями и радостями, жизнь со всеми зримыми и незримыми тайнами» 79* . Он утверждал, что «без сознательного участия творческой фантазии нельзя вообразить ни одного произведения искусства» 80* , что в создании художника проявляется вся его мыслящая личность.

Тургенев не мог согласиться с друзьями из либерального лагеря в том, что искусство — средство интуитивного познания и средство общения людей при помощи чувства. Он хорошо понимал, что чувства в искусстве пронизаны светом сознания, что эмоции нераздельны с мыслью, с идейным взлетом писателя. Отрицая абсолютизацию чувства в искусстве, Тургенев одновременно знал, что мысль в произведениях искусства «никогда не является читателю нагою и отвлеченною, но всегда сливается с образом», что творческий процесс «начинается мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства» 81* , что общее в поэзии включает в себя все богатство особенного и единичного.

Здесь явно выступает идейная связь Тургенева с Белинским, по утверждению которого общественная тенденция должна быть «не в голове только, а прежде всего в сердце, в крови пишущего, прежде всего должна быть чувством, инстинктом, а потом уже, пожалуй, и сознательною мыслью». Только мысль, оплодотворенная чувством писателя, порождает поэзию, благоуханную, живую, льющуюся. Только она позволяет художнику создать простой образ, не осужденный умереть. Счастливые вымыслы отличаются тем, что «жизнь им далась, что она открыла им свои родники и охотно потекла по ним своей светлой волной. В этом-то и состоит вся их оригинальность, их редкость». Только мысль, согретая чувством, помогает художнику в правдивом изображении жизни. Напротив, голая, отвлеченная мысль порождает риторику, описания, лишенные жизни.

Отвергая теорию бессознательности, интуитивности творчества, Тургенев знал, что плодотворное творчество возможно лишь при условии внутренней свободы художника. Принцип внутренней свободы — один из ведущих в эстетике Тургенева, ибо внутренняя свобода — необходимая предпосылка объективности и правдивости художника. Писатель не должен быть рабом какого-то круга идей, какой-то ограниченной системы, потому что это препятствует выполнению основной задачи — задачи правдивого изображения реальной действительности. Он знал, что реалистическое творчество требует от писателя известного духовного уровня. Чтобы понять и раскрыть сложность жизни, противоречивый характер ее развития, надо обладать внутренней свободой от предвзятых, искусственно созданных мнений, отказаться от эгоистических симпатий и антипатий. «Нужна правдивость, правдивость неумолимая в отношении к собственным ощущениям». Приступая к созданию произведения, художник должен пережить трудный процесс освобождения от всего субъективно произвольного, должен почувствовать в себе ту светлость, ту силу, без которых не скажешь ни одного прочного слова.

Тургенев требовал от писателей острого внимания к жизненной правде, длительного процесса самовоспитания. Так, обращаясь к В. Л. Кигну, он писал: «Нужно еще читать, учиться беспрестанно, вникать во все окружающее» 82* . Е. В. Львовой Тургенев советовал: «Воспитывайте свой вкус и мышление. А главное — изучайте жизнь, вдумывайтесь в нее. Изучайте не только рисунки, но и самую ткань» 83* . Это правдивое изучение жизни в диалектике ее развития способствует преодолению субъективно произвольного в воззрениях писателя, мелких предубеждений. Так в «Литературных и житейских воспоминаниях» мы находим следующее характерное признание Тургенева: «Я — коренной, неисправимый западник, и нисколько этого не скрывал и не скрываю, однако я, несмотря на это, с особенным удовольствием вывел в лице Паншина (в «Дворянском гнезде») — все комические и пошлые стороны западничества; я заставил славянофила Лаврецкого «разбить его на всех пунктах». Почему я это сделал — я, считающий славянофильское учение ложным и бесплодным? Потому, что в данном случае — таким именно образом, по моим понятиям, сложилась жизнь, а я прежде всего хотел быть искренним и правдивым» 84* .

Только внутренняя свобода позволила Тургеневу правдиво в пластически ощутимых картинах и образах раскрыть диалектику реальной жизни, «сам образ и давление времени». Тургенев настойчиво выращивал в себе духовную содержательность, неумолимо преследовал власть одностороннего увлечения и все с одной целью — передать «живую правду людской физиономии». Он ценил в себе качества объективного художника — зоркость к жизненным процессам и свободу от внутреннего духовного порабощения. Он с гордостью заявлял Милютиной в письме 1875 г.: «Ни в какие абсолюты и системы не верю», «все человеческое мне дорого, славянофильство — чуждо, так же, как и всякая ортодоксия» 85* .

Тургенев, подобно революционным демократам, придавал огромное значение мировоззрению писателя. Он понимал, что взгляды, находящиеся в разладе с объективной логикой социальной действительности, приводят писателя на путь извращений. Он знал, что ложные идеи ограничивают художника, снижают эстетический уровень произведения.

Известно, что в противовес классицизму с его рационалистическим пониманием человека романтики выдвинули психологический анализ личности в сложности ее внутреннего мира. Тургенев отметил эту заслугу романтизма. Он знал, что творчество писателя-романтика является воплощением субъективного, личного лирического мироощущения. Так, в «Вильгельме Телле» Шиллера он нашел, что «все обдумано, и обдумано не только умно и художнически, но еще проникнуто сердечной теплотой, истинным благородством, спокойною грациею — всеми качествами прекрасной души Шиллера» 86* . Произведения субъективных талантов, склонных к романтической манере изображения, «обыкновенно отличаются искренностью, задушевностью и теплотою» 87* .

Тургенев указал, что главным признаком романтического направления в искусстве является субъективизм. В творчестве романтиков воплощается мировоззрение романтического индивидуализма. «Романтизм, — писал он, — есть не что иное, как апофеоза личности» 88* . Героем становится человек вообще, вне общества, вне социальности. Это анархическое, индивидуалистическое понимание личности вело писателя к одностороннему раскрытию жизни. В творчестве даже ведущих романтиков Тургенев не нашел «примирения, действительного примирения», т. е. жизненно правдивого разрешения изображаемых конфликтов, вот почему «горькое и смутное беспокойство... возбуждает в нас каждое творение лорда Байрона, этой надменной, глубоко симпатичной, ограниченной и гениальной натуры» 89* .

Романтизм снимает конкретные определения характера — социальные, исторические. Личность не определяется объективным миром истории и общества. Герой выступает человеком вообще, вне социальных исторических норм. Отсюда явная повторяемость черт романтических героев, каждый из которых ощущает себя трагически одиноким и в то же время все они поражают однообразием духовного облика. «Все лица трагедии г. Кукольника очень похожи друг на друга: все тяжеловаты, мешковаты и грубоваты», автор придал им всем «одинаковый колорит» 90* . Тургенев отмечал схематизм в изображении романтиками внутренней жизни человека. Гедеонов дал только «мучительную однообразность или натянутую, еще более мучительную пестроту условных фраз» 91* . Тургенев порицает в произведениях романтизма разделение героев на положительных и отрицательных. Так, Гедеонов «дал доблестных вождей, соединение всего прекрасного и великого, коварных и честолюбивых женщин», «бездушные и бескровные лица» 92* . Тургенев показал, что романтизм не в силах был справиться с проблемой типического характера, что он не сумел передать богатство и разнообразие человеческих страстей. Так, Гедеонов удачно выбрал Ляпунова как главное действующее лицо драмы, как человека с двойственной страстной природой. Но удачно поставив задачу, Гедеонов не сумел создать «яркую подвижную картину» сложной и противоречивой личности в ее драматических столкновениях. Характеризуя исторического Ляпунова, Тургенев подчеркивает его многосложность, с раскрытием которой мог справиться только Шекспир: «Ляпунов был человек замечательный, честолюбивый и страстный, буйный и непокорный; злые и добрые порывы с одинаковой силой потрясали его душу; он знался с разбойниками, убивал и грабил — и шел на спасение Москвы, сам погиб за нее» 93* .

Итак, Тургенев понимал, что человек не дается в романтическом искусстве в живом взаимодействии с социальной действительностью, не выявляются конкретные исторические обстоятельства его жизни. В понимании романтизма Тургенев перекликался с Чернышевским, по определению которого существо романтического метода «заключается не в нарушении эстетических условий, а в искаженном понятии об условиях человеческой жизни».

Субъективно-романтическое познание, согласно Тургеневу, не способствует объективно-всестороннему раскрытию закономерностей реальной жизни, а неизбежно приводит к созданию исключительных героев в небывалых положениях. Романтические преувеличения не удовлетворяли Тургенева, сторонника «истины всецелой», и он неизбежно выступал против «болезненной и самодовольной любви к небывалым положениям, психологическим тонкостям и штучкам, глубоким и оригинальным натурам», т. е. произвольно выдуманным 94* . Еще в 40-х годах Тургенев пришел к признанию художественного реализма, как единственного метода, эстетически полноценного. Будучи соратником Белинского, он боролся тогда за «новую натуральную школу», против «старой риторической школы», против эпигонов русского романтизма, на даровитости которых лежал «общий отпечаток риторики, внешности» 95* .

Романтики не владеют последовательной исторической точкой зрения на жизнь, не видят, что человек — продукт истории. Даже в своем обращении к драматическому прошлому они не могут раскрыть своеобразия нации. Хотя романтики и выступали с требованием народности, но понимали народность абстрактно, как нечто присущее данной нации извечно. Тургенев прекрасно понимал ограниченность национально-исторической точки зрения романтиков. Тургенев не мог принять охранительную идеологию ложно-величавой школы и отклонил претензию ее представителей на выражение национального духа, назвав их «патриотами, не знавшими своей родины» 96* . Он не нашел в их произведениях «истинного патриотизма, родного смысла, понимания народного быта, сочувствия к жизни предков» 97* . Тургенев показал, что принцип народности раскрывался в произведениях запоздалых романтиков очень узко. Мало обрядить героев в национальную одежду, дать им русские имена, нельзя ограничиться упоминанием внешних деталей национальной истории. Еще Гоголь подметил, что «истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа».

С точки зрения признания жизненной правды Тургенев разбирает произведения запоздалого романтизма. В искусстве он ценит «стремление к беспристрастию и истине всецелой», здесь же он находит охранительный пафос ложного патриотизма, ведущий к искаженному раскрытию социальной жизни в ее прошлом и настоящем. Вместо русских живых людей он находит «странные существа» «под именами историческими и вымышленными» 98* . Произведения этой школы он расценивает как «пространные декорации, хлопотливо и небрежно воздвигнутые» 99* . Вместо живой русской речи, вместо умения вести диалог он находит напыщенную декламацию, всегда неестественную и однообразную. Итак, требуя от искусства «правды живой, жизненной правды», Тургенев выступал убежденным противником запоздалого романтизма, в произведениях которого уродливо осуществлялся главный признак направления — субъективизм.

Отрицая романтический произвол в искусстве, т. е. изображение жизни не в ее реальных пропорциях и типических проявлениях, а в односторонне-преувеличенной картине небывалых страданий исключительной личности, Тургенев требовал от искусства чувства меры и гармонии. Необходимым условием реалистического изображения действительности Тургенев считал объективность поэтической манеры, т. е. глубокое понимание противоречий общественной истории и отказ от мелко-личных симпатий и антипатий.

Примечания

1* ()

2* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.— М., 1933, стр. 119. )

3* (Там же, стр. 22. )

4* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 229. )

5* (Там же, т. VII, стр. 354. )

6* (В. П. Боткин и И. С. Тургенев, Неизданная переписка, Academia, 1930, стр. 66. )

7* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, 1933, стр. 26. )

8* (Там же, стр. 227. )

9* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 301—302. )

10* (Там же, стр. 68. )

11* (И С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, Гослитиздат, М., 1956, стр. 414. )

12* (Там же, стр. 126. )

13* (Л. Нелидова, Воспоминания об И. С. Тургеневе, «Русские ведомости», 1884, № 238 )

14* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л,—М., 1933. стр 231. )

15* (Там же, стр. 233. )

16* (Там же, т. XI, стр. 416 )

17* (И С. Тургенев, Собрание сочинений, т 11, Гослитиздат, М., 1956, стр. 414. )

18* («Русская старина», т. 41, 1884, стр. 193. )

19* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. И, изд. «Правда», М., 1949, стр. 262. )

20* (И. С. Тургенев, Неизданные письма к г-же Виардо и его французским Друзьям, М., 1900, стр. 14. )

21* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 218. )

22* (См. Там же,стр. 21. )

23* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. II, М., 1949, стр. 308. )

24* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр 295-296. )

25* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 6, стр. 381. )

26* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 27, стр. 244. )

27* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л—М., 1933, стр 234. )

28* (Там же, стр. 227. )

29* (Там же. )

30* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л. М., 1933, стр. 17. )

31* (Там же, стр. 291. )

32* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М., 1949, стр. 308. )

33* (Там же, стр. 305. )

34* (П. Д. Боборыкин, И. Тургенев дома и за границей, «Новости», № 177, 1883. )

35* (Н. А. Добролюбов, Полное собрание сочинений, т. IV, Гослитиздат. М., 1937, стр. 58. )

36* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 97. )

37* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11. изд. «Прайда», М., 1949. стр. 305. )

38* («Письма И. С. Тургенева к г-же Виардо и его французским друзьям». )

39* (В. П. Боткин и И. С. Тургенев, Неизданная переписка. Academia, М.—Л., 1930, стр 106. )

40* (« И С. Тургенев, Сочинения, т. XI, ГИХЛ, Л.— М., 1934, стр. 459. )

41* («Минувшие годы» 1908, № 8, стр. 66. )

42* («Письма И. С. Тургенева к Людвигу Пичу», М —Л., 1924, стр. 91. )

43* («Исторический вестник», 1883, № 11. )

44* («Минувшие годы», 1908, № 8, стр. 47. )

45* (И. С. Тургенев. Сочинения, т. XI, ГИХЛ, Л.—М., 1934, стр. 495 )

46* (П. Боборыкин, Тургенев дома и за границей, «Новости», 1883, №177. )

47* («Русские ведомости», 1884, № 238. )

48* (Сборник «Русские писатели о литературе», т. 1, Л., 1939, стр. 362. )

49* («Первое собрание писем И. С. Тургенева», СПБ, 1884, стр. 267. )

50* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 141. )

51* («Минувшие годы», 1908, № 8, стр. 69. )

52* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 136. )

53* (Там же, стр. 229. )

54* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М., 194J, стр. 308. )

55* (И. С. Тургенев, Неизданные письма к г-же Виардо и его французским друзьям, стр. 37. )

56* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 137. )

57* («Литературный архив», т. III, М,— Л., 1951, стр. 227. )

58* (Ф, М. Достоевский, И. С. Тургенев, Переписка, Л., 1928, стр. 32. )

59* («Минувшие годы», 1908, № 8, стр. 69 )

60* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 220. )

61* (Там же. стр. 137, 138. )

62* (Там же, стр. 139. )

63* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М., 1949. 198—199. )

64* («Письма И. С. Тургенева к Л. Н. и Л. Я. Стечькиным», Одесса 1903 стр. 5. )

65* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда» М, 1949, стр 127. )

66* (Первое собрание писем И. С. Тургенева, СПБ, 1884, стр. 136. )

67* (И. С. Тургенев. Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М., 1949, стр. 239. )

68* (И. С. Тургенев, Сборник сочинений, т. 11, изд. «Правда», 1949, стр. 307—308. )

69* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л,—М., 1933, стр 119 )

70* (Там же, стр. 19. )

71* (Там же, стр. 133. )

72* (Там же, стр. 126. )

73* (Там же, стр. 125. )

74* (Там же, стр. 123. )

75* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 9. )

76* (Там же, стр. 119. )

77* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л,—М., 1932 стр. 17. )

78* (Там же, стр. 10. )

79* (Там же, стр. 123. )

80* (Там же, стр. 164. )

81* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 166. )

82* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда» 1949, стр. 308. )

83* (Там же, стр. 305. )

84* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XI, ГИХЛ, Л,—М., 1934, стр. 461—462. )

85* (И. С. Тургенев, Собрание сочинений, т. 11, изд. «Правда», М., 1949, стр. 296. )

86* (И. С Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 9. )

87* (Там же, стр. 120. )

88* (Там же, стр. 20. )

89* (Там же, стр. 23. )

90* (Там же, стр 100. )

91* (Там же, стр 69. )

92* (Там же, стр. 80. )

93* (И. С. Тургенев, Сочинения, т. XII, ГИХЛ, Л.—М., 1933, стр. 69. )

94* («Тургенев и круг «Современника»», Academia, стр 19—20. )

95* (И. С. Тургенев, Сочинения, т, XI, ГИХЛ, Л.—М, 1934, стр. 409. )

96* (И С Тургенев, Сочинения, т. XI, ГИХЛ, Л.—М., 1934, стр. 410. )

97* (Там же, т. XII, ГИХЛ, Л. -М., 1933, стр. 80. )

98* (Там же. )

99* (Там же, т. XI, ГИХЛ, Л. -М., 1934, стр. 410. )

ДИПЛОМНАЯ РАБОТА

Психопоэтика И.С. Тургенева– романиста

(на материале творчества 1850-х – начала

1860-х годов)

Выполнила:

Чухлеб Ирина Александровна

Введение…………………………………………………………………………..4

Квалификационные характеристики работы

Своеобразие тургеневского психологизма в аспекте структурно-жанровых особенностей романов писателя 1850-1860 гг.………………………………..10

1.1 Проблемы изучения психопоэтики в современном литературоведении…………………………………………………………… 10

1.2 Типологическое и индивидуальное в жанровой системе и в характерологии Тургеневского романа………………………………………..14

1.3 Специфика психологизма Тургенева……………………………………….23

Психологическое раскрытие внутреннего мира человека в романах Тургенева 1850г…………………………………………………………………38

2.1 Особенности тайного психологизма в Тургеневском романе……………38

2.2 Роль нравственно психологической коллизии в романах "Рудин" и "Дворянское гнездо"………..……………………………………………………41

Эволюция психологизма в романах И.С.Тургенева

о "Новых людях. "………………………………………………………………..46

3.1. Тип общественного деятеля эпохи конца 50-х начала 60-х годов в романах "о "Новых людях"………………………………………………..……46

3.2. Трансформация роли любовно-психологической коллизии в романах

"о" Новых людях"……………………………………………………………….49

3.3. Эволюция принципов психологического раскрытия "внутреннего человека" в романах конца 1850-х начала 1860о-х годов. ("Накануне,

Отцы и дети")……………………………………………………………………53

Заключение………………………………………………………………………65

Библиографический список………………………………………………..…..68

Введение

Общественно-эстетическая ценность человека определяется мерой его психологической сложности и духовного богатства, а главный аспект воспроизведения характера – собственно-психологический. (Разумеется, внутренний мир человека не сводиться к его психологии. Но именно через психологию героя наиболее глубоко и наглядно, убедительно и целостно раскрывается в искусстве его внутренний мир). (25,с.16).

Как отмечают исследователи, проблема психологизма – комплексная по своему характеру. В ней тесно связаны объект и субъект и вместе с тем чрезвычайно велика роль субъекта.

Проблема психологизма интересна и эстетически значима тем, что именно в ней очень остра и наглядно раскрываются и проявляются внутренние противоречия личности, которая одновременно отражает и носит в себе противоречия и конфликты эпохи и общества. (12,82)

Человек в литературе представляет как характер, как определенный тип поведения, чувствования и мышления.

Исследователи отмечают, что необходимо дифференцировать и различать понятия "психологизм" и "психологический анализ", т. к. они частично совмещаясь, не являются в полном смысле синонимами и не совпадают по значению. Понятие "психологизм" шире понятия "психологический анализ", оно включает в себя, например, отражение психологии автора в произведении. Подобного нельзя сказать о психологическом анализе, располагающем совокупностью своих средств, обязательно предполагающем объект, на который он должен быть направлен. "Появление психологического анализа в произведении, – замечает В. В. Компанеец, – его форма и типология чаще всего зависят от сознательной установки писателя, от характера его дарования, личностных свойств, от ситуации в произведении и т.д. В то же время, характеризуя психологический анализ как сознательный эстетический принцип, не следует, видимо, абсолютизировать преднамеренность выбора художником тех или иных свойств"(28, с 47).

Психологический анализ возникает на сравнительно высокой ступени художественного развития человечества и проявляется лишь в определенных общественно-эстетических условиях.

Среди исследователей недостигнуто согласия и в толковании самого содержания понятия "психологический анализ". Так, для С. Г. Бочарова, интересующегося "психологическими характеристиками" в том смысле, в котором, например, говорят о Л. Н. Толстом и Достоевском, как о великих художниках-психологах, объектом психологического анализа является "внутренний мир", как нечто само по себе занимающее художника, способное привлечь его самостоятельный и специальный интерес (9, с 17).

Некоторые исследователи понимают под психологизмом изображение в литературе человеческих характеров, но не всякое изображение, а лишь такое, при котором характер строится как "живая ценность". В этом случае в характере раскрываются его различные, иногда противоречащие друг другу грани: характер предстает не однолинейным, а иного плановым. Одновременно эти исследователи включают в понятие психологизма и изображение собственно внутреннего мира человека, т.е. его и переживаний понимание характера как сложного многоаспектного единства, с одной стороны и изображение внутреннего мира персонажа – с другой; выступает здесь как два аспекта, две грани психологизма.

Изображение внутреннего мира человека – психологизм в собственном смысле слова – представляет собой способ построений образа, способ воспроизведений, осмысления и оценки того или иного жизненного характера.

Некоторые исследователи, например, А. И. Иезуитов ищет причины порождающие психологизм вне пределов произведения. Он отмечает, что «в процессе развития литературы в периоды повышенного интереса к психологизму со стороны самих писателей, а так же литературной критики и литературоведов сменяются периодами, когда интерес к психологизму почти падает». Исследователь приходит к выводу, что "общественно-эстетической почвой" повышенного внимания к психологизму и его оживление и развитие в литературе является в первую очередь "известная самостоятельность и независимость внутреннего мира человека по отношению к окружающим его жизненным условиям". Такая ситуация в общественной жизни складывается не всегда, а лишь в определенных общественно-эстетических условиях, когда определенная система отношений личности с обществом уже сложилась, или когда она решительно утверждается и отстаивается в острой и открытой борьбе… психологизм как эстетический принцип, как мера человеческой ценности отступает на задний план… Когда же исторически новый тип взаимоотношений общества с личностью начинается лишь постепенно устанавливаться или видоизменяться и совершенствуется прежний психологизм как эстетический признак выходит на сцену. Отмеченная исследователем тенденция чередования "приливов и отливов" совпадает в основном с теми социально-историческими процессами, на которые автор указывает как на причину появления или отсутствия психологизма. Однако А. И. Иезуитов ограничивается лишь констатацией данного факта, не объясняя его (25,с.18).

А. Б. Есин возражает ему, отмечая, что "прямое и непосредственное соотношение такого стилевого качества, как психологизм, с объективной социальной действительностью неизбежно упрощает реальную картину взаимодействия литературы с общественной жизнью". Автор предлагает искать новое звено, которое стоит между социальной действительностью и психологизмом и опосредующее влияние первой на стиль и, в частности, на психологизм (22, с 54).

Актуальность темы.

Романы И.С.Тургенева не раз становились объектом анализа с точки зрения специфики художественного психологизма. Среди предшественников следует назвать имена таких известных исследователей, как Г.Б. Курляндская, Г.А. Бялый, П.Г. Пустовойт, А.И. Батюто, С.Е. Шаталов и др. До сих пор большое внимание уделялось особенностям "тайного психологизма" писателя и анализу форм его выражения в идиостиле И.С.Тургенева. Актуализируя "внешние "проявления психологизма, исследуя поэтику психологического портрета, ученые уже поставили вопрос о "внутреннем человеке" в изображении Тургенева – романиста. Однако, как нам представляется, проблема "внутреннего человека" в свете психопоэтики, то есть в корреляции "мысль – слово", изучена еще не столь глубоко и всесторонне, как другие аспекты психологизма Тургенева. Этим обусловлена актуальность избранной темы.

Не претендуя на многоаспектное изучение данной темы, мы видим цель своей работы в том, чтобы на основе уже имеющихся научных разработок психологизма Тургенева показать мастерство писателя в изображении многообразия и сложности процессов, протекающих в душе героя и вербализующихся по законам художественного обобщения. Иначе говоря, психопоэтику мы рассматриваем в её характерологической функции.

Материал исследования : романы И.С.Тургенева о "лишних" и "новых людях" 1850 – начала 1860 – х годов ("Рудин", " Дворянское гнездо", "Накануне," "Отцы и дети").

Объект исследования – психологизм художественной прозы XIX века.

Предмет исследования - психопоэтика Тургенева - романиста, специфика тургеневского психологизма и её проявление в структуре художественного текста, психологическое раскрытие характеров, в системе "мысль – слово".

Из сформулированной выше цели вытекают следующие задачи исследования:

Изучить теоретическую литературу по проблеме психологизма и, в частности, психопоэтики;

Рассмотреть в эволюции систему психологизма Тургенева-художника на материале романов 1850-х – начала 1860-х годов;

Проанализировать функциональную роль психологизма в аспекте психопоэтики;

Рассмотреть своеобразие тургеневского психологизма в аспекте структурно - жанровых особенностей романов писателя 1850-х – начала 1860-х годов;

Исследовать сюжетно – композиционные, стилевые особенности романов Тургенева в процессе изучения идейно - структурной роли нравственно– психологической коллизии в этих произведениях.

Методы исследования : типологический, комплексный, сравнительно– сопоставительный; в работе используются также системный подход и принципы исследования описательной поэтики.

Методологическую основу работы составляют труды А.Б. Есина, А.И. Изуитова, Е.Г. Эткинда, А.С. Бушмина, В.В. Компанейца, Г.Д. Гачева, С.Г. Бочарова, О.И. Федотова и др. по проблемам образной специфики литературы, поэтики психологизма. Использованы так – же методологические идеи содержащиеся в историко – литературных работах Г.А. Бялого, Г.Б. Курляндской, С.Е. Шаталова, А.И.Батюто, П.Г. Пустовойта и других тургеневедов.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования её материалов на уроках литературы в X классах средней общеобразовательной школы.

Апробация:

Работа апробирована на методическом семинаре в школе № 11 с. Первомайское, Ипатовский р-он, Ставропольский кр-й.

ГЛАВА 1.

Своеобразие психологизма в аспекте структурно-жанровых особенностей романов И.С. Тургенева –Х– начала 1850-1860 гг.

1.1. Проблемы изучения психопоэтики в современном литературоведении.

В XIX веке наблюдается широкое внедрение в художественную литературу социально-психологических и идейно-нравственных тем и мотивов, впервые получивших разработку в реалистическом романе и повести.

А. Иезуитов, рассматривая проблему психологизма в литературе, отмечал многозначность самого понятия "психологизм", сводя его к трем основным определениям: 1) психологизм "как родовой признак искусства слова"; 2) "как результат художественного творчества, как выражение и отражение психологии автора, его персонажей и, шире – общественной психологии"; 3) психологизм "как сознательный и определяющий эстетический принцип(25,с.30). Причем, именно это последнее значение и выступает доминирующим в психологическом анализе. «Проблема психологизма интересна и эстетически значима тем, что именно в ней чрезвычайно остро, драматично и наглядно раскрываются и проявляются внутренние противоречия личности, которая одновременно отражает и носит в себе противоречия и конфликты эпохи и общества» (25, с.55).

В литературе после "натуральной школы" наблюдается повсеместное переключение внимания со среды, с типических обстоятельств на характер, который, безусловно, есть явление психологическое. К 40-50 годам XIX в. отчетливо проявились и те общекультурные процессы и закономерности, которые благоприятствуют развитию психологизма. Во-первых, неуклонно повышается ценность личности и одновременно возрастает мера ее идейной и нравственной ответственности. Во-вторых, в процессе общественного развития усложняется сам исторически складывающийся тип личности, потому что развивается и обогащается система общественных отношений - объективная основа богатства каждой отдельной личности. Связи и отношения человека становятся более многообразными, их круг шире, сами отношения по своей сути сложнее. В результате существующая в реалистической исторической действительности личность потенциально усложняется. Ясно, что эти процессы прямо и непосредственно стимулируют развитие психологизма.

XIX в– качественно новый этап в развитии психологизма. В творчестве писателей– реалистов важное значение приобретает раскрытие корней изображаемого явления, установление причинно-следственных связей. «Одним из главных становится вопрос о том, как, под влиянием каких жизненных факторов, впечатлений, путем каких ассоциаций и прочее складываются и меняются те или иные идейно-нравственные основы личности героя, вследствие каких событий, размышлений и переживаний герой приходит к постижению той или иной моральной или философской истины» (23, 1988, с.60). Все это, естественно, ведет к повышению удельного веса психологического изображения в произведении.

В литературе середины XIX в. особо отмечают роль психологического детерминизма», причинно обусловливающего «внезапные и резкие изменения в нравственном облике, поведении и настроении персонажей, которые восходят к сложности и богатству индивидуальных характеров, а не к какому-то постепенному и целенаправленному воздействию извне, а также детерминизма, в котором просматривается связь «естественного» и «социального», когда «противоречивое проявление природы человека связывается не только с ее внутренними коллизиями, но и с противоречивостью современной исторической ситуации».

Реалистический метод предполагает изображение личности не только как продукта определенных обстоятельств, но и как индивидуальности, вступающей в активные, широкие и многообразные отношения с окружающим миром. Потенциальное богатство характера, рожденное в его связях с действительностью, ведет к углублению психологизма и возрастанию его роли в литературе.

«Психологизм - неотъемлемое свойство литературы, он играет большую роль в изображении характера как сложного единства объективного и субъективного, закономерного и неповторимого» (Головко, 1992, с. 110).

Для того чтобы возник психологизм, необходим достаточно высокий уровень развития культуры общества в целом, но главное, необходимо, чтобы в этой культуре неповторимая человеческая личность осознавалась как ценность. Подобное осмысление человека и действительности и стало возможно в XIX в., где психологизм достигает высочайших вершин в познании и освоении внутреннего мира личности, ставя перед человеком высшие нравственные требования.

«Литературный психологизм – это художественная форма,
воплощающая идейно-нравственные искания героев, форма, в которой литература осваивает становление человеческого характера, мировоззренческих основ личности. В этом, прежде всего, состоит познавательно-проблемная и художественная ценность психологизма» (23, 1988, с. 28).

В психологической же драме психологизм занимает ведущее положение, это ее содержательная форма, несущая на себе определенную проблемную, идейную нагрузку. Это не часть, не элемент художественной структуры драмы. Психологизм в ней является особым эстетическим свойством, пронизывающим и организующим все элементы формы, все ее строение, всю конфликтность положений.

Основное внимание в психологической драме сосредотачивается не на каких-либо внешних проявлениях, а на внутренней жизни действующих лиц. Психологизм здесь выступает выражением сокровенно-внутренней жизни человека. Персонажей психологической драмы можно условно разделить на две основные группы (и социальный признак в данном случае играет второстепенную роль), принадлежащие к разным психологическим типам: первая группа - «люди внешнего мира» и вторая - «внутреннего» (60, 1999). Представители первой группы лишены рефлектирующего сознания, это «клишированные» типы, лишенные душевной глубины. Люди же внешнего типа - сложные натуры, выступающие в своей «неразрешенности» и «отстраненности» от каких - либо проявлений реальной действительности, не находя в ней своего места. Они вступают в своеобразный конфликт не только с обществом, но и с самими собой, становясь невольными жертвами «свободной воли», носителями которой они порой себя считают.

Кроме того, внедрение психологизма во внутреннюю структуру психологической драмы вносит переакцентировку действующих лиц. Единый герой чаще всего отсутствует, их несколько и каждый из них несет в себе личную драму. «Психологическая драма становится произведением с полифоническим звучанием (звучат равнозначно «голоса» действующих лиц). Психологическая драма - это, по преимуществу, полифоническая, а не монологическая структура» (Основин, 1970, с.248).

Можно сказать, что психологизм в драме представляет собой определенный принцип организации ее художественных элементов в некое единство, что и составляет цельность и своеобразие психологической драмы.

Особенности психологической драмы как жанровой разновидности.

Драма, (в частности, психологическая драма как ее жанровая разновидность) выходит на литературную арену в тот период, когда идет процесс формирования новой «идеи человека». Ведь именно «идея человека» эволюционирует, определяя диахронию жанровой системы, динамику литературы. «Философская «идея человека», характерная для определенной историко-литературной эпохи, причинно обусловливает доминирование жанров определенного литературного рода, расцвет и развитие тех из них, которые оказываются наиболее расположенными к адекватному воплощению этой идеи» (Головко, 2000, с.8).

1.2 Типологическое и индивидуальное в жанровой системе и характерологии тургеневского романа.

Такими произведениями, как "Евгений Онегин", "Герой нашего времени", "Мертвые души", было "заложено" прочное основание для будущего развития русского реалистического романа. Художественная деятельность Тургенева-романиста развернулась в тот момент, когда русская литература искала новых путей, обратившись к жанру социально– психологического, а затем и социально-политического романа.

Вставшей в 1859-е годы перед Тургеневым новой, большой идейной и художественной задачи – показать "мгновенья перелома" русской жизни – нельзя было решить средствами "малых " литературных жанров. Сознавая это, И. С. Тургенев и обратился к новому для себя жанру, накопив отдельные элементы, оказавшиеся ему нужными для художественного построения своих романов, в процессе предшествующей творческой работы в области поэмы, новеллы, очерка, повести, драматургии.

По-видимому, вообще не бывает подлинных художников, которые не интересовались бы внутренним миром своих героев. В. Г. Белинский вообще не представлял себе большого художника без "способности быстро постигать все формы жизни, переноситься во всякий характер, во всякую личность". Развивая эту мысль, Н. Г. Чернышевский в своей диссертации подчеркнул: «Одно из качеств поэтического гения – умение понимать сущность характера в действительном человеке, смотреть на него проницательными глазами".

Ещё Н. Г. Чернышевский писал о том, что "психологический анализ есть едва ли не существенное из качеств, дающих силу творческому таланту". Знание человеческого сердца, способность раскрывать перед нами его тайны – ведь это первое слово в характере из тех писателей, творения которых с удивлением перечитываются нами. Начиная с середины XIX века, психологический анализ в русской литературе приобретает новое качество: обостренное художественное внимание к психологическому развитию личности, как к предмету изображения становиться общей тенденцией развития критического реализма, что объяснялось глубокими общественно-историческими изменениями.

В.А. Недзвецкий относит романы Тургенева к типу "персонального романа" XIX века (41, с54. Русский социально-универсальный роман XIX века: Становление и направленная эволюция.– М.,1997). Этот тип романа Характеризуется тем, что как в содержательном, так и структурном отношении предопределен историей и судьбой "современного человека", развитой и осознающей свои права личности. "Персональный " роман открыт житейской прозе далеко не беспредельно. Как отмечал еще Н.Н.Страхов, Тургенев насколько мог, искал и изобразил красоту нашей жизни (51 ,Критические статьи об И.С. Тургеневе и Л.Н. Толстом.–Киев.,2001.с.–190). Это вело к отбору явлений по преимуществу духовных и поэтических. В.А. Недзвецкий справедливо отмечает: "…Художественное исследование судьбы человека в непременной связи и соотношении с его практическим долгом перед обществом и народом, а также общечеловеческий разворот проблематики и коллизий закономерно придали гончаровско- тургеневскому роману то широкое эпическое дыхание…" (51, с.189-190)

Многие исследователи отмечают, что на роман И. С. Тургенева в его становлении и развитии оказывали воздействие все литературные формы, в которых облекалась его художественная мысль (очерк, повесть, драма и т.д.).

Как показали наблюдения многих исследователей (Н. Л. Бродский, Б. М. Эйхенбаум, Г.Б.Курляндская, С.Е. Шаталов, А.И. Батюто, П.Г. Пустовойт, М. К. Клеман, Г. А. Бялый, Г. А. Цейтлин и д.р.) наиболее прочными и постоянными следует считать связи романа Тургенева с его повестью. По жанровому признаку роман И. С. Тургенева тяготеет к повести благодаря своей вершинной композиции, четко обозначенным пунктом наивысшего напряжения. Литературоведы стремились понять близость тургеневского романа с повестью. По словам Цейтлина, Тургенев не случайно называл свои романы повестями: они действительно стоят на грани между этими жанрами, где в отличие от романа-эпопеи, романа-трагедии, мы находим здесь роман-повесть. И этой гибридностью жанра определяются многие особенности структуры тургеневского романа – ее простота, сжатость, гармоничность.

Тургеневский роман не мыслим без крупного общественного типа. В этом одно из существенных отличий тургеневского романа от его повести. Характерная особенность структуры тургеневского романа – подчеркнутая непрерывность повествования. Исследователи отмечают, что романы, написанные в пору расцвета таланта писателя, изобилуют сценами, как бы не завершенными в своем развитии, полными значения, не раскрываемого до конца. Основная цель И. С. Тургенева – нарисовать лишь в главных чертах духовный облик героя, рассказать о его идеях.

Запросами общественной жизни и логикой собственного художественного развития Тургенев был приведен к необходимости преодоления "старой манеры" очеркиста. Издав в 1852 году отдельным изданием "Записки охотника", Тургенев решил "отделаться... от этой старой манеры", как сообщил он в письме К. С. Аксакову 16(28) октября 1852 года. Это решение оставить "старую манеру" Тургенев еще с большей определенностью повторил в письме П. В. Анненкову от 28(9) ноября того же года: «Надобно пойти другой - дорогой – "надобно найти ее - и раскланяться навсегда со старой манерой" (П., 11,77)

Преодолевая "старую манеру", Тургенев ставит задачу осмысления героя в его социальной роли, в аспекте соотнесения с целой эпохой. Так, Рудин выступает представителем эпохи 30-40-х годов, эпохи философских увлечений, отвлеченных созерцаний и вместе с тем страстного стремления к общественном; служению, "делу", с ясным пониманием своей ответственности перед родиной и народом. Лаврецкий является выразителем уже следующего этапа общественной истории России - 50-х годов, когда "деяние" накануне реформы приобретает черты большей социальной конкретности. Лаврецкий уже не Рудин, дворянский просветитель, отрешенный от всякой почвы, он ставит перед собой задачу "научиться пахать землю" и нравствен воздействовать на народную жизнь путем ее глубокой европеизации. В личности Базарова Тургенев воплотил уже существенные черты выдающихся представителей демократического круга 60-х годов. Как материалист-естественник, презирающий идеалистические абстракции, как человек "непреклонной воли", сознающий необходимость разрушения старого, чтобы "место расчистить", нигилист Базаров принадлежит к поколению революционеров-разночинцев.

Тургенев рисует представителей своего времени, поэтому его персонажи всегда приурочены к определенной эпохе, к определенному идеологическому или политическому движению. Рудин, Базаров, Нежданов связаны с определенными этапами классовой борьбы в истории русского общественного развития. Характерной чертой своих романов Тургенев считал наличие в них исторической определенности, связанной с его стремлением передать "самый образ и давление времени". Ему удалось создать роман об историческом процессе в его идеологическом выражении, о смене исторических эпох, о борьбе идейно-политических направлений. Романы Тургенева стали историческими не по теме, а по способу изображения. С острым вниманием следя за движением и развитием идей в обществе, Тургенев убеждается в непригодности старого, традиционного, спокойного и обширного эпического повествования для воспроизведения современной бурлящей общественной жизни: "...то критическое и переходное время, какое мы переживаем, два ли может быть прибежищем эпоса" (П., I, 456). Задача ловить идейно-политические веяния времени, запечатлеть "слом эпохи" обратила Тургенева к созданию романа-повести, к оригинальной композиционно-жанровой структуре.

Особый тип романа, созданный Тургеневым, связан с этой способностью подмечать зарождающуюся жизнь, верно угадывать своеобразие поворотных моментов русской общественной истории, когда предельно обостряется борьба между старым и новым. Переход общественной жизни из одного состояния в другое занимает писателя-диалектика. Ему удалось передать идейно-нравственную атмосферу каждого десятилетия общественной жизни России 1840-1870-х годов, создать художественную летопись идейной жизни "культурного слоя" русского общества данного периода. В предисловии к собранию романов в издании 1880 года он писал: "Автор "Рудина", написанного в 1855-м-зду, и автор "Нови", написанной в 1876-м, является одним тем же человеком. В течение всего этого времени я стремился, насколько хватало сил и умения, добросовестно и беспристрастно изображать и воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называет "the body and pressure of time ", и ту остро изменявшуюся физиономию русских людей культурного слоя, который преимущественно служил предметом моих наблюдений» (XII, 303).

Задача воспроизведения переходных моментов русской истории, стремление поспеть за убегающей "последней волной жизни и "уловить быстро изменяющуюся физиономию" русской интеллигенции, сообщали романам Тургенева известную эскизность ставили их на границу повести по концентрированности содержания, четко обозначенным пунктам наивысшего напряжения выделению вершинных моментов сюжетной истории, сосредоточенности вокруг одного героя. Не случайно свои романы Тургенев называл повестями, иногда большими повестями, иногда распространенными новеллами, передававшими, однако, "стихи нашей общественной жизни". Сознательно избегая "раздробления характеров" (Белинский) и распространенных бытовых сцен Тургенев вместе с тем подает своих героев-персонажей конкретно – исторически, создавая образ эпохи с помощью немногих метко выбранных деталей. А. Моруа так писал о творчестве Тургенев романиста: "Часто сравнивали искусство Тургенева с греческим искусством. Сравнение верное, потому что у греков, как и Тургенева, сложное целое указано намеком немногих превосходно выбранных черт. Никогда романист до Тургенева не проявил столь полной экономии средств: Недоумеваешь, как мог Тургенев такими короткими книгами дать законченное впечатление длительности и полноты".

Особая структура тургеневского романа, несомненно, связав с углублением в закономерности социальной действительности следовательно, с философско-историческими воззрениями писателя, с признанием диалектического развития природной и общественной реальности. Прошедший школу диалектического мышления под руководством гегельянца Вердера, Тургенев знал, что движение истории совершается через борьбу противоположных начал от низшего к высшему, от простого к сложному, с повторением на высшей ступени положительного содержания низшее

В своих литературно-критических статьях Тургенев не раз подчеркивал роль, и значение критического начала в историческом движении человечества. Отрицание рассматривалось и как момент перехода от старого к новому: при своем вступлении на поприще общественного развития отрицательное начало бывает "односторонним, безжалостным и разрушительным", но потом теряет свою ироническую силу и наполняется "положительным содержанием и превращается в разумный и органический прогресс" (I, 226). В историческом движении человечества писатель видел прежде всего действие закона отрицания. Он полагал, что каждая фаза общественной истории через борьбу внутренних противоположностей приходит к самоотрицанию, но при этом ее положительное содержание органически усваивается представителями нового, более высокого этапа развития. Настоящее, сходя с исторической сцены, передает будущему свои рациональные начала и таким образом обогащается в дальнейшем. Так осуществляется преемственность поколений, по мысли Тургенева, романы которого пронизаны верой в значительность совершающейся истории, хотя писателю были свойственны и черты философского пессимизма. Идея отрицания старого, отживающего и утверждение нового, побеждающего имела определяющее значение для структурно жанровой организации тургеневского романа. Свою задачу романиста он полагал в угадывании "мгновений перелома, мгновений, в которых прошедшее умирает и зарождается нечто новое" (П., III, 163).

Стремясь возвысить искусство романа, близкого к повести, Тургенев старался передавать "правду людской, физиономии", интересовался лишь обычными событиями, подлинными масштабами и естественными пропорциями жизненных явлений, руководствуясь классическим чувством меры и гармонии. Это отрицание авантюрно-сюжетной занимательности в романах Тургенева отметил Г. Мопассан: "Он придерживался в отношении литературы самых современных и самых передовых взглядов, отвергая все старые формы романа, построенного на интриге, с драматическими и искусными комбинациями, требуя, чтобы давали жизнь", только жизнь – "куски жизни", без интриги и без грубых приключений".

Не занимательная интрига, не бурное развитие событий, а "внутреннее действие" характерно для романов Тургенева - процесс обнаружения духовного содержания человека и конфликт его со средой.

Несмотря на новеллистический характер, романы Тургенева отличаются необходимой эпичностью. Она создается именно тем, то ведущие герои выходят за пределы интимно-личных переживаний в широкий мир духовных интересов. Рудин, Лаврецкий, Инсаров, Базаров, Соломин, Нежданов и другие сосредоточенно размышляют над проблемой "общего блага", о необходимости радикальных преобразований народной жизни. Внутренний мир героев вбирает в себя стремления и думы целой эпохи - эпохи дворянского просвещения, как Рудин и Лаврецкий или эпохи демократического подъема, как Базаров. Образ героя приобретает известную эпичность, потому что становится выражением национального своеобразия, каких-то коренных тенденций народной жизни, хотя Тургенев и раскрывает характер героя не в широких сценах общественной практики, а в сценах идеологического спора и в интимных переживаниях. История этих переживаний выступает необыкновенно содержательной и потому, то любовь рождается на почве внутреннего идейного согласия, потому, что она ставит влюбленных в конфликтное отношение с ближайшим общественным окружением. В силу этого любовь становится проверкой нравственной ценности героев. Не случайно повествование в романах Тургенева завершается "драматическим взрывом", как верно заметила М. Рыбникова.

Эпическому осмыслению жизни способствовала и вера Тургенева в духовное богатство русского народа, в его нравственное превосходство над помещиками. Изображая в романах общественную историю людей "культурного слоя", Тургенев этот мир дворянской и разночинной интеллигенции оценивает с позиции автора "Записок охотника", т. е. сознания великих нравственных сил, таящихся в народе.

Способом достижения эпической масштабности в тургеневском романе является особое преломление принципа историзма: в романе происходит сложное взаимопроникновение хронологических аспектов. Настоящее время, в котором развертывается действие, насквозь пронизано прошлым, объясняющим истоки корни изображаемых явлений, событий, характеров. Для русского романа вообще, в особенности для тургеневского, характерны подчеркнутая связь времен и тесное переплетение хронологичёских планов. Характеры героев в их цельности и развитии вырисовываются у Тургенева за счет ретроспекций (биографий и проекций в будущее (эпилогов)), поэтому те "пристройки" которые воспринимались в критике как "просчеты" и "недостатки" автора, обладают эпическим содержательным смыслом, способствуют прорастанию повести в роман.

Эпической широты Тургенев достигает смещением временных пластов и использованием больших временных прорывов. Настоящее развертывается плавно и неторопливо в соответствии содержанием изображаемых действий и событий, прошлое будущее дается эскизно, бегло, вскользь, концентрированно.

Тургенев - стремился к предельной динамичности первых вводных эпизодов, к тому, чтобы действующие лица проявляли себя непосредственно, в диалогических сценах. Но эти последние как правило, сочетаются с предварительными, правда, очень сжатыми и выразительными социально- психологическими характеристиками. Динамический зачин часто сменяется биографическими отступлениями, которые иногда - бывают очень значительными. Например, в "Дворянском гнезде" это отступление в прошлое реализуется на протяжении многих глав (VIII-XVI) правда, это отступление в данном романе приобретает самостоятельное значение в контексте целого. Широко развернув социально-бытовой фон, который объясняет драматическую историю Лизы и Лаврецкого, Тургенев в XVII главе возвращается повествованию в настоящем. Таким сложным сплетением настоящего и прошлого является жизнь и в романе "Дым".

Обрастая "дополнениями", раскрывающими перспективу характера и дающими широкую панораму жизни, любовно-психологическая повесть усложняется в своей структуре, приобретая эпическую содержательность. К тому же ядро тургеневского романа далеко не сводится к интимно-психологической коллизии: личная история всегда сопровождается сценами драматического действия, которые представляют собой идеологические столкновения социальных антагонистов или этико-философский разговор единомышленников. Сама любовь в тургеневском романе выступает глубоко очеловеченной, рождающейся из духовных сочувствий, именно поэтому сцены идеологического разговора органически вписываются в историю интимно-личностных отношений. Возлюбленный становится для тургеневской девушки учителем, отвечающим на вопрос о том, как делать добро.

Внимание писателя сосредоточено на разнообразных идеологических опосредствованиях любовной истории. Уже в эпизодах
из настоящего времени Тургенев выходит за пределы "большой
повести". Сцены идеологического разговора, осложненные психологическими мотивами, составляют основание романа и определяют во многом структурно-жанровое его своеобразие.
Форма диалога в романах Тургенева всегда выступает оправданной, необходимой, потому что с ее помощью изображаются
люди, отношения которых представляются внутренне значимыми,
существенными. Собеседники и в сценах идеологического спора,
в интимной беседе даются в сопоставлении, в сравнении друг
другом. К форме диалога Тургенев нёизбежно обращается
целью изображения идейно-психологического антагонизма Рудина и Пигасова, Базарова и Павла Петровича Кирсанова,
Лаврецкого и Паншина, Сипягина и Соломина, а также с целью изображения людей, духовно близких,- Рудина и Лежнева, Лаврецкого и Мизалевича, Лизы и Лаврецкого, Шубина и Берснева, Литвинова и Потугина. Формами диалогической речи Тургенев рисует столкновения типических характеров, выражающих существенные исторические тенденции времени. У сцены идеологического спора, выражающие идейные взаимоотношения его участников, русских интеллигентов 40-70-х годов, имеют существенное значение в композиции тургеневских романов интересуясь историей идейных расхождений своих героев, Тургенев противопоставлял их друг другу не только по линии идеологии, но также и по линии их индивидуально-психологического содержания. Расхождения тургеневских собеседников по теоретическим вопросам - это всегда расхождения типических характеров, представленных в единстве их идейного и морального облика. В сценах спора Тургенев выступает психологом, остро интересующимся душевными особенностями антагонистов. Полемический диалог становится формой выявления не только содержания теоретической позиции действующих лиц, но и их социально-психологического своеобразия.

Итак, важное отличие тургеневского романа от повести коренится в характере его построения. При сравнении с повестью Тургенева, его роман выглядит как сложная и в то же время очень стройная сюжетно-композиционная система с четко налаженной внутренней взаимосвязью между всеми ее подчас противоречивыми элементами.

1.3 Специфика психологизма И. С. Тургенева.

Во второй половине XIX века, когда во всех формах общественного сознания пробилось огромнейшее количество идей, мыслей, в русской реалистической литературе стала особенно очевидной тенденция к все более глубокому проникновения во внутренний мир человека.

Открытие сложной сферы человеческих мыслей и чувств – главная сторона реалистического метода художественного творчества, а психологически достоверное раскрытие внутреннего мира человека на основе его связей с окружающим миром давно уже стало прочным художественным завоеванием.

В исследовательской литературе давно поставлен вопрос о большой значимости вклада И. С Тургенева в сокровищницу человековедения.

Еще в XVIII веке в 50-х годах Н. Ч. Чернышевский сформулировал определение многих видов психологического анализа на материале анализа психологической манеры Л. Толстого: "Внимание графа Толстого более всего обращено на то, как одни чувства и мысли развиваются из других; ему интересно наблюдать, как чувство непосредственно возникающее из данного положения или впечатления, подчиняясь влиянию воспоминаний и силе сочетаний, представляемых воображением, переходит в другие чувства, снова обращается к прежней исходной точке и опять странствует, изменяясь по цепи воспоминаний, как мысль, рожденная первым ощущением, ведет к другим мыслям, увлекается дальше и дальше, сливает грезы с действительным ощущением, мечты о будущем с рефлексиею о настоящем. Психологический анализ может принимать различные направления: одного поэта занимают все более очертания характеров; другого – влияния общественных отношений и житейских столкновений на характеры; третьего – связь чувств с действиями; четвертого – анализ страстей; графа Толстого все более – сам психический процесс; его формы, его законы, диалектика души, чтобы выразиться с определенным термином.

Современник И. С. Тургенева, критик П. В. Анненков, писал о том, что Тургенев – "несомненно психолог", "но тайный". Исследование психологии у Тургенева "всегда скрыто в недрах произведения, - продолжает он, - и развиваться он вместе с ним, как красная нитка, пущенная в ткань".

Эту точку зрения разделял целый ряд критиков при жизни Тургенева, получила она признание и в последующий период – вплоть до наших дней. В соответствии с этой точкой зрения тургеневский психологизм имеет предметно-итоговый характер: психическое, внутреннее, сокровенное хотя и постигается, но не посредством своего рода снятия покровов с тайников души, когда перед читателем открывается картина возникновения и развития чувств героя, а путем художественной реализации их во внешних проявлениях в позе, жесте, мимике, поступке и т.п.

Знание человеческого сердца, способность раскрывать перед нами его тайны - ведь это первое слово в характеристике каждого из тех писателей, творения которых с удивлением перечитываются нами".

Начиная с середины XIX века, психологический анализ в русской литературе приобретает новое качество: обостренное художественное внимание к психологическому развитию личности как предмету изображения становится общей тенденцией развития критического реализма, что объяснялось глубокими общественно-историческими изменениями. Вторая половина XIX века - эпоха ломки устоев старой, патриархальной крепостнической России, когда "старое бесповоротно, у всех на глазах рушилось, а новое только укладывалось". Убыстрялся процесс исторического движения. "В несколько десятилетий совершились превращения, занявшие в некоторых странах Европы целые века", - писал В.И. Ленин об этой эпохе. На смену крепостной России шла Россия капиталистическая. Этот экономический процесс отразился в социальной области "общим подъемом чувства личности".

Углубление психологического анализа в русской литературе середины и второй половины XIX века, связанное с новым решением проблемы личности, нашло свое индивидуально неповторимое выражение в творчестве Тургенева и Гончарова, Толстого и Достоевского. Этих писателей объединяет стремление понять внутренний мир человека в его противоречивой сложности, непрестанном изменении и борьбе противоположных начал. Психологию личности они рассматривали как многослойную, в соотнесенности коренных свойств и поверхностных образований, возникших под воздействием социально порочной среды. Вместе с тем метод психологического анализа осуществлялся нашими замечательными писателями индивидуально своеобразно, в соответствии с их пониманием действительности, с их концепцией человека.

Сравнительная идейно-художественная характеристика родственных писателей как представителей магистральных, противоположных и вместе с тем неразрывно связанных течений в русском психологическом реализме XIX века, имеет огромное значение для понимания не только индивидуального своеобразия каждого из них, но и закономерностей литературного процесса.

По словам М. Б. Хранченко, "типологическое единство не означает простой повторяемости литературных явлений, оно предполагает их родственность - сходство некоторых существенных внутренних особенностей". Для писателей психологического течения, русского критического реализма в особенности характерно изображение многообразных конфликтов личности и общества в отличие от писателей так называемого социологического течения, интересующихся конфликтами, обусловленными глубокими противоречиями между потребностями нации, народа и господствующим общественным укладом, самодержавно-крепостническим строем.

Внутренний мир героев становится объектом пристального художественного изучения в произведениях психологического направления. "История души человеческой" признавалась Лермонтовым "едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа". Главную цель искусства Л. Толстой полагал в том, чтобы "высказать правду о душе человек". Искусство он считал микроскопом, который наводит художник на тайны своей души и показывает эти общие всем тайны людям. "Образы страстей" всецело занимали и Гончарова. Он постоянно изображал "процесс разнообразного проявления страсти, то есть любви", потому что "игра страстей даст художнику богатый материал живых эффектов, драматических положений и сообщает больше жизни его созданиям".

"Внутренний человек" в новой литературе Европы существовал и до появления этого словосочетания. Литература– и, конечно, философия- по-разному понимала происходящее "внутри"; менялось восприятие мысли и соотношения мысли со словом, призванным ее выразить, вербализировать. Под психопоэтикой Эткинд понимает область филологии, которая рассматривает соотношение мысли- слово, причем термин "мысль" здесь и ниже означает не только логическое умозаключение (от причин к следствиям или от следствий к, причинам), не только рациональный процесс понимания (от сущности к явлению и обратно), но и всю совокупность внутренней жизни человека. Мысль (в обычном нашем словоупотреблении) передает содержание, которое Жан-Поль вкладывал в понятие "внутренний человек"; впрочем, этим сочетанием мы будем пользоваться часто, имея в виду многообразие и сложность процессов, протекающих в душе. Для начала заметим, что вербализация, то есть выраженность мысли внешней речью, существенно различна в разных культурно- стилистических системах.

"Внутренний человек" и психология – эта проблема рассматривается Е.Эткиндом как актуальная. Он отметил, что Жуковский искал „словесных средств - выразить невыразимое. Русская повествовательная поэзия и романная проза XIX века стремится к тому, чтобы соединить завоеванный романтиками мир "внутреннего человека" с отвергнутым ими психологизмом. Романтики отбрасывали характер - Новалис решительно заявлял: "Так называемая психология - это лавры, занявшие в святилище места, положенные истинным богам". Писатели XIX века, преодолевшие романтизм, занялись реабилитацией психологии. Н. Я. Берковский замечал: "Характеры неприемлемы для романтиков, ибо они стесняют личность, ставят ей пределы, приводят ее к некоему отвердению"

Русская проза (а до нее – "роман в стихах" Пушкина) все настойчивее и решительнее снимает это ошибочное представление. Ни у одного из наших великих романистов нет и в помине такого "отвердения": психология героев Гончарова и Тургенева, Достоевского и Толстого, Гаршина и Чехова отличается гибкостью, многосторонней глубиной, изменчивостью, непредсказуемой сложностью. У каждого из них - собственное представление о внутренней доминанте: у Гончарова это борьба естественной сути человека с книжностью; у Достоевского - рождение в сознании неодолимо-растущей и подчиняющей себе всего человека идеи, ведущей к расщеплению личности, к патологическому "двойничеству"; у Толстого - борьба между духовной и греховно-плотской силами внутри тела и души, борьба, определяющая и любовь, и смерть; у Чехова - конфликт между социальной ролью и собственно-человеческим в человеке. Эти беглые формулы поневоле легковесны, читатель найдет более обстоятельные и серьезные суждения в предлагаемой книге (Эткинд Е.Г. Внутренний человек и внешняя речь.: Очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX вв.–М.,1999.–446с).

Разумеется, писатели-психологи не были сторонниками чистого психологизма, пассивного созерцательного погружения во внутренний мир героя как самодовлеющий и беспредметный поток ассоциативных связей. Через психологию личности они раскрывали сущность общественных отношений. История интимно-личных переживаний позволяла выявлять нравственно-психологические состояния представителей антагонистических социальных сил и тенденций. Недаром В. Г. Белинский писал: "Теперь роман и повесть изображают не пороки и добродетели, а людей как членов общества, и потому, изображая людей, изображают общество".

Психологическая драма личности выступала социально-обусловленной, порожденной какими-то существенными процессами общественной истории. Но, как заметил Г. Поспелов, в художественных произведениях психологического течения, и характерах героев проявляют себя лишь "симптомы" создавших их общественных обстоятельств в отличие от произведений социологического направления, в которых типические обстоятельства являются непосредственно.

Психологизм прозы И. С. Тургенева неоднократно привлекал внимание исследователей, в том числе и автора данной монографии. Еще в статье 1954 года "Художественный метод Тургенева-романиста (по материалам романов "Рудин", "Дворянское гнездо", Накануне", "Отцы и дети")", а затем в книге "Метод и стиль Тургенева-романиста" рассматривались формы психологического анализа в произведениях Тургенева в связи с его мировоззрением и методом. Портретный рисунок, своеобразие психологической детали, содержание авторской позиции, характер повествовательного стиля - все изучалось мною в связи с формами психологического анализа Тургенева.

Из работ, специально посвященных специфике художественной манеры Тургенева, следует назвать давнюю книгу А. Г. Цейтлина "Мастерство Тургенева-романиста", изданную "Советским писателем" в 1958 году. Значительная часть монографии Г. Бялого "Тургенев и русский реализм" отводится изучению романов писателя с точки зрения связи их идейного содержания с особенностями художественной формы, в перспективе идейно-политического и этико-философского мировоззрения. Компоненты стиля рассматриваются в соответствии с человеком, с учетом концепции характера, тургеневского решения проблемы личности, что и придает анализу органическое единство, несмотря на пестроту и многообразие привлеченного материала.

В книгах "Проблемы поэтики И. С. Тургенева" (1969), "Художественный мир И. С. Тургенева" (1979) С. Е. Шаталов практически продолжает традиции своих предшественников, рассматривая эволюцию тургеневского психологизма от предметного, внешнего изображения души к более глубокому аналитическому проникновению во внутренний мир человека. Кроме названных монографических работ имеются и отдельные статьи, посвященные формам психологического анализа в том или другом произведении Тургенева.

Тургенев был противником того самонаблюдения, которое так изострило наблюдательность Толстого, приучив его смотреть на людей проницательным взглядом. По словам Н. Г. Чернышевского, Толстой "чрезвычайно внимательно изучал тайны жизни человеческого духа в самом себе", это знание "дало ему прочную основу для изучения человеческой жизни вообще, для разгадывания характеров и пружин действия, борьбы страстей и впечатлений". Тургеневу же чудилось в этом сосредоточенном внимании к себе рефлексия лишнего человека: "Уж как приелись и надоели все эти тонкие рефлексии и размышления над собственными чувствами". Старая "психологическая возня", составляющая "положительно мономанию Толстого", ассоциировалась у Тургенева с капризным, навязчивым и бесплодным самоанализом «лишнего человека». Эта сосредоточенность "российского Гамлета" на своих сугубо индивидуалистических переживаниях представлялась писателю мелкой, эгоистической, ведущей к разобщенности с человечеством.

Тургенев справедливо возражал против детального описания незначительных явлений психики в произведениях эпигонов Толстого, против использования ими метода психологического разложения. Когда погоня за тонкими полутонами становится самоцелью, тогда психологический анализ приобретает субъективно-односторонний характер. Тургенев советовал Н. Л. Леонтьеву: "Старайтесь... быть как можно проще и яснее в деле художества; ваша беда - какая-то запутанность, хотя верных, но уж слишком мелких мыслей, какое-то ненужное богатство задних представлений, второстепенных чувств и намеков. Вспомните, что как ни тонко и многосложно внутреннее устройство какой-нибудь ткани в человеческом теле, кожи, напр., но ее вид понятен и однороден" (П., II, 259). Ему же Тургенев писал: "...ваши приемы слишком тонки и изысканно умны, часто до темноты" (П., IV, 135). Приветствуя дар психологического анализа Л. Я. Стечкиной, Тургенев находит, что этот дар "часто переходит в какую-то кропотливую нервозность", и писательница впадает тогда в "мелочность, в каприз". Он предостерегает ее от стремления "уловить все колебания психических состояний": "у Вас все беспрестанно плачут, даже рыдают, чувствуют страшную боль, потом сейчас же не-обыкновенную легкость и т. д. Я не знаю, - заключает Тургенев, - много ли Вы читали Льва Толстого; но уверен, что для Вас изучение этого - бесспорно первого русского писателя - положительно вредно".

Тургенев ценил присущую Толстому поразительную мощь психологического анализа, текучесть, подвижность, динамичность его психического рисунка, но вместе с тем отрицательно относился к бесконечному разложению чувства в произведениях Толстого (П., V, 364; VI, 66; VII, 64-65, 76). Форму непосредственного изображения психического процесса Тургенев расценивал как "капризно-однообразную возню в одних и тех, же ощущениях", как "старую замашку передавать колебания, вибрации одного и того же чувства, положения", как "психологическую возню". Ему казалось, что благодаря мелочному разложению чувства на его составные части.

Эта неудовлетворенность микроскопическим анализом "души" не была случайной для Тургенева: она связана с глубочайшими основами его мировоззрения, с определенным решением проблемы личности.

Толстой прекрасно справлялся с задачей динамической трансформации внутренней речи. Превращая идиоматическую Внутреннюю речь в синтаксически организованную и понятную для других, Толстой создавал литературную имитацию внутренней речи, стараясь сохранить ее особенности - нерасчлененность и сгущенность. Но Тургеневу это превращение нерасчлененного потока речевого мышления в речь, понятную для всех, не представлялось верным и, главное, возможным. Его не удовлетворял толстовский переход от внутренней речи к внешней, как рационалистическое вторжение в ту область человеческого сознания, которая не подлежит аналитическому разложению и обозначению.

Тургенев был в какой-то степени прав, когда протестовал против рационалистического понимания "духовности" человеческой личности, против словесного, следовательно, логизированного изображения средствами внутреннего монолога психического потока, еще смутного и вполне неосознанного на самых ранних зачаточных стадиях его развития, Во всяком случае, убеждение Тургенева в том, что первые движения зарождающейся жизни, первые неосознанные проявления сознания не поддаются точному словесному обозначению - вполне согласуется с положениями современной научной психологии.

Отрицательное отношение Тургенева к методу рационального обозначения всех фаз психического процесса становится ясным, в особенности в свете достижений Л. С. Выготского в области изучения мышления и речи.

Протестуя против тех, кто рассматривает отношения между мыслью и словом как процессы независимые, самостоятельные и изолированные, а также против тех, кто отождествляет эти процессы, Л. С. Выготский вместе с тем признает, что "мысль и слово" не связаны между собой изначальной связью. Эта связь возникает, изменяется, разрастается в ходе самого развития мысли и слова". В том же труде "Мышление и речь" ученый пишет: "Мы не соглашались с теми, кто рассматривает внутреннюю речь как то, что предшествует внешней, как ее внутреннюю сторону. Если внешняя речь есть процесс превращения мысли в слово, материализация и объективизация мысли, то здесь мы наблюдаем обратный по направлению процесс, процесс, как бы идущий извне внутрь, процесс испарения речи в мысль. Но речь вовсе не исчезает и в своей внутренней форме. Сознание не испаряется вовсе и не растворяется в чистом духе. Внутренняя речь есть все же речь, т. е. мысль, связанная со словом. Но если мысль воплощается в слове во внешней речи, то слово умирает во внутренней речи, рождая мысль. Внутренняя речь есть в значительной мере мышление чистыми значениями... ". Выражая свою идею в результате тщательно проведенных экспериментов, Л. С. Выготский замечает: "Это течение и движение мысли не совпадает прямо и непосредственно с развертыванием речи. Единицы мысли и единицы речи не совпадают. Один и другой процессы обнаруживают единство, но не тождество. Они связаны друг с другом сложными переходами, сложными превращениями, но не покрывают друг друга, как наложенные друг на друга прямые линии. Легче всего убедиться в этом в тех случаях, когда работа мысли оканчивается неудачно, когда оказывается, что мысль не пошла в слова, как говорит Достоевский".

Процесс зарождения чувства и мысли представляется Тургеневу таинственной лабораторией, закрытой для любого писателя. Первые движения эмоциональности не терпят холодного аналитического расчленения: они таинственны и не могут сразу стать осознанными. Свои заветные убеждения в неразложимости душевного процесса, протекающего скрыто, именно на первых стадиях его развития Тургенев выразил в связи с интимными переживаниями Лизы и Лаврецкого: "Лаврецкий отдавался весь увлекавшей его воле - и радовался; но слово не выразит того, что происходило в чистой душе девушки: оно было тайной для нее самой. Никто не знает, никто не видел и не увидит никогда, как призванное к жизни и расцветанию, наливается и зреет зерно в лоне земли" (VII, 234). Это сравнение отвлеченного психологического понятия с зерном, наливающимся и зреющим в лоне земли, раскрывает тургеневское понимание процесса зарождающегося чувства как неподвластного внешнему наблюдению.

По глубокому убеждению Тургенева, нельзя обозначить точным словом то, что само по себе неуловимо, непостижимо благодаря богатству оттенков и сложности внутреннего противоречивого единства, благодаря недостаточной осознанности этих еще только слагающихся, только рождающихся чувств. Именно поэтому Тургенев отказался от микроскопического анализа смутных, нерасчлененных потоков внутренней эмоциональной жизни человека, а преимущественно изображал средствами внутреннего монолога созревшие и вполне осознанные чувства, вполне завершенные мысли, т. е. все-таки результаты психического процесса. Не случайно средствами эпитетов и их сцепления он передавал устойчивые признаки духовного склада своих героев и в ситуации данного момента, при изображении их меняющихся настроений.

Следует оговориться: сфера подсознательного и различные уровни сознания очень занимали Тургенева-психолога, но для выявления этих сфер он почти не пользовался средствами внутреннего монолога. Но к этой теме обратимся ниже.

Тургенев и Толстой - антиподы по своему психологическому методу, по идейно-творческой, этико-философской позиции.

Трезвый реализм Толстого, совершенно чуждый романтической идеализации, сказался в приемах психологического анализа, в стремлении разлагать весь процесс зарождения и развития чувства, точным словом обозначать самые глубинные непосредственные движения сознания. Своим беспощадным анализом Толстой добирался до последних глубин личности, четко выявляя самые первые проявления внутреннего сознания, еще наиболее диффузные. В течении психического процесса Толстого занимали наиболее зыбкие связи и отношения мельчайших частиц душевной жизни, их причудливые сцепления и превращения, словом, сложный узор внутреннего, психического. Путем всеисчерпывающего анализа писатель шел к синтетическому представлению нравственно-психологического строя личности литературного героя, переживающего сложную историю высвобождения из-под гнета сословных классовых представлений и норм.

Для Толстого в человеке все прояснено - и наносное и коренное. Самое сокровенное в человеке раскрывалось им с исчерпывающей полнотою, с трезвым сознанием истины, в полной свободе от романтических иллюзий. "При всей сложности духовной жизни человека, какой воссоздает ее Толстой, для него в психологии людей нет той загадочности, таинственности, которые привлекают Достоевского, - писал М. Б. Храпченко. - Духовный мир героев Толстого предстает ясным в своих истоках, в соотнесенности основных элементов, в основных своих взаимосвязях".

Рационалистическая позиция Толстого, прежде всего сказавшаяся в изображении элементарных частиц микрокосмоса психической жизни, несомненно, раздражала Тургенева, считавшего глубинную сущность человеческой личности рационально непостижимой и потому не подлежащей разложению на мельчайшие неделимые элементарные частицы. Психология элементарных частиц представлялась ему "однообразной возней в одних и тех же ощущениях". Он выступал убежденным противником просветительского, рационалистического подхода к человеческой личности, к ее "духовности", т. е. противником толстовской "диалектики души", снятия покровов с душевной жизни человека до ее простейших слагаемых.

Лишенный безграничной веры в силу слова и разума, в их способность выразить и то, что само по себе таинственно и не подлежит внешнему определению, т. е. обозначению, Тургенев, в полном согласии с романтической эстетикой, полагал, что только музыка передает с наибольшей непосредственностью эмоциональность человека. Так, подводя итоги одинокой бессемейной и безрадостной жизни Санина, вдруг неожиданно нашедшего крестик, подаренный ему Джеммой, и получившего ее ответное письмо из Америки, Тургенев со всей определенностью замечает: "Не беремся описывать чувства, испытанные Саниным при чтении этого письма. Подобным чувствам нет удовлетворительного выражения: они глубже и сильнее - и непосредственнее всякого слова. Музыка одна могла бы их передать" (XI, 156).

Эмоциональная стихия музыки ставит человека в непосредственное отношение с словесно невыразимым потоком внутренней жизни, всего богатства переливов и переходов чувств, озаренных светом определенного сознания; приобщает его к идеалу, поднимает над обыденным человеческим бытом. Музыкальное искусство становится для Тургенева совершенным языком сердца, страстного порыва таинственной незнакомки из повести "Три встречи", возвышенной любви Лизы и Лаврецкого. Поэтическая любовь русской девушки! могла быть выражена лишь дивными, торжествующими звуками композиции Лемма. Внимание к миру внутреннего человека получает в произведениях Тургенева романтическую окраску, связанную со стремлением к синтетическому изображению, а также к "обобщенно-символическому отражению отдельных душевных состояний".

Тургеневская концепция личности, в истоках своих уходящая в романтический философский идеализм людей 40-х годов, ведет нас к пониманию внутренних органических связей творческого метода писателя с формами его психологического анализа. Реалистический метод Тургенева становится романтически активным благодаря пониманию личности, как загадочной, таинственной и непостижимой в своей субстанциальной основе. "Ведь только то и сильно в нас, что остается для нас полуподозренной тайной", - говорит писатель, разъясняя близость Марианны, ею до конца неосознанную, к романтике, к поэзии (XII, 100).

Протестуя против литературной имитации наиболее диффузных стадий внутренней речи, еще связанных с подсознательными глубинами нашего духовного «я», Тургенев создал теорию "тайной психологии", согласно которой "психолог должен исчезнуть в художнике, как исчезает от глаз скелет под живым и теплым телом, которому он служит прочной, но невидимой опорой". "Поэт должен быть психологом, - разъяснял Тургенев К. Н. Леонтьеву, - но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления - в их расцвете или увядании" (П., IV, 135).

глава 2

Психологическое раскрытие внутреннего мира человека в романах И. С. Тургенева о "лишних людях".

2.1 Особенности "тайного психологизма " в тургеневском романе.

Своеобразие и сила тургеневского психологизма заключается в том, что Тургенева более всего привлекали те зыбкие настроения и впечатления, которые, сливаясь, должны вызвать у человека ощущение полноты, насыщенности, радости непосредственного чувства бытия, наслаждения от ощущения своего слияния с окружающим миром.

С. Е. Шаталов в свое время объяснял отсутствие исследований психологического метода И. С. Тургенева тем, что еще не вполне назрели условия для постановки и решения этого вопроса на современном научном уровне. Изучение психологического метода даже Достоевского и Л. Толстого началось относительно недавно; что же касается Тургенева, да в прочем и Герцена, Гончарова, Лескова и многих других художников XIX века, то современный читатель вынужден довольствоваться либо утратившими значение работами авторов, тяготевших к психологизму, либо суммировать попутные замечания, рассыпанные в трудах о мастерстве русских классиков.

Как отметил А. И. Батюто, приемы психологического раскрытия характеров у Тургенева находятся в тесном соответствии с формой его романов, что они неотъемлемая ее часть. Тургенев изображает психологический процесс, как бы идя рядом с читателем, поручая ему о многом в душевной жизни героя догадываться. В этих целях, считает исследователь, Тургенев пользуется методом "тайного раскрытия душевных движений". Писатель строит свой анализ таким образом, что не рассказывая о подоплеке душевных явлений, все-таки дает возможность читателю составить представление о ее сущности.

Решению главного вопроса – об историческом значении героя – подчинен в романах Тургенева и метод изображения, внутренней жизни персонажа. Тургенев вскрывает только такие черты внутреннего мира персонажа, которые необходимы и достаточны для их понимания как социальных типов и характеров. Поэтому Тургенев не интересуется резко индивидуальными чертами внутренней жизни своих героев и не прибегает к детальному психологическому анализу.

В отличие от Л. Толстого Тургенева гораздо более интересует общее, нежели частное, не "таинственный процесс", а явные зримые его проявления.

Главная психологическая черта, которая определяет все развитие внутренней жизни героев, их судьбу, и следовательно, движение сюжета, - это противоречие между мировоззрением и натурой.

Он изображал возникновения, развития чувства и мысли, избравшего силу или слабость натуры, ее страстность, ее романтическую созерцательную стихию, или ее нравственную силу и действительность. Причем эти качества рассматривались им в их росте, изменениях и всевозможных превращениях, но вместе с тем, как известно данные роковым образом определяющих судьбу своих носителей. Психологический анализ в романах Тургенева не был статическим, но духовная эволюция персонажей отличалась радикальностью интересов. Не процесс духовного развития героев, а борьба противоположных начал в его сознании интересовала Тургенева-художника. И вот именно эта борьба противоположных начал в человеке, которые не могут существовать в единстве, остается неразрешимой для тургеневских героев и приводит лишь к смене психологических состояний, а не рождения качественно нового отношения к миру. С убеждением Тургенева в неразложимости процессов человека связана его теория "тайной психологии".

Теория "тайной психологии" предполагала особую систему художественного воплощения: паузу таинственного молчания, действие эмоционального намека и т.д.

Наиболее глубинное течение внутренней жизни сознательно оставалось недосказанным, улавливалось лишь в своих результатах и внешних проявлениях. Стараясь, бать предельно беспристрастным, Тургенев неизменно заботился о соблюдении дистанции между автором и персонажем.

Как пишет Г. Б. Курляндская, - "Тургенев выступал сознательным противником отыскания четкого определительного обозначения тех простейших частиц душевной жизни, которые составляют глубинную основу человеческой психологии".

Вместе с тем этот сознательный и принципиальный отказ от изображения таинственного процесса рождения мысли, и чувства совсем не означает, что Тургенев был писателем статистических характеристик, передающих лишь устойчивые признаки человеческого характера. Историко-философское мировоззрение Тургенева сказалось в его концепции человека как участника общественной истории. Персонажи в романах Тургенева всегда представители определенной фазы общественного развития, выразители исторических тенденций своего времени. Личное и общее – различные сферы для Тургенева. Естественные влечения и склонности, связанные с натурой, воспитанной длительным процессом поколений, часто не соответствуют сознательным запросам человека. Своим нравственным сознанием он целиком принадлежит рождающемуся будущему, а натурой он связан с тем настоящим, которое уже захвачено разрушением и распадом. Тургенева-психолога поэтому интересует не история души, а борьба противоположных начал в сознании героя. Борьба противоположных начал, которые уже не могут существовать в единстве, остается неразрушимой для тургеневских героев, а приводит лишь к смене психологических состояний, а не к рождению качественно нового отношения к миру. Борьба противоположности, то есть сознательных нравственно-общественных устремлений героев с какими-то их прирожденными, вечными качествами, изображается писателем как безуспешная: у каждого своеобразная натура, у всех непреодолима.

2.2 Роль нравственно-психологической коллизии в романах "Рудин", "Дворянское гнездо".

Рудин – гениальная натура, он принадлежит к тем характерам, которые выдвигаются на общественную арену, когда в них возникает историческая необходимость, личные свойства соответствуют роли, которую они призваны сыграть в истории. Тургенев рисует его как человека мыслительного типа – теоретика, "русского Гамлета",но показывает, что зарубежная им и, подобными ему героями русская действительность заставляет их выступить в несвойственной их характеру роли деятелей.

Психологизм зависит от того социально- психологического типа, который воспроизводиться художником в образах героев. Оторванный от народа Рудин силою исторических обстоятельств был обречен на беспочвенность, на скитание по родной земле. По собственным словам, он «скитался не одним телом – душой скитался. "Где не бывал я, по каким дорогам не ходил". Внутренняя социально-психологическая драма Рудина, раздвоение мысли и чувства, слова и дела в нем, не раз отмечалась в критике. Эта драма явилась результатом социально-исторических обстоятельств эпохи безвременья, когда лучшие представители дворянской интеллигенции оказались "умными ненужностями", "лишними людьми".

Внутренний душевный конфликт Рудина – это полное несогласие между созерцательно- бездейственным характером и нравственной чуткостью, которая зовет Рудина служению родине и народу. Рудин понимает, что господство над одними умами и непрочно и бесполезно. Преобладание головного, рассудочного над собственностью к непосредственному и яркому чувству и действию характеризует Рудина как типического представителя дворянской интеллигенции 30-х – 40-х годов. Он страдает "проклятой непривычкой", "каждое движение жизни своей, и чужой разлагать на составляющие элементы " Внутренне раздвоенный Рудин тянется к идеалу душевной цельности, горячей, страстной жизни, рекомендует жить просто и непосредственно: "чем проще, тем теснее круг, по которому пробегает жизнь, тем лучше". Представители поднимающейся демократической интеллигенции 60-х годов понимали, что дворянские просветители 40-х годов оказались несостоятельными при практическом приложении своих идей к делу, отчасти потому, что еще недостаточно была приготовлена почва к полному осуществлению их идей, отчасти потому, что, развившись более помощью отвлеченного мышления, нежели жизни, которая давала для их воззрений и чувств одни отрицательные элементы, они жили более всего головою; перевес головы иногда был та велик, что нарушал гармонию в их деятельности, хотя нельзя сказать, чтобы в них сухо было сердце и холодна кровь. Социально-психологическая драма Рудина связана с определенными историческими условиями, периодом 1830-х – начала 1840-х годов в жизни России, когда дворянская интеллигенция отдавалась отвлеченным философским исканиям, уводящих от живых противоречий реальной жизни.

Тип «лишнего человека» был поставлен и в центре следующего романа Тургенева – "Дворянское гнездо". Этого своего героя наделил полудемократическим происхождением, физической силой, душевной целостностью и способностью к практической деятельности. Острое ощущение быстроты исторического движения, смены общественных сил, осуществляющих это движение, ставило писателя перед необходимостью наблюдать и анализировать новые характеры, возникающие в обществе типы. Интерес к народу, желание быть полезным ему найти свое место в исторической жизни страны, главным смыслом развития которой должно быть улучшение народного быта, основанное на познании потребностей и устремлений народа, характерны для Лаврецкого. Лаврецкий – мыслитель. Сознавая необходимость действия, он считает для себя заботой разработку смысла и направления этого действия. В роман "Дворянское гнездо" введено немало моментов, долженствующих подчеркнуть гамлетизм главного героя. В судьбе Лаврецкого, как и в судьбе Рудина, Тургенев показывает духовную драму идеалистически настроенной дворянской интеллигенции 30-х – 40-х годов, оторванной от народной почвы, хотя, как верно заметил Д. И. Писарев "на личности Лаврецкого лежит явственно обозначенная печать народности. Ему никогда не изменяют русский незатейливый, но прочный и здравый практический смысл и русское добродушие, иногда угловатое и неловкое, но всегда искреннее и неприготовленное. Лаврецкий прост в выражении радости и горя …". Лаврецкий искренне стремиться быть полезным и нужным родине. Но он уже не может тешить себя теми благородными иллюзиями, которыми поддерживал свое существование, Рудин, его мысли обращены к реальной жизни, к сближению с народом. "Надо землю пахать", - говорит он. Лаврецкий провозглашает необходимость возвращения интеллигенции "с идеалистических небес к реальной действительности".

Нужно было сохранить и пронести "душу живу" сквозь длинные годы растлевающего человека крепостного рабства, и не только пронеси, но и будить своим словом эту душу в других, хотя бы и в форме самых общих и отвлеченных, но возвышенных истин, как в "Рудине", или исполненных нравственной чистоты поэтических картин "Дворянского гнезда". Исторически задача состояла в том, чтобы с одной стороны, с возмещением и протестом отвергать все, пропитанное рабской идеологией и моралью, а с другой – разъяснять гуманистический идеал, видеть счастье в жизни и не в наживе или карьере, не в рабовладельчестве, а в стремлениях к красоте, к истине, к добру, в осознании долга, в близости к народу, в любви к родине. Герои тургеневских романов 50-х годов были лучшими русскими людьми того времени, не давшие и другим окончательно закоснеть и опуститься.

Острое ощущение быстроты исторического движения, смены общественных сил, осуществляющих это движение, ставило писателя перед необходимостью наблюдать и анализировать новые характеры, возникающие в обществе типы. Освещая слабые стороны "лишних людей", Тургенев вместе с тем указывает, что они сыграли положительную рол в общественной жизни своего времени.

Большую идейно-художественную роль в романах Тургенева играет любовно-психологическая коллизия. Еще Н. Г. Чернышевский отмечает присущее всем тургеневским романам: через любовную историю раскрывать значение героя в общественной жизни.

Сердцевину каждого романа Тургенева образует личная драма героя. Тургенев-романист испытывает своих героев, прежде всего не на большой, а на малой жизненной арене, делая их участниками сложной любовно-психологической коллизии.

Однако поведение героя в "малой" любовно-психологической драме с узким кругом участников оказывается для него решающим испытанием не только как для героя "малой" любовно-психологической, но и для участника другой, стоящей за ней "большой" общественно-исторической драмы. Тургенев-романист исходит из представлений о том, что личные и общественные свойства людей неразрывно связаны друг с другом. Поэтому поведение тургеневского героя перед лицом любимой женщины и других окружающих людей раскрывает не только его личные, но и общественные свойства, заложенные в нем возможности, служит измерением его исторического значения. Благодаря этому поведению героя на "малой" арене и особенности в личной любовно-психологической драме помогает романисту ответить на вопрос об общественной ценности героя, о способности его служить потребностям жизни общества и народа. Герой романа "Рудин" оказывается слабым и несостоятельным в любви, и недостаток непосредственного чувства выявляет противоречие, внутреннюю разорванность его натуры не только потому, что, проповедую свободу он уступает перед рутиной и готов примериться с действительностью, но и потому, что в этот момент он перестаёт сам представлять ту социальную стихию молодости "идеализма", риска, которая была выражена в самом стиле его проповедей, соответствовала его неустроенности, внутренней свободе от влияния консервативных устоев быта и привлекала к нему молодых людей. Рудин предпочитает рассуждать о любви, чем любить а сама любовь для него одна из выигрышных философских тем.

Основные черты людей "рудинского типа" раскрывались в момент решающего для него испытания – "испытания любовью", через которое, определяя истинную ценность героев, Тургенев обычно "проводил" их в своих испытаниях. Этого испытания Рудин не выдержал: очень бойкий на словах, он в момент, когда появилась необходимость проявить решимость на деле, оказался слабым и малодушным. Он растерялся и сразу отступил перед серьезным препятствием

ГЛАВА 3

ЭВОЛЮЦИЯ ПСИХОЛОГИЗМА В РОМАНАХ И.С.ТУРГЕНЕВА О "НОВЫХ ЛЮДЯХ ".

3. 1. Тип общественного деятеля эпохи конца 50-х начала 60-х годов в романах о "новых людях".

1. Как художник, быстро откликавшийся на все крупные события современной ему общественной жизни, Тургенев почувствовал необходимость создать образ нового героя способного сменить пассивных дворянских интеллигентов типа Рудина и Лаврецкого, время которых прошло. Этого нового героя Тургенев находит в среде демократов разночинцев и стремится описать его с максимальной объективностью в двух романах - "Накануне"(1860) и "Отцы и дети"(1862). Постановка вопроса о новом деятеле русской истории предваряется в "Накануне" своеобразной философской увертюрой - на тему о счастье и долге (15, Тургенев и русский реализм.–Л.:Сов.писатель,1962, с.183). В "Накануне" мы видим неотразимое влияние естественного хаоса общественной жизни и мысли, которому невольно подчинилась сама мысль и воображение автора"- писал Н.А.Добролюбов в статье "Когда же придет настоящий день?"" "Накануне"- первый роман, в котором общественная ценность героя, бесспорно утверждена, и в то же самое время это первый роман с фигурой разночинца в центре. Новый герой охарактеризован как прямая противоположность Рудину и Лаврецкому: ни тени эгоизма или индивидуализма в нем нет, стремление к своекорыстным целям ему совершенно чуждо. Налицо все свойства индивидуального характера, необходимые для исторического деятеля, ставящего своей целью борьбу за освобождение родной страны: "непреклонность воли", "сосредоточенная обдуманность единой и давней страсти " и т.д. в романе "Накануне" на смену рефлектирующим и страдающим "лишним людям" приходит человек сильного характера и целеустремленности воодушевленный великой идеей борьбы за свободу родины, которой он подчиняет всю свою жизнь. Инсаров полностью человек новой эпохи. "В нем нет,- отмечает исследователь С.М.Петров,- ни разъедающего гамлетизма, ни мучительной рефлексии, ни склонности к самобичеванию.(44, И.С.Тургенев. Творческий путь.–5-е изд.–М.,1978).

Он не увлекается и музыкой красноречия, что так характерно было для "лишних людей" типа Рудина или Бельтова.

Инсаров, если применить добролюбовскую характеристику нового поколения новых людей, "не, умеет блестеть и шуметь. В его голосе, кажется, нет кричащих нот, хотя и есть звуки очень сильные и твердые. В Инсарове нет также сознания разлада между словом и делом.(21, Собр. соч. В 9-ти т., –М).

Эта цельность личности, рожденная преданностью великому делу, придает ему силу и величие. Роман "Накануне" означал, что героями русской литературы становятся новые люди-разночинцы-демократы. Романы Тургенева 1860-х годов отличаются от предшествующих тем, в них приобретала большое значение социальная проблематика. Её проявления явственно ощутимы в романе "Отцы и дети". В "Отцах и детях" Тургенев возвращается к "центростремительной" структуре романа. Воплощением исторического движения, исторического перелома в романе является один герой. "Вместе с тем в "Отцах и детях" впервые у Тургенева складывается роман, структура которого определяется противостоянием сознательных и политических сил" (36, –Л.,1974).

2. Жизненные наблюдения убеждали Тургенева, что демократы, с которыми он идейно разошелся,- большая и растущая сила, которая уже проявила себя во многих областях общественной деятельности. Тургенев почувствовал, что именно из демократической среды должен выйти ожидаемый всеми герой. Герои первых двух романов были близки и понятны Тургеневу. Теперь он столкнулся с задачей художественного воплощения в качестве героев новой эпохи людей совсем иного склада, чем персонажи из среды дворянской интеллигенции 30-х 40-х годов. Существует мнение, что "стремясь уловить и сконденсировать в образах Инсарова и Базарова черты нового общественного типа, художник не мог достаточно глубоко почувствовать его сущность, не сумел – в силу новизны характера - до конца перевоплотиться в него"(56, –М.,1979).

Психика людей типа Базарова и Инсарова осталась для него в известной мере "закрытой", потому что "надо самому быть Базаровым, а с Тургеневым этого не случилось", полагал Д.И.Писарев. И потому-то критик считал, что здесь "психологического анализа, связанного перечня мыслей Базарова мы не находим, мы можем только отгадывать, что он думал и как формулировал перед самим собою свои убеждения. В процессе эволюций тургеневского психологизма, - отмечает исследователь С.Е.Шаталов, - произошло своеобразное расщепление. При обрисовке главных и второстепенных героев, чем-то близких художнику, психологический анализ неизменно углублялся и с годами становился все более отточенным. При обрисовке же различных воплощений некоторых типов - главным образом новых - обнаруживается возврат к косвенному психологизму. Тургенева интересовали эти новые типы, он чутко уловил их еще не совсем определившиеся черты. Он придал образную определенность, может быть, даже не столько разрозненным штрихам поведения реальных лиц, сколько ожиданиям и надеждам, связывавшимся с новым героем.

Рассматривая проблематику тургеневских романов конца 50-х начала 60-х годов мы замечаем, что Тургенев по-прежнему стремился к правдивому отображению всего нового и прогрессивного в русской жизни. " Точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни есть высочайшее счастье для литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственными симпатиями"- писал он (11.ХУ, с.349). Романы "Накануне" и "Отцы и дети" показали, что героями русской литературы становятся новые люди – разночинцы-демократы. Заслуга Тургенева и состоит в том, что он первым в русской литературе отметил их появление и все возрастающую роль уже в конце 50-х годов.

3.2. Трансформация роли любовно-психологической коллизии в романах "о " новых людях "

Большую идейно-художественную роль в романах И.С.Тургенева о "новых людях" продолжает играть любовно-психологическая коллизия, хотя её функции значительно слабее, чем в предыдущих романах, а в "Отцах и детях" центр тяжести переносится на коллизии, раскрывающие социальную проблематику, в результате чего любовно-психологическая коллизия отодвигается на второй план. Изменяется и её структурно-образующая функция в связи с эволюцией жанровой системы. Это в свою очередь обусловлено изменением проблематики.

В романе "Накануне" впервые любовь предстала как единство в убеждениях и участие в общем деле. История взаимоотношений Инсарова и Елены Стаховой - это не только история бескорыстной любви, основанной на духовной общности; личная их жизнь тесно переплетается с борьбой за светлые идеалы, за верность большому общественному делу.

В "Накануне", так же как и в "Рудине" и "Дворянском гнезде", через любовно-психологическую коллизию раскрываются характер, причем, не только главных героев, но и второстепенных. Глубина и сила любви, самые формы ее проявления характеризуют особенности личностей героев - Шубина, Берсенева, Инсарова. Беспечный и легкомысленный Шубин, хотя и страдает порой от равнодушия Елены, любит её так же неглубоко, как неглубоки его занятия искусством. Любовь Берсенева - тихая, умиленная, сентиментально-вялая. Но вот появляется Инсаров, и любовь с такой силой захватывает Елену, что ей становится страшно. Беззаветное и беспредельное чувство, охватившее ее, пробуждение в ней страсти, ее смелость-всё это соответствует силе характера и богатству личности Инсарова. Тургенев рисует совсем другие, еще невиданные в его произведениях, сцены любви, новый тип отношений между героями романа. Полюбив Елену, Инсаров бежит не от слабости характера, как "лишние люди", а от силы его. Он боится, что любовь к девушке, на которую он не шел еще основания смотреть, как на человека способного разделить дело его жизни, помешает ему. А Инсаров даже и мысли не допускает, чтобы "для удовлетворения личного чувства изменить своему делу и своему долгу" (У111,53).Это все опять-таки знакомые черты нравственного облика разночинца-демократа 60-х годов. Примечательно, что отношение к Инсарову у Елены складывается несколько иное, чем у героев первых романов Тургенева. Наталья готова преклоняться перед Рудиным. Елена же "чувствовала, что ей не преклоняться перед Инсаровым хотелось, а подать ему дружески руку (У111.53).Елена не просто жена Инсарова - она друг, единомышленник, сознательный участник его дела.

И естественно, что, в противоположность Рудину и Наталье, Лаврецкому и Лизе, Инсаров и Елена находят свое счастье, их жизненный путь определяется высокой идеей подвига во имя счастья народа. Гармоническое соответствие между идеалом и поведение Елены ощутимее всего сказывается в сценах романа, посвященных изображению зарождения и развития её чувства к Инсарову. Примечательна в этом отношении гл. Х1У, в которой после очередного рассказа Инсарова о Болгарии между ним и Еленой происходит следующий диалог:

"-Вы очень любите свою родину?- произнесла она робко.

Это еще не известно, - отвечал он, - Вот когда кто-нибудь из нас умрет за нее, тогда можно будет сказать, что он ее любил.

Так что, если бы вас лишили возможности возвратиться в Болгарию,- продолжала Елена,- вам было бы очень тяжело в России?

Мне кажется, я бы этого не вынес, - проговорил он.

Скажите,- начала опять Елена,- трудно выучиться болгарскому языку?

Инсаров... снова заговорил о Болгарии. Елена слушала его с пожирающим, глубоким и печальным вниманием. Когда он кончил, она еще раз спросила его:

Так вы ни за что не остались бы в России? А когда он ушел, она долго смотрела ему вслед" (У111,65-66) . Печальная интонация вопросов Елены вызвана сознанием того, что её любовь не способна удержать Инсарова в России, и страхом, что её собственное преклонение перед жертвенным героизмом может остаться безответным, а жажда деятельного добра неутоленной. Вместе с тем в каждом вопросе Елены чувствуется осторожный, но настойчивый поиск верного пути, ведущего к прочному соединению с Инсаровым. Естественное продолжение и закономерное развитие этот диалог получает в гл. ХУ111.

"-Так ты пойдешь за мною всюду?

Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду.

И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда

не согласятся на наш брак?

Я себя не обманываю, я это знаю.

Ты знаешь, что я беден, почти нищий?

Что я не русский, что мне не суждено жить в Роосии, что тебе придется разорвать все твои связи с отечеством, с родными?

Знаю, знаю.

Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблагодарному, что мне... что нам придется подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, быть может?

Знаю, все знаю... Я тебя люблю.

Что ты должна будешь отстать от всех своих привычек, что там, одна, между чужими, ты, может быть, принуждена будешь работать... Она положила ему руку на губы.

Я люблю тебя, мой милый " (У111,92). Елене свойственна необычайная жажда деятельности, целеустрёмленности, способность пренебречь мнением и условиями окружающей среды и, главное, непреодолимое стремление быть полезной народу. Умная, сосредоточенная в своих помыслах, она ищет человека волевого, цельного, видящего в жизни широкую перспективу и смело идущего вперед.

В романе многообразно представлены Тургеневым типы русской жизни в канун падения крепостного права. "Все они своим историческим содержанием,- как указывает исследователь С.М. Петров,- соотносятся с главной темой "Накануне", что и обусловило расположение главных действующих лиц вокруг Елены как композиционного центра романа".

Еще Н.А.Добролюбов считал образ Елены средоточием романа. В этой героине, по мнению критика, воплощена "неотразимая потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называемое "образованное"... "Желание деятельного добра есть в нас, и силы есть; но боязнь, неуверенность в своих силах, и, наконец, незнание: что делать?- постоянно нас останавливает... и мы все ищем, жаждем, ждем... ждем, чтобы нам хоть кто-нибудь объяснил, что делать".

Таким образом, Елена, представлявшая, по его мнению, молодое поколение страны, ее свежие силы характеризуется стихийностью протеста, она ищет "учителя"-черта, присущая деятельным героиням Тургенева, Несмотря на трагическую развязку, "Накануне" дышит утверждением разума, передовой мысли, смелости и героизма. Елена воплощала собой новые веяния. Тургенев полагал, что развязка произведения еще недостаточно полно разъяснила направление дальнейшего развития изображаемых характеров и недостаточно ясно определило их судьбы. Он обращается к эпилогу, где в тяжелых размышлениях Елены о виновности их с Инсаровым перед небом "за горе бедной одинокой матери" звучит тема о невозможности для человека длительного счастья. "Елена не знала, - заключает от себя Тургенев,- что счастье каждого человека основано на несчастье другого". В отличие от первых двух романов в "Накануне" Тургенев разрабатывает романную структуру типа "сцен из жизни", в которой сочетаются особенности хроники и повести - исповеди: большая часть жизни героя (иногда вся) освещается в сценах, разделенных крупными хронологически провалами и группирующихся вокруг сюжетного ядра. В основных ценах с максимальной полнотой воспроизводится определенная психологическая ситуация (чаще всего на основе любовной коллизии) с присущим ей внутренним движением. В "Накануне" Тургенев продолжает использовать любовно-психологическую коллизию в качестве средства нравственной характеристики и оценки своих героев, их отношений, силы и богатства их внутреннего мира, в этой коллизии раскрываются характеры. Как и в предыдущих романах любовно-психологическая коллизия в "Накануне" "пропускает" большое общественное содержание.

"Отцы и дети" - яркий образец социально-психологического романа. Большие социальные проблемы, волновавшие русскую общественную мысль в 1860-х годах и достоверно отраженные Тургеневым в "Отцах и детях", поставили этот роман и в политическом и в художественном отношениях выше других романов писателя. Тургенев переносит центр тяжести на коллизии, раскрывающие социальную проблематику, в результате чего любовная интрига отодвигается почти до середины (Х1У-ХУ111). Любовно-психологическая коллизия в романе настолько компактна, что укладывается всего в пяти главах, хотя роль её немаловажна.

Чувство любви, власть которой над собой не признает Базаров, обрушивается на него именно потому, что он наделен сильной, волевой, сопротивляющейся натурой. Не желая смириться перед этой стихией, Базаров ищет опоры в труде, в служении людям, в том, что составляет принцип его жизни и что может привести его к примирению с самим собой. Для Тургенева способность человека к большому, всепоглощающему чувству - признак глубокой, избранной натуры. Трагическая любовь Базарова, глубина охватившего его чувства, противореча некоторым категоричным рационалистическим утверждениям нигилиста, демонстрирует широту его натуры, новые грани его личности.

Тургенев, для которого истинная любовь всегда являлась высоким критерием, показывая противоречие между высказываниями Базарова о любви и вспыхнувшим в нем большим чувством к Одинцовой, стремится не унизить Базарова, а напротив, возвысить его, показать, что в этих, казалось бы, сухих, черствых нигилистах таится гораздо более мощная сила чувства, чем в "рассиропившемся" перед Катей Аркадии. Любовь последнего Базаров определяет кратко "бланманже". В судьбе передового разночинца-демократа, как отмечено в критике любовь редко играла всеопределяющую и тем более "роковую роль"; и не случайно в "Отцах и детях" Тургенев отводит любовному сюжету второстепенноё место.

И на Базарове сказалась могучая сила любви, торжество молодости. "В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал свое равнодушное презрение ко всему романтическому: а, оставшись один, с негодованием ощущал романтика в самом себе." "Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы со своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость"(1Х,126).

В "Отцах и детях" впервые у Тургенева любовно-психологическая коллизия не выполняет структурно-образующей роли. Структура нового тургеневского романа определяется противостоянием социальных и политических сил, способных вступать в контакты, только в стычках и "боевых действиях" идейного порядка. Рассмотрев роль любовно-психологической коллизии в ромах Тургенева о "новых людях", мы замечаем, что, как и в предыдущих романах, она выполняет ряд функций. Через любовно-психологическую коллизию происходит раскрытие характеров, в "Накануне" она "пропускает" большое общественное содержание и выполняет структурно-образующую функцию. В "Отцах и детях" роль любовно-психологической коллизии сильно ослабевает, т.к. центр тяжести перёносится на коллизии, раскрывающие социальную проблематику.

3.3.Эволюция принципов психологического раскрытия "внутреннего человека" в романах конца 1850-х начала 1860о-х годов. ("Накануне, Отцы и дети")

Как художника Тургенева отличает интерес к подробностям движения характера не только под определяющим воздействием среды, но и в результате довольно устойчивого самостоятельного внутреннего развития героев.

Психологический анализ в романах о "новых людях" приобретает новое качество: он заметно усложняется благодаря обращению автора к приему внутреннего говорения, хотя этот приему в какой-то мере встречается в предыдущих романах Тургенева.

За время работы над романами о "новых людях" заметна эволюция психологического метода Тургенева: "косвенный анализ,- отмечает исследователь С.Е.Шаталов,- приобретает большую отточенность, предметную осязаемость и выпуклость; сочетание различных приёмов описания героев извне" все чаще создает иллюзию одновременного проникновения во внутрь".

Но эволюция эта означала не отход от одних принципов анализа внутреннего мира и переход к другим, а развитие тенденций, с самого начала присущих психологическому методу Тургенева, овладение возможностями, заложенными в нем. Этот процесс может быть определен как накопление творческого опыта и роста художественного мастерства писателя. Тургенев до предела использовал возможности психологического анализа в объективном повествовании, которые оказались доступными русской литературе к 1860-м годам. И не случайно Герцен весной 1860г. в "Колоколе" назовет Тургенева "величайшим современным русским художником". В романах "Накануне" и "Отцы и дети" продолжается эволюция психологического метода Тургенева в результате собственного творческого развития художника и учета опыта русской и зарубежной литературы.

В романах о "новых людях"- в силу новизны характера - Тургенев использует разнообразные средства психологического анализа - и среди, них такие, которые в ранних романах и повестях встречались эпизодически, либо вовсе не употреблялись.

В первую очередь - это записки, письма, дневники. Например, отрывки из дневника Елены группируются таким образом, что создается целостная картина становления её чувства к Инсарову. Вводятся сны, безотчетные порывы - настолько зыбкие, что неясна их связь с окружающими обстоятельствами.

В "Накануне", как отмечают исследователи; писатель решительно подчеркивает соответствие или несоответствие пейзажа внутренним состояниям героев. Пейзажные обрамления приобретают психологическую функцию. Так, сомнения и колебания Елены оттеняются и раскрываются особыми пейзажными соответствиями: «Перед утром она разделась и легла в постель, но заснуть не могла. Первые огненные лучи солнца ударили в её комнату... "О, если он меня любит!- воскликнула она вдруг и не стыдясь озарившего её света, раскрыла свои объятия (У111,88). Когда же она идет на свидание с Инсаровы (на которое он решил не явиться), следует пейзажное предуведомленье ожидающего её разочарования:"...0на хотела еще раз увидеться с Инсаровым. Она шла, не замечая, что солнце давно скрылось, заслоненное тяжелыми черными тучами, что ветер порывисто шумел в деревьях и клубил её платье, что пыль внезапно поднималась и неслась столбом по дороге... Сверкнула молния, гром ударил... Дождь хлынул ручьями; небо кругом обложилось (У111,90).

В период работы над романом "Накануне Тургеневу стали доступными прежде не вполне ясные уголки и сферы человеческой психики.

Самый замысел приобрел большую общественно-политическую отчетливость и заостренность. Богаче стал арсенал средств психологического анализа. "Общественно-политические проблемы отныне в романах Тургенева определяют отношения между персонажами и открывают нечто новое в их внутреннем мире, что ранее писателям не изображалось", замечает исследователь С.Е.Шаталов.

В романах о "новых людях" для раскрытия характеров, используются уже знакомые приемы, например, прием повторения. В диалоге с Павлом Петровичем непосредственно перед дуэлью Базаров ограничивается тем, что повторяет уже только концы фраз (и не своих, а своего собеседника).0днако в этом, по Тургеневу, раскрывается весь Базаров в данную минуту. В каждом его небрежно произнесенном ответном слове чувствуется благодушное презрение к ритуалу дуэли, чопорно уважаемому Павлом Петровичем; сквозит ирония, как по адресу противника, так и по-своему собственному адресу. Напоминая о причинах дуэли, Павел Петрович говорит:

"- Мы друг друга терпеть не можем. Чего же больше?

Чего же больше,- повторил иронически Базаров.

Что же касается до самых условий поединка, то так как у нас секундантов не будет - ибо, где же их взять?

Именно, где их взять?"

И перед самой дуэлью:

"-Мы можем приступать?

Приступим.

Новых объяснений вы, я полагаю, не требуете?

Не требую...

Соблаговолите выбрать?

Соблаговолю" .(1Х,134).

С помощью все тех же повторений, несомненно, имеющих значение своеобразных приемов психологического анализа, рассчитанного на предельно минимальную, но тем не менее, вполне достаточную, показано стремление Базарова и Одинцовой к сближению друг с другом, их тайное, все нарастающее волнение.

Однако в подавляющем большинстве случаев толстовским распространенным повторениям в творчестве Тургенева объективно противостоят не эти усеченные повторы, а приемы умолчания, паузы, нередко своеобразной психологической, смысловой перегрузки отдельной фразы, а подчас даже отдельные слова.

Так, в романе "Накануне" изображается кратковременный выход больного Инсарова из бредового состояния: "Резеда,- шепнул он, и глаза его закрылись."0динокое слово полно глубокого психологического значения, которое можно вполне оценить, лишь вспомнив описание первого свидания Елены с Инсаровым у него на квартире. Проводив Елену, Инсаров подумал: "Не сон ли это? " Но тонкий запах резеды, оставленный Еленой в его бедной, темной комнатке, напоминал её посещение. Слово "резеда" в устах Инсарова означает, что мысль о Елене не покидала его в течение всей его тяжелой болезни. Других слов на "эту тему", в романе просто нет. Прием долгой тузы или умолчания, который встречается и в предыдущих произведениях Тургенева, наполняется здесь особым содержанием.

Вот Базаров в разговоре с Аркадием (гл.1Х) делает рискованное заявление: "Эге- ге... ты придаешь еще значение браку; я этого от тебя не ожидал". Сказанное Базаровым оставляется как будто без внимания.

Но иная точка зрения все же ощущается в подтексте - о ней дано понять... умолчанием:"приятели сделали несколько шагов в молчанье" - и затем перевели разговор в другое русло…

В гл. У "Отцов и детей" на террасу входит Фенечка - впервые при Аркадии, и "Павел Петрович строго нахмурил брови, а Николай Петрович смутился" Фенечка только вошла и вышла - больше ничего, но после этого "на террасе в течение нескольких мгновений господствовало молчание", нарушенное лишь приходом Базарова

В главе Х1Х, мотивируя свой отъезд из имения Одинцовой, Базаров

с раздражением говорит о том, что он "у ней не нанимался". "Аркадий задумался, а Базаров лег и повернулся лицом к стене. Прошло несколько минут в молчании» (1Х,156).

Одинцова нравится обоим, но оба стремятся скрыть друг от друга

свои чувства.

В гл.ХХY. имея в виду свои отношения с Базаровым, Аркадий спрашивает собеседницу:"-разве вы замечаете, что я уже освободился

из-под его влияния?" Вместо того чтобы пояснить, что подумала

при этом Катя ("Да, освободился, но я тебе об этом пока не скажу, потому что ты юношески самолюбив"). Тургенев ограничивается указанием на психологическую паузу в диалоге: " Катя промолчала". (1Х,165). С помощью этого средства психологического анализа вырисовывается фигура главного героя.

Встретив Аркадия и Базарова, Николай Петрович везет их в Марьино, по дороге Аркадий разнеживается: "- Какой, зато здесь воздух! Как славно пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире так не пахнет как в здешних краях! Да и небо здесь... Аркадий вдруг остановился, бросил косвенный взгляд назад и умолк. " (1Х,13). Это первый намек на то, что Базаров, "враг всяческих излияний", а Аркадий в его присутствии стесняется быть самим собой. Вскоре вслед за этим Николай Петрович начинает читать стихи из "Евгения Онегина", Базаров же прерывает его декломацию просьбой прислать спички. В этом вторая тайная (но уже более конкретная) психологическая характеристика Базарова как непримиримого противника "романтизма". Недаром через некоторое время Базаров заявит Аркадию: "А отец-то у тебя славный малый, "но "стихи он напрасно читает".

Так в этих романах Тургенева реализуется центральное теоретическое положение его "психологии": писатель "должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления".

"Тайный" психологический анализ Тургенева скуп и "поверхностен" только на первый взгляд. При помощи такого анализа Тургенев убеждает, например, в том, что Базаров лишь с виду насмешник, скептик и бессердечный ученик. Об этом говорят сцены объяснения Базарова с Одинцовой. Недомолвки, обрывки фраз, замедленные речи, паузы показывают, что оба все время ходят по краю пропасти. Но на большое, искреннее чувство оказывается, в конце концов, способным именно "нигилист".О суровой человечности, сдержанной силе переживаний Базарова свидетельствуют такие его немногословные речи перед смертью: на отчаянный зов отца: "Евгений! ...сын мой, дорогой мой, милый сын! " - Базаров отвечает медленно, и в голосе его впервые звучат трагедийно-торжественные ноты: "-Что, мой отец?"(1Х,163).

В связи с этим уместно напомнить характерное суждение Тургенева о приемах психологического анализа, высказанное в рецензии на пьесу Островского "Бедная невеста". "Господин Островский в наших глазах, так сказать, забирается в душу каждого из лиц, им созданных,- констатирует Тургенев,- но мы позволим себе заметить ему, что это бесспорно полезная операция должна быть совершена автором предварительно. Лица его должны находиться уже в полной его власти, когда он выводит их перед нами. Это психология, скажут нам, пожалуй, но психолог должен исчезнуть в художнике, как исчезает от глаз скелет под живым и теплым телом, которому он служит прочной, но невидимой опорой... нам,- заключает Тургенев,- дороже всего те простые, внезапные движения, в которых звучно высказывается человеческая душа... " (П. ХУ111.136).

В силу новизны характера Тургенев обращается к, казалось бы, устарелым для XIX века прием - вводить в текст повествования дневник героя. Но весь вопрос в том, как вводить. Дневник Елены не только сокращает количество страниц романа, знакомящих читателя с её характером к настроениями, но, по-видимому, некоторые из них и вовсе исключает путем подмены. Кроме того, дневник состоит из беглых отрывков (своеобразные сцены), при чем каждый из них предваряется многоточием. "Все этот как отмечает исследователь А.И.Батюто,- подчеркивает вехообразность изображения духовного развития Елены, создает иллюзию его кинематографической непрерывности".

Сложное душевное состояние своих героев Тургенев передает через рисунок внешних движений. Так, после ночного свидания с Базаровым и интимно-психологического разговора с ним Одинцова оказалась взволнованной. Её сложное душевное состояние - сознание бесплодности своей уходящей жизни, желание новизны, страх перед возможностью страсти - передается Тургеневым через рисунок внешних движений героини: «Базаров стремительно вышел вон. Одинцова, порывисто поднявшись с кресла, направилась быстрыми шагами к двери, как бы желая вернуть Базарова... Лампа еще долго горела в комнате Анны Сергеевны, и долго она оставалась неподвижною, лишь изредка проводя пальцами по своим рукам, которые слегка покусывал ночной холод."(1Х,294-295). Большую психологическую нагрузку в романах Тургенева несут жесты. За ними скрывается целый поток невыраженных в слове мыслей и чувств, которые благодаря характеристической детали, угадываются читателем. Опираясь на интимно-личные переживания Базарова, на его положительную человеческую природу, Тургенев опровергает нигилистическое отрицание романтики. Он показывает, что Базаров, вопреки нигилистическим запретам, глубоко и сильно чувствует. Трагедия любви приводит Базарова к ощущению пустоты, горечи и какой-то отравы. Наиболее глубокое, внутреннее, больное и тщательно отрицаемое проявляется в манере держаться, во внешнем облике героя, в том, что не зависит от его волевого усилия. Наоборот "стремление Базарова остаться в верхнем плане нигилистического сознания выражается в словах, его разговорах с Аркадием".

При чем эти два момента - обнаружение внутреннего душевного состояния через внешние движение и мимические изменения, и словесное утверждение прежних, нигилистических воззрений, связанное с желанием закрыть в себе источники романтической жизни,- даны автором рядом, в оценочном сопоставлении.

У Тургенева, как подчеркивалось выше, средством раскрытия основных социально- психологических особенностей личности становится портрет. В статическом портрете Елены Стаховой тоже выражается основная психологическая особенность её личности,- именно внутренняя душевная напряженность, страстное, нетерпеливая искание. "Ей недавно минул двадцатый год. Росту она была высокого, лицо имела бледное и смуглое, большие серые глаза под круглыми бровями, окруженные крошечными веснушками, лоб и нос совершенно прямые, сжатый рот и довольно острый подбородок. Ее темно-русая коса спускалась низко на тонкую шею. Во всем её существе, в выражении лица внимательном и немного пугливом, в ясном, но изменчивом взоре, в улыбке, как будто напряженной, в голосе тихом и неровном, было что-то нервическое, электрическое, что-то порывистое и торопливое, словом что-то такое, что не могло всем нравиться, что даже отталкивало иных. Руки у ней были узкие, розовые, с длинными пальцами и ноги тоже узкие; она ходила быстро, почти стремительно, немного наклонясь вперед. (У111,32).

История последовательного развертывания образов основных персонажей начинается с обращения писателя к приему "предварения, нераспространенного немногократного предварения как в романах Достоевского, но психологически выразительного."

Так, образ Е.Стаховой возникает впервые в сфере субъективно-экспрессивной речи Шубина. На вопрос Берсенева в работе над бюстом Елены Шубин с отчаянием отвечает: нет, брат, не подвигается. От этого лица можно в отчаяние прийти. Посмотришь, линии чистые, строгие, прямые; кажется, нетрудно схватить сходство. Не тут-то было... Не дается, как клад в руки. Заметил ты, как она слушает? Ни одна черта не тронется, только выражение взгляда меняется, а от него меняется вся фигура. «(У111,10).

Говоря о внешнем облике Елены, Шубин раскрывает сложность её духовного "я". Предварительные замечания главных действующих лицах сменяются эскизным изображением в первый момент их появления в сценах диалогической речи.

Краткие характеристики второстепенных персонажей, также приобретают большую психологическую глубину. Увар Иванович, венецианские актеры, Рендич - все это живые люди, а неодушевленные обстоятельства; двумя-тремя чертами Тургенев замечает понимание самого существа их внутреннего мира.

Как отмечает исследователь А.И.Батюто, особенно выразительны

подобные характеристики в романе "Отцы и дети": Кукшина, Фенечка,-все второстепенные персонажи очерчены выпукло. Исследователями творчества И.С.Тургенева отмечено, что было бы ошибочно представить эволюцию тургеневского психологизма в романах "Накануне" и "Отцы и дети" как вполне равномерное развитие однородное во всех его проявлениях.

Так, профессор С.Е.Шаталов отмечает, что "...стремясь уловить и сконденсировать в образах Инсарова и Базарова черты нового

общественного типа, художник не мог достаточно глубоко почувствовать его сущность, не сумел - в силу новизны характера- до конца перевоплотиться в него. "

Таким образом, в процессе эволюции тургеневского психологизма произошло своеобразное его расщепление. При обрисовке большинства главных и второстепенных персонажей, чем-то близких художнику, психологический анализ неизменно углублялся и с годами становился все более отточенным. При обрисовке же различных воплощений некоторых типов - главным образом новых - обнаруживается возврат к косвенному психологизму. Отмечая эволюцию тургеневского психологизма в русле русского психологического реализма, нельзя не отметить своего рода обратного течения в его поступательном потоке. Это обусловлено самим содержанием новых общественных типов или новым предметам психологического исследования.

3 А К Л Ю Ч Е Н И Е.

Рассматривая вопросы, посвященные изучению проблемы своеобразия психологизма в романах К.С.Тургенева 1850-х - начала 1860-х годов, мы пришли к выводу, что поднятая нами проблема, несмотря на значительные достижения советского литературоведения в этой области, требует еще дополнительного изучения.

Психологическое мастерство писателя мы рассматриваем в связи с его идейно-эстетическими задачами. Психологизм определяется концепцией человека и действительности каждого художника и является средством и формой типизации, т.е. система психологизма связана с художественным методом писателя.

Изучение проблемы своеобразие психологизма в романах И.С.Тургенева к.1850-х - н.1860-х годов мы попытались рассмотреть в аспекте анализа творческого метода писателя.

В первой главе работы мы обобщили данные тургеневедения о структурно-жанровых особенностях тургеневского романа 50-х-начала 60-х годов, проблем "тайного" психологизма рассматривается в аспекте выявления типологического и индивидуального начал в социально-психологическом романе Тургенева. Тургенев - один из наиболее ярких представителей психологического течения русского критического реализма; и особенности психологизма писателя проявляется наиболее отчетливо при сопоставлении с типологически родственными ему системами психологизма. Таким образом, мы затронули вопрос о роли творческой индивидуальности писателя в литературном процессе 1850-х - 1860-х годов.

Эта проблема рассмотрена на примере романов 1850-х - начала 1860-х годов не случайно. В конце 1830-х - начале 1840-х годов Россия встала на путь превращения из феодальной монархии в буржуазную. В стране готовилась революционная ситуация. Ленин охарактеризовал эту эпоху, как эпоху ломки устоев старой патриархальной крепостнической России, когда "старое бесповоротно, у всех на глазах рушилось, а новое только укладывалось". На исторической арене появилась новая социальная сила - революционно-демократическая интеллигенция. Тургенев упорно размышлял о характере и средствах общественного преобразования и о той положительном герое, который будет способствовать его осуществлению. Главные герои тургеневских романов выражаю новые стремления новой России.

Идея развития, идея прогресса всегда была близка И.С. Тургеневу. Большой заслугой Тургенева является создание и разработка особой разновидности романа - романа общественного, в котором своевременно и быстро отражались новые и притом важнейшие веяния эпохи. Основные герои тургеневского романа - так называемые "лишние" и "новые" люди, дворянская и разночинно-демократическая интеллигенция, в течение значительного исторического срока предопределявшая нравственный и идейно-политический уровень русского общества, его чаянья и стремления.

Социальные вопросы в романах Тургенева получили художественное воплощение при изображению исканий личности. Художник психологического течения не случайно стремится к значительной психологической разработке характера и использует для этого любовно-психологическую коллизию.

Психологизм рассматривается нами как динамическая система; эволюция психологизма вызвана развитием и усложнением проблематики тургеневского романа.

Мы пытались показать, что любовно-психологическая коллизия в романах о "новых людях" утрачивает свои структурно-образующие функции, столь характерны для нее в романах "Рудин",

"Дворянское гнездо", поскольку характер нового героя, его общественно-нравственные позиции не могли быть раскрыты в рамках традиционной коллизии. В связи с изменением природы характера в романах "Накануне", "Отцы и дети" эволюционируют, обогащаются формы и средства психологического анализа.

Нельзя согласиться с теми исследователями, которые считают Тургенева таким писателем, который достигал художественных вершин, лишь приближаясь к "диалектике души" Л.Толстого. Психологический анализ Тургенева был глубок, оригинален и эффективен в познании внутреннего мира человека.

Библиографический список

1. Тургенев И.С.Полн.собр.соч. и писем: В 28 т.– М.;Л.,1960-1968..

2. Батюто А.И. Тургенев – романист. – Л.,1972

3. Батюто А.И. Структурно – жанровое своеобразие романов И.С. Тургенева 50-х начала 60-х годов // Проблемы реализма русской литературы XIX в.– М.;Л.,1961

4. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9т. – М.,1976-1979.

5. Безруков З.П. Формы психологического анализа в романах Л.Н.Толстого "Война и мир" и "Анна Каренина" // Л.Н.Толстой. Сборник статей о творчестве.– М.:МГУ,1956.

6. Белов П.П. Единство психологического и эпического в "Войне и мире" Л.Н.Толстого // Традиции новаторства в русской литературе XYIII-XIXв.в. – Вып. I, – М..,1976.

7. Берковский Н.Я. Мировое значение русской литературы. – Л.,1961.

8. Богуславский З.П. Портрет героя // Вопросы литературы. – 1960. – № 5

9. Бочаров С.Г. Л.Н.Толстой и новое понимание человека // Литература и новый человек. – М.,1963.

10. Бурсов Б.И. Национальное своеобразие русской литературы. – 2-е.изд.–Л.,1967.

11. "Изображение человека". – М,1972.

12. Бушмин А.С. Методологические вопросы литературоведческих исследований.– Л.,1969.

13. Бушмин А.С. Преемственность в развитии литературы. – Л.,1978.

14. Бялый Г.А. О психологической манере Тургенева (Тургенев и Достоевский) // Русская литература. – 1968. – № 4.

15. Бялый Г.А Тургенев и русский реализм. – М.;Л..,1962

16. Веккер Л.М. Психика и реальность: единая теория психических процессов. – М.,2000.

17. Винникова И.А. И.С.Тургенев в 60-е годы. – Саратов.,1965.

18. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. – М.1977.

19. Гройсман А.Л. Основы психологии художественного творчества: Учебное пособие. – М.;2003.

20. Драгомирецкая Н. Характер в художественной литературе // Проблемы теории литературы. – М.;1958.

21. Добролюбов Н.А. Когда же придет настоящий день? // Собр.соч.:В 9 т., – М.,1965 –1965.

22. Есин А.Б. Психологизм как теоретическая проблема. – М.,1977.

23. Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы. – М.,1988.176с.

24. Есин А.Б. Психологизм русской классической литературы. – 2-изд. М.: Флинта,2003.

25. Иезуитов

26. История русской литературы конца XIX в. Библиографический указатель. Под ред. Муратовой К.Д. – М.:АН. – СССР. – 1962.

27. Карташова И.В. и др. История психологии и литературоведение: возможности и перспективы взаимодействия // Филологические науки. – 1995. – №3. – С.3-13.

28. Компанеец В.В. Художественный психологизм в современной литературе (1920г.). Волгоград. – 1980.

29. Компанеец В.В. Художественный психологизм как проблема исследования // Русская литература. – 1974.– №1.– С.46-66.

30. Компанеец В.В. Проблема художественного психологизма в дискуссиях 1920-х годов // Русская литература. – 1974. – №2.

31. Кормилов С.И "Внутренний человек" в литературе // Вопросы литературы. – 2000. – №4

32. Курляндская Г.Б.Структура повести и романа И.С.Тургенева 50-х годов. – Тула, 1977.

33. Курляндская Г.Б. И.С.Тургенев и русская литература. – М.;1980.

34. Курляндская Г.Б. Эстетический мир Тургенева. – Орел.,2002.

35. Литературное наследство. – Т. IXXYI. И.С.Тургенев: Новые материалы и исследования. – М.;1967.

36. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века.–Л.,1974.

37. Манн Ю. Базаров и другие // Новый мир. – 1968. – №10.

38. Маркович В.М. Человек в романах Тургенева. – Л.,1975.

39. Методология современного литературоведения. Проблемы историзма. – М.,1978.

40. Михайловский Н.К. Литературно – критические статьи. – М.,1957.

41. Недзвецкий В.А. Русский социально-универсальный роман XIX века: Становление и направленная эволюция.– М.,1997

42. Осмоловский О.Н. Достоевский и русский психологический роман. –Кишинев.,1981.

43. Пантелеев В.Д. К вопросу о психологизме И.С.Тургенева // Идейно– художественное своеобразие произведений русской литературы в XYIII-XIX в. – М.,1978.

44. Петров С.М. И.С.Тургенев. Творческий путь. – 5-е изд. – М.,1978.

45. Проблемы психологизма в советской литературе. – Л.,1970.

46. Проблемы психологического анализа. – Л.,1983.

47. Проблемы типологии русского реализма. – М.,1969.

48. Развитие реализма в русской литературе: В 3т. – М..1972-1974.

49. Ревякин А.И. Проблема типического в художественной литературе. –М.,1959.

50. Симонов П.Р. Творчество и психология // Взаимодействие наук при изучении литературы. – М.;1981. – С.141-213.

51. Страхов Н.Н. Критические статьи об И.С. Тургеневе и Л.Н. Толстом. –Киев,2001.

52. Тургенев и русские писатели. – Курск, 1975.

53. Тургенев и его современники. – Л.,1977.

54. Тургеневский сборник. Материалы к полному собранию соч. и писем И.С.Тургенева. – Вып.I. – М.;Л.,1964.

55. Тюхова Е.В. Достоевский и Тургенев: Типологическая общность и родовое своеобразие. – Курск.,1981.

56. Шаталов С.Е. Художественный мир И.С.Тургенева. – М.,1979.

57. Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы. – М.,1972.

58. Храпченко М.Б. художественное творчество, действительность, человек. – М.,1976.

59. Эсалнек А.Я. Типология романа (теоретический и историко– литературные аспекты). – М.,1991.

60. Эткинд Е.Г. Внутренний человек и внешняя речь.: Очерки психопоэтики русской литературы XVIII – XIXвв.– М.,1998. – 446с.

Иван Сергеевич Тургенев родился в богатой дворянской семье. Детство провел в родовой усадьбе своей матери Спасское-Лутовиново. С 1827 г. живет в Москве и учится в различных частных пансионах. В 1833 г. поступает в Московский университет, в 1834-м переводится в Петербургский, который и заканчивает в 1837-м по словесному отделению философского факультета. Первыми литературными опытами Тургенева были романтические стихотворения и драматическая поэма “Стено” (1834). В 1838 г. Тургенев слушает лекции по классической филологии и философии в Берлине, вместе с Н.В. Станкевичем и М.А. Бакуниным, членами знаменитого русского кружка Станкевича, сыгравшими, каждый по-своему, огромную роль в становлении его мировоззрения и политических взглядов (Бакунин впоследствии эмигрирует в Европу и сделается создателем новой революционной доктрины - анархизма, а также учредителем Первого интернационала). После опубликования в 1843 г. поэмы “Параша” Тургенев сближается с В.Г. Белинским и с литераторами натуральной школы (Н.А. Некрасов, Д.В. Григорович, И.И. Панаев и др.), и в 1847 г. в журнале Некрасова “Современник” появится первый тургеневский очерк из будущего цикла “Записки охотника” - “Хорь и Калиныч”.

“Записки охотника” (впервые изданные отдельной книгой в 1852 г.) положили начало общероссийской известности Тургенева. Впервые в русской литературе Тургенев представил образы крестьян как сложные и глубокие личности, с особым мировоззрением, типом мышления и духовностью. Тургенев наделил народ чувствами, которые ранее приписывались лишь героям из дворян: любовью к прекрасному, художественным талантом, способностью к возвышенной жертвенной любви, глубокой и своеобразной религиозностью. В “Записках охотника” также ярко проявилось мастерство Тургенева-пейзажиста.

В 1844 г. Тургенев впервые слышит пение прославленной французской певицы Полины Виардо во время ее гастролей в Петербурге и влюбляется в нее на всю жизнь. Вскоре он уезжает за ней в Париж. Полина была замужем за директором Grand’ Opera Луи Виардо, и Тургенев мог сделаться только ее преданным поклонником и другом дома, обрекая себя на “одиночество бессемейного бобыля” (так жалуется H.H. в повести “Ася”). Впоследствии Тургенев многократно сближался и расходился с Виардо, но не расставался с ней вплоть до своей кончины. Тема любви становится ведущей в его творчестве и вместе с тем начинает звучать неизбывным трагизмом. Пожалуй, никто из русских классиков не умел с такой чарующей поэтичностью и тонкой психологической нюансировкой изображать развитие любовных отношений, которые, однако, для главного героя всегда заканчиваются расставанием или смертью.

В 1850 г. по возвращении из Европы Тургенев активно участвует в работе журнала “Современник” и начинает искать пути к большим прозаическим жанрам. От рассказов и очерков он переходит к жанру повести (“Муму”, 1854 и “Постоялый двор”, 1855). Все больше писатель отходит от крестьянской тематики и берет предметом изображения дворянскую интеллигенцию, с ее мучительными поисками духовных и общественно-политических идеалов. Начало было положено еще в 1850 г. повестью “Дневник лишнего человека”. С 1855 по 1862 г. Тургенев пишет, следуя традициям Диккенса, Ж. Санд и Лермонтова, целый ряд социальнопсихологических романов. По справедливому мнению Л.В. Пумпянского, ранние романы Тургенева - это прежде всего романы лица (в отличие от романов поступка, как “Преступление и наказание” или “Анна Каренина”), где главной целью изображения является личность героя в ее социальном аспекте: как представляющая время, идеологическое или политическое движение, ту или иную общественную силу. Строится роман как суд над социальной значимостью героя - как развернутый ответ на вопрос, продуктивна ли та общественная сила, представителем которой выступает данный персонаж, способна ли она сыграть позитивную роль в дальнейшем развитии России. В “Рудине” (1855) главным героем оказывается типичный интеллигент-идеалист 40-х гг. - участник кружка Станкевича; в “Дворянском гнезде” (1859) - славянофил Лаврецкий. В романе “Накануне” (1860) внимание Тургенева приковывает к себе болгарин Инсаров - борец за освобождение своей страны от турецкого ига. В “Отцах и детях” (1862) впервые главным героем становится не дворянин, а демократ-разночинец Базаров.

Будучи сам по своим политическим взглядам либералом-западником, Тургенев старался быть как можно более объективным при изображении общественной полемики и спорящих сторон, дабы его романы не проиграли в художественности и исторической ценности. В отличие от философских романов Толстого или Достоевского, требовавших долгого усвоения культурным сознанием нации, тургеневские романы в силу своей актуальности сразу получали всеобщее признание и вызывали бурные дискуссии в прессе.

По словам Г.Б. Курляндской, Тургенев обладал особой способностью «верно угадывать своеобразие поворотных моментов русской общественной истории, когда предельно обостряется борьба между старым и новым... Ему удалось передать идейно-нравственную атмосферу каждого десятилетия общественной жизни России 1840-1870-х гг., создать художественную летопись идейной жизни “культурного слоя” русского общества». «В течение всего этого времени, - писал Тургенев уже в 1880 г., - я стремился, насколько хватало сил и умения, добросовестно и беспристрастно изображать и воплотить в надлежащие типы и то, что Шекспир называл “the body and pressure of time”, и ту быстро изменявшуюся физиономию русских людей культурного слоя, который преимущественно служил предметом моих наблюдений».

В промежутках между романами Тургенев пишет ряд повестей, таких, как “Ася” (1958), “Фауст” (1856), “Первая любовь” (1860), статью “Гамлет и Дон-Кихот” (1860), важную для уяснения философии писателя.

В 1867 г. появляется роман “Дым”, где описывается жизнь русских дворян за границей и их полная социальная несостоятельность и оторванность от русской действительности. Главный герой романа, Литвинов, слабо очерчен как индивидуальность и уже не претендует на прогрессивность. Главные же мысли автора высказывает в “Дыме” западник Потугин, вслед за Чаадаевым отрицающий за Россией какое бы то ни было культурно-историческое значение. Надо ли говорить, что роман был очень неприязненно встречен российской общественностью, зато им очень восхищался друг Тургенева Г. Флобер.

Последние 20 лет жизни Тургенев проводит преимущественно за границей, в Баден-Бадене и Париже, вместе с семьей Полины Виардо, где он сближается с виднейшими классиками французской литературы - Г. Флобером, Э. Золя, братьями Гонкур, А. Доде. В своем творчестве он обращается в это время к прошлому - к семейной хронике (“Бригадир”, 1868, “Степной король Лир”, 1870) или же к мотивам повестей 50-хгг. (“Вешние воды”, 1872, “Несчастная”, 1869). В 1877 г. Тургенев пишет свой последний роман “Новь”, посвященный деятельности революционеров-народников.

Благодаря обширным связям и популярности в артистических кругах Франции, Германии и Англии Тургенев оказался важным соединительным звеном между русской и европейской литературами, был признанным мэтром для французских прозаиков и организовал первые переводы Пушкина, Гоголя, Лермонтова на европейские языки. Его собственные произведения часто издавались в переводах на Западе даже раньше, нежели на русском языке.

В конце творческого пути Тургенев возвращается к романтическим мотивам и пишет несколько фантастических вещей: “Песнь торжествующей любви” (1881), “Клара Милич” (опубл. 1883), а также цикл символических миниатюр “Стихотворения в прозе” (1882). В 1883 г. Тургенев скончался в Буживале, недалеко от Парижа, на вилле П. Виардо.

ХАРАКТЕРИСТИКА ХУДОЖЕСТВЕННОГО МЕТОДА И ПСИХОЛОГИЗМ ТУРГЕНЕВА. Тургенев справедливо считается лучшим стилистом русской прозы XIX в. и тончайшим психологом. Как писатель Тургенев прежде всего “классичен” в самых разнообразных смыслах этого слова. “Классичность” (неповторимое воплощение совершенства) соответствовала самому духу его творчества. Художественными идеалами для Тургенева были “простота, спокойство, ясность линий, добросовестность работы”. При этом имелось в виду “спокойствие”, проистекающее “из сильного убеждения или глубокого чувства”, “сообщающее... ту чистоту очертаний, ту идеальную и действительную красоту, которая является истинной, единственной красотой в искусстве”. Это спокойствие давало сосредоточенность созерцания, тонкость и безошибочность наблюдения.

Утонченный эстет, Тургенев считал главным в искусстве создание красоты. “Прекрасное - единственная бессмертная вещь, и пока продолжает еще существовать хоть малейший остаток его материального проявления, бессмертие его сохраняется. Прекрасное разлито повсюду, его влияние простирается даже над смертью. Но нигде оно не сияет с такой силой, как в человеческой индивидуальности; здесь оно более всего говорит разуму” (из письма Полине Виардо от 28 авг. 1850 г.). Итак, Тургенев видит проявления прекрасного прежде всего в природе и в человеческой душе, изображая и то и другое с необыкновенным мастерством. И человеческая личность, и природа являлись предметом его неустанных философских размышлений - в основном в духе натурфилософии немецкого романтизма (Гегеля, Шеллинга и Шопенгауэра). Классичность в изображении характеров проявлялась у Тургенева в том, что он рисовал своих героев всегда спокойными и благородными в выражении чувств. Даже их страсти введены в определенные границы. Если же герой суетится, излишне жестикулирует (наподобие Ситникова в “Отцах и детях”), значит, Тургенев его презирает и стремится полностью дискредитировать.

По словам П.Г. Пустовойта, Тургенев всегда «шел от “живого лица” к художественному обобщению, поэтому для него чрезвычайно важным было наличие у героев прототипов (прототип Рудина - Бакунин, Инсарова - болгарин Катранов, Базарова - врач Дмитриев)». Но от конкретного человека писателю необходимо еще проделать огромный творческий путь до собирательного художественного типа, выразителя психологии всего своего сословия и идеолога некоего общественно-политического направления. Сам Тургенев писал, что нужно “стараться не только уловлять жизнь во всех ее проявлениях, но и понимать те законы, по которым она движется и которые не всегда выступают наружу; нужно сквозь игру случайностей добраться до типов - и со всем тем всегда оставаться верным правде, не довольствоваться поверхностным изучением, чуждаться эффектов и фальши”. Уже из этих слов мы видим, насколько сложным творческим процессом является типизация. Создать художественный тип - значит понять законы жизни общества, выявить у огромного числа людей те черты, которые определяют его современное духовное состояние, предопределяют его развитие или, наоборот, стагнацию. Можно сказать, к примеру, что Тургенев раскрыл для современников тип “нигилиста”. После выхода “Отцов и детей” это слово прочно вошло в культурный обиход и стало обозначением целого общественного явления.

Основной принцип критического реализма состоит в том, что личность одновременно дается как производная от окружающего ее общества и в то же время как противопоставленная породившей ее среде, желающая самоопределиться в ней и в свою очередь на нее повлиять. Тургенев всегда показывает характеры героев в динамике, в развитии, и чем сложнее персонаж, тем больше требуется автору сцен для его раскрытия. Так, в “Отцах и детях” мы видим не только эволюцию характера и взглядов Базарова, но и возвращение “на круги своя” Аркадия, с полным отказом от идеологии нигилизма. Даже такие “устоявшиеся” характеры, как братья Кирсановы, претерпевают на страницах романа ряд жизненных потрясений, меняющих отчасти их отношение если не к жизни, то к самим себе.

Тургенев раскрывает характер своего героя не прямо в его общественной деятельности, а в идеологических спорах и в личной, интимной сфере. Герой должен не только уметь обосновать свою общественную позицию (как правило, это удается легко всем тургеневским героям - Рудину, Лаврецкому, Базарову), но и доказать свою дееспособность, состояться как личность. Для этого он подвергается “испытанию любовью”, ибо именно в ней, по мнению Тургенева, выявляется истинная сущность и ценность любого человека.

Психологизм Тургенева обыкновенно называют “скрытым”, ибо писатель никогда не изображал прямо все чувства и мысли своих героев, но давал возможность читателю их угадывать по внешним проявлениям. (К примеру, по тому, как Одинцова “с принужденным смехом” говорит Базарову о предложении, сделанном Аркадием Кате, а затем по ходу разговора “опять смеется и быстро отворачивается”, становятся ясны ее чувства: растерянность и досада, которые она старается скрыть за смехом.) “Поэт должен быть психологом, но тайным: он должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления - в их расцвете и увядании” (из письма К. Леонтьеву от 3 окт. 1860 г.).

Считая так, Тургенев, видимо, отстраняется от личной оценки героя, предоставляя ему возможность самому выразить себя в диалоге и в действии. “Точно... воспроизвести истину, реальность жизни - есть высочайшее счастье для литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственным мнением”. Крайне редко прибегает он к прямому изображению мыслей героя во внутреннем монологе или объясняет читателям его душевное состояние. Не часты также прямые оценки автором сказанного героем (типа: «“Мой дед землю пахал”, - с надменной гордостью отвечал Базаров»), На протяжении всего романа герои ведут себя совершенно независимо от автора. Но эта внешняя независимость обманчива, ибо автор выражает свой взгляд на героя самим сюжетом - выбором ситуаций, в которые он его помещает. Проверяя героя на значимость, автор исходит из своей собственной иерархии ценностей. Так, Базаров оказывается в чужой для него дворянской среде (он даже сравнивает себя с “летучими рыбами”, лишь на короткое время способными “подержаться в воздухе, но вскоре должны шлепнуться в воду”) и вынужден принимать участие в торжественных визитах, вечерах, балах, он влюбляется в аристократку Одинцову, принимает вызов на дуэль - и во всех этих дворянских контекстах обнаруживаются его достоинства и слабости, но опять-таки с точки зрения дворян, на позицию которых встает незаметно для себя и читатель.

Однако далее Тургенев всегда приводит своего героя в соприкосновение с метафизическими аспектами бытия, придающими жизни смысл, - любовью, временем и смертью, и это испытание углубляет человека, выявляет его сильные и слабые стороны, заставляет пересмотреть свое мировоззрение. Из-за всеохватности и глобальности этих категорий у нас складывается впечатление, что героя судит “сама жизнь”. Но на самом деле за ней скрывается сам автор, ловко “переменивший оружие”, чтобы “атаковать” своего героя с его незащищенной стороны.

Четко выражается авторская позиция также в предыстории героя, где в очень метких и ироничных кратких формулировках перед нами предстает вся предшествующая его жизнь - всегда в субъективном авторском освещении. Герой и его поступки характеризуются прямо и однозначно, так что у читателя должен сразу сложиться устойчивый и определенный образ. То же происходит и в эпилоге, когда автор окончательно расставляет всех героев по предназначенным им жизнью местам и их судьба прямо воплощает авторский суд над ними.

Сочинение

В художественном мироощущении И. С. Тургенева огромную роль сыграла школа немецкой классической философии, которую он прошел в период учебы в Берлинском университете. Шеллинг и Гегель дали русской молодежи 1830-х годов целостное воззрение на жизнь природы и общества.

На философскую мысль Западной Европы Россия отзывалась жизнью и судьбой. Она взваливала на себя тяжелое бремя практической реализации самых отвлеченных мечтаний человечества.

В согласии с русскими традициями юный Тургенев и его друзья в Берлине, в кружке Станкевича, говорили о преимуществах народного представительства в государстве, о том, что \"масса русского народа остается в крепостной зависимости и потому не может пользоваться не только государственными, но и общечеловеческими правами... И потому прежде всего надлежит желать избавления народа от крепостной зависимости и распространения в среде его умственного развития\". При этом Станкевич взял со всех \"торжественное обещание\" в распространении образования в России. Вероятно, это \"торжественное обещание\" и вспомнил Тургенев, называя его своей \"аннибаловой клятвой\".

В январе 1847 года в журнале \"Современник\" был опубликован очерк из народного быта \"Хорь и Калиныч\", который неожиданно для автора и некоторых членов редакции имел большой успех у читателей.

В двух крестьянских характерах Тургенев представил главные силы нации. Практичный Хорь и поэтичный Калиныч - крепостные, зависимые люди, но рабство не превратило их в рабов; духовно они богаче и свободнее жалких полутыкиных.

Вдохновленный успехом, Тургенев пишет другие рассказы. Вслед за \"Хорем и Калинычем\" они печатаются в \"Современнике\". А в 1852 году \"Записки охотника\" впервые выходят отдельным изданием.

В этой книге Иван Сергеевич выступал как зрелый мастер народного рассказа, здесь определился своеобразный антикрепостнический пафос книги, заключавшийся в изображении сильных, мужественных и ярких народных индивидуальностей, существование которых превращало крепостное право в позор и унижение России, в общественное явление, несовместимое с нравственным достоинством русского человека.

Большую роль играет тургеневский рассказчик как объединяющее начало книги. Он - охотник, а охотничья страсть, по Тургеневу, вообще свойственна русскому человеку; \"дайте мужику ружье, хоть веревками связанное, да горсточку пороху, и пойдет он бродить... по болотам да по лесам, с утра до вечера\". На этой общей для барина и мужика основе и завязывается в книге Тургенева особый, открытый характер взаимоотношений рассказчика с людьми из народа.

Повествование от лица охотника освобождает Тургенева от одностороннего, профессионального взгляда на мир. В книге сохраняется непреднамеренная простота устной речи. Авторские творческие усилия в ней остаются незаметными, возникает иллюзия, что это сама жизнь являет нам яркие народные характеры, изумительные картины природы.

В \"Записках охотника\" изображается Россия провинциальная, но Тургенев занавес провинциальной сцены широко раздвигает, видно, что творится там, за кулисами, в России государственной.

Первоначально книга включала в свой состав 22 очерка. В 1874 году писатель дополнил ее тремя произведениями: \"Конец Чертопханова\", \"Живые мощи\" и \"Стучит\", помещенными одно за другим перед заключительным очерком \"Лес и степь\".

Постепенно, от очерка к очерку, от рассказа к рассказу, нарастает в книге мысль о несообразности и нелепости крепостнического уклада. Любой иностранный выходец чувствовал себя в России свободнее русского крестьянина. Например, в рассказе \"Однодворец Овсянников\" француз Лежень превращается в дворянина. Особенно поражает образ Степушки из \"Малиновой воды\". Тургенев показывает в этом рассказе драматические последствия крепостнических отношений, их развращающее воздействие на психологию народа. Человек привыкает к противоестественному порядку вещей, начинает считать его нормой жизни и перестает возмущаться своим положением: \"То под забором Степушка сидит и редьку гложет\". В этом же рассказе показаны барское равнодушие, черствость, тупость по отношению к крестьянину Власу, который, потеряв сына, пешком идет в Москву и просит барина сбавить ему оброк. Но вместо сочувствия барин прогнал бедного Власа. Рассказ о бессмысленной встрече с барином неспроста приводит Степушку в возбужденное состояние, несмотря на то что он очень забит, безответен и робок. В истории Власа он нашел, по-видимому, повторение своей горемычной судьбы. В Степушке неожиданно прорывается чуткость к чужому страданию.

Дружелюбие, сострадание, живой талант взаимопонимания, острая до боли человечность, воспитанная в народе жизнью, - эти качества привлекают автора \"Записок...\" в русской жизни. Примечателен в этом плане рассказ \"Смерть\". Русские люди умирают удивительно, ибо и в час последнего испытания думают не о себе, а о других, о ближних.

Максим: \"Простите мне, ребята, коли в чем...\" Старушка помещица: \"Она приложилась, засунула было руку под подушку и испустила последний вздох\" (хотела дать целковый священнику за свою собственную отходную).

В \"Записках охотника\" мы наблюдаем музыкальную одаренность русского народа. Калиныч поет, а трезвый деловитый Хорь ему подтягивает, в \"Певцах\" от песни Якова веяло чем-то родным и необозримо широким... Песня сближает людей, сквозь отдельные судьбы она ведет к судьбе общерусской.

Одним словом, Тургенев - реалист. Он показывает, как пение Якова действует на души окружающих, как этот порыв сменяется духовной депрессией.

Нельзя не заметить острой наблюдательности писателя за тончайшими деталями человеческой души, огромной напряженной духовной работы в изображении человеческих судеб, характеров в связи с любовью ко всему живому, к \"Добру и Красоте\", которая коренится не только в природной мягкости характера Тургенева.

Художественная целостность \"Записок охотника\" как единой книги поддерживается также искусством тургеневской композиции. Необычайно чуткий ко всему сиюминутному, умеющий уловить прекрасный момент жизни, Тургенев был также свободен от всего личного и эгоистичного. \"Наше время, - говорил он, - требует уловить современность...\" Все его произведения не только попадали в \"настоящий момент\" общественной жизни России, но одновременно его опережали. Беспристрастная, неэгоистическая любовь к жизни позволяла ему быть пророком. В своих произведениях он постоянно забегает вперед.

Характер помещика Полутыкина Тургенев набрасывает легкими штрихами. Походя, сообщает о его пристрастии к французской кухне и о другой праздной затее - барской конторе. Автор говорит мимоходом о Полутыкине неспроста: так пуст этот помещик по сравнению с полнокровными характерами крестьян. К сожалению, полутыкинская стихия отнюдь не случайна и не безобидна. Французские пристрастия Тургенев воскресит в более значительном образе помещика Пеночкина.

Единство книги создается путем сложных сцеплений между отдельными ее героями. Сходны, например, портретные характеристики поэтически одаренных героев. В изображении живой души русского народа Тургенев идет по восходящей лестнице добра, правды и красоты. Художественная связь героев сопровождается родственным им пейзажным мотивом. Читая \"Записки охотника\", ощущаем, что Тургенев долго и пристально всматривается в образ природы, прежде чем она \"явит\" перед ним человека.

Основная мысль \"Записок охотника\" заключается в тургеневской концепции русского национального характера: недоверие к бурным страстям и порывам, мудрое спокойствие, сдержанное проявление духовных и физических сил. \"Трагическую судьбу племени\" Тургенев видел в гражданской незрелости народа, рожденной веками крепостного права. России нужны просвещенные и честные люди, исторические деятели, призванные просветить \"немую\" Русь.

Прошло 180 лет со дня рождения Ивана Сергеевича Тургенева, но и в наше время финансовых кризисов, проживания за чертой бедности большей части россиян также нелегко воспитать в народе чувство гражданского самосознания. Жизнь нашей страны представляет сплошную цепь драматических несообразностей. Однако вселяют надежду слова Тургенева о русском языке, сказанные им еще 116 лет назад:

\"Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя - как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!\"