Главная › Развитие › Анализ произведения.

Анализ произведения.

с пребыванием Гашека в России теснейшим образом связан и генезисглавного его произведения - «Похождений бравого солдата Швейка». Именно здесь зародилсяи созрел сам замысел книги. Более того – события в России должны были в дальнейшем статьглавным предметом изображения в романе.
Вместе с тем в формировании замысла немалую роль сыграно и еще одно обстоятельство,имеющее прямое отношение к образу главного героя. По воле случая в России Гашек встретилчеловека, еще и раньше привлекавшего его внимание и уже оставившего след в его творчестве.Надо сказать, что в произведениях Гашека вообще иногда встречаются персонажи, ведущиесвою историю от реальных лиц. Не то, чтобы он рисовал «с натуры», хотя бывали и такиеслучаи. Чаще он как бы ловил импульсы, порожденные впечатлениями от тех или иныхконкретных лиц, а затем давал полную волю своему воображению и вымыслу, развивая иобогащая образ. Тем не менее иногда сохранялись даже подлинные имена. На родине Гашекаеще в 1920-1930-е гг. было хорошо известно, что такое происхождение имеют и некоторыегерои его знаменитого романа.
Существовал, например, реальный поручик Лукаш – Гашек служил в его роте во время Первоймировой войны. Существовали капитан Сагнер и старший писарь Ванек, сохранивший дажетексты фронтовых стихотворений Гашека. Если бы не он, многие из них так и остались бынеизвестными. Когда в 1983 г. в Москве проходила юбилейная конференция, посвященнаястолетию со дня рождения Гашека, гости из Чехии передали участникам встречи привет отсына Ванека. Унаследовав гражданскую профессию своего отца, названную и в романе, онслужил в это время в лавке москательных и аптекарских товаров в Кралупах под Прагой. Влитературе о Гашеке есть упоминание, что существовал даже будто бы слабоумный пастухПепка-Прыгни, которого в романе путимский вахмистр вербует в осведомители и велит емудоносить, если кто-нибудь скажет, что государь император скотина, после чего убогий пастухстал повторять всем эти слова со ссылкой на авторитет вахмистра.
Некоторые однополчане Гашека, имена которых мы встречаем на страницах его романа, былиживы еще и после Второй мировой войны. В конце 1950-х гг. еще здравствовал солдат необычайно буйного нрава Йозеф Водичка, достаточно правдоподобный прототип драчливого сапера Водички. Гашек познакомился с ним в России - в Тоцких лагерях для военнопленных. В середине прошлого века журналистам удалось побеседовать и с бывшим кадетом Биглером. Он проживал в это время в Дрездене и сообщил, что только недавно познакомился с романомГашека и что он ему понравился. Он самоотверженно признал также, что его собственная армейская служба правдиво обрисована Гашеком.
О происхождении образа Швейка долго ходили весьма туманные и противоречивые слухи. Однако в последнее время выяснилось, что и этот герой Гашека носит фамилию и имя реально существовавшего человека, пражского ремесленника Йозефа Швейка (1890-1965). Удалось даже в общих чертах воссоздать его биографию и историю общения Гашека с ним 24 . Познакомились они в 1911 г. Комические воспоминания молодого пражского ремесленника о его недавнем пребывании на действительной службе и дали повод для создания известного цикла из пяти юмористических рассказов Гашека, в которых было использовано имя Швейка. Раз-другой это имя мелькнуло потом в кабаретных пьесах Гашека, которые перед войной он сочинял и ставил вместе со своими друзьями, но пьесы не добавили ничего нового к этому образу. Вполне вероятно, что на этом история образа Швейка и оборвалась бы, если бы не новая встреча Гашека с ним - на этот раз в России.
В начале Первой мировой войны Швейк, как и Гашек, был мобилизован и в составе 36-го пехотного полка попал на восточный фронт. О настроениях в полку выразительные сведения содержатся в официальном донесении командования об итогах боев 26-27 мая 1915 г. под Сенявой. За два дня полк потерял тогда 10 человек убитыми, 69 ранеными и 1 493 пропавшими без вести! (Естественно, воинскую часть пришлось расформировать.) Однако Швейка среди пропавших не было. Он перебежал к русским еще за 12 дней до этого.
Целых четыре года Швейк находился в России, сначала тринадцать месяцев в лагерях для военнопленных - в Дарнице под Киевом и в Ташкенте, затем в чехословацких добровольческих частях, где служил пехотинцем-стрелком, позднее - в тайной разведке, хотя числился в транспортной роте при штабе войска. В составе добровольческого корпуса он проделал путь от Киева - через Самару, Челябинск, Тюмень, Иркутск - до Владивостока, откуда в 1919 г. морским транспортом (№ 8, пароход «Эфрон») был эвакуирован на родину. Морской маршрут пролегал вдоль восточного и южного побережья Азии, через Индийский океан, Красное море, Суэцкий канал, Средиземное и Адриатическое моря и завершался в Которской бухте. Где только не побывал Швейк!
По некоторым сведениям первая встреча Гашека со Швейком в России произошла еще в дарницком лагере военнопленных (Швейк находился там с мая, Гашек с сентября 1915 г.). Однако в данной версии несколько смущает длительность пребывания Швейка в этом лагере, который был по сути пересыльным и распределительным 1 . Зато со стопроцентной уверенностью можно говорить об их встречах в добровольческих чехословацких частях. Документы показывают, что они даже зачислены были в эти части (в Киеве) с разницей всего в пять дней - Швейк 24 или 25, Гашек - 29 июня 1916 г., причем попали в один полк, а поначалу даже в одну роту. В течение полугодия они были однополчанами. Новые встречи со Швейком и натолкнули Гашека на мысль продолжить разработку навеянного им типажа. Так возникла повесть «Бравый солдат Швейк в плену», написанная (на чешском языке) в начале 1917 г. и спустя некоторое время изданная в Киеве отдельной книжкой. Текст повести и открывается обращением автора к Швейку, оказавшемуся в добровольческих частях: «До чего же ты дошел, мой бравый солдат Швейк! В “Народной политике” и в других официальных газетах твое имя появилось в сопровождении нескольких параграфов уголовного кодекса. Все, кто знал тебя, с удивлением читали: “В соответствии с § 183-194, статьей 1334, пункт “с” и § 327 Военного уголовного кодекса, IV-я палата Императорского королевского уголовного суда в Праге постановила конфисковать имущество Йозефа Швейка, сапожника, последнее место проживания - Краловске Винограды, за преступление в виде перехода на сторону врага, государственной измены и подрыва военной мощи государства”.
Как же умудрился попасть под статьи этих параграфов ты, рвавшийся служить государю императору “до последнего вздоха”?» (13-14, 5).
Сведения о судебном деле Швейка, якобы заведенном в Праге, и об аресте его имущества были, конечно, вымышленными. Остальное во многом было интерпретировано с учетом образа Швейка, уже известного читателям по довоенным рассказам Гашека. Однако вопреки заглавию книги само пребывание Швейка в плену в повести не изображено. Сообщается только, как он сдается в плен, да и этому событию отведена всего одна, последняя страница. Книжка была опубликована по сути в незавершенном виде. Автор, откровенно преследовавший агитационные цели, спешил, чтобы его сочинение как можно быстрее попало в руки его соотечественников - военнопленных, солдат и офицеров добровольческих частей.
Сюжетная основа повести напоминала некоторые рассказы Гашека этого же времени, в которых наставительно изображались судьбы чехов, натерпевшихся горя от австрийских властей и теперь расстававшихся с последними иллюзиями об империи Габсбургов, сдававшихся в плен и вступавших в добровольческие части.
По жанру и по основной тональности новое сочинение Гашека представляло собой памфлет на Австро-Венгерскую империю, в который и была вписана фигура Швейка и целая цепь его столкновений с австрийской полицией, судом, воен-шиной. Типаж героя в основном был сохранен и развит, хотя и с изменением определенных акцентов. Ирония и юмор, составлявшие основу довоенных рассказов о Швейке, коренились в том, что за естественную и как бы само собой разумеющуюся норму молчаливо принималось нежелание чешских подданных служить в армии Австро-Венгерской империи, а читателю демонстрировалась психическая аномалия и л йоте кос рвение наивного солдата «служить государю императору до последнего вздоха». При этом его усердие, граничащее с кретинизмом, все время оборачивалось медвежьими услугами, смахивающими на провокации, и вместе с тем от него невозможно было отделаться. Попадая в невероятные переделки, удачливый солдат всякий раз оставался цел и невредим и снова требовал, чтобы его признали годным к военной службе. Он одержим «экзальтацией мученичества», как определил автор. Изображение доведенного до абсурда верноподданического экстаза позволило Гашеку создать веселую гротескную пародию на официозный идеал солдата.
В повести появились и новые грани комики. С особой иронией и удовольствием Гашек сделал акцент на том, что в искренность верноподданических чувств героя ни в какую не хотят верить и сами власти, считающие его или симулянтом или психически ненормальным. В рассказах писатель не мог развернуть эту тему по цензурным соображениям. Теперь он дал полную волю своему сарказму: «Здравомыслящим не дано было понять, почему они должны жертвовать жизнью во имя императора»; «Не могло начальство взять в толк, как можно быть в здравом уме и желать такого ради императора»; «Его преданность государю императору была расценена как тяжкий психический недуг» (13-14, 6, 29, 6).
Одно из отличий повести от рассказов заключалось также в том, что образ Швейка был освобожден от сказочно-гиперболических черт, придававших ему сходство с архетипом фольклорного солдата, который в воде не тонет и в огне не горит. В повести Швейк уже не так удачлив и неуязвим. В некотором смысле он выступает теперь в качестве страдающей стороны. Его даже приговаривают к восьми годам тюрьмы, и бесконечно веривший в императора и доброту властей, он горько плачет от неожиданности. Автору важно было мотивировать избавление даже такого наивного солдата от иллюзий. Той же цели служит и остроумно задуманная кульминационная сцена (на ней Гашек и оборвал повествование). На фронте перетрусивший прапорщик Дауэрлинг, у которого Швейк служит в денщиках, обращается к нему с необычной просьбой. Отведя Швейка в сторону, он просит выстрелить ему в предплечье, чтобы можно было симулировать боевое ранение и избавиться от фронта. Швейк решительно отказывается, ссылаясь на дисциплину и на то, что его могут за это повесить. Дауэрлинг подсказывает, что во избежание возможных наказаний Швейк, если это потребуется, вполне может сдаться в плен. Денщик продолжает упорствовать. Тогда Дауэрлинг отдает приказ произвести выстрел, что Швейк и делает, зажмурив от страху глаза, после чего прапорщик остается неподвижно лежать на земле, а главный герой повести подается к русским. (По всей видимости, эта сцена, подобно некоторым другим, вошла бы и в роман, если бы Гашек успел довести повествование до событий на фронте - действие в романе обрывается чуть раньше, чем в повести. Можно даже высказать предположение, что выстрел в этом случае предназначался бы скорее всего поручику Дубу.)
В повести есть и другие остроумные находки и решения, но в целом она не достигает уровня позднее написанного романа. Агитационная заданность слишком обнажена и прямолинейна. Образ Швейка еще конспективен и мотивы сюжета не развернуты. Герой обрисован пока что по преимуществу через действия, поступки. Только в романе автор развяжет ему язык, и разглагольствования Швейка станут одним из важнейших средств достижения художественного эффекта. Самое же главное - в повести нет той степени двусмысленности поведения Швейка, насквозь пронизывающей роман, благодаря чему читатель все время гадает и не может до конца угадать, где кончается наивность героя и начинается притворство, где усердие и есть ли оно, а где плутовство и глумление под видом усердия. Иными словами, нет той дразнящей недосказанности и мистификации, направленной отчасти и на читателя, которая составляет оригинальную и весьма сильную особенность романа, его поэтики и неподражаемой комики. Во многом через призму этой двусмысленности и преломляется ощущение иронии истории, разлитое в пространстве комической эпопеи и особенно “густо” сконцентрированное в образе главного героя (см. ниже).
Не поднимаясь до уровня будущего романа, повесть, тем не менее, сыграла очень важную роль в его творческой истории, став ее органической частью и послужив эскизом или чем-то вроде «либретто» для эпопеи Гашека. Образ Швейка уже соединился в повести с темой мировой войны и был включен в широкий контекст эпохи. Обозначились основные потоки повествования: история Швейка и тесно с ней переплетенная пародийная история воинской части. Наметились узловые ситуации, которые потом будут повторены, развиты и станут важнейшими звеньями сюжета: появление Швейка в инвалидной коляске и с воинственными возгласами на улицах Праги в день объявления войны, психиатрическая лечебница, суд, Швейк в денщиках, история с вручением любовного письма мадам Каконь, эпизод с кражей собаки и т.д.
После публикации повести работа воображения Гашека над образом Швейка уже не прекращалась. Встретившись по возвращении в Прагу со своей первой женой, он делился с ней: «Пишу “Швейка”. Все эти годы эта тема не отпускала меня. На фронте. В России. Всюду» 2 . Образ Швейка продолжал жить в его сознании, соединяясь с новыми и новыми событиями и темами. К началу непосредственной работы над текстом книги у автора уже существовал вполне сложившийся план и были выношены многие мотивы. В задачи нашей статьи не входит более подробное описание замысла и творческой истории романа (интересующиеся найдут необходимые сведения в упомянутой книге об истории образа Швейка). Отметим лишь, что события должны были дальше переместиться в Россию. На рекламных плакатах, которыми Гашек вместе со своими друзьями оповещал пражан весной 1921 г. о начале публикации первых глав романа, его название имело следующий вид: «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой и гражданской войны у нас и в России». По замыслу автора, Швейк должен был дальше оказаться в плену, затем в добровольческих чехословацких частях, потом в Красной Армии. Более того, предполагалось, что его пути будут как-то соприкасаться и с освободительной борьбой китайского народа. (Возникает даже предположение, не намеревался ли и сам Гашек из России отправиться в Китай.) Только после всего этого Швейк вновь появился бы в Праге.
Автор последовательно и выполнял намеченный план. Повествование должно было вобрать в себя весь огромный массив впечатлений, накопленных им за военные годы и буквально переполнявших его. К сожалению, значительную и, может быть, даже большую часть своей книги Гашек не успел написать. Действие его вершинного произведения обрывается, как уже было сказано, даже несколько раньше, чем в предшествующей повести: автор довел своих героев только до прифронтовой полосы. Между тем им предстояли еще тысячи километров пути на восток. Смерть писателя в разгар работы над романом лишила международную читательскую общественность, по-видимому, одного из интереснейших повествований о революции и гражданской войне в России и об истории чехословацких легионов.
Несмотря на незавершенность романа Гашека, он оставляет впечатление удивительной целостности, которую ему придает и необыкновенно колоритный образ главного героя (вскоре вошедшего в число самых известных персонажей мировой литературы), и неподражаемый юмор его создателя, и его особый взгляд на мир и на изображаемые события. Ключ к собственному пониманию основной направленности романа автор оставил в кратком предисловии к нему. Всем читателям памятны эти строки: «Великой эпохе нужны великие люди. Но на свете существуют и непризнанные герои, не завоевавшие себе славы Наполеона. История ничего не говорит о них. Но при внимательном анализе их слава затмила бы даже славу Александра Македонского. В наше время вы можете встретить на пражских улицах бедно одетого человека, который и сам не подозревает, каково его значение в истории новой, великой эпохи. Он скромно идет своей дорогой, ни к кому не пристает, и к нему не пристают журналисты с просьбой об интервью. Если бы вы спросили, как его фамилия, он ответил бы скромно и просто “Швейк”» (38).
По существу речь в предисловии Гашека идет об иронии истории. Своеобразным носителем ее и является для него Швейк, затмивший в его глазах славу самых великих полководцев, ибо он сумел своим поведением сбить и нарушить все алчные и честолюбивые планы властителей и завоевателей, так что затеянная ими война обернулась совсем не теми результатами, на какие они рассчитывали, и погубила их самих. Пали династии. Рухнули империи. Мир до неузнаваемости изменился, но вовсе не так, как хотели прежние вершители его судеб. И сделал все это не желавший воевать и профанировавший все их замыслы и действия обычный человек, рядовой солдат, который под именем Швейка, бедно одетый и никому не известный, вновь ходит по городским улицам, даже не догадываясь, что он совершил. Стихийная и подспудная сила жизни в некотором смысле одержала незримую победу над абсурдом насилия и своеволия. Примерно так, наверное, можно воспринимать вкупе с общей тональностью романа и вводные слова автора.
Литература XX в., проявлявшая жадный интерес к загадочным путям исторического процесса, вообще много раздумывала над тем, что история зачастую идет не так, как люди ее планируют, проявляя своего рода строптивость и коварство по отношению к их планам. Для многих авторов такое «непослушание» истории становилось и источником трагизма. Гашек также отнюдь не проходил мимо трагической составляющей «человеческой комедии». Однако создается впечатление, что определенная направленность, определенные векторы иронии истории, если судить по роману (во всяком случае в завершенной его части), скорее радуют, чем огорчают автора.
Роман во многом был неожиданным. Казалось бы, к созданию такого сочинения не располагали ни общественный климат первых послевоенных лет, ни личные обстоятельства жизни Гашека. В пору, когда в Европе один за другим выходили романы писателей «потерянного поколения», запечатлевшие весь ужас и горе только что пережитой войны, о книге Гашека первый же ее рецензент, известный чешский прозаик Иван Ольбрахт написал: «Если хотите вдоволь посмеяться, читайте “Похождения бравого солдата Швейка”» 3 . Роман Гашека оказался произведением ярко выраженного комического жанра. Мы встретим в нем и кроваво-трагические картины войны и не щадящий читателя натурализм, но господствует стихия заразительного смеха. Его эпопея - целая полноводная и словно даже выходящая из берегов река юмора.
Как уже говорилось, возвратившись на родину, Гашек оказался в очень трудном положении. Некоторое время он даже находился почти в замешательстве. Однако продержавшись в первый момент, он вновь обретает активность. В запасе у него оставался талант сатирика и юмориста, оставалось сознание силы и власти смеха (о которой когда-то прекрасно сказал Мольер: «Люди легко относятся к неодобрительным отзывам о себе, но не переносят насмешки. Они согласны быть дурными, но вовсе не желают быть смешными»), Работа над романом была не столько обороной, сколько наступлением, может быть, даже очень широко задуманным. Недаром, приступая к своему новому сочинению, Гашек заявлял: «Посмеюсь над всеми глупцами, а заодно покажу, что такое наш чешский характер и на что он способен» 4 5 . Не случайно работа над романом и начиналась в столь бодром темпе и продвигалась почти стремительно (около семисот книжных страниц написано за год и девять месяцев, а одновременно продолжались выступления автора в печати с рассказами, сатирическими заметками и полемиками, юморесками, составившими впоследствии еще целый том в его собрании сочинений).
Вернемся, однако, к проблеме иронии истории. Первым это понятие ввел в литературу о Гашеке и его романе чешский философ Карел Косик. После появления его эссе в печати (написано в 1969 г., опубликовано в 1993 г. 6 ).сама эта словесная формула (в принципе известная со времен Гегеля) прочно вошла в обиход чешской гашекологии и дала импульс для дальнейших плодотворных размышлений о связях юмора Гашека с большой историей 7 . Правда, при всем значении инициативы и наблюдений Косика некоторые его положения небесспорны. Думается, в частности, что автор эссе слишком сузил временные рамки и истоки процесса формирования у Гашека самого чувства иронии истории, связывая его генезис только с периодом революционных событий в России.

Славянский мир дал за последние два века прекрасные образцы литературной сатиры и юмора.

Изучение фольклорных источников представляет собой самостоятельную тему, которую мы здесь не затрагиваем. Скажем только, что комическая составляющая в славянском фольклоре оказывается достаточно важной и семантически весьма емкой. Скажем, устойчивый успех только одних знаменитых "габровских анекдотов" говорит сам за себя.

Культура славянского мира жила своими внутренними концептуальными связями. Так, в становлении сербской сатирической и юмористической литературы плодотворным оказалось знакомство сербских писателей с художественным опытом Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Бесспорный вклад в европейскую литературу внес комедиограф Бронислав Нушич. Его остросоциальные комедии "Народный депутат" (1883), "Подозрительная личность" (1887), "Протекция" (1888), благодаря своему антибюрократическому пафосу сделали югославский реалистический театр актуальной трибуной.

Поэтику сатирического романа обогатил чешский писатель Карел Чапек, создавший свой знаменитый роман "Война с саламандрами", прозвучавший в 1936 году удивительно свежо и злободневно. В художественной системе данного романа, как отмечают исследователи, причудливо переплелись элементы мистифицированного научно-фантастического жанра, своеобразной зоологической притчи, социальной утопии, политического памфлета, многослойной пародии.

Хотелось бы особо остановиться на творчестве чешского сатирика Ярослава Гашека, создавшего образ бравого солдата Швейка, основной смысл романного бытия которого заключается в демифологизации и десакрализации мира Габсбургской империи.

Радко Пытлик в книге "Гашек", вышедшей в известной биографической серии "Жизнь замечательных людей", пишет: "Ярослав Гашек издавал первоначально "Похождения бравого солдата Швейка" небольшими выпусками, которые печатались один за другим по мере продвижения работы. О предстоящем появлении первых выпусков автор оповестил вместе со своими друзьями в озорных буффонадных афишах, которые были расклеены весной 1921 года в плебейских районах Праги и выставлены в окнах городских трактиров. Текст, выдержанный в духе веселой мистификации и розыгрыша, помимо всего прочего, гласил:

"Одновременно с чешским изданием перевод книги на правах оригинала выходит во Франции, Англии, Америке.

Первая чешская книга, переведенная на мировые языки! Лучшая юмористически-сатирическая книга мировой литературы! Победа чешской книги за рубежом!

Первый тираж 100 000 экземпляров!"

Шутки шутками, но Гашек в самом деле напророчил себе и своей книге успех.

Интерес к роману Гашека может быть продиктован разными соображениями и исследовательскими стратегиями, но эта книга не устаревает на протяжении века. "Языковая картина мира того или иного народа связана с исторической памятью этого народа, запечатлённой в лучших его памятниках искусства, литературы. Произведением "всех поколений", чешским национальным достоянием (несмотря на все pro и contra) остаётся творческая история знаменитой комической эпопеи Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка" и её главного героя, ставшего одним из самых известных и популярных образов мировой литературы всех времён. Имя Швейка мгновенно возникает в памяти при одном упоминании о Чехии. В этой связи особый интерес представляет национально-языковой аспект произведения. Именно авторская неординарность и языковая самобытность романа дают нам право говорить о "Похождениях бравого солдата Швейка" как о феномене чешской национальной литературы, национальном образе мира" Е.В. Евпак «Образ Швейка Ярослава Гашека в чешской языковой картине мира» (Язык и культура. - Новосибирск, 2003. - С. 126-130).

Произведением "всех поколений", чешским национальным достоянием остаётся творческая история знаменитой комической эпопеи Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка" и её главного героя, ставшего одним из самых известных и популярных образов мировой литературы всех времён. Имя Швейка мгновенно возникает в памяти при одном упоминании о Чехии. В этой связи особый интерес представляет национально-языковой аспект произведения. Именно авторская неординарность и языковая самобытность романа дают нам право говорить о "Похождениях бравого солдата Швейка" как о феномене чешской национальной литературы, национальном образе мира".

Художественная система романа Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка" состоит из целого ряда смыслоемких и выразительных бинарных оппозиций. Оппозиция конвенциальное / наивное входит в этот концептуально значимый ряд.

Человек - существо, знающее условность поведения. Он постоянно живет в разных условных сферах, в разных условных ситуациях. Все человеческое существование - это постоянная кодировка и декодировка тех или иных импульсов, помыслов, волеизъявлений, жестов, слов и поступков. Каждая система кодов отграничена от другой. Чтобы попасть из одной системы в другую, надо совершить акт перехода, чтобы самому адекватно воспринять происходящее или быть адекватно воспринятым другими.

Такими разными сферами, у которых могут быть точки соприкосновения, являются смеховое и серьезное. Это как бы разные "среды обитания" человека.

В стареющей Австро-Венгерской империи сложилась жесткая и кажущаяся абсолютно нерушимой система конвенций. Эти конвенции доведены до максимально возможной степени, они стали пространством ритуализации, они упрятаны в оболочку общепринятых словесных стереотипов. И вот появляется Швейк и, словно андерсеновский мальчик, говорит: "А король-то голый!". Появляется вопрос: Швейк изначально по-детски наивен и простодушен или он надевает маску наивного человека, пряча свой умный и лукавый взгляд под удобной личиной? Фактически писатель осуществляет смену художественной оптики. Привычное рассматривается под другим углом зрения. Выявляются новые психологические нюансы. "Наивное" сознание легче обессмысливает стереотипные фразы и поведенческие реакции. Детская логика оказывается ближе к естественному "здравому смыслу", чем конвенциональная логика взрослых. Швейк "существует" в романе, пожалуй, только для того, чтобы посмотреть на примелькавшееся со стороны и удивиться. В основе насмешки вообще лежит первоначальное удивление. Удивление делает возможным опознание новой сути, обнаружение новых смыслов. Перед нами взгляд ребенка-первооткрывателя.

Гашек наполняет особым смыслом бинарную оппозицию наивный человек - массовый человек. Массовый человек живет по принципу "быть как все", абсурдное содержание имперской жизни бездумно воспринимается таким стандартным человеком как данность. Сознание массового человека соткано из клише, ценностная шкала его статична. А наивный человек, которого все окружающие воспринимают как чудака или досадное исключение из правил, тем не менее обладает самостоятельным взглядом на мир.

Уподобляясь юродивому, обычно находившемуся на границе сакрального и профанного миров, Швейк тоже располагается на границе, разделяющей мертвую систему отживших имперских отношений и живую жизнь, прелестную во всей своей непредсказуемости.

Смех - индикатор неоднозначности, амбивалентности явлений. Смеясь над миром, Швейк сам не боится быть смешным. Он занимает особое место в пространстве романа. Своим существованием он маркирует еще одну очень важную границу - границу между полем абсолютной (тотальной) серьезности и полем тотального смеха. И то, и другое - крайности, теряющие интеллектуальную глубину и этическую содержательность. Первое ведет к высушенной схиме схемы, предъявляя вместо жизни сухую декларацию. Второе - к глуму как безыдеальному и пустопорожнему смеху ради смеха. Кстати, и сегодня мы не очень четко ощущаем эту границу, впадая то в грех пресной риторической назидательности, то в нежелательный соблазн бездумного плоского комикования. Серьезное всегда - более или менее четко отграниченная область. Смех же, напротив, пространство безграничное. Как писал Л. Столович, нельзя заставить смеяться и нельзя запретить смеяться (то есть ввести в стихию смеха границы между "можно" и "нельзя"). Точно так же нельзя провести разграничительную линию между объектами осмеяния и неосмеяния. В принципе все может быть осмеяно. Для смеющегося, так сказать, "нет ничего святого". Смех раздвигает любые границы, разрушает любые табу. Заострив это суждение, можно сказать, что смех и граница - понятия несовместимые. Смех способен размывать, растворять в потоке своих импульсивных проявлений любую ограничивающую его сетку координат.

Серьезное чаще всего одномерно, оно предполагает определенную совокупность стабильных условий. Оно внутренне статично. Смех - это всегда внезапный порыв вовне, это по-детски непосредственное и неожиданное разрушение постройки из кубиков, это "святое недовольство" сотворенным, это творчески легкое и беспечное возвращение к изначальному хаосу. Смеющийся исходит из убеждения, что мир имеет множество измерений и его нельзя понять и адекватно описать, воспользовавшись лишь какой-либо одной шкалой измерений. Смех, явный или скрытый, - всегда намек на семантическую неисчерпанность явления, он - индикатор многозначности. Серьезное склонно к самосохранению, кристаллизации. Смех же текуч и подвижен.

"Простодушных" персонажей, наделенных предельно простой детской логикой, подчиняющейся установлениям здравого смысла, достаточно много в русской литературе ХХ века - от булгаковского пса Шарика и фокса Микки у Саши Черного до платоновских "усомнившегося Макара", "сокровенного человека" Фомы Пухова.

Нарочито наивный взгляд на себя и окружающий мир - это форма национальной самокритики. Жители болгарского Габрово не побоялись выставить на всеобщее обозрение и осмеяние собственную скаредность, многовариантно ее продемонстрировать и подвергнуть уничтожающей сатирической критике. Это признак силы национального характера. На каждый случай у Швейка припасена история, а то и притча. Это расширяет интеллектуальное пространство героя, делает его выразителем совокупного народного опыта, коллективного мироощущения ("Если хотите броситься из окна, так идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не советовал, потому что вы упадете в сад прямо на розы, поломаете все кусты, и за это вам же придется платить. А из того окна вы прекрасно слетите на тротуар и, если повезет, сломаете себе шею. Если же не повезет, то вы переломаете себе только ребра, руки и ноги и вам придется платить за лечение в больнице").

При построении речи Швейка Гашек постоянно использует стилистический механизм ложного панегирика - герой романа хвалит порядки в тюрьме, действия тайной полиции, разумеется, никакой действительной похвалы не заслуживающие. Писатель сталкивает две диаметрально противоположные логики - логику блюстителей порядка в обветшавшей империи и логику простодушного Швейка. В этом заключена не утратившая актуальности и ныне мысль автора о различии казенного и истинного патриотизма. Можно любить Родину, но при этом не любить государство. Это разные явления. Родина - понятие биолого-географическое, понятие, связанное с национальным укладом, народными традициями. Оно постоянно, это некая незыблемая константа. А государство - понятие социально-экономическое, административное, это машина принуждения, машина, отнюдь не всегда удачно сконструированная, она связана с конкретной эпохой.

Остапа Бендера сочинившие его авторы называли "великим комбинатором", а гашековского Швейка можно назвать "великим мистификатором". Вышучивание, выворачивание "наизнанку", переход из серьезной сферы в сферу смеховую мы можем обнаружить в самых разных видах деятельности. Разумеется, у каждого такого перехода свои причины, свои мотивы. Можно остановиться на феномене мистификации. Это явление - тоже один из моментов перехода из сферы серьезного в сферу смеховую. Это продуктивная попытка ввести приватное, домашнее измерение в холодный мир имперского официоза.

И этот замечательный опыт непревзойденного сатирика Ярослава Гашека сохраняет свою художественную актуальность и поныне.

Анализируя роман о Швейке, нельзя не вспомнить об известном произведении Владимира Войновича "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина". Роман был задуман автором в 1958 году и только через 49 лет, в 2007, окончен. Эпическое сочинение, занявшее у автора около 50 лет представляет собой роман-анекдот, как определил сам В. Войнович.

Чонкин - маленького роста, кривоногий, лопоухий солдат. Это - русский Швейк, способный шутить, балагурить, иногда предаваться унынию. Но при этом - всегда романтик и лирик. Это наивный человек, не вписывающийся в атмосферу государственного тоталитаризма, которая подавляет все живое и светлое. Чонкин живет по иным законам: это народный характер, радующийся самой жизни. На фоне отупевшей от страха толпы Чонкин выглядит наивным и неиспорченным общей атмосферой страха человеком. Честный солдат пытается выполнить точно все приказы, но от этого еще явнее видна нелепость и абсурдность требований командиров, начальства, а значит, всего государственного устройства. Он хочет "служить верой и правдой", но страдает от невостребованности. Его забывают, оставив часовым у самолета. Чонкин - смирный, доверчивый простачок, но одерживает верх над врагами - гэбэшником Милягой и его подручными. Он ведет настоящий бой, но со своими войсками. Чонкину, кажется, сопутствует удача. Но так не может долго продолжаться: сказочке пришел конец. Генерал вручает ему орден, но тут же Чонкина сажают в кутузку.

В государстве "абсурдной морали" сказочного финала не может быть. Войнович в романе подвергает сатирическому анализу все стороны жизни тоталитарного государства: и армию с ее туповатыми командирами, и правительство, и социальный строй.

Как и в романе о Швейке, автор высмеивает муштру, глупость и жестокость, царящие в Красной Армии. Особенно ярко это показано в эпизоде со "шпионом" по фамилии Сталин. Одно слово волшебным образом воздействовало на служак: ими руководило чувство страха настолько сильно, что они не обращали внимания на реалии, а "Сталин" - это была просто фамилия старика-еврея.

Гротесковое начало роднит роман В. Войновича с незабвенным романом Я. Гашека о Швейке. Объявление Чонкина государственным преступником сродни тому факту, что Швейка объявили идиотом. И тот, и другой - дети природы. Среди людей, запуганных государством, они - будто сказочные Иванушки-дурачки. Но ведь побеждают всегда эти Иванушки!

Чонкина арестовали, но не сломили в тюрьме, воевали с ним, но не победили. И Чонкин, и Швейк - это идеальные народные характеры, которые своим подлинным, настоящим содержанием оттеняют нелепость и обреченность государственного строя - и империи Габсбургов, и социалистического строя. Роднит этих героев и их отношение к службе - они стараются служить добросовестно. Но нелепость приказов командного состава, с одной стороны, и искреннее старание делать все как можно лучше, с другой стороны, приводят к обратному результату. Оба героя - недотепы, но они привлекают читателя к себе своей искренностью, природной смекалкой и житейской приспособленностью.

Речь Чонкина близка к фольклорной: "Вали кулем, потом разберем". Чонкин говорит: "Товарищ генерал! За время вашего отсутствия никакого присутствия не было". Чонкин умеет примириться с жестокой реальностью - везде себе местечко найдет: и у Нюрки в доме, и на нарах. Швейк тоже умеет приспособиться к любым обстоятельствам, и речь его тоже запоминается своей живостью и остроумием:

· "Если хотите броситься из окна, - сказал Швейк, - так идите в комнату, окно я открыл. Прыгать из кухни я бы вам не советовал, потому что вы упадете в сад прямо на розы, поломаете все кусты, и за это вам же придется платить. А из того окна вы прекрасно слетите на тротуар и, если повезет, сломаете себе шею. Если же не повезет, то вы переломаете себе только ребра, руки и ноги и вам придется платить за лечение в больнице"

· "Без жульничества тоже нельзя. Если бы все люди заботились только о благополучии других, то еще скорее передрались бы между собой".

В своем романе Войнович продолжает лучшие традиции русской сатиры, заложенные еще Салтыковым-Щедриным, Зощенко, Булгаковым. И эти традиции близки Ярославу Гашеку, как показал роман о Швейке. Оба роман (Войновича и Гашека) сохраняют свою актуальность и сегодня.

Но все таки самым успешным и популярным произведением был, есть и остается роман "Похождения бравого солдата Швейка". Если заглянуть в историю создания "Похождений", то мы увидим, что сюжет произведения далеко не вымышленный. По замыслу автора, Швейк должен был повторить его собственный боевой путь, оказавшийся, впрочем, весьма недолгим. Главный и неизменный герой романа, Йозеф Швейк, наделенный на свое горе природным здравым смыслом, противостоящим идиотизму государства и его институтов.

Признаки этого идиотизма проявились в условиях разразившейся мировой войны, пожалуй, во всех воюющих странах. И это сделало образ Швейка универсальным и понятным всем читателям. Сюжет романа заключается в том, что отставной пехотинец, а ныне торговец крадеными собаками в Праге Йозеф Швейк узнаёт о начале мировой войны. Несмотря на приступ ревматизма, он немедленно отправляется на призывной пункт, чтобы послужить императору и отчизне.

Патриотический порыв приводит Швейка последовательно в полицейский комиссариат, сумасшедший дом, где его признают полным идиотом, военный госпиталь и военную тюрьму, где его содержат как симулянта и уклоняющегося от призыва, и, наконец, на военную службу: сначала в тылу, а затем - в пути на фронт и на фронте.

Эта забавно и умно проведённая тенденция эпопеи сделала роман значительным, а главное, исключительно популярным произведением, направленным против милитаризма.

Книга вызвала большой общественный и государственный резонанс, во время Второй мировой войны солдатам в Чехословакии даже было запрещено чтение книги. Имя Швейка очень быстро стало нарицательным. Так Иосиф Сталин попрекал охранников: "Что ты передо мной бравым солдатом Швейком вытягиваешься?". В формальном отношении произведение Гашека, написанное сочным языком, с примесью солдатского жаргона и пражского арго, построено на чередовании событий в солдатской жизни главного героя, изложение которых прерывается характерными отступлениями (воспоминания Швейка о случившемся с ним ранее или примеры из его житейского опыта).

Тем более удивителен роман тем, что это, возможно, единственный известный мировой литературе роман, который автор не читал ни по частям, ни в целом, ни в рукописи, ни в книжном издании. Роман писался сразу набело, и каждая написанная глава немедленно направлялась издателю.

Анализ романа А. Камю - "Чума"

«С точки зрения нового классицизма, -- записывает Камю незадолго до окончания работы над романом о чуме, как бы пытаясь скрепить воедино эстетическую и философские концепции произведения, -- "Чуму", пожалуй...

Дьявол и его свита в романе Булгакова "Мастер и Маргарита"

Жанровая уникальность романа М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"

Роман Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита» не был завершен и при жизни автора не публиковался. Впервые он был опубликован только в 1966 году, через 26 лет после смерти Булгакова, и то в сокращенном журнальном варианте. Тем...

Жанровые особенности произведения М.Е. Салтыков-Щедрина "Господа Головлевы"

салтыков щедрин роман господа головлевы Творчество писателя неотделимо от его жизненного пути и личных качеств, поэтому рассматривать историю создания романа «Господа Головлевы», на наш взгляд...

Роман "Доктор Живаго"

Роман Булгакова "Мастер и Маргарита"

Роман Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита» при жизни автора не публиковался. Впервые он был опубликован только в 1966 году, через 26 лет после смерти Булгакова, и то в сокращенном журнальном варианте. Тем...

Роман Булгакова "Мастер и Маргарита" как одна из главных загадок современности

Личность М.А. Булгакова Булгаков-писатель и Булгаков-человек до сих пор во многом - загадка. Неясны его политические взгляды, отношение к религии, эстетическая программа. Его жизнь состояла как бы из трех частей...

Роман Владимира Богомолова "Момент истины (В августе сорок четвёртого)"

"История создания романа" построена на дневниковых и рабочих записях Владимира Осиповича...

Роман Г. Мелвилла "Моби Дик, или Белый Кит"

Мелвилл впервые взялся за перо в 1845 году. Ему было двадцать шесть лет. К тридцати годам он уже стал автором шести больших книг. В его предшествующей жизни ничто, казалось, не предвещало этого взрыва творческой активности...

Роман Ф.М. Достоевского "Игрок"

В России в карты играли все сословия, но все-таки преимущественно это было развлечение для тех, у кого было свободное время и свободные деньги, то есть дворянство и купечество...

Сакральная лексика И.С. Шмелева в произведении "Лето Господне"

Несмотря на полосу гонений, творчество Ивана Сергеевича Шмелева постоянно отыскивало в России своего верного и неизменного читателя. За демократическими преобразованиями в нашей стране его книги обрели настоящую популярность...

Творчество Стендаля

«Итальянский» характер главного героя романа Фабрицио дель Донго обусловлен не только его национальностью...

Художественная специфика романа Льва Толстого "Воскресенье"

История создания романа «Воскресенье» необходима для нашего исследования, поскольку именно в те годы, когда шла интенсивная работа над ним, устанавливалось, корректировалось и оформлялось отношение писателя к его произведению...

Художественное воплощение сатирической проблемы в романе М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"

Эпос войны в произведениях Шолохова "Судьба человека" и "Они сражались за Родину"

Во время войны, в 1943, 1944 годах, в газетах «Правда», «Красная звезда» начали печататься главы из романа М. Шолохова «Они сражались за Родину». Одна из вводных глав впервые опубликована в «Ленинградском альманахе», 1954...

Сочинение

ШВЕЙК (чеш. Svejk) - герой романа Я.Гашека «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» (1921-1923) и нескольких более ранних его произведений - цикла рассказов 1911 г. (книжная публикация «Бравый солдат Швейк и другие рассказы», 1912), повести «Бравый солдат Швейк в плену», написанной в России (1917, издана в незавершенном виде: пребывание Ш. в плену не изображено). Решающее значение в возникновении образа Ш. имели антимилитаристские настроения Гашека, его резко оппозиционное отношение к австрийской монархии, а также знакомство писателя с молодым пражским ремесленником Йозефом Швейком (1892-1956), давшим некоторые черты и имя его герою. (Во время мировой войны Гашек встречался с ним и в России, где они оба оказались в плену, а затем в чехословацких добровольческих частях; некоторое время даже служили в одном полку). Ирония и юмор, лежащие в основе рассказов, заключаются в том, что за естественную и как бы само собой разумеющуюся норму молчаливо принимается нежелание чешских подданных служить в армии Австро-Венгерской империи, а читателю демонстрируется психическая аномалия - идиотское рвение наивного солдата «служить государю императору до последнего вздоха». При этом его усердие, граничащее с кретинизмом, все время оборачивается медвежьими услугами, смахивающими на провокацию. Попадая в невероятные переделки, удачливый герой остается жив и невредим и снова требует, чтобы его признавали годным к воинской службе. Он одержим «экзальтацией мученичества», как определил автор. Изображение доведенного до абсурда верноподданнического экстаза позволило Гашеку создать веселую гротесковую пародию на официальный идеал солдата. В романе, представляющем собой широкую комическую эпопею, похождения Ш., бесконечная вереница его столкновений с официальной машиной гнета и принуждения вписаны в широкую картину мировой войны. Образ Ш. получил дальнейшее развитие и обрел новые параметры. Усилено прежде всего ощущение двусмысленности его поведения, заставляющее читателя все время подозревать притворство. Психическая аномалия то и дело напоминает маску, своего рода спектакль. Ш. обладает необыкновенной способностью, особенно в общении с начальством, при полном послушании создавать профанирующие комические ситуации, причем остается неясным, возникают они из-за его придурковатости или хитрости. В образе заложен принцип комической мистификации, направленной отчасти и на читателя, который не может до конца угадать, где кончается наивность героя и начинается плутовство, где усердие, а где пародия и издевка под видом усердия. По глупости или по умыслу в день объявления войны Ш. появляется на пражских улицах в инвалидной коляске с воинственными возгласами? Случайно или намеренно переодевается в форму русского военнопленного и попадает в австрийский плен? Вольная или невольная провокация в поведении героя все время перевешивает. На грани наивности и подвоха удерживаются и бесконечные разглагольствования Ш., его комментарии к происходящему и рассказы «к слову» (их в романе более150), которые как бы вобрали в себя вульгарный опыт плебса, контрастирующий с приглаженной и чистой, во многом официальной картиной мира. Столкновение и интерференция противоположных начал - один из главных источников комизма в романе. Поэтика смеховой игры, составляющая основу образа Ш. и романа в целом, дает возможность автору вовлекать читателя в стихию беспощадного и веселого развенчания милитаризма, полицейского режима, национального и социального гнета и прикрывающей их системы мифов, громких фраз и фетишей. Роман Гашека остался незавершенным. Автор намеревался дальше перенести действие в Россию. Название романа в первоначальных анонсах – «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой и гражданской войны у нас и в России». Но и в незаконченном виде «Похождения Швейка» приобрели самую широкую известность. Образ Ш., отчасти продолжающий традицию героев плутовского романа, умных дураков из народных сказок, вошел в число самых популярных литературных типов. Понятие «швейковщины» сделалось нарицательным. Известны воплощения образа Ш. в других видах искусства - знаменитые иллюстрации Йозефа Лады, многочисленные фигурки и статуэтки, кукольный кинофильм Иржи Трнки, иные экранизации и театральные инсценировки. К образу Ш. порой обращались другие писатели, сохраняя типаж, но перенося его в иную среду и обстановку, в новые сюжеты (Б. Брехт и др.). Особую популярность образ Ш. приобрел в годы Великой отечественной войны у советских писателей и военных журналистов, сочинявших новые похождения Ш., в которых он водил за нос и дурачил гитлеровских фельдфебелей и офицеров. (М. Слободской и др.). Появились также фильмы на эту тему (С. Юткевич).

Лит.: Pytlik R. Kniha о Svejkovi. Praha, 1983; Пытлик Р. Швейк завоевывает мир. М., 1983; Никольский С.В. Образ Йозефа Швейка, его генезис и место в ряду мировых образов // Славянские литературы. XI Международный съезд славистов. Доклады российской делегации. М., 1993. С.117-128.