Чем отличается проза. Что такое проза? Смотреть что такое "проза" в других словарях

Фламандский картограф. Меркатор Герард - латинизированное имя Герарда Кремера.

1538 году Герард Меркатор выпустил карту мира, где впервые показал местоположение южного материка, который был открыт позже и получил название Австралии...

В 1541 году Герард Меркатор создал глобус Земли, а позже – и глобус Луны (хотя он не был изобретателем глобуса).

«В историю науки он вошёл как создатель нового метода составления географических карт, которым мы пользуемся и поныне. Вспомним школьную карту Восточного и Западного полушарий Земли. От плоской прямоугольной карты она отличается тем, что на ней не искажаются углы и формы географических объектов, но расстояния указываются только на экваторе (чем дальше от экватора к полюсам, тем искажения расстояний больше). Это и есть проекция Меркатора. Сегодня она используется при составлении не только школьных, но и вполне «серьёзных» морских навигационных и аэронавигационных (для пилотов самолётов) карт. Последние исторические исследования говорят о том, что Меркатор не изобретал этого метода, что подобная карта существовала, как минимум, за год до появления учёного на свет. Но никто не ставит под сомнение заслугу Меркатора в повсеместном распространении этой проекции. В конце концов, великие идеи витают в воздухе и одновременно приходят в головы разным людям (примеров тому очень много). Но в одних головах эти идеи так и остаются идеями, в других реализуются в конкретные дела».

Надеждин Н.Я., Энциклопедия географических открытий, М., «Звонница-МГ», 2008 г., с. 286-287.

В 1569 году Герард Меркатор в изготовленной им карте мира, использовал новую проекцию: в ней линии долготы и линии широты выглядят как ровные параллельные линии. Проекция Меркатора (равноугольная цилиндрическая проекция) отличается тем, что на плоских картах не искажаются углы и формы, а расстояния сохраняются только на экваторе…

«Герард Меркатор известен как изобретатель картографической проекции, при которой Земля рассматривается не как сфера, а как цилиндр. Это влечет за собой максимальное искажение расстояний к северу и к югу от экватора, но проекция Меркатора удобна для составления навигационных карт.
На своей знаменитой и очень важной карте мира 1569 года Меркатор превратил красивую Terra Australia Фина в огромную неуклюжую фигуру. Если принять Огненную Землю за исходную точку, то можно сказать, что континент показан следующим образом: он огибает оконечность Южной Америки зубчатой береговой линией, затем поднимается к северу, образует вогнутую кривую южнее Африки и опускается к югу, образуя большой залив далеко на юг от Индии. Затем в виде огромного мыса, устремлённого к северу, он почти соприкасается с Явой. Следующий, меньший по размеру мыс не доходит до тропика Козерога и переходит в огромный мыс, который достигает южной стороны причудливо вычерченной Новой Гвинеи и постепенно превращается в конус на юге напротив Огненной Земли».

Раймонд Рамсей, Открытия, которых никогда не было, М., «Прогресс», 1982 г., с. 33.

В конце жизни Герард Меркатор начал делать атлас мира, но не успел его закончить

Предложил термин Атлас , означающий набор карт.

«Герард Меркатор стал едва ли не самым ярким географом-теоретиком (если будет позволено назвать его именно так). То есть учёным, чей труд основывается на данных, собранных в многочисленных экспедициях. Меркатор сам не путешествовал. К нему стекались карты и планы исследовательских походов во все части света, морские карты, лоции, топографические схемы - вся информация, на основании которой он создавал большие географические карты с нанесёнными на них контурами континентов, побережий, островов, морей и рек. Более того, на эти большие карты наносились глубины и высоты, горы, низменности, плато, реки, города. В результате получалось изображение страны, материка и даже всего земного шара. Не выходя из своего кабинета, Герард Меркатор как бы видел всю планету, словно смотрел из космоса, и оттуда, из заоблачной выси, мог окинуть взглядом огромное тысячекилометровое пространство. Безусловно, он не был первым или единственным «кабинетным» географом, но одним из первых - такого огромного масштаба - точно. Тот же Клавдий Птолемей , великий предшественник Меркатора, тоже наверняка провёл годы в тиши своего кабинета. Однако составить в начале н.э. столь подробное описание Европы, какое составил Птолемей , и не путешествовать по ней, было, наверное, очень трудно. Меркатор дальних стран не посещал. Образ мира он держал в своей голове. Причём это был удивительно точный и цельный образ.

Надеждин Н.Я., Энциклопедия географических открытий, М., «Звонница-МГ», 2008 г., с. 287.

Эпитафия на могиле Меркатора гласит: «Кто бы ни был ты, прохожий, не бойся, что этот небольшой ком земли давит, как груз, на погребённого Меркатора, ибо вся Земля не бремя для человека, который, подобно Атласу, нёс на своих плечах всю её тяжесть».

Герард Меркатор (лат. Gerhardus Mercator; 5 марта 1512, Рупельмонде - 2 декабря 1594, Дуйсбург) - латинизированное имя Герарда Кремера (и латинская, и германская фамилии означают «купец»), фламандского картографа и географа.

Биография

Родился 5 марта 1512 года в Рупельмонде (Восточная Фландрия, ныне Бельгия). В то время Фландрия была частью Нидерландов. Меркатор наиболее известен как автор картографической проекции, носящей его имя. Меркатор впервые применил эту равноугольную цилиндрическую проекцию при составлении навигационной карты мира на 18 листах (1569 год). Проекция Меркатора отличается тем, что на картах не искажаются углы и формы, а расстояния сохраняются только на экваторе. В настоящее время она применяется для составления морских навигационных и аэронавигационных карт. Хотя в результате современных историко-картографических исследований установлено, что такая проекция использовалась ещё в 1511 году, широкое применение она получила лишь благодаря Меркатору.

Герард был седьмым ребёнком в семье, жившей достаточно бедно. Его отец, Губер Кремер, был сапожником и фермером-арендатором. Следует отметить, что и отец, и мать Герарда не были уроженцами Рупельмонде (Рюпельмонде), но происходили из немецкого городка Гангельте, расположенного на границе с Нидерландами. В Рупельмонде же у Губера были многочисленные родственники, которых он иногда навещал. Во время одной из поездок супругов Кремер в Рупельмонде у них родился сын Герард. Через несколько лет после его рождения семья переехала в Рупельмонде на постоянное жительство.

Когда Герарду (по-фламандски он звался Gheert Cremer) исполнилось 14 или 15 лет, его отец умер, и семья осталась без средств к существованию. Воспитателем Герарда стал дядя его отца - кюре Гизберт Кремер. Благодаря ему Герард получает образование в гимназии небольшого городка Хертогенбос. Здесь изучались основы богословия, классические древние языки и начала логики. Одним из учителей Герарда был Макропедий. Предположительно, именно в гимназические годы Герард, следуя моде того времени, «перевёл» свою немецкую фамилию Кремер («торговец») на латынь - и стал Меркатором. Гимназию он оканчивает очень быстро, за три с половиной года, и почти сразу же (29 сентября 1530 г.) продолжает обучение в Лувенском (Лёвенском) университете (ныне - на территории Бельгии), вновь благодаря поддержке Гизберта Кремера. Лувен был крупнейшим научным и учебным центром Нидерландов, в нём находилось 43 гимназии, а его университет, основанный ещё в 1425 году, был лучшим в Северной Европе. В центр гуманистического образования и свободомыслия город превратился благодаря Эразму Роттердамскому (1465-1536), жившему некоторое время в Лувене. Меркатор стал учеником географа, гравёра и энциклопедиста Фризиуса Реньера Гемма (который был всего тремя годами старше Меркатора). После окончания университета в 1532 году Меркатор работал вместе с Гемма-Фризом над созданием глобусов Земли и Луны; одновременно занимался изготовлением точных оптических инструментов, а также преподаванием географии и астрономии.

В 1536 году Меркатор обвенчался с лувенчанкой Барбарой Шеллекен. В 1537 году он выпустил карту Палестины на 6 листах, а в 1538 году - карту мира (на ней он впервые показал местоположение южного материка, существование которого долго вызывало сомнения). Эти две работы принесли Меркатору славу выдающегося картографа, и фламандские купцы заказали ему карту Фландрии, которую он составил в 1540 году. В том же году Меркатор издал брошюру «Способ написания латинских букв, который называется итальянским курсивом». В ней автор предложил использовать курсив для единообразного написания географических имён - и его предложение вскоре было принято научным сообществом.

В следующем году император Священной Римской империи Карл V поручил Меркатору изготовить набор астрономических инструментов. В 1541 году Меркатор создал глобус Земли, спустя 10 лет - глобус Луны и в 1552 году подарил их Карлу V.

В 1544 году Меркатор, сочувствовавший протестантам, был арестован по подозрению в ереси, но вскоре освобождён. Опасаясь за свою безопасность в католической Фландрии, он принял предложение герцога Вильгельма Юлих-Клеве-Бергского и переселился в Дуйсбург (княжество Клеве, Германия) в 1552 году.

В 1544 году Меркатор опубликовал карту Европы на 15 листах. На ней он впервые правильно показал очертания Средиземного моря, устранив ошибки, повторяющиеся со времён древнегреческого географа Птолемея. В 1563 году Меркатор составил карту Лотарингии, а в 1564 году - Британских островов (на 8 листах). В 1569 году Меркатор опубликовал «Хронологию» (Chronologia) - обзор астрономических и картографических работ. Через три года выпустил новую карту Европы на 15 листах, а в 1578 году - гравированные карты для нового издания «Географии Птолемея», затем приступил к работе над Атласом (этот термин впервые предложил Меркатор для обозначения набора карт). Первая часть Атласа с 51 картой Франции, Германии и Бельгии вышла в 1585 году, вторая с 23 картами Италии и Греции - в 1590 году и третья с 36 картами Британских островов была опубликована после смерти Меркатора его сыном Румольдом в 1595 году.

Память

• Именем Меркатора называются многие картографические компании.
• В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Меркатора кратеру на видимой стороне Луны.
• Изображен на бельгийских почтовых марках 1942 и 1962 года.

Семья

Меркатор был женат на Барбаре Шеллекен, с которой он обвенчался в 1536 году. У него было шестеро детей. Из трёх его сыновей лишь один - Румольд - пережил его. Сыновья Меркатора Румольд и Арнольд продолжили его дело (сын Бартоломей умер в возрасте 18 лет). Сыновья Арнольда Иоганн, Герард и Михаэль также стали известными картографами.

ПРОЗА - антоним стиха и поэзии, формально - обычная речь, не разделенная на выделенные соизмеримые отрезки - стихи, в плане эмоционально-смысловом - нечто приземленное, обыкновенное, заурядное. Фактически же доминирующая форма в литературе двух, а в Западной Европе - трех последних столетий.

Еще в XIX в. всю художественную литературу, прозаическую в том числе, называли поэзией. Сейчас поэзией называют только стихотворную литературу.

Древние греки считали, что поэзия пользуется особой речью, украшенной согласно правилам, которые излагает ее теория - поэтика. Стих был одним из элементов этого украшения, отличия речи поэзии от обиходной речи. Украшенной речью, но по другим правилам - не поэтики, а риторики - отличалось и ораторское искусство (русское слово “красноречие” буквально передает эту его особенность), а также историография, географические описания и философские сочинения. Античный роман как наименее “правильный” стоял ниже всего в этой иерархии, не очень принимался всерьез и не осознавался в качестве особого пласта литературы - прозы. В Средние века религиозная литература слишком отделялась от светской, собственно художественной, чтобы проза в той и в другой осознавалась как нечто единое. Средневековые развлекательные и даже назидательные произведения в прозе считались несопоставимыми с поэзией как таковой, по-прежнему стихотворной. Величайший роман эпохи Возрождения - “Гаргантюа и Пантагрюэль” Франсуа Рабле (1494-1553) - относился скорее к низовой литературе, связанной с народной смеховой культурой, чем к литературе официальной. М. Сервантес создавал своего “Дон Кихота” (1605, 1615) как пародийный роман, но реализация замысла оказалась гораздо более серьезной и значительной. Фактически это первый прозаический роман (пародируемые в нем рыцарские романы были в основном стихотворными), который был осознан как произведение высокой литературы и повлиял на расцвет западноевропейского романа более чем через столетие - в XVIII в.

В России непереводные романы появляются поздно, с 1763 г. К высокой литературе они не принадлежали, серьезный человек должен был читать оды. В пушкинскую эпоху иностранными романами XVIII в. увлекались молодые провинциальные дворянки вроде Татьяны Лариной, а отечественными - еще более невзыскательная публика. Ho сентименталист Н.М. Карамзин в 1790-е гг. уже ввел прозу в высокую литературу - в нейтральном и нерегламентирован-ном жанре повести, не входившем, как и роман, в систему признанных классицистических жанров, но и не отягощенном, как он, невыигрышными ассоциациями. Повести Карамзина стали поэзией в прозе. А.С. Пушкин даже в 1822 г. в заметке о прозе писал: “Вопрос, чья проза лучшая в нашей литературе? - Ответ: Карамзина”. Ho добавлял: “Это еще похвала не большая...” 1 сентября того же года он в письме советовал князю П.А. Вяземскому всерьез заняться прозой. “Лета клонят к прозе...” - замечал Пушкин, предвосхищая свои стихи в шестой главе “Евгения Онегина”: “Лета к суровой прозе клонят, / Лета шалунью-рифму гонят...” Автора романтических повестей А.А. Бестужева (Марлинского) в письмах 1825 г. он дважды призывает взяться за роман, как потом Н.В. Гоголя - перейти от повестей к большому произведению. И хотя сам он печатно дебютировал в прозе лишь в 1831 г., одновременно с Гоголем (“Вечера на хуторе близ Диканьки”) и, как он, анонимно - “Повестями покойного Ивана Петровича Белкина”, благодаря прежде всего им двоим в 1830-е гг. в русской литературе наступил эпохальный перелом, уже произошедший на Западе: из преимущественно стихотворной она становится преимущественно прозаической. Процесс этот завершился в начале 1840-х гг., когда появились “Герой нашего времени” (1840) Лермонтова (вынашивавшего обширные замыслы в прозе) и “Мертвые души” (1842) Гоголя. Некрасов затем “прозаизирует” и стиль стихотворной поэзии.

Стихи на сравнительно длительный период вернули свое лидерство только на рубеже XIX-XX вв. (“Серебряный век” - в отличие от “золотого” пушкинского), и то лишь в модернизме. Модернистам противостояли сильные прозаики-реалисты: М. Горький, И.А. Бунин,

А.И. Куприн, И.С. Шмелев, А.Н. Толстой и др.; со своей стороны, символисты Д.С. Мережковский, Федор Сологуб, В.Я. Брюсов, Андрей Белый кроме стихов создавали принципиально новую прозу. Правда, и в Серебряном веке (Н.С. Гумилев), и значительно позже (И.А. Бродский) некоторые поэты ставили стихи гораздо выше прозы. Однако в классике XIX-XX столетий, как русской, так и западной, больше прозаиков, чем поэтов. Стихи почти совсем вытеснены из драмы и эпоса, даже из лиро-эпоса: во второй половине XX в. единственная русская поэма классического уровня - ахматовская “Поэма без героя”, по преимуществу лирическая и начатая автором еще в 1940 г. Стихи остались главным образом для лирики, а современная лирика к концу столетия, как и на Западе, потеряла массового, даже широкого читателя, осталась для немногих любителей. Вместо теоретически четкого разделения родов литературы - эпос, лирика, драма - в языке закрепилось нечеткое, но ставшее привычным: проза, поэзия, драматургия (хотя и ныне создаются лирические миниатюры в прозе, натужные поэмы и совсем уже нелепые драмы в стихах).

Триумфальная победа прозы закономерна. Стихотворная речь откровенно условна. Уже Л.Н. Толстой считал ее совершенно искусственной, хотя и восхищался лирикой Тютчева и Фета. На небольшом пространстве интенсивного по мысли и чувству лирического произведения стихи выглядят более естественно, чем в пространных текстах. Стих обладает массой дополнительных выразительных средств по сравнению с прозой, но эти “подпорки” архаичны по своему происхождению. Во многих странах Запада и Востока современная поэзия пользуется почти исключительно верлибром (свободным стихом), не имеющим размера и рифм.

У прозы есть свои структурные преимущества. Гораздо менее способная, чем стих, воздействовать на читателя “музыкально”, она более свободна в выборе смысловых нюансов, оттенков речи, в передаче “голосов” разных людей. “Разноречие”, по М.М. Бахтину, прозе присуще в большей мере, чем стихам (см.: Речь художественная). Форма прозы аналогична другим свойствам и содержания, и формы литературы Нового времени. “В прозе - единство, кристаллизующееся из многообразия. В поэзии, напротив, - многообразие, развивающееся из ясно провозглашенного и непосредственно выраженного единства”. Ho для современного человека однозначная ясность, заявления “в лоб” в искусстве сродни банальности. Литература XIX и еще больше XX в. предпочитает как основной принцип единство сложное и динамическое, единство динамического многообразия. Это относится и к поэзии. По большому счету одна закономерность определяет единство женственности и мужественности в стихах А.А. Ахматовой, трагизма и ерничества в прозе А.П. Платонова, казалось бы, совершенно несочетаемых сюжетно-содержательных пластов - сатирического, демонического, “евангельского” и связующего их любовного - в “Мастере и Маргарите” М.А. Булгакова, романного и эпопейного в “Тихом Доне” М.А. Шолохова, нелепости и трогательности героя рассказа В.М. Шукшина “Чудик” и т.д. При этой сложности литературы проза обнаруживает свою собственную сложность по сравнению со стихами. Вот почему Ю.М. Лотман выстроил такую последовательность от простого к сложному: “разговорная речь - песня (текст + мотив) - “классическая поэзия” - художественная проза”. При развитой культуре речи “уподобление” языка литературы обиходному языку сложнее, чем ясное, прямолинейное “расподобление”, каким изначально была стихотворная речь. Так учащемуся рисовать труднее нарисовать натуру похоже, чем непохоже. Так реализм потребовал большего опыта от человечества, чем дореалистические направления в искусстве.

He следует думать, что ритмом обладает только стих. Довольно ритмична разговорная речь, как и нормальные человеческие движения, - она регулируется ритмом дыхания. Ритм - это регулярность каких-то повторений во времени. Конечно, ритм обычной прозы не столь упорядочен, как стихотворный, непостоянен и непредсказуем. Есть более ритмичная (у Тургенева) и менее ритмичная (у Достоевского, Л.Н. Толстого) проза, но никогда она не бывает совершенно никак не упорядоченной. Синтаксически выделяющиеся короткие отрезки текста не предельно разнятся между собой по длине, нередко они два и больше раз подряд ритмически одинаково начинаются или оканчиваются. Заметно ритмична фраза о девушках в начале горьковской “Старухи Изергиль”: “Их волосы, / шелковые и черные, / были распущены, / ветер, теплый и легкий, / играя ими, / звякал монетами, / вплетенными в них”. Синтагмы здесь коротки, соизмеримы. Из семи синтагм первые четыре и шестая начинаются ударными слогами, первые три и шестая же кончаются двумя безударными (“дактилические” окончания), внутри фразы одинаково - одним безударным слогом - кончаются две смежные синтагмы: “ветер, теплый и легкий” (все три слова ритмически одинаковы, состоят из двух слогов и несут ударение на первом) и “играя ими” (оба слова заканчиваются одним безударным слогом). Единственная, последняя синтагма заканчивается ударением, именно оно энергично заканчивает и всю фразу.

Писатель может и играть на ритмических контрастах. В рассказе Бунина “Господин из Сан-Франциско” четвертый абзац (“Был конец ноября...”) содержит три фразы. Первая небольшая, она заключается словами “но плыли вполне благополучно”. Следующая - огромная, на полстраницы, описывающая времяпрепровождение на знаменитой “Атлантиде”. По сути, она состоит из многих фраз, разделяемых, однако, не точкой, а в основном точкой с запятой. Они, как морские волны, нахлестывают одна на другую непрерывно. Тем самым практически уравнивается все, о чем говорится: устройство корабля, распорядок дня, занятия пассажиров, - все, живое и неживое. Заключительная часть гигантской фразы - “в семь повещали трубными сигналами о том, что составляло главнейшую цель всего этого существования, венец его...” Только тут писатель делает паузу, выражаемую отточием. И наконец последняя, заключительная фраза, короткая, но словно приравненная к предыдущей, столь информационно насыщенной: “И тут господин из Сан-Франциско спешил в свою богатую кабину - одеваться”. Такое “приравнивание” усиливает тонкую иронию насчет “венца” всего этого существования, т.е., конечно, обеда, хотя он сознательно не назван, а только подразумевается. Неслучайно потом Бунин столь подробно опишет подготовку своего героя к обеду и его одевание в гостинице на Капри: “А затем он снова стал словно к венцу готовиться...” Даже слово “венец” повторено. После гонга (аналог “трубных сигналов” на “Атлантиде”) господин идет в читальню, чтобы подождать еще не совсем готовых жену и дочь. Там с ним и случается удар, от которого он умирает. Вместо “венца” существования - несуществование. Так и ритм, и сбои ритма, и подобные ритмические смысловые “переклички” (с некоторыми оговорками можно вести речь и о ритме образности) способствуют слиянию всех элементов текста в стройное художественное целое.

Иногда, еще с конца XVIII в., а больше всего в первой трети XX в., писатели даже метризуют прозу: вносят в синтагмы такую же последовательность ударений, как в силлабо-тонических стихах, но не делят текст на стихотворные строки, границы между синтагмами остаются непредсказуемыми. Андрей Белый пытался сделать метризованную прозу чуть ли не универсальной формой, применял ее не только в романах, но и в статьях и мемуарах, чем сильно раздражал многих читателей. В современной литературе метризованная проза используется в некоторых лирических миниатюрах и как отдельные вставки в более крупных произведениях. Когда же в сплошном тексте ритмические паузы постоянны и метризованные отрезки равны по длине, в звучании такой текст неотличим от стихотворного, как “Песни” Горького о Соколе и Буревестнике.