Дочь иродиады имя. Саломея в живописи

100 р бонус за первый заказ

Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line

Узнать цену

Через все творчество Грина, начиная с первого романа «Человек внутри» (1929), проходят мотивы веры и безверия, доверия и предательства, ставится коренной вопрос о том, во имя чего стоит жить и что считать грехом. География произведений Г.Г. необыкновенно широка: три книги об Африке, романы об Индокитае и о Мексике, несколько произведений, где действие развертывается в республиках Карибского бассейна. Как и для Дж. Конрада, на книгах которого Грин вырос, для него внешняя экзотика - лишь повод для создания в романах ситуации «экзистенциального приключения» («Меня всегда тянуло в те страны, где сама политическая ситуация как бы разыгрывала карту между жизнью и смертью человека»). Грин заставлял своих персонажей искать «пути бегства» от «скуки», которую писатель понимает как бесцветную и стерильную повседневность общества, основанного на выдохшейся либеральной традиции. Движущей пружиной всех его произведений становится мотив бегства и преследования. Причем бегство не только физическое, но и психологическое – спасение от «внутреннего преследования», разлада в душе. В людях его больше всего привлекала двойственность: «Нас влечет опасное смещение вещей - честный вор, нежный убийца, суеверный атеист».

В 1938 году Г.Г. побывал в Мексике и написал книгу путевых очерков «Дороги беззакония». Художественные впечатления о Мексике, переживавшей сложные последствия революции 1910-1917 гг., нашли отражение в романе «Сила и слава» (1940). Его сюжет строится на противостоянии персонажей-антагонистов, приверженцев конкретного и абстрактного гуманизма. Это придает роману черты притчи. Один – католический священник, последний из выживших во время кровавых антирелигиозных гонений в штате Табаско. Другой – молодой лейтенант, принципиальный противник церкви, охотящийся за ее служителями, как за вредоносными насекомыми. Священник вовсе не похож на положительного героя. Сами прихожане прозвали его «пьющий падре». (Настоящее имя его мы так и не узнаем, как, впрочем, и имя лейтенанта, что говорит об обобщенности образов). Он не соблюдает посты, нарушает бльшинство заповедей, у него есть внебрачная дочь Бригитта. Но именно этот, с ортодоксальной точки зрения, грешник, сам себя считающий никчемным и недостойным, рискуя жизнью, продолжает исполнять свой долг священника. Ему и в голову не приходит отказать людям в духовной помощи – ведь он единственный священник в штате. «Пьющему падре», затравленному, загнанному, открывается истина, которой придерживался и сам писатель: «Иногда ему кажется, что грехи простительные – нетерпение, мелкая ложь, гордыня, упущенные возможности творить добро – отрешают от благодати скорее, чем самые тяжкие грехи. Тогда, пребывая в своей чистоте, он никого не любил, а теперь, погрязший в грехе, понял, что…» Фраза оборвана, но смысл очевиден. Герой, считающий, что во всех его бедах повинна его собственная гордыня, вступает в спор с ортодоксальными представлениями об угодной Богу праведности и благочестии, отстаивая в качестве наивысшей нравственной ценности любовь к человеку, сострадание к его бедам. Именно в этом снисхождении, в способности пойти на муки во имя человека, подчеркнуто несовершенного, даже порочного, проявляются в понимании священника, подлинная сила и слава Бога – эти заключительные слова молитвы «Отче наш» не случайно выбраны для названия романа. «Легко отдать жизнь доброе, за прекрасное… но нужно быть Богом, чтобы умереть за равнодушных и безнравственных»; «Господь прощает малодушие и страсти, обуревающие человека, но можно ли простить благочестие, которое всего лишь привычка?» При этом «Пьющий падре» вовсе не ищет подвига, не жаждет мученического венца. Он прячется в лесах и болотах, пытается перейти границу, делает все, чтобы спастись от преследующей его полиции. При этом дважды – в само начале романа и в самом его конце – отказывается от спасения, которое уже так близко, потому что не способен

бросить человека в беде, отказать умирающему в просьбе о последней исповеди. Концепция героического деяния здесь очевидно перекликается с толстовской. Без громких слов и красивых поз человек неукоснительно исполняет свой долг во имя конкретных людей, сознавая свою ответственность за другого как важнейший нравственный императив.

Антагонист священника, лейтенант, вовсе не отрицательный персонаж, хотя именно из-за него погибает главный герой. Лейтенант – честный, сложный и трагичный персонаж. Он одержим (ненавистной Грину) идеей активного вмешательства в чужие жизни. Всеми его поступками движет «величие идеи» - без следа стереть прошлое с лица земли, построить новую, лучшую жизнь. Цели благородные, средства достижения сомнительные. Им движет не любовь к конкретному человеку, а абстрактная мечта осчастливить всех: «Я хочу отдать людям свое сердце». «Не выпуская из рук револьвера», - замечает священник. Он их тех, кто насильно тащит человечество к счастью – такому, каким оно ему представляется. Именно он придумывает способ поймать священника: брать в каждой деревне заложника и, если крестьяне не выдадут «пьющего падре», расстреливать их, тех самых людей, которых он хочет осчастливить.

В романе «Сила и слава» анализ политической ситуации в стране отсутствует. Реальные факты мексиканкой действительности, разрушение храмов, превращение их в конюшни и казармы, писатель использует для создания обобщенного образа мира насилия, подавляющего человека, обрекающего его на бесконечные страдания или отупляющую бездуховность. Этим же целям подчинено и изображение природы: нестерпимая жара, изнуряющие дожди, крысы, стервятники. Угнетающая эмоциональная нагрузка усиливается красноречивыми метафорами, призванными усугубить атмосферу жестокости: жуки «взрываются», «детонируют», пальмовые листья напоминают «сабли», жара присутствует в комнате, как «враг».

«Сила и слава» был принят церковью в штыки, запрещено, но при этом был любимым романом Пары Римского Павла VI.

Во всем творчестве Г.Г. больше всего отвечает жанровым признакам романа-трагедии книга «Суть дела» (1948). Задумана была во время войны, когда Г. служил офицером разведки в Западной Африке, и своего главного героя Скоби он селит в тот самый дом, где жил сам. Роман проникнут своеобразным чувством к Африке, исключающим ее идеализацию и отвечающим грустно-скептическому взгляду Г. на человеческую природу (в девственной Африке она еще «не успела замаскироваться»). Сам автор относился к роману сдержанно, хотя публикой он был принят на «ура»: его раздражали «унылые дебаты в католических журналах о том, получит Скоби прощение или будет проклят».

По свидетельству самого Г.Г., в романе он стремился противопоставить подлинное сострадание, основанное на любви, снисходительной жалости, которая «может быть выражением почти нечеловеческой гордости». Эта гордость и приводит героя к попытке «спасти от себя даже Бога».

Грин как художник не приемлет больших эпических произведений о современном обществе, неодобрительно отзывается о «семейных сагах». Длинные романы, охватывающие большой период жизни нескольких поколений, представляющие многих персонажей, кажутся ему скучными. Почти весь текст романа состоит из диалогов, перемежающихся ремарками и небольшими описаниями. Основной смысл и содержание любой главы раскрываются именно в диалоге. Необыкновенно живой, острый диалог передает столкновения разных убеждений, взглядов на жизнь. Реплики

отточенные, меткие, афористические. В диалогической форме раскрываются характеры героев, особенности их мышления, здесь ощущается движение чувств персонажей, иронический подтекст. Даже когда главный герой Скоби один, он слышит другой голос и спорит с ним. Часто диалог в этом романе похож на интервью, на допрос или на ритуал исповеди.

Как и во всех произведениях Г. конфликт в романе двуплановый – внешний и внутренний. Первый план – внешнее преследование героя, в данном случае морально-психологическое: атмосфера духовной несвободы, недоброжелательство, угрозы (Скоби – неподкупный полицейский, ему все время не хватает денег, чтобы отправить жену Луизу в Южную Африку, куда она так хочет уехать, он вынужден занять у предпринимателя Юсефа, который потом начнет его шантажировать). Второй план – разлад в душе героя, полицейского и католика, постоянно осознающего ограниченность и узость, отвлеченность и абстрактность служебных инструкций, религиозных догм по сравнению со сложностью и многоликостью мира, конкретными человеческими бедами, на которые отзывается его чуткое сердце. Как и в «Силе и славе», критерием подлинной нравственности для героя является не соблюдение ортодоксальных норм, а нарушение их во имя внутренней человечности и способности пойти на жертву ради ближнего. Недаром автор устами отца Ранка утверждает в конце романа, что именно погубивший свою душу Скоби (окончательно запутавшись, разрываясь между любимой женой и возлюбленной, Скоби отравился снотворным) по-настоящему любил Бога. Но этот светлый заключительный аккорд не снимает в целом глубоко трагичного звучания романа, который, хотя картины насилия в нем не столь очевидны, все же оставляет ощущение безысходности, возникающие от того, что Скоби, желая всем сердцем творить добро, творит зло (гибель преданного слуги Али, которого Скоби подозревает в доносительстве), поступается своей совестью, став игрушкой в руках Юсефа, с каждым днем все больше запутывается во лжи. И чем благороднее его поступки (письмо к Элен, в котором он заявляет, что любит ее больше Бога), тем более страшной оказывается расплата за них. В чем же причина такого порядка вещей? Если в «Силе и славе» очевиден упрек политическому режиму, превращающему людей в скотов, то «Суть дела» лишен отчетливых социально-политических характеристик. Автор лишь мимоходом касается проблем, связанных с фашизмом, войной или колониальной политикой Англии. Причину всех бед он видит в изначальной дисгармонии жизни, где благополучными могут быть лишь эгоистичные, духовно слепые люди, где никто не может до конца понять другого и устроить свое счастье. «Я страдаю – следовательно я существую» - именно так можно выразить главный закон, по которому живут все жители Гринландии (так критики назвали мир, в котором существуют герои всех романов Грэма Грина). Но судьба Скоби – и в этом пафос романа - говорит и том, что чуткое к несовершенству мира сердце никогда не примирится с этим несовершенством, о том, что мощный импульс сопереживания будет всегда побуждать благородную личность к действию, к принятию ответственности.

И, жен. и СОЛОМЕЯ, и. Редк.; стар. Саломия, и.Производные: Саломейка; Самейка; Мея.Происхождение: (От др. евр. salom мир.)Именины: 16 авг. Словарь личных имён. Саломея См. Соломея. День Ангела. Справ … Словарь личных имен

САЛОМЕЯ - (франц. Salome) героиня драмы О. Уайльда «Саломея» (1893). Пьеса была написана по французски и позднее переведена на английский язык лордом А.Дугласом. Уайльд использует в драме библейский сюжет, рассказывающий о гибели Иоанна Крестителя.… … Литературные герои

САЛОМЕЯ - «САЛОМЕЯ», Россия, 1992, цв., 75 мин. Телеспектакль. По произведениям В.Набокова, О.Уайльда. Танцевальные мистерии в постановке А. Сигаловой. В ролях: Анна Политковская, Анна Терехова (см. ТЕРЕХОВА Анна Саввовна), Андрей Сергиевский, Иван… … Энциклопедия кино

саломея - сущ., кол во синонимов: 1 имя (1104) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 … Словарь синонимов

САЛОМЕЯ - 1. (библ.; дочь Иродиады, попросившая у Ирода Антипы в награду за танец голову Иоанна Крестителя) В тени дворцовой галлереи, Чуть озаренная луной, Таясь, проходит Саломея С моей кровавой головой. АБ909 (III,102.2); А ты во мглу веков глядись В… … Собственное имя в русской поэзии XX века: словарь личных имён

Саломея - (Salomea) св., королева Галиции и Венгрии, дочь Лешка Белого, князя краковского и сандомирского, сестра Болеслава Стыдливого, жена Коломана, короля венгерского. После смерти мужа С. вернулась на родину и в Завистове основала монастырь св. Клары,… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Саломея - дочь Филиппа, сына Ирода Великого и Иродиады. Воспитывалась в Риме, где вела образ жизни авлетриды. Прибыв по приглашению матери в крепость Махерон, танцевала на дне рождения своего отчима Ирода Антипы. Сладострастный танец С. произвел столь… … Сексологическая энциклопедия

Саломея - Салом ея … Русский орфографический словарь

Саломея - русск. женское имя … Словарь личных имён и отчеств

Саломея - іменник жіночого роду, істота … Орфографічний словник української мови

Книги

• Саломея , Оскар Уайльд. Оскар Уайльд (1854 - 1900), рано познавший опьяняющий вкус славы, был неудержим в своих страстях. Кумир женщин и объект привязанности мужчин, Уайльд жадно пил из чаши наслаждений, окруженный… Купить за 710 руб
• Саломея Нерис. Стихотворения и поэмы , Саломея Нерис. В сборник Саломеи Нерис вошли стихотворения и поэмы 1940-1945 г., стихотворения 1927-1939, поэмы-сказки (ПОДАРКИ ЛАУМЕ, СИРОТКА, ЭГЛЕ, КОРОЛЕВА УЖЕЙ)…

Дочь царя Ирода Саломея причастна к убийству Иоанна Крестителя. Человек, утверждающий подобное, скорее всего связан с деятелями культуру, нежели священнослужителями. Расхожий сюжет, многократно растиражированный в искусстве, когда красавица за свой танец требует головы Иоанны Предтечи, превратил ее в роковую женщину.

Сюжет об участии Саломеи или Саломии в гибели Иоанна Крестителя — расхожий сюжет западно-европейского искусства нескольких столетий. Тициан и Пикассо, Гейне и Уайльд, художники и скульпторы, поэты и драматурги увековечили образ этой femme fatale . В православной иконописной традиции сюжет известен под названием "Усекновение главы Святого Иоанна Предтечи".

Напомним этот известный сюжет. Саломея танцевала перед Иродом во время празднования его дня рождения. Танец юной девушки настолько понравился Ироду, что он пообещал ей все, что она пожелает, вплоть до половины своего царства! По наущению своей матери Иродиады Саломея попросила у Ирода голову Иоанна Крестителя. Ирод приказал обезглавить Иоанна Предтечу и принести его голову на блюде.

На страницах Святого Писания нет упоминания ее имени в связи со смертью Иоанна. Ни в Евангелии от Марка, ни в Евангелии от Матфея имя девушки не называется. "И когда праздновали день рождения Ирода, дочь его танцевала перед гостями…". Но имя ее не названо. Только у историка Иосифа Флавия, на страницах его "Иудейских древностей" встречается это имя.

Французский историк и писатель, эзотерик и оккультист Робер Амбелен в книге "Иисус, или смертельная тайна тамплиеров" предлагает свою версию того, почему Саломея не могла быть на том зловещем пиру. Ирод Великий умер в 5 году до н. э. После его смерти, старший сын, Архелай, отплыл в Рим, чтобы император Август утвердил его на троне Иудеи. Брат его, Ирод Антипа, возвращаясь из Рима, склонил Иродиаду, жену своего брата Ирода Филиппа, к сожительству с собой. В "Иудейских древностях" Иосиф Флавий сообщил, что Иродиада согласилась на это вскоре после рождения дочери Саломеи.

"Следовательно, — пишет Амбелен, — означенная Саломея уже появилась на свет в 5 году до н. э., и к тому времени ей было около года. Смерть Крестителя имела место в 32 году нашей эры, значит, к тому времени Саломее было (5 + 32) не менее тридцати семи лет".

Согласно все тому же Иосифу Флавию первый раз Саломея вышла замуж за своего двоюродного брата Филиппа, сына Ирода Антиппы, который одновременно был ее родным дядей и вследствие брака с Иродиадой) отчимом. После смерти Филиппа Антиппы, не оставив потомства от брака с Саломеей, она вторично вышла замуж за Аристобула, брата Агриппы. В этом браке она родила троих сыновей: Ирода, Агриппу и Аристобула. Сохранились монеты с ее изображением, датируемые 56-57 гг. На аверсе изображение Аристобула, на реверсе — Саломеи.

В своем дворце в Тивериаде Ирод Антипа устраивает большой пир. Допустим, Саломея восседает за столом, где собрались высшие сановники Иудеи, вместе со своим вторым супругом — Аристобулом. Историк Р. Амбелен задается вопросом: "Насколько правдоподобно, чтобы идумейский тетрарх попросил Саломею, мать семьи, танцевать перед своим супругом?"

И сам отвечает: "На Востоке в те времена не танцевали, как внаше время в европейских дансингах, "в своем кругу" и "для своего удовольствия". Существовали танцовщицы, для которых это было ремеслом, и ремеслом весьма презренным. И попросить у своей падчерицы, которая в то же время была его племянницей, начать выделывать соблазнительные антраша на глазах супруга и перед всем двором было вещью немыслимой: это значило бы нанести тяжкое оскорбление обоим. Тем более речь идет о женщине 37 лет, которая, как бывает на Востоке и с учетом эпохи, скорее всего, преждевременно расплылась".

Сомнительно, чтобы тетрарх предложил Саломеи награду в размере, как пишет евангелист Марк, вплоть до половины своего царства? Не станет лучше, если попытаться заменить Саломею Иродиадой, которой в то время было пятьдесят лет.

Представляется, что не обделенные талантом писатели Марк и Матфей решили представить казнь Иоанна Крестителя не как рядового политического заключенного, а как жертвы любовной интриги. И в этом качестве сюжет упал на благодатную почву искусства и запомнился многим поколениям. Противопоставление танца и смерти оказалось олицетворением и древних мифов и исторических анекдотов. Страсть и преступление фигурировали в самой Библии: Самсон и Далила, но особенно Юдифь с головой Олоферна. В реальной истории достаточно вспомнить имена шотландской королевы Марии Стюарт или шпионку Мату Хари.

Следуя логике Робера Амбелена, Ирод Антипа заключил Иоанна Крестителя в Махеронте, в пустыне Моав, чтобы лишить его всякого влияния на еврейский народ. Год спустя он повелел обезглавить его в той же крепости Махеронт, когда восстание зелотов стало приобретать опасный размах. К личности члена Французской Академии и Всемирной Ассоциации франкоязычных писателей, мартинисту Амбелену и его книге можно относиться как к беллетристике, а не как к научному труду, но трудно не согласиться с выводом, сделанным им по поводу Саломеи и ее участия в гибели Крестителя.

"Это была лишь простая и жестокая мера предосторожности, но ни Иродиада, ни Саломея тут ни при чем. Это и объясняет, почему отцы церкви ничего не знали о пресловутом "танце Саломеи", эпизоде, который следует отнести к сфере легенд", — заключает Амбелен.