Глубинные истоки славянской истории и культуры. Л.Н

Глава пятая. Истоки славянской культуры.

Приступая к сквозному обзору того или иного тематического раздела истории славянства на протяжении нескольких тысячелетий, каждый исследователь должен изложить свою точку зрения на происхождение и исторические судьбы славян, очертить хронологические и территориальные рамки этих процессов в своем понимании. Проще всего было бы сослаться на работы тех или иных исследователей, взгляды которых представляются приемлемыми, но, к сожалению, в вопросах славянского этногенеза существует значительная разноголосица, и полностью согласиться с тем или иным автором безоговорочно не представляется возможным. Можно лишь взять наиболее обоснованные, солидно аргументированные элементы как материал для дальнейших размышлений. В связи с отсутствием единого всепримиряющего взгляда на эту сложную проблему и при различии подходов к ней каждая новая работа поневоле будет субъективной; это в равной мере относится и к данной книге.

После длительных споров о формах и причинах образования народов сейчас стало ясно, что этот процесс протекал неоднозначно: необходимо учитывать расселение какой-то группы, связанное с естественным размножением, из одного, сравнительно небольшого центра; необходимо учитывать переселения и колонизацию. Все эти виды расширения в ряде случаев связаны с вопросами субстрата и ассимиляции; последняя может быть в двух вариантах: пришельцы растворяются в туземной среде или же подчиняют её себе, уподобляют себе.

Одновременно с этим параллельно расширению может идти процесс культурной интеграции племен. Сближающиеся племена могут быть близкородственны, могут быть отдаленнородственны (это по-разному сказывается на выработке культурного единства), а могут оказаться и совершенно чуждыми своим соседям.

В процессе интеграции на стадии высшего развития первобытности большую роль играет завоевание или временное подчинение, выдвижение на короткий срок племени-гегемона, имя которого может быть незаконно распространено на подчиненные племена и тем самым превратно понято географами из цивилизованных стран.

С разными народностями, а в особенности с занимавшими обширное пространство, нередко происходило расщепление их единства (временное или окончательное) благодаря вовлечению их в разные сферы влияния, появлению двух или нескольких культурных областей вне самой народности, по-разному влиявших на неё. В результате это создавало видимость распада или даже исчезновения народности.

Исторический процесс таков, что все перечисленные явления могли происходить одновременно, и притом с разной интенсивностью, в разных районах, заселенных единой народностью, что чрезвычайно запутывало этногенетическую картину.

Вывод из сказанного таков: процесс формирования народности настолько сложен и многообразен, что ожидать полной определенности, точности этнических границ, четкости этнических признаков, разумеется, нельзя.

Весьма условны и так называемые этнические признаки. Язык того или иного народа, наиболее явный этнический признак, может быть средством общения и других народов; нередко образуется длительное двуязычие (особенно при чересполосном поселении народов), тянущееся веками. Иногда язык прадедов забывается, а этническое самосознание остается.

Антропология, исследующая многообразие физических типов человека, показала, что полного совпадения с лингвистическими ареалами нет, что язык и физический тип могут совпадать, но могут и не совпадать.

Антропологи на своих картах показали ту сложность реального исторического процесса, ту перепутанность и переплетенность племен и народов, которые были результатом расселения, колонизации, интеграции, ассимиляции и т. п. В вопросах небольшого географического диапазона антропология может дать очень точные и важные для науки ответы, но в вопросе о происхождении славян выводы антропологов вторичны: если историки или лингвисты предполагают, что на какой-то территории в определенное время проживали славяне, то антропологи могут указать преобладающий физический тип здесь, его сходство или различие с соседними и второстепенные типы, наличествующие здесь же.

При увеличении палеоантропологического хорошо датированного материала в дальнейшем антропология, вероятно, распутает многие сложные узлы славянского этногенеза, но здесь всегда будет серьезным препятствием многовековой обычай кремации, оставивший невосполнимые белые пятна на палеоантропологических картах.

Надежным, но не безусловным источником является история материальной культуры, и в первую очередь археология. Главным преимуществом этой науки является оперирование конкретным материалом, реальными остатками древней жизни. Особенно важна точная датированность вещей и сопоставимость по хронологическим осям – по горизонтали для одновременно существующих культур и по вертикали для культур более ранних и более поздних.

Однако памятники материальной культуры (включая сюда археологию и этнографию) таят в себе некоторые опасности: на одном языке могут говорить люди с разной системой хозяйства и разным бытом; вместе с тем единая этнографическая материальная культура может покрывать собою народности, принадлежащие к самым чуждым друг другу языковым группам. Поясню это примером. Эстонцы и латыши за время тысячелетнего соседства выработали давно очень сходную культуру; сходство проявляется в ряде признаков уже со средних веков, а между тем одни принадлежат к финно-угорской языковой семье (эстонцы), а другие – к индоевропейской (латыши). Трудно зрительно воспринять единство населения рязанских деревень XIX в., с их есенинскими соломенными крышами, тесными (в прошлом курными) избами и бедным земледельческим бытом, с богатыми усадьбами донских казаков, построенными в совершенно иной технике, усадьбами, полными скота, оружия и одежды кавказского типа. А между тем и рязанцы и донцы не только русские люди, но и люди, говорящие на одном южновеликорусском наречии, более того – на одном варианте диалекта.

В обрядах, обычаях и песнях тех и других очень много общего.

Но если посмотреть на донцов и рязанцев XVIII – XIX вв. глазами будущего археолога, то можно безошибочно предсказать, что он убежденно отнесет их к разным культурам. Наше преимущество в том, что мы знаем язык, обычаи, песни как рязанских крестьян, так и донских станичников и можем установить этническое тождество. Более того, благодаря письменным источникам мы знаем, когда и почему одни обособились от других: ещё в конце XV в. Иван III запрещал рязанской княгине Аграфене отпускать людей на Дон; значит, уже тогда начался отток рязанцев на юг, уже пятьсот лет назад начало формироваться донское казачество. При суммировании археологических данных мы в большинстве случаев лишены таких возможностей контроля наших, кажущихся нам точными, выводов.

Углубление в безмолвную археологическую древность в поисках корней позднейшего славянства не безнадежно, как может показаться из приведенных выше примеров, так как археологическое единство («археологическая культура») в большинстве случаев, по всей вероятности, отражает этническую близость, но помнить об исключениях (частота которых нам неизвестна) мы должны. Совершенно естественно, что для такого углубления необходимо использование всех наук, невзирая на условность и неполноту некоторых данных.

Применительно к древним славянам нам прежде всего хотелось бы знать, где находилась так называемая прародина славян.

Прародину не следует понимать как исконную область обитания единого народа с единым языком. Прародина – это условная, с сильно размытыми рубежами территория, на которой происходил необычайно запутанный и трудноопределимый этногенический процесс. Сложность этногенического процесса состоит в том, что он не всегда был одинаково направлен: то сближались между собой постепенно и неприметно близкородственные племена, то поглощались и ассимилировались соседние неродственные племена, то в результате покорения одних племен другими или вторжения завоевателей процесс поглощения ускорялся, то вдруг появлялись разные исторические центры тяготения, родственные по языку племена как бы расщеплялись, и разные части прежнего общего массива оказывались втянутыми в другие, соседние этногенические процессы. Дело усложнялось с переходом первобытности на высшую, предгосударственную ступень, когда образовывались союзы племен (что; делалось не всегда по принципу их родственности), вырабатывался какой-то язык общения разнородных частей союза. Возникновение государственности обычно завершает этногенический процесс, расширяя его рамки, вводя общий государственный язык, закрепляя его письменностью и сглаживая локальные различия.

Исходя из этой, далеко не полной, картины хода этногенического процесса, немыслимо искать для его начальной поры какую-либо географическую определенность и жесткость этнических границ.

Историография вопроса о прародине славян очень обширна, излагать её здесь подробно не имеет смысла.

Одних историко-лингвистических материалов, на которые опирались ученые XIX в., было недостаточно для решения проблемы этногенеза. Значительно более устойчивые данные были получены при сочетании лингвистических материалов с антропологическими и археологическими. Первым таким серьезным обобщением был труд Л. Г. Нидерле . Прародина, по Нидерле (применительно к первым векам н.э.), выглядела так: на западе она охватывала верхнюю и среднюю Вислу, на севере граница шла по Припяти, на северо-востоке и востоке прародина включала в себя низовья Березины, Ипути, Десны и по Днепру доходила до устья Сулы. Южный рубеж славянского мира шел от Днепра и Роси на запад по верховьям Южного Буга, Днестра, Прута и Сана.

В последующее время выявились две тенденции: одни ученые видели прародину славян предпочтительно в восточной половине того пространства, которое очертил Нидерле (на восток от Западного Буга или от Вислы), в то время как другие исследователи предпочитали его западную половину – на запад от Буга и Вислы до Одера, т. е. на территории современной Польши . Степень убедительности аргументов висло-днепровской и висло-одерской гипотез примерно одинакова: и там и здесь есть свои основания. Отсюда возникала мысль о возможности сближения, точнее, объединения обеих гипотез с тем, что прародиной славян можно считать все пространство от Днепра до Одера.

Хронологически это обычно приурочивалось к рубежу нашей эры, к тому времени, когда появляются первые письменные сведения о венедах, предках славян. Археологически это совпадало с областью двух сходных культур – зарубинецкой и пшеворской. Изыскания лингвистов показали, что обособление праславян от общего индоевропейского массива произошло значительно раньше, во II тысячелетии до н. э., в бронзовом веке. Археологи начали примерять те или иные культуры бронзового века к предполагаемой прародине. Любопытный конфуз произошел со сторонниками западной, висло-одерской гипотезы, которую польские археологи называли «автохтонной».

Польский ученый Стефан Носек обратил внимание на так называемую тшинецкую культуру бронзового века (примерно XV – XII вв. до н. э.), которая по времени очень хорошо соответствовала новым данным лингвистов о времени отпочкования славян. Ареал этой культуры, определенный по довоенным раскопкам польских археологов, совпадал с польской государственной территорией и тем самым как бы подтверждал местное, автохтонное происхождение всего славянства.

Носек даже написал в 1948 г. статью под таким торжествующим заголовком: «Триумф автохтонистов» . Однако тшинецкая культура сильно подвела автохтонистов, в том числе и самого Носека: каждое новое археологическое исследование расширяло ареал этой культуры в восточном направлении. Памятники тшинецкой культуры благодаря исследованиям Александра Гардавского и С. С. Березанской выявились далеко на востоке – не только за Бугом, но даже и восточнее Днепра.

Другими словами, тшинецкая культура в её современном виде подтвердила взгляды не польских автохтонистов, а взгляды Нидерле, но с поправкой на полторы тысячи лет в глубь веков.

Владимир Георгиев, исходя из языковых данных, определяет такие этапы древнейшей истории и предыстории славянства: в III тысячелетии до н. э. – этап балто-славянской общности (это положение нередко оспаривается); рубеж III – II тысячелетий – переходный период. Вторым переходным периодом является начало I тысячелетия н. э. Таким образом, почти все II тысячелетие до н. э., т. е. бронзовый век и начало железного, Георгиев отводит формированию и развитию праславян . Б. В. Горнунг ещё более определенно говорит об обособлении праславян в середине II тысячелетия до н. э. и прямо связывает праславян с тшинецкой и комаровской (более развитой вариант тшинецкой) культурами .

Обширная область тшинецкой культуры в её окончательном виде снова возродила представление о славянском массиве от Днепра до Одера в полном согласии с новейшими лингвистическими данными о времени выделения славян.

Польский археолог Витольд Гензель полностью принял новые открытия и на них построил свою карту расселения праславян и их соседей в конце II и начале I тысячелетия до н. э. Тем не менее старая автохто-нистская гипотеза все ещё находит защиту, но на этот раз не у польских, а у советских исследователей. Я имею в виду книгу В. В. Седова .

Своим неоспоримым преимуществом В. В. Седов считает последовательное и строгое применение ретроспективного метода, который действительно производит впечатление вполне объективной научности: исследователь при своем движении в глубь веков исходит от хорошо известного позднего к полуизвестному раннему и, наконец, переходит к самому древнему, мало или совсем неизвестному. В принципе этст метод бесспорен, и им необходимо пользоваться при любом историческом исследовании. Но в археологии он часто базируется на двух допущениях: во-первых, предполагается, что у каждого народа есть в археологическом материале свои устойчивые этнические признаки, опознаваемые на протяжении многих столетий, так сказать, свой «этнический мундир», а во-вторых, признаются (априорно) плавность и непрерывность эволюции, обеспечивающие опознание этого мундира .

В. В. Седов настаивает на выявлении «генетической преемственности». Слово «генетическая» в применении к глиняной посуде, топорам и погребальным сооружениям не может, разумеется, пониматься в прямом смысле. Лучше было бы ввести понятие «прототип», исключив родственные связи горшков и застежек. На серьезные методические раздумья наводит тезис исследователя о том, что «если полной преемственности (генетической. – Б. Р.) не обнаруживается, то неизбежен вывод о смене одного этноса другим или о наслоении одной этноязыковой единицы на другую» .

Такая постановка вопроса заставляет нас исключить из процесса исследования два существенных фактора в жизни первобытных племен: во-первых, влияние одной группы племен на другую или высокой цивилизации на варваров, а во-вторых, возможность внутреннего скачка, связанного с изменением хозяйственной формы, появлением новой социальной структуры или с изменившейся внешнеполитической обстановкой. Археология – вполне историческая наука, и она повествует нам не только о спокойной, ничем не прерываемой эволюции, но и о резких изменениях, внезапном упадке той или иной культуры (не означающем, впрочем, того, что весь народ вымер) или, наоборот, о быстром рождении новых хозяйственных и бытовых форм, что хорошо отражается в археологическом материале и производит впечатление смены культур, смены этноса.

Переход к пастушеству в начале бронзового века привел к рождению новых форм материальной культуры (посуда, боевые топоры) и к сильному перемешиванию медленно расселявшихся племен.

Завоевание Дакии римлянами во II в. н. э., приведшее к полной смене дакийских наречий латинским языком, оказало сильное влияние на те народы, которые в результате этого завоевания оказались на несколько столетий непосредственными соседями Римской империи, – на славян Поднепровья и готов Причерноморья. Славянская культура стала развиваться в совершенно новых, исключительно благоприятных условиях, когда римские легионеры в славянские земли не заходили, а римские города охотно закупали славянский хлеб. Свидетельством небывалого благосостояния в эти «трояновы века» являются сотни кладов римских серебряных монет и наличие большого количества импортных предметов роскоши в приднепровской лесостепи.

Поэтому черняховская археологическая культура II – IV вв. н. э., порождение новой благоприятной ситуации, несравненно выше по общему уровню, по богатству форм, чем предшествовавшая ей зарубинецкая, историческое бытие которой протекало в значительно менее хороших условиях сарматского натиска. Между тем во всей работе В. В. Седова, в том числе и в специальном разделе «Черняховская культура» (с. 78 – 100), нет ни одного слова о воздействии римской цивилизации на жизнь и быт населения Восточной Европы, ни разу не упомянуты готы (см. указатель, с. 148), которым, по всей вероятности, принадлежала молдавско-приморская зона черняховской культуры. Применяемый таким образом метод «генетической» преемственности едва ли продуктивен.

Моя концепция или, точнее, контурная схема концепции опубликована дважды: в докладе на Международном съезде славистов и в исследовании о географии Геродотовой Скифии , предпринятом специально для этой книги о язычестве, чтобы точнее представлять себе границы дозволенного в использовании тех или иных древних материалов.

Основа концепции элементарно проста: существуют три добротные, тщательно составленные разными исследователями археологические карты, имеющие, по мнению ряда ученых, то или иное отношение к славянскому этногенезу. Это – в хронологическом порядке – карты тшинецко-комаровской культуры XV – XII вв. до н. э., раннепшеворской и за-рубинецкой культур (II в. до н. э. – II в. н. э.) и карта славянской культуры VI – VII вв. н. э. типа Прага-Корчак .

В литературе отражено много споров по поводу отдельных элементов этих карт: одни авторы, например, убежденно (но не убедительно) отрицают славянскую принадлежность пшеворской культуры, но признают славянство зарубинецкой; другие, наоборот, защищают славянство пшеворской, но отрицают славянство зарубинецкой и т. д.

Эти признания и отрицания прямо связаны с тем, какую из двух взаимоисключающих теорий исповедует тот или иной исследователь – висло-днепровскую или висло-одерскую. В ряде вопросов положение становилось настолько запутанным, что начинало казаться безвыходным; авторитет противостоял авторитету. Но при всей оживленности споров не было сделано одного – три карты не были сопоставлены друг с другом.

Произведем же наложение всех трёх карт одна на другую. Здесь уместно начать действовать ретроспективно (см. рис. 54-56).

Первой картой должна стать карта славянской археологической культуры VI – VII вв., в значительной мере совпадающая с картой, воссоздающей ретроспективно исторические сведения летописца Нестора о расселении славян в Европе. Наложение этой карты на карту пшеворско-аарубинецкой культуры (т. е. того времени, когда о венедах писали Плиний, Тацит и Птолемей) показывает полное их совпадение, за исключением отдельных языков на карте VI – VII вв. Наложив на эти две карты славянства карту тшинецко-комаровской культуры, синхронной отделению славян от других индоевропейцев, мы увидим поразительное совпадение всех трёх карт; особенно полно совпадение пшеворско-зарубинец-кой с тшинецко-комаровской.

Таким образом, мы можем признать область тшинецко-комаровской культуры первичным местом объединения и формирования впервые отпочковавшихся праславян, оставшихся на этом пространстве после того, как затихло грандиозное расселение индоевропейцев-«шнуровиков». Эта область может быть обозначена несколько туманным словом «прародина» .

Тождество трёх карт, конечные хронологические точки которых отстоят друг от друга более чем на две тысячи лет, – важная путеводная нить в поисках того конкретного географического плацдарма, на котором развивалась история славянства.

Однако, прежде чем довериться этим картам, мы должны выяснить, не являются ли они отражением каких-то мимолетных явлений, кратковременной случайностью.

Рассмотрим длительность исторической жизни каждой из культур, отраженных тремя картами: Тшинецко-комаровская – Около 400 лет Пшеворско-зарубинецкая – ~ 400 лет Культура Прага-Корчак – ~ 200 лет В итоге мы получаем около тысячи лет, когда ареал некоей этнической общности, отраженный на этих картах, был исторической реальностью. С этим мы поневоле должны считаться и сообразовывать с этой реальностью наши разыскания в области славянского этногенеза.

Второй составной частью моей концепции является выяснение причин прерывистости процесса единообразного развития археологических культур. Ведь между периодами единства, отраженными на картах, существуют интервалы, и один из них весьма значителен.

Что касается второго (в хронологическом порядке) интервала между зарубинецкой культурой и корчаковской, то он невелик, и причина его указана выше: резко начавшееся в последние годы царствования императора Траяна (107 – 117) оживление связей славян с Римом, воздействие Рима, сказавшееся сразу на количестве монет этого императора в восточноевропейских кладах-сокровищах и на облике лесостепной зоны восточнославянской культуры в дальнейшем.

Первый интервал между тшинецкой культурой и зарубинецко-пше-ворской очень длителен и наполнен большим количеством событий как внутри славянского мира, так и вне его.

Собственно говоря, это обилие перемен и событий и было причиной исчезновения первоначального монотонного единства только что оформившихся славянских племен бронзового века.

Открытие железа, переход одних племен к пашенному земледелию, а других (не славянских) к кочевой форме скотоводства, кристаллизация племенной знати и военных дружин, завоевательные войны, значительное развитие торговли, общение со средиземноморской цивилизацией – вот неполный перечень того, что резко сказалось на темпе и на прогрессирующей неравномерности исторического развития.

Степень развития праславянских племен тшинецко-комаровского времени, отдаленных от тогдашних южных культурных центров, мало связанных с межплеменным обменом и находившихся по существу почти на уровне каменного века (каменные топоры и тесла, каменные серпы и наконечники стрел, каменные скребки для шкур), объясняет нам как стремление праславян воспринять более высокую культуру южных и западных соседей, так и слабую сопротивляемость их натиску этих соседей, лучше оснащенных и лучше организованных социально.

В силу этих причин западная половлна праславянского мира оказалась вовлеченной в сложный процесс формирования лужицкой культуры (XIII – V вв. до н. э.), закваска которой была, по всей видимости, кельто-иллирийской. Лужицкий круг охватил западную половину тшинецкой культуры, соединив её с землями по Эльбе, балтийским Поморьем и горными областями на юге, вплоть до излучины Дуная. Вот это-то поглощение половины праславянского массива качественно новой, несравненно более высокой лужицкой культурой и было одной из причин утраты первоначального и первобытного единства праславян.

Лужицкое единство ученые нередко называют венетским (венедским), по имени древней группы племен, некогда широко расселявшихся по Центральной Европе. Вхождение западной части праславян в это временное единство и их значение внутри лужицкого единства явствуют из того, что в раннем средневековье венетов считали предками славян и отождествляли их с теми славянами, которые остались на своем месте, не принимая участия в миграционных потоках на юг.

В восточной половине славянского мира развитие шло более спокойно и некоторое время без внешнего воздействия, так сильно повлиявшего на западных сородичей. Этот период особенно интересен для нас. Темп исторического развития ускорился и здесь: железо и земледелие тоже приводили к существенным сдвигам. Археологически это выражено в белогрудовской и чернолесской культурах, расположенных на месте бывшей здесь ранее тшинецкой.

В IX – VIII вв. до н. э. чернолесские племена днепровского Правобережья подверглись нападению степняков-киммерийцев, отразили их натиск, построили на южной границе ряд могучих укреплений, а в VIII в. до н. э. даже перешли в наступление, начав колонизовать долину Ворсклы на левом, степном, берегу Днепра.

Вот в этой географической детали и содержится драгоценное для проблемы славянского этногенеза указание. Лингвист О. Н. Трубачев, изучая архаичные славянские гидронимы Среднего Поднепровья, составил карту, на которой большинство пунктов находится на правом берегу Днепра, совпадая с основной зоной чернолесской культуры . Эпитет «архаичные» сам по себе не дает представления о хронологической глубине, но в сопоставлении с археологическими картами разных эпох может оказаться приуроченным к точной дате. Именно такой счастливый случай и представился здесь: часть архаичных славянских гидронимов оказалась и на левом берегу Днепра, и именно в бассейне Ворсклы, что ещё более сближает сопоставляемые нами карты – чернолесской археологической культуры VIII в. до н. э. и архаичной славянской гидронимики. Никогда, ни в более раннее время, ни позже, размещение населения на берегах Днепра не представляло такой своеобразной картины, как в VIII – V вв. до н. э., когда жители долины Ворсклы являлись в Левобережье как бы островом правобережного населения.

Это дает нам право утверждать, что накануне нашествия скифов днепровское лесостепное Правобережье, а также долина Ворсклы были заселены земледельческим населением, говорившим на славянском (точнее, праславянском) языке. Из этого нельзя делать выводы о преимуществе днепровско-вислинской теории по сравнению с висло-одерской, так как за Вислой мы просто не располагаем подобным четким материалом для того времени.

Вывод о славянской принадлежности населения Среднего Поднепровья в начале железного века исключительно важен не только сам по себе, но главным образом для понимания того, что происходило здесь во время скифского господства в соседних степях, т. е. в VII – IV вв. до н. э.

Вычленение праславянской зоны из обширной области скифской культуры – это третье звено моей концепции. Оно основывается на выводе ряда исследователей о том, что в лесостепной части Скифии жили праславянские земледельческие племена. Эту мысль, высказанную ещё Любором Нидерле в начале XX в., в последнее время очень убедительно обосновал А. И. Тереножкин, писавший: «Наиболее вероятно, что пра-славянами являлись носители культуры земледельческо-скотоводческих племен, обитавших в ту эпоху в лесостепи к западу от Днепра, которые известны нам по генетически связанным между собой памятникам белогрудовской, чернолесской и скифообразпой культур» . И наконец, в самой новейшей работе он пишет: «В лесостепи между Днестром и Днепром обитали скифы-пахари, которые, как уже можно считать доказанным, скифами были только по названию и по сильной насыщенности их культуры скифскими элементами, тогда как в действительности, будучи автохтонными, являлись прямыми потомками чернолесских племен, скорее всего протославянами» .

Вот на таких выводах крупнейшего скифолога я и основываю тезис о вхождении части праславян в зону скифского влияния .

Поскольку рассмотрению этого вопроса посвящена целая книжка, упомянутая выше, я буду краток. «Скифия» в глазах древних греков – обширнейшая страна (700 X 700 км), охватывающая степную причерно-морскую зону, лесостепь и частично лесную зону и населенная самыми различными племенами. Почти всё это пространство с разной степенью интенсивности покрыто скифской археологической культурой: оружие, конское снаряжение, погребальный обряд ингумации и своеобразный звериный стиль прикладного искусства.

Племена «Скифии» отчетливо делятся на две группы по хозяйственному признаку: на юге, в степи – кочевое скотоводство, севернее, в лесостепи – земледелие, а на северной лесной окраине – смешанное хозяйство.

С восточной половиной славянской прародины произошло то же самое, что на несколько веков ранее произошло с западной, оказавшейся в зоне лужицкой культуры, – она вошла в обширный круг условной «скифской культуры», отнюдь не означавшей этнического единства внутри её. Вот это существенное и очень заметное при первом взгляде обстоятельство и обусловило кажущееся (с наших позиций) исчезновение славянского единства; в материальной, археологически уловимой культуре оно действительно исчезло. По ряду второстепенных признаков потомки праславян чернолесской культуры и на Правобережье Днепра и на Ворскле отличаются от остальных племен «Скифии», но незначительно.

Скифы-иранцы влияли не только на внешний быт, но и на язык и на религию праславян. Влияние, по всей вероятности, шло через славянскую знать, и началось оно довольно рано, когда скифы только что возвратились из своих многолетних победоносных походов в Малую Азию и сменили в степях киммерийцев. Пышная скифская мода уравнивала славянских всадников и купцов с настоящими скифами и делала их настолько сходными в глазах греков, с которыми днепровские земледельцы вели торговлю хлебом, что греки называли их тоже общим именем скифов.

Мы не знаем взаимоотношений между скифами и населением лесостепи. Здесь могло иметь место завоевание при первой встрече или установление временных даннических отношений; могли быть федеративные взаимоотношения, что проступает в повествовании Геродота. Длительного господства царских скифов над лесостепными земледельцами быть не могло, так как в дополнение к старым укреплениям, построенным для защиты от киммерийцев, потомки чернолесцев возвели в VI – V вв. до н. э. ещё целый ряд огромных крепостей на южной окраине своих лесостепных владений, на границе со скифской степью и на высоком берегу Днепра, за которым были полустепные солончаковые пространства, удобные для быстрых конных рейдов. Одна из таких крепостей охраняла Зарубинский брод в излучине Днепра. Такое строительство оборонительных сооружений, защищавших земледельцев именно от степных кочевников, не совместимо с неполноправностью строителей.

Анализ географических сведений Геродота показал, что именно потомков носителей чернолесской культуры (т. е. праславян, живших на Днепре) греческий писатель по географическому признаку называл «борисфенитами», а по экономическому – «скифами-пахарями» или «скифами-земледельцами» .

Многие археологи давно уже, начиная с Любора Нидерле, предполагали, что под этими условными описательными наименованиями скрываются славяне.

Особенно драгоценным для нас является рассказ Геродота о ежегодном земледельческом празднике у «скифов», во время которого чествовались якобы упавшие с неба священные золотые земледельческие орудия – плуг и ярмо для быков – и другие предметы. Поскольку Геродот одиннадцать раз писал о том, что настоящие скифы-скотоводы, кочующие в кибитках, не имеющие оседлых поселений, варящие мясо в безлесной степи на костях убитого животного, не пашут землю, не занимаются земледелием, постольку для нас ясно, что при описании праздника в честь ярма и плуга он имел в виду не кочевников-скифов, а народ, условно и ошибочно называемый скифами. Это самое Геродот и сказал своими словами: «Всем им в совокупности (почитателям плуга) есть имя – сколоты по имени их царя. Скифами же их назвали эллины» .

Итак, в V в. до н. э. во время пребывания Геродота в Скифии земледельцы-днепровцы имели особое, отличное от скифов имя – сколоты. Последние буквы этого имени могли быть суффиксом множественности («veneti» при наличии «vana»), а начальное «с», возможно, означало «совместно действующие» (сравни «с-путники», «со-ратники», «со-седи» и др.). Основа слова – «коло» означает «круг», «объединение», группу единомышленников, народное вече.

Сколоты могло означать «объединившиеся», «сплотившиеся», «союзные», относящиеся к одному округу («околотку») и др.

К теме о сколотах и земледельческом празднике у них, имеющем прямое отношение к язычеству, я ещё вернусь в одной из последующих глав.

Гипотеза о праславянах в составе лужицкой венетской культуры и в составе условной Скифии объясняет длительное отсутствие проявлений славянского единства. С отмиранием лужицкого сообщества и падением скифской державы те внешние факторы, которые разъединяли славянство, исчезли, и оно хотя и не показало полного тождества в обеих, долго живших разной жизнью частях, но всё же стало выглядеть значительно однороднее. В пшеворско-зарубинецкое время между обеими половинами славянского мира было много общего; далекие от славян греческие и римские авторы писали о «венедах» вообще, не улавливая никаких различий между западной частью и восточной и не очень точно размещая их в той части Европы, которую они довольно смутно представляли себе.

Дальнейшая история славян в I тысячелетии н. э. уже не имеет отношения к содержанию этой книги и мною опущена.

В заключение этих пpедваpительных замечаний о моем понимании дpевнейшей истоpии славянства, необходимых для обоснования шиpоты пpивлекаемого матеpиала по язычествy, следyет пpивести каpтy славянской пpаpодины в том виде, как она складывается в настоящее вpемя на основе исследований тшинецко-комаpовской кyльтypы XV – XII вв. до н. э. (см. каpтy на с. 222).

Пpаpодина славян в бpонзовом веке pисyется в следyющем виде: западная гpаница её доходила до Одеpа и Ваpты, т. е. до Бpандебypга-Бpанибоpа, котоpый этимологизиpyется как «обоpонный, погpаничный боp». Севеpная гpаница шла от Ваpты на излyчинy Вислы и далее почти пpямо на восток, оставляя к югy (внyтpи пpаpодины) весь Западный Бyг и Пpипять. Пpипять могла быть важным магистpальным пyтем с запада на восток к Днепpy. Севеpо-восточные pyбежи пpаpодины захватывали yстья таких pек, как Беpезина, Сож, Сейм; нижнее течение Десны оказывалось внyтpи пpаpодины. Вниз по Днепpy гpаница доходила до Роси, а иногда до Тясмина (дpевней Тисмени). Южная гpyппа шла от Днепpа к Каpпатам, пеpесекая в веpхнем течении Южный Бyг, Днестp и Пpyт. Далее гpаница скользит по севеpномy склонy Каpпат и идет к веpховьям Вислы и Одеpа.

Обозначенная одноpодными аpхеологическими кyльтypами основная область славянского этногенеза пpостиpалась в шиpотном напpавлении с востока на запад (на 1300 км) шиpокой полосой в 300 – 400 км.

Площадь пpаpодины около 450 000 кв. км. Это зона лиственных лесов, большого количества болот, с почвами, пpигодными для земледелия, но не слишком плодоpодными.

Тепеpь, когда мы pасполагаем пpедставлением о pазмещении пpаславян и славян почти на любой хpонологический отpезок, можно pассмотpеть стаpый (и yстаpевший) вопpос о «дyнайской пpаpодине» .

Стоpонники пpаpодины славян на Дyнае (имеется в видy сpеднее и нижнее течение Дyная) огиpаются на текст «Повести вpеменных лет»

Пpочнyю южнyю гpаницy, котоpyю пpаславяне не пеpестyпали до сеpедины I тысячелетия н. э., составляла большая, почти непpеpывная цепь евpопейских гоp, тянyщаяся с запада на восток: Рyдные гоpы, Исполинские гоpы, Сyдеты, Татpы, Бескиды и Каpпаты. Этот гоpный баpьеp игpал важнyю pоль в истоpии пеpвобытных евpопейцев, pезко pазделяя сyдьбы племен на юг и на севеp от него.

Пpаpодина в очеpченном выше виде пеpвоначально не доходила до Балтийского моpя, но все pеки её западной половины текли с юга на севеp и впадали в моpе, что облегчало пpоникновение к беpегам янтаpного моpя. Hа севеpе и севеpо-востоке никаких естественных pyбежей, кpоме лесных массивов и болот, не было. И для тшинецкого и для заpyбинецкого вpемени мы наблюдаем колонизационные yстpемления на севеpо-восток, в междypечье Днепpа и Десны, гpаница здесь pазмыта и недостаточно ясна.

Hа юго-востоке pyбеж пpаpодины пpоходил пpимеpно по южной окpаине лесостепи, не выходя в степь. Реки здесь (Днестp, Бyг, Днепp) текли в Чеpное моpе, что облегчало связи с более южными племенами; гоpного баpьеpа здесь не было.

Такова та теppитоpия, котоpyю мы должны деpжать в поле зpения пpи pассмотpении вопpосов славянского этногенеза и пеpвичной истоpии славянской кyльтypы. Этногенический пpоцесс мог охватывать и соседние области в pазных истоpических комбинациях, могла пpоисходить иммигpация в этy область из соседних, pавно как возможен и мигpационный пpоцесс из пpаpодины вовне.

Hеобходимо сделать ещё два сyщественных пpимечания: во-пеpвых, к славянскомy этногенезy могли иметь отношение племена, облик аpхеологической кyльтypы котоpых отличался от пpинятого нами за yсловный славянский эталон; нам очень тpyдно в таких слyчаях нащyпать истинy. Втоpое пpимечание относится к хpонологическим pамкам: мы не должны начинать наше pассмотpение лишь с того момента, когда единство на такой огpомной теppитоpии yже стало истоpическим фактом, – нам необходимо в меpy наших возможностей опpеделить, из каких более дpевних элементов, местных или пpишлых, оно создавалось.

Место проведения: зал текущих периодических изданий РГБ
Время проведения: 15 мая — 15 июня 2013 года

В славянских государствах (в России с 1991 года) широко празднуется 24 мая — День славянской письменности и культуры. Это особый день. В России он приурочен к церковным торжествам — дню памяти святых братьев Кирилла и Мефодия, просветителей и учителей славян. Благодаря составленной Кириллом для славянского языка особой азбуке, а также переводам Кирилла и Мефодия с греческого на славянский текстов Священного Писания и богослужебных текстов, язычники-славяне получили возможность утверждаться в христианской вере.

К этой дате в зале текущих периодических изданий РГБ подготовлена аналитическая выставка «Духовные истоки славянских культур», которая будет пополняться вновь пришедшими номерами журналов по данной тематике. В № 3 журнала «История в подробностях» за 2012 год, в статье «1150 лет духовному сретению Византии и Руси» доктор филологических наук В. П. Казарин предлагает новый взгляд на истоки славянской письменности и историю создания современной славянской письменности.

В № 1"Вестника МГУ», серия «Филология» за 2011 год О. О. Лешкова рассказывает о том, как отмечался День славянской письменности и культуры на филологическом факультете МГУ студенческими коллективами из Сербии, Болгарии, Чехии, Словакии. В этом же номере журнала студентки 5 курса филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова Аристова А. и Юшкина А. рассказывают о международной молодёжной конференции «История культуры славян в оценках молодёжи». В статье рассматриваются актуальные вопросы исторического, культурологического, конфессионального и иного характера, связанные со славянской тематикой.

«Славянские языки и культуры в современном мире» — так назывался П Международный симпозиум, проходивший в МГУ им. М. В. Ломоносова 21-24 марта 2012 года. Этому симпозиуму посвящена статья Фроловой О. Е., напечатанная в № 5 журнала «Русская речь» за 2012 год. В симпозиуме приняли участие 285 ученых из 31 страны. 415 докладов были напечатаны в сборнике «Трудов и материалов».

М. М. Фролова в № 5 журнала «Славяноведение» за 2012 год пишет о конференции «Россия и славяне», проходившей в Институте славяноведения РАН и посвящённой 110-летию со дня рождения выдающегося ученого-слависта С. А. Никитина. В статье рассказывается о наиболее интересных докладах, прозвучавших на конференции. В № 1 журнала «Гуманитарные и социально-экономические науки» за 2012 год Д. Б. Казанцева и А. В. Белов в статье «Русская философия ХIХ — ХХ вв. Об основных ценностях славянской культуры» рассматривают взгляды русских философов на духовный мир личности.

В № 4 Журнала «Русский язык в школе» за 2011 год Н. И. Горпинко и Е. Ю. Половникова предлагают сценарий: «Праздник, посвященный Дню славянской письменности». Авторы в занимательной форме расширяют лингвистический кругозор учащихся, пробуждая интерес к истории русского языка.

С. В. Рыбаков, доктор исторических наук, в статье «Духовный свет „Слова“ Иллариона Киевского» анализирует достоинства выдающегося произведения митрополита Иллариона «Слово о Законе и Благодати». Илларион на практике осуществлял принципы кирилло-мефодиевского православия, нацеленные на развитие книжной культуры и приобщения к ней самых широких масс людей. «Кирилл и Мефодий не только создали славянскую азбуку, но впервые систематизировали на славянском языке философские категории, обеспечив духовный взлет славянской культуры. Братья-просветители считали, что к Богу ближе тот, кто более просвещен», — так пишет в своей статье автор в журнале «История в подробностях», в № 6 за 2011 год.

В № 5/6 журнала «Московские епархиальные ведомости» за 2012 год рассказывается, как праздновался День славянской письменности и культуры в Москве. Приводится послание Патриарха Московского и Всея Руси Кирилла участникам праздника. Рассказывается о торжественном богослужении в честь святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, о многочисленных гостях, принимавших участие в Божественной литургии в Успенском Соборе Кремля, а также о крестном ходе и культурных мероприятиях в честь праздника. Эти же события отражены в № 6 «Журнала Московской Патриархии» за 2012 год.

В. М. Кириллин в статье «Апостолам равные» в № 5 журнала «Русский дом» за 2012 год пишет о равноапостольных Кирилле и Мефодии как создателях «фундамента, на котором построено прекрасное здание нынешней славянской культуры, занявшей свое почетное место в мировой культуре человечества». В № 2 журнала «Мир русского слова» за 2012 год рассказывается о международных научно-практических симпозиумах, посвященных Дню славянской письменности и культуры и прошедших в разныз городах России. В № 1 журнала «Живая старина» за 2012 год кандидаты филологических наук В. Е. Добровольская и А. Б. Ипполитова рассказывают о конференции «Славянская традиционная культура и современный мир». Конференция проходила с 24 по 26 мая 2011 года в Государственном республиканском центре русского фольклора. В ней приняли участие ученые из России и стран СНГ.

«Вся языки словенския утвердити в православии и единомыслии» — так озаглавлена статья А. Хлуденцова в № 4 журнала «К единству!» за 2012 год, издаваемого Международным общественным Фондом единства православных народов. Автор рассказывает о том, как складывалась традиция отмечать Дни славянской письменности и культуры, о праздновании этих дней в городах России.

Наблюдая мозаику на протяжении четырех тысяч лет сменяющих друг друга языков и этносов, автор все время искал истоки . Исследование подошло к рубежу нашей эры, но каких-либо следов славянства хотя бы в зародыше не обнаружено. Зато можно сделать уверенный вывод о принципиальной ошибочности поиска истоков славянства не только в энеолите, но и в бронзовом веке. И даже в раннем железном веке славянство как обособленная этническая система отсутствовало.

Также получено относительно четкое представление: как, по каким законам, в какой последовательности шло развитие индоевропейской языковой системы. Еще раз подчеркну, что выражения типа «вычленение таких-то языков из первичной индоевропейской общности» считаю абсолютно ненаучными, т. к. они предполагают, что индоевропейская языковая общность существовала тысячелетия как системная целостность, из которой время от времени, как яйца из курицы, выпадали те или иные языки: индоиранские, хетто-лувийские, германские, италийские и т. д.

Если же принять такую схему, то неизбежно надо ответить на вопрос: когда же эта индоевропейская общность окончательно исчезла, поскольку в наше время ее не существует. И, скажем, во времена Геродота она тоже не существовала. Первичная индоевропейская общность распалась 6 тысяч лет назад. Все! В дальнейшем существовали только родственные друг другу, постепенно становящиеся чужими, отдельные языки. С которыми происходил точно такой же процесс.

Начиная с 2000 г. до н. э. в распоряжении науки появляются постепенно письменные свидетельства о развитии индоевропейской этноязыковой системы, сначала ближневосточных, потом античных авторов. О славянах никто из них ничего не сообщает. Это важный аргумент для сомнения в их существовании в столь давние времена. Но с непостижимым упорством большое число исследователей игнорируют очевидный факт и ищут дату «вычленения праславянского языка из первичной индоевропейской общности» как можно дальше в глубине веков и ищут славянскую прародину, как можно большую по размерам, тем самым превращая античных ученых в идиотов, не видящих слона у себя под боком. Нет ни одного доказательства, ни прямого, ни косвенного, к гипотезе об огромной территории славянской прародины и о глубокой древности славянского племени. За доказательства выдаются предположения.

Например, тезис: тшинецко-комаровская культура — праславянская. А почему? Где доказательства? Теоретически можно доказать двумя путями. Либо, идя от несомненно славянской археологической культуры вглубь времен, каждый раз доказывать преемственность между собой для всей цепочки промежуточных археологических культур. Либо, взяв за отправную точку вычленение индоевропейской языковой общности из ностратической, построить общую модель ее динамичного роста, развития, членения и внутри этой общности протянуть нить от индоевропейцев к славянам. Первый путь испробовало множество исследователей. Он привлекает кажущейся простотой, но коварно заводит всех, кто пойдет по нему, в хаос неопределенности. Если возьмем первую бесспорно славянскую роменско-боршевскую культуру и сделаем шаг назад в глубь веков, то перед нами предстанут черняховская, зарубинецкая, пшеворская культуры. Неопределенность начинается уже здесь: одни исследователи категорически отвергают их славянский характер, другие отстаивают их славянскую идентичность. Стало быть, уже здесь во главу угла ставятся предположения. Еще на шаг дальше — в наше поле зрения попадают милоградская, поморская культуры. Их славянская идентичность вызывает еще большие споры. Еще дальше вглубь: чернолесская, белогрудовская, лужицкая культуры — ситуация та же самая. Таким образом, предположения в качестве фундамента имеют опять же предположения — очень ненадежный способ отыскать истину. Если двигаться вверх по течению реки от устья в поисках истока, скорее всего заблудишься и попадешь в один из притоков.

Второй путь — здесь удобнее провести сравнение с шахматной игрой. Представим ситуацию: шахматного мастера подвели к доске на которой начали разыгрывать миттельшпиль и попросили оценить партию. Для этого ему надо знать предыдущие ходы, т. е. партии. Ни один шахматный знаток не будет проводить обратной интерполяции. Он использует свое знание исходного положения фигур и по их нынешнему расположению попытается понять, из какого дебюта развился данный миттельшпиль, затем определит вариант дебюта. После чего даст анализ ситуации и прогноз.

Факты развития индоевропейской этноязыковой системы — как ходы в шахматной игре. Если взять достаточное количество исходных фактов, осторожно использовать логику, метод исключения, сравнение с подобным, согласовать все это с островками документальных свидетельств, то появляется возможность без разрывов и допущений проследить среди всяческих разветвлений искомую нить этноисторического процесса. В предыдущей части проведен анализ «индоевропейского дебюта», который привел к «славянскому миттельшпилю».

В свое время известный славист П.И. Шафарик, пытаясь объяснить странное молчание античных авторов о славянах, выдвинул странную версию, которую до сих пор с серьезным видом повторяют многие ученые-слависты. Например, В.П. Кобычев: «…П.И. Шафарик, который писал, что в глазах греческих и римских писателей первых веков средневековые славяне выглядели старым, хорошо известным, по его выражению, «домашним народом», который ниоткуда не пришел, но всегда жил где-то поблизости от их земли».

Вот яркий пример «дурной диалектики», с помощью которой объясняется все что угодно: о далеких народах не пишут, потому что не знают, о соседних народах — потому что и так знают. Кельты, фракийцы, германцы были для античных авторов самыми что ни на есть соседскими народами, но о них остались многочисленные сведения. С соседями всегда поддерживают дипломатические, торговые, личные отношения, а это не может хотя бы мимоходом не отразиться в исторических и прочих документах. Фракийцы ходили с Александром Македонским громить персидскую державу, у скифов греки покупали зерно, римлянам приходилось воевать с кельтами. Скиф Анахарсис считался одним из семи древнегреческих мудрецов, а Римской империей одно время управлял император Филипп Араб. А что же славяне? Почему умалчивали о славянах античные географы, которые имели цель описать все известные земли и народы? Например, Страбон. Клавдий Птолемей жил во II в. н. э. в Александрии. Его называют великим астрономом, хотя на самом деле он был астрологом и в астрономии разбирался по этой причине. Одна из книг его «Тетрабиблоса» («Четырехкнижия») посвящена мунданной астрологии, т. е. соотнесению стран и народов со знаками зодиака. В такой работе требовалось назвать все известные страны и народы. Разве можно сомневаться, что ни Птолемей, ни другие античные писатели ничего не слышали и не знали о славянах?

Приводят такой аргумент, что в античное время славяне фигурировали под другими именами. Но почему все-таки, несмотря на то, что порой возникает недоумение у исследователей — к кому причислить то или иное названное античными авторами племя: к кельтам, к германцам, к дако-фракийцам, к иллирийцам, к балтам, к сарматам, — сам факт наличия на территории Европы этих народов не ставится под сомнение, и, во всяком случае, всегда можно указать племена, бесспорно являющиеся кельтскими, германскими, фракийскими, иллирийскими, балтскими и т. д. И даже более или менее точно определить их локализацию на карте. Согласимся, что только славяне в этом смысле представляют собой исключение.

Праславян в бронзовом и раннем железном веке не было. И ничего тут нет удивительного — каждый народ, язык, этническая общность когда-то отсутствовали, а в какой-то период времени появились. Некоторые, вынырнув из пучины истории, снова в ней бесследно растворились, как, например, фракийцы или хетты, от других остались только реликты, несмотря на былое величие в древности, например от сарматов, кельтов. Разве славяне не должны были сначала отсутствовать, потом вынырнуть из пучин истории. Так уж сложилось, что они остались до сего дня.

Насилие над историей с целью удревнения того или иного народа или языка имеет место не только относительно славян. Выше я цитировал А.А. Монгайта относительно проблем германского этногенеза. Почему бы эту здравую мысль не приложить к славянам? Только с учетом, что протославянская этноязыковая общность сложилась позднее германской, ведь о германцах античные авторы сообщают.

Мысль эта не нова. Еще М.В. Ломоносов в «Замечаниях на диссертацию Г.-Ф. Миллера «Происхождение имени и народа Российского» с возмущением писал: «Господин Миллер… предполагает, что славяне около Днепра и Волхова поселились больше четырехсот лет после рождества Христова…» .

Хотя Миллер о древности происхождения славян ничего не говорит, а говорит только о позднем появлении славян в Восточной Европе. Но, разумеется, М.В. Ломоносов имел основания заподозрить Миллера, что последний считает славян молодым этносом.

В XX в. наиболее заметным отечественным историком, защищавшим тезис о сравнительно позднем появлении славян в Восточной Европе, был И.И. Ляпушкин. Он считал, что славяне в Поднепровье появились с запада или с юга, из поречья Дуная, а произошло это около VI в. и. э. То есть приход славян на Днепр Ляпушкин по сравнению с Миллером омолаживает на столетие . Ломоносова, умевшего швыряться тяжелыми академическими стульями, не него не нашлось.

Для выявления других странностей в трактовке славянской предыстории, для примера, вновь обратимся к позиции одного из корифеев отечественной исторической науки XX в. — В.В. Мавродина. Как уже ранее отмечалось, в одной работе он выступает против «гиперавтохтонности» славян в Восточной Европе, в другой же говорит нечто обратное. Вот две цитаты из одной и той же его работы относительно древности славянского языка: «…За многотысячелетнюю общеславянского языка и выделившихся из него славянских языков они то сближались, то расходились с другими индоевропейскими языками»; «…Мы должны будем признать, что достоверно принадлежавшие славянам памятники, более древние, нежели VI в., пока точно не установлены».

Легко заметить, что приведенные тезисы противоречат друг другу. Если не известны следы славянства более древние, нежели от VI в., то откуда известно, что «общеславянский язык и выделившиеся из него славянские языки» имеют «многотысячелетнюю »? И к тому же «сближались и расходились с другими индоевропейскими языками»? И что автор понимает под «схождением» и «расхождением»? Как я уже ранее говорил, если расхождению языков исторический материал дает подтверждение, то «схождение» остается целиком на совести тех, кто этот термин использует, забывая привести примеры таких «схождений». Крайне неудачна фраза «…общеславянского языка и выделившихся из него славянских языков…». Если из какого-то языка выделился язык, то на самом деле мы имеем распад одного языка на два родственных. А приведенная цитата снова вызывает в памяти сравнение с праязыком-курицей, несущей выделившиеся языки-яйца. И когда же эта курица наконец попала в суп истории?

Вернемся к «многотысячелетней истории славянского языка и выделившихся из него славянских языков». Истории не известно ни одного случая, чтобы живой язык за тысячи лет не менялся. А поскольку в любом языке есть диалекты, значит, всегда будет тенденция к превращению их в самостоятельные языки. Если же язык распался на самостоятельные языки, как, например, праславянский — на отдельные славянские, то за тысячи лет они разойдутся так, что только научный анализ позволит определить их родство между собой.

Поскольку родство славянских языков легко определяется на бытовом уровне, то не может быть и речи о многотысячелетней истории отдельных славянских языков. Языкознание давно уже рассчитало, что распад единого праславянского языка начался в VI в. и. э. Обратим для начала внимание на совпадение двух дат: когда историческая лингвистика фиксирует начало распада праславянского языка и образование отдельных славянских языков, археологи фиксируют первую безоговорочно славянскую археологическую культуру. Несомненно, VI в. занимает особое место в славянском этногенезе, и я к нему еще вернусь.

В истории вопроса славяногенеза приходится с огорчением констатировать, что слишком многие историки игнорируют древний принцип «без гнева и пристрастия». Как это происходит — цитирую: «Литература о славянской прародине огромна, и рассмотреть ее невозможно даже в специальной работе. Принципиальное значение может иметь оценка двух подходов и представлений: один, идущий от П. Шафарика (1795-1861), именуемый иногда «романтическим», — взгляд на славян как народ, издревле занимавший обширную территорию, другой — предположение о существовании небольшой прародины, из которой происходит расселение в разных направлениях.

Именно второй вариант породил множество концепций, причем не обошлось и без влияния локальных патриотических настроений. О.Н. Трубачев напомнил мудрые слова Брюкнера, который давно ощутил методологическую неудовлетворенность постулата ограниченной прародины: «Не делай другому того, что неприятно тебе самому. Немецкие ученые охотно утопили бы всех славян в болотах Припяти, а славянские — всех немцев в Долларте (устье р. Эмс. — О.Т .); совершенно напрасный труд, они там не уместятся; лучше бросить это дело и не жалеть света Божьего ни для одних, ни для других».

Поскольку А.Г. Кузьмин цитирует О.Н. Трубачева и Брюкнера с явным одобрением, значит, согласен с такой позицией. Того, кто занимается наукой, должна интересовать истина. И ничего больше! Если ты больше озабочен вопросами национальной и политической толерантности, то следует бросить и податься в политические публицисты. Я же со своей стороны не могу понять, чем плохо иметь предков, вышедших, допустим, из болот Полесья на широкую историческую арену. Чьи предки где поместятся, а где нет — предмет исторической демографии, а не психологических комплексов на тему «я тебя уважаю — и ты меня уважай»!

* Данная работа не является научным трудом, не является выпускной квалификационной работой и представляет собой результат обработки, структурирования и форматирования собранной информации, предназначенной для использования в качестве источника материала при самостоятельной подготовки учебных работ.

I. Введение. Понятие культуры.

II. Истоки русской культуры.

2.1. Славянская культура.

2.2. Славянское язычество.

2.3. Фольклор.

2.4. Принятие христианства.

III. Особенность и своеобразие христианской русской культуры.

3.1. Письменность и просвещение.

3.2. Общественнополитическая мысль и литература.

3.3. Архитектура.

3.4. Живопись.

IV. Заключение.

Список литературы.

I. Введение. Понятие культуры.

Понятие культуры трудно поддается однозначному определению. Не случайно в философской литературе существует множество различных формулировок, каждая из которых раскрывает отдельные стороны этого многогранного явления. Целесообразно выделить три главных аспекта понятия культуры. Во-первых, культура есть сфера свободной самореализации личности, сфера творчества. Во-вторых, культура есть ценностное отношение к реальности. В-третьих, культура есть искусственный, созданный мыслью, духом и руками человека мир, отличный от «натуры» (природы).

Первый аспект подразумевает, что культура представляет собой особую сферу (сектор) общественной жизни, в которой наиболее полно реализуются творческие потенции человека. Это, прежде всего искусство, наука, образование. Однако и сферы материального производства, или скажем, торговли могут быть не лишены творческой стороны, правда, при том условии, если предоставляют человеку возможность не быть только лишь исполнителем, а продумывать и реализовывать собственные замыслы.

Второй аспект культуры означает, что в ней всегда присутствует то, что свято, то, что признается безусловной ценностью. С ценностным отношением тесно связано понятие идеала, в частности нравственного и эстетического. Культура как представление о ценностях и идеалах не ограничена отдельным сектором жизни индивида и общества, а охватывает собой все ее стороны, придавая им определенную ценностномировоззренческую направленность и одухотворяя их.

Наконец, третий аспект, акцентирующий противопоставленность «культуры и натуры», указывает на то, что бытие человека и общества принципиально отлично от чисто природного существования, представляет собой особый мир, в котором определяющей является духовная сторона.

В трактовке культуры как сферы свободной самореализации личности (первый аспект) подчеркивается, что культура предоставляет человеку возможность свободно развиваться в духовном плане, осуществлять свои идеи, проекты, творческие замыслы. Культура не является внешней по отношению к человеку. Ее смысл в том, чтобы человек жил жизнью культуры, воспринимал ее достижения как часть своей души. По словам И.А. Ильина, культура это то, что требует «полноты душевного участия». Значение культуры в том и состоит, чтобы сохранять и развивать те богатства, которые заложены в душе человека, ибо «человеческая душа стоит дороже всех царств мира» (Н. Бердяев). В культуре человек выступает как универсальное существо. Это значит, что именно в этой сфере он принципиально открыт всему миру. В культуре как особой сфере человек выявляет и реализует свои неограниченные возможности познания и творчества, он обнаруживает способность превосходить все заранее установленные масштабы, ощущает себя существом творческим.

В трактовке культуры как отдельной сферы бытия одновременно подразумевается, что не все в обществе и человеке может быть отнесено к сфере культуры. Существует также сфера, находящаяся за пределами культуры. Во многих случаях человек вынужден быть не творцом, а исполнителем. Наряду со сферой свободы, т.е. культуры, существует сфера необходимости. Человек подчиняется необходимости «в поте лица своего» добывать средства к существованию. Он вынужден подчиняться тем природным и социальным порядкам, которые не могут быть им приняты свободно, но которые он застает сложившимися, вступая в жизнь (или хотя бы считаться с ними). Наконец, человек не вправе уклоняться от исполнения тех обязанностей, которые возлагает на него долг, а это часто требует самопринуждения, самоограничения, не творчества, а простой исполнительности. Во всех известных истории обществах, в том числе и современном, сфера необходимости количественно преобладает. Очевидно, что необходимость невозможно исключить из жизни человека и общества. Нельзя достичь того, чтобы общество целиком стало сферой свободы. Мечты о создании такого общества являются скорее благими пожеланиями, хотя и выражающими неустранимую тягу человека к свободе и творчеству.

Культура как сфера свободного творчества дает возможность человеку реализовывать свою тягу к самореализации, проявлению своей индивидуальности, свободной «игре» творческих сил. В этом смысле культура выступает как сфера сверхутилитарности. Это означает, что в сфере культуры развитие человека и его творческих способностей выступает как самоцель. Не утилитарный результат, не практическая целесообразность, а внутренний интерес, любознательность, пытливость, выражение собственной идеи и духа автора произведения являются двигательными силами творчества в сфере культуры. В самом деле, произведения, например, искусства, если к ним подходить только лишь с утилитарнопрактической точки зрения, предстанут как то, что не оправдано, не имеет смысла, ведь их создание не направлено на решение какойлибо практической задачи. Они оправданы только с иной, более высокой точки зрения — как формы развития человеческого духа, как то, что призвано возвышать и облагораживать человека, как то, что пробуждает в человеке чувство прекрасного, что украшает жизнь человека, приподнимая ее над заботой о хлебе насущном и превращая ее в жизнь подлинно человеческую. В свое время Аристотель говорил, что философия — самая бесполезная из наук, «но нет ничего лучше философии». Именно такой подход, ставящий познание и творчество человека выше утилитарнопрактических интересов, позволяет верно оценить значение культуры в жизни человека и общества.

Второй из отмеченных выше аспектов культуры раскрывает ее как совокупность представлений о ценностях и идеалах. Признание ценностей и идеалов радикально отличает культуру от нигилизма, т.е. от отрицания безусловных ценностей и идеалов. Согласно определению, данному в толковом словаре В. Даля, «нигилизм есть безобразное и безнравственное учение, отвергающее все, чего нельзя ощупать». Культура как совокупность представлений о ценностях и идеалах не ограничена отдельной сферой общественной жизни, а способна охватить самые разнообразные сферы, оказывать регулирующее воздействие на различные виды деятельности человека.

Идеал — это представление о должном. Следовательно, идеал есть образ совершенства. Это образ мыслимый, но в полной мере не достижимый. Тем не менее, функция идеала состоит, прежде всего в том, чтобы человек к нему стремился, брал его за ориентир. Идеал — это эталон, по которому можно сверять свою жизнь, свои помыслы и поступки, результаты своего труда.

В большинстве случаев ценности и идеалы имеют религиозное происхождение. Так, в культурах христианского ареала, в том числе в русской культуре, ценности и идеалы во многом сформировались под влиянием христианства. Нравственный идеал воплощен в образе Христа, в его деяниях и проповедях. Христианство же сформировало образ божественной, т.е. неземной, красоты, в течение многих веков вдохновлявший художников, поэтов, писателей.

По мере секуляризации культуры, т.е. отделения ее от церкви, возникают ценности и идеалы нерелигиозного происхождения. Тем не менее ценности и идеалы, по своим истокам религиозные, могут сохранять свое значение и в светской культуре. Они теряют свою первоначальную религиозную форму, но сохраняют присущее им исходное содержание. Кроме того, в ценностях и идеалах всегда присутствует момент, обнаруживающий их тесную связь с религией. Это момент веры, внутренней убежденности людей в правильности и незыблемости исповедуемых идеалов и ценностей. Если они воспринимаются как нечто непрочное и неустойчивое, то как идеалы, так и ценности утрачивают свою основную функцию — быть ориентирами и вдохновляющими образцами для деятельности человека. На убежденности в правильности и незыблемости идеала основано особое чувство, характеризующее отношение человека к идеалу как воплощению совершенства. Это чувство благоговения (пиетет). Оно выражает отношение к идеалу как к чемуто высшему, что приподнимает человека над обычными земными интересами. Идеал создает «вертикаль» человеческого бытия: он формирует устремленность человека к высшему, непреходящему, вечному.

II. Истоки русской культуры.

2.1. Славянская культура.

Первые упоминания о славянах в греческих, римских, арабских и византийских источниках относятся к рубежу 1 тыс. н.э. К VI в. произошло выделение восточной ветви славян. В VIVIII вв. в условиях нараставшей внешней опасности протекал процесс политической консолидации восточнославянских (поляне, древляне, северяне, кривичи, вятичи и др.) и некоторых неславянских племен (весь, меря, мурома, чудь), завершившийся образованием Древнерусского государства - Киевская Русь (IX в.).

Будучи одним из крупнейших государств средневековой Европы, оно простиралось с севера на юг от побережья Ледовитого океана до берегов Черного моря, с запада на восток от Балтики и Карпат до Волги. Таким образом, Русь исторически представляла собой контактную зону между Скандинавией и Византией, Западной Европой и Арабским Востоком, но взаимодействие культур для Руси не сводилось к рабскому подражанию или механическому соединению разнородных элементов. Обладавшая собственным культурным потенциалом, дохристианская Русь творчески усваивала влияние извне, что обеспечило ее органичное вхождение в общеевропейский историкокультурный ландшафт и породило "вселенскость" как характернейшую черту русской культуры. В результате объединения восточнославянских племен постепенно сложилась древнерусская народность, обладавшая известной общностью территории, языка, культуры и явившаяся колыбелью трех братских народов русского, украинского и белорусского.

2.2. Славянское язычество.

Высокий уровень образнопоэтического, иррационального мировосприятия сложился у восточных славян в "дописьменный" период, в эпоху язычества. Славянское язычество являлось составной частью комплекса первобытных воззрений, верований и обрядов первобытного человека на протяжении многих тысячелетий. Термин "язычество" условный, его используют для обозначения того многообразного круга явлений (анимизм, магия, пандемонизм, тотемизм и др.), которые входят в понятие "ранние" формы религии.

Спецификой язычества является характер его эволюции, при которой новое не вытесняет старое, а наслаивается на него. Неизвестный русский автор "Слова об идолах" (XII в.) выделил три основные этапа развития славянского язычества.

На первом они "клали требы (жертвы) упырям и берегиням", т.е. поклонялись злым и добрым духам, управлявшим стихиями (водными источниками, лесами и т.п.). Это дуалистический анимизм глубокой древности, когда люди верили, что божество в образе духа живет в различных предметах и явлениях, а животные, растения и даже скалы имеют бессмертную душу.

На втором этапе славяне поклонялись Роду и рожаницам. По мнению Б.А. Рыбакова, Род древнее земледельческое божество Вселенной, а рожаницы божества благополучия и плодородия. По представлениям древних, Род, находясь на небе, распоряжался дождем и грозой, с ним связаны источники воды на земле, а также подземный огонь. От Рода зависел урожай, недаром в восточнославянских языках слово урод употреблялось в значении урожай. Праздник Рода и рожаниц это праздник урожая. По представлениям славян, Род давал жизнь всему живому, отсюда целый ряд понятий: народ, природа, родня и др. Отмечая особое значение культа Рода, автор "Слова об идолах" сопоставлял его с культами Осириса и Артемиды. Очевидно, Род олицетворяет собственно славянскую тенденцию перехода к монотеизму. С основанием в Киеве единого пантеона языческих богов, а также во времена двоеверия, значение Рода снизилось он стал покровителем семьи, дома.

На третьем этапе славяне молились Перуну, т.е. сложился государственный культ княжескодружинного бога войны, который первоначально почитался богом грозы.

Кроме упомянутых, на разных этапах язычества у славян существовало множество других божеств. Важнейшими в доперуново время были Сварог (бог неба и небесного огня), его сыновья Сварожич (бог земного огня) и Даждьбог (бог солнца и света, податель всех благ), а также другие солнечные боги, носившие у разных племен и другие имена - Ярило, Хоре. Имена некоторых богов связывают с почитанием солнца в разные времена года (Коляда, Купало, Ярило). Стриборг считался богом воздушных стихий (ветра, бурь и т.д.). Велес (Волос) являлся покровителем скота и богом богатства, вероятно, потому, что в те времена скот был основным богатством. В дружинной среде Велес считался богом музыки и песен, покровителем искусства, недаром в "Слове о полку Игореве" легендарный певец Боян назван велесовым внуком. Вообще культ Велеса был необычайно распространен во всех славянских землях, судя по летописи, его именем клялась вся Русь. По народным представлениям, спутницей Велеса была богиня Мокошь (Макошь, Мокоша, Мокша), както связанная с овцеводством, а также являвшаяся богиней плодородия, покровительницей женщин, домашнего очага и хозяйства. Еще долгое время после принятия христианства русские женщины почитали свою языческую покровительницу. Об том свидетельствует один из вопросников XVI в., в соответствии с которым священник на исповеди должен был спрашивать прихожанок: "Не ходила ли еси к Мокоше?".

Местом отправления культа служили капища, требища, храмы, в которых волхвы жрецы языческой религии молились, совершали различные обряды, приносили жертвы богам (первый урожай, первый приплод скота, травы и венки из пахучих цветов, а в какихто случаях живых людей и даже детей).

Осознавая значение религии для укрепления княжеской власти и государственности, Владимир Святославич в 980 году попытался реформировать язычество, придав ему черты монотеистической религии. В единый для всей Руси пантеон были включены наиболее почитаемые разными племенами боги, в том числе, кроме славянских, персидский Хоре, финноугорская Мокошь. Первенство в иерархии богов было отдано, конечно же, княжескодружинному богу войны Перуну, для повышения авторитета которого Владимир даже приказал возобновить человеческие жертвы.

Состав киевского пантеона раскрывает цели реформы: укрепление центральной власти, консолидация господствующего класса, объединение племен, утверждение новых отношений социального неравенства. Но попытка создать единую религиозную систему, сохранив старые языческие верования, не увенчалась успехом. Реформированное язычество сохраняло пережитки первобытного равенства, не устраняло возможности традиционного поклонения только своему, родоплеменному божеству, не способствовало формированию новых норм морали и права, соответствовавших изменениям, происходившим в социальнополитической сфере.

2.3. Фольклор

Языческое мировоззрение нашло свое художественное выражение в народном творчестве еще в дохристианскую эпоху. Позднее, в период двоеверия, языческая традиция, гонимая в сфере официальной идеологии и искусства, нашла прибежище именно в фольклоре, прикладном искусстве и т.п. Несмотря на официальное неприятие дохристианской культуры, именно взаимовлияние языческой и христианской традиций в домонгольский период способствовало "обрусению" византийских художественных норм и, таким образом, созданию самобытной культуры средневековой Руси.

С незапамятных времен развивалась устная народная поэзия древних славян. Заговоры и заклинания (охотничьи, пастушеские, земледельческие); пословицы и поговорки, отражавшие древнейший быт; загадки, часто хранящие следы древних магических представлений; обрядовые песни, связанные с языческим земледельческим календарем; свадебные песни и похоронные плачи, песни на пирах и тризнах. С языческим прошлым связано и происхождение сказок.

Особое место в устном народном творчестве занимали "старины" былинный эпос. Былины киевского цикла, связанные с Киевом, с Днепром Славутичем, с князем Владимиром Красно Солнышко, богатырями, начали складываться в ХXI вв. В них посвоему выразилось общественное сознание целой исторической эпохи, отразились нравственные идеалы народа, сохранились черты древнего быта, событий повседневной жизни. Устное народное творчество явилось неисчерпаемым источником образов и сюжетов, веками питающих русскую словесность, изобразительное искусство, музыку.

2.4. Принятие христианства.

Дохристианская Русь в области материальной культуры, в сфере религиозных (языческих) представлений, многоликой стихии народного творчества достигла, безусловно, высокой ступени развития и оказалась в основном готовой к восприятию новых идей (в виде сложнейшей концепции христианского вероучения) и образнохудожественного мышления, присущего византийской культуре. Поэтому вполне закономерно выглядит второй шаг Владимира Святославича в области религиозных преобразований.

Согласно летописи, в 988989 г. киевский князь, увидев "заблуждение язычества", оказался перед трудным выбором, какую из имевшихся в других странах монотеистических религий выбрать. Владимир принял и выслушал проповедников мусульманства из Волжской Болгарии, иудаизма из Хазарского каганата, католицизма "из немцев" и православия из Византии, а затем отправил в эти страны своих послов, чтобы те на месте убедились в преимуществах того или иного вероисповедания. Интересно, что решающим доказательством истинности веры русские послы сочли красоту. "Не знаем, на небе ли мы были или на земле, ибо нет на земле такого вида и такой красоты, и мы не знаем, как рассказать об этом; только знаем, что там Бог с человеками пребывает, и богослужение их лучше, чем во всех иных странах. Мы не можем забыть красоты той", рассказывали посланцы Владимиру о своем посещении Софийского собора Константинополя. Так, якобы, была решена историческая судьба Руси: она приняла крещение из Византии, и это определило ее вхождение в систему связей и взаимодействий, сложившихся на православном Востоке.

Легендарный рассказ летописи, конечно, нуждается в комментариях. Совершенно очевидно, что христианизация Руси не могла быть единовременным событием. Этот сложный процесс продолжался веками, причем начался он значительно раньше реформы Владимира. Достаточно широко в литературе бытует мнение (в значительной мере основанное на рассказе Никоновской летописи), что впервые в качестве государственной религии христианство было принято в Киеве, по крайней мере, в 860е гг., и что первыми русскими князьямихристианами были Дир и Аскольд. Вторжение варяговязычников во главе с Олегом временно привело к победе язычества, тогда как христианство было оттеснено на задний план, но не исчезло с русской земли. Яркое тому свидетельство, например, крещение княгини Ольги. Кроме того, по меньшей мере столетием ранее второго, Владимирова, крещения Русь имела связи с христианской Болгарией времен Симеона (864? 928 г.) и, возможно, с Великоморавской державой, где болгарские просветители и миссионеры Кирилл и Мефодий в 869 (870?) г. организовали славянскую церковь. Есть основания предполагать, что более ранним и, при этом довольно значительным, могло быть болгарское, а не прямое византийское влияние. Накануне второго крещения Русь уже получила значительную долю того, чем владела Симеоновская Болгария тексты Священного писания на церковнославянском языке, богословские сочинения "солунских братьев" (Кирилла и Мефодия) и пр. Об этом есть упоминание и в русской летописи. Прямое же восприятие византийской христианской культуры вследствие реформы Владимира было уже вторичным. Кроме того, надо иметь в виду, что и после 988 г. утверждение христианства, особенно в отдаленных землях Киевской Руси происходило в течение долгого времени и совсем не просто иногда силой, а зачастую приспосабливаясь к языческому мировоззрению. Как ни парадоксально, важным в укреплении позиций христианства стало нашествие монголотатар. Перед лицом страшной опасности русские люди осознали свое единство как христиане в противовес завоевателямязычникам.

С введением новой религии Русь окончательно определила свое вхождение в общеевропейский историкокультурный ландшафт. Христианство с его монотеизмом, иерархией святых, развитым учением о господстве и подчинении, проповедью непротивления злу и насилию наиболее полно отвечало феодальному строю и способствовало укреплению монархической государственности. Религия, имеющая космополитический характер, а значит пригодная для любой этнической группы, входившей в государство, оказала цементирующее воздействие на процесс формирования древнерусской народности.

О том, что Русь приняла христианство не как обряд, не как форму, а сущностно, глубинно, в четвертом томе романаэпопеи «Март семнадцатого» наш современник А. И. Солженицын пишет: «Русь не просто приняла христианство — она полюбила его сердцем, она расположилась к нему душой, она излегла к нему всем своим лучшим. Она приняла его себе в названье жителей, в пословицы и приметы, в строй мышления, в обязательный угол избы, его символ взяла себе во всеобщую охрану, его поименными святцами заменила всякие другие, счетный календарь, весь план своей трудовой жизни, его храмам отдала лучшие места своих окружий, его службам — свои предместья, его постам — свою выдержку, его праздникам — свой досуг, его странникам — свой кров и «хлебушек». Таким образом, духовные слепки русской культуры в разное историческое время характеризуются разными аксиологическими ориентациями. На ранних этапах развития культуры это было язычество, послужившее в определенном смысле почвой для восприятия православия. Синтез этих духовных сущностей явился основой для существования двоеверия на Руси. С укреплением государства, с победой над татаромонголами расширялось и влияние православия. Именно православие, в конечном счете, явилось духовной доминантой русской культуры, оказав влияние на развитие искусства, политики, морали, литературы.

III. Особенность и своеобразие христианской русской культуры.

Принятие христианства способствовало тому, что культурные традиции, выработанные восточными славянами, соединились с наследием высокой цивилизации Византии, стран передней Азии и Средиземноморья. Тем самым историческое самосознание Древней Руси было поднято на более высокую ступень.

3.1. Письменность и просвещение.

О наличии письменности у восточных славян дохристианской поры с уверенностью сообщают арабские и немецкие источники Х в. В них, например, упоминается о надписи на памятнике воинурусу, о пророчестве на камне в славянском языческом храме, о "русских письменах", полученных одним из кавказских царей. Археологические данные свидетельствуют об использовании письменности и для бытовых целей: в Гнездовских курганах у села Гнездово к югу от Смоленска найден глиняный сосуд с надписью, датированной, по крайней мере, серединой Х в. Черноризец Храбр в сказании "О письменах" (рубеж IXХ вв.) отмечал, что пока славяне были язычниками, они использовали "черты" и "резы" (не сохранившееся пиктографическое, т.е. рисуночное письмо), при помощи которых "чтаху и гадаху" (читали и гадали). Так как область применения такого письма весьма ограничена (календарные знаки, знаки собственности и т.п.), для записи сложных текстов славяне использовали так называемую "протокириллицу" (запись славянских слов с помощью греческого алфавита).

Полагают, что при создании славянской азбуки братьямиссионеры Кирилл и Мефодий могли использовать древнерусские письмена. Первоначально (во 11й половине IX в.) ими был создан глаголический алфавит, а на рубеже IXХвв. появилась кириллица, возникшая в результате упрощения глаголицы. Кириллица получила на Руси наибольшее распространение. Принятие православия, допускающего богослужение на национальных языках, способствовало распространению письменности. Грамотность была распространена не только среди феодалов и служителей культа, но и среди простых горожан. Об этом говорят многочисленные берестяные грамоты, обнаруженные в Новгороде, Пскове, Смоленске, а также надписиграффити на стенах, сохранившиеся в храмах Киева, Новгорода и других городов. При Владимире Святославиче и Ярославе Мудром началось "учение книжное" детей "нарочитой чади", "старост и поповых детей", были созданы первые школы для девочек.

3.2. Общественнополитическая мысль и литература.

Острая публицистичность древнерусской литературы позволяет рассматривать многие литературные произведения одновременно как памятники общественно политической мысли. Большинству из них присущи монументализм форм и историзм содержания. Ведущим жанром формирующейся русской литературы было летописание. Наиболее значительным памятником в этом жанре является "Повесть временных лет", составленная не ранее 1113 г. монахом КиевоПечерского монастыря Нестором. Главная задача сочинения сформулирована автором в первых строках летописи: "се повести временных лет, откуда есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть". В основу "Повести" легли летописные своды XI в., не дошедшие до нас, документы княжеских архивов, руссковизантийские договоры Х в., фрагменты византийских хроник и пр. Летопись, наряду с погодными записями сведений о важнейших политических событиях, содержит много поэтических легенд и преданий: о призвании варягов, о походах Олега на Царьград и против хазар, о мести древлянам княгини Ольги за смерть Игоря и др. Происхождение Древнерусского государства и княжеской династии дано на фоне всемирной истории.

Безусловно, крещение Руси и восприятие литературного византийскославянского наследия явились важнейшими предпосылками появления у наших предков интереса к истории, а значит и формирования литературноисторического жанра летописи, которая явилась самобытной формой литературного произведения, возникшей на русской земле, в специфических условиях, и не имеющей прямых аналогов в византийской и болгарской культурах.

Древнейшее из известных нам произведений русской литературы "Слово о законе и благодати", написанное будущим митрополитом Иларионом между 1037 и 1050 гг. Сочинение Илариона это рассказ о том, как слово Божие распространялось среди людей сначала через иудейский "закон" (десять заповедей, полученных Моисеем), затем через евангельскую, христианскую "Благодать и Истину" (данные Иисусом Христом) и, наконец, достигнув Русской земли, рассеяло "тьму идольскую", за что автор возносит похвалу Владимиру Святославичу и молитву к Богу от имени новообращенных христианрусичей. Богословское сочинение, созданное древнерусским автором, отличалось от старого канона Иоанна Дамаскина практичностью и историзмом. Используя форму церковной проповеди, Иларион вышел за рамки традиционной теологии и создал политический трактат, поднимавший важнейшие политические проблемы, связанные с отношениями Киевской Руси с Хазарским каганатом и Византией, с принятием христианства и с расцветом государственности в правление Ярослава Мудрого.

Необходимо отметить еще одну особенность, присущую русской богословской мысли символизм (использование метода символического истолкования неясных мест в священных текстах).

Издавна любимым чтением наших предков была агиографическая литература жития святых. Житие рассказывало о жизни людей, достигших святости, представляло образцы праведной жизни, убеждая, что прийти к такому христианскому идеалу может человек, лишь поверяя свои дела евангельскими заповедями.

Князья Борис и Глеб, младшие сыновья великого князя Владимира Святославича, были первыми русскими святыми, которые удостоились всенародного почитания и были канонизированы Русской православной церковью после их трагической гибели в 1015 г. До нас дошли три житийных памятника, посвященных Борису и Глебу:

1) летописная повесть под 1015 г.;

2) "Чтение о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба" Нестора Летописца (кон. XI в.);

3) "Сказание, страсть и похвала св. мучеников Бориса и Глеба" неизвестного автора той же эпохи.

Обращает на себя внимание парадоксальность канонизации князей, павших в междоусобной борьбе за власть, а не за веру, и возникает вопрос в чем же новая церковь и новообращенный русский народ видели святость и смысл их христианского подвига?

Безусловно, в житиях святых присутствует моральнополитическая идея утверждение права родового старшинства и дается практический образец для подражания. Однако при более внимательном знакомстве с произведениями на первый план с особой силой выступает идея добровольного страдания, жертвы в виде непротивления, отличная от героического мученичества, столь характерного для древних византийских святых. "Подвиг непротивления есть национальный русский подвиг, подлинное религиозное открытие новокрещеного русского народа" (Г. Федотов). Образ страдающего и кроткого Спасителя, как самая большая святыня принятый Русью, и отражение евангельского света виделись русскому человеку сквозь лики русских страстотерпцев.

Одним из древнейших подлинных русских житийных произведений было "Житие преподобного Феодосия Печерского", написанное Нестором (кон. XI в.). Феодосий (ум. в 1074 г.) третий святой, канонизированный Русской церковью, но первый монах, представляющий русский тип аскетической святости. "Житие Феодосия" одно из лучших произведений летописца.

Один из списков "Повести временных лет" под 1096 г, содержит "Поучение" Владимира Мономаха (1053 1125 гг.). В отличие от традиционного жанра поучений, носивших религиознодидактический характер, это сочинение содержит черты историкополитического трактата, со страниц которого предстает образ идеального государственного деятеля борца за единство Руси, мудрого политика и смелого полководца, к тому же талантливого писателя. В "Поучении" содержится автобиография Мономаха древнейшая в русской литературе.

Ко времени княжения Мономаха относится сочинение игумена Даниила в жанре "хожений". Даниил совершил паломничество в Палестину, прожил там шестнадцать месяцев и с большой точностью и выразительностью описал свое путешествие.

Литература Киевской Руси богата литературными памятниками, написанными в разных жанрах. К сожалению, наше представление о ней неполное, ведь из всей ее сокровищницы уцелела, избежала уничтожения во время пожаров, наводнений и других бед лишь небольшая часть. Однако и она позволяет судить о появлении еще в древнерусской литературе таких традиционных черт русской словесности, сохранившихся до нового времени, как высокая гражданственность и истинный патриотизм, целомудренная чистота образов и благородство идеалов. Древнерусской литературе в целом присуще жизнеутверждающее начало: даже в самых трагических произведениях мы не найдем отчаяния и уныния. Наконец, издревле русские писатели с глубоким уважением относились к другим народам, их обычаям и религиям. Древнерусская литература не знала вымышленных сюжетов и героев, в ней всегда описывались исторические события и реальные лица. Даже если автор вводил в сюжет фантастические (с современной точки зрения) детали, то это не было художественным вымыслом, ведь и сам автор, и читатели верили написанному. Кроме того, и персонажи этих произведений либо герои, совершающие нравственные или военные подвиги, либо безусловные злодеи.

Древнерусская литература не знала рифмованной поэзии, но она пронизана образным мышлением поэтическими сравнениями и гиперболами, содержит множество примеров ритмической речи. Самобытность и высокий профессионализм древнерусской литературы питали два неиссякаемых источника: устное народное творчество и переводная литература различных жанров и стилей, та, что тысячелетиями создавалась творческим гением народов Греции и Египта, Иудеи и Сирии. Древнерусские писатели приобщились к лучшим образцам мировой литературы, т.е. черпали из тех же источников, что и средневековые писатели Западной Европы.

3.3. Архитектура.

Для искусства домонгольской Руси характерна такая черта, как монументализм форм. Особое место в древнерусском искусстве занимала архитектура. К сожалению, до нас дошли далеко не все архитектурные сооружения того времени, а многие сохранились в искаженном виде.

В развитии техники каменного строительства главную роль играла византийская школа, унаследовавшая традиции Древнего Рима. Например, широко использовалась имевшая как конструктивное, так и эстетическое значение кладка со скрытым рядом, при которой ряды кирпича на фасад здания выходили через один, а промежуточный ряд был отодвинут вглубь и прикрыт слоем розоватого раствора с примесью цемянки (толченой керамики). С точки зрения современной науки, такая кладка весьма функциональна, ведь при меньших затратах строительных материалов стена получается более прочной. К тому же кладка со скрытым рядом, часто называемая "полосатой", (на поверхность стены выходят, чередуясь, разноцветные полосы чередующиеся ряды необработанного камня и розоватого раствора цемянки), обладает своеобразной декоративностью, когда "игра" света и тени подчеркивает "игру" цвета. Экстерьер храма, сложенного такой кладкой, практически не требовал дополнительной отделки за исключением некоторых элементов, выполненных из плинфы (плоского кирпича), например, в виде простых орнаментальных фризов, украшавших фасады.

Об облике первого из известных нам каменных храмов Киевской Руси церкви Успения Богородицы (989996 г., разрушена монголотатарами во время взятия Киева в 1240 г.) можно судить лишь по остаткам фундамента, элементам декора, письменным источникам. В 1031 1036 гг. в Чернигове греческими мастерами был воздвигнут СпасоПреображенский собор. Этот самый "византийский" храм Киевской Руси сохранился до наших дней почти целиком. В 1037 г. Ярославом Мудрым был заложен каменный Софийский собор в Киеве пятиапсидный, 13купольный. Как и Десятинная церковь, он был обнесен внутренними двухэтажными галереями гульбищем, снаружи к ним примыкали одноэтажные, но более широкие галереи. Так же, как Десятинная церковь и СпасоПреображенский собор, София имеет выраженную пирамидальную композицию. Пирамидальность, наращение масс черты, чуждые византийскому зодчеству. Очевидно, ступенчатая пирамидальность, так же, как и многоглавие, была исконно национальной чертой русского зодчества.

Основные декоративные элементы фасадов двухуступчатые ниши и окна, тонкие колонки на апсидах, выложенные из плинфы меандры (геометрический орнамент) и кресты. Наибольшую декоративность фасадам сообщала живописная структура кладки со скрытым рядом и полосами необработанного камня.

Хотя каменное строительство на Руси в Х XI вв. велось главным образом византийскими зодчими, эти постройки существенно отличались от византийских, так как приезжие мастера решали на Руси новые задачи (возводили храмы с очень большими хорами и крещальнями, а также использовали непривычные строительные материалы). Приходилось им считаться и со вкусами заказчиков, воспитанных в традициях и эстетических представлениях древнего деревянного зодчества. Таким образом, возникнув на базе византийской архитектуры, каменное русское зодчество даже на самой ранней стадии имело своеобразный характер и уже во второй половине XI в. выработало собственные традиции. Именно на них ориентировались строители следующего поколения.

3.4. Живопись.

Искусство Киевской Руси связано с религией тематикой, содержанием и формой, для него, как и для всякого средневекового искусства, характерно следование канону (использование устойчивого набора сюжетов, типов изображения и композиционных схем, освященных вековой традицией и апробированных церковью). Порождением средневекового мировоззрения и культового назначения искусства является его имперсональность (роль творца церковь отводила себе, признавая художника лишь исполнителем).

В ряду изобразительных искусств Киевской Руси первое место принадлежит монументальной живописи мозаике и фреске. Систему росписи храмов русские мастера восприняли от византийцев, и народное искусство повлияло на древнерусскую живопись. Росписи храма должны были передать основные положения христианского вероучения, служить своеобразным "евангелием для неграмотных". Мозаики и фрески Софии Киевской позволяют представить систему росписи средневекового храма. Мозаики покрывали наиболее важную в символическом смысле и наиболее освещенную часть храма центральный купол, подкупольное пространство, алтарь (Христос Вседержитель в центральном куполе и Богоматерь Оранта в алтарной апсиде. Остальная часть храма украшена фресками (сцены из жизни Христа, Богоматери, изображения проповедников, мучеников и др.). Уникальны светские фрески Софии Киевской: два групповых портрета Ярослава Мудрого с семьей и эпизоды придворной жизни (состязания на ипподроме, фигуры скоморохов, музыкантов, сцены охоты и т.п.).

В XI в., несомненно, было создано много произведений станковой живописи икон. КиевоПечерский патерик сохранил даже имя знаменитого русского иконописца XI нач. XII в., печерского монаха Алимпия, который учился у греческих мастеров и "иконы писать хитр бе зело", но большинство произведений этого периода до нас не дошло.

Задолго до крещения Руси христианские богословы, обосновывая культ почитания икон (икона стала рассматриваться как видимый символ невидимого мира, как "изображение тайных и сверхъестественных зрелищ"), выработали жесткую систему их написания (иконографический канон). По преданию, древнейшие христианские иконы появились либо чудесным образом ("Спас Нерукотворный"), либо были написаны с натуры (изображение Богоматери евангелистом Лукой, изображение первых христианских святых художниками, которые лично знали и помнили их облик). Поэтому православная церковь никогда не допускала писания икон с живых людей или по воображению художника и требовала четкого соблюдения иконописного канона, который закреплял те особенности иконописных изображений, которые отделяли "горний" (божественный) мир от мира "дольнего" (земного). Условность письма должна была подчеркнуть в облике изображаемых на иконе лиц их неземную сущность, духовность. Для этого фигуры писались плоскими и неподвижными, использовалась особая система изображения пространства (обратная перспектива) и временных отношений (вневременное изображение). Условный золотой фон иконы символизировал божественный свет. Все изображение на иконе пронизано этим светом, и фигуры не отбрасывают теней, ибо в Царствии Божием нет теней. Православные теологи называли иконы "богословием в красках" и видели в них средство направить помыслы и чувства верующих к горнему миру. "Евангелие зовет нас к жизни во Христе, икона нам эту жизнь показывает" (Л.А. Успенский).

Чтобы неукоснительно следовать канону, иконописцы пользовались в виде образцов либо древними иконами, либо иконописными подлинниками: толковыми, которые содержали словесное описание каждого иконописного сюжета ("Пророк Даниил млад кудреват, аки Георгий, в шапке, одежды испод лазорь, верх киноварь" и т.п.), или лицевыми, т.е. иллюстративными (прориси графическое изображение сюжета).

Особым явлением древнерусской живописи стало явление книжной миниатюры. Древнейшая русская рукопись "Остромирово евангелие" (10561057 гг., ГПБ) украшена изображениями евангелистов, яркие плоскостно наложенные фигуры которых сходны с фигурами апостолов Софии Киевской. Заставки заполнены фантастичным растительным орнаментом. В миниатюрах "Изборника Святослава" (1703 г.) имеются портретные изображения великокняжеской семьи.

Огромную роль в жизни Киевской Руси играло прикладное декоративное искусство, в котором особенно оказались живучи образы языческой мифологии. Раннекиевская круглая скульптура не получила развития в связи с тем, что церковь боролась против языческого идолопоклонства, но сыграла свою роль в становлении национальных традиций каменной резьбы.

Впитав и творчески переработав разнообразные художественные влияния, Киевская Русь создала систему общерусских ценностей, предопределившую развитие искусства отдельных земель в период феодальной раздробленности. Закончился период "монументального историзма". Начиналась новая эпоха.

IV. Заключение.

Культурное наследие прошлого, накопленное сотнями предшествующих поколений, обретается современным человеком в виде сложившейся системы знаний, моральноэстетических ценностей, устойчивых традиций и норм поведения. Механизмы их передачи выработаны и закреплены на протяжении многотысячелетней истории человечества. Согласно концепции Алексея Алексеевича Ухтомского (1875—1942), лучшие доминанты, способствующие выживанию и прогрессу человеческого рода как такового, передаются от поколения к поколению посредством слова и быта. Не будь этого — каждому новому поколению пришлось бы начинать все сначала. Продукты материальных преобразований (орудия труда, возделанные угодия, построенные города, заводы, технические изделия и т. п.) передаются или получаются при смене поколений практически в нетронутом виде. Несколько поиному обстоит с достижениями духовной культуры. Они также перенимаются и усваиваются. Однако устные тексты забываются или переиначиваются, письменные — утрачиваются. Катаклизмы и войны способны в одночасье уничтожить все. Так, дважды — римлянами и мусульманами — сжигалась крупнейшая в древности Александрийская библиотека, где на протяжении веков аккумулировалось все знание античного мира.

Утрата веками накопленных знаний и механизмов их передачи от отцов к сыновьям и от дедов к внукам может произойти и в результате искусственного идеологического вмешательства, включая религиозную экспансию или насаждение чужеродной идеологической парадигмы. В этом смысле древнейшая история Руси потерпела особенно ощутимые и невосполнимые потери. Природные катаклизмы, уничтожившие гиперборейскую цивилизацию, принятие христианства, огнем и мечом искоренившего язычество, бесчисленные нашествия иноземцев, копытами коней и варварскими сапогами топтавшими русскую культуру, другие социальные потрясения нанесли не один сокрушительный удар по духовному наследию древнего этноса.

Логика преемственности поколений — этой важнейшей стяжки биосоциальной эволюции — уникальна. Она коррелирует, но не совпадает с логикой истории. У поколений, сменяющих друг друга и активно взаимодействующих между собой, своя, если так можно выразиться, параллельная история и свои закономерности. В призматическом зеркале поколений история как бы спрессовывается, ломается, растягивается или теряется. Связь времен может оборваться между любой парой поколений на любом отрезке истории. Обычно принимается, что астрономический и исторический век вмещает 3 поколения. Следовательно, тысячелетие — это всего лишь 30 поколений. 30 поколений отделяет нас от введения христианства на Руси и около 100 от Троянской войны. Казалось бы, как мало — просто рукой подать. Но чего только не случилось за это время, выражающееся в таких на первый взгляд смехотворных цифрах!

Если наложить на всемирную историю цепочку из сменявших друг друга поколений, то реальное летоисчисление предстанет в виде следующей картины: 56 поколений отделяет нас от вторжения наполеоновской армии в Россию и Бородинского сражения, 8 поколений — от Полтавской баталии, 19 — от Куликовской битвы, 23 — от Ледового побоища. И далее вглубь: 48 поколений прошло с момента падения Римской империи (взятия Рима Аларихом), чуть более 70 — от расцвета Афин, 150 — от начала древнейшего царства в Египте и 1260 поколений — от предположительного начала процесса расщепления праязыка и единого пранарода (40 тыс. лет до н. э.). Менее 13 сотен поколений — какой каскад народов, языков, культур возник на Земле! Сколько цивилизаций и формаций успело смениться на планете! Сколько достижений и сколько утрат! Но ничто не исчезает бесследно. Дух жив, пока жив человек. Его необходимо хранить, как хранили огонь в очаге наши предки. И как их, он непременно спасет и согреет.

Список литературы:

1. Арнольдов А.И. Введение в культуроведение. М.: 1994 г.

2. Артамонов В.А. Национальный характер и история. Стили мышления и поведения в истории мировой культуры. М.: Наука, 1990 г.

3. Бычков В.В. Русская средневековая эстетика X XIII в. М.: Мысль, 1992 г.

4. Демин В.Н. Тайны русского народа. - М.: Издательство «Вече», 1997.

5. Культура России: смысл, символы, ценности. - Томск: изд. Томского университета, 1996.

6. Мировая художественная культура. Россия IX XIX в. М.: Издательский центр АЗ, 1997.

7. Учебное пособие по культурологи. - М.: изд. Российской экономической академии имени Г.В.Плеханова, 1994.

Язычество древних славян Рыбаков Борис Александрович

Глава пятая. Истоки славянской культуры.

Из книги Язычество древних славян автора Рыбаков Борис Александрович

Часть третья. Истоки славянской мифологии

Из книги Мифы славянского язычества автора Шеппинг Дмитрий Оттович

Глава I Общий взгляд на развитие славянской мифологии Первоначальный источник человеческих верований, по нашему мнению, есть отвлеченный деизм; сущность его состоит в обоготворении Бога, Творца, постигаемого нами через созерцание Его творений. Но так как отвлеченное

Из книги Россия и Европа автора Данилевский Николай Яковлевич

Из книги Ноев ковчег и Свитки Мертвого моря автора Каммингс Вайолет М

Из книги Балты [Люди янтарного моря (litres)] автора Гимбутас Мария

Из книги Искусство жить на сцене автора Демидов Николай Васильевич

Из книги Цивилизация классического ислама автора Сурдель Доминик

Глава VI. ИСТОКИ ОБРАЗА Излюбленный образ Обстоятельства перестраивают: под влиянием их мы испытываем то радость, то горе, то раздражение, то гнев, то скуку... Но показать свои подлинные настроения не всегда можно. И человек закрывает свое истинное чувство, напускает на

Из книги Цивилизации древней Европы автора Мансуэлли Гвидо

Глава 1 ИСТОКИ АРАБО-ИСЛАМСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ (622–750) В начале VII в. в Аравии, во глубине пустынного Хиджаза, устами вдохновенного человека по имени Мухаммад - это имя часто транскрибируют как Магомет - был провозглашен ислам, новая, основанная на «покорности Аллаху» и

Из книги Религии мира. Иудаизм. автора Барановский Виктор Александрович

Глава 1 ИСТОКИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА Палеолит, или древний каменный век, разворачивается в ходе последовательной смены оледенений, которые в течение четвертичного периода покрывали земли и моря севера Евразии и Америки. Границы льда в зависимости от климата располагались более

Из книги Майя. Загадки великой цивилизации автора Дрю Дэвид

Глава 1. ИСТОКИ ИУДАИЗМА Нередко иудаизм сводят к истории еврейского народа, отраженной в Библии. Это неправильная точка зрения, поскольку иудаизм – не совсем история иудеев, это скорее отражение жизни иудеев. Иудаизм – сокровенное содержание их многовековой жизни, так

Из книги Лев Александрович Тихомиров: философско-культурологические искания автора Посадский Сергей Владимирович

Глава 2 ИСТОКИ ЦИВИЛИЗАЦИИ МАЙЯ Современный ученый мир полностью разделяет мнение де Акосты. На сегодняшний момент господствует теория, согласно которой люди появились на американском континенте во время последнего ледникового периода, когда группы охотников и