Главная › Пособия и документы › Гримасы нэпа - дела давно минувших дней. Михаил Зощенко

Гримасы нэпа - дела давно минувших дней. Михаил Зощенко

Творчество Михаила Зощенко - самобытное явление в русской советской литературе. Писатель по-своему увидел некоторые характерные процессы современной ему действительности, вывел под слепящий свет сатиры галерею персонажей, породивших нарицательное понятие "зощенковский герой". Все герои были показаны с юмором. Эти произведения были доступны и понятны простому читателю. «Зощенковские герои» показывали современных по тем временам людей… так сказать просто человека, например в рассказе «Баня» видно как автор показывает человека явно не богатого который рассеян и неуклюж, а его фраза насчет одежды когда он теряет номерок «давайте поищем его по приметам» и дает от номерка веревку.После чего дает такие приметы старого, потрепанного пальтишка на котором только и есть что 1 пуговица с верху и оторванный карман. Но между тем он уверен в том, что если он подождет, когда все уйдут из бани, то ему дадут какое ни будь рваньё несмотря даже на то, что его пальто тоже плохое. Автор показывает всю комичность этой ситуации…

Вот такие ситуации обычно показаны в его рассказах. И главное автор пишет все это для простого народа на простом и понятном ему языке.

Михаил Зощенко

(Зощенко М. Избранное. Т. 1 - М., 1978)

Около четырех десятилетий посвятил Зощенко отечественной литературе. Писатель прошел сложный и трудный путь исканий. В его творчестве можно выделить три основных этапа.

Первый приходится на 20-е годы - период расцвета таланта писателя, оттачивавшего перо обличителя общественных пороков в таких популярных сатирических журналах той поры, как "Бегемот", "Бузотер", "Красный ворон", "Ревизор", "Чудак", "Смехач". В это время происходит становление и кристаллизация зощенковской новеллы и повести.

В 30-е годы Зощенко работает преимущественно в области крупных прозаических и драматических жанров, ищет пути к "оптимистической сатире" ("Возвращенная молодость" - 1933, "История одной жизни" - 1934 и "Голубая книга" - 1935). Искусство Зощенко-новеллиста также претерпевает в эти годы значительные перемены (цикл детских рассказов и рассказов для детей о Ленине).

Заключительный период приходится на военные и послевоенные годы.

Михаил Михайлович Зощенко родился в 1895 году. После окончания гимназии учился на юридическом факультете Петербургского университета. Не завершив учебы, ушел в 1915 году добровольцем в действующую армию, чтобы, как вспоминал он впоследствии, "с достоинством умереть за свою страну, за свою родину". После Февральской революции демобилизованный по болезни командир батальона Зощенко ("Я участвовал во многих боях, был ранен, отравлен газами. Испортил сердце...") служил комендантом Главного почтамта в Петрограде. В тревожные дни наступления Юденича на Петроград Зощенко - адъютант полка деревенской бедноты.

Годы двух войн и революций (1914-1921) - период интенсивного духовного роста будущего писателя, становления его литературно-эстетических убеждений. Гражданское и нравственное формирование Зощенко как юмориста и сатирика, художника значительной общественной темы приходится на пооктябрьский период.

В литературном наследии, которое предстояло освоить и критически переработать советской сатире, в 20-е годы выделяются три основные линии. Во-первых, фольклорно-сказовая, идущая от раешника, анекдота, народной легенды, сатирической сказки; во-вторых, классическая (от Гоголя до Чехова); и, наконец, сатирическая. В творчестве большинства крупных писателей-сатириков той поры каждая из этих тенденций может быть прослежена довольно отчетливо. Что касается М. Зощенко, то он, разрабатывая оригинальную форму собственного рассказа, черпал из всех этих источников, хотя наиболее близкой была для него гоголевско-чеховская традиция.

На 20-е годы приходится расцвет основных жанровых разновидностей в творчестве писателя: сатирического рассказа, комической новеллы и сатирико-юмористической повести. Уже в самом начале 20-х годов писатель создает ряд произведений, получивших высокую оценку М. Горького.

Опубликованные в 1922 году "Рассказы Назара Ильича господина Синебрюхова" привлекли всеобщее внимание. На фоне новеллистики тех лет резко выделилась фигура героя-сказчика, тертого, бывалого человека Назара Ильича Синебрюхова, прошедшего фронт и немало повидавшего на свете. М. Зощенко ищет и находит своеобразную интонацию, в которой сплавились воедино лирико-ироническое начало и интимно-доверительная нотка, устраняющая всякую преграду между рассказчиком и слушателем.

В "Рассказах Синебрюхова" многое говорит о большой культуре комического сказа, которой достиг писатель уже на ранней стадии своего творчества:

"Был у меня задушевный приятель. Ужасно образованный человек, прямо скажу - одаренный качествами. Ездил он по разным иностранным державам в чине камендинера, понимал он даже, может, по-французскому и виски иностранные пил, а был такой же, как и не я, все равно - рядовой гвардеец пехотного полка".

Порой повествование довольно искусно строится по типу известной нелепицы, начинающейся со слов "шел высокий человек низенького роста". Такого рода нескладицы создают определенный комический эффект. Правда, пока он не имеет той отчетливой сатирической направленности, какую приобретет позже. В "Рассказах Синебрюхова" возникают такие надолго остававшиеся в памяти читателя специфически зощенковские обороты комической речи, как "будто вдруг атмосферой на меня пахнуло", "оберут как липку и бросят за свои любезные, даром что свои родные родственники", "подпоручик ничего себе, но сволочь", "нарушает беспорядки" и т.п. Впоследствии сходного типа стилистическая игра, но уже с несравненно более острым социальным смыслом, проявится в речах других героев - Семена Семеновича Курочкина и Гаврилыча, от имени которых велось повествование в ряде наиболее популярных комических новелл Зощенко первой половины 20-х годов.

Произведения, созданные писателем в 20-е годы, были основаны на конкретных и весьма злободневных фактах, почерпнутых либо из непосредственных наблюдений, либо из многочисленных читательских писем. Тематика их пестра и разнообразна: беспорядки на транспорте и в общежитиях, гримасы нэпа и гримасы быта, плесень мещанства и обывательщины, спесивое помпадурство и стелющееся лакейство и многое, многое другое. Часто рассказ строится в форме непринужденной беседы с читателем, а порою, когда недостатки приобретали особенно вопиющий характер, в голосе автора звучали откровенно публицистические ноты.

В цикле сатирических новелл М. Зощенко зло высмеивал цинично-расчетливых или сентиментально-задумчивых добытчиков индивидуального счастья, интеллигентных подлецов и хамов, показывал в истинном свете пошлых и никчемных людей, готовых на пути к устроению личного благополучия растоптать все подлинно человеческое ("Матренища", "Гримаса нэпа", "Дама с цветами", "Няня", "Брак по расчету").

В сатирических рассказах Зощенко отсутствуют эффектные приемы заострения авторской мысли. Они, как правило, лишены и острокомедийной интриги. М. Зощенко выступал здесь обличителем духовной окуровщины, сатириком нравов. Он избрал объектом анализа мещанина-собственника - накопителя и стяжателя, который из прямого политического противника стал противником в сфере морали, рассадником пошлости.

Круг действующих в сатирических произведениях Зощенко лиц предельно сужен, нет образа толпы, массы, зримо или незримо присутствующего в юмористических новеллах. Темп развития сюжета замедлен, персонажи лишены того динамизма, который отличает героев других произведений писателя.

Герои этих рассказов менее грубы и неотесаны, чем в юмористических новеллах. Автора интересует прежде всего духовный мир, система мышления внешне культурного, но тем более отвратительного по существу мещанина. Как ни странно, но в сатирических рассказах Зощенко почти отсутствуют шаржированные, гротескные ситуации, меньше комического и совсем нет веселого.

Однако основную стихию зощенковского творчества 20-х годов составляет все же юмористическое бытописание. Зощенко пишет о пьянстве, о жилищных делах, о неудачниках, обиженных судьбой. Словом, выбирает объект, который сам достаточно полно И точно охарактеризовал в повести "Люди": "Но, конечно, автор все-таки предпочтет совершенно мелкий фон, совершенно мелкого и ничтожного героя с его пустяковыми страстями и переживаниями" . Движение сюжета в таком рассказе основано на постоянно ставящихся и комически разрешаемых противоречиях между "да" и "нет". Простодушно-наивный рассказчик уверяет всем тоном своего повествования, что именно так, как он делает, и следует оценивать изображаемое, а читатель либо догадывается, либо точно знает, что подобные оценки-характеристики неверны. Это вечное борение между утверждением сказчика и читательским негативным восприятием описываемых событий сообщает особый динамизм зощенковскому рассказу, наполняет его тонкой и грустной иронией.

Есть у Зощенко небольшой рассказ "Нищий" - о здоровенном и нагловатом субъекте, который повадился регулярно ходить к герою-рассказчику, вымогая у него полтинники. Когда тому надоело все это, он посоветовал предприимчивому добытчику пореже заглядывать с непрошеными визитами. "Больше он ко мне не приходил - наверное, обиделся", - меланхолически отметил в финале рассказчик. Нелегко Косте Печенкину скрывать двоедушие, маскировать трусость и подлость выспренними словами ("Три документа"), и рассказ завершается иронически сочувственной сентенцией: "Эх, товарищи, трудно жить человеку на свете!"

Зощенко - Гримаса нэпа

На праздники я, обыкновенно, в Лугу езжу. Там, говорят, воздух очень превосходный - сосновый и еловый. Против бронхита хорошо помогает. Врачи так говорят. Я не знаю. Не думаю.

Главное, что в Лугу ездить - сущее наказание. Народу больно много. Пихаются. На колени садятся без разрешения. Корзинки и тючки на головы ставят. Не только бронхит - скарлатину получить можно.

Прошлый раз по пути из Луги на какой-то станции, несмотря на форменное переполнение, в вагон еще какой-то тип влазит. Нестарый еще. С усиками. Довольно франтовато одетый. В русских сапогах. И с ним - старуха. Такая обыкновенная старуха с двумя тюками и с корзинкой.

Собственно, сначала эта старуха в вагон влезла со своим багажом. А за ней уж этот тип со своими усиками.

Старуха, значит, впереди идет - пробивается сквозь публику, а он за ней небрежной походкой. И все командует ей:

Неси, - кричит, - ровней, корзинку-то. Просыпешь чего-то там такое… Становь теперича ее под лавку! Засупонивай, я говорю, ее под лавку. Ах, чертова голова! Узел-то не клади гражданам на колени. Клади временно на головы… Обожди, сейчас я подниму его на верхнюю полку. Фу-ты, я говорю, дьявол какой!

Только видят пассажиры - действия гражданина ненастоящие - форменное нарушение уголовного Кодекса Труда. Одним словом, пассажиры видят: нарушена норма в отношении старослужащего человека.

Некоторые начали вслух выражать свое неудовольствие, дескать, не пора ли одернуть, если он зарвался и кричит и командует одной прислугой. Где ж это возможно одной старухе узлы на головы ложить? Это же форменная гримаса нэпа.

Около окна просто брожение среди публики началось.

Это, - говорят, - эксплоатация трудящихся! - Нельзя же так кричать и командовать на глазах у публики. - Это унижает ейное старушечье достоинство.

Вдруг один, наиболее из всех нервный, гражданин подходит до этого, который с усиками, и берет его прямо за грудки.

Это, - говорит, - невозможно допущать такие действия. Это издевательство над несвободной личностью. Это форменная гримаса нэпа.

То есть, когда этого нового взяли за грудки, он побледнел и откинулся. И только потом начал возражать.

Позвольте, - говорит, - может быть, никакой гримасы нету? Может быть, это я с моей мамашей в город Ленинград еду? Довольно, - говорит, - оскорбительно слушать подобные слова в нарушении Кодекса.

Тут среди публики некоторое замешательство произошло. Некоторый конфуз: дескать вмешались не в свои семейные дела. Прямо неловко. Оказывается, это всего-навсего мамаша.

Наиболее нервный человек не сразу, конечно, сдался.

А пес, - говорит, - ее разберет! На ней афиши не наклеено - мамаша или папаша. Тогда объявлять надо при входе.

Но после сел у своего окна и говорит:

Извиняюсь все-таки. Мы не знали, что это ваша преподобная мамаша. Мы подумали как раз, знаете, другое. Мол, это, подумали, домашняя прислуга. Тогда извиняемся.

До самого Ленинграда который с усиками оскорблялся задним числом за нанесенные ему обиды.

Это, - говорит, - проехаться не дадут - сразу беруть за грудки. Затрагивають, у которых, может быть, билеты есть? Положите, мамаша, ногу на узел - унести могуть… Какие такие нашлись особенные… А, может, я сам с 17 года живу в Ленинграде.

Другие пассажиры сидели молча и избегали взгляда этого оскорбленного человека.

Вы читали рассказ - Гримаса нэпа - Михаила Зощенко.

Панина Мария

Каждый писатель и историк, и культуролог. Внутренний мир человека исследует тоже каждый писатель. Но каждому творцу своя эпоха, в которой происходят события исторической значимости, своя культура и люди, что в связи создает проблему. У Ломоносова «Ода на день восшествия Елисаветы Петровны», восхваляющая императрицу и ее деяния (что оде свойственно), у Пушкина - «Евгений Онегин», где рассматривается конфликт личности и общества. Гоголь создал роман «Мертвые души», чтобы написал о ситуации в государстве XIX века, с целью показать его проблемы. Проблемы от помещиков. Сатирические рассказы А.П. Чехова создают нам историческую картину рубежа веков. Главными высмеиваемыми героями являются чиновники. Чехов являлся последователем Гоголя. Последователем Чехова стал Михаил Михайлович Зощенко, который в своих повестях рассказывал о людях в пост революционное время.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Государственное бюджетное образовательное учреждение средняя общеобразовательная школа № 181 Центрального района Санкт-Петербурга __________________________________________________________________

Школьная научно-практическая конференция

« Первые шаги в науку»

Проект на тему:

«Михаил Зощенко. Проблемы века.»

Информацинно-аналитическая исследовательская работа

филологического направления

Секция «Гуманитарная»

Руководитель проекта: Тихомирова И.А.

Санкт-Петербург

2016

Введение
Основная часть:

Глава 1 -

Глава 2

Заключение

Введение

Сатирические рассказы Михаила Зощенко были востребованы широким кругом читателей, но читатели воспринимали их не как сатиру, а как рассказ с юмором. Читатель не видел проблемы, передаваемой рассказчиком. С другой стороны, когда человек читает и понимает, что это же он - карман на пиджаке или она - бусина на платье. Смеются. Находят и понимают проблему. Долго новеллы Зощенко не носили звания сатирических. Просто рассказ с юмором, где, как казалось, все хорошо и подтекста, в котором очень язвительная, насущная проблема, - нет. Все это лишь казалось некоторому читателю ХХ века, такому как Егор Иваныч Глотов, копивший на лошадь, лопавший солому, да зря - лошадь пропил в день приобретения.

С каждым произведением нам дают рассмотреть детали поведения людей прошлого. Это история с другой стороны. Поведение людей меняется в следствие изменений в политике семьи. Например, жена запретила мужу расстегивать верхнюю пуговицу на рубашке. Говорит, не эстетично,мол. Муж выпускает свой декрет «О молчании после шести часов вечера», как реакцию на дурацкие запреты. Жена больно уж много болтает. Впрочем, жена будет противодействовать. И будут эти политико -семейные разборки нескончаемые. Поведение людей менялось в следствие изменений в политике государства. Государственные изменения более масштабные и в следствие них возникали перемены в жизни людей.

После революции 17-го года случился переворот с ног на голову, на которой стоять можно было, но выглядело это крайне нелепо. Менялись принципы и устои в обществе. Теперь необходимо угодить государству, чтобы быть с ним в ладных отношениях - это важней родной матери.

Глава 1. Зощенко – писатель 20 века

Михаил Зощенко - исследователь человека

Изучение человека с его душевной, психологической стороны происходит тысячелетия. Литературные произведения - это способ передачи чувств, метод распознавания происходящего внутри человека. Литература - часть науки о человеке. И каждый писатель, в том числе и Михаил Зощенко - исследователь человека.

Михаил Зощенко - историк

Историк - двусмысленное понятие. Историк - научный деятель, изучающий хронологию событий. Так же «историк»- синоним сочетанию «писатель сатирик ». Историк составляет краткие повествования, наделенные сатирическим характером. Само слово «историк» смешное, «историк» вовсе не «писатель».

Началом какого-либо литературного движения служат события в стране, события уже исторические. Поэтому писатель повествует о событиях в стране, включая их в сюжет своего творения. А историк («писатель сатирик») добавляет критические моменты, которые необходимо пригасить, рассмешив читателя. Михаил Зощенко - историк по двум приведенным понятиям этого слова.

Михаил Зощенко - деталировщик монументальных фрагментов жизни

Нет ничего более обыденного, чем обычная поездка в трамвае. Такие поездки были у каждого, поэтому мы можем назвать поездку в трамвае монументальным фрагментом жизни. Нет, не потому, что она носила значимую позицию в жизни людей (но этого исключать нельзя), потому что это не единичный случай, не у одного человека. Событие поездки в трамвае было у каждого и не один раз - это есть монументальность фрагмента жизни. Деталями являются характеры, наполняющие монументальный фрагмент жизни. У Михаила Зощенко есть рассказы под один характер, под один типаж, которые детализируются событием, показывая характер личности о которой рассказывается; есть рассказы в одном пространстве, которое детализируется личностями и характерами, составляя описание пространства, обогащая его так, будто эти стены слышали все разговоры и всех видели, теперь стены пространств знают все.

Михаил Зощенко - культуролог ХХ столетия

Сколько собрано характеров, типажей, лиц, башмаков и их шнурков, юбок и рубах. Сколько собрано мыслей, находящихся в головах людей ХХ века после Октябрьской революции. Об образе мыслей, доходящих до критичности, башмака и юбки повествовал в своих новеллах Михаил Зощенко.

Глава 2 Анализ рассказов М.Зощенко

ГРИМАСА НЭПА

Действие происходит в вагоне поезда. «Главное, что в лугу ездить - сущее наказание. Народу больно много. Пихаются. На колени садятся без разрешения. Корзинки и тючки на голову ставят. Не только бронхит - душевную болезнь получить можно.» Общественный транспорт и нелюбовь к нему. Потому что общественный. Менталитет советского гражданина, беспокойного о своих пожитках и пожиточках. (деталировка монументального) . «... на какой-то станции, несмотря на форменное переполнение, в вагон еще какой-то тип влазит. С усиками...» И вовсе не переполненное, по расчетам влезшего типа, можно сесть на коленки и побыть обозом на чьих-нибудь коленках. Но этот тип не так то прост, что-бы только на чужих коленках сидеть. С ним входит старуха, расталкивающая народ, а за ней уже и этот человек. Он командует старухой. Это очень напрягло пассажиров - народ в вагоне. Что это он распространяет свою власть на «несвободную старуху». Не по правилам. Это «форменное нарушение уголовного кодекса труда.», «Эта форменная гримаса НЭПа».Но старуха не домработница, она - мама «...всего-навсего мамаша, а не домработница». И долго перед франтом извинялись за то, что его обвинили в не угождению государству. А мама? Мама - она и мама. Настоящие ценности остались под толстым занавесом. За этим занавесом опасно оставлять ценности, но главное, что партии верен остался.

Люди подвластны. Остается непонятным, кто эта женщина - мать или домработница. Она - занавес, который прячет все неподдельные ценности. Сам занавес не опасен, опасно за ним.

ПРЕЛЕСТИ КУЛЬТУРЫ

Прелестно снимать пальто в театре, прелестно, да не удобно,холодно. «И, действительно, при военном коммунизме куда как было свободно в отношении цивилизации и культуры. Скажем, в театре можно было свободно даже не раздеваться - сиди, в чем пришел. Это было достижение.» Достижение - не достижение, иллюзия. Видно, как не хотят люди изменений, как им нравился старый уклад. Пытались догнать по культурному развитию европейские страны, но не получилось. Изменения есть, но они не в той кондиции для культурной страны. Класс интеллигенции затемнен. Умные люди не в приоритете у советского правительства. Вся культура только на показ, в обществе. Дамам дурно от ночных рубах, а на самом деле эти дамы оказываются теми еще «аристократками»

АРИСТОКРАТКА

Яркий типаж женщины в расцвете своих лет, с золотым зубом. Она знает в чем должен быть толк от кавалеров - пирожные покупать в театрах, то есть быть при средствах. Иначе, это не кавалер. Много заметного фальша. «... такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место. А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то все и вышло.» Театр - место общественное, там целые поля для того, чтобы показать свой нос, свои глубокие глаза, но в первую очередь, конечно же, шубку. Материальный достаток - это ценность, ставшая наравне с ценностью счастливой жизни.

В данной новелле конфликт, который стал бы дракой, если бы это произошло не в театре, да и не с дамой. Герой рассчитывал на скромную женщину, которая ему она казалась в самом начале. « И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит.» Оказалась она «изнеженных кровей» совдеповской аристократкой.

«Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные.

Я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:

Ежели,- говорю,- вам охота съесть одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
Мерси,- говорит.

И вдруг подходит развратной походкой к блюдцу и цоп с кремом и жрет.»

Затем аристократочка берет второе, третье, а на четвертом не хватило героя.

« - Ложи,- говорю,- взад!

А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит. … Положила она назад. А я говорю хозяину:

Сколько с нас за скушанные три пирожные?

А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.

С вас,- говорит,- за скушанные четыре штуки столько-то
Как,- говорю, - за четыре?! Когда четвертое в блюде находится.
Нету,- отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на нем сделан и пальцем смято.
Как,- говорю, - надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.

А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.

Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты»

Где конфликт, там и народ. Народное мнение никогда точно не определяло того, кто прав и кто ошибается. «Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.» Театр - место народа. Живут в одной стране и все друг друга знают, поэтому приходят на помощь в сложных ситуациях. Народ, как стая пчел. Прилетают, когда не нужны, начинают жужжать и выяснять, кто хороший и кто плохой. Народ, как оценка происшествия. Если народ сбежался, значит это значительное событие, вдруг решается, какой будет зарплата у Сидорова. Конечно, такого не может происходить, «А вдруг.» - подумает народ. Если люд не прибежал, значит и инцидент случился не в общественном месте, а в квартире или в одиноком доме, где-то в области. Но народ кинет громкий смех в конце и уйдет, когда поймет, что решено ничего не решать в этом случае и не выясняется, какова будет у Сидорова заработная плата.

«Заплатил. Обращаюсь к даме:

Докушайте,-говорю, - гражданка. Заплачено.

А дама не двигается. И конфузится докушивать.

А тут какой-то дядя взялся.

Давай,- говорят,- я докушаю.

И докушал, сволочь. За мои деньги.

Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.

А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:

Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами.

А я говорю:

Не в деньгах, гражданка счастье. Извините за выражение.

Так мы с ней и разошлись.

Не нравятся мне аристократки.»

Настоящие ценности уходят за занавес. Деньги - ценность. Воспоминания или поверхностные знания о прошлом, о кавалерах, которые однозначно при деньгах, поэтому и дама у них имеется. Глупенькая эта аристократка. Хорошо, что без драки обошлось.

Новеллы о жизни такие, какая она есть. Будто Зощенко - слушатель, к которому приходят люди пить чай и повествовать о своих проблемах и неудачах в жизни. Не каждый - ботинок. Ботинкам, в большинстве своем, все равно, что такое счастье. Человек образованный, который видит в духовной жизни больше смысла, чем в жизни материальной скажет: «Не в деньгах счастье.»

БОГАТАЯ ЖИЗНЬ

Деньги надоедают и жизнь коробят, они - часть влияния человека и на человека. Приятно быть влиятельным, конечно, надо жертвовать, и попадать под влияние. Изменятся личность.

«Кустарь Илья Иваныч Спиридонов выиграл по золотому займу пять тысяч рублей золотом.»

Купить бы дров, кастрюль и штаны, для жизни, но требует что-то (не душа требует и не голова) чего-то крупнее кастрюль. «... Илья Иваныч сильно похудел и осунулся... - Живем. Дровец, конечно, купил … А так-то, конечно, скучновато.» Когда «скучновато живешь» , вряд ли живешь. Скучная жизнь - зависимость человека. Заголовок рассказа можно варьировать «Скучная жизнь», «Несчастная жизнь» - все, что уловимо в подтексте. Богатая жизнь - скучная жизнь - несчастная жизнь. Буржуи были не главенствующим классом, не в почете капиталисты, потому что в стране должно быть все общее. «- А чего это самое... Розыгрыш-то новый скоро ли будет? Тысчонку бы мне, этово, неплохо выиграть для ровного счета...» - несчастная жизнь. И много таких несчастных жизней. Несчастье от богатства, от бедности, от недовольства. Монотонное недовольство, вплетенное в жизнь, делает ее несчастной. А Илья Иваныч «одернул свой розовый галстук и, кивнув мне головой, торопливо пошел к дому.»

ИСПОВЕДЬ

Есть ли Бог? Или Бога - нет? Народ, по правилу, разделяется на две равные группы: одни верующие, другие категоричные атеисты. Не в это время. Личность подгоняли под стандарт. Бога - нет. Верующие в Бога, но вместе с тем и верующие в способность государства поставить все на устойчивые ноги, в угоду правителям сомневались в существовании Бога. Сомневались в том, что так долго наполняло их душу. Духовная жизнь она ушла за занавес. Церкви - не быть. Поэт, восхваляй Октябрь. Художник, прославляй Октябрь. Ученый, работай своим огромным умом на Октябрь. В театр, можно и в пальто. Жизнь души прячется. Книги - только те, которые не создадут личности коллизию настоящего мира и мира книги - строгая цензура. Культура меняется.

«На страстной неделе бабка Фекла сильно разорилась - купила за другривенный свечку и поставила ее перед угодником. ...принялась молиться и просить себе всяких льгот и милостей взамен истраченного двугривенного.» Что важно бабе Фекле, как личности? Помолиться? Просто молиться Богу никак нельзя. Просить взамен - это молитва для бабки Феклы. Но это не молитва. «Фекла долго молилась, бормоча себе под нос всякие свои мелкие просьбишки, потом, стукнув лбом о грязный каменный пол, вздыхая и кряхтя, пошла к исповеди.» Для «мелких своих просьбишек» ходит редко в церковь Фекла. «Мелкие просьбишки» - материальное благо. После молитвы опускают голову, повинуясь святыне, но бабка Фекла быстро стукается лбом о грязный пол. Может быть и не знает, для чего так делается. Какие «просьбишки» такая личность. Каменный пол - грязный, ведь церковь - ничто. «Вздыхая и кряхтя» пошла бабка на исповедь. Ей, должно быть, есть в чем покаяться. «Исповедь проходила у алтаря за ширмой. Бабка Фекла встала в очередь за какой-то древней старушкой и снова принялась мелко креститься и бормотать.» - мелочная душа. «За ширмой долго не задерживали.» Может быть ширма - это занавес, за которым находятся те неподдельные, истинные ценности. Но с такими ценностями не каждый хочет жить, не каждому хочется богатств неосязаемых, духовных. Долго не задерживали с ценностями. Нет, эта ширма оказывается не тем прячущим занавесом. « Исповедники входили туда и через минуту, вздыхая и тихонько откашливаясь, выходили, кланяясь угодникам. «Торопится поп,- подумала Фекла.- И чего торопится. Не пожар ведь. Неблаголепно ведет исповедь.» - недовольство, то самое, вплетенное в жизнь, впаянное. Не замечает бабка Фекла того, что она сама «неблаголепно» молится богу и очень быстро стукается лбом «о грязный каменный пол». Недовольство должно распространятся и на себя самого, но все себя любят. Как много таких ситуаций! Из жизни в коммунальной квартире: сосед не моет пол, соседка жалуется, но сама пол не моет тоже. Сопоставлять грязный пол и служение Богу - нельзя, но если в церкви грязный пол и такие прихожане, как Фекла, что делать? «Фекла вошла за ширму, низко поклонилась попу и припал к ручке. …

Ну, рассказывай, Фекла, - сказал поп,- какие грехи? В чем грешна? Не злословишь ли по-пустому? Не редко ли к Богу прибегаешь?
Грешна, батюшка, конечно, - сказала Фекла, кланяясь.
Бог простит,- сказал поп, покрывая Феклу епитрахилью.»

Попом чаще всего называли людей, вроде бы, служащих богу. Поп - сатирический герой. Есть ребяческая дразнилка, которая является бесконечна «У попа была собака, он ее любил. Она съела кусок мяса - он ее убил...» Священник же - герой драматический. Исповедь бабки Феклы не закончилась бы так быстро, если бы принимающий исповедь был бы не попом, а священником.

« - В Бога-то веруешь ли? Не сомневаешься ли?

В Бога-то верую, - сказала Фекла. -Сын-то, конечно, приходит, например, выражается, осуждает, одним словом. А я-то верую.
Это хорошо, матка, - сказал поп. - Не поддавайся легкому соблазну. А чего, скажи, сын-то говорит? Как осуждает?»

Они о Боге и не говорят. О «вожде», о новой политическом укладе. Частица «-то» тут на что. В Бога-то я-то верю, а вот сын - нет. Не Боге говорят эти двое. Сын критикует новую политику, поп - приверженец «новой жизни», поп - за Октябрь, Фекла тоже. Нельзя что-бы кто-либо сомневался в «новой жизни». Не допустимо. А сомневаться в Боге - можно. Любопытный поп интересуется, как же, все-таки, сын осуждает?

« - Осуждает, - сказала Фекла.- Это, говорит, пустяки - ихняя вера. Нету, говорит, не существует Бога, хоть все небо и облака обыщи...

Бог есть, - строго сказал поп. - Не поддавайся на это... А чего,вспомни, сын-то еще говорил?
Да разное говорил.
Разное! - сердито сказал поп. - А откуда все сие окружающее? Откуда планеты, звезды и луна, если Бога-то нет?...»

И, кажется, заговорили заговорили о Боге, но нет. Если «Бога-то» нет откуда эта «жизнь» - «новая»?

« - … Сын-то ничего такого не говорил, откуда, дескать, все сие окружающее? Не химия ли это? Припомни - не говорил он об этом? Дескать, все это химия, а?»

Двусторонний диалог. Вроде бы и Бог, а вроде бы и «Бог-то». С одной стороны идет речь о политике, а с другой, чем-то возвышенном, что дает какие-то надежды на их живые души.

« - Не говорил, - сказала Фекла, моргая глазами.

А может, и химия, - задумчиво сказал поп. - Может, матка, конечно, и Бога нету - химия все...»

Человек начинает думать, следовательно ищет истину, ищет это ценность. Не находит. Наступает в душе разочарование, ведь «...и Бога нету - химия все» И Бога нет, и «новой жизни» нет.

«Бабка Фекла испуганно посмотрела на попа. Но тот положил ей на голову епитрахиль и стал бормотать слова молитвы.»

Молитвы в этой церкви произносятся людьми себе под нос - бормочутся. Бога - нет. Такие слова, сказанные устами служителя Богу, наводят страх. Поп - не священник. Поп - не поп, просто человек. Исповедь происходила у человека и человеком. Исповедник - это поп. Истина не найдена. А была искома человеком. Изменяется личность, когда изменяется условия жизни. Секундой промелькнуло мгновение философии, мгновение мыслей о высшем и есть ли оно, мгновение углубления.

« - Ну иди, иди, - уныло сказал поп. - Не задерживай верующих.»

И Фекла поняла, что поп - сомневается в Боге и в «Боге-то» тоже. Сомнение присуще размышляющим. «Не задерживай верующих.» - не верит Фекла в Бога.

«Фекла еще раз испуганно оглянулась на попа и вышла, вздыхая и смиренно покашливая.»

Вышла, как и другие исповедники, ее ничего не сможет изменить. Личность каменная и грязная, как пол в церкви.

«Потом подошла к своему угодничку, посмотрела на свечку, поправила обгоревший фитиль и вышла из церкви».

Ее точно ничего не изменило, не заставило мыслить. Ей поп сказал, что он не верит ни во что, а Фекле все равно. Фитиль надо было поправить.

Вышла из церкви, не поклонившись. И исполнятся ее «мелкие просьбишки»?...

СЧАСТЬЕ

Что такое счастье? Было ли оно уже? «С тех пор как открылся у меня катар желудка, я у многих об этом спрашиваю.» Бедный человек. Не знавать ему счастья по-простому. Никто не смог ответить на такой глубокий вопрос, опять общество на два лагеря разделилось: всё хорошо, «хлеб жую» и все очень хорошо «получаю по шестому разряду, семьей доволен.» Одни шутят, а другие врут. Только Иван Фомич Тестов знал счастье! Счастье у простого человека - обыкновенное. А когда ждал он своего обыкновенного счастья, он не заметил, как женился, как «...жена после того дите родила. И как жена в свое время скончалась. И дите тоже скончалось. Все шло тихо и гладко. И особенного счастья в этом не было.» Не было счастья в смерти и верно, но почему не было счастья, когда дите родилось? Иван Фомич - человек работящий. Без труда он считает себя ненужным государству. Труд сделал из обезьяны человека, счастье в труде, из обезьяны же сделал че-ло-ве-ка! Иван Фомич - стекольщик, тонкая натура, он может порассуждать о счастье.

После рабочего дня Иван Фомич решает выпить чашечку чая. Думает: «Вот, дескать, года идут своим чередом, а счастья-то и незаметно.» Только подумал, а его счастье близко. Входит царский солдат, а его прогоняют, царских велено не замечать. Заметили? Штраф. Выперли солдата, а он булыжником в зеркальное стекло. Счастье наступает на пятки. «У хозяина ноги подкосились. Присел он на корячки, головой мотает и пугается на окно взглянуть.

Что ж это, - кричит, - граждане! Разорил меня солдат. Сегодня суббота, завтра воскресенье - два дня без стекла. Стекольщика враз не найти, и без стекла посетители обижаются.»

Счастье уже сидит за столом с Иваном Фомичом и чай пьет.

« - Я,- говорю, - любезный коммерсант, стекольщик.»

Не хотел хозяин трактира за «семьдесят пять целковых» новое стекло, но народ жалуется. Народу надо угодить, чтобы не шумел. Шум, как известно, долетает даже до пограничника.

«Ну, хозяин снова подходит ко мне и умоляет моментально бежать за стеклом и дает деньги.

Чаю я не стал допивать, зажал деньги в руку и побежал.

Прибегаю в стекольный магазин - магазин закрывается. Умоляю и прошу - впустили.

И все, как я и думал, и даже лучше: стекло четыре на три тридцать пять рублей, за переноску - пять, итого сорок.

И вот стекло вставлено.»

Иван Фомич - не стекольщик, а советский Хлестаков.

«Два месяца пил» - на тридцать рублей пил. Вот и счастье Ивана Фомича Тестова. Его счастью лишь бы выпить. Счастье его тоже Хлестаков. Не за счастье выдает себя «счастье», а Фомичу кажется, что вот оно, рядом счастье.

Если человек пашет на заводе, то ему нужен отдых. Отдых рабочий себе выбирает такой, чтобы чреву угодить. Это выработанный стереотип, который не вымер. Образ простейшего обывателя. Человек на заводе работает, однозначно, что уже стало «априори», не может разбираться в живописи начала ХХ века. Завод отнимает силы. Возможно, так и есть, что рабочий - работает, а искусствовед - ведает об искусстве. Но счастье у них разное, и по-разному их счастье понимается. Счастье искусствоведа не поймет Иван Фомич Тестов, а «счастье» два месяца пить не поймут все, кроме рабочих, которые, конечно, искусством и наукой не увлекаются. Обыватель.

«Вот, дорогой товарищ, как видите, и в моей жизни было счастьишко. Но только раз.»

«Счастьишком» называет хлестаковское «счастье» Иван Фомич. Оно не достойно быть счастьем, в принципе быть не достойно это «счастьишко».

«Я с завистью посмотрел на своего дорогого приятеля. В моей жизни такого счастья не было.

Впрочем, может, я не заметил.»

«Такого счастья» не было у многих. «Такое» это счастье - обывательское. Толпы обывателей искали себе «такого счастья». Отчего? Было только ничего, оставалось пить. «Ничего» появилось из-за... «Ничего» было всегда. В какое-то время оно было тусклее, в какое-то время ярче. Советская власть сотворило «ничего» ярким красным. И как-будто из «ничего» появлялись обыватели со своими «счастьишками» и мечтьишками. Хорошо,что «такое счастье» можно не заметить. Появилось бы желание назвать «это» счастьем. Счастливые люди - несчастные люди.

Заключение

«Хочется сегодня размахнуться на что-нибудь героическое. На какой-нибудь этакий грандиозный, обширный характер со многими передовыми взглядами и настроениями. А то все мелочь да мелкота - прямо противно.» Мелочь и мелкота должна быть описанной в первую очередь. Вдруг я мелочь или мелкота, а не знаю об этом? Сатирические рассказы лечат душу смехом. Пусть я мелочь, теперь я об этом знаю и буду исправлять свою душу. Буду искать духовные ценности. Искать, потому что ценности духовные очень легко потерять, легче, чем очки.

Искусный простейший разговорный язык смешит. У Зощенко все говорят. Не молчит народ! Возможно, что-то и поменяется. Неправильная культура народа.

Подсобная история России в рассказах Михаила Зощенко. Подсобная история - истории мелких характеров, составляющих новый образ России. Образ обратной стороны. Проза Зощенко - максима ХХ столетия.

Смешно и грустно.

Список используемой литературы:

1. Зощенко, М. М. Прелести культуры / Михаил Зощенко. - М.: АСТ: Астрель; Владимир: ВКТ, 2010.

На праздники я обыкновенно в Лугу езжу. Там, говорят, воздух очень превосходный — сосновый и еловый. Против бронхита хорошо помогает. Врачи так говорят. Я не знаю. Не думаю.Главное, что в Лугу ездить — сущее наказание. Народу больно много. Пихаются. На колени садятся без разрешения. Корзинки и тючки на голову ставят. Не только бронхит — скарлатину получить можно.Прошлый раз по пути из Луги на какой-то станции, несмотря на форменное переполнение, в вагон ещё какой-то тип влазит. Не старый ещё. С усиками. Довольно франтовато одетый. В русских сапогах. И с ним — старуха. Такая обыкновенная старуха с двумя тюками и с корзинкой.Собственно, сначала эта старуха в вагон влезла со своим багажом. А за ней уж этот тип со своими усиками.Старуха, значит, впереди идёт — пробивается сквозь публику, а он за ней небрежной походкой. И всё командует ей:— Неси,— кричит,— ровней корзину-то. Просыплешь чего-то там такое... Становь теперича её под лавку! Засупонивай, я говорю, её под лавку. Ах, чёртова голова! Узел-то не клади гражданам на колени. Клади временно на головы... Обожди, сейчас я подниму его на верхнюю полку. Фу ты, я говорю, дьявол какой!Только видят граждане — действия гражданина не настоящие, форменное нарушение уголовного кодекса труда. Одним словом, пассажиры видят: нарушена норма в отношении старослужащего человека.Некоторые начали вслух выражать своё неудовольствие — дескать, не пора ли одёрнуть, если он зарвался и кричит, и командует одной прислугой. Где ж это возможно одной старухе узлы на головы ложить? Это же форменная гримаса нэпа.Около окна просто брожение среди публики началось.— Это,— говорят,— эксплуатация переростков! Нельзя же так кричать и командовать на глазах у публики. Это унижает ейное старушечье достоинство.Вдруг один наиболее из всех нервный гражданин подходит до этого, который с усиками, и берёт его прямо за грудки.— Это,— говорит,— невозможно допущать такие действия. Это издевательство над несвободной личностью. Это форменная гримаса нэпа.То есть, когда этого нового взяли за грудки, он побледнел и откинулся. И только потом начал возражать.— Позвольте,— говорит,— может быть, никакой гримасы нету? Может быть, это я с моей мамашей в город Ленинград еду? Довольно,— говорит,— оскорбительно слушать подобные слова в нарушение кодекса.Тут среди публики некоторое замешательство произошло. Некоторый конфуз: дескать, вмешались не в свои семейные дела. Прямо неловко. Оказывается, это всего-навсего мамаша.Наиболее нервный человек не сразу, конечно, сдался.— А пёс,— говорит,— её разберёт! На ней афиша не наклеена — мамаша или папаша. Тогда объявлять надо при входе.Но после сел у своего окна и говорит:— Извиняюсь всё-таки. Мы не знали, что это ваша преподобная мамаша. Мы думали как раз, знаете, другое. Мол, это, подумали, домашняя прислуга. Тогда извиняемся.До самого Ленинграда который с усиками оскорблялся задним числом за нанесённые ему обиды.— Это,— говорит,— проехаться не дадут — сразу берут за грудки. Затрагивают, у которых, может быть, билеты есть. Положите, мамаша, ногу на узел — унести могут... Какие такие нашлись особеннные. А может быть, я сам с семнадцатого года живу в Ленинграде.Другие пассажиры сидели молча и избегали взгляда этого оскорблённого человека.

Вероятно, НЭП был печальной необходимостью, но мы нему, видно, плохо подготовились. Недаром он многих старых большевиков поставил в тупик. Кое-кто из них, махнув рукой, пустился во все тяжкие (дело Краснотекова), были и такие, что покончили с собой (секретарь ВЦСПС Лутовинов,), а некоторые руководители открыли нэпу уж больно широкую зеленую дорогу.

Разлад и растерянность, охватившие советских людей, нашли свое отображение в стихотворении Демьяна Бедного «Эй!» Помните «Отзвук ли это минувшего быта иль первоцвет наступающих дней?»

Наш брат, простой советский человек, еще недавно чувствовавший себя хозяином в театре и кино, теперь подчас вступал туда робко и нерешительно. Гардеробщик, окинув опытным взглядом посетителей, сразу, вне очереди, кидался к богато одетому дяде и бережно принимал у него пальто в чаянии солидных чаевых. И не обманывался! По окончании спектакля дядя подымал над головой рублевку и молниеносно получал свое пальто раньше всех.

Открылись и магазины, где свободно можно было купить то, о чем недавно не смели и мечтать.

Любой ловкач мог беспрепятственно безо всякой цензуры издать какую угодно халтурную книжку, щекочущую нервы. Мне вспоминается творение некоего венеролога «За закрытой дверью». А другой ловкач стал даже выпускать развлекательную газетенку «Тачка».

Широко размахнулся некий Мириманов. Используя отсутствие на рынке детской литературы, он стал выпускать книжки для детей, обычно очень слабенькие. Но других не было, и миримановская продукция бойко расходилась. Печатал он ее в типографии ГПУ, которая тоже поняла, что с волками жить, по-волчьи выть, и что деньги не пахнут. Мириманов построил себе уютный особняк на Гоголевском бульваре и безмятежно проживал в нем, пока был жив нэп.

Но далеко не всем нэп улыбался. Всюду можно было встретить неудачников на улицах с товаром, тщетно ожидавшим покупателя. Помню, как в тогдашнем Театре сатиры актриса, изображавшая жалкую незадачливую торговку, пела с эстрады:

Отец мой пьяница.
Он пьет и чванится.
А мать уборщица –
Какой позор!
Сестра гулящая,
В ночи не спящая,
Дрянь настоящая!
Братишка вор.
Купите бублики,
Горячи бублики,
Несите рублики
Мне поскорей.
Меня, несчастную,
Торговку частную,
Ты ночь ненастную
Хоть пожалей.

А какие странные общества тогда возникали! Назову некоторые из них. Общество взаимопомощи часто практикующих врачей и зубных врачей. Общество взаимопомощи извозчиков. Общество сторонников распространений идей кремации. Общество строителей международного красного стадиона. Всероссийская ассоциация друзей международного языка «ИДО». Общество трудящихся китайцев Москвы и Московской области. Всероссийское общество земледельческого и ремесленного труда среди ассирийцев. Общество ремесленного и земледельческого труда среди евреев. Еврейское колонизационное общество.

В Успенском переулке обосновалось увеселительное заведение «Не рыдай» с изысканными выпивками и закусками. Там даже выступали крупные артисты, прельщенные большими деньгами. В два часа ночи заведение закрывалось, но только для рядовых посетителей, а для избранных продолжало работать до рассвета, причем, говорят, там творилось черт знает что.

На углу Тверской (будущей улицы Горького) и Садовой открылся игорный дом с хорошим буфетом, функционировавший круглые сутки без выходных и праздничных дней. Странно было видеть, как скромно одетые люди, обуреваемые азартом, у тебя на глазах спускали последнее и, подавленные, брели к выходу. Куда? Кто знает! То ли домой, то ли по тюремной дорожке, промотав казенные деньги, то ли из жизни навсегда.

На Цветном бульваре с вечера до глубокой ночи бродили женщины и девочки-подростки, согласные на все. Помню взволнованную статью в «Правде» какого-то сотрудника этой газеты, возвращавшегося ночью из редакции. На Цветном бульваре его остановила девочка лет десяти и позвала переночевать. Когда он с ужасом посмотрел на нее, она спокойно сказала: «Меня можно!»

Карманники нарочито устраивали давку у входа в трамвай (других видов общественного транспорта тогда не было), чтобы легче было очищать карманы.

Открылись магазины Торгсина, где за иностранную валюту можно было купить по-дешевке самые заманчивые вещи. Никто не спрашивал, откуда у тебя валюта.

Жизнь кипела котлом на рынках. Продавцы громко выхваляли сврй товар, подчас с большим азартом. Помню, как какой-то продавец ловил в свои сети нерешительного покупателя.

Ваше здоровьице! Есть замечательное пальтецо на ваш росток оригинальный!

А в котлах для асфальта, на скамейках скверов и бульваров ночевали беспризорные дети, голодные, оборванные. Днем они просили милостыню преимущественно в пригородных поездах, жалобно пели:

Позабыт, позаброшен
С молодых ранних лет,
Я остался сиротою,
Счастья-доли мне нет.

Счастье-доля со временем пришло, но, боюсь, что для них слишком поздно.