Крошечная клетушка шагов в шесть длиной. Книги на заказ - Ф
Вот уж вечер. Роса
Блестит на крапиве.
С. Есенин.
Утро! Солнце. Туман.
Деревенька, покой.
За рекой в поле стан,
Режу травы косой.
Одуванчики в ряд
Под ногами лежат.
Я тружусь, жизни рад,
В этот миг во стократ.
Птичий гам, гнёзда вьют,
Кормят малых детей.
В церкви в колокол бьют,
Зазывают людей.
Воздух чист, напоён
Ароматом цветов.
Задержал листья клён,
Дуб цвести не готов.
Груш и яблони цвет,
Как обычно весной.
Белый свет, божий свет,
Я обласкан тобой.
Мой Есенин Серёжа!
Лицом к лицу лица не увидать. Есенин! - любовная лирика, 01.02.2011 18:37
Кто любил, уж тот любить не может. Есенин - любовная лирика, 31.01.2011 06:29
Но и тогда, Когда во всей планете. Есенин! - гражданская лирика, 01.02.2011 20:30
Жить нужно легче, жить нужно проще. Есенин - гражданская лирика, 01.02.2011 17:49
Жить - так жить, любить - так.. Есенин - любовная лирика, 01.02.2011 09:38
Грубым дается радость, Нежным дается... Есенин! - любовная лирика, 01.02.2011 08:47
В этой жизни умирать не ново. Есенин - гражданская лирика, 30.01.2011 07:19
Коль гореть, так уж гореть сгорая. Есенин - гражданская лирика, 29.01.2011 08:09
Жизнь обман с чарующей тоскою! Есенин! - любовная лирика, 28.01.2011 13:53
Милый, милый, смешной дуралей. Есенин - любовная лирика, 26.01.2011 09:36
Чёрный человек, в грозы, в бури, в... Есенин - любовная лирика, 25.01.2011 20:02
Глупое сердце не бейся. Есенин - любовная лирика, 27.01.2011 08:22
Девочка заплачет дрожью, нервно! Есенин! - любовная лирика, 10.01.2011 20:59
Сергей Есенин.
Вот уж вечер. Роса
Блестит на крапиве.
Я стою у дороги,
Прислонившись к иве.
От луны свет большой
Прямо на нашу крышу.
Где-то песнь соловья
Вдалеке я слышу.
Хорошо и тепло,
Как зимой у печки.
И березы стоят,
Как большие свечки.
И вдали за рекой,
Видно, за опушкой,
Сонный сторож стучит
Мертвой колотушкой.
Рецензии
как то в Россию ехал на поезде, и с утра такой туман, словно вселенская сырость спустилась на землю! да так красиво, так чарующе! словно сказка)
и как жаль, что с поезда не спрыгнишь, ну хоть на мгновение босиком пробежать по тем травам.... а тебя прочитал, словно спрыгнул, и на поезд успел
с уважением Михаил)
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
Сергей Александрович Есенин — русский поэт 20-ого века. Он написал огромное количество стихотворений на разные темы. В своей лирике он часто обращается к природе. Через нее он описывает свое внутреннее состояние. Большинство произведений написано о природе и Родине. Эта работа не исключение.
Стихотворение относится к ранней лирике поэта. Написано в 1910 году. Тогда Есенину было всего 15 лет, но он уже прекрасно чувствовал и понимал мир вокруг. 15-летний подросток сумел вложить в это стихотворение свою душу, свои эмоции. Произведение было написано, когда Сергей Александрович находился у себя дома, в селе Константиново. «Вот уж вечер» сам поэт называет пробой пера, поэтому он не стремился включить его в сборник.
Есть и альтернативная версия создания, ведь автор известен мистификацией собственной биографии. Есть мнение, что он специально заменил дату сочинения стихотворения, чтобы прослыть гением с рождения. Этот факт подтверждается найденными у него дома рукописями, в которых по качеству бумаги и чернил можно было распознать совсем другие даты и условия написания этих, безусловно, талантливых строк.
Жанр, направление и размер
Стихотворение относится к пейзажной лирике. Сергей Александрович рисует нам образ природы, передает ее настроение и порывы. Рифма в стихотворении перекрестная, не является постоянной. К концу произведения появляется смесь перекрестной рифмовки с параллельной.
Размер стихотворения нельзя отнести к стандартным для нас размерам, например, дактилю, ямбу, хорею и т. д. «Вот уж вечер» написан двуударным дольником. В рифме пропускается несколько ударных слогов. Двуударный из-за количества ударений в строке.
Образы и символы
Героем в данном стихе является сам Есенин. Он стоит возле ивы, наблюдает за пейзажем. Вечер, сияет луна, поет соловей. Он наслаждается теплом, скопившимся за день. Автор очень точно передает свое настроение. Герою спокойно и хорошо. Читая это стихотворение, чувствуешь, что природа находится в гармонии с душой и мыслями поэта.
Мертвая колотушка, сонный сторож – все это выражает тишину и покой, которые появляются с наступлением ночи в селе. Они подчеркивают контраст с живой природой, которая в ночь будто бы проснулась от дневного сна. Роса, соловей, деревья, луна придают стихотворению живость. Они являются образом той самой ожившей природы, в то время как люди спят. Лирический герой тоже участвует в этом торжестве естества и живности.
Темы и настроение
Основная тема — природа. Автор точно и красиво описывает нам спокойный и красивый вечер. Нет никаких поворотных событий, сложных действий — в этом и состоит прелесть стихотворения. Это произведение можно сравнить с кружкой ромашкового чая поздно вечером — настолько оно умиротворённое и теплое.
Также в данном тексте прослеживается тема деревни, которая является сквозной в творчестве Есенина. Он видит и чувствует красоту села, его скромную и застенчивую прелесть, что раскрывается лишь под покровом ночи, когда суета людей не смазывает впечатление от увиденного великолепия лесов, полей и лугов.
Идея
Основная мысль стихотворения «Вот уж вечер» – показать, насколько хорошо может быть человеку от обыденных вещей. Каждый летний ил весенней вечер похож один на другой, но иногда бывают такие моменты, когда ты просто останавливаешься и осознаешь, что тебе действительно приятно и хорошо от мира вокруг. Природа живет, ты живешь. В этом произведении Сергей Александрович запечатлел именно такой момент, который бывает у каждого из нас, стоит только остановиться и заметить его.
Смысл в том, чтобы выразить свои чувства через рифму и слова. Приятные ощущения от такого вечера греют душу. Есенин увековечил этот момент в своих строках. Данное стихотворение приятно читать, будучи на природе. Оно захватывает с первых слов.
Средства художественной выразительности
Стихотворение содержит в себе эпитеты: сонный сторож, мертвая колотушка, большие свечки. Также текст содержит несколько сравнений: «Хорошо и тепло, как зимой у печки», «и березы стоят, как большие свечки».
Синтаксические средства выразительности: инверсия (Где-то песнь соловья вдалеке я слышу), парцелляция (Вот уж вечер. Роса блестит на крапиве).
Текст довольно прост, в нем нет каких-либо сложных конструкций и схем. Написано музыкально и легко.
Интересно? Сохрани у себя на стенке! 13 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 2501 02 03 14 16 24
Раскольникова мы редко застаем дома, в его коморке.
«Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид со своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок.»
Раскольников предпочитал бродить по городу без «деловой» цели, «чтоб еще тошнее было». Среди простора Петербурга, на его бесконечных проспектах, ровных и прямых как стрелка улицах, слагается эта ничем не задерживаемая, роковая мысль о праве на жизнь другого, логически совершенная, которая подчиняет себе, насилуя душу. Она гонит голодного студента все вперед, все дальше и он, не владея собой, шагает но улицам самого фантастического города. Раскольникова легко приметить.
«Вы выходите из дому - еще держите голову прямо. С двадцати шагов вы уже ее опускаете, руки складываете назад. Вы смотрите и очевидно, ни перед собой, ни по бокам уже нечего не видите. Наконец, начинаете шевелить губами и разговаривать сами с собой, при чем иногда вы освобождаете руку и декламируете, наконец, останавливаетесь среди дороги и надолго.»
Вспомним приведенное выше описание дочери писателя своего отца блуждающего по улицам Петербурга. Оно почти совпадает с образом одиноко бродящего Раскольникова.
Этот образ мы должны представлять себе на фоне петербургских улиц. Достоевский дает нам подробное описание целого ряда маршрутов блужданий своего героя. Для портрета создается фон - городской пейзаж. Проследим один из этих маршрутов.
«Наконец, ему стало душно и тесно в этой желтой каморке, похожей на шкаф или на сундук. Взор и мысль просили простору. Он схватил шляпу и вышел… Путь же взял он по направлению к Васильевскому острову через В-й проспект.»
Жил он, как выясняется из других текстов, в Столярном переулке у Кокушкина моста. Следовательно, он шел через Вознесенский проспект. Мысль все гонит Раскольникова вперед, все дальше и дальше к Невским просторам, к зелени островов. Она еще не царила в его сознании, а лишь подстерегала душу.
«Он ведь знал, он предчувствовал, что она непременно «проснется» и уже ждал ее…она была только мечтой, а теперь… теперь являлась вдруг не мечтой, а в новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он вдруг сам сознал это… Ему стукнуло в голову и потемнело в глазах. Он поспешно огляделся, он искал чего то. Ему хотелось сесть и он искал скамейку; проходил же он тогда по К-му бульвару.»
Новое указание маршрута: Раскольников остановился на Конногвардейском бульваре.
«Этот бульвар и всегда стоит пустынный, теперь же во втором часу и в такой зной никого почти не было. И однако же в стороне, в шагах пятнадцати » - Раскольников наблюдает жуткую сцену. После неудачного вмешательства, он продолжает путь.
«Да пусть их переглотают друг друга живьем, мне то чего!»
(стр. 51).
Повернул было он к своему товарищу Разумихину, но передумал. Таким образом прошел он весь Васильевский остров, вышел на Малую Неву, перешел мост и поворотил на Острова.
«Иногда он останавливался перед какой нибудь изукрашенной в зелени дачей, смотрел в ограду, видел вдали на балконах и на террасах, разряженных женщин и бегающих в саду детей. Особенно занимали его цветы; он на них всего дольше смотрел. Встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы; он провожал их с любопытством глазами и забывал о них прежде чем они скрывались из глаз…»
(стр. 55)
Раскольников искал здесь выхода из того города, в котором зародилась роковая мысль.
«Зелень и свежесть понравились сначала его усталым глазам, привыкшим к городской пыли, к известке, и к громадным, теснящим и давящим домам. Тут не было ни духоты, ни вони, ни распивочных».
Вот в нескольких штрихах Петербург Раскольникова. Об этом подробнее ниже.
«Он пошел домой, но дойдя до Петровского острова, остановился в полном изнеможении, сошел с дороги, вошел в кусты, пал на траву и в ту же минуту заснул»
(стр. 55)
Страшный сон приснился Раскольникову - сон об истязаний клячи. Произошла какая то подпольная работа души.
«Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь тому, что зашел сюда, и пошел на Т-в мост» (Тучков мост).
«Он почувствовал, что уже сбросил с себя это ужасное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало вдруг легко и мирно! «Господи», молвил он, - покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!» Проходя через мост, он тихо и спокойно смотрел на Неву, на яркий закат яркого, красного солнца. Свобода! Свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от навождения!»
(стр. 62)
Впоследствии он вспоминал это время «минуту за минутой, пункт за пунктом, черту за чертой ».
И Достоевский прослеживает все это с той же тщательностью. Излагая со всей точностью маршрут своего героя, он отмечает его характерную особенность: Раскольников делает неожиданные крюки. Так было и в этот раз. Усталый, измученный, он, делая явно ненужный крюк, возвращается домой через Сенную.
Здесь, у самого К-ного переулка (Конного, теперь продолжение Демидова), он услышал разговор, решивший его судьбу. Он узнал, что на следующий день в семь часов процентщица остается одна.
На Сенной Раскольников вновь попадает во власть этих чар, колдовства, навождения «своей мечты». Непонятная сила повлекла его на Сенную.
«До его квартиры оставалось всего несколько шагов. Он вошел к себе, как приговоренный к смерти»
Путь окончен.
Перед нами прошел ряд образов Петербурга, едва отмеченных, но тщательно перечисленных. Петербург выступает как фон, на котором резко выделяется, похожая на тень, фигура Раскольникова, одержимого одной мыслью. Мысль чуждая его духу, какое-то дьявольское навождение, рожденное «умышленным городом», проникшая в душу его из зараженного воздуха Петербурга. Душа находится в великом борении. Мысль побеждает.
* * *Интересно при описании маршрута отметить характерную особенность Достоевского. Он постоянно измеряет, числит, стремится создать точную раму для действия. Его герои, выступающие из петербургских туманов, нуждаются в этом конкретном плане, в нем они обретают связь с реальной, устойчивой обстановкой.
Этой же страстью к измерению наделяет Достоевский и Раскольникова:
«Итти ему было немного, он даже знал, сколько шагов от его дома: ровно семьсот тридцать».
Мы постоянно встречаемся с подобного рода указаниями. Эта особенность - отмерять расстояния, отмечать на-лево, на-право и т. д., дает нам полную возможность прослеживать пути его героев.
Но может быть этот прием Достоевского является только особенностью его стиля и не следует искать чего-либо иного за всеми подобными указаниями? Может быть, если мы допустим, что за ними кроются какие-нибудь реальные образы города, то впадем только в заблуждение? Не разрушим ли мы этим самодовлеемость художественного произведения и не вступим ли на ложный путь, который приведет нас в тупик? К счастью в настоящее время мы располагаем свидетельством А. Г. Достоевской, подтверждающей правильность гипотезы о связи образов романа с вполне определенными местами города.
Они вошли со двора и прошли в четвертый этаж. Лестница чем дальше, тем становилась темнее. Было уже почти одиннадцать часов, и хотя в эту пору в Петербурге нет настоящей ночи, но на верху лестницы было очень темно.
Маленькая закоптелая дверь в конце лестницы, на самом верху, была отворена. Огарок освещал беднейшую комнату шагов в десять длиной; всю ее было видно из сеней. Все было разбросано и в беспорядке, в особенности разное детское тряпье. Через задний угол была протянута дырявая простыня. За нею, вероятно, помещалась кровать. В самой же комнате было всего только два стула и клеенчатый очень ободранный диван, перед которым стоял старый кухонный сосновый стол, некрашеный и ничем не покрытый. На краю стола стоял догоравший сальный огарок в железном подсвечнике. Выходило, что Мармеладов помещался в особой комнате, а не в углу, но комната его была проходная. Дверь в дальнейшие помещения, или клетки, на которые разбивалась квартира Амалии Липпевехзель, была приотворена. Там было шумно и крикливо. Хохотали. Кажется, играли в карты и пили чай. Вылетали иногда слова самые нецеремонные.
Раскольников тотчас признал Катерину Ивановну. Это была ужасно похудевшая женщина, тонкая, довольно высокая и стройная, еще с прекрасными темно-русыми волосами и действительно с раскрасневшимися до пятен щеками. Оно ходила взад и вперед по своей небольшой комнате, сжав руки на груди, с запекшимися губами и неровно, прерывисто дышала. Глаза ее блестели как в лихорадке, но взгляд был резок и неподвижен, и болезненное впечатление производило это чахоточное и взволнованное лицо при последнем освещении догоравшего огарка, трепетавшем на лице ее. Раскольникову она показалась лет тридцати, и действительно была не пара Мармеладову… Входящих она не слыхала и не заметила; казалось, она была в каком-то забытьи, не слушала и не видела. В комнате было душно, но окна она не отворила; с лестницы несло вонью, но дверь на лестницу была не затворена; из внутренних помещений, сквозь непритворенную дверь, неслись волны табачного дыма, она кашляла, но дверь не притворяла. Самая маленькая девочка, лет шести, спала на полу, как-то сидя, скорчившись и уткнув голову в диван. Мальчик, годом старше ее, весь дрожал в углу и плакал. Его, вероятно, только что прибили. Старшая девочка, лет девяти, высокенькая и тоненькая, как спичка, в одной худенькой и разодранной всюду рубашке и в накинутом на голые плечи ветхом драдедамовом бурнусике, сшитом ей, вероятно, два года назад, потому что он не доходил теперь и до колен, стояла в углу подле маленького брата, обхватив его шею своею длинною, высохшею как спичка рукой. Она, кажется, унимала его, что-то шептала ему, всячески сдерживала, чтоб он как-нибудь опять не захныкал, и в то же время со страхом следила за матерью своими большими-большими темными глазами, которые казались еще больше на ее исхудавшем и испуганном личике. Мармеладов, не входя в комнату, стал в самых дверях на коленки, а Раскольникова протолкнул вперед. Женщина, увидев незнакомого, рассеянно остановилась перед ним, на мгновение очнувшись и как бы соображая: зачем это он вошел? Но, верно, ей тотчас же представилось, что он идет в другие комнаты, так как ихняя была проходная. Сообразив это и не обращая уже более на него внимания, она пошла к сенным дверям, чтобы притворить их, и вдруг вскрикнула, увидев на самом пороге стоящего на коленках мужа.
– А! – закричала она в исступлении, – воротился! Колодник! Изверг!.. А где деньги? Что у тебя в кармане, показывай! И платье не то! Где твое платье? где деньги? говори!..
И она бросилась его обыскивать. Мармеладов тотчас же послушно и покорно развел руки в обе стороны, чтобы тем облегчить карманный обыск. Денег не было ни копейки.
– Где же деньги? – кричала она. – О господи, неужели же он все пропил! Ведь двенадцать целковых в сундуке оставалось!.. – и вдруг, в бешенстве, она схватила его за волосы и потащила в комнату. Мармеладов сам облегчал ее усилия, смиренно ползя за нею на коленках.
– И это мне в наслаждение! И это мне не в боль, а в наслаж-дение, ми-ло-сти-вый го-су-дарь, – выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об пол. Спавший на полу ребенок проснулся и заплакал. Мальчик в углу не выдержал, задрожал, закричал и бросился к сестре в страшном испуге, почти в припадке. Старшая девочка дрожала со сна, как лист.
– Пропил! всё, всё пропил! – кричала в отчаянии бедная женщина, – и платье не то! Голодные, голодные! (и, ломая руки, она указывала на детей). О, треклятая жизнь! А вам, вам не стыдно, – вдруг набросилась она на Раскольникова, – из кабака! Ты с ним пил? Ты тоже с ним пил! Вон!
Молодой человек поспешил уйти, не говоря ни слова. К тому же внутренняя дверь отворилась настежь, и из нее выглянуло несколько любопытных. Протягивались наглые смеющиеся головы с папиросками и трубками, в ермолках. Виднелись фигуры в халатах и совершенно нараспашку, в летних до неприличия костюмах, иные с картами в руках. Особенно потешно смеялись они, когда Мармеладов, таскаемый за волосы, кричал, что это ему в наслаждение. Стали даже входить в комнату; послышался, наконец, зловещий визг: это продиралась вперед сама Амалия Липпевехзель, чтобы произвести распорядок по-свойски и в сотый раз испугать бедную женщину ругательским приказанием завтра же очистить квартиру. Уходя, Раскольников успел просунуть руку в карман, загреб сколько пришлось медных денег, доставшихся ему с разменянного в распивочной рубля, и неприметно положил на окошко. Потом уже на лестнице он одумался и хотел было воротиться.
«Ну что это за вздор такой я сделал, – подумал он, – тут у них Соня есть, а мне самому надо». Но, рассудив, что взять назад уже невозможно и что все-таки он и без того бы не взял, он махнул рукой и пошел на свою квартиру. «Соне помадки ведь тоже нужно, – продолжал он, шагая по улице, и язвительно усмехнулся, – денег стоит сия чистота… Гм! А ведь Сонечка-то, пожалуй, сегодня и сама обанкрутится, потому тот же риск, охота по красному зверю… золотопромышленность… вот они все, стало быть, и на бобах завтра без моих-то денег… Ай да Соня! Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! и пользуются! Вот ведь пользуются же! И привыкли. Поплакали, и привыкли. Ко всему-то подлец человек привыкает!»
Он задумался.
– Ну, а коли я соврал, – воскликнул он вдруг невольно, – коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род, то есть человеческий, то значит, что остальное все – предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует быть!..
III
Он проснулся на другой день уже поздно, после тревожного сна, но сон не подкрепил его. Проснулся он желчный, раздражительный, злой и с ненавистью посмотрел на свою каморку. Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко, и все казалось, что вот-вот стукнешься головой о потолок. Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный стол в углу, на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях, и служившая постелью Раскольникову. Часто он спал на ней так, как был, не раздеваясь, без простыни, покрываясь своим старым, ветхим студенческим пальто и с одною маленькою подушкой в головах, под которую подкладывал все, что имел белья, чистого и заношенного, чтобы было повыше изголовье. Перед софой стоял маленький столик.
Трудно было более опуститься и обнеряшиться; но Раскольникову это было даже приятно в его теперешнем состоянии духа. Он решительно ушел от всех, как черепаха в свою скорлупу, и даже лицо служанки, обязанной ему прислуживать и заглядывавшей иногда в его комнату, возбуждало в нем желчь и конвульсии. Так бывает у иных мономанов, слишком на чем-нибудь сосредоточившихся. Квартирная хозяйка его две недели как уже перестала ему отпускать кушанье, и он не подумал еще до сих пор сходить объясниться с нею, хотя и сидел без обеда. Настасья, кухарка и единственная служанка хозяйкина, отчасти была рада такому настроению жильца и совсем перестала у него убирать и мести, так только в неделю раз, нечаянно, бралась иногда за веник. Она же и разбудила его теперь.
– Вставай, чего спишь! – закричала она над ним, – десятый час. Я тебе чай принесла: хошь чайку-то? Поди отощал?
Жилец открыл глаза, вздрогнул и узнал Настасью.
– Чай-то от хозяйки, что ль? – спросил он, медленно и с болезненным видом приподнимаясь на софе.
– Како от хозяйки!
Она поставила перед ним свой собственный надтреснутый чайник, с спитым уже чаем, и положила два желтых кусочка сахару.
– Вот, Настасья, возьми, пожалуйста, – сказал он, пошарив в кармане (он так и спал одетый) и вытащив горсточку меди, – сходи и купи мне сайку. Да возьми в колбасной хоть колбасы немного, подешевле.
– Сайку я тебе сею минутою принесу, а не хошь ли вместо колбасы-то щей? Хорошие щи, вчерашние. Еще вчера тебе оставила, да ты пришел поздно. Хорошие щи.
Когда щи были принесены и он принялся за них, Настасья уселась подле него на софе и стала болтать. Она была из деревенских баб и очень болтливая баба.
– Прасковья-то Павловна в полицу на тебя хочет жалиться, – сказала она.
Он крепко поморщился.
– В полицию? Что ей надо?
– Денег не платишь и с фатеры не сходишь. Известно, что надо.
– Э, черта еще этого недоставало, – бормотал он, скрыпя зубами, – нет, это мне теперь… некстати… Дура она, – прибавил он громко. – Я сегодня к ней зайду, поговорю.
– Дура-то она дура, такая же, как и я, а ты что, умник, лежишь, как мешок, ничего от тебя не видать? Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто ничего не делаешь?
– Я делаю… – нехотя и сурово проговорил Раскольников.
– Что делаешь?
– Работу…
– Каку работу?
– Думаю, – серьезно отвечал он, помолчав.
Настасья так и покатилась со смеху. Она была из смешливых, и когда рассмешат, смеялась неслышно, колыхаясь и трясясь всем телом, до тех пор, что самой тошно уж становилось.
– Денег-то много, что ль, надумал? – смогла она наконец выговорить.
– Без сапог нельзя детей учить. Да и наплевать.
– А ты в колодезь не плюй.
– За детей медью платят. Что на копейки сделаешь! – продолжал он с неохотой, как бы отвечая собственным мыслям.
– А тебе бы сразу весь капитал?
Он странно посмотрел на нее.
– Да, весь капитал, – твердо отвечал он, помолчав.
– Ну, ты помаленьку, а то испужаешь; страшно уж очинна. За сайкой-то ходить али нет?
– Как хочешь.
– Да, забыла! к тебе ведь письмо вчера без тебя пришло.
– Письмо! ко мне! от кого?
– От кого, не знаю. Три копейки почтальону своих отдала. Отдашь, что ли?
