Главная › Рождение ребенка › Почему м горький. Горький М

Почему м горький. Горький М

Даниил Бурульбаш приехал из хутора в Киев на свадьбу. Вдруг один из казаков обернулся на какое-то бусурманське чудовище.

Колдун, колдун... - зашумели все.

А когда на лодке по Днепру поплыли, страшное зрелище вдруг увидели казаки: мертвецы поднимаются из могил.

Как услышала о колдуна Екатерина, жена Даниила, начали ему сниться странные сны: будто ее отец есть тот самый колдун. И он требует от нее, чтобы она его полюбила, а от мужа отказалась.

Отец Екатерины действительно странный человек по мнению казаков: водки не пьет, не ест свинины, всегда мрачный. Они с Данилой даже подрались - сначала на саблях, а затем раздались выстрелы. Данила были ранены. Екатерина, заклиная маленьким сыном, помирила отца с мужем.

Но Даниил, начал следить за стариком. И недаром. Он увидел, как тот ночью ушел из дома, превратился в чудовище в бусурманському яркой одежде. Колдун вызвал душу Екатерины. Возраст требовал от нее любви, но душа была непреклонна.

Даниил засадил колдуна в подвал за решетку. Не только за колдовство, но и за то, что он замышлял плохое против Украины.

Екатерина отреклась от отца. Коварный колдун уговаривает дочку отпустить его. Он клянется, что станет монахом, что будет жить по законам Божьим.

Послушала Екатерина отца, открыла дверь, он сбежал и снова начал творить беда. Даниил не догадался, кто освободил колдуна. Но охватили казака недобрые предчувствия скорой смерти, он завещал жене следить за сыном и отправился в жестокую драку с ляхами. Там и погиб. И как будто кто-то в бусурманському одежде со страшным лицом убил его...

Екатерина после гибели мужа сошла с ума, распустила косы, танцевала полуобнаженная, что-то пела. До хутора приехал человек, который начал рассказывать казакам, что воевал вместе с Даниилом и был его лучшим другом. Еще говорил, мол, Бурульбаш завещал ему: если погибнет, пусть друг возьмет его вдову за женщину. Услышав эти слова, Екатерина закричала: «Это отец! Это мой отец-колдун!» Мнимый друг обернулся на бусурманскую чудовище, выхватил нож и зарезал сумасшедшую Екатерину. Отец зарезал дочь!

Не имел колдун после того страшного поступка покоя, скакал он конем Карпатскими горами, встретил святого схимника - и убил его. Словно что-то грызло того проклятого, ад и разрывало, он уже не знал, что его заставляет двигаться. И вот на вершине горы увидел неистовый беглец огромного всадника. Всадник тот подхватил грешника своей могучей десницей и задавил. И уже мертвый мертвыми глазами увидел колдун страшное зрелище: множество мертвецов, похожих лицами на него. И они стали его грызть. А один был такой большой, что только шевельнулся - и произошел в Карпатах землетрясение.

А почему все это произошло? Об этом сочинил песню старый бандурист. Когда два товарища, Иван и Петр, воевали с турками, Иван взял в плен турецкого пашу. Король Стефан наградил Ивана. Тот отдал половину награды Петру, который начал завидовать и решил отомстить. Он столкнул Ивана вместе с конем и маленьким сыном в пропасть.

На Божьем суде потребовал Иван, чтобы все потомки Петра не знали на земле счастья, а последний в роде оказался худшим, вором. Таким вором, чтобы все мертвецы после смерти грешника грызли его, а Петр был бы таким большим, что грыз бы от ярости самого себя.

Так и случилось.

А Иван обернулся странным рыцарем-всадником, сидящим на вершине Карпат и смотрит на свою страшную месть.

Вике Зволинской, вдохновившей нас на создание трилогии, с любовью посвящаем

Иллюстратор Братья Швальнеры

Дизайнер обложки Братья Швальнеры

ISBN 978-5-4493-0701-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая. Лики любви

Май 1845 года, Санкт-Петербург

Весна приходила в Петербург медленно и нехотя, все время сталкиваясь с упорным нежеланием холодной и промозглой зимы расставаться с не менее холодным и промозглым городом, стоящим на болотах, и все же к маю-месяцу, сопровождаясь грохотом гроз и потоками ливней, более или менее вошла в свои права. Однако, промозглой слякоти небесных излияний не суждено было долго грязью развозиться по земле – ледяные ветры и не менее ледяная почва быстро сделали так, что все под ногами вымерзло, оставив столичные мостовые в их первозданном и чистом виде.

Николай Васильевич Гоголь и его друг, юный адъютант Его Императорского Высочества Иосиф Виельгорский накануне вечером были гостями на балу к княгини Зинаиды Волконской, а потому поутру проснулись с тяжелыми головами и в угнетенном состоянии духа. Обед в ресторане «Данонъ» несколько улучшил их мировосприятие -и поправив здоровье неплохим шардоне, поданным с лабарданом, а также легким супом, приятели решили прогуляться по еще прохладному, но уже вполне весеннему городу, дабы освежить затуманенные с вечера головы воздушными массами, что наплывали с берегов Невы.

Иосиф Виельгорский

Николай Гоголь

Разница в возрасте между приятелями составляла почти 10 лет, однако, была не особо заметна – оба бледные, высокие, аскетичного телосложения и с тонкими усиками они походили на братьев, один из которых был чуть старше, а другой чуть младше. Разве что одна деталь во внешности при ближайшем рассмотрении выдавала расхождение – при неправильных чертах лица у Гоголя его приятель являл собой эталон мужской красоты. Аккуратные, тонкие и благородные свойства его внешности делали его притягательным и сразу говорили малознакомым людям, что перед ними человек дворянских кровей. Так и было – Виельгорский был сыном дворянина, музыканта и музыкального критика, которого знала и уважала вся столица, предоставляя своему бомонду исключительное право бывать на устраиваемых им суаре и вечеринках, чтобы блеснуть собой и покрасоваться на других. Бывал там и Гоголь, хотя дом Виельгорских стал для него давным-давно почти своим собственным, и потому и он, и юный друг его предпочитали проводить время на балах иных светских львов и львиц, недостатка в которых Санкт-Петербург не знал никогда. Так случилось и вчера, когда они вдвоем посетили их старинную приятельницу, решившую отпраздновать долгожданный приход весны пышными и роскошными ассамблеями, танцами и вином.

– Вчера, на балу у Волконской ты, кажется, оставил автограф в журнале? – спросил у друга Виельгорский, когда они поравнялись с памятником Петру. Гоголь улыбнулся – затронутая Виельгорским тема была необычайно приятна ему.

– И это не просто автограф. Это несколько строк из «Ночей на вилле».

Зинаида Волконская

«Ночи на вилле» – так называлась повесть Гоголя, посвященная Виельгорскому. От природы больной и последнее время все чаще страдающий приступами своего, крайне истощающего организм, заболевания, Виельгорский несколько недель тому назад оказался практически при смерти в загородном доме Волконской, который в узком кругу приятелей именовался «виллой». Тогда одно только присутствие Гоголя, его еженощные бдения и старания у постели больного смогли облегчить страдания и принести то, что болезнь на какое-то время отступила, оставив юношу в покое. Впечатленный чудесным спасением друга, Гоголь написал о своих чувствах и мыслях в небольшой повести, посвященной Иосифу Михайловичу. Строки из нее вчера украсили альбом хозяйки бала, которой друзья обязаны были своим знакомством.

– И, конечно, обо мне?

– Вся повесть о тебе, разве могут быть там строки о ком-то другом?

– Господи, именно поэтому, как выясняется, вчера все присутствующие смотрели на меня такими странными взглядами.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты лучше у них спроси, что они имеют в виду, когда заговорщицки подмигивают при виде нас, подобострастно улыбаются и поговаривают о неких «особенных» отношениях, от природы не свойственных мужчинам, подразумевая нас с тобой…

– Глупости и беспримерные по абсурдности светские сплетни! Неужели ты мало слышал их на своем коротком веку, чтобы всерьез пускаться в обсуждения или комментарии относительно словоблудия зевак?

– Я разделяю твою точку зрения, но все-таки тебе пора жениться.

– Уж не затем ли, чтобы избежать перемывания костей в присутствии сиятельных княгинь?

– Конечно, нет.

– А зачем тогда?

– Послушай, Николя, сколько тебе нынче лет?

– Тридцать шесть.

– Так. А сколько было обожаемому тобой Пушкину, когда он в расцвете лет волею случая покинул эту бренную землю, прервав течение таланта, данного ему свыше, который мог бы еще сослужить добрую службу всем нам, его почитателям?

– Кажется, тридцать семь.

– Вот. Не хочешь ли ты оставить нас без твоего наследника, без продолжателя дела и рода великого Гоголя-Яновского?

– Глупости, – отмахнулся Гоголь. – Еще Шекспир говорил, что на детях великих природа отдыхает.

– Пусть так, но классик твоего уровня, писатель мировой величины все же не имеет права уйти по-английски.

– Намекаешь, что я скоро умру?

– Ничуть. Просто сейчас – самое подходящее для тебя как для мужчины время подумать о семье и детях. Куда тянуть? Ты же сам отлично прописал в своей «Женитьбе», что, как только мужчине стукнет сорок, всякое желание жениться, продолжать род и вообще быть социально полезным отпадает? Не с тем ли столкнулся твой Подколесин?

Гоголь смущенно опустил взгляд и улыбнулся в усы.

– Так, молодой человек, вижу, что творчество мое вы знаете весьма сносно. И кого же посватаете мне в подруги жизни?

– Конечно, господину писателю, превзошедшему меня по разуму и по возрасту, виднее, но вот моя сестра… кхм… – Виельгорский нарочито кашлянул в кулак. – Давеча слала вам привет и горячие объятия, сожалея, что по болезни не смогла вчера посетить бал у Волконской.

Упоминание имени сестры Виельгорского рождало у Гоголя едва ли не более теплые эмоции, чем разговоры о нем самом. Он горячо любил эту юную, чистую и прекрасную во всех отношениях девушку, и оттого, наверное, больше не хотел портить ее жизнь и судьбу своим в ней присутствием. В данном случае справедливо было сказать, что Гоголю и хотелось, и кололось.

– Она достойная, прекрасная, удивительная девушка…

– Ну так что ж?

– И именно потому я уверен, что я ей не пара. Луиза никогда не даст своего согласия на наш брак.

– Пустое! Маменька обожает тебя и все, что ты делаешь.

– Правнучка Бирона допустит брак дочери с безродным писакой?

– Это ты-то безродный?! – справедливо возмутился Иосиф. – Что слышу я?! С каких это пор потомки рода Яновских стали так критичны к себе?

– Да, но потомок славного имени оказался уродом, без которого, как известно, не обходится ни одна семья. Меня не жалуют при дворе, и ты как аншеф-адъютант Наследника это знаешь как никто другой…

– И это пустое. Я лично представлю тебя Наследнику, вы познакомитесь, сойдетесь, и уверяю – все эти недоговоренности как ветром сдует. Он значительно отличается от отца, он стоит на уровне прогрессивных идей и открыт для общества людей хороших и достойных.

– А я, по-твоему, хорош и достоин?

– Как по-моему, так ты просто ангел.

– Полно…

– Ну так что? Принимаешь мое приглашение завтра составить нам компанию за обедом?

– Коли так, то охотно.

– Хотя, впрочем, в выборе тебя никто не ограничивает. Кажется, вчера на балу была еще одна весомая претендентка на твое внимание или даже на что-то большее?

– О ком ты?

– О Хомяковой.

– Катя? Ну что ты, она ведь замужем, и мы просто друзья.

– Господин писатель все еще верит в сказки о дружбе между мужчиной и женщиной? Занятно. Хотя, впрочем, ты-то ей, быть может, и друг, а вот она смотрит на тебя совсем даже иначе.

– Ты заметил?

– Не заметит такой откровенности только слепой.

Екатерина Хомякова была сестрой поэта Николая Языкова, давнего друга Гоголя, и знала писателя едва ли не со своих детских лет. Фривольная и даже распутная юность поэта теперь дала всходы – он оказался сражен тяжелой болезнью, нейросифилисом, и часто бывал прикован к постели. Не обремененный обязательствами Гоголь чувствовал свою обязанность проводить с больным много времени – не меньше его проводила с ним сестра, Екатерина, жена писателя Хомякова. Во время этих встреч – тут Виельгорский был прав – Гоголь действительно стал ловить на себе взгляды этой прекрасной и даже роковой женщины, но никак не мог ответить на них взаимностью, считая ее действия ошибкой и не будучи не в силах переступить врожденную порядочность.

– Перестань, и слушать ничего не хочу.

– Значит, дело сделано, – удовлетворенно потер руками Иосиф. – На обед я тебя заманил, и поручение сестры можно считать исполненным?

Гоголь улыбнулся детской наивности и находчивости друга, приобнял его за плечи, и они продолжили шествие по мостовой, насквозь продуваемые невскими ветрами.

В доме же той, о которой приятели несколько минут назад говорили – Екатерины Хомяковой – в эти минуты происходил близкий по смыслу разговор, невольными героями которого стали оба.

Екатерина Хомякова

– Ах, Алексис, – говорила супругу Екатерина Михайловна, – как жаль, что твое нездоровье не позволило тебе вчера посетить бал у Волконской, это было что-то потрясающее!

Не желавшая до последнего вступать в свои права столичная весна сыграла с поэтом злую шутку – он простудился, и не принял участие в давешней светской вечеринке. Меж тем, простуда была очень легкой и практически совсем уже отступила, а причина его уклонения от бала крылась в его собственном нежелании посещать суаре и встречаться с его завсегдатаями. Не воспользоваться же сиюминутным недомоганием, чтобы оправдать свое отсутствие на балу, было бы для предпочитавшего тишину и покой поэта преступлением.

– И что же потрясающего ты видишь в подобных встречах?

– Ну главным образом людей, конечно. Вчера вот, например, Николя с Иосифом там встретились… Ах, Николя, он просто прекрасен! Устроил нечто вроде благотворительных чтений своего «Ревизора» в пользу бедных! Местные нувориши собрали неплохую кассу, так что он не лишний раз подчеркнул свою полезность и значимость для общества. И конечно, свой тонкий и блистательный ум. Ах, как все же замечательно прописаны в его бессмертной пьесе образы наших заворовавшихся чиновников и глупейших купцов! Ну кто еще…

– А с кем, ты говоришь, он был там? – прервал поток славословия Хомяков. – С Виельгорским?

– Да, Иосиф хоть и после болезни, а все же держался очень даже comme il faut.

– И чего они постоянно ходят вместе?

– Друзья. Удивительные, поистине замечательные друзья. Такого друга, коим Николенька является для Иосифа, можно пожелать всякому. Так всюду вместе и ходят – куда один, туда и другой плетется. Говорят, их сам черт связал веревочкой… – супруга поэта смеялась, но самому ему было не до смеха. Его давно беспокоило резко возросшее внимание жены к Гоголю, которое, хоть и объяснялось с ее стороны давним знакомством и дружеским расположением, что они питали друг к другу, по мнению поэта, уже давно переходило грани дозволенного. С другой стороны, в сложившейся ситуации он был отчасти виноват сам – именно его давешнее нежелание посетить дом Волконской спровоцировало бурю в стакане воды, которой было бы не избежать, если бы не классическое для сцены появление третьего лица.

Двери гостиной распахнулись, и на пороге появился брат Екатерины Михайловны, поэт Николай Языков, приятель Гоголя, ставший некогда поводом для их знакомства.

– Здравствуй, друг мой! Все ли ты здоров? Вчера на балу у Волконской, говорят, не было тебя? – сходу осведомился гость.

– Благодарю, Николай, здоров, – сухо отвечал Хомяков, будто бы обижавшийся на Языкова за то, что тот познакомил супругу с Гоголем. – А на балу меня не было потому только, что я терпеть не могу подобных мероприятий.

– Ну вот вам, – всплеснула руками Екатерина Михайловна. – Мне говорит одно, а на деле выходит своем другое. Как прикажешь тебя понимать?

– Полагаю, Катерине скучно было без тебя. Мог бы проявить немного такта, – едко поддел приятеля Языков.

– А мне кажется иначе. Там было кому ее развлекать.

– Кому же это?

– Гоголю, например. Кстати, а почему он не носит своей настоящей фамилии? Воля ваша, когда человек скрывает свое происхождение, то ему и впрямь есть, чего стыдиться или утаивать…

– Как знать, как знать, только вопрос не ко мне, – отмолчался Языков. – Что же до посторонних мужчин, то я не думаю, чтобы они сильно занимали голову очаровательной сестры моей, ты не прав.

– Полно вам о пустяках, господа, – увернулась Хомякова, понявшая, к чему клонится разговор. – Николенька, верно, зашел по приглашению к обеду, а мы его голодом морим. Дарья, подавай обед!..

Несколько минут спустя все трое сидели за роскошно сервированным обеденным столом. К столу были поданы домашнее вино, корюшка, русские щи, бараний бок с гречневой кашей, поросенок в сметане и хлеб. Вино несколько расслабило вдруг напрягшуюся обстановку, и Хомяков забылся относительно тех комплиментов, что отвешивала его супруга в адрес Гоголя, чем задевала его самолюбие. Ему даже стало как-то стыдно перед отсутствующим здесь писателем, и он попытался сгладить дерзость допущенных в его отношении мыслей комплиментом, который Языков наверняка передаст своему другу при первой встрече.

– Однако же, Гоголь прекрасный писатель, – вдруг некстати разразился он.

– С чего ты опять? – подняла глаза на него Екатерина.

– Сказал, как думал.

– Да, – убедившись в покойном настрое мужа, поспешила поддержать Хомякова супруга. – Это правда. А уж какой он великолепный чтец! Слышали бы вы, друзья мои, как славно вчера он читал «Ревизора». Что ни говори, а я считаю, что в писателе важно не только, как он пишет, а еще и как воспринимает это публика – а для этого он просто обязан быть хорошим чтецом, не так ли?! У него же все, за что бы он ни брался, получается просто великолепно. Скажи, Николенька?!

– Полно, по-моему, ты преувеличиваешь. Писатель он действительно прекрасный, но вовсе необязательно ему актерствовать! И промахов в жизни у него, как у всякого человека, случалось предостаточно, о чем я как его друг могу с уверенностью свидетельствовать. Да и тебе многое известно…

– Однако, лучше него нет среди наших современников словотворца, – не унималась Екатерина Михайловна. – С ним может сравниться разве что Пушкин, только он ушел от нас, а Николенька жив и дай ему Бог здравствовать вечно! – Сказав это, она осенила себя крестным знамением и посмотрела куда-то вдаль, как будто перед глазами ее была не стена, а даль с картины Репина. Такая откровенность вновь возвратила истощенный болезнью ум супруга ее к старым обидам, и бросилась в глаза ее брату.

– Ну полно. Ты уж вовсе говоришь о нем как о святом…

– Как знать, может, так оно и есть? Помнишь, когда Иосиф болел и почти умирал на вилле у Волконской, он буквально сутками не отходил от его постели, и одним своим присутствием фактически спас ему жизнь!

Языков рассмеялся:

– Жизнь ему спасла медицина, к которой Николай Васильевич, при всем моем безграничном к нему уважении не имеет отношения.

– Как тебе не стыдно, Николя?! Ведь он ухаживал и за тобой при обострениях твоего недуга…

Языков после таких слов насупился и продолжал:

– Я благодарен ему. А вот тебе следовало бы быть посдержаннее в словах относительно мужчин, тебе посторонних, в присутствии твоего законного супруга! Ты должна думать не только о себе и понимать, соответственно, что слова эти могут быть криво истолковано и даже могут обидеть слушателя. За такое в памятные времена на дуэлях стрелялись!

– Ну уж, пустяки, – демонстративно отмахнулась Хомякова от наставлений брата. – Кто избрал своей участью обижаться словами, как говорил Белинский, тот пусть обижается. А вообще это удел горничных…

– Ты права, – улыбнувшись, поддержал супругу Хомяков. – Да и потом, о какой причине для обид может идти речь, ежели Гоголя никто и ничто не интересует, кроме Виельгорского и ухаживаний за ним, которые не мне одному кажутся подозрительными и говорящими о наличии некоей тайны, которая, вполне возможно, и заставляет нашего общего друга скрывать свое истинное происхождение!

Буря в стакане воды все же разыгралась. Хомяков лукавил, когда говорил, что высказывания жены о Гоголе, до назойливости частые и всегда ванильные, не задевают его разума и чувств. Если бы все было так, как он сказал, то не следовало бы ему пускаться в подобные оскорбления. Сказанное произвело эффект разорвавшейся бомбы – присутствующие обомлели. Верно, Хомяков готовился к такому выпаду, потому как сказать такое в запале просто невозможно.

– Как… как ты смеешь?! – негодовала супруга. – Да за такие слова Николаю Васильевичу следовало бы бросить тебе перчатку!

– Полноте, сестрица, не горячись, – попытался урезонить сестру Языков. – Не только Алексей говорит о странных, мягко говоря, отношениях Гоголя с Виельгорским, об этом судачит вся столица. Ты и сама вчера видела, как они тяготеют друг к другу. О чем это еще может свидетельствовать?

– Кроме как о дружеских чувствах и симпатии в высшем смысле, какая свойственна людям утонченным и изысканным, ни о чем!

– Хотя, я лично был свидетелем жизненной драмы Гоголя, которая случилась с ним совсем недавно на почве любви его к одной особе, что проживала в Полтавской губернии. С его слов, разумеется, но мне точно известно, что чувства его к ней были в высшей степени, и потому кроме как слухами назвать то, что произнес Алексей, я не могу. Меж тем, обязуюсь скрывать услышанное втайне, дабы не рассорить пустяком добрых друзей своих! – улыбнулся Языков, вставая из-за стола и обнимая Хомякова за плечи.

– А я нет, – отбросила салфетку сестра. – При первой же встрече я расскажу Гоголю о низком предположении, сделанном моим мужем и достойным поэтом, никак не отвечающем высоким идеалам поэзии и вообще жизни в обществе! И пусть случай решит ваш спор.

Закончив фразу, она в расстроенных чувствах покинула обеденный зал. Языков пожал плечами и вполголоса произнес:

– Зря ты это, конечно.

– Да что мне до вашего Гоголя?! – вспылил было хозяин дома, но гость его остановил:

– Да разве в Гоголе дело?! Я вижу твое к нему отношение и не могу не знать, что к сестре моей ты испытываешь самую горячую любовь. Но зная ее нрав, спешу упредить тебя: такими высказываниями ты лишь отдалишься от объекта своего обожания, который так ревностно защищаешь от нападок того, кто вовсе ни сном, ни духом.

– Так уж и ни сном…

– Что ты имеешь в виду?

– Ты думаешь, почему я не пошел вчера на бал? Потому только, что знаю: Гоголь давно уже отвечает ей взаимностью. Как встретятся, так не отходят друг от друга ни на минуту! А моего присутствия и не замечают вовсе.

– Тогда вдвойне не пойму, почему было не пойти вчера к Волконской и не заявить ему прямо в лицо своей неудовольствие?!

– А к чему это приведет? Тогда станут видеться тайно, а из таких встреч, как правило, не выходит для замужних дам ничего хорошего. Пусть лучше уж как есть, а только лишний раз расстраивать свое здоровье мне не улыбается…

Сказанное Хомяковым насторожило его приятеля. Сложные отношения Гоголя с женщинами во многом объяснялись тайной его происхождения – той самой тайной, что скрывал он за псевдонимом, и которая была хорошо известна Языкову, состоявшему, как и Гоголь, в ряду членов секты «Мученики ада». У истоков ее стояло самое настоящее зло, имя которому было Вий …

…Недаром говорят, что мысль материальна. Стоило минуточкой доли Языкову обратиться мысленным взором своим к ужасающему всаднику, как вечером того же дня в далекой Полтавской губернии, в Сорочинском уезде, на вершине большой горы, названной в народе Диканькой, собралось много женщин. Все как одна одеты были во все белое и стояли вкруг разведенного в середине поляны, что венчала вершину горы, высокого костра. Непонятные темные словеса вырывались из уст их, а возле самого огневища пыталась вырваться из пут молодая девица с затянутым кляпом ртом. Ужас происходящего и осознание того, что далее с ней случится нечто еще более страшное, выбивал из нее последние остатки разума. Голоса женщин нарастали и обретали все большую силу, а костер взмывал и взмывал ввысь, так высоко, что, казалось, доставал до крон самых больших вековых деревьев, что росли здесь в большом количестве. Скоро ветки их стали хрустеть и ломаться – так не бывало даже при сильных порывах ветра. Словно стая медведей пробиралась из чащи леса на поляну, влекомая зовом непонятных славословий.

Наконец перед глазами обезумевшей от страха девицы предстал он. Огромная черная лошадь, как будто огнедышащая, с красными сверкающими глазами, несла на спине своей огромного, нечеловеческого роста всадника. Одет он был в древние латы, исписанные на латыни, из-под которых виднелась белая плащаница – подобие той, что носили во времена Пилата Понтийского. На голове его был башлык такой же кипельно белой материи, из-под которого совсем не видно было его лица. Наверное, оно и к лучшему – ведь встреться человеком лицом к лицу со своей смертью, с абсолютным вселенским злом, то можно сразу отдать Богу душу. А душа девицы в тот вечер нужна была всаднику.

Рука его – а вернее, кость с ошметками кровоточащего мяса, – сжимала в руке гнутый сатанинский ятаган, какие носили турецкие янычары да ляхи, чьи нашествия навсегда запомнит Полтавщина. Замерли голоса, когда он вознес его над трепыхавшейся в последних отчаянных попытках освободиться дворовой девкой, а потом резко обрушил на нее, разрубая невинное тело пополам. Кровь ее стекла по проделанному в лежаке – большой, грубо обтесанной доске – желобу в стальной сосуд, что стоял неподалеку. Дождавшись, когда части тела посинеют, оставшись без живительной влаги, всадник взвалит убитую в седло и унесется с бешеной скоростью туда, откуда только что пришел – в самую пучину ада.

Гоголь Н. В. Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. М., Искатель, 2016 г. – 112 с. – ISBN: 978-5-00061-166-1

Подробнее об этом – в романе братьев Швальнеров «Гоголь. Вий. Не выходи из круга». Екб, ООО «Издательские решения», 2018 г. – 270 с. – ISBN 978-5-4490-7909-1

«Вы слышали ли историю про синего колдуна? Это случилось у нас за Днепром. Страшное дело! На тринадцатом году слышал я это от матери, и я не умею сказать вам, но мне все чудится, что с того времени спало с сердца моего немного веселья. Вы знаете то место, что повыше Киева верст на пятнадцать? Там и сосна уже есть. Днепр и в той стороне также широк. Эх, река! Море, не река! Шумит и гремит и как будто знать никого не хочет. Как будто сквозь сон, как будто нехотя шевелит раздольную водяную равнину и обсыпается рябью. А прогуляется ли по нем в час утра или вечера ветер, как все в нем задрожит, засуетится: кажется, будто то народ толпою собирается к заутрене или к вечерне. Грешник великий я пред Богом: нужно б, давно нужно. И весь дрожит и сверкает в искрах, как волчья шерсть среди ночи. Что ж, господа, когда мы съездим в Киев? Грешу я, право, пред Богом: нужно, давно б нужно съездить поклониться святым местам. Когда-нибудь уже под старость совсем пора туда: мы с вами, Фома Григорьевич, затворимся в келью, и вы также, Тарас Иванович! Будем молиться и ходить по святым печерам. Какие прекрасные места там!»

Николай Васильевич Гоголь - Страшная месть читать онлайн

Николай Васильевич Гоголь

Страшная месть

Шумит, гремит конец Киева: есаул Горобець празднует свадьбу своего сына. Наехало много людей к есаулу в гости. В старину любили хорошенько поесть, еще лучше любили попить, а еще лучше любили повеселиться. Приехал на гнедом коне своем и запорожец Микитка прямо с разгульной попойки с Перешляя поля, где поил он семь дней и семь ночей королевских шляхтичей красным вином. Приехал и названый брат есаула, Данило Бурульбаш, с другого берега Днепра, где, промеж двумя горами, был его хутор, с молодою женою Катериною и с годовым сыном. Дивилися гости белому лицу пани Катерины, черным, как немецкий бархат, бровям, нарядной сукне и исподнице из голубого полутабенеку, сапогам с серебряными подковами; но еще больше дивились тому, что не приехал вместе с нею старый отец. Всего только год жил он на Заднепровье, а двадцать один пропадал без вести и воротился к дочке своей, когда уже та вышла замуж и родила сына. Он, верно, много нарассказал бы дивного. Да как и не рассказать, бывши так долго в чужой земле! Там все не так: и люди не те, и церквей Христовых нет… Но он не приехал.

Гостям поднесли варенуху с изюмом и сливами и на немалом блюде коровай. Музыканты принялись за исподку его, спеченную вместе с деньгами, и, на время притихнув, положили возле себя цимбалы, скрыпки и бубны. Между тем молодицы и дивчата, утершись шитыми платками, выступали снова из рядов своих; а парубки, схватившись в боки, гордо озираясь на стороны, готовы были понестись им навстречу, - как старый есаул вынес две иконы благословить молодых. Те иконы достались ему от честного схимника, старца Варфоломея. Не богата на них утварь, не горит ни серебро, ни золото, но никакая нечистая сила не посмеет прикоснуться к тому, у кого они в доме. Приподняв иконы вверх, есаул готовился сказать короткую молитву… как вдруг закричали, перепугавшись, игравшие на земле дети; а вслед за ними попятился народ, и все показывали со страхом пальцами на стоявшего посреди их козака. Кто он таков - никто не знал. Но уже он протанцевал на славу козачка и уже успел насмешить обступившую его толпу. Когда же есаул поднял иконы, вдруг все лицо его переменилось: нос вырос и наклонился на сторону, вместо карих, запрыгали зеленые очи, губы засинели, подбородок задрожал и заострился, как копье, изо рта выбежал клык, из-за головы поднялся горб, и стал козак - старик.

Это он! это он! - кричали в толпе, тесно прижимаясь друг к другу.

Колдун показался снова! - кричали матери, хватая на руки детей своих.

Величаво и сановито выступил вперед есаул и сказал громким голосом, выставив против него иконы:

Пропади, образ сатаны, тут тебе нет места! - И, зашипев и щелкнув, как волк, зубами, пропал чудный старик.

Пошли, пошли и зашумели, как море в непогоду, толки и речи между народом.

Что это за колдун? - спрашивали молодые и небывалые люди.

Беда будет! - говорили старые, крутя головами.

И везде, по всему широкому подворью есаула, стали собираться в кучки и слушать истории про чудного колдуна. Но все почти говорили разно, и наверно никто не мог рассказать про него.

На двор выкатили бочку меду и не мало поставили ведер грецкого вина. Все повеселело снова. Музыканты грянули; дивчата, молодицы, лихое козачество в ярких жупанах понеслись. Девяностолетнее и столетнее старье, подгуляв, пустилось и себе приплясывать, поминая недаром пропавшие годы. Пировали до поздней ночи, и пировали так, как теперь уже не пируют. Стали гости расходиться, но мало побрело восвояси: много осталось ночевать у есаула на широком дворе; а еще больше козачества заснуло само, непрошеное, под лавками, на полу, возле коня, близ хлева; где пошатнулась с хмеля козацкая голова, там и лежит и храпит на весь Киев.

Тихо светит по всему миру: то месяц показался из-за горы. Будто дамасскою дорого́ю и белою, как снег, кисеею покрыл он гористый берег Днепра, и тень ушла еще далее в чащу сосен.

Посереди Днепра плыл дуб. Сидят впереди два хлопца; черные козацкие шапки набекрень, и под веслами, как будто от огнива огонь, летят брызги во все стороны.

Отчего не поют козаки? Не говорят ни о том, как уже ходят по Украйне ксендзы и перекрещивают козацкий народ в католиков; ни о том, как два дни билась при Соленом озере орда. Как им петь, как говорить про лихие дела: пан их Данило призадумался, и рукав кармазинного жупана опустился из дуба и черпает воду; пани их Катерина тихо колышет дитя и не сводит с него очей, а на незастланную полотном нарядную сукню серою пылью валится вода.

Любо глянуть с середины Днепра на высокие горы, на широкие луга, на зеленые леса! Горы те - не горы: подошвы у них нет, внизу их как и вверху, острая вершина, и под ними и над ними высокое небо. Те леса, что стоят на холмах, не леса: то волосы, поросшие на косматой голове лесного деда. Под нею в воде моется борода, и под бородою и над волосами высокое небо. Те луга - не луга: то зеленый пояс, перепоясавший посередине круглое небо, и в верхней половине и в нижней половине прогуливается месяц.

Не глядит пан Данило по сторонам, глядит он на молодую жену свою.

Что, моя молодая жена, моя золотая Катерина, вдалася в печаль?

Я не в печаль вдалася, пан мой Данило! Меня устрашили чудные рассказы про колдуна. Говорят, что он родился таким страшным… и никто из детей сызмала не хотел играть с ним. Слушай, пан Данило, как страшно говорят: что будто ему все чудилось, что все смеются над ним. Встретится ли под темный вечер с каким-нибудь человеком, и ему тотчас показывалось, что он открывает рот и выскаливает зубы. И на другой день находили мертвым того человека. Мне чудно, мне страшно было, когда я слушала эти рассказы, - говорила Катерина, вынимая платок и вытирая им лицо спавшего на руках дитяти. На платке были вышиты ею красным шелком листья и ягоды.

Пан Данило ни слова и стал поглядывать на темную сторону, где далеко из-за леса чернел земляной вал, из-за вала подымался старый замок. Над бровями разом вырезались три морщины; левая рука гладила молодецкие усы.

Не так еще страшно, что колдун, - говорил он, - как страшно то, что он недобрый гость. Что ему за блажь пришла притащиться сюда? Я слышал, что хотят ляхи строить какую-то крепость, чтобы перерезать нам дорогу к запорожцам. Пусть это правда… Я разметаю чертовское гнездо, если только пронесется слух, что у него какой-нибудь притон. Я сожгу старого колдуна, так что и воронам нечего будет расклевать. Однако ж, думаю, он не без золота и всякого добра. Вот где живет этот дьявол! Если у него водится золото… Мы сейчас будем плыть мимо крестов - это кладбище! тут гниют его нечистые деды. Говорят, они все готовы были себя продать за денежку сатане с душою и ободранными жупанами. Если ж у него точно есть золото, то мешкать нечего теперь: не всегда на войне можно добыть…

Знаю, что затеваешь ты. Ничего не предвещает доброго мне встреча с ним. Но ты так тяжело дышишь, так сурово глядишь, очи твои так угрюмо надвинулись бровями!..

Молчи, баба! - с сердцем сказал Данило. - С вами кто свяжется, сам станет бабой. Хлопец, дай мне огня в люльку! - Тут оборотился он к одному из гребцов, который, выколотивши из своей люльки горячую золу, стал перекладывать ее в люльку своего пана. - Пугает меня колдуном! - продолжал пан Данило. - Козак, слава богу, ни чертей, ни ксендзов не боится. Много было бы проку, если бы мы стали слушаться жен. Не так ли, хлопцы? наша жена - люлька да острая сабля!

Катерина замолчала, потупивши очи в сонную воду; а ветер дергал воду рябью, и весь Днепр серебрился, как волчья шерсть середи ночи.

Дуб повернул и стал держаться лесистого берега. На берегу виднелось кладбище: ветхие кресты толпились в кучку. Ни калина не растет меж ними, ни трава не зеленеет, только месяц греет их с небесной вышины.

Слышите ли, хлопцы, крики? Кто-то зовет нас на помощь! - сказал пан Данило, оборотясь к гребцам своим.

Мы слышим крики, и кажется, с той стороны, - разом сказали хлопцы, указывая на кладбище.

Но все стихло. Лодка поворотила и стала огибать выдавшийся берег. Вдруг гребцы опустили весла и недвижно уставили очи. Остановился и пан Данило: страх и холод прорезался в козацкие жилы.

Крест на могиле зашатался, и тихо поднялся из нее высохший мертвец. Борода до пояса; на пальцах когти длинные, еще длиннее самих пальцев. Тихо поднял он руки вверх. Лицо все задрожало у него и покривилось. Страшную муку, видно, терпел он. «Душно мне! душно!» - простонал он диким, нечеловечьим голосом. Голос его, будто нож, царапал сердце, и мертвец вдруг ушел под землю. Зашатался другой крест, и опять вышел мертвец, еще страшнее, еще выше прежнего; весь зарос, борода по колена и еще длиннее костяные когти. Еще диче закричал он: «Душно мне!» - и ушел под землю. Пошатнулся третий крест, поднялся третий мертвец. Казалось, одни только кости поднялись высоко над землею. Борода по самые пяты; пальцы с длинными когтями вонзились в землю. Страшно протянул он руки вверх, как будто хотел достать месяца, и закричал так, как будто кто-нибудь стал пилить его желтые кости…

Дитя, спавшее на руках у Катерины, вскрикнуло и пробудилось. Сама пани вскрикнула. Гребцы пороняли шапки в Днепр. Сам пан вздрогнул.

Все вдруг пропало, как будто не бывало; однако ж долго хлопцы не брались за весла.

Заботливо поглядел Бурульбаш на молодую жену, которая в испуге качала на руках кричавшее дитя, прижал ее к сердцу и поцеловал в лоб.

Не пугайся, Катерина! Гляди: ничего нет! - говорил он, указывая по сторонам. - Это колдун хочет устрашить людей, чтобы никто не добрался до нечистого гнезда его. Баб только одних он напугает этим! дай сюда на руки мне сына! - При сем слове поднял пан Данило своего сына вверх и поднес к губам. - Что, Иван, ты не боишься колдунов? «Нет, говори, тятя, я козак». Полно же, перестань плакать! домой приедем! Приедем домой - мать накормит кашей, положит тебя спать в люльку, запоет:

Люли, люли, люли!Люли, сынку, люли!Да вырастай, вырастай в забаву!Козачеству на славу,Вороженькам в расправу!

Слушай, Катерина, мне кажется, что отец твой не хочет жить в ладу с нами. Приехал угрюмый, суровый, как будто сердится… Ну, недоволен, зачем и приезжать. Не хотел выпить за козацкую волю! не покачал на руках дитяти! Сперва было я ему хотел поверить все, что лежит на сердце, да не берет что-то, и речь заикнулась. Нет, у него не козацкое сердце! Козацкие сердца, когда встретятся где, как не выбьются из груди друг другу навстречу! Что, мои любые хлопцы, скоро берег? Ну, шапки я вам дам новые. Тебе, Стецько, дам выложенную бархатом и золотом. Я ее снял вместе с головою у татарина. Весь его снаряд достался мне; одну только его душу я выпустил на волю. Ну, причаливай! Вот, Иван, мы и приехали, а ты все плачешь! Возьми его, Катерина!

Все вышли. Из-за горы показалась соломенная кровля: то дедовские хоромы пана Данила. За ними еще гора, а там уже и поле, а там хоть сто верст пройди, не сыщешь ни одного козака.

Хутор пана Данила между двумя горами, в узкой долине, сбегающей к Днепру. Невысокие у него хоромы: хата на вид как и у простых козаков, и в ней одна светлица; но есть где поместиться там и ему, и жене его, и старой прислужнице, и десяти отборным молодцам. Вокруг стен вверху идут дубовые полки. Густо на них стоят миски, горшки для трапезы. Есть меж ними и кубки серебряные, и чарки, оправленные в золото, дарственные и добытые на войне. Ниже висят дорогие мушкеты, сабли, пищали, копья. Волею и неволею перешли они от татар, турок и ляхов; немало зато и вызубрены. Глядя на них, пан Данило как будто по значкам припоминал свои схватки. Под стеною, внизу, дубовые гладкие вытесанные лавки. Возле них, перед лежанкою, висит на веревках, продетых в кольцо, привинченное к потолку, люлька. Во всей светлице пол гладко убитый и смазанный глиною. На лавках спит с женою пан Данило. На лежанке старая прислужница. В люльке тешится и убаюкивается малое дитя. На полу покотом ночуют молодцы. Но козаку лучше спать на гладкой земле при вольном небе; ему не пуховик и не перина нужна; он мостит себе под голову свежее сено и вольно протягивается на траве. Ему весело, проснувшись середи ночи, взглянуть на высокое, засеянное звездами небо и вздрогнуть от ночного холода, принесшего свежесть козацким косточкам. Потягиваясь и бормоча сквозь сон, закуривает он люльку и закутывается крепче в теплый кожух.

Не рано проснулся Бурульбаш после вчерашнего веселья и, проснувшись, сел в углу на лавке и начал наточивать новую, вымененную им, турецкую саблю; а пани Катерина принялась вышивать золотом шелковый рушник. Вдруг вошел Катеринин отец, рассержен, нахмурен, с заморскою люлькою в зубах, приступил к дочке и сурово стал выспрашивать ее: что за причина тому, что так поздно воротилась она домой.

Про эти дела, тесть, не ее, а меня спрашивать! Не жена, а муж отвечает. У нас уже так водится, не погневайся! - говорил Данило, не оставляя своего дела. - Может, в иных неверных землях этого не бывает - я не знаю.

Краска выступила на суровом лице тестя и очи дико блеснули.

Кому ж, как не отцу, смотреть за своею дочкой! - бормотал он про себя. - Ну, я тебя спрашиваю: где таскался до поздней ночи?

А вот это дело, дорогой тесть! На это я тебе скажу, что я давно уже вышел из тех, которых бабы пеленают. Знаю, как сидеть на коне. Умею держать в руках и саблю острую. Еще кое-что умею… Умею никому и ответа не давать в том, что делаю.

Я вижу, Данило, я знаю, ты желаешь ссоры! Кто скрывается, у того, верно, на уме недоброе дело.

Думай себе что хочешь, - сказал Данило, - думаю и я себе. Слава богу, ни в одном еще бесчестном деле не был; всегда стоял за веру православную и отчизну, - не так, как иные бродяги таскаются бог знает где, когда православные бьются насмерть, а после нагрянут убирать не ими засеянное жито. На униатов даже не похожи: не заглянут в божию церковь. Таких бы нужно допросить порядком, где они таскаются.

Э, козак! знаешь ли ты… я плохо стреляю: всего за сто сажен пуля моя пронизывает сердце. Я и рублюсь незавидно: от человека остаются куски мельче круп, из которых варят кашу.

Я готов, - сказал пан Данило, бойко перекрестивши воздух саблею, как будто знал, на что ее выточил.

Данило! - закричала громко Катерина, ухвативши его за руку и повиснув на ней. - Вспомни, безумный, погляди, на кого ты подымаешь руку! Батько, твои волосы белы, как снег, а ты разгорелся, как неразумный хлопец!

Жена! - крикнул грозно пан Данило, - ты знаешь, я не люблю этого. Ведай свое бабье дело!

Сабли страшно звукнули; железо рубило железо, и искрами, будто пылью, обсыпали себя козаки. С плачем ушла Катерина в особую светлицу, кинулась в постель и закрыла уши, чтобы не слышать сабельных ударов. Но не так худо бились козаки, чтобы можно было заглушить их удары. Сердце ее хотело разорваться на части. По всему ее телу слыхала она, как проходили звуки: тук, тук. «Нет, не вытерплю, не вытерплю… Может, уже алая кровь бьет ключом из белого тела. Может, теперь изнемогает мой милый; а я лежу здесь!» И вся бледная, едва переводя дух, вошла в хату.

В Киеве празднует свадьбу сына есаул Горобець. Почётные гости на свадьбе – смелый казацкий атаман пан Данило Бурульбаш со своей женой Катериной. Посреди шумного веселья Горобець выносит и поднимает две старинных иконы, чтобы благословить молодых. Но из праздничной толпе доносятся крики ужаса: при виде икон один из стоящих среди народа казаков вдруг превращается в страшного горбатого старика с длинным клыком во рту. Щёлкнув зубами, старик исчезает. Пожилые люди говорят, что старик этот – давно известный проклятый колдун, чьё появление всегда предвещает несчастье.

«Страшная месть», глава II – краткое содержание

Данило Бурульбаш со своими казаками и женой Катериной плывёт на лодке по Днепру домой из Киева, гадая, что за несчастье принесёт явившийся на свадьбе колдун. Недалеко от хутора Данилы на другой стороне Днепра стоит мрачный старый замок, а близ него – кладбище с ветхими крестами. Когда казаки проплывают мимо них, из могил вдруг поднимаются три мертвеца. Они пронзительно кричат: «Душно мне!» – и опять пропадают. Тяжкие думы гнетут Бурульбаша всё сильнее. Ему очень не нравится недавно приехавший к ним в гости из чужой земли угрюмый, суровый отец Катерины, который своими повадками совсем не похож на казака.

Гоголь. Страшная месть. Аудиокнига

«Страшная месть», глава III – краткое содержание

На следующий день на хуторе у пана Данилы мрачный, загадочный отец Катерины начинает грубо расспрашивать дочь и зятя, почему они вчера так поздно вернулись домой. Между ним и Бурульбашем закипает ссора. Данило возмущается: почему тесть никогда не ходит в церковь? Оба казака начинают биться на саблях, а потом стреляют друг в друга из мушкетов. Бой прекращается неискренним примирением лишь из-за слёзных уговоров Катерины.

«Страшная месть», глава IV – краткое содержание

Ещё день спустя Катерина рассказывает мужу, что ей приснился сон, будто тот колдун, который явился людям в Киеве – её отец, и будто он уговаривал её выйти за него замуж. Катерина и Бурульбаш садятся обедать, позвав и отца. За обедом Данила дивится: тесть его не хочет есть христианских галушек, брезгует и свининой, как мусульманин или жид.

Вечером Бурульбаш смотрит в окно и замечает, что в мрачном замке на той стороне Днепра загорелось окно. Взяв с собой казака Стецько, он идёт к реке. Пробираясь в зарослях терновника, они внезапно видят, как мимо них проходит в том же направлении отец Катерины. Он переправляется через Днепр и скрывается из виду близ замка.

Страшная месть. Мультфильм по повести Н. В. Гоголя

Стецько и Бурульбаш следуют за ним. У стены замка пан Данило залезает на высокий дуб и видит через окно колдовскую комнату, залитую таинственным светом, со непонятными знаками на стенах, где летают нетопыри. В комнате появляется отец Катерины – и превращается в того самого колдуна, который явился в Киеве.

Колдун творит заклинание и перед ним предстаёт сотканная из воздушного тумана душа его дочери. Зная явно больше, чем сама Катерина, душа начинает обвинять отца: зачем он убил её мать? зачем продолжает творить страшные злодейства? Душа замолкает, заметив смотрящего в окно Бурульбаша. а пан Данило быстро спускается с дуба и возвращается домой.

Гоголь «Страшная месть». Литография В. Маковского

«Страшная месть», глава V – краткое содержание

Бурульбаш рассказывает Катерине про свою ночную поездку, и оказывается, что всё происходившее в волшебной комнате старого замка она видела во сне. Данило убеждается: его тесть – злодей и богоотступник.

«Страшная месть», глава VI – краткое содержание

По приказу Бурульбаша казаки бросают колдуна в глубокий подвал. Назавтра его ждёт страшная казнь. В тоске сидит закованный в цепи колдун и видит: мимо идёт его дочь, Катерина. С горячей страстью он начинает уговаривать Катерину отпереть замок подвала, говоря, что его страшит не казнь, а вечные муки на том свете за совершённые злодейства. Отец убеждает дочь, что если она выпустит его, то он пойдёт в монастырь и тяжким подвижничеством отмолит хотя бы часть своих грехов. Поддавшись женской слабости, Катерина выпускает отца-колдуна – и падает в обморок у двери темницы.

«Страшная месть», глава VII – краткое содержание

Очнувшись, Катерина видит, что отец её скрылся. Никто не знает, что выпустила его она сама.

«Страшная месть», глава VIII – краткое содержание

В корчме близ хутора Бурульбаша собираются вооружённые ляхи. Посреди попойки, карточной игры и гнусных плясок они готовятся напасть на казацкую землю.

«Страшная месть», глава IX – краткое содержание

Пан Данило сидит за столом и в грустном предчувствии близкой смерти рассказывает Катерине про свои прежние казацкие подвиги. Вбежавший слуга сообщает ему о приближении множества ляхов. Во главе своих казаков Бурульбаш выезжает на коне и геройски бьётся с жестокими врагами. Посреди боя на соседнем холме появляется отец Катерины, стреляет в зятя из мушкета и убивает его. Выбежавшая из дома Катерина с рыданиями валится на тело мужа, а ляхов обращает в бегство подоспевший на помощь есаул Горобець.

«Страшная месть», глава X – краткое содержание

Гоголь даёт в X главе «Страшной мести» знаменитое поэтическое описание Днепра при тихой погоде и в бурю. Посреди бури в уединённом месте причаливает на лодке к берегу колдун. Спустившись в тайную землянку среди обгорелых пней, он начинает творить заклинания. Перед ним сгущается белое облако, а в нём ясно выказывается знакомое колдуну мужское лицо. Увидев его, злодей белеет, как полотно, и кричит диким голосом.

«Страшная месть», глава XI – краткое содержание

Катерина в Киеве рассказывает есаулу Горобцу о своих новых страшных снах. Отец снова являлся в них дочери, требовал выйти за него замуж и грозил в случае отказа убить её младенца-сына от Данилы. Горобец обещает защищать Катерину, однако той же ночью её ребенка находят в колыбели зарезанным.

«Страшная месть», глава XII – краткое содержание

Между Польшей, Венгрией и Малороссией стоят высокие Карпатские горы. Ночью по верхушкам гор едет громадного роста спящий витязь, держа в руке поводья от коня, на котором за ним – тоже во сне – скачет младенец-паж…

«Страшная месть», глава XIII – краткое содержание

Катерина, наполовину потеряв рассудок, бродит по густым дубравам, распевая жалобные песни об убитых казаках. Ранним утром к ней на хутор приезжает статный молодой гость, говоря, что он старый боевой соратник павшего пана Данилы. Их дружба якобы была такой крепкой, что Бурульбаш даже завещал ему взять в жёны Катерину, если она останется вдовой. Катерина смотрит на приезжего – и вдруг понимает, что это её отец. Она бросается на него с ножом, но тот пропадает из вида.

«Страшная месть», глава XIV – краткое содержание

За Киевом народ дивится чуду: в небе открывается широкая, величественная картина соседних с Украиной стран и земель. Среди них видны и Карпатские горы, а на них – едущий всадник с закрытыми очами. Колдун тоже видит эту картину и узнаёт лицо рыцаря: именно оно являлось ему при недавнем чародействе в землянке у Днепра. Волосы на голове колдуна встают дыбом от ужаса. Закричав, как исступлённый, он вскакивает на коня и вихрем мчится в Киев, к святым местам.

«Страшная месть», глава XV – краткое содержание

Колдун врывается в пещеру к киевскому схимнику и просит молиться о его грешной, погибшей душе. Схимник разворачивает свою книгу, но видит, что святые буквы в ней налились кровью – значит, грешнику нет и не будет прощения. Колдун убивает схимника, вновь вскакивает на коня и пробует добраться до татар в Крыму, но конь, вопреки его воле, гонит прямо к Карпатским горам. Близ них горные тучи разом очищаются, и перед колдуном в страшном величии предстаёт огромный всадник. Засмеявшись, он хватает проклятого волшебника рукой, от чего тот сразу умирает. От Киева до Карпат поднимаются из могил схожие лицом с колдуном мертвецы. Всадник, вновь засмеявшись, бросает тело отца Катерины в пропасть. Туда прыгают и мертвецы, начиная зубами грызть труп колдуна. А один самый ужасный мертвец тяжко ворочается в земле, но по своему громадному росту не может из неё подняться.

Гоголь «Страшная месть». Литография И. Крамского

«Страшная месть», глава XVI – краткое содержание

В заключительной, XVI главе «Страшной мести», Гоголь объясняет суть греха колдуна. В городе Глухове слепой бандурист рассказывает людям легенду, как в старину жили два друга-казака, Иван и Петро. Долго были они неразлучны, как братья, пока не поймал Иван по приказу короля Стефана Батория одного славного турецкого пашу. Половиной полученного за это жалования Иван поделился с Петром, но тот чёрной завистью позавидовал подвигу, совершённому его лучшим другом. Возненавидел Петро Ивана и раз на горной дороге столкнул его в пропасть вместе с младенцем-сыном. Иван успел ухватиться за сук и с сыном за плечами стал карабкаться вверх, но Петро, не сжалившись на мольбы друга, пикой столкнул их обоих назад.

Царь Небесный спросил у души Ивана, какую бы муку она сама назначила Иуде-Петро. И попросил Иван, чтобы Бог проклял весь род Петро. Пусть последний в этом роду будет таким злодеем, чтобы его деды и прадеды ворочались в своих гробах из-за его грехов, а Петро при этом терпел муку наибольшую: ел землю, не в силах подняться из неё.

И согласился Бог, когда исполнится высшая мера злодейств последнего из рода Петро, совершить страшную месть : поднять Ивана с убитым сыном из гроба на высокую гору, привести к нему колдуна, чтобы мог невинно убиенный бросить злодея в глубокую пропасть. А деды и прадеды, выйдя из могил, будут терзать его в этой пропасти зубами – кроме самого Петро, который в земле сможет лишь грызть самого себя…

Русский советский писатель, драматург, публицист и общественный деятель, основоположник социалистического реализма.

Алексей Максимович Пешков родился 16 (28) марта 1868 года в в семье столяра-краснодеревщика Максима Савватьевича Пешкова (1839-1871). Рано осиротев, будущий писатель провел детские годы в доме своего деда по матери Василия Васильевича Каширина (ум. 1887).

В 1877-1879 годах А. М. Пешков учится в Нижегородском Слободском Кунавинском начальном училище. После смерти матери и разорения деда он был вынужден оставить учебу и идти «в люди». В 1879-1884 годах был учеником сапожника, затем - в чертежной мастерской, после - в иконописной. Служил на пароходе, ходившем по Волге.

В 1884 году А. М. Пешков предпринял попытку поступить в Казанский университет, закончившуюся неудачей из-за недостатка средств. Сблизился с революционным подпольем, участвовал в нелегальных народнических кружках, вел пропаганду среди рабочих и крестьян. Одновременно занимался самообразованием. В декабре 1887 года полоса жизненных неудач едва не привела будущего писателя к самоубийству.

1888-1891 годы А. М. Пешков провел в странствиях по в поисках работы и впечатлений. Он изъездил Поволжье, Дон, Украину, Крым, Южную Бессарабию, Кавказ, успел побывать батраком в деревне и мойщиком посуды, поработать на рыбных, соляных промыслах, сторожем на железной дороге и работником в ремонтных мастерских. Столкновения с полицией заработали ему репутацию «неблагонадежного». Одновременно ему удалось завязать первые контакты с творческой средой (в частности, с писателем В. Г. Короленко).

12 сентября 1892 года в тифлисской газете «Кавказ» был напечатан рассказ А. М. Пешкова «Макар Чудра», подписанный псевдонимом «Максим Горький».

Становление А. М. Горького как писателя проходило при активном участии В. Г. Короленко, который рекомендовал нового автора в издательства, правил его рукописи. В 1893-1895 годах в приволжской прессе был опубликован ряд рассказов писателя - «Челкаш», «Месть», «Старуха Изергиль», «Емельян Пиляй», «Вывод», «Песня о соколе» и др.

В 1895-1896 годах А. М. Горький был сотрудником «Самарской газеты», где ежедневно писал фельетоны в рубрике «Между прочим», подписываясь псевдонимом «Иегудиил Хламида». В 1896 - 1897 годах он работал в газете «Нижегородский листок».

В 1898 году вышел в свет первый сборник произведений Максима Горького «Очерки и рассказы» в двух томах. Он был признан критиками событием в русской и европейской литературе. В 1899 году писатель приступил к работе над романом «Фома Гордеев».

А. М. Горький быстро стал одним из популярнейших русских литераторов. Он познакомился с , . Вокруг А. М. Горького начали сплачиваться писатели-неореалисты ( , Л. Н. Андреев).

В начале ХХ века А. М. Горький обратился к драматургии. В 1902 году в Московском Художественном театре были поставлены его пьесы «На дне» и «Мещане». Постановки имели исключительный успех и сопровождались антиправительственными выступлениями публики.

В 1902 году А. М. Горький был избран почетным академиком Императорской Академии наук по разряду изящной словесности, однако по личному распоряжению результаты выборов были аннулированы. В знак протеста от своих званий почетных академиков отказались и В. Г. Короленко.

А. М. Горький не раз арестовывался за общественно-политическую деятельность. Писатель принял активное участие в событиях Революции 1905-1907 годов. За прокламацию 9 (22) января 1905 года с призывом свергнуть самодержавие он был заключен в Петропавловскую крепость (освобожден под давлением мировой общественности). Летом 1905 года А. М. Горький вступил в РСДРП, в ноябре того же года в на заседании ЦК РСДРП познакомился с . Большой резонанс получил его роман «Мать» (1906), в котором писатель изобразил процесс рождения «нового человека» в ходе революционной борьбы пролетариата.

В 1906-1913 годах А. М. Горький жил в эмиграции. Большую часть времени он провел на итальянском острове Капри. Здесь им было написано множество произведений: пьесы «Последние», «Васса Железнова», повести «Лето», «Городок Окуров», роман «Жизнь Матвея Кожемякина». В апреле 1907 года писатель был делегатом V (Лондонского) съезда РСДРП. На Капри А. М. Горького посещал .

В 1913 году А. М. Горький вернулся в . В 1913-1915 годах им были написаны автобиографические романы «Детство» и «В людях», с 1915 года писатель издавал журнал «Летопись». В эти годы писатель сотрудничал в большевистских газетах «Звезда» и «Правда», а также в журнале «Просвещение».

А. М. Горький приветствовал Февральскую и Октябрьскую революции 1917 года. Он начал работать в издательстве «Всемирная литература», основал газету «Новая жизнь». Однако его расхождения во взглядах с новой властью постепенно нарастали. Публицистический цикл А. М. Горького «Несвоевременные мысли» (1917-1918) вызвал резкую критику .

В 1921 году А. М. Горький выехал из Советской на лечение за границу. В 1921-1924 годах писатель жил в Германии и Чехословакии. Его публицистическая деятельность в эти годы была направлена на объединение русских деятелей искусства за рубежом. В 1923 году им был написан роман «Мои университеты». С 1924 года писатель жил в Сорренто (Италия). В 1925 году им была начата работа над романом-эпопеей «Жизнь Клима Самгина», который остался незавершенным.

В 1928 и 1929 годах А. М. Горький посещал СССР по приглашению советского правительства и лично . Его впечатления от поездок по стране отразились в книгах «По Союзу Советов» (1929). В 1931 году писатель окончательно вернулся на родину и развернул широкую литературно-общественную деятельность. По его инициативе создавались литературные журналы и книжные издательства, выходили в свет книжные серии («Жизнь замечательных людей», «Библиотека поэта» и др.)

В 1934 году А. М. Горький выступил в качестве организатора и председателя I Всесоюзного съезда советских писателей. В 1934-1936 годах он возглавлял Союз писателей СССР.

А. М. Горький скончался 18 июня 1936 года на даче в под (ныне в ). Писатель похоронен в Кремлевской стене за Мавзолеем на Красной площади.

В СССР А. М. Горький считался основоположником литературы социалистического реализма и родоначальником советской литературы.