Пример равнодушия из произведения горького на дне. Нравственная проблематика пьесы М

Пахомий Логофет -- писатель XV века. Почти не сохранилось никаких сведений о жизни этого замечательного деятеля русской литературы XV века; дошедшие известия отрывочны, неясны, нередко противоречивы. Несомненно только, что он был родом серб ("сербин", как называется он в наших рукописях), жил сначала на Афоне, и, по-видимому, еще в молодых годах пришел в Россию. Последнее случилось в царствование великого князя Василия Васильевича (1425--1462 гг.), и, нужно думать, значительно раньше 1440 г., около которого уже появляется первый литературный труд Пахомия в России -- "Житие преподобного Сергия". Большую часть жизни в России Пахомий провел в Москве и Троицко-Сергиевой лавре, отчасти в Новгороде (1458--1462 гг.). Где и когда скончался, неизвестно; во всяком случае, не ранее 1484 г., -- не ранее этого года могло быть составлено Пахомием приписываемое ему в рукописях "Житие Новгородского архиепископа Моисея". Сношения древней Руси с православным Востоком, особенно Константинополем и Афоном, вообще были не редки. Афон и Константинополь, вместе с Болгарией и Сербией, были для древнерусской письменности источниками неистощимых книжных богатств. В течение всего древнего периода отсюда шли к нам в славянских переводах библейские и богослужебные книги, творения отцов церкви, кормчие, патерики, жития святых, сборники, наконец, вся южнославянская литература "похвальных слов". В XIV-- XV вв. влияние Афона на русскую письменность делается особенно сильным. На Афоне образовывается в это время целое общество иноков, главное занятие которых -- перевод отеческих творений на славянский язык и списывание книг; то и другое быстро делается достоянием русской книжности. И сами русские иноки в Афонских и Константинопольских монастырях списывают книги, делают переводы с греческого, сличают славянский текст св. писания с подлинником, переводят книги богослужебные, составляют сборники. Здесь для русских иноков -- как бы школа книжного труда, центр высшего духовного образования. Ввиду сказанного, появление на Руси "сербина" Пахомия не представляло ничего странного. Наиболее ранним литературным трудом Пахомия, как мы заметили, было "Житие преподобного Сергия Радонежского" (ум. 1391 г.), составленное около 1440 г.: оно читается уже в сборнике, писанном в 1432--1443 гг., и рассказывает о чудесах преподобного, совершившихся в 1438 г. Труд этот представляет переделку жития, написанного ранее Епифанием, с дополнением к нему рассказа о чудесах и сделан с целью приноровить излишне обширное житие к чтению в церкви, а отчасти, может быть, и с целью дать ему большую распространенность в среде читателей; труд Пахомия, действительно, по-видимому, устранил собой Епифаниевский, который почти совершенно не встречается в рукописях. Вторым сочинением Пахомия считают "Житие митрополита Алексея" (ум. 1377 г.) с каноном, написанное Пахомием по воле "великого князя, митрополита и определению всего собора". Труд относится к 1450--1459 гг. и состоит в переделке, притом с немалыми ошибками и путаницей, жития, написанного Питиримом (ум. 1445 г.), с присоединением повествования о чудесах, и сделян опять с целью чтения его в церкви. В период пребывания в Новгороде, где Пахомий застал еще архиепископа Евфимия (ум. 1458 г.), им были составлены по поручению преемника Евфимия, Ионы: "Сказание о чуде преподобного Варлаама Хутынского" (ум. 1192 г.), "Житие" его с похвальным ему словом и каноном, "Жития" княгини Ольги, преподобного Саввы Вишерского (ум. 1460 г.) и упомянутого Евфимия, с канонами им, и служба преподобному Онуфрию. За исключением "Жития Евеимия", написанного Пахомием отчасти в качестве очевидца и потому менее страдающего общими местами, все остальные крайне скудны и бедны содержанием. "Житие Саввы Вишерского" в этом отношении особенно характерно: оно не обнаруживает в авторе никаких сведений ни о самом святом, ни о его монастыре, хотя святой происходил из довольно известного рода Бороздиных, и Тверской Саввин монастырь, где он сначала подвизался, также хорошо был известен в то время. Автор, очевидно, и не искал исторических фактов и не нуждался в них, а считал вполне возможным удовлетвориться общими местами в рассказе; притом и в занесенных фактах он делает ошибки и неточности. Это характеризует степень его исторических интересов. К этому же времени относится составление Пахомием после смерти митрополита Ионы (ум. 1461 г.) службы ему, написанной по просьбе Новгородского владыки. Вернувшись из Новгорода в "Московские страны", Пахомий работал над "Житием преподобного Кирилла Белозерского" (ум. 1427 г.), для. чего предварительно, по повелению великого князя и нового митрополита, ездил на Белоозеро. Порученный Пахомию труд вызывался насущной потребностью. В продолжение более 80 лет по кончине чудотворца в его монастыре не только не было составлено жития основателя, но не имелось и никаких предварительных записок о его жизни. Среди самой братии, очевидно, не было способных к тому людей. Отсутствие всякого повествования о жизни такого подвижника, как преподобный Кирилл Белозерский, живо чувствовалось не только в самой обители, но и среди всего круга грамотных мирян; Кирилло-Белозерский игумен и с своей стороны просил Пахомия написать "хоть что-нибудь о святом". Новый труд Пахомия является лучшим его произведением. Пахомий застал в Кирилловом монастыре многих очевидцев и учеников преподобного, и житие, им написанное, составленное на основании современных свидетельств, передает много живых подробностей, характеризующих и время, и людей. В самом изложении нередко чувствуется влияние устного живого рассказа. В 1472 г. по случаю открытия и перенесения мощей митрополита Петра Пахомию поручено было "великим князем и митрополитом" написать в память этого события "похвальное слово" и службу. Около того же времени "повелением" Пермского епископа Филофея (1472--1501 гг.), Пахомий пишет канон Стефану Пермскому (ум. 1396 г.). Последним трудом Пахомия, вероятно, было "Житие Новгородского архиепископа Моисея" (ум. 1362 г.). Житие отличается общностью изложения и легендарностью рассказа и черпает содержание свое преимущественно из цикла Новгородских легенд; судя по одному эпизоду, оно написано не ранее 1484 г. Кроме перечисленных, Пахомию в наших рукописях приписываются: "Житие Новгородского архиепископа Иоанна" (ум. 1185 г.), "Повесть о страдании Черниговского князя Михаила и боярина его Феодора" (ум. 1244 г.), с службой им; "Похвальное слово на Покров Богородицы", "Похвальное слово Знамению Богородицы" (чудо 1169 г.) и каноны в службах Знамению и святым мученикам Борису и Глебу. "Житие Иоанна содержанием своим представляет ряд легенд, почерпнутых из того же цикла Новгородских сказаний, которым пользуются "жития" Варлаама и Моисея. Многие из этих сказаний, вероятно, впервые собирались и заносились в нашу письменность Пахомием. "Повесть о князе Михаиле" -- стилистическая переделка более древнего повествования о том же событии, местами украшенная риторическими распространениями, местами новыми фактами, но сомнительного качества. Уже сказанным определяется характер литературной деятельности Пахомия. Не считая написанных им "канонов" (около 18), 3-х или 4-х "похвальных слов", до шести различных "сказаний", -- из 10 "житий", им составленных, только 2--3 могут считаться его оригинальными произведениями; остальные -- или новые редакции, или переделки прежде существовавших. Перед нами, таким образом, не столько автор в строгом смысле, сколько компилятор и редактор. Он свободно пользуется чужими трудами или прямо сырыми материалами и придает им ту или другую, удобную для практического употребления, литературную форму. "Запас русских черновых воспоминаний, накопившийся к половине XV в., -- замечает исследователь, -- надобно было ввести в церковную практику и в состав душеполезного чтения, обращавшегося в ограниченном кругу грамотного русского общества. Для этого надобно было облечь эти воспоминания в форму церковной службы, слова или жития, -- в те формы, в каких только и могли они привлечь внимание читающего общества, когда последнее еще не видело в них предмета не только для научного знания, но и для простого исторического любопытства. В этой стилистической переработке русского материала и состоит все литературное значение Пахомия"... Его литературные переделки и компиляции удовлетворяли насущной потребности, живо чувствовавшейся и в церковной критике, и в читающем обществе. Заслуга была тем важнее, что других сил не было. В ХIV--XV вв. в Московской Руси мы видим крайнюю бедность литературного развития. Иногда в целом монастыре не было не только никого, сколько-нибудь способного к литературной работе, но даже ни одного грамотного монаха. Даже в таких монастырях, как Кирилло-Белозерский, не всегда можно было, как мы видели, найти человека, способного к литературной работе. При таком недостатке сил даже незначительный литературный талант мог дать писателю быстрый и широкий успех. И это мы видим на судьбе Пахомия. Как писатель, он вовсе не может быть поставлен высоко; он беден мыслями, не имеет литературной гибкости и изобретательности, не разнообразен, часто повторяет себя, -- не отличается даже широтой познаний. И при всей этой посредственности вызывает в ряду наших грамотеев удивление к себе, смешанное с благоговением, является в их глазах мужем, "от юности совершенным в божественном писании и во всяком наказании книжном и в философском истинном учении, еже знаменает по степенем граматикию и прочии философии, яко превзыти ему мудростию и разумом всех книгчий"... Он, по-видимому, едва успевает удовлетворять всем обращающимся к нему заказам, а иногда, как видим из одного свидетельства современника, принужден даже отказываться, несмотря на все убеждения и награды. Его труды быстро создают ему положение официального писателя. С литературными поручениями к нему обращаются: сам великий князь, митрополит "со всем собором святителей", епархиальные архиереи. Все это показывает, как сильна была нужда в подобной деятельности, -- какой насущной потребности она удовлетворяла. Этим и определялось важное значение Пахомия, как писателя, и его заслуга. Обширной массе письменного материала, давно накапливавшегося и остававшегося сырым или плохо обработанным, он дал литературную жизнь и возможность служить потребностям возникавшего круга древнерусских читателей. Что касается собственно литературной стороны трудов Пахомия, -- роль его в этом отношении в истории нашей агиографии исключительно стилистическая. Пахомий окончательно и надолго упрочил литературные приемы с колебаниями вводившиеся впервые Киприаном и Епифанием, и вкус к которым давно уже получили наши читатели под влиянием нахлынувшей к нам юго-славянской письменности. Пахомий заботится не о факте, а лишь о более красивой его передаче; он не изучает исторических материалов, чаще всего прибегая к помощи общих мест. Факт сам по себе не имеет для автора значения, и он не занят ни его собиранием, ни его критической проверкой; цели, которые ставятся труду, исключительно моральные, назидательные. Для автора важно не описать события, а их подбором очертить морально-аскетический идеал. Пахомий поэтому без сожаления опускает фактические подробности, может быть, драгоценные для историка, но неудобные для церковного чтения, или переиначивает самый факт ввиду стилистических соображений. Общие места -- любимый его прием, и в этом отношении Пахомий, со своей стороны, еще более способствует обезличению нашей агиографии, этой отличительной ее особенности. Под его пером, например, исчезают черты живой действительности, занесенные в Епифаньевское "житие Сергия". Уходя в пустыню, преподобный Сергий у Епифания оставляет имущество своему младшему брату, у Пахомия раздает бедным; Епифаний просто говорит, что в лесу, где поселился Сергий, было много зверей и всякого гаду, у Пахомия в зверей и гадов преображаются бесы, смущающие подвижника, и т. п. По взгляду Пахомия, так выходило красивее в "житии", назидательнее. Общие места совершенно устраняют личные взгляды автора, и за исключением двух-трех фактов, мы почти не видим в его сочинениях его собственной личности и его симпатий. Любовь Пахомия Логофета к общим местам и его авторская безличность не являются, впрочем, его отличительными чертами; в этом отношении Пахомий -- типический представитель взглядов, искони господствовавших в нашей агиографии, а отчасти и во всей древнерусской письменности. На задачи и цели "жития" Пахомий смотрит так же, как смотрели на это все наши писатели "житий" вплоть до XVII века, а равно и все читавшее древнерусское общество. В представлении и тех, и других "житие" было неразрывно с святостью жизни описываемого лица, и только такая святая жизнь имела право быть предметом "жития". Литературная история древнерусского жития вообще исчерпывается исключительно историей его стиля, и в развитии последнего Пахомию Логофету принадлежит весьма видное место. Его творения послужили образцами для последующих русских агиографов, создали новую литературную школу, последователи которой скоро даже обогнали своего основателя. "Рассказ Киприана и Пахомия Логофета, замечает исследователь, кажется сухим и сжатым сравнительно с изложением их русских подражателей XV--XVI вв. В Макарьевское время Пахомиева биография Никона Радонежского кажется уже неудовлетворительной в литературном отношении и переделывается в еще более украшенном стиле. "Плетение словес" пришлось по вкусу... В. О. Ключевский, "Древнерусские жития святых, как исторический источник". Москва, 1871 г., стр. 113--167; Ив. Некрасов, Пахомий-серб, писатель ХV в. -- "Записки Новороссийского университета", т. VI. Одесса, 1871 г.; преосв. Макарий, "История русс. церкви", т. VII. СПб., 1874 г., стр. 144--170.

пахомий логофетов
Сербия

Пахо́мий Логофе́т или Пахо́мий Серб (? - ум. не ранее 1484) - иеромонах, агиограф, гимнограф, составитель и редактор ряда житий святых, похвальных «Слов», служб и канонов, переводчик.

• 1 Биография
• 2 Агиограф
• 3 Произведения
• 4 Примечания
• 5 Литература

Биография

Предположительно между 1429 и 1438 годах в сане иеромонаха прибыл с Афона в Новгород. А в 1440 году переселился в Великое княжество Московское.

Около двадцати лет провел в Троице-Сергиевом монастыре, где работал над составлением житий и списыванием книг. Эти занятия принесли ему славу выдающегося стилиста и мастера написания житий, и около 1470 года он был вызван в Новгород архиепископом Ионой для составления житий новгородских святых. Большинство житий составлено Пахомием по заказу.

По отзывам современников, был монахом весьма достойным, «мужем благочестивым, проходящим иноческое житие со всяким опасением добрым».

Агиограф

Он хорошо владел стилем славянской богослужебной литературы. Работая над своими книгами, Пахомий не видел ничего предосудительного в заимствованиях из чужих произведений, в повторениях самого себя (особенно во вступлениях), в создании своих редакций - путем небольшой переработки текста, мозаичного соединения и просто дополнения предисловием и послесловием чужих произведений. Прозаические произведения Пахомия Логофета строятся обычно по четкой схеме: предисловие, основная часть, заключение. предисловиях говорится о важности прославления праздников или святых.

В своих произведениях Пахомий довольно свободно относился к историческим фактам и ради «поучительности жития» не стеснялся собственными прибавлениями. Историческое значение большинства составленных им житий крайне незначительно

В короткое время им были составлены многочисленные жития святых, о жизни которых он практически ничего не знал. своих сочинениях Пахомий весьма «свободно относился к историческим фактам и, ради поучительности рассказа, не стеснялся собственных прибавлений». то же время очевидный литературный талант, «прелесть» стиля и риторическая благоукрашенность Пахомиевых житий надолго очаровали российскую житийную литературу.

Именно Пахомием были заложены на русской почве основы некоего «канона», представляющего собой набор готовых клише, пригодных для написания жития практически любому святому, все исторические сведения о котором могли составлять лишь его имя, место подвига и тип подвижнической жизни.

Произведения

• Слово похвально честному Покрову пресвятыя Владычица нашея Богородица и Приснодевеи Марии
• Похвальное Слово и канон преподобному Варлааму Хутынскому
• Житие преподобного Саввы Вишерского
• Житие преподобного Кирилла Белозерского
• Жития князя Михаила Черниговского и боярина Феодора
• Житие святителя Евфимия, архиепископа Новгородского
• Житие святителя Иоанна, архиепископа Новогородского
• Житие святителя Ионы, архиепископа Новгородского
• Житие святителя Моисея, архиепископа Новгородского
• Житие митрополита всея Руси святого Алексия
• Канон святителю Стефану, епископу Пермскому
• Каноны иконе Знамения Пресвятой Богородицы
• Канон преподобному Сергию Радонежскому
• Канон Божией Матери
• Канон преподобному Никону Радонежскому
• Канон святой равноапостольной великой княгине Ольге

Примечания

1. 1 2 3 Прохоров Г. М. Пахомий Логофет.
2. Лященко А. И. Пахомий
3. Пахомий Логофет. Биографическая энциклопедия
4. Игумен Митрофан (Баданин) «Проблема достоверности средневекового агиографического материала на примере житий святых кольского севера»

Литература

• Архангельский А. Пахомий Логофет // Русский биографический словарь: в 25-ти томах. - СПб.-М., 1896-1918.
• Пахомий Серб, писатель XV века. Исследования Ивана Некрасова
• Ключевский В. О. Древнерусские жития святых. - М., 1871.
• Зубов В. П. Епифаний Премудрый и Пахомий Серб (к вопросу о редакциях «Жития Сергия Радонежского») // ТОДРЛ. М.; Л., 1953, т. 9, с. 145-158.
• Кириллин В. М. Слово похвальное иконе Пресвятой Богородицы «Знамение» Пахомия Логофета // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2012. № 1 (47). С. 79-84.
• Лященко А. И. Пахомий Логофет // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб., 1890-1907.

пахомий логофетов

Пахомий Логофет Информацию О

Как М. Горький раскрывает проблемы нравственности в пьесе "На дне"?

Все произведения Горького содержат в себе сложную нравственную проблематику. Не исключение и пьеса «На дне». В ней автор объединил множество своих теорий, раздумий, предположений.

Горький сделал своими героями обитателей ночлежки, людей, опустившихся на социальное и нравственное дно. И это неслучайно. Именно на той глубине падения, которая отражена в пьесе, человек способен обсуждать вечные проблемы бытия, потому что в реальной жизни у него нет ничего, и существование его происходит скорее из милости вышестоящих. На «дне» все социальные признаки и различия между людьми стерты: «Здесь господ нету… все слиняло, один голый человек остался».

Итак, какие же проблемы можно выделить в этом произведении? Автор наталкивает нас на размышления о человеке, о правде и спасительной лжи, о милосердии и жестокости, страдании и терпеливости.

Очень интересен в произведении спор о совести. Вопрос о том, нужна ли она в жизни, возникает после замечания Клеща, что в ночлежке живет «рвань, золотая рота…» Возражая Клещу, Васька Пепел замечает, что согласен с теми, кто как Сатин считают наличие совести совершенно невыгодным. Позиция Бубнова такая же: «На что совесть?» И читатель начинает задумываться, настолько ли она необходима людям на самом «дне» жизни.

Так же в своем произведении Горький обозначил проблему реального выхода из положения. Она связана с образом слесаря Клеща, который хочет вернуться к «нормальной» жизни посредством упорного, честного труда. Сначала Клещ гордо противопоставляет себя окружающим, верит в осуществимость своего замысла, упорно трудится. Но затем его мечта разбивается о суровую действительность: он теряет работу, переживает кризис. В конце пьесы герой оставляет мечты о работе, примиряется с «бездельничающими босяками», пьянствует вместе с Сатиным, проповедующим принципиальное «неделание».

Через образ Анны, жены Клеща, развивается проблема жизни и смерти, а также сострадания. Анна – «терпеливица», покорно несет свой крест и взывает лишь к сочувствию. Также благодаря ей подчеркивается жестокосердие Клеща. На просьбу Анны не кричать, не ссориться, он лишь устало кидает: «Заныла!»

Анна задыхается, просит отворить дверь в сени, но Клещ отказывает ей в этом, опасаясь простудиться. В подобных социальных условиях у людей не остается места на элементарную жалость. В этом смысле Бубнов выступает как бы проповедником принципа равнодушия к ближнему, отсутствия сострадания.

Кстати, именно Бубнова можно назвать особым героем пьесы, его высказывания зачастую кажутся циничными, но они показывают истинный смысл ситуации, не позволяя податься иллюзиям.

Очень важную роль в произведении играет проблема жестокой правды и спасительной лжи. Философию гуманного обмана в пьесе проповедует странник Лука. Он появляется, и вместе с ним в жизнь ночлежников входят жалость и сострадание. Для каждого у этого старичка найдется теплое, ласковое слово. Странник считает, что к человеку нужно искать подход только через доброту и жалость. Своей историей о двух беглых каторжниках, залезших на дачу, Лука подтверждает связь между жалостью к человеку и добром: «Не пожалей я их – они бы, может, убили меня… али еще что… Тюрьма – добру не научит, а человек – научит… да!»

Здесь Луке противопоставляется Бубнов. Этот герой говорит: «По-моему – вали всю правду, как она есть! Чего стесняться?». Но правда, к которой он призывает, оказывается не всем по силам. И вот в этом споре по-новому открывается Клещ. Он «дрожит от возбуждения», «кричит» о своей ненависти к правде: «Издыхать надо… вот она, правда! Она не дает вздохнуть, с ней жить нельзя…»

Своеобразной кульминацией в этом споре героев является притча Луки о праведной земле. Один человек все собирался идти искать праведную землю, где живут «хорошие люди… друг дружку они уважают, друг дружке – за всяко-просто – помогают… и все у них славно-хорошо!» Ради этого он готов был все стерпеть. Не выдержал он только объяснения ученого о том, что праведной земли нет на картах. После этого известия он «пошел домой и – удавился!..»

Вера в идеал добра помогает жить, «дает радость». Пытаясь узнать правду, человек убеждается в том, что ее воплощение в действительности невозможно, и это лишает его жизненных сил, способности бороться с судьбой. Сатин же в свою очередь говорил: «человек – вот правда!»

И на самом деле, в пьесе значительное место занимает спор о человеке. Бубнов говорит, что «как себя ни раскрашивай – все сотрется… все сотрется, да!» Лука не видит между людьми большой разницы: «Мне - все равно! Я и жуликов уважаю; по-моему, ни одна блоха – не плоха: все черненькие, все – прыгают…» Сатин же в своем известном монологе провозглашает: «Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они… нет! – это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет… в одном!.. Все – в человеке, все для человека! Чело-век! Это – великолепно! Это звучит… гордо!»

Автор поднимает в своей пьесе массу всевозможных проблем, на которые нельзя дать однозначного ответа. Можно сказать, что каждый из героев произведения в той или иной степени раскрывает позиции Горького по поводу нравственных вопросов.

Горький своей пьесой "На дне" выступил как "создатель нового типа социальной драмы". Пьеса "На дне" - обвинительный акт обществу, которое выбрасывает людей на дно жизни, унижая их, лишая чести и достоинства, вытравляя высокие человеческие чувства. Чтобы лучше понять атмосферу, царящую в ночлежке, проанализируем начальные сцены пьесы. Пьеса начинается так, будто читатель случайно открывает дверь в подвал и становится свидетелем давно начавшегося разговора. В ночлежке царит атмосфера взаимных оскорблений.

"Начался день! Бога ради...не кричите - не ругайтесь вы!" - просит Анна. Каждый из ночлежников абсолютно равнодушен к судьбе другого и к своей собственной. На просьбу Анны не ругаться, Клещ в сердцах отвечает:"Заныла!" Бубнов реагирует более равнодушно "Шум - смерти не помеха..." Суть происходящего и участь каждого из ночлежников точнее всего выразил Бубнов:"Что было-было, а остались одни пустяки...Здесь господ нету...всё слиняло, один голый человек остался". Картина гибели человеческой души открывается с первых сцен пьесы. И человеком, сломавшим равнодушие и пробудившим в ночлежниках хоть какую-то надежду, является Лука.

Лука понимает, что человек не может жить без веры в себя, и поэтому он старается убедить жителей ночлежки, что не всё ещё потеряно в их жизни. Актёру, который уже почти спился, он говорит:"Ты...лечись! От пьянства нынче лечат, слышь! Бесплатно, браток, лечат...такая уж лечебница устроена для пьяниц, чтобы, значит, даром их лечить. Признали, видишь, что пьяница тоже человек...и даже рады, когда он лечиться желает! Только вот чего: ты пока готовься! воздержись! Возьми себя в руки - и терпи...А потом - вылечишься...и начнешь жить снова...хорошо будет, брат, снова-то!" Ваське Пеплу он советует уехать в Сибирь и забрать с собой Наташу:"Там таких - надобно! А хорошая сторона - Сибирь! Золотая сторона! Кто в силе да в разуме, тому там - как огурцу в парнике!"

Многие не верят Луке, говорят, что он "жулик" и "шарлатан". На что Лука отвечает:"Во что веришь, то и есть." Лука считает, что нужно жалеть людей:"Христос всех жалел. Тюрьма добру не научит и Сибирь не научит, а человек - научит, человек сможет добру научить. " В пьесе "На дне" Горький противопоставляет философии Луки философию Сатина. Сатин уже ни на что не надеется, он не хочет выбираться из ночлежки, не хочет работать. Он считает, что кто-то должен создать хорошие условия для его жизни:"Работа? Сделай так, чтобы работа была мне приятна - я, может быть, буду работать...да! Может быть! Когда труд - удовольствие, жизнь хороша! Когда труд - обязанность, жизнь - рабство!" Философия сатина оправдывает его жизнь. В конце пьесы Сатин предстаёт перед нами в новом виде. Он говорит как "порядочный человек". Он размышляет о человеке:"Существует только человек, всё же остальное - дело его рук и его мозга! Человек! Это - великолепно! Это звучит...гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека!"; о правде и лжи:"Ложь - религия рабов и хозяев...Правда - бог свободного человека!"

Невольно ловишь себя на мысли, что но во многом прав. Он постепенно начинает завоёвывать наше внимание и уже начинаешь понимать, что это не просто шулер, а довольно неглупый человек. Но в ночлежке происходит трагедия - повесился Актёр. И каждый из ночлежников реагирует по-разному, узнав об этом известии. И все симпатии рушатся, когда слышишь последнюю фразу сатина:"Эх...испортил песню...дур-рак!" Мне кажется, что Сатин "одевал маску" философа, но не вкладывал душу в свои слова, как Лука. А если человек говорит одно, а в сердце у него совершенно другое, то рано или поздно он покажет себя таким, какой он есть на самом деле, без прикрас.