В отрывке из повести н лескова. «Очарованный странник»
92cc227532d17e56e07902b254dfad10
Вишневый сад в имении Любови Андреевны Раневской было нужно продать из-за задолженностей. Уже несколько лет проживали за границей Раневская со своей дочерью Аней лет семнадцати. За домом присматривал брат Любови Леонид Гаев и удочеренная когда-то Раневской Варя, девушка двадцати четырех лет. Денег у Любови уже почти не оставалось, жизнь не ладилась: скончался муж, погиб сын Гриша, любимый ею человек заболел, а после обворовал ее и бросил.
Брат с дочерью встретили прибывших Любовь и Анну, а дома уже ожидали гувернантка
Дуняша и купец Ермолай Лопахин, как он выразился, разбогатевший, но оставшийся все тем же мужиком. Пришел и служащий Епиходов, имеющий особенность постоянно находить себе неприятности.
Подъехали экипажи, дом заполнился людьми, каждый из которых с увлечением рассказывает о чем-то своём. Заговорив о продаже имения, Ермолай Алексеевич предложил сдавать участки земли в аренду. Но Любовь не хочет слушать о вырубке своего любимого сада. Лопахин, любя Раневскую, желает остаться, но вынужден уйти. Прибывший Петр Трофимов, когда-то бывший Гришиным учителем, изменился до неузнаваемости.
Все ушли, остаются Варя и Гаев, который начинает обвинять свою сестру в том, что она не нашла мужа дворянина, Аня, слышавшая разговор, недовольна словами. Гаев начинает планировать, как он достанет деньги, утверждая, что не допустит продажи сада.
Позавтракав в городе, Лопахин с Любовью и Леонидом, останавливаются у часовни, у которой недавно Епиходов признавался в любви Дуняше, та, впрочем, отдала свое предпочтение лакею Яше. Лопахин так и не убеждает их согласиться на аренду.
Приходят Аня, Варя и Петя. Заходит речь о гордости, Трофимов не видит в ней смысла, он недоволен тем, как общаются знатные люди с рабочим классом. Свое мнение стремится высказать сначала Лопахин, потом Раневская, но никто из них не слушает других, поэтому в какой-то момент наступает тишина.
Наедине остаются Аня и Трофимов, радующиеся отсутствием рядом Вики. Трофимов убеждает Аню в том, что ценность свободы превосходствует над любовью, а получить счастье в настоящем, можно только искупив трудом прошлое.
Наступает время аукциона. В этот же день, невпопад, в усадьбе устраивают бал. Взволнованная Раневская ждет Леонида, но присланных теткой денег не хватило, на выкуп имения.
Трофимов успокаивает плачущую Раневскую, считающую сад смыслом своей жизни. Любовь начинает думать о возможности вернуться к обманувшему ее мужчине. Петя судит влюбленность Раневской в воришку. Рассердившись, Любовь в отместку называет его смешным чудаком и подобными словами, утверждает о необходимость влюбляться. Но потом просит его прощения, и танцует вместе с ним.
Приходят радостный Лопахин и подавленный Гаев, который сразу же уходит. Покупателем имения оказывается Ермолай, который счастлив и желает срубить вишневый сад.
Раневская и Гаев стали несколько веселее после столь волнующей их продажи сада. Любовь намеревается жить в Париже на деньги, не пригодившиеся для торгов. Аня счастлива от мысли о начале новой жизни. Появляется Симеонов-Пищик и, удивляя этим всех, начинает раздавать долги.
Прошло время. Гаев стал работать в банке. Лопахин нанимает Шарлотту и Епиходова, Варя и Лопахин нравятся друг другу, но сделать шаг Ермолай не решается. Дом пустеет, в нем остался старый слуга Фирс, которого хотели отправить в больницу, но забыли. Вздохнув, расстроившись уезду Гаева в пальто, он остается неподвижно лежать. В наступившем спокойствии раздается треск, валимых топором деревьев.
Антона Павловича Чехова.
Имение помещицы Любови Андреевны Раневской. Весна, цветут вишневые деревья. Но прекрасный сад скоро должен быть продан за долги. Последние пять лет Раневская и её семнадцатилетняя дочь Аня прожили за границей. В имении оставались брат Раневской Леонид Андреевич Гаев и её приемная дочь, двадцатичетырехлетняя Варя. Дела у Раневской плохи, средств почти не осталось. Любовь Андреевна всегда сорила деньгами. Шесть лет назад от пьянства умер её муж. Раневская полюбила другого человека, сошлась с ним. Но вскоре трагически погиб, утонув в реке, её маленький сын Гриша. Любовь Андреевна, не в силах перенести горя, бежала за границу. Любовник последовал за ней. Когда он заболел, Раневской пришлось поселить его на своей даче возле Ментоны и три года за ним ухаживать. А потом, когда пришлось продать за долги дачу и переехать в Париж, он обобрал и бросил Раневскую.
Гаев и Варя встречают Любовь Андреевну и Аню на станции. Дома их ждут горничная Дуняша и знакомый купец Ермолай Алексеевич Лопахин. Отец Лопахина был крепостным Раневских, сам он разбогател, но говорит о себе, что остался «мужик мужиком». Приходит конторщик Епиходов, человек, с которым постоянно что-нибудь случается и которого прозвали «тридцать три несчастья».
Наконец подъезжают экипажи. Дом наполняется людьми, все в приятном возбуждении. Каждый говорит о своем. Любовь Андреевна разглядывает комнаты и сквозь слезы радости вспоминает прошлое. Горничной Дуняше не терпится рассказать барышне о том, что ей сделал предложение Епиходов. Сама Аня советует Варе выйти за Лопахина, а Варя мечтает выдать Аню за богатого человека. Гувернантка Шарлотта Ивановна, странная и эксцентричная особа, хвалится своей удивительной собакой, сосед помещик Симеонов-Пишик просит денег взаймы. Почти ничего не слышит и все время бормочет что-то старый верный слуга Фирс.
Лопахин напоминает Раневской о том, что имение скоро должно быть продано с торгов, единственный выход — разбить землю на участки и отдать их в аренду дачникам. Раневскую предложение Лопахина удивляет: как можно вырубить её любимый замечательный вишневый сад!
Лопахину хочется подольше остаться с Раневской, которую он любит «больше, чем родную», но ему пора уходить. Гаев обращается с приветственной речью к столетнему «многоуважаемому» шкафу, но потом, сконфуженный, вновь начинает бессмысленно произносить излюбленные бильярдные словечки.
Раневская не сразу узнает Петю Трофимова: так он изменился, подурнел, «милый студентик» превратился в «вечного студента». Любовь Андреевна плачет, вспоминая своего маленького утонувшего сына Гришу, учителем которого был Трофимов.
Гаев, оставшись наедине с Варей, пытается рассуждать о делах. Есть богатая тетка в Ярославле, которая, правда, их не любит: ведь Любовь Андреевна вышла замуж не за дворянина, да и вела себя не «очень добродетельно». Гаев любит сестру, но все-таки называет её «порочной», что вызывает недовольство Ани. Гаев продолжает строить проекты: сестра попросит денег у Лопахина, Аня поедет в Ярославль — словом, они не допустят, чтобы имение было продано, Гаев даже клянется в этом. Ворчливый Фирс наконец уводит барина, как ребенка, спать. Аня спокойна и счастлива: дядя все устроит.
Лопахин не перестает уговаривать Раневскую и Гаева принять его план. Они втроем завтракали в городе и, возвращаясь, остановились в поле у часовни. Только что здесь же, на той же скамье, Епиходов пробовал объясниться с Дуняшей, но та уже предпочла ему молодого циничного лакея Яшу. Раневская и Гаев словно не слышат Лопахина и говорят совсем о других вещах. Так ни в чем и не убедив «легкомысленных, неделовых, странных» людей, Лопахин хочет уйти. Раневская просит его остаться: с ним «все-таки веселее».
Приходят Аня, Варя и Петя Трофимов. Раневская заводит разговор о «гордом человеке». По мнению Трофимова, в гордости нет смысла: грубому, несчастному человеку нужно не восхищаться собой, а работать. Петя осуждает интеллигенцию, не способную к труду, тех людей, кто важно философствует, а с мужиками обращается, как с животными. В разговор вступает Лопахин: он как раз работает «с утра до вечера», имея дело с крупными капиталами, но все больше убеждается, как мало вокруг порядочных людей. Лопахин не договаривает, его перебивает Раневская. Вообще все здесь не хотят и не умеют слушать друг друга. Наступает тишина, в которой слышится отдаленный печальный звук лопнувшей струны.
Вскоре все расходятся. Оставшиеся наедине Аня и Трофимов рады возможности поговорить вдвоем, без Вари. Трофимов убеждает Аню, что надо быть «выше любви», что главное — свобода: «вся Россия наш сад», но чтобы жить в настоящем, нужно сначала страданием и трудом искупить прошлое. Счастье близко: если не они, то другие обязательно увидят его.
Наступает двадцать второе августа, день торгов. Именно в этот вечер, совсем некстати, в усадьбе затевается бал, приглашен еврейский оркестр. Когда-то здесь танцевали генералы и бароны, а теперь, как сетует Фирс, и почтовый чиновник да начальник станции «не в охотку идут». Гостей развлекает своими фокусами Шарлотта Ивановна. Раневская с беспокойством ожидает возвращения брата. Ярославская тетка все же прислала пятнадцать тысяч, но их недостаточно, чтобы выкупить имение.
Петя Трофимов «успокаивает» Раневскую: дело не в саде, с ним давно покончено, надо взглянуть правде в глаза. Любовь Андреевна просит не осуждать её, пожалеть: ведь без вишневого сада её жизнь теряет смысл. Каждый день Раневская получает телеграммы из Парижа. Первое время она рвала их сразу, потом — сначала прочитав, теперь уже не рвет. «Этот дикий человек», которого она все-таки любит, умоляет её приехать. Петя осуждает Раневскую за любовь к «мелкому негодяю, ничтожеству». Сердитая Раневская, не сдержавшись, мстит Трофимову, называя его «смешным чудаком», «уродом», «чистюлей»: «Надо самому любить… надо влюбляться!» Петя в ужасе пытается уйти, но потом остается, танцует с Раневской, попросившей у него прощения.
Наконец появляются сконфуженный, радостный Лопахин и усталый Гаев, который, ничего не рассказав, тут же уходит к себе. Вишневый сад продан, и купил его Лопахин. «Новый помещик» счастлив: ему удалось превзойти на торгах богача Дериганова, дав сверх долга девяносто тысяч. Лопахин поднимает ключи, брошенные на пол гордой Варей. Пусть играет музыка, пусть все увидят, как Ермолай Лопахин «хватит топором по вишневому саду»!
Аня утешает плачущую мать: сад продан, но впереди целая жизнь. Будет новый сад, роскошнее этого, их ждет «тихая глубокая радость»…
Дом опустел. Его обитатели, простившись друг с другом, разъезжаются. Лопахин собирается на зиму в Харьков, Трофимов возвращается в Москву, в университет. Лопахин и Петя обмениваются колкостями. Хотя Трофимов и называет Лопахина «хищным зверем», необходимым «в смысле обмена веществ», он все-таки любит в нем «нежную, тонкую душу». Лопахин предлагает Трофимову деньги на дорогу. Тот отказывается: над «свободным человеком», «в первых рядах идущим» к «высшему счастью», никто не должен иметь власти.
Раневская и Гаев даже повеселели после продажи вишневого сада. Раньше они волновались, страдали, а теперь успокоились. Раневская собирается пока жить в Париже на деньги, присланные теткой. Аня воодушевлена: начинается новая жизнь — она закончит гимназию, будет работать, читать книги, перед ней откроется «новый чудесный мир». Неожиданно появляется запыхавшийся Симеонов-Пищик и вместо того, чтобы просить денег, наоборот, раздает долги. Оказалось, что на его земле англичане нашли белую глину.
Все устроились по-разному. Гаев говорит, что теперь он банковский служака. Лопахин обещает найти новое место Шарлотте, Варя устроилась экономкой к Рагулиным, Епиходов, нанятый Лопахиным, остается в имении, Фирса должны отправить в больницу. Но все же Гаев с грустью произносит: «Все нас бросают… мы стали вдруг не нужны».
Между Варей и Лопахиным должно, наконец, произойти объяснение. Уже давно Варю дразнят «мадам Лопахина». Варе Ермолай Алексеевич нравится, но сама она не может сделать предложение. Лопахин, тоже прекрасно отзывающийся о Варе, согласен «покончить сразу» с этим делом. Но, когда Раневская устраивает их встречу, Лопахин, так и не решившись, покидает Варю, воспользовавшись первым же предлогом.
«Пора ехать! В дорогу!» — с этими словами из дома уходят, запирая все двери. Остается только старый Фирс, о котором, казалось бы, все заботились, но которого так и забыли отправить в больницу. Фирс, вздыхая, что Леонид Андреевич поехал в пальто, а не в шубе, ложится отдохнуть и лежит неподвижно. Слышится тот же звук лопнувшей струны. «Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву».
Материал предоставлен интернет-порталом briefly.ru, составитель Е. В. Новикова
В «каверзливое» (по слову Лескова) капиталистическое время, когда ««зверство» и «дикость» растут и смелеют, а люди с незлыми сердцами совершенно бездеятельны до ничтожества» , писатель вёл свою борьбу (на религиозном языке - «брань»), совершал свой подвижнический труд: важно было восстановить поруганный и утраченный идеал. Задача и ныне плодотворная, ибо «цели христианства вечны» (XI , 287) , как подчёркивал Лесков. В этих идейно-эстетических установках он наиболее сближается с Гоголем.
Со всей очевидностью гоголевские традиции представлены в святочных рассказах Лескова, которые стали настоящим творческим и духовным призванием писателя, вдохнувшего новую жизнь в традиционный жанр. «У нас не было хороших рождественских рассказов с Гоголя до Зап. <ечатленного> Ангела» (XI, 401), - писал Лесков, отмечая, что после его повести «Запечатленный Ангел» святочные рассказы «опять вошли в моду, но скоро испошлились». Действительно, на фоне «массовой» сезонно-бытовой святочной беллетристики лесковские рассказы - явление оригинальное и новаторское.
К сожалению, современному читателю святочное творчество Лескова мало известно. Так, например, «Неразменный рубль» , «Обман» , «Христос в гостях у мужика» , «Жидовская кувырколлегия» долгое время не переиздавались. До сих пор некоторые рассказы (например, «Уха без рыбы» ) остаются не переизданными со времени их первой журнальной публикации. Но и сегодня все эти произведения звучат не менее (возможно - даже более) актуально, как свойственно истинной классике, будят ум и сердце, являются превосходным чтением не только на святки, но в любое время года.
Так, суть рассказа «Отборное зерно» (1884) восходит к Новому Завету, о чём недвусмысленно предуведомляют и само название, и особенно эпиграф из Евангелия от Матфея: ««Спящим человеком прииде враг и всея плевелы посреди пшеницы» Мф. XI . 25» .
Гоголевские мотивы показательно вынесены автором «на поверхность» текста. Описана общественно-политическая ситуация, афористически выраженная в «Мёртвых душах»: «Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет» . В создании сатирических образов Лесков опирается на поэтику маски, марионетки, обобщающие возможности которой показал в своё время Гоголь. В повести «Невский проспект» Гоголь восклицал: «Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!» (III, 45).
Бутафория, ряжение, сокрытие настоящего лица под личиной, Божьего подобия и образа - под «образиной», маскировка истинной сути становятся всеобъемлющим свойством и получают черты инфернальности, воплощённого зла - под завуалированным прикрытием тьмы оно таится от света истины. Недаром Православная Церковь негативно относится к маскам. Ведь это не лицо и тем более не Лик, а «личина», прикрывающая злые намерения, низкие мысли и чувства, - один из признаков «лукавого искусителя». Сходное отношение к маске обнаруживаем в русской и зарубежной литературе. Так, в романе М.Н. Загоскина «Искуситель» обстановка святочного маскарада предполагает возможность с размахом и в то же время скрытно осуществить неблаговидные замыслы, напоминающие по масштабу «бесовские» затеи: «мы замаскируемся, нас никто не узнает, а мы будем интриговать целый мир» .
Одна из героинь лесковского романа «Обойдённые» (1866) на святочном маскараде в дворянском собрании испытывает ощущение безотчётного страха. Это тревога - от предчувствия близости нечистой силы, возможно, затаившейся под прикрытием маски. Анна Михайловна признаётся: «Я, знаете, просто... боюсь масок. <...> дерзкие они... им всё нипочем... Не люблю» (3, 92).
Чувство неуверенности и ужаса перед маской испытал в детстве и запомнил на всю жизнь Чарльз Диккенс - английский романист, наиболее родственный русской литературе, любимый и Гоголем, и Лесковым, высоко ценимый и Достоевским, и Толстым как писатель «безошибочного нравственного чутья». В автобиографической статье «Рождественская ёлка» (1850) Диккенс поделился с читателями своего журнала «Домашнее чтение» детским воспоминанием: «Когда же на меня впервые взглянула та маска? Кто в ней был и почему она так испугала меня, что стала целым событием в моей жизни? Вообще-то это была не такая уж страшная маска; скорей даже ей полагалось быть смешной. Тогда почему же это застывшее лицо производило такое неприятное впечатление?.. Может, причиной тому была её неподвижность?.. Наверное, превращение живого лица в застывшую маску рождало в моём встревоженном сердце неосознанное представление о той страшной и неотвратимой минуте, когда каждое лицо становится неподвижным навеки. И ничто не могло примирить меня с этим... Одного воспоминания об этом застывшем лице, мысли, что оно существует, было достаточно, чтобы я в ужасе вскакивал среди ночи весь в поту и кричал: «О, вот она приближается, эта маска!»« . Маска заставила Диккенса уже в детстве пережить ужас предчувствия смерти, а значит и близость того «врага рода человеческого», с кем связано разрушение и небытие, кто не хочет спасения, воскресения и жизни.
В новелле «Крещение» «Лета Господня» И.С. Шмелёва маска напрямую сопряжена со всеми признаками дьяволиады. Сожжение «поганой хари» похоже на обряд избавления от нечистого духа. Однако, даже корчась в очистительном огне, сатана сопротивляется стремлению человека к духовной чистоте: отвратительная «харя» «скалится, дуется пузырями, злится... что-то течёт с неё, - и вдруг вспыхивает зелёным пламенем.
Ишь зашипел-то как... - тихо говорит Горкин, и мы оба плюем в огонь.
А харя уже дрожит, чернеет, бегают по ней искорки... вот уже золотится пеплом, но ещё видно дырья от глаз и пасти, огненные на сером пепле <...> «Во Христа креститеся, во Христа облекотеся», - поют. Значит, Господень лик носим, а не его» .
Возвращаемся к сюжету рассказа Лескова «Отборное зерно» . Один из его безымянных персонажей - отъявленный мошенник, «лгунище и патентованный негодяй» (7, 56) - скрывается под личиной «именитого барина». «Правильный вид» мужика Ивана Петрова тоже обманчив. Этот с виду благообразный старец - пособник и сообщник в преступных махинациях «барина» и «купца». «Мужик» помогает этим двум плутам довести до завершения задуманную ими аферу - потопить застрахованную по самой высокой цене баржу, где везут под видом первосортной «драгоценной пшеницы» просто мусор (по евангельскому слову - «плевелы»). Таким образом, в основе повествования - шутовское действо, розыгрыш, обман. В этом смысле «Отборное зерно» соотносится с другим святочным рассказом Лескова - «Обман» (1883). Срабатывает своеобразная логика «обратности» - когда всё «наоборот», «наизнанку», «шиворот-навыворот».
Плутовство с «отборным зерном», по замыслу Лескова, призвано послужить доказательством мысли, что «наш самобытный русский гений <...> вовсе не вздор» (7, 58). Таким образом, неправедный «социабельный» мир с его искажёнными представлениями о морали и нравственности показан в перевёрнутом виде, с применением эффекта кривого зеркала: «Из такой возмутительной, предательской и вообще гадкой истории, которая какого хотите любого западника в конец бы разорила, - наш православный пузатый купчина вышел молодцом и даже нажил этим большие деньги и, что всего важнее, - он, сударь, общественное дело сделал: он многих истинно несчастных людей поддержал, поправил и, так сказать, устроил для многих благоденствие» (7, 68).
Сходная парадоксальная ситуация представлена в лесковском рассказе «Уха без рыбы» (1886). Этот «рассказ кстати» по жанровым характеристикам примыкает к «святочным рассказам». Лесков рисует «простое дело на святочный узор», призванное послужить доказательством, что «уха без рыбы» - «это совсем не такая несообразность, как кажется» . Со времени первой публикации рассказ не переиздавался, поэтому остановимся на нём подробнее.
Герой рассказа, носящий имя библейского мудреца - Соломон, уважаемый в еврейской общине за мудрость и предусмотрительность, чуть было не потерял свою репутацию у соплеменников из-за того, что подал русской девке Палашке милостыню на крещение её ребёнка, то есть совершил «несоответствующее призванию еврея дело». «Дело» это разрешается ко всеобщему удовольствию, но устройство «всеобщего счастья» не обошлось без явного мошенничества. Выяснилось, что Соломон фарисейски подал Палашке фальшивую купюру, чтобы она её разменяла, вернула бы сдачу неподдельными деньгами, а рубль, потраченный на крещение внебрачного младенца, потом отработала.
Однако это жульническое «дело, которое сделал Соломон, веселило сердца всех, и в этом смысле его следует признать за хорошее дело, так как оно всем принесло долю добра и радости, - комментирует Лесков. - Евреи радовались, что у них есть такой мудрец, как Соломон; христиане были тронуты добротою Соломона и хвалили его за сердоболие <...> Палашка считала его не только своим благодетелем, но благодетелем своего ребёнка <...> а сам Соломон обменял плохие деньги на хорошие, да ещё взял прибыль, так как благодарная Палашка отработала ему за рубль не три недели, а целую зиму. Вот и сосчитайте, сколько тут получилось прекрасных результатов! А собственно прямого благодетеля, в настоящем смысле слова, ведь, надо признаться, здесь тоже нет - «уха» как будто «сварена без рыбы», а всё-таки уха есть, и автор, который бы это рассказал, надеюсь, был бы не виноват, что в его время это блюдо так готовится» .
Простовато-добродушный тон рассказчика относительно «прекрасных результатов» не может ввести читателей в заблуждение. Ирония по поводу «несообразностей» и «гримас» русской жизни очевидна, так что «уха без рыбы» в этом рассказе щедро приправлена горечью.
Вся «российская социабельность» в лицах представлена в «краткой трилогии в просонке» «Отборное зерно». «Три маленькие историйки» показали три основные сословия русской жизни: «Барин», «Купец», «Мужик». Типы нарицательные, даже собственных имён не имеют. Исключение в этом смысле - мужик. Однако его имя - Иван Петров - тоже обобщённо-собирательное, равнозначное всё тому же: «мужик», «человек из народа», поскольку имена и соответствующие отымённые фамилии «Иванов, Петров, Сидоров» в устоявшемся социо-культурном пространстве национально и социально маркированы.
Ещё один мужик выступает под перевёрнутым по отношению к первому именем - Пётр Иванов. По сути между ними нет разницы - последний организует на поддержку плутовской затеи крестьян своего местечка Поросячий брод.
Обращает на себя внимание красноречивое оценочное название этого села. Оно ассоциируется с не менее выразительным - Скотопригоньевск - в романе «Братья Карамазовы» Достоевского.
Кроме того, в свете творческих установок Лескова, придававшего чрезвычайное значение именованиям, любившего, чтобы «кличка была по шерсти», в поэтике топонима «Поросячий брод» усматриваются более глубокие связи - с новозаветным контекстом. Священное Писание рассматривает свиней как образ плотской косности. Существа, устремлённые только к земной пище (своему «корыту»), не просто закрыты для духовных истин, не восприимчивы к высшим ценностям, но и представляют серьёзную угрозу для одухотворённого человека. Потому Христос возбраняет раскрывать душевные сокровища («метать бисер») перед свиньями: «не бросайте жемчуга вашего пред свиньями, чтоб они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф. 7: 6). В эпизоде о «стране Гадаринской» Иисус повелел бесам выйти из человека, одержимого нечистым духом. «Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло» (Лк. 8: 33).
Евангельская метафора представлена в подтексте «Отборного зерна» в редуцированном виде. Пронырливые «бесенята» (с учётом топонима - «поросята») ловко отыскали лазейку, дабы избежать гибельного разоблачения. «Барин», «купец» и «мужик», потопив баржу с зерном, достигли своей шельмовской цели, лихо проскочив все преграды через свой «поросячий брод».
Безымянные персонифицированные «сословия» «Отборного зерна» соотносимы также с типами сатиры Салтыкова-Щедрина. В тексте рассказа Лескова имеется прямая отсылка к щедринской сказке «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» .
Задачу нравственного преобразования социальных сословий русские писатели во многом возлагали на Православную Церковь, которая, как писал Гоголь, «может произвести неслыханное чудо в виду всей Европы, заставив у нас всякое сословье, званье и должность войти в их законные границы и пределы» (6, 34).
О родственности талантов двух русских классиков в рассказе «Отборное зерно» красноречиво свидетельствуют многочисленные лесковские ссылки на Гоголя, использование его образов для лаконичной характеристики собственных персонажей, разнообразные способы включения гоголевского слова в художественную ткань произведения, а главное - постоянное живое присутствие гоголевской традиции в подтексте и на поверхности лесковского текста. Сюжетными ситуациями, мотивами, афоризмами Гоголя, доведёнными до совершенства, Лесков пользуется как ёмкими формулами-дефинициями, рассчитанными на мгновенное читательское узнавание и потому способными заменять пространные описательные периоды.
Афера с продажей «мусорной пшеницы» под видом первосортной соотносима с авантюрой Чичикова по купле-продаже «мёртвых душ». В чём-то аналогична жизненному пути гоголевского мошенника предыстория антигероя в рассказе Лескова: «это был как раз тот самый мой давний товарищ, который в гимназии ножички крал и брови сурмил, а теперь уже разводит и выставляет самую удивительную пшеницу» (7, 60). Характер «пройдохи-барина» писатель определяет опять-таки при помощи типизированных гоголевских образов: «отталкивала меня в нём настоящая ноздрёвщина, но только мне так и казалось, что он мне дома у себя всучит либо борзую собаку, либо шарманку» (7, 64).
С виду приличная, но совершенно неопределённая, «обтекаемая» внешность Чичикова: «Не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод» (VI, 7), - скрывает бесовскую сущность оборотня, способного надеть любую личину, приноровится ко всякой ситуации. Такие же «перевёртыши» - сатирические типы Лескова. Стремясь приспособиться к капиталистической эпохе - «банковому периоду», дворянство деградирует морально, ничуть этим не смущаясь: «Нельзя, братец, в нашем веке иначе: теперь у нас благородство есть, а нет крестьян, которые наше благородство оберегали» (7, 71).
В циничной сделке «барина» с «купцом» также наличествует отзвук «Мёртвых душ», напоминающий о торге Чичикова с Собакевичем, смешном и жутком одновременно. Реминисценция позволяет реконструировать читательский и жизненный опыт лесковского «барина». Видно, что он был внимательным читателем гоголевской поэмы и, возможно, именно у Чичикова выучился жульничеству, в котором усматривал «хорошее средство для поправления своих плохих денежных обстоятельств и ещё более дурной репутации» (7, 65). «Барин» напрямую апеллирует к опыту гоголевского афериста: ««Возьму не дороже, чем за мёртвые души»«. Показательна реакция его неначитанного «делового партнёра»: «Купец не понял, в чём дело, и перекрестился» (7, 70).
Православное благочестие, религиозно-нравственные традиции занимают важнейшее место в системе ценностей Гоголя и Лескова. Так, в приведённом эпизоде христианское чувство не приемлет образа-оксюморона «мёртвые души», поскольку «у Бога все живы». «Не зашедшегося в науках» купца устрашает непонятное ему зловещее словосочетание. Естественна поэтому реплика слушателя этой удивительной истории: «Вы какие-то страсти говорите» (7, 72).
«Страсти» материализуются благодаря наглому цинизму трёхсторонней сделки, участники которой - «дворянин, то есть бесстыжая шельма», «купец - загребущая лапа» (I, 40), как именовал господствующие классы Лесков в своей первой большой повести «Овцебык» (1862), и их пособник - «помогательный мужик». Эта сатирическая «триада» в «трилогии» «Отборное зерно» в «социабельном» срезе профанирует сакральный принцип триединства.
Шутовской спектакль в трёх актах, разыгранный тремя заговорщиками, разворачивается будто на сцене. Театральность как особое свойство игрового («ряженого») изображения усвоена Лесковым с опорой на поэтику Гоголя. Цель шельмовского действа - довести до логического завершения мошенническую операцию: «Народу стояло на обоих берегах множество, и все видели, и все восклицали: «ишь ты! поди ж ты!» Словом, «случилось несчастие» невесть отчего. Ребята во всю мочь вёслами били, дядя Пётр на руле весь в поту, умаялся, а купец на берегу весь бледный, как смерть, стоял да молился, а всё не помогло. Барка потонула, а хозяин только покорностью взял: перекрестился, вздохнул да молвил: «Бог дал, Бог и взял - буди Его святая воля»« (7, 77).
Святочное «жанровое задание» предполагает показ человеческого единения, духовного сплочения. Лесков же предложил своеобразную «антиутопию». Единение, «всеобщность» «актёров» и «зрителей» достигается на антихристианской, лукавой основе. В этой иезуитской импровизации «всех искреннее и оживлённее был народ» (7, 77). Вдохновенная игра житейски объяснима: крестьяне-погорельцы, которым «строиться надо и храм поправить», не надеясь на помощь властей, предпочитают сделку с мошенниками, видя конкретную для себя практическую пользу. Конечно, пострадало обманутое страховое общество, но национальное чувство не ущемлено: ведь страхование от несчастных случаев - это, с народной точки зрения, «немецкая затея» (7, 78).
В поэтике рассказа причудливо переплетаются свет и тени; мотивы игры, смеха и плача, радости и страха, наказания за грех и евангельской «сверхнадежды» на искупление и спасение милостью Божией. Нетрадиционно преломляются в «Отборном зерне» свойственные святочному жанру мотивы чуда, спасения, дара, воплощённые в традиционном «счастливом финале»: «всё село отстроилось, и вся беднота и голытьба поприкрылась и понаелась, и Божий храм поправили. Всем хорошо стало, и все зажили хваляще и благодаряще Господа, и никто, ни один человек не остался в убытке - и никто в огорчении <...> Никто не пострадал! <...> Барин, купец, народ, то есть мужички - все только нажились» (7, 78).
«Логика абсурда» российской действительности превращает здравый смысл в бессмыслицу и наоборот. Русская жизнь в очередной раз преподносит сюрпризом столь странное и немыслимое, на первый взгляд, блюдо, как «уха без рыбы».
Если праведные герои Лескова исповедуют идеалы истинного христианства, то для антигероев-оборотней религия - только внешняя обрядовость, фарисейское прикрытие антихристовой сути. «Все христопродавцы» (VI , 97), - подытожена в «Мёртвых душах» эта мысль.
Так, перед заведомо мошеннической операцией по отправке баржи с мусором под видом «отборного зерна» отслужили «молебен с водосвятием». Купец - «из настоящих простых истинных русских людей <...> страшно богат и всё на храм жертвует», свободно цитирует Писание, «но при случае не прочь и покутить» (7, 63) - почти двойник Ильи Федосеевича из рассказа Лескова «Чертогон» («Рождественский вечер у ипохондрика» , 1879).
Нравственная порча охватила все слои русского общества. Даже представитель народа - «мужик» Иван Петров, с виду «христианин самого заправского московского письма», который по субботам «ходил в баню, а по воскресеньям молился усердно и вежливо <...>, приносил в храм дары и жертвы» (7, 74), сохраняя внешнее благочестие, на деле давно отказался от Христовой истины. О подобных ханжах и лицемерах Иисус говорит в Евангелии: «ныне вы, фарисеи, внешность чаши и блюда очищаете, а внутренность ваша исполнена хищения и лукавства» (Лк. 11: 39). Приспосабливаясь к духу всеобщего эгоизма и продажности, «мужик» выстраивает себе соответственную концепцию жизни, криводушно прикрытую Писанием: «нынче, друг, мало уже кто по правде живёт, а всё по обиде» , «в Писании у апостолов сказано: «Весь мир во грехе положен» - всего не омоешь, а разве что по малости», «Господь грех потопом омыл, а он вновь настал» (7, 75).
Если «мужик» и «купец» ещё время от времени ссылаются на священные тексты, то показателен факт, что в лексиконе «барина»-»христопродавца» библейские речения вообще отсутствуют. «Барин» демонстративно отказывается от Бога и не совестится в этом признаться. В религиозно-нравственном контексте повествования этот сатирический антигерой и есть тот самый «враг» , который посеял «плевелы посреди пшеницы» - и в прямом, и в метафорическом смысле.
В ясной, простой и вместе с тем глубокомысленной евангельской притче о пшенице и плевелах представлена вся история добра и зла. «Прилежно рассматривая себя и других, - размышлял автор журнала «Христианское чтение», - мы и в себе самих, и вне себя - везде находим подле добра зло, подле любви ненависть, подле высокого парения духа к небу скотскую привязанность к земле <...> Эту истину подтверждает также и История Библии. Подле праведного Авеля живёт Каин <...> подле избранных учеников Господа нашего - Иуда-предатель» .
Мотив «отборного зерна» - один из ведущих в Новом Завете: «семя есть слово Божие» (Лк. 8: 11). В Евангелии от Иоанна (Ин. 12: 24) словами притчи о пшеничном зерне, метафора которой раскрывает идею самоотверженной любви, говорит о Себе Христос. В Евангелии от Луки Господь уподобляет образам горчичного зерна и закваски Царствие Божие (Лк. 13: 18 - 29), куда не смогут войти все «делатели неправды», в том числе тот, кто воровским, предательским образом (пришёл ночью, воспользовался неведением - «сном» людей) испортил «отборное зерно» сором, «всея плевелы посреди пшеницы». Это и есть «лукавый враг» рода человеческого, от которого Иисусова молитва «Отче наш» просит оградить людей: «и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого» (Лк. 11: 4). Об этом учит евангельская притча: «Поле есть мир, доброе семя - это сыны Царствия, а плевелы - это сыны лукавого» (Мф. 13: 38).
Художественное своеобразие «Отборного зерна» формируется в сплаве евангельского, лиро-эпического и сатирического начал. При этом доминирующим является слово вечной истины, заповеди, Нового Завета. Избранная в качестве эпиграфа цитата из Евангелия: ««Спящим человеком прииде враг и всея плевелы посреди пшеницы» Мф. XI . 25» (7, 57) - становится лейтмотивом произведения, задаёт его основную тональность и в конечном итоге определяет сакральную и семантико-эстетическую сущность сложно организованного повествования, слагающегося из нескольких взаимодействующих стилистических пластов (автор-повествователь, герои, рассказчик, слушатели).
Христианская и эпическая многогранность рассказа Лескова не исключает, а предполагает лирическую устремлённость автора, отдающего себе отчёт в том, насколько перемешаны светлые и тёмные стороны бытия, добро и зло, «пшеница» и «плевелы» - и в обыденной жизни, и в душе человеческой. Лирическое вступление к рассказу «в просонке», то есть в пограничном состоянии между сном и явью, представляет собой авторские предновогодние раздумья.
Переживание особой временнóй пограничности Рождества и Нового года, острого ощущения связи со временем - сиюминутным и вечным - созвучно приветственным словам Гоголя Новому - 1834 - году: «Великая торжественная минута. Боже! Как слились и столпились около ней волны различных чувств. Нет, это не мечта. Это та роковая неотразимая грань между воспоминанием и надеждой. Уже нет воспоминания, уже оно несётся, уже пересиливает его надежда...У ног моих шумит моё прошедшее, надо мною сквозь туман светлеет неразгаданное будущее» (X, 16).
В литературоведении отмечалась условность рождественско-новогодней приуроченности лесковских святочных рассказов. Однако святочное начало в них не только не является поверхностным, но наоборот - создаёт своего рода подводное течение, внутренний план повествования - лирический и обобщённо-символический. Так, авторская лирическая «увертюра» к «новогодней» «трилогии в просонке» отнюдь не формально-внешняя жанровая привязка. В рассказе, который (как и некоторые другие) в первоначальной публикации не был святочным, первый и единственный «новогодний» фрагмент текста задаёт необходимую тональность лесковской «художественной проповеди» христианского идеала.
Ведущая идея рождественского мироощущения - «Христос рождается прежде падший восставити образ» , то есть принести искупление закосневшему во зле человеку, уронившему в себе образ и подобие Божие. От человека на этом пути также требуется немалое духовное усилие - глубокое раскаяние в грехах, «святое недовольство» собой. «Не дай Бог тебе познать успокоение и довольство собой и окружающим, - наставлял Лесков своего приёмного сына Б.М. Бубнова, - а пусть тебя томит и мучит «святое недовольство»« (XI, 515).
Такое же «томление духа» испытывал сам писатель. Он учинял себе, подобно Гоголю, строжайший самосуд. В «Отборном зерне» Лесков признавался: «Учители благочестия внушают поверять свою совесть каждый вечер. Этого я не делаю, но по окончании прожитого года благочестивый совет наставников приходит на память, и я начинаю себя проверять. Делаю я это сразу за целый год, но зато аккуратно всякий раз остаюсь собою недоволен» (7, 57).
Эти лирические медитации, стремление разобраться в собственной душе, очиститься внутренне в преддверии Нового года естественно приводят автора к тревожным раздумьям о судьбах народа и современной России, в которой христианский идеал подменён торгашеством, атмосферой всеобщей продажности.
Важно заметить, что мучимый предновогодним подведением итогов своей жизни автор «трилогии в просонке» не спит. Это означает, что к бодрствующему духом человеку уже не сможет подобраться враг , являвшийся «спящим человеком» в евангельском эпиграфе, определившем уникальное художественное решение лесковского рассказа, текст которого позволяет восстановить синхронный новозаветный и литературный - гоголевский - контекст.
«Мир наизнанку» у Лескова чреват самыми неожиданными превращениями. Так, в святочном рассказе «Путешествие с нигилистом» (1882) «нигилист» оказывается прокурором, дьякон - «бесом». Намёк на возможность подобного оборотничества есть у Гоголя в повести «Ночь перед Рождеством» . Достаточно вспомнить выразительный пластический рисунок однотипного поведения ухажёров Солохи - чёрта и дьяка - в рождественский сочельник.
В «Путешествии с нигилистом», как и в рассказе «Отборное зерно», представлена «рождественская ночь в вагоне», только здесь святочное происшествие разворачивается при непосредственном участии всех пассажиров. Как и следует по законам святочного жанра, Лесков в начале рассказа создаёт уютную атмосферу общения, тесного (в данном случае - в прямом смысле) кружка людей, волей судьбы сплочённых в рождественскую ночь в вагоне пассажирского поезда.
Однако это не традиционное умилённо-радостное рождественское единение духовно близких людей, а сплочение иронически переосмысленное, травестированное. Все пассажиры сосредоточились на мысли о своём подозрительном попутчике, в котором заподозрили «нигилиста» (по-нынешнему: оппозиционера, радикала, экстремиста).
Всех запутал и ввёл в заблуждение дьякон. Он вселил в пассажиров недоверие, рознь, беспричинную ненависть к попутчику. Но при прояснении курьезной ситуации этот «диаболос» (в переводе - разделитель) внезапно и таинственно пропал.
Мотивы «ряжения», двойничества, бесовства связаны с тьмой, мраком. Удел этого «псевдодьякона» - ночь, мрак, и он скрывается с наступлением Рождества Христова при первых лучах света, как и положено нечистой силе. Финал рассказа предполагает такую метафизическую мотивировку непостижимого исчезновения: «Но все напрасно оглядывались: «куда он делся», - дьякона уже не было; он исчез <...> даже и без свечки. Она, впрочем, была и не нужна, потому что на небе уже светало и в городе звонили к рождественской заутрене» (7, 175).
Параллель обнаруживается в «Ночи перед Рождеством» Гоголя: «чёрт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей. Завтра же с первыми колоколами к заутрене побежит он без оглядки, поджавши хвост, в свою берлогу» (1, 202).
Мотив «мир наизнанку» сочетается с концепцией русской жизни - жизни парадоксов, метаморфоз, «сюрпризов и внезапностей» - как она представлена в творчестве Лескова. У нас, на Руси, «что ни шаг, то сюрприз, и притом самый скверный» (III, 383), - констатировал писатель в повести с характерным заглавием «Смех и горе» (1871). В качестве убедительной аргументации в контекст лесковской повести органично вплетается «гоголевский текст» - сюжетные ситуации, мотивы, образы: «всех можно, как слесаршу Пошлёпкину и унтер-офицерскую жену, на улице выпороть и доложить ревизору, что вы сами себя выпороли... и сойдёт, как на собаке присохнет, лучше чем встарь присыхало» (III, 562).
Лесков воспринимает современный мир через призму нестареющего литературного наследия Гоголя: «Страшно, знаете, не страшно, а всё, как Гоголь говорил, «трясение ощущается»« (III, 560). Так, обращение к социально-философским, нравственно-эстетическим заветам Гоголя является важным организующим элементом лесковской концепции русской жизни, в основе которой - гоголевский взгляд на её «странности». В «Мёртвых душах» классик отмечал то, «что всего страннее, что может только на Руси случиться» (VI, 70).
Алла Анатольевна Новикова-Строганова , доктор филологических наук, профессор
город Орёл
ПРИМЕЧАНИЯ
Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. - М.: ГИХЛ, 1956 - 1958. - Т. 11. - С. 477. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома римской цифрой, страницы - арабской.
Лесков Н.С. Собр. Соч.: В 12 т. - М.: Правда, 1989. - Т. 7. - С. 57. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома и страницы арабскими цифрами.
Меньшиков М.О. Художественная проповедь (XI том сочинений Н.С. Лескова) // Меньшиков М.О. Критические очерки: Сборник статей. - СПб., 1899.
ный, (не ни) для кого (не ни) убедительный.
срочно нужно 2 аргумента к тексту:(1) Я полюбил читать потому, чтопервая моя книга оказалась
счастливой: она была интересной, я поверил ей, и мне
очень, очень нравилась та жизнь, о которой писал её
автор. (2) Было это в годы войны, телевизоров в ту пору не
было, каждый кинофильм показывали подряд несколько
месяцев, и мы, ребята военного времени, любили читать.
(3) … А новая книжка! (4) В военные и первые
послевоенные годы новая книжка была редкостью,
праздником - и я начитал в те юные свои годы такое
множество книг, такой набрал багаж, что он до сих пор
мне помогает. (5) Для меня лично книга гораздо выше
телевидения и кино, и прежде всего потому, что
телевидение и кино не даёт простора фантазии,
самотворчеству: и обстановку, и образы героев тебе
преподносят в готовом, абсолютно материализованном
виде, в то же время как, скажем, Наташа Ростова в
воображении каждого человека - разная. (6) И эта
множественность воображения, возникающая
индивидуально, в зависимости от индивидуального опыта
и знания каждого читателя, создаёт тот мир
самотворчества, который столь дорог и для развития
всего мира. (7) Наташу Ростову в кино мы все
воспринимаем в целом одинаково, а в книге всегда по -
разному. (8) Но Наташа - персонаж всем известный, в
какой - то мере захрестоматизированный. (9) А как велика
сила воображения, как она важна, когда речь идёт о
других героях великого мира литературы! (10) Каждый
читатель, на мой взгляд, это созидатель, соавтор
писателя; каждый зритель, как правило, потребитель тех
или иных категорий, созданных режиссёром или актёром.
(11) Было бы бессмысленно отрицать кино, театр,
телевидение, они несут человеку много важного; в том
числе, как и книга, воспитывают чувства, мысль, но мне
кажется: первым этапом в судьбе художественного
воспитания должна быть всё - таки книга. (12) В нынешние
времена ребёнок ещё не может читать, а он уже
постоянный теле - и кинозритель. (13) Не облегчает ли
такое « перепрыгивание » через книгу, через литературу
становление личноста в новые времена? (14) В этих
словах моих боль, идущая от того, что дети сейчас
смотрят гораздо больше, чем читают … (15) А я по -
прежнему преданно верен книге, и жизнь без книг » для
меня невозможна.
(По А. Лиханову)
помогите пожалуйста
предпринят поход, закончившийся неудачей; и вот случилось так, что память о нем стала для русской культуры драгоценным достоянием. Все мы помним со школьной скамьи, как горько пришлось заплатить новгород-северскому князю Игорю Святославичу за нежелание делиться с другими князьями славой победы. Ни победы, ни славы не было, воины понапрасну полегли на берегу Каялы, о которой до сих пор не известно, что это была за река, но самое название которой звучит для нашего уха загадочно и грозно, словно древнее проклятие. Князь испытал участь пленника, и если ему все же удалось бежать, так ведь это тоже не просто - он бросал на произвол судьбы своих дружинников, товарищей по несчастью. Ипатьевская летопись повествует, как он поначалу зарекался от побега: \"…Неславнымъ поутемь не имамъ пойти\". Он так много думал о славе, и ему не осталось иного пути на волю, кроме \"неславного\". Что ж, историки разъяснят, насколько типичной для эпохи была коллизия между личной гордыней феодала, который вел свою войну, предпринимал свой поход, и долгом полководца, государственного мужа перед всей родной землей. Филологи добавят, как подобная коллизия проявлялась то в одной, то в другой средневековой литературе, - вспомним хотя бы Беортнота, герцога Эссексского и героя эпоса о битве при Мэлдоне, который отказом от переговоров с викингами и неуместной демонстрацией заносчивого великодушия в способе ведения войны навлек гибель на свою дружину и беду на свой народ. Все это неудивительно. Удивительно другое - что мы спустя восемь столетий вспоминаем 1185 год как одну из самых славных вех нашего исторического предания. Слава явилась, хотя совсем не та, о которой мечтал князь, и не та, что добывают для себя, а та, что принадлежит всему кругу культурной и жизненной традиции, принимающему в себя все новые и новые поколения. Опыт поражения князя Игоря был настолько переработан и осмыслен творческой совестью русской литературы, что это уже имеет отношение к самому важному делу: чтобы сбылась Россия как явление духовное. Вот рассказ той же Ипатьевской летописи об обстоятельствах пленения Игоря. Князь в руках врагов: о чем он думает - о себе, о своей униженной гордыне? Нет, о брате Всеволоде, которого видит в самой гуще боя, \"крепко борющася\". Им владеет не ярость попавшего в западню храброго хищника, а жалость, тревога за другого. А на какие мысли наводит его плен? С чувством вины припоминает он горе, которое сам причинил другим, когда в междоусобной войне отдал на разграбление город Глебов. Казалось бы, что ж тут такого - во времена усобиц чуть ли не все так поступали, и весьма вероятно, что поступок Игоря был лишь ответом на подобные действия Владимира Переяславского. С точки зрения феодальной этики все правильно. Но нет, своя беда пробуждает у героя чуткость к чужой беде и к своей вине. Это замечательная черта, для которой едва ли сыщется аналог в какой-либо из литератур той эпохи. Как кажется, мы вправе усмотреть в ней примету русского характера. Когда рыцарь иной страны искал бы в горделивой замкнутости компенсации своей неудачи, князь Игорь не боится чувствовать себя виноватым, дает страданию довести себя до точки совести и жалости. Для контраста: такому \"зерцалу рыцарства\", как Ричард Львиное сердце, едва ли приходили на ум за восемнадцать месяцев плена бедствия безвинных жертв его войн, в том числе и тех, которые он вел против родного отца, - по крайней мере, предание об этом умалчивает. Интонация жалости звучит в \"Слове о полку Игореве\", как, пожалуй, ни в каком другом произведении героического эпоса. Конечно, великая эпическая поэзия во все времена и у всех народов была совсем не такой, какой ее хотелось бы видеть завоевателям и хищникам. Вопреки Ницше она в конечном счете поразительно мало говорила о \"добыче и победе\", она воспевала не удачу, а мужество и потому была внимательна к страданию, перед лицом которого мужество осуществляет себя.
какая проблема текста?(1) Это был первый настоящий бой Кати. (2) Артиллерийская подготовка началась перед рассветом, под ее прикрытием занялиисходные позиции.(3) Накануне вечером писали письма. (4) Только Кате писать было некуда: все родные погибли. (5) Так что терять в бою ей, по сути, было нечего – кроме собственной жизни. (6) Но ее она, молодая девчонка, после перенесенных страданий, к сожалению, уже мало ценила.(7) И вот он, бой. (8) Танк, в котором они находились, мотало из стороны в сторону, трясло так, что Катя едва удерживалась на сиденье. (9) «Если так будет дальше, как же стрелять?» - думала она. (10) Хотя ее дело было не наводить пушку, а подавать снаряды. (11) Тужливо рыча, машины настырно карабкались вверх, от моторов, пущенных на полные обороты, жара стояла несусветная, ещё пахло соляркой, забивало отработанными газами, свежим воздухом тянуло только через технические зазоры и смотровую щель.(12)Тут по раскалённой от боя броне танка что-то застрекотало, однако Катя не сразу осознала, что их обстреливают. (13)Всё дальнейшее слилось для неё в сплошной грохот, дым, крики в переговорном устройстве. (14)Лупили то подкалиберными, то бронебойно-зажигательными, то осколочными снарядами. (15)Катя не понимала, что происходит снаружи, не могла ещё по видам снарядов, подаваемых ею, определить обстановку. (16)Она только слышала грохот; её, такую хрупкую и маленькую девушку, дёргало вместе с огромной машиной. (17)Страха, как ни странно, Катя вовсе не испытывала: она плохо соображала, что к чему, только слышала команды и выполняла их. (18)Бой шёл как бы сам по себе, а она была сама по себе.(19)И тут вдруг случилось нечто неожиданное и дикое: машина как бы провалилась, после чего Катю подкинуло, ударило больно сверху, внутренность танка наполнило теперь вовсе нестерпимым жаром и тяжёлыми угарными запахами, а после в один миг погасли плафоны освещения. (20)Командир открыл крышку башенного люка, Катя протиснулась вслед за ним.(21)Оказалось, танк ухнулся в бомбовую воронку, без посторонней помощи было не выбраться. (22)Катя вспомнила, сколько раз им напоминали, твердили, требовали повторять вслух железный закон: если танк подбит, но не горит, экипаж обязан защищать боевую технику до конца. (23)И Катя приготовилась биться до конца, ведь это был её воинский долг. (24)В этот момент она видела немцев: они были так близко, как никогда, почти рядом, бежали, строчили из шмайсеров. (25)«Всё, – подумала Катя, – сейчас конец». (26)Но, как ни странно, даже сейчас она страха не ощутила: слишком невероятно было всё происходящее вокруг этой молодой женщины, у которой война отняла юность, семью, мечты о счастливой жизни… (27)Катя дёрнула цепочку револьверной заглушки, высунула в отверстие рыльце автомата и начала лупить, не видя немцев, наугад, и ждала: сейчас, вот-вот… (28)Она почему-то увидела: часы на щитке приборов остановились – было девять часов двадцать минут.(29)Они с командиром отбились-таки и сохранили танк, вот только механик Генка погиб. (30)В сентябре сорок четвёртого сержант Екатерина Мушкина, отмеченная орденом, стала командиром танка.(31)Не женой, не матерью, не хранительницей семейного очага – командиром танка.
Вопрос 1Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
1. Андрей Андреевич был человек простой, ничего (не)понимавший в чистокровных лошадях.
2. Матросы относились к пассажирам с (не)обыкновенным радушием.
3. Наши кони (не)были измучены.
4. Все оперативные документы, (не)исключая и боевые журналы, уничтожены.
Вопрос 2
Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
В каком предложении НЕ со словом пишется слитно?
Выберите один из вариантов ответа:
1. Забор до сих пор (не)покрашен.
2. Воды прилива шумели (не)умолкая.
3. Ветер колеблет стебелёк с ещё (не)высохшей росой.
4. Справа (не)мигающая звезда сияла над лесистыми холмами.
Вопрос 3
Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых пишется И?
Н(1) разу мне н(2) пришлось встретиться с человеком, о котором н(3)кто н(4)сказал бы плохого слова.
Выберите один из вариантов ответа:
1. 1,2,3,4
2. 3
3. 1,2
4. 1,3
Вопрос 4
Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых в предложении пишется И?
Ира н(1)когда не хвасталась, но в этот раз, как она н(2) старалась, н(3)как н(4) могла удержаться и рассказала подругам о новом знакомстве.
Выберите один из вариантов ответа:
1. 1, 2, 4
2. 3
3. 1, 2, 3
4. 1, 2
Вопрос 5
Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
В каком варианте ответа правильно указаны все цифры, на месте которых НЕ пишется слитно?
Достойный человек не(1)тот, у кого нет не(2)достатков, а тот, у кого есть не(3)сомненные достоинства и не(4)раз повторенные добрые дела.
Выберите один из вариантов ответа:
1. 2, 3, 4
2. 1, 2, 3
3. 2, 3
4. 2, 3, 4
Вопрос 6
Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
Выберите один из вариантов ответа:
1. Дом стоял посреди степи, ничем (не)огороженный.
2. Маленькие (не)крашеные домишки аккуратно расположены по обеим сторонам улицы.
3. (Не)расчищенные каменистые дорожки уводили редких посетителей в глубь парка.
4. Зови надежду сновиденьем, (не)правду - истиной зови.
Вопрос 7
Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
В каком предложении НЕ со словом пишется раздельно?
Выберите один из вариантов ответа:
1. Валентин шел (не)спешным, но решительным шагом.
2. Наречия - (не)изменяемые слова.
3. Еще (не)видимое глазом солнце раскинуло по небу веер розовых лучей.
4. Желтоватая мгла, (не)похожая на пыль, поднималась на востоке.
Вопрос 8
Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
В каком предложении НЕ со словом пишется раздельно?
Выберите один из вариантов ответа:
1. Эта (не)молодая женщина была добра и по-своему привлекательна.
2. Наш спутник оказался (не)разговорчивым, а весьма замкнутым молодым человеком.
3. В траве (не)умолчно трещали кузнечики.
4. По тёмному небу золотым узором было нарисовано (не)что удивительное.
Вопрос 9
Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
В каком предложении НЕ со словом пишется слитно?
Выберите один из вариантов ответа:
1. Майор быстро привык к никогда (не)стихающему гулу двигателей.
2. На уставших от зимы деревьях ещё (не)распустились почки.
3. Рассказанная история вызвала у меня (не)поддельный интерес.
4. Коля, (не)останавливаясь, прошёл дальше.
Вопрос 10
Еще не отвечен
Максимальный балл – 1,00
Отметить вопрос
Текст вопроса
В каком предложении НЕ со словом пишется слитно?
Выберите один из вариантов ответа:
1. Стихи Случевского (не)забыты.
2. В повести "Дуэль" (не)только главные герои оценивают друг друга.
3. Генерал рассказывал об ужасной сцене, (не)испытывая ни малейшего смущения.
4. Выберите (не)высокие георгины.
…Но, при всем этом добром простодушии, не много надо было наблюдательности, чтобы видеть в нем человека много видевшего и, что называется, «бывалого». Он держался смело, самоуверенно, хотя и без неприятной развязности, и заговорил приятным басом с повадкою.
Это все ничего не значит, - начал он, лениво и мягко выпуская слово за словом из-под густых, вверх, по-гусарски закрученных седых усов. - Я, что вы насчет того света для самоубийцев говорите, что они будто никогда не простятся, не приемлю. И что за них будто некому молиться - это тоже пустяки, потому что есть такой человек, который все их положение самым легким манером очень просто может поправить.
Его спросили: кто же это такой человек, который ведает и исправляет дела самоубийц после их смерти?
А вот кто-с, - отвечал богатырь-черноризец, - есть в московской епархии в одном селе попик - прегорчающий пьяница, которого чуть было не расстригли, - так он ими орудует.
Как же вам это известно?
А помилуйте-с, это не я один знаю, а все в московском округе про то знают, потому что это дело шло через самого высокопреосвященного митрополита Филарета.
Вышла маленькая пауза, и кто-то сказал, что все это довольно сомнительно.
Черноризец нимало не обиделся этим замечанием и отвечал:
Да-с, оно по первому взгляду так-с, сомнительно-с. И что тут удивительного, что оно нам сомнительным кажется, когда даже сами его высокопреосвященство долго этому не верили, а потом, получив верные тому доказательства, увидали, что нельзя этому не верить, и поверили?
Пассажиры пристали к иноку с просьбою рассказать эту дивную историю, и он от этого не отказался и начал следующее:
Повествуют так, что пишет будто бы раз один благочинный высокопреосвященному владыке, что будто бы, говорит, так и так, этот попик ужасная пьяница, - пьет вино и в приходе не годится. И оно, это донесение, по одной сущности было справедливо. Владыко и велели прислать к ним этого попика в Москву. Посмотрели на него и видят, что действительно этот попик запивашка, и решили, что быть ему без места. Попик огорчился и даже перестал пить, и все убивается и оплакивает: «До чего, думает, я себя довел, и что мне теперь больше делать, как не руки на себя наложить? Это одно, говорит, мне только и осталося: тогда, по крайней мере, владыко сжалятся над моею несчастною семьею и дочери жениха дадут, чтобы он на мое место заступил и семью мою питал». Вот и хорошо: так он порешил настоятельно себя кончить и день к тому определил, но только как был он человек доброй души, то подумал: «Хорошо же; умереть-то я, положим, умру, а ведь я не скотина: я не без души, - куда потом моя душа пойдет?» И стал он от этого часу еще больше скорбеть. Ну, хорошо: скорбит он и скорбит, а владыко решили, что быть ему за его пьянство без места, и легли однажды после трапезы на диванчик с книжкой отдохнуть и заснули. Ну, хорошо: заснули они или этак только воздремали, как вдруг видят, будто к ним в келию двери отворяются. Они и окликнули: «Кто там?», потому что думали, будто служка им про кого-нибудь доложить пришел; ан, вместо служки, смотрят - входит старец, добрый-предобрый, и владыко его сейчас узнали, что это преподобный Сергий.
Владыко и говорят:
«Ты ли это, пресвятой отче Сергие?»
А угодник отвечает:
«Я, раб божий Филарет».
Владыко спрашивают:
«Что же твоей чистоте угодно от моего недостоинства?»
А святой Сергий отвечает:
«Милости хощу».
«Кому же повелишь явить ее?»
А угодник и наименовал того попика, что за пьянство места лишен, и сам удалился; а владыко проснулись и думают: «К чему это причесть: простой это сон, или мечтание, или духоводительное видение?» И стали они размышлять и, как муж ума во всем свете именитого, находят, что это простой сон, потому что статочное ли дело, что святой Сергий, постник и доброго, строгого жития блюститель, ходатайствовал об иерее слабом, творящем житие с небрежением. Ну-с, хорошо: рассудили так его высокопреосвященство и оставили все это дело естественному оного течению, как было начато, а сами провели время, как им надлежало, и отошли опять в должный час ко сну. Но только что они снова опочили, как снова видение, и такое, что великий дух владыки еще в большее смятение повергло. Можете вообразить: грохот… такой страшный грохот, что ничем его невозможно выразить… Скачут… числа им нет, сколько рыцарей… несутся, все в зеленом убранстве, латы и перья, и кони что львы, вороные, а впереди их горделивый стратопедарх в таком же уборе, и куда помахнет темным знаменем, туда все и скачут, а на знамени змей. Владыко не знают, к чему этот поезд, а оный горделивец командует: «Терзайте, - говорит, - их: теперь нет их молитвенника», - и проскакал мимо; а за сим стратопедархом - его воины, а за ними, как стая весенних гусей тощих, потянулись скучные тени, и всё кивают владыке грустно и жалостно, и всё сквозь плач тихо стонут: «Отпусти его! - он один за нас молится». Владыко как изволили встать, сейчас посылают за пьяным попиком и расспрашивают: как и за кого он молится? А поп по бедности духовной весь перед святителем растерялся и говорит: «Я, владыко, как положено совершаю». И насилу его высокопреосвященство добились, что он повинился: «Виноват, - говорит, - в одном, что сам, слабость душевную имея и от отчаяния думая, что лучше жизни себя лишить, я всегда на святой проскомидии за без покаяния скончавшихся и руки на ся наложивших молюсь…» Ну, тут владыко и поняли, что то за тени пред ним в видении, как тощие гуси, плыли, и не восхотели радовать тех демонов, что впереди их спешили с губительством, и благословили попика: «Ступай, - изволили сказать, - и к тому не согрешай, а за кого молился - молись», - и опять его на место отправили. Так вот он, этакий человек, всегда таковым людям, что жизни борения не переносят, может быть полезен, ибо он уже от дерзости своего призвания не отступит и все будет за них создателю докучать, и тот должен будет их простить…
