Итак, Зарецкий развел противников…. Сочинение зарецкий в романе евгений онегин пушкина

Все вложено в эту книгу: ум, сердце, молодость, мудрая зрелость, минуты радости и горькие часы без сна - вся жизнь прекрасного, гениального и веселого человека. Вот почему я всегда, каждый раз с трепетом открываю ее страницы.
Кто главный герой романа «Евгений Онегин»? Ответ на этот вопрос кажется вполне ясным: конечно, тот, чьим именем назвал Пушкин свою книгу; конечно, Евгений - кто же еще? Даше Татьяна, даже Ленский играют в романе менее важную роль, а уж тем более Ольга, старики Ларины, соседи-помещики, светские денди, крестьяне... И в школьных учебниках мы читаем: главный герой романа Евгений Онегин, типичный молодой дворянин начала XIX века. Это, разумеется, правильно: без Онегина и романа бы не было.

Вся первая глава, казалось бы, рассказывает об Онегине: его детстве, юности, привычках, развлечениях, друзьях.
Эпиграф к этой главе: «И жить торопится и чувствовать спешит» (Князь Вяземский) - тоже про Онегина, это он «жить торопится»...
Но, если прочесть главу повнимательней, мы увидим, что в ней не один, а два героя: Онегин и Пушкин. Им не только уделено почти равное количество строф, мы узнаем о каждом из них очень много - об авторе почти столько же, сколько о герое. Они во многом похожи, недаром Пушкин сразу скажет об Онегине: «добрый мой приятель». Но много у них и разного. Трудно, конечно, сравнивать реально жившего великого человека с другим, созданным его фантазией, а мне все-таки каждый раз, когда я читаю роман, думается: насколько же Пушкин ярче, умнее, значительней человека, которого мы называем «типичным представителем» его эпохи!

В то время, когда он начал писать «Онегина», полагалось начинать большое поэтическое произведение торжественным вступлением, обращаясь к богам. Так, как начал Гомер свою « Илиаду «:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына...
Или так, как начал Пушкин свою оду «Вольность»:
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица?..

Так полагалось. А Пушкин начинает свой роман в стихах совсем иначе. Он берет строчку из знакомой каждому его современнику басни Крылова «Осел и мужик»:

Осел был самых честных правил...

И переделывает эту строчку по-своему.
Сразу, с первой же строки, он смело, весело, молодо бросается в бой против того, что устарело, что мешает развитию литературы, что ему ненавистно: против сковывающих писателя правил и законов - за свободу мысли, свободу творчества. Никого он не боится: ни критиков, ни ученых знатоков, ни даже друзей-писателей, которые, конечно, рассердятся на него за подобное начало.
Итак, роман начинается без всякого вступления - мыслями героя, едущего к больному дяде, которого он не знает и не любит, чтобы Ему подушки поправлять.

Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!

Одобряет Пушкин такое поведение Онегина? Пока мы еще не можем ответить на этот вопрос. Но дальше, читая роман, мы все узнаем: и что думает Пушкин об Онегине, и как он смотрит на принятые в свете родственные отношения, и какие люди ему по душе, кого он ненавидит и за что, над чем смеется, что любит, с кем борется...

Поэт находит самые точные, самые убедительные слова, чтобы объяснить, как несчастливо воспитали Евгения: чувствовать, страдать, радоваться он не умеет. Зато умеет «лицемерить, казаться, являться»; зато, как многие светские люди, умеет скучать, томиться...
Вот как по-разному воспринимают Пушкин и Онегин, например, театр. Для Пушкина петербургский театр - «волшебный край», о котором он мечтает в ссылке:

Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?

А Онегин «входит, идет меж кресел по ногам, двойной лорнет, скосясь, наводит на ложи незнакомых дам... «, едва взглянув на сцену «в большом рассеянье», уже «отворотился - и зевнул».
Почему так? Отчего Пушкин умеет радоваться тому, что наскучило, опостылело Онегину? Мы еще придем к ответу на этот вопрос. Сейчас мы вместе с Евгением вернулись из театра и вошли в его кабинет.

Белинский назвал роман Пушкина «энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением».
Что такое энциклопедия? Мы привыкли представлять себе при этом слове многотомное справочное издание и вдруг: тоненькая книжка в стихах! А все-таки Белинский прав: дело в том, что в пушкинском романе сказано так много, так всеобъемлюще о жизни России в начале ХIХ века, что если бы ничего мы не знали об этой эпохе и только читали «Евгения Онегина» - мы бы все-таки звали многое.

На самом деле, прочтя только двадцать строф, мы уже узнали, как воспитывали молодых дворян, где они гуляли в детстве, куда ездили развлекаться, став взрослыми, что ели и что пили; какие пьесы шли в театре, кто была самая знаменитая балерина и кто самый знаменитый балетмейстер. Теперь нам хочется знать, что покупала за границей и что вывозила за границу Россия ХIХ века. Пожалуйста: «за лес и сало» ввозились предметы роскоши: «янтарь на трубках Цареграда, фарфор и бронза... духи в граненом хрустале» и многое другое, необходимое «для забав,... для неги модной». Хотим узнать, как одевались молодые люди, как шутили, о чем думали и беседовали - скоро мы все это узнаем. Пушкин подробно и точно расскажет обо всем.
Еще один вопрос: почему так много иностранных слов в первой главе? Некоторые даже и написаны латинским шрифтом: Madame, Monsieur I’Abbe, dandy, vale, roast-beef, entrechat... И слова-то из разных языков:
французские, английские, латинские, опять английские, французские... Может быть, Пушкину трудно обойтись без этих слов, он слишком привык к ним, всегда употреблял их? Вот в строфе XXVI он и сам пишет:

А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами...

Когда мы начнем читать вторую, третью и другие главы, то убедимся:
Пушкину вовсе не нужны «иноплеменные слова», он превосходно без них обходится. А вот Онегину - нужны.
Пушкин умеет говорить по-русски блестяще, остроумно, богатоа герой его говорит светским мешаным языком, где переплетается английский с французским и где не поймешь, такой же родной язык твоего собеседника. Более того, Пушкин сознательно, нарочно извиняется перед читателем - а вдруг читатель не заметит «иноплеменного» словесного окружения Онегина! Нужно обратить его внимание на эти слова.

Евгений Онегин - определенный этап в развитии русского общественного сознания.
Онегин - воплощение европейского сознания: европейской культуры, образованности, приоритет рационалистического сознания. Подчеркивается его отчужденность от национальной жизни: он без семьи, воспитан иностранным гувернером, засилье иностранных слов в первой главе.

Пушкин не дает однозначных оценок, но видит и сильные стороны, прежде всего, потребность осмыслить себя как личность.
Работая в Одессе над второй главой, Пушкин еще не знал, что скоро - не пройдет и года - он вынужден будет поселиться в этом «прелестном уголке», сосланный, поднадзорный. Но он уже давно знал, что русская деревня далеко не так прекрасна, как кажется непосвященному взору. Еще в 1819 году, приехав в Михайловское во второй раз в жизни, двадцатилетний Пушкин увидел не только прелесть русской природы:... Но мысль ужасная здесь душу омрачает:

Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде невежества губительный позор.
Не видя слез, не внемля стона,
На пагубу людей избранное судьбой,
Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца...
(«Деревня». 1819 г.)

Вот эти страшные контрасты русской деревни XIX века сохранились в уме и сердце поэта. Не случайно уже в первой строфе слышна еле заметная ирония - когда Пушкин говорит о «прелестном уголке». Чем дальше описывает он деревню, тем слышнее ирония. Дом дядюшки Онегина назван «почтенным замком», хотя обставлен он весьма скромно: «два шкафа, стол, диван пуховый... « Слово «замок» вызывает мысли о феодале, которому подчинены безропотные вассалы, о несправедливости, царящей там, где властвует «барство дикое».

Прочтя всего две строфы, читатель начинает понимать горечь эпиграфа: «О Русь! « Тяжело мыслящему, благородному человеку жить на Руси в пушкинскую эпоху.
Трудно Онегину в деревне - потому трудно, что он умнее, честнее тех людей, которые окружают его. И ему эти люди постылы, и он им враждебен; они злословят о нем:

«Сосед наш неуч; сумасбродят;
Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам к ручке не подходит;
Все да, да нет; не скажет да-с
Иль нет-с». Таков был общий глас.

Эти обвинения нам знакомы: «Шампанское стаканами тянул. - Бутылками-с, и пребольшими. - Нет-с, бочками сороковыми». Так рассуждали о Чацком гости Фамусова. В «Горе от ума» глухая старуха графиня-бабушка не услышала ни звука из того, что ей рассказал Загорецкий о Чацком, но слова нашла такие же, как соседи Онегина: «Что? К фармазонам в хлеб? Пошел он в басурманы? « Мы хорошо знаем еще одного «фармазона»: это Пьер Безухов из «Войны и мира». Он ведь одно время увлекался обществом франкмасонов (полуграмотные помещики исказили это слово и получилось: фармазоны) . Сам Пушкин во время южной ссылки примыкал к кишиневской масонской организации. Среди масонов было немало передовых людей, будущих декабристов, потому их так ненавидели гости Фамусова и соседи Онегина.

Читая первую главу, мы сравнивали Онегина с Пушкиным, Чаадаевым, Кавериным с умнейшими, выдающимися людьми своей эпохи. Евгений не таков, как эти люди, ему недоступны их знания, их таланты, их умение понимать жизнь, действовать. Но он много выше среднего человека своего круга - в этом мы убеждаемся, читая вторую главу. И этого-то не прощает ему его круг.
За неделю до того, как вчерне закончить вторую главу, Пушкин писал А. И. Тургеневу: «... Я на досуге пишу новую поэму Евгений Онегин, где захлебываюсь желчью». (Разрядка Пушкина.) За месяц до этого, в разгар работы над второй главой, Пушкин пишет в другом письме - П. А. Вяземскому: «... О печати и думать нечего, пишу спустя рукава. Цензура наша так своенравна, что с нею невозможно и размерить круга своего действия - лучше об ней и по думать».
Когда на сцене появляется Лепский, мы знакомимся с еще одним типом русского молодого человека пушкинской поры.

... С душою прямо геттингенской,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный...

В Геттингенском университете в Германии воспитывалось немало русских юношей - и все они были известны своими «вольнолюбивыми мечтами». Итак, Онегин и Ленский подружились. Но они ведь такие разные:

... Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.

Подружились они потому, что все остальные совсем уж не подходили для дружбы, потому что каждый скучал в своей деревне, не имея никаких серьезных занятий, никакого настоящего дела, потому что жизнь обоих, в сущности, ничем не заполнена.

Так люди (первый каюсь я)
От делать нечего друзья.

Это «первый каюсь я» - характерно для Пушкина. Да, и в его жизни были такие дружеские отношения - от делать нечего - в которых пришлось потом горько каяться: с Федором Толстым-«Американцем», тем самым, о котором Грибоедов говорит: «В камчатку сослан был, вернулся алеутом, и крепко на руку нечист; да умный человек не может быть по плутом», Быть может, Пушкин, когда писал эти строки, думал и об Александре Раевском, своем «демоне», - много горя принес ему этот друг.
Круг их разговоров серьезен, это не пустая болтовня:

Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду,
Все подвергалось их суду.

Это - темы разговоров мыслящих людей. Те же проблемы обсуждались будущими декабристами: читался «Общественный договор» французского просветителя Жан-Жака Руссо; решались задачи практического применения наук в сельском хозяйстве; о «добре и зле» сам Пушкин много говорил с Раевским, а в лицейские годы - с Кюхельбекером. В 1821 году Пушкин записал в своем дневнике: «Утро провел я с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова... Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. «. Вполне может быть, что и с Пестелем Пушкин беседовал о добре и зле, что их занимали «предрассудки вековые и гроба тайны роковые».
В черновике у Пушкина вместо слов «судьба и жизнь» было написано «царей судьба» - значит, и политические разговоры могли вести Онегин с Ленским.

Каждый читает «Онегина» по-своему, и я вовсе не считаю свое прочтение правильным. Но для себя я знаю: вот здесь начинает складываться трагедия Онегина.
«Скажи, которая Татьяна? « Ведь Евгений поехал знакомиться с Ольгой. Его интересовала Ольга - возлюбленная друга. Почему же спрашивает он не о ней, а о ее сестре? Почему говорит: «Я выбрал бы другую... « и тут же спохватывается: «Когда б я был, как ты, поэт... « Встретились два человека, которые могут дать друг другу счастье. Встретились - и заметили друг друга, и могли бы полюбить... Но Онегин отталкивает от себя эту возможность: он не верит в любовь, не верит в счастье, ни во что не верит, не умеет верить...

Пушкин знает, что человек может и должен быть счастлив и приносить счастье другим. В своем романе он показывает, как несчастлив и горек жребий безнадежного эгоиста; он спорит с Байроном, ищет новых путей и в жизни и в литературе.
В начале четвертой главы Пушкин опять возвращается к петербургской жизни Онегина. То, что произойдет сейчас между Евгением и Татьяной, не случайно, а подготовлено всей предыдущей жизнью Онегина. Когда-то в юности, едва вступив в свет, Евгений был искренен, знал подлинные чувства:

Он в первой юности своей
Был жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.

Но годы, прожитые в фальшивом мире, не прошли даром. «Роптанье вечное души» сменилось равнодушием и к людям, и к чувствам:

В красавиц он уж не влюблялся,
А волочился как-нибудь;
Откажут - мигом утешался;
Изменят - рад был отдохнуть.

Искренние увлечения сменились игрой; надежды и мечты молодости показались наивными, несбыточными; пришло неверие, а с ним - безразличие к жизни:

Так точно равнодушный гость
На вист вечерний приезжает,
Садится; кончилась игра:
Он уезжает со двора,
Спокойно дома засыпает
И сам не знает поутру,
Куда поедет ввечеру.

Жизнь вист, карточная игра; ведется она, чтобы занять время - и только, чтобы как-то протянуть дни, «зевоту подавляя смехом»; и так Онегин прожил лучшие годы: с шестнадцати до двадцати четырех лет.

Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет.

Убил! Это не случайное слово - у Пушкина не бывает случайных слов. Конечно, после таких восьми лет Евгений не подготовлен к настоящему чувству, не умеет предаться ему. Этим и объясняется его трагическое непонимание Татьяны. Ведь... получив посланье Тани, Онегин живо тронут был...

... И в сладостный, безгрешный сон
Душою погрузился он.
Быть может, чувствий пыл старинный
Им на минуту овладел;
Но...

Но... Что же помешало Онегину отдаться чувству? Почему он отодвигает, стряхивает с себя «сладостный, безгрешный сон»? Да потому, что сам себе не верит, потому, что, убивая восемь лет жизни, он и сам не заметил, как убил в себе высокое и оставил только низменное, а теперь, когда это высокое готово воскреснуть, - он испугался. Испугался волнений любви, потрясений, страданий, и даже слишком больших радостей испугался - предпочел холодный покой... Разумеется, себе самому он не хочет признаться в этом и объясняет свои поступки для самого себя заботой о юной, неопытной, искренней Татьяне.
Проповедь Онегина, на первый взгляд, очень благородна. Будь на его месте обычный светский денди, он не преминул бы именно «обмануть... доверчивость души невинной», развлечься в деревенской глуши с наивной сельской барышней - и, расставшись с ней, едва она ему надоест, обречь ее на мучения и беду... Онегин не сделал этого - но ведь он не обычный светский денди! Он - как-никак добрый приятель Пушкина. Он знает цену свету и его «важным забавам», сам Пушкин любит в нем «мечтам невольную преданность» - и вот эти мечты готовы осуществиться: прекрасная, гордая, душевно богатая, возвышенная девушка предлагает ему свою любовь, а он бежит от нее, бежит от своей мечты. Во имя чего?

Когда бы жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел...
... То верно б кроме вас одной
Невесты не искал иной...
... Но я не создан для блаженства;
Ему чужда душа моя...

Это неправда! Как может человек говорить о себе: «я не создан для блаженства»?! Все люди созданы для счастья, но не все умеют быть счастливыми, - вот Онегин не умеет, боится. Он проговаривается:

Скажу без блесток мадригальных:
Нашел мой прежний идеал,
Я верно б вас одну избрал
В подруги дней моих печальных...

Значит, такая девушка, как Татьяна, была когда-то идеалом Онегина! Но идеал этот - «прежний», Онегин больше не верит в него; поздно, как ему кажется, встретил он Татьяну... Ненавидя и презирая свет, он, тем не менее, заражен его взглядами, его предрассудками:

Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;
Начнете плакать: ваши слезы
Не тронут сердца моего,
А будут лишь бесить его...

Почему Онегин так уверен, что иного «семейного счастья» быть не может? Потому что слишком много подобных примеров он видел в свете:

Что может быть на свете хуже Семьи,
где бедная жена Грустит о недостойном муже
И днем и вечером одна;
Где скучный муж, ей цену зная
(Судьбу однако ж проклиная),
Всегда нахмурен, молчалив,
Сердит и холодно-ревнив!

Когда-то, в ранней юности, Онегин верил, вероятно, в возможность высокой любви на всю жизнь. Но свет убил эту веру - и даже надежду на ее возвращение: Мечтам и годам нет возврата; Не обновлю души моей...
Вот она - главная трагедия Онегина: «не обновлю души моей»! Конечно, с его точки зрения, он прав, он поступает благородно: не веря в возможность любви, отказывается от нее, да еще и воспитывает попутно наивную Татьяну.
Ночью, во сне, разворачивается в «Евгении Онегине» эпизод, который обыкновенно с трудом поддается комментарию. В самом деле, зачем внутри вполне реалистической «энциклопедии русской жизни» (В. Белинский) потребовался такой странной, так явно и резко выпадающей из «нормального» повествования «сон Татьяны»?
Сон этот прочитывается и по языческому, и по христианскому символическому словарю, но - неодинаково. С позиции язычества сон, сновидение - это всегда перемещение в иномирие. В таком смысле для язычества сны не менее реальны, чем повседневная явь, - скорее более, ибо они обязательно вещие, пророческие: как раз потому, что они переносят героев в повышенно значимое пространство. По всем законам языческой пространственной символики иномирие во сне Татьяны представлено дремучим лесом, его центр (средоточие его сил) - лесной избушкой (см. избу Бабы Яги) , его граница - ручьем (река как граница двух миров) . «Проводник» Татьяны в это иномирие, медведь, - тоже традиционный хозяин лесного царства не только в славянской, но и во всей индоевропейской мифологии.

Для христианства - в высшем, абсолютном понимании - нет иномирия зла, нет и людей из этого иномирия зла по-христиански - лишь духовная пустота, зона отсутствия света и добра, его вселенская «тень». У зла нет и быть не может своего, законного, постоянного места в мироздании: зло коренится в мире духовном, в душе человека. При этом ни один человек не имеет «злой души» (как скажет Пушкин даже о старухе графине из «Пиковой дамы») . Но человек может исказить, извратить природу своей души, если сделает из нее «игралище» страстей и эгоизма.

Темный лес Татьяниного сна и делается символическим «пейзажем души» Онегина: ее потаенных «мрачных бездн», ее нравственного хаоса с демоническими чудовищами-страстями, ее эгоистического холода. Внешне в быту, в жизни Онегин, светский щеголь, скучающий в деревне столичный житель, может казаться «очень мил». Духовные опасности, подстерегающие героя, на бытовом языке невыразимы, бытовым зрением невидимы. И эротическое наваждение, «тоска ночная», которая вторгается через Онегина в жизнь Татьяны, - тоже есть не простая девическая влюбленность, но смертельно опасное искушение духа. И этого тоже нельзя покамест ни увидеть, ни прямо выразить фабульно, «реалистически», житейски. Лишь сон Татьяны делает возможным «сошествие во ад» онегинского духовного состояния; лишь сон выводит вовне внутреннюю чудовищность этого состояния, его угрозу не только для героя, не только для его друга, но и для героини. В старорусской литературе был такой популярный жанр: прижизненные «хождения по мукам» загробия. Сон Татьяны именно и вводит в новоевропейский, вполне «цивилизованный» роман в стихах старинный полуфольклорный жанр, а тем самым и христианскую духовную традицию, этот жанр породившую.

Теперь понятно, отчего композиционно иномирие попадает в литературные тексты чаще всего на сильных, особо отмеченных позициях: завязке действия или его кульминации. Как бы затейливо ни складывалась фабула произведения, ее настоящая цель и смысл, предназначение всех событий, суть и расстановка всех основных ее участников проявляются именно там, в иномирии: месте встречи с судьбой, которое определено вековыми символическими традициями и «изменить» которое воистину «нельзя».
В романе нет ни одной даты, но, если внимательно читать его, можно точно установить, когда происходят события. Онегин уехал в деревню к дяде в то самое время, когда Пушкина выслали из Петербурга. Помните:

Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался...
... Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постели...

Пушкин был выслан на юг весной 1820 года. Онегин уехал из Петербурга тогда же. До этого «убил он восемь лет» в свете - значит, появился в обществе примерно в конце 1812 года. Сколько лет могло быть Онегину в это время? В пушкинских черновиках сохранилось прямое указание на этот счет: Онегин «шестнадцати не больше лет» появился в свете. Значит, Онегин родился в 1796 году, он старше Пушкина на три гола. Встреча с Татьяной, знакомство с Ленским происходят весной и летом 1820 года - Онегину уже 24 года, он не мальчик, а взрослый мужчина, особенно по сравнению с восемнадцати летним Ленским. Неудивительно потому, что он относится к Ленскому чуть покровительственно, по-взрослому смотрит на его «юный жар и юный бред».
Там, где дни облачны и кратки, Родится племя, которому умирать не больно.

Петрарка Эпиграф к шестой главе разбивает все наши надежды. Так нелепа и внешне, во всяком случае, - незначительна ссора Онегина и Ленского, что нам хочется верить: все еще обойдется, друзья помирятся, Ленский женится на своей Ольге... Эпиграф исключает благополучный исход. Дуэль состоится, кто-то из друзей погибнет. Но кто? Даже самому неискушенному читателю ясно: погибнет Ленский. Пушкин незаметно, исподволь подготовил нас к этой мысли.
Случайная ссора - только повод для дуэли, а причина ее, причина гибели Ленского гораздо глубже.
В ссору Онегина и Ленского вступает сила, которую уже нельзя повернуть вспять, - сила «общественного мнения». Носитель этой силы ненавистен Пушкину больше, чем Пустяков, Гвоздин, даже Флянов, - те только ничтожества, угнетатели, взяточники, шуты, а теперь перед нами - убийца, палач:

Зарецкий, некогда буян,
Картежной шайки атаман,
Глава повес, трибун трактирный,
Теперь же добрый и простой
Отец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный
И даже честный человек:
Так исправляется наш век!

На таких людях, как Зарецкий, стоит мир Петушковых и Фляновых; он · опора и законодатель этого мира, охранитель его законов и свершитель приговоров. В каждом слове Пушкина о Зарецком звенит ненависть, и мы не можем не разделять ее.
Но Онегин! Он-то знает жизнь, он отлично все понимает.

Сам говорит себе, что он
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но мужем с честью и с умом.

Пушкин подбирает глаголы, очень полно рисующие состояние Онегина: «обвинял себя», «был должен», «он мог бы», «он должен был обезоружить младое сердце... «Но почему все эти глаголы стоят в прошедшем времени? Ведь еще можно поехать к Ленскому, объясниться, забыть вражду - еще не поздно... Нет, поздно! Вот мысли Онегина:

"... в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист...
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов,
Но шепот, хохотня глупцов... "

Так думает Онегин. А Пушкин объясняет с болью и ненавистью:

И вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!

Пушкин не любит нагромождения восклицательных знаков. Но здесь он венчает ими подряд три строки: вся его мука, все негодование - в этих трех восклицательных знаках подряд. Вот что руководит людьми: шепот, хохотня глупцов - от этого зависит жизнь человека! Ужасно жить в мире, который вертится на злой болтовне!

«Наедине с своей душой» Онегин все понимал. Но в том-то и беда, что умение остаться наедине со своей совестью, «на тайный суд себя призвав», и поступить так, как велит совесть, - это редкое уменье. Для него нужно мужество, которого нет у Евгения. Судьями оказываются Пустяковы и Буяновы с их низкой моралью, выступить против которой Онегин не смеет.
Удивителен в этой сцене Онегин. Вчера у него не хватило мужества отказаться от дуэли. Его мучила совесть - ведь он подчинился тем самым «строгим правилам искусства», которые так любит Зарецкий. Сегодня он бунтует против «классика и педанта», но как жалок этот бунт! Онегин нарушает всякие правила приличия, взяв в секунданты лакея. «Зарецкий губу закусил», услышав «представление» Онегина, и Евгений вполне этим удовлетворен. На такое маленькое нарушение законов света у него хватает мужества.

И вот начинается дуэль. Пушкин страшно играет на словах «враг» и «друг». В самом деле, что они теперь, Онегин и Ленский? Уже враги или еще друзья? Они и сами этого не знают.

Враг и стоят, потупя взор.
Враги! Давно ли друг от друга
Их жажда крови отвела?
Давно ль они часы досуга,
Трапезу, мысли и дела
Делили дружно? Ныне злобно,
Врагам наследственным подобно,
Как в страшном, непонятном сне,
Они друг другу в тишине
Готовят гибель хладнокровно...
Не засмеяться ль им, пока
Не обагрилась их рука,
Не разойтися ль полюбовно?..
Но дико светская вражда
Боится ложного стыда.
... Плащи бросают два врага.
Зарецкий тридцать два шага
Отмерил с точностью отменной,
Друзей развел но крайний след,
И каждый взял свой пистолет.

Та мысль, к которой Пушкин подводил нас всем ходом событий, теперь сформулирована коротко и точно: Но дико светская вражда Боится ложного стыда.

Пушкин не обвиняет Онегина, а объясняет нам его. Не умение и нежелание думать о других людях обернулось такой роковой ошибкой, что теперь Евгений казнит самого себя. И уже не может не думать о содеянном. Не может не научиться тому, чего раньше не умел: страдать, раскаиваться, мыслить... Так смерть Ленского оказывается толчком к перерождению Онегина. Но оно еще впереди. Пока Пушкин оставляет Онегина на распутье.

Татьяне кажется, что книги Байрона и французских писателей, найденные ею в кабинете Онегина, вполне исчерпывают и растолковывают характер их владельца.

Что ж он? Ужели подражанье,
Ничтожный призрак, иль еще
Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон?..
Уж не пародия ли он?
Это очень горькие раздумья.

В первой главе мы видели петербургский бал глазами Пушкина - но мельком, в сущности, с улицы, через окно: «По цельным окнам тени ходят... « Мы успели увидеть, как вошел Онегин, как «летают ножки милых дам», но не видели петербургского света близко и не слышали его суждений. Теперь, в восьмой главе, нас приводят на «светский раут» вместе с музой и заставляют смотреть вокруг ее любопытным и чистым взглядом. Но ведь и этот взгляд - пушкинский! Онегину первой главы свет наскучил, опостылел, но он был там своим. А теперь - и он чужой, и ему привычные лица кажутся «рядом докучных привидений».
Свет старается подогнать Онегина под привычный шаблонный тип - то, что человек может быть не таким, как все, и в то же время самим собой, непонятно свету. Все, что не похоже на общий уровень, объявляется маской, и никому не приходит в голову, что именно люди общего уровня - маски, а те, кто не похож на них - живые...
И конечно, как всякая ограниченная душа, человек света считает себя всеведущим и дает указания: Иль просто будет добрый малый, Как вы да я, как целый свет?

Посредственность страх как не любят тех, кто выделяется. Ей обязательно нужно, чтобы все были похожи друг на друга, чтобы все были «средними», обычными, не «выскакивали»... Вот и советуют Онегину быть «добрым малым», как все...
Вмешавшись в светскую беседу об Онегине, Пушкин в строфе IX горько смеется над тем идеалом, который создали себе «важные люди». Посредственность, самолюбивая ничтожность - вот кто счастлив, вот кто не вызывает удивления или недовольства. «Молчаливы блаженствуют на свете! « В первой главе Пушкин и Онегин были очень разные. Какие они теперь? Оба немало пережили за прошедшие годы, оба познали горечь утрат и разочарований... Стали они ближе друг другу, чем раньше, или совсем разошлись?

Окончательный текст романа - восемь глав - не дает нам ответа на вопрос, где был Онегин целых три года. Но сохранились отрывки из путешествия Онегина: ведь Пушкин сначала предполагал, что роман будет состоять из девяти глав: восьмая расскажет о странствиях Онегина, а девятая - о его встрече с Татьяной в Петербурге. Отрывки ив путешествия Онегина помогают понять, что пережил он, к чему пришел, с каким душевным грузом явился в большой свет осенью 1824 года.
Через все его путешествие проходит горькое восклицание: «Тоска! « Страшно делается, когда вникаешь в мысли молодого здорового человека:

Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик,
Как этот бедный откупщик?
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? - Ах, создатель!
Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать? Тоска! Тоска!
После трех лет странствий
Он возвратился и попал,
Как Чацкий, с корабля на бал.

Почему как Чацкий? Зачем понадобилось сравнивать Онегина именно с Чацким? Очевидно, потому, что при имени Чацкого прежде всего возникает мысль о непримиримой вражде к обществу, о глубокой внутренней жизни, которой не было у Онегина раньше...
Восьмая глава вызывает больше всего споров и разнообразных толкований. Это естественно; такова особенность пушкинского романа: он сообщает читателю факты, события, поступки героев и почти не дает психологического обоснования этих событий, поступков, фактов. Изменилась Татьяна только внешне или внутренне тоже? Что за человек ее муж? Почему Онегин, не полюбивший Татьяну в деревне, теперь охвачен такой всепоглощающей страстью? Да все эти вопросы Пушкин не дает однозначного, окончательного ответа, предоставляет читателю право додумывать самому...
Пушкин нисколько не приукрашивает своего героя. Он признает, что Евгений думал о равнодушной княгине, а не о «девочке несмелой». И все-таки Татьяна привлекла его не пышным положением, а той душевной силой, которую Онегин увидел и почувствовал в вей.

Татьяна не верит Онегину. Что она знает о нем? Каким представляет его? Таким, какого увидела в «опустелом кабинете» три года назад, на страницах его книг; в саду, когда пели девушки и сердце ее трепетало, а Онегин был холоден и многословен... Теперь она читает его письма - и не верит им. (Ведь Онегин написал Татьяне не одно письмо: «Ответа нет. Он вновь послание. Второму, третьему письму ответа нет».) Почему же мы, читая письмо Онегина, видим в нем неподдельную муку, настоящую любовь, а Татьяна не видит или не хочет видеть?
Может быть, ее жизнь в свете дала ей печальный опыт познания людей: ей уже известно, что мелкие чувства могут внешне выглядеть так же, как истинные... Может быть, жизнь в свете научила ее не верить людям - так считают некоторые исследователи творчества Пушкина.
Внешне Онегин возвращается к тому образу жизни, который он вел в начале романа, когда мы только познакомились с ним:

И в молчаливом кабинете
Ему припомнилась пора,
Когда жестокая хандра
За ним гналась в шумном свете...

Это очень важные строки. «Припомнилась пора»! Значит, тогда было другое время, другое состояние души, и сам Онегин был другой! Каков же он теперь?
Даже круг его чтения говорит очень много и очень определенно читателю-другу, современнику Пушкина. Гиббон, Руссо, Гердер, мадам де Сталь, Бель и Фонтенель - философы, просветители, ученые... Это не «два-три романа, в которых отразился век», любимые Онегиным раньше. Это - круг чтения декабристов, людей свободомыслящих, стремящихся к действию...
По этого мало. Перед Онегиным открывается теперь все то, что было ему недоступно три года назад.

Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки.

Прежний Онегин - такой, какого раньше знала Татьяна, мог бы ухаживать за княгиней из таких вот мелких, недостойных побуждений. Прежний - но не новый Онегин, которого Татьяна не знает. Ей кажется: «А счастье было так возможно, так близко», - это неверно. Раньше счастье не было возможно, потому что Онегин не умел любить. Счастье возможно только теперь, с обновленным Онегиным, но... поздно.
Татьяне остается только страдать. Прежний Евгений, равнодушный и эгоистичный, не понял бы ее мучений. Теперь он понимает все - ни продолжать преследовать княгиню, ни отказаться от нее совсем Онегин не в состоянии. В такую вот «минуту, злую для него», Пушкин и оставляет своего героя.

Выводы
1. Евгений Онегин - выразитель особенностей содержания жизни всего русского общества в 20-х годах XIX века. Образ жизни героя выражает внешние формы быта русского аристократа: воспитание, описание светской жизни героя, которые во многом определяют его характер, умение скрыться за маской лжи холодность, высокомерие, насмешливость, прагматизм.
2. Нравственно - художественная функция быта раскрытие высокого интеллектуального уровня героя, утверждение мысли о влиянии ума, уровня образованности на характер человека, его сознания.
3. Высокий уровень умственного и культурного развития Евгения
Онегина позволяет ему подняться над средой, усомниться в истинности некоторых жизненных ценностей утверждаемых этой средой возникает проблема: может ли человек противостоять среде, т.е. проблема внутренней свободы. Но был ли Онегин свободен от своей среды?
Именно мысль об отсутствии внутренней свободы проходит через все повествование о его юности.
4. Но возможно ли воскресение души? В последующих главах (2-4) изображена иная среда - среда поместных дворян; подчеркивается духовное и умственное превосходство Евгения Онегина над окружающими, чуждость его этой среде. С другой стороны, это жизнь на фоне природы, в единстве с живой, настоящей, естественной жизнью, и это благотворно влияет на героя: повышается потребность живого общения, возникает чувство привязанности к Ленскому; деревня сформировала потребность размышлять, проживать жизнь, наслаждаясь ее величием и красотой.
5. В сцене бала у Лариных показано, что герой не сумел войти в мир патриархальной жизни, овеянной вековыми народно - патриархальными традициями. События вырываются из-под контроля Онегина расставившие привычные для его «жертв» сети. Легкого, остроумного розыгрыша не получилось случилась катастрофа. По тем же причинам в привычной ситуации дуэли Онегин принимает вызов на поединок.
6. Герой к дуэли отнесся не как к форме защиты дворянской чести, т.е. формально не задумываясь, а как к нарушению нравственной основы жизни это показатель возможности дальнейшего развития характера Онегина.
7. Любовь, как считает А. С. Пушкин, может пробудить к новой жизни. Но относится ли это к Онегину? - Хотелось бы верить, что это произойдет.

1. Поместье Онегина.
2. Провинциальные жители.
3. Семья Лариных.

В романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин» значительная часть действия происходит в провинции, в поместьях Онегина и Лариных. Словно по контрасту со светской жизнью главного героя, представлявшей собой вихрь развлечений, быт деревенских дворян размерен до однообразия. Писатель иронично намекает на это, обращаясь к предыстории комнаты, где до Онегина жил его дядя:

Он в том покое поселился,
Где деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил.
...Онегин шкафы отворил:
В одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой
И календарь осьмого года:
Старик, имея много дел,
В иные книги не смотрел.

Косность и ограниченность взглядов и интересов помещиков сказывается и в том, как они воспринимают реформаторскую деятельность Онегина, заменившего в своих владениях «ярем барщины старинной оброком легким». Соседи тут же высчитывают, что выгоднее, а что — нет, и приходят к выводу, что новшества молодого помещика вредны, что он «опаснейший чудак».

Онегин и Ленский выделяются из толпы остальных сельских помещиков своей образованностью. Это и неудивительно, ведь один недавно приехал из Петербурга, другой — из-за границы. Поэтому им интересно общаться друг с другом, но не с соседями, которые в подавляющем большинстве обсуждают сельскохозяйственные работы в своих имениях, псовую охоту, рассказывают о своих родственниках. Онегина сельские дворяне расценивают как неблагонадежную личность. Что же касается Ленского, то к нему отношение более благожелательное:

Богат, хорош собою,
Ленский Везде был принят как жених;
Таков обычай деревенский;
Все дочек прочили своих
За полурусского соседа...

Мечта о женихах — немаловажная составляющая жизни и сельских барышень, и их родителей. Пушкин с иронией показывает и способы, которыми деревенские помещики пытаются направить мысли молодого соседа в желаемое русло — намеки на «скуку жизни холостой». Дочь хозяев «запищит», исполняя сентиментальную песенку.

Пушкин рисует пестрое сборище провинциальных дворян, съехавшихся на именины Татьяны. Фамилии гостей, которые перечисляет автор, говорят сами за себя: Пустяков, Петушков, Скотинины, Буянов. Хотя Пушкин пишет о каждом из них крайне мало, одной-двумя строками поэт метко характеризует этих людей. Главным интересом «толстого» Пустякова и его «дородной» супруги, несомненно, является обильная еда. Кроме того, вполне возможно, что главой семьи Пустяковых является жена.

Два эпитета, которые автор использует, характеризуя другого гостя, звучат взаимоисключающе: «Гвоздин, хозяин превосходный» — и он же «владелец нищих мужиков». Подобное сочетание наводит на мысли о том, что этот помещик, подобно фонвизинским Скотининым, отобрал у крестьян все, что можно, так что теперь уж содрать что-либо представляется делом непростым — из-за отсутствия у мужиков сколько-нибудь ценного имущества.

Фамилия «Скотинины» тоже фигурирует в романе Пушкина. Однофамильцы фонвизинских героев предстают многодетным семейством, возраст детей в котором колеблется от двух до тридцати лет. Пушкин показывает в романе и образ провинциального чиновника, являющийся достаточно типичным явлением для своей среды:

...Отставной советник Флянов,
Тяжелый сплетник, старый плут,
Обжора, взяточник и шут.

Автор описывает сложившийся ритуал празднества, в котором значительное место отводится еде («уста жуют»). Затем следуют танцы для молодежи («девчонки прыгают заранее»), для старшего поколения — игра в карты. Схема торжественного приема та же, что и в светских кругах, однако в провинции, естественно, все это не столь пышно и великолепно. Например, пирог оказался пересоленным, в ходу старомодные танцы, давно забытые в столичном свете.

Пушкин чуть подробнее остановился на образе Зарецкого, секунданта Ленского. Автор с юмором повествует о перерождении этого «буяна, картежной шайки атамана»:

Теперь же добрый и простой
Отец семейства холостой,
Надежный друг, помещик мирный
И даже честный человек...

Зарецкий всегда рад вмешаться в чужую ссору — видимо, для него это своего рода развлечение, ностальгический вздох по юношеским проказам. Случай, описанный Пушкиным, живо характеризует этого человека: пьяный Зарецкий, будучи офицером, свалился с коня и попал в плен к французам. Подлинных, глубоких понятий о чести и порядочности у этого человека нет:

Умел он...
Друзей поссорить молодых
И на барьер поставить их
Иль помириться их заставить,
Дабы позавтракать втроем,
И после тайно обесславить
Веселой шуткою, враньем.

Среди положительных черт Зарецкого Пушкин отмечает житейское здравомыслие и неунывающий нрав. Правда, веселость Зарецкого тесно связана с его легкомыслием, отсутствием духовной глубины.

Домашний быт провинциального дворянства автор показал на примере семьи Лариных. «Простая, русская семья» — так характеризует их Онегин. Действительно, в этой семье свято сохраняются русские традиции: они празднуют масленицу, постятся, любят и знают старинные обычаи («подблюдны песни, хоровод»). Когда был жив отец Татьяны и Ольги, он не мешал жене распоряжаться так, как она считает нужным. Хотя она в юности была светской барышней, влюбленной в другого, вскоре после свадьбы она привыкла к сельской жизни и прожила с мужем счастливо. Оставшись вдовой, женщина чистосердечно оплакала своего мужа. Главной ее заботой стала судьба дочерей. Она гостеприимна — черта большинства провинциальных помещиков. «Ничем мы не блестим», — скромно сознает ее дочь Татьяна, чувствуя разницу между светским привычками Онегина и старинными обычаями, сохранившимися в ее семье. Однако нужно отметить, что Пушкин, воссоздавая на страницах своего романа незамысловатый быт семьи Лариных, показал то достойное, что было в провинциальном дворянстве.

При этом автор «Евгения Онегина» не пытался скрывать и непривлекательные черты, распространенные в среде помещиков — ограниченность интересов («вечный разговор про дождь, про лен, про скотный двор»), негативное отношение ко всему новому, отсутствие, в подавляющем большинстве, глубоких духовных переживаний. Поэтому Татьяна и отказывается выйти замуж за местных франтов — Петушкова или Буянова. Девушка хорошо видит внутреннюю пустоту этих претендентов на ее руку.

«Евгений Онегин»

Там, где дни облачны и кратки, Родится племя, которому умирать не больно.

Петрарка

Эпиграф к шестой главе, в которой происходит дуэль, разбивает всё наши надежды. Так нелепа и -- внешне, во всяком случае, - незначительна ссора Онегина и Ленского, что нам хочется верить: все еще обойдется, друзья помирятся, Ленский женится на своей Ольге... Эпиграф исключает благополучный исход. Дуэль состоится, кто-то из друзей погибнет. Но кто? Даже самому неискушенному читателю ясно; погибнет Ленский. Пушкин незаметно, исподволь подготовил нас к этой мысли.

Случайная ссора -- только повод для дуэли, а причина ее, причина гибели Ленского гораздо глубже: Ленский с его наивным, розовым миром не может выдержать столкновения с жизнью. Онегин, в свою очередь, не в силах проти-востоять общепринятой морали, но об этом речь впереди.

События развиваются своим чередом, и ничто уже не может остановить их. Кто может помешать дуэли? Кому есть дело до нее? Все равнодушны, все заняты собой. Одна Татьяна стра-дает, предчувствуя беду, но и ей не дано угадать все размеры предстоящего несчастья, она только томится, "тревожит ее ревнивая тоска, как будто хладная рука ей сердце жмет, как будто бездна под ней чернеет и шу-мит..."

В ссору Онегина и Ленского вступает сила, которую уже нельзя повернуть вспять, -- сила "общественного мненья". Носитель этой силы ненавистен Пушкину:

Зарецкий, некогда буян,

Картежной шайки атаман,

Глава повес, трибун трактирный,

Теперь же добрый и простой

Отец семейства холостой,

Надежный друг, помещик мирный

И даже честный человек:

Так исправляется наш век!

В каждом слове Пушкина о Зарецком звенит ненависть, и мы не можем не разделять ее. Все противоестественно, античеловечно в Зарецком, и нас уже не удивляет следующая строфа, в которой выясняется, что и храбрость Зарецкого "злая", что "в туз из пистолета" он умеет попасть.

Онегин и Зарецкий - оба нарушают правила дуэли. Первый, чтобы продемонстрировать свое раздраженное презрение к истории, в которую он попал против собственной воли и в серьезность которой все еще не верит, а Зарецкий потому, что видит в дуэли забавную, хотя порой и кровавую историю, предмет сплетен и розыгрышей…

В «Евгении Онегине» Зарецкий был единственным распорядителем дуэли,что кровной обиды нанесено не было, и всем, кроме Ленского, было ясно, что дело заключается в недоразумении. Зарецкий мог остановить дуэль и в другой момент: появление Онегина со слугой вместо секунданта было ему прямым оскорблением (секунданты, как и противники, должны быть социально равными), а одновременно и грубым нарушением правил, так как секунданты должны были встретиться накануне без противников и составить правила поединка.

Зарецкий имел все основания не допустить кровавого исхода, объявив Онегина неявившимся. «Заставлять ждать себя на месте поединка крайне невежливо. Явившийся вовремя обязан ждать своего противника четверть часа. По прошествии этого срока явившийся первый имеет право покинуть место поединка и его секунданты должны составить протокол,свидетельствующий о неприбытии противника». Онегин опоздал более чем на час.

А Ленский именно Зарецкому поручает отвезти Онегину "приятный, благородный, короткий вызов иль картель" (курсив Пушкина). Поэтический Ленский все принимает на веру, искренне убежден в благородстве Зарецкого, считает его "злую храбрость" мужеством, уменье "расчетливо смолчать" -- сдержанностью, "рас-четливо повздорить" - благородством... Вот эта слепая вера в совершенство мира и людей губит Ленского.

Но Онегин! Он-то знает жизнь, он отлично все понимает. Сам говорит себе, что он

Был должен оказать себя

Не мячиком предрассуждений,

Не пылким мальчиком, бойцом,

Но мужем с честью и с умом.

Пушкин подбирает глаголы, очень полно рисующие состояние Онегина: "обвинял себя", "был должен", "он мог бы", "он должен был обезоружить младое сердце..." Но почему все эти глаголы стоят в прошедшем времени? Ведь еще можно поехать к Ленскому, объясниться, за-быть вражду -- еще не поздно... Нет, поздно! Вот мысли Онегина:

В это дело

Вмешался старый дуэлист;

Он зол, он сплетник, он речист...

Конечно, быть должно презренье

Ценой его забавных слов,

Но шепот, хохотня глупцов...""

Так думает Онегин. А Пушкин объясняет с болью и ненавистью:

И вот общественное мненье!

Пружина чести, наш кумир!

И вот на чем вертится мир!

Вот что руководит людьми: шепот, хохотня глупцов от этого зависит жизнь человека! Ужасно жить в мире, который вертится на злой болтовне!

"Наедине с своей душой" Онегин все понимал. Но в том-то и беда, что умение остаться наедине со своей совестью, "на тайный суд себя призвав", и поступить так, как велит совесть, -- это редкое уменье. Для него нужно мужество, которого нет у Евгения. Судьями оказываются Пустяковы и Буяновы с их низкой моралью, выступить против которой Онегин не смеет.

Строчка "И вот общественное мненье" - прямая цитата из Грибоедова, Пушкин ссылается на "Горе от ума" в примечании.

Мир, убивший душу Чацкого, всей своей тяжестью наваливается теперь на Онегина. И нет у него нравственных сил, чтобы противостоять этому миру, - он сдается.

Ленский всего этого не понимает. Нарастает тра-гедия, а Ленский все еще играет в жизнь, как ребенок играет в войну, похороны, свадьбу, - и Пушкин с горькой иронией рассказывает об игре Ленского:

Теперь ревнивцу то-то праздник!

Он все боялся, чтоб проказник

Не отшутился как-нибудь,

Уловку выдумав и грудь

Отворотив от пистолета.

Ленский и будущую дуэль видит в романтическом, книжном свете: обязательно "грудь" под пистолетом. А Пушкин знает, как оно бывает в жизни, проще и грубей: противник метит "в ляжку иль в висок" -- и это земное слово "ляжка" звучит страшно, потому что подчеркивает пропасть между жизнью, как она есть, и представлениями Ленского,

И все-таки, если смотреть на вещи нормальными человеческими глазами, еще не поздно. Вот Ленский едет к Ольге -- и убеждается, что она вовсе ему не изменила, что она

Резва, беспечна, весела,

Ну точно та же, как была.

Ольга ничего не понимает, ничего не предчувствует, наивно спрашивает Ленского, зачем он так рано скрылся с бала

Все чувства в Ленском помутились,

И молча он повесил нос

Романтический герой, каким видит себя Ленский, не может вешать носа -- он должен заворачиваться в черный плащ и уходить, непонятый, гордый, таин-ственный...

Но Ленский на самом деле -- просто влюб-ленный мальчик, который не хотел видеть Ольгу перед дуэлью, а все-таки сам не заметил, как "очутился у соседок"; который "вешает нос" от малейшей неприятности, - таков он есть, таким видит его Пушкин. А самому себе он кажется совсем другим грозным мстителем, который может простить Ольгу, но Онегина никогда:

Не потерплю, чтоб развратитель…

Младое сердце искушал;

Чтоб червь презренный, ядовитый

Точил лилеил стебелек...

Все эти громкие фразы Пушкин переводит на русский язык просто и в то же время трагически:

Все это значило, друзья:

С приятелем стреляюсь я.

Если бы Ленский знал о любви Татьяны... Если бы Татьяна знала о назначенной назавтра дуэли... Если бы хоть няня сообразила рассказать Ольге, а та -- Ленскому о письме Татьяны... Если бы Онегин преодолел свой страх перед общественным мненьем... Ни одно, из этих "если бы" не осуществилось.

Пушкин сознательно снимает всякую роман-тическую окраску с поведения Ленского перед дуэлью:

Домой приехав, пистолеты

Он осмотрел, потом вложил

Опять их в ящик и, раздетый,

При свечке, Шиллера открыл...

Ночь, проведенная Ленским перед дуэлью, харак-терна для мечтателя: Шиллер, стихи, свеча, "модное слово идеал"... Равнодушный Онегин "спал в это время мертвым сном" и проснулся, когда давно пора было выехать к месту дуэли. Собирается Евгений торопливо, но без всяких вздохов и мечтаний, и описывает Пушкин эти сборы очень коротко, четко, подчеркивая бытовые детали:

Он поскорей звонит. Вбегает

К нему слуга француз Гильо,

Халат и туфли предлагает

И подает ему белье...

И вот они встречаются за мельницей -- вчерашние друзья. Для секунданта Ленского, Зарецкого, все про-исходящее нормально, обычно. Он действует по законам своей среды, для него главное -- соблюсти форму, отдать дань "приличиям", традиции:

В дуэлях классик и педант,

Любил методу он из чувства,

И человека растянуть

Он позволял не как-нибудь,

Но в строгих правилах искусства,

По всем преданьям старины

(Что похвалить мы в нем должны).

Пожалуй, нигде еще так не прорывалась ненависть Пушкина и к Зарецкому, и ко всему его миру, как в этой последней саркастической строчке: "Что похвалить мы в нем должны..." -- что похвалить? И кто должен похвалить? То, что он не позволяет растянуть (страшное какое слово) человека не по правилам?

Удивителен в этой сцене Онегин. Вчера у него не хватило мужества отказаться от дуэли. Его мучила со-весть -- ведь он подчинился тем самым строгим прави-лам искусства", которые так любит Зарецкий. Сегодня он бунтует против "классика и педанта", но как жалок этот бунт! Онегин нарушает всякие правила приличия, взяв в секунданты лакея. "Зарецкий губу закусил", услышав "представление" Онегина, - и Евгений вполне этим удовлетворен. На такое маленькое нарушение законов света у него хватает мужества.

И вот начинается дуэль. Пушкин страшно играет на словах "враг" и "друг". В самом деле, что они теперь, Онегин и Ленский? Уже враги или еще друзья? Они и сами этого не знают.

Враги стоят, потупя взор,

Враги! Давно ли друг от друга

Их жажда крови отвела.?

Давно ль они часы досуга,

Трапезу, мысли и дела

Делили дружно? Ныне злобно,

Врагам наследственным подобно,

Как в страшном, непонятном сне,

Они друг другу в тишине

Готовят гибель хладнокровно.

Та мысль, к которой Пушкин подводил нас всем ходом событий, теперь сформулирована коротко и точно:

Но дико светская вражда

Боится ложного стыда.

В дуэли Ленского с Онегиным все нелепо, противники до последней минуты не испытывают друг к другу настоящей вражды: "Не засмеяться ль им, пока не обагрилась их рука?" Быть может, нашел бы Онегин в себе смелость засмеяться, протянуть другу руку, переступить через ложный стыд -- все повернулось бы иначе. Но Онегин этого не делает, Ленский продолжает свою опасную игру, а в руках у секундантов уже не игрушки:

Вот теперь они уже окончательно стали врагами. Уже идут, поднимая пистолеты, уже несут смерть... Так долго, так подробно Пушкин описывал подготовку к дуэли, а теперь все происходит с непостижимой быс-тротой:

Онегин выстрелил... Пробили

Часы урочные: поэт

Роняет молча пистолет,

На грудь кладет тихонько руку

И падает...

И вот здесь, перед лицом смерти, Пушкин уже очень серьезен. Когда Ленский был жив, можно было, любя, посмеяться над его наивной мечтательностью. Но теперь случилось непоправимое:

Недвижим он лежал, и странен

Был томный мир его чела.

Под грудь он был навылет ранен;

Дымясь, из раны кровь текла.

Тому назад одно мгновенье

В сем сердце билось вдохновенье,

Вражда, надежда и любовь,

Играла жизнь, кипела кровь...

Горюя о Ленском, жалея его, Пушкин в шестой главе еще больше жалеет Онеги-на.

Приятно дерзкой эпиграммой

Взбесить оплошного врага;

Приятно зреть, как он, упрямо

Склонив бодливые рога,

Невольно в зеркало глядится

И узнавать себя стыдится...

Но отослать его к отцам

Едва ль приятно будет вам.

Что ж, если вашим пистолетом

Сражен приятель молодой?

Так Пушкин возвращается к словам-антонимам: враг - друг, приятель. Так он, гуманист, разрешает проблему, волнующую людей всегда: имеет ли человек право лишить другого человека жизни? Достойно ли это -- испытывать удовлетворение от убийства, даже если убит враг?

Онегин получил суровый, страшный, хотя и необ-ходимый урок. Перед ним -- труп друга. Вот теперь окончательно стало ясно, что были они не врагами, а друзьями. Пушкин не только сам понимает мученья Онегина, но и читателя заставляет понять их:

Онегину невероятно тяжело. Но Зарецкого ничто не мучит. "Ну что ж? убит", - решил сосед.

Убит!.. Сим страшным восклицаньем

Сражен, Онегин с содроганьем

Отходит и людей зовет.

Зарецкий бережно кладет

На сани труп оледенелый;

Домой везет он страшный клад.

Почуя мертвого, храпят

И бьются кони...

В шести строчках два раза повторяется слово «страшный». Пушкин нагнетает, сознательно усиливает тоску, ужас, охватившие читателя. Вот теперь уже ничего нельзя изменить; то, что произошло, необ-ратимо.

Ленский ушел из жизни, уходит и со страниц романа. Мы уже говорили о том, почему он погиб. Нет места романтике и романтикам в слишком уж трезвом и слишком низменном мире; Пушкин еще раз напоминает об этом, прощаясь с Ленским навсегда. Строфы XXXVI -- XXXIX посвящены Ленскому -- уже без малейшей шутливой интонации, очень серьезно. Какой был Лен-ский?

Но что бы ни было, читатель,

Увы, любовник молодой,

Поэт, задумчивый мечтатель,

Убит приятельской рукой!

Пушкин не обвиняет Онегина, а объясняет нам его. Неумение и нежелание, думать о других людях оберну-лось такой роковой ошибкой, что теперь Евгений казнит самого себя. И уже не может не думать о содеянном. Не может не научиться тому, чего раньше не умел: стра-дать, раскаиваться, мыслить... Так смерть Ленского ока-зывается толчком к перерождению Онегина. Но оно еще впереди. Пока Пушкин оставляет Онегина на распутье -- верный своему принципу предельной краткости, он не рассказывает нам, как Ленского привезли домой, как узнала Ольга, что было с Татьяной...

Онегин и Зарецкий – оба нарушают правила дуэли. Первый, чтобы продемонстрировать свое раздраженное презрение к истории, в которую он попал против собственной воли и в серьезность которой все еще не верит, а Зарецкий потому, что видит в дуэли забавную, хотя порой и кровавую историю, предмет сплетен и розыгрышей…

В «Евгении Онегине» Зарецкий был единственным распорядителем дуэли, потому что «в дуэлях классик и педант», он вел дело с большими упущениями, сознательно игнорируя все, что могло устранить кровавый исход. Еще при первом посещении Онегина, при передаче картеля, он обязан был обсудить возможности примирения. Перед началом поединка попытка окончить дело миром также входила в прямые его обязанности, тем более что кровной обиды нанесено не было, и всем, кроме Ленского, было ясно, что дело заключается в недоразумении. Зарецкий мог остановить дуэль и в другой момент: появление Онегина со слугой вместо секунданта было ему прямым оскорблением (секунданты, как и противники, должны быть социально равными), а одновременно и грубым нарушением правил, так как секунданты должны были встретиться накануне без противников и составить правила поединка.

Зарецкий имел все основания не допустить кровавого исхода, объявив Онегина неявившимся. «Заставлять ждать себя на месте поединка крайне невежливо. Явившийся вовремя обязан ждать своего противника четверть часа. По прошествии этого срока явившийся первый имеет право покинуть место поединка и его секунданты должны составить протокол, свидетельствующий о неприбытии противника». Онегин опоздал более чем на час.

Онегин и Зарецкий – оба нарушают правила дуэли. Первый, чтобы продемонстрировать свое раздраженное презрение к истории, в которую он попал против собственной воли и в серьезность которой все еще не верит, а Зарецкий потому, что видит в дуэли забавную, хотя порой и кровавую историю, предмет сплетен и розыгрышей… Зарецкий вел себя не только не как сторонник строгих правил искусства дуэли, а как лицо, заинтересованное в максимально скандальном и кровавом исходе поединка.

Поведение Онегина на дуэли неопровержимо свидетельствует, что автор хотел сделать его убийцей поневоле. Для людей, знакомых с дуэлью не понаслышке, было очевидно, что тот, кто желает безусловной смерти противника, не стреляет сходу, с дальней дистанции и под отвлекающим внимание дулом чужого пистолета, а, идя на риск, дает по себе выстрелить, требует противника к барьеру и с короткой дистанции расстреливает его как неподвижную мишень.

Поэт любил Ленского и в прекрасных строфах оплакал его падение:

Друзья мои, вам жаль поэта:

Во цвете радостных надежд,

Их не свершив еще для света,

Чуть из младенческих одежд,

Увял! Где жаркое волненье,

Где благородное стремленье

И чувств и мыслей молодых,

Высоких, нежных, удалых?

Где бурные любви желанья,

И жажда знаний и труда,

И страх порока и стыда,

И вы, заветные мечтанья,

Вы, призрак жизни неземной,

Вы, сны поэзии святой!

Быть может, он для блага мира

Иль хоть для славы был рожден;

Его умолкнувшая лира

Гремучий, непрерывный звон

В веках поднять должна. Поэта,

Быть может, на ступенях света

Ждала высокая ступень.

Его страдальческая тень,

Быть может, унесла с собою

Святую тайну, и для нас

Погиб животворящий глас,

И за могильною чертою

К ней не домчится гимн времен,

Благословение племен.

В Ленском было много хорошего, что он был молод и вовремя для своей репутации умер. Это не была одна из тех натур, для которых жить – значит развиваться и идти вперед. Он был романтик.

Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, нехороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров, или, если сохранят навсегда свой первоначальный тип, делаются устарелыми мистиками и мечтателями, которые большие враги прогресса, нежели люди просто.

До самого конца XVIII века в России еще не стрелялись, но рубились и кололись. Дуэль на шпагах или саблях куда меньше угрожала жизни противников, чем обмен пистолетными выстрелами. («Паршивая дуэль на саблях», - писал Пушкин.)

В «Капитанской дочке» поединок изображен сугубо иронически. Ирония начинается с княжнинского эпиграфа к главе:

Ин изволь и стань же в позитуру.

Посмотришь, проколю как я твою фигуру!

Хотя Гринев дерется за честь дамы, а Швабрин и в самом деле заслуживает наказания, но дуэльная ситуация выглядит донельзя забавно: «Я тотчас отправился к Ивану Игнатьичу и застал его с иголкою в руках: по препоручению комендантши он нанизывал грибы для сушенья на зиму. “А, Петр Андреич! – сказал он, увидя меня. – Добро пожаловать! Как это вас Бог принес? по какому делу, смею спросить?” Я в коротких словах объяснил ему, что я поссорился с Алексеем Иванычем, а его, Ивана Игнатьича, прошу быть моим секундантом. Иван Игнатьич выслушал меня со вниманием, вытараща на меня свой единственный глаз. “Вы изволите говорить, - сказал он мне, - что хотите Алексея Иваныча заколоть и желаете, чтоб я при том был свидетелем? Так ли? смею спросить”. – “Точно так”. – “Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли? Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье – и разойдитесь; а мы уж вас помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? И добро б уж закололи вы его: Бог с ним, с Алексеем Иванычем; я и сам до него не охотник. Ну, а если он вас просверлит? На что это будет похоже? Кто будет в дураках, смею спросить?”».

И эта сцена «переговоров с секундантом», и все дальнейшее выглядит как пародия на дуэльный сюжет и на саму идею дуэли. Это, однако же, совсем не так. Пушкин, с его удивительным чутьем на исторический колорит и вниманием к быту, представил здесь столкновение двух эпох. Героическое отношение Гринева к поединку кажется смешным потому, что оно сталкивается с представлениями людей, выросших в другие времена, не воспринимающих дуэльную идею как необходимый атрибут дворянского жизненного стиля. Она кажется им блажью. Иван Игнатьич подходит к дуэли с позиции здравого смысла. А с позиции бытового здравого смысла дуэль, не имеющая оттенка судебного поединка, а призванная только потрафить самолюбию дуэлянтов, несомненно, абсурдна.

«Да зачем же мне тут быть свидетелем? – вопрошает Иван Игнатьич. – С какой стати? Люди дерутся; что за невидальщина, смею спросить? Слава Богу, ходил я под шведа и под турку: всего насмотрелся».

Для старого офицера поединок ничем не отличается от парного боя во время войны. Только он бессмыслен и неправеден, ибо дерутся свои.

«Я кое-как стал изъяснять ему должность секунданта, но Иван Игнатьич никак не мог меня понять». Он и не мог понять смысла дуэли, ибо она не входила в систему его представлений о нормах воинской жизни.

Современному читателю господин Зарецкий на первый взгляд может показаться малозначимым героем с нейтральным характером, однако на самом деле он является одним из самых ярких отрицательных персонажей произведения Пушкина «Евгений Онегин». В романе ему посвящено целых пять строф, что считается много для второстепенного героя. Но это совсем не случайно. Пожалуй, более беспощадной характеристики, нежели характеристика Зарецкого, у Пушкина нет. Его внешность не представлена в романе, однако обрисовывается его характер и некоторые привычки. Согласно описанию, Зарецкий был невероятно хитрым человеком, который мог с легкостью одурачить даже умного человека. Он умел аргументировано спорить и весело подшучивать, но ради своей выгоды мог промолчать или повздорить.

Этот герой был заядлым картежником, сплетником и буяном, но самое главное – в его руках была судьба Онегина и Ленского. Зарецкий, с его хитростью и опытом, мог с легкостью помирить их. Вместо этого именно он подсказал Владимиру разрешить разногласия посредством дуэли, сыграв на его романтизме, крайности в оценке людей и незнании жизни. Евгений согласился на дуэль и поддался на данную провокацию, так как был очень расстроен вмешательством в ссору злого сплетника и старого дуэлиста Зарецкого.

Онегин всячески пытался избежать дуэли и демонстрировал свое презрение к истории, в реальность которой он на тот момент все еще не верил. Он опоздал почти на два часа, в то время как опоздание хотя бы на две минуты считается нарушением правил и опоздавший автоматически должен признавать проигравшим. Зарецкий, будучи единственным распорядителем дуэли, имел все основания не допустить кровопролития, объявив Евгения не явившимся, ведь опоздать на место поединка считается крайне неуважительным. К тому же, в качестве секунданта Онегин взял своего слугу Гильо. Это также было против правил, ведь как и противники, секунданты должны быть социально равными. Для Зарецкого прямым оскорблением должна была стать мотивация Онегина, что лакей Гильо хотя бы «честный малый», пусть и не является состоятельным и известным. Господин Зарецкий отлично понимал, что правила были нарушены, однако не отменил поединок. Он вел себя не как сторонник строгих принципов искусства дуэли, а как человек, который заинтересован в шумном, максимально скандальном и кровопролитном исходе. Ему очень хотелось посмотреть, как друзья будут стреляться.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что образ Зарецкого в романе «Евгений Онегин» объединяет в себе отвратительные аморальные черты, свойственные некоторым представителям провинциального дворянства. Из эксцентричного буяна, предводителя картежной шайки и трактирного повесы он смог превратиться в якобы надежного друга, мирного помещика, простого, доброго и честного человека. Но это всего лишь маска, за которой скрывалось его моральное разложение.