Как крестоносцы заставили монаха надругаться над монашкой. Поход крестоносца

Сейчас люди ассоциируют эпоху Средневековья с кострами, антисанитарией и кровавыми дворцовыми интригами. Если вспоминаются крестовые походы, то обычный человек разве что подумает о религиозных войнах, нарушающих христианские заповеди. Однако история той эпохи и самих крестовых походов богата различными смыслами, жизненным опытом, примерами как подлости, так и мужества.

Сегодня мы повествуем о событиях, случившихся 920 лет назад, в 1097 году, когда армия крестоносцев осадила древний город Антио́хию-на-Оро́нте. Город казался неприступным, а его затянувшаяся на восемь месяцев осада едва не привела к провалу всего Первого крестового похода .

Знакомство с Востоком

Первый крестовый поход стал очень важным явлением для культуры. Европейский Запад, по сути, впервые воочию (а не по рассказам путешественников, которые в большинстве были обычными проходимцами, травившими всякие небылицы) познакомился с удивительным Востоком, где образ жизни, общественные порядки и культура вообще существенно отличались от Запада. Так что, несмотря на корыстные цели большинства лидеров крестового похода, восхищению и удивлению его участников не было предела.

Стены Антиохии, возводившиеся веками, во всем своем величии предстали перед войсками крестоносцев в октябре 1097 года. Древний торговый город, чья история уходит корнями приблизительно в IV век до н. э. и где последователи учения Христа стали впервые именоваться христианами, находился на левом берегу реки Оронт (на месте современного турецкого города Антакья). В эпоху римского владычества Антиохия была четвертым по величине городом империи, в византийский период - вторым после Константинополя. С 637 по 968 год Антиохия находилась в руках мусульман, пока Византия не вернула ее себе. Однако в 1084 году город снова перешел мусульманам.

Высота крепостных стен Антиохии составляла 25 метров, это почти полностью исключало возможность использования штурмовых лестниц. Ширина стен была такова, что по ним могла проехать упряжка из четырех коней. К тому же стены охраняли 450 сторожевых башен, а горы, в которые стены упирались, не позволяли блокировать город полностью. Тем не менее ко временам начала крестовых походов Антиохия была уже не та. Обеспеченные жители-христиане покинули город, поскольку мусульмане угнетали христианское население, если те отказывались принять ислам. В итоге Антиохия потеряла статус значимого торгового пункта. Большинство домов пустовало, из множества городских ворот действовали только пять. Эти обстоятельства несколько упрощали задачу крестоносцам, но на штурм они не решились, прибегнув к старому доброму методу - осаде.

Интриги, голод, мародерство

В целом лидеры крестоносцев проявили себя как неважные стратеги, отдыхая спустя два года непрерывного похода и сражений. Провиант не рассчитали на случай длительной осады, из-за чего вскоре начался голод, многие умирали, другие мародерствовали, некоторые не гнушались грабить даже поселения, где жили христиане. Отдельные знатные рыцари стали покидать крестоносную армию, уводя свои войска. Это сказывалось на боевой мощи осаждающих. Осада затягивалась в том числе и потому, что действия командиров были неслаженными, многие «тянули одеяло» на себя, желая заполучить лавры освободителя древнего города. И это несмотря на договоренность с византийским басилевсом (императором) Алексеем I Комниным, что Антиохия вернется в состав Византийской империи.

Наступила весьма холодная зима, затем весна 1098 года. В мае крестоносцы получили известие, что на помощь осажденным движется огромная армия эмира Кербоги. Вероятно, осаду пришлось бы снять, если бы не предательство. Князю Боэмунду Тарентскому (наиболее желавшему заполучить Антиохию в свое владение) еще до известий о войске Кербоги удалось договориться с Фирузом - то ли командиром, то ли оружейником стражи антиохийской башни Двух Сестер. Фируз - армянин, христианин по рождению, которого заставили принять ислам, был готов за крупную денежную сумму помочь проникнуть нескольким крестоносцам в башню, чтобы те открыли ворота для своих войск. Военный совет крестоносцев заподозрил намерение Боэмунда нарушить клятву, данную византийскому басилевсу, и отказался от предложения тарентского князя под предлогом, что недостойно рыцаря прибегать к уловкам и коварству, свойственным женщинам. Но вскоре известия о подходе крупных вражеских сил заставили вождей крестоносцев пойти на штурм именно по плану Боэмунда.

Ключ к победе

В ночь с 2 на 3 июня 1098 года озверевшие от утомительной осады, голода и иных лишений крестоносцы ворвались в город. Началась беспощадная кровавая резня, в которой, помимо защитников Антиохии, погибло не менее 10 тысяч жителей. К вечеру 3 июня под контролем крестоносцев находился весь город, кроме цитадели (она продолжала обороняться), находившейся в южной его части. Победу праздновали пиршествами и развлечениями.

Но радость вскоре была омрачена. Уже через два дня к городу наконец подошла армия Кербоги и осадила его. Теперь крестоносцы оказались в том же положении, что и прежние хозяева Антиохии. Только положение рыцарских войск было куда менее завидным. За восемь месяцев, что жители Антиохии пребывали на осадном положении, они съели почти всю провизию, а голодные крестоносцы в первые дни своего господства в городе доели оставшееся. Да и помощи им ждать было неоткуда, более того, значительная часть воинов покинула город вскоре после успешного штурма. Вдобавок приходилось постоянно отбивать атаки защитников цитадели, гарнизон которой регулярно пополнялся подкреплением из армии Кербоги. Голодающие крестоносцы стали употреблять в пищу кожаные ремни, сбруи, кору деревьев… В конце концов, измотанные голодом, они совершенно стали равнодушны к дальнейшей судьбе и лишь пребывали в непрестанной молитве. Город словно стал огромной молельней.

10 июня бедный монах из Марселя Пьер Бартелеми, принимавший участие в крестовом походе, рассказал войску о видении. Ему якобы явился сам апостол Андрей и поведал, что в антиохийской церкви Святого Петра зарыта величайшая реликвия - копье Лонгина. И если крестоносцы найдут его, то им будет дарована победа.

Согласно Евангелию, римский легионер пробил своим копьем ребро Христа, распятого на кресте, чтобы проверить, мертв ли Он. Епископ Адемар, легат Папы Римского, выступавший духовным лидером крестового похода, уже видел копье Лонгина в Константинополе, но о своем скептическом отношении к рассказу монаха умолчал, видя блеснувшую надежду в глазах крестоносного воинства. В соборе Святого Петра были подняты плиты, разрыта земля и… Нашелся кусок железа, напоминавший обломок наконечника копья. Счастью не было предела! Граф Раймунд Тулузский тут же заявил о божественном свидетельстве грядущей победы.

28 июня, готовые к бою, сняв от бессилия тяжелые доспехи, практически без конницы, крестоносцы вышли из города и выстроились в 12 отрядов, растянувшись в боевом порядке на расстояние в один час к северу от Антиохии. Прогудели трубы, перед войском пронесли копье, знаменосцы открыли шествие. Войско Кербоги превосходило их троекратно (точную численность назвать сложно, поскольку данные противоречивы; вероятно, крестоносцев было около 25 тысяч, мусульман около 75 тысяч), было сыто и полно сил.

Кербога решил, что без труда разобьет врага, ударив всей мощью. Он отдал приказ изобразить отступление, дабы увлечь крестоносное войско в более сложную для боя местность. Его воины поджигали за собой траву, лучники, рассредоточиваясь по соседним холмам, осыпали врага градом стрел. Но воодушевленных крестоносцев было не остановить. Матвей Эдесский, армянский историк и хронист XII века, писал: «…христианское воинство дружно ринулось на иноплеменников, как огонь, что сверкает на небе и сжигает горы». Многие воины потом вспоминали, что видели между своих рядов святого Георгия Победоносца, святого Димитрия Солунского, святого Маврикия, скачущих на конях.

Само сражение было коротким, когда крестоносцы наконец нагнали войска Кербоги. Его описал арабский хронист Ибн аль-Каланиси (ок. 1070-1160): «…крайне ослабевшие, пошли в наступление на войска ислама, которые были очень сильны и многочисленны… Передовые конные отряды обратились в бегство, и было предано мечу множество ополченцев, добровольцев, вступивших в ряды борцов за веру, горевших желанием защитить мусульман». Человеческое мужество ничего подобного ранее не знало, а добыча крестоносцев была столь огромна, что понадобилось несколько дней, чтобы перенести все в город.

В последние годы X века весь христианский мир замер в ожидании второго пришествия. Люди готовились к Страшному суду, который, по мнению ученых богословов, должен был наступить в 1000 году. Никто не строил планов на несколько лет вперед. В 999 году были случаи, когда крестьяне даже не убирали урожай: зачем набивать амбары, когда вот-вот грянет апокалипсис?
Наступил 1001 год, а в подлунном мире мало что изменилось, разве что земледельцы, чересчур поверившие церковникам, разорились и обнищали. Богословы хлопнули себя по лбам и заявили, что Страшный суд, естественно, должен наступить через тысячу лет не после рождества Христа, а после его воскресения. Христиане перевели дух и приготовились ждать еще 33 года. В 1034 году все обнаружили, что второе пришествие так и не состоялось.

Эти игры церкви со своей паствой во всё откладывающийся конец света сильно подорвали веру людей в проповеди, читаемые им с амвонов. Когда спала оторопь от долгого ожидания апокалипсических ужасов, христиане обнаружили, что их пастыри — вовсе не образцы христианского смирения, целомудрия и благочестия. Грань тысячелетий — как раз тот период, когда уровень нравов в среде монахов и священников упал ниже плинтуса в самой глубокой крипте. Епископы, кардиналы и сами святейшие Папы, не скрываясь от мирян, заводили любовниц, погрязали в роскоши и, предаваясь всем семи смертным грехам, нарушали все десять божьих заповедей. От церковных иерархов не отставало и священство на местах, ставившее себя выше человеческих и божьих законов. Клирики и монахи и не думали обращать внимание на такую суетную и никчемную вещь, как общественное мнение. Это вышло им боком.

Во второй половине XI века в западной Европе пышными клумбами расцвели самые разнообразные ереси. Люди не могли заставить себя верить в то, чему их учат лживые пастыри, они сами пытались найти сокровенный смысл слова божьего. Ищущие правды христиане кучковались вокруг немногочисленных грамотеев, по своему разумению толковавших библию. Проповедники-самоучки, зачастую обладавшие гораздо большими ораторскими способностями, чем церковные иерархи, собирали толпы слушателей.

Католическая церковь пыталась бороться с несанкционированными ею попытками толкования догматов, но поначалу не очень усердно. Естественная монополия на посредничество между небом и землей казалась церковникам столь незыблемой, что над попытками подорвать её, они лишь смеялись. А зря. Всё больше пытливых христиан объединялись в собственные общины, отказывались слушать проповеди и принимать причастие от священников, погрязших, по их мнению, во грехе. Эти правдоискатели начинали сомневаться в многочисленных церковных таинствах. Например, они отказывались крестить детей, утверждая, что это должен быть осмысленный акт самого человека, и отвергали таинство брака, которое как раз в то время активно вводила в повседневную жизнь католическая церковь. Некоторые адепты новых учений отказывались поклоняться кресту, утверждая, что это орудие убийства. Словом, со всех сторон, велись подкопы под фундамент казавшегося незыблемым огромного церковного сооружения.

Наиболее остро эта проблема стояла в южной Франции, в Лангедоке. Там набирала обороты так называемая «Катарская ересь». Сами приверженцы этого учения катарами (от греческого слова «чистый») себя не называли. Они величали друг друга «Добрыми христианами» или «Добрыми людьми». К середине XII века это учение овладело умами сотен тысяч людей. В разных местах Европы их называли по-разному: манихейцами, оригенистами, фифлами, альбигойцами, публиканами, ткачами, болгарами или патаренами, хотя верования всех этих сект были чрезвычайно схожи. Некоторые ученые считают, что их общим истоком послужило движение богомилов, зародившееся в Византии еще в конце первого тысячелетия.

Катары, как принято называть всех представителей этого учения, старались построить собственную церковь, руководствуясь примером апостолов. Они истово почитали Евангелие, но отвергали Ветхий завет, считая, что Новый завет — «книга добра», а ветхозаветные пророки учили жестокости. Катары распространяли заповедь «не убий» и на животных, поэтому были вегетарианцами, хотя рыбу в пищу употребляли. Крестились они не водой, а наложением рук нескольких пастырей на голову взрослого новокрещенного. Они не верили в человеческую природу Христа, считая, что добрый бог не мог послать сына своего на муки. Всё земное катары считали созданием дьявола, и верили в переселение душ, полагая, что души умерших не возносятся сразу на небо, а переселяются в тела новорожденных, пребывая на Земле в ожидании Страшного Суда.

У катаров была собственная церковная структура со священнослужителями и епископами, причем ими могли быть и женщины. Существовали и своеобразные монастыри, обитателей которых называли «добрыми женщинами» и «добрыми мужчинами». Катары яростно отвергали претензии католической церкви на мирскую власть, и поэтому им благоволили местные феодалы. К рядовым католикам катары относились вполне доброжелательно, и многие крестьяне, рассудительно полагая, что жизнь двойной благодатью не испортишь, аккуратно посещали и катарские, и католические богослужения.

Официальная церковь поспешно искала способы борьбы с катарской ересью. Первые костры, на которые взошли еретики, вспыхнули в Орлеане и Тулузе в 1022 году. Однако эти казни имели противоположный эффект. В 1143 году монах из Кёльна Эвервин де Стейнфельд жаловался, что катары принимают огненную муку с достоинством первых христиан. И это вызывает сочувствие к ним среди многочисленных зрителей.

Помимо репрессий, Ватикан использовал и методы пропаганды. Туда, где позиции катаров были наиболее сильны, посылались опытные проповедники, которым предписывалось не только взывать к пастве с амвонов, но и устраивать с еретиками диспуты. Помогало это слабо: «добрые христиане» были гораздо ближе к местным прихожанам, чем эмиссары из Ватикана, говорили с народом на его языке, и их позиция находила у слушателей горячее одобрение. Благоволили к катарам и лангедокские феодалы. Цистерцианский проповедник Бернар из Клерво горько жаловался на оскорбления, которые он, папский посланник, терпел от знати, и на невнимание дворян к его проповедям.

Католики пытались бороться с катарами их же оружием. Кастильский каноник Доминик де Гусман переоделся в рубище и стал странствовать, проповедуя в Лангедоке католическую версию слова божьего. Слушали его плохо. Когда после смерти Доминика его объявили святым, появились легенды о том, как он бросал в огонь свои сочинения и писания «добрых людей». Катарские тексты сгорали, а бумаги будущего святого огонь не трогал. К сожалению, катары XII века еще не знали, что напишут в житии будущего святого, и от своих заблуждений не отказывались.

Один из папских легатов Петр де Кастельно, тщетно пытавшийся вразумить лангедокцев, воскликнул: «Я знаю, что дело Христа не преуспеет в этой стране до тех пор, пока один из нас не пострадает за веру». Он не знал, что пострадает он сам. Искореняя ересь в верхах, де Кастельно в 1208 году отлучил от церкви самого Раймонда VI, графа Тулузского. В ответ один из приближенных графа убил папского посланника.

Получив такой прекрасный предлог папа Иннокентий III в 1209 году объявил крестовый поход против катаров. Папу совершенно не смущало то, что на сей раз христовым воинам придется не отвоевывать гроб господень у неверных магометан, а уничтожать соплеменников, истово верующих в Христа, пускай и немного по-другому: «Поступайте с распространителями ереси хуже, чем с сарацинами, потому что они сами хуже их». Самих рыцарей гораздо больше теологических вопросов волновали объявленные «призовые»: участникам крестового похода были обещаны жирные куски владений лангедокских феодалов, преступно покровительствовавших гнусной ереси. Тысячи рыцарей и наемников, преимущественно с севера Франции устремились на юг.

Первым крупным населенным пунктом на пути орды крестоносцев стал город Безье. Пришельцы осадили его 22 июля 1209 года. Они пообещали не трогать Безье, если его жители выдадут им всех катаров. На общегородском сходе был составлен список еретиков. Их оказалось 222 человека из 14000 жителей, но в лапы крестоносцев катаров решили не выдавать: их уважали за доброту и достойное поведение. Жертвой этого уважения пало всё население Безье — взявшие город штурмом крестоносцы перерезали всех, не заморачиваясь богословскими тонкостями. Еще перед штурмом рыцари обратились за советом к папскому представителю Арнольду Амальрику: как им отличить доброго католика от проклятого еретика? «Убивайте всех, господь на небесах распознает своих», — ответил священнослужитель. Уцелеть в жуткой резне и последовавшем пожаре удалось лишь трем десяткам жителей несчастного города.

После этого кошмара всё население Лангедока вне зависимости от вероисповедания встречало крестоносцев как кровавых оккупантов и оказывало им упорное сопротивление. Лангедокцы тогда не считали себя французами и их яростное сопротивление незваным гостям, пришедшим с севера с крестом и мечом, приобрело характер национально-освободительной борьбы. Она растянулась на несколько десятилетий, получивших в истории название периода Альбигойских войн. По подсчетам историков, жертвами этих войн стали до миллиона человек.

Крестоносцы с самого начала пытались подавить сопротивление страхом. Они не всегда уничтожали население покоренных городов, но в любом случае, оставляли о себе недобрую память. Например, 15 августа 1209 года жителей сдавшегося без боя Каркассона захватчики пощадили, но лишили всего имущества и заставили покинуть город в одном нижнем белье. При дележе награбленного крестоносцы перессорились и значительная часть из них отправилась домой. Вскоре на освобожденных от ереси территориях запылали гигантские костры. В Минерве в 1210 году были одновременно сожжены 140 катаров, а в Лаворе в 1211-м — сразу четыреста. Количество костров меньшего масштаба не поддавалось учету. Командовавший крестоносцами граф Симон де Монфор приказывал сжигать даже тех, кто покаялся в ереси и вернулся в лоно католической церкви: «Если он лжет, это ему послужит наказанием за обман, а если говорит правду, то он искупит этой казнью свой прежний грех».

Сопротивление крестоносцам возглавил граф Тулузский Раймонд VI. Дело было не только в его симпатиях к еретикам, но и в том, что де Монфор открыто заявлял о своих претензиях на Тулузу. Раймонд организовал из своих рыцарей-вассалов и пеших ополченцев солидное войско. На протяжении 1210−1212 годов оно давало достойный отпор захватчикам. Мешало крестоносцам и то, что в их тылу постоянно вспыхивали восстания в уже покоренных городах.

27 января 1213 года притесняемых катаров взял под свое покровительство король соседнего Арагона Педро II. Его армия двинулась в Лангедок и объединилась с войском Раймонда Тулузского. Теперь, под их флагами находилось огромное войско численностью до 50 тысяч человек. Казалось, что настало время освобождения Лангедока. Решающее сражение состоялось 12 сентября у стратегически важного города Мюре.

Силы были явно не равны. Под началом де Монфора находились всего около тысячи рыцарей и шестьсот пехотинцев. 45-тысячное катарское войско заранее праздновало победу. Король Педро накануне битвы провел бурную ночь с любовницей и наутро находился не в самой лучшей форме, поэтому не смог оказать достойное сопротивление внезапной атаке крестоносцев. В яростной рубке король Арагона был убит мечом в грудь. Узнав о смерти предводителя, катарское ополчение побежало с поля боя. За ними отступили лангедокские и арагонские рыцари. Сотни их утонули при переправе через реку. Разгром был полным. Потери катаров составили до 20 тысяч человек, а крестоносцы потеряли убитыми лишь 150 рыцарей. После этого поражения Арагон вышел из войны.

Еще несколько лет война шла с переменным успехом. Раймонд VI то убегал за границу, то возвращался в родные края. Его армия то рассеивалась под ударами крестоносцев, то собиралась вновь и отбивала захваченные города. Тулуза то сдавалась де Монфору, то восставала против него. В 1218 году де Монфор был вынужден вновь, уже в который раз, осадить восставшую Тулузу. Во время осады камень из катапульты снёс ему голову. Осада была снята, и на несколько лет Тулуза вновь стала катарской. Усердно помогали выдыхавшимся крестоносцам папские легаты. У планомерно работавших и не знавших жалости монахов дело пошло лучше, чем у вояк-рыцарей. Они зачищали захваченные территории, беспощадно расправляясь с «добрыми христианами», а также с теми, кто притворно приняв католичество, опять примкнул к ереси. Тела умерших катаров, дабы не осквернять католические кладбища, выкапывали из могил и сжигали. Всё это приводило в ужас паству, но не подавляло волю к сопротивлению «добрых людей». В Лангедоке развернулась партизанская война.

В 1226 году антикатарское движение возглавил французский король Людовик VIII. Силы лангедокцев уже находились на исходе, и через три года Раймонд VI запросил мира. Лангедок был присоединен к владениям французской короны, однако, катарская ересь еще не была истреблена полностью. Последним очагом сопротивления стал замок Монсегюр, стоявший на высокой скале в отрогах Пиренеев. В нём в 1232 году нашли приют катарские епископы из Тулузы вместе со своими наиболее фанатичными сторонниками. В течение 10 лет из Монсегюра проповедники-катары расходились по всему югу Франции для подпольных богослужений и проведения таинств. Католики с ненавистью посматривали в сторону Монсегюра, но поделать ничего не могли — крепость казалась неприступной.

В 1242 году Раймонд VII, сын лишившегося владений графа Тулузского уговорил обитателей Монсегюра совершить карательную вылазку — расправиться с вершившим суд неподалеку передвижным трибуналом созданной незадолго до этого инквизиции. Инквизиторов убили, но нарушение заповеди «не убий» имело для катаров фатальные последствия. Летом 1243 года Монсегюр был взят в плотную блокаду. Оборону держали 15 рыцарей, полсотни солдат и около двухсот «добрых людей». Ценой неимоверных усилий крестоносцы смогли взять Монсегюр лишь 16 марта 1244 года. Несколько десятков защитников покончили с собой, остальных сожгли в тот же день у подножия скалы.

Оставшиеся в живых лангедокские катары окончательно ушли в подполье. Их следы тщательно разыскивала инквизиция, однако благодаря умелой конспирации «добрым людям» еще полвека удавалось доносить свои учения до сочувствовавших им прихожан.

Последний всплеск активности катаров относится к началу XIV века, когда семья нотариуса Пейре Отье из Акс ле Терме попыталась вновь раздуть огонь враждебного католицизму учения. Чрезвычайно активные члены семейства Отье разъезжали по югу Франции и северу Италии, разыскивая уцелевших в подполье катаров и вербуя новых сторонников. Инквизиция быстро узнала о попытке «катарской реконкисты» и бросилась по её следу. К концу 1300 годов были выловлены и сожжены все члены семьи Отье. Уцелеть удалось единственному близкому к ним человеку — Гийому Белибасту, сбежавшему в Каталонию. Щупальца инквизиторов дотянулись до него и там. Последний «добрый человек» Белибаст был сожжен в Виллеруж-Терменез в 1321 году. Эта дата считается окончательным концом катарской ереси.

Источники

1. Григулевич И. «История инквизиции», 1970
2. Осокин Н. «История альбигойцев и их времени» 2003
3. Фото анонса: Расправа крестоносцев с катарами.

Избранные места из многолетней истории крестовых походов. Кто надоумил рыцарей отправиться в поход на Иерусалим? Участвовали ли в походах женщины и дети? Чем сейчас заняты крестоносцы?

Идея Петра

Надоумили рыцарей нашивать себе на одежду кресты и воевать в жарких далеких землях за Гроб Господень два человека. Первым, кому эта гениальная идея пришла в голову был бывший военный, ставший монахом-отшельником, Петр Амьенский. Якобы он побывал в Иерусалиме, увидел, как там обижают братьев христиан, вернулся домой и забил тревогу. Ходил Петр по городам, собирал толпы народа и красиво доказывал им, что необходимо вернуть Гроб Господень, освободить христиан, а турок стереть в средневековый радиоактивный пепел. От неимения достойных развлечений, СМИ и интернета граждане слушали Петра, раскрыв рот. Образ юродивого нищего проповедника очень сильно действовал на окружающих и вскоре Петр стал настоящей "звездой". Люди толпами шли к нему, чтобы прикоснуться, взять на память кусочек его одежды или прядь волос, приписывали ему целебные свойства и были готовы выполнить , что он скажет.

За папу!

Дальше в игру вступил папа Урбан II, который сообразил, что Петра и его сторонников можно очень выгодно использовать. По другой версии, было наоборот, то есть сначала до походов додумался папа римский, а потом уже его поддержал Петр Амьенский и начал проводить работу с населением. Официально именно Урбан II считается главным вдохновителем крестовых походов. Прикинув сколько богатств можно будет вынести из Святой земли и поразмыслив над способами увеличения пошатнувшегося рейтинга, папа 27 ноября 1095 года произнес пламенную речь в городе Клермон во Франции о необходимости ввести войска на Святую Землю и силой вырвать ее из цепких лап неверных.

Так хочет Бог

Чтобы люди охотнее собирались в поход, папа пообещал всем участвующим немедленное отпущение всех обычных грехов, а также отпущение смертных грехов со значительной скидкой, прощение всех долгов, 100% гарантию попадания в рай, христианский аналог 72 девственниц, ну и посулил золото и бриллианты, которые можно добыть на Святой Земле. Народу, а также высокопоставленным священникам и государственным деятелям идея понравилась, толпа прокричала несколько раз "Deus vult" ("Так хочет Бог") и стали собираться в поход, который был назначен на 15 августа 1096 года.

Самый неудачный поход

Самые ярые последователи Петра никак не могли дождаться августа 1096 года, им не терпелось начать прорубать путь отцовским мечом к сокровищам Святой Земли и заодно освободить товарищей христиан. Самые бедные и самые грешные самоорганизовались и двинулись по направлению к Гробу Господню. У многих из низ не было ни оружия, ни доспехов. Говорят, что примерно 30 тысяч человек первыми двинулись в поход, большинство из них были нищими крестьянами. Новоявленные крестоносцы брали с собой свои семьи (то есть жены, дети и старики тоже пошли возвращать Гроб Господень), чтобы не тосковать в дороге по родным. Запастись достаточным количеством еды удалось далеко не всем. Дело в том, что в крестоносной суматохе цены на необходимое для похода взлетело до небес, поэтому даже средневековой версией доширака закупиться было очень не просто. Местные жители стран, которые встречали на пути крестьян-крестоносцы, неохотно делились едой, из-за чего происходили вооруженные конфликты. Первое же крупное сражение с противником стоило жизни половине отряда, детей и женщин захватывали в плен и продавали в рабство на азиатских базарах. До места добрались буквально несколько десятков человек. Петр, возглавлявший "крестьянский поход", выжил и присоединился к первому официальному крестовому походу. Кстати, когда крестоносцы шли на Святую землю, то крест у них был нашит на грудь, а когда возвращались, то нашивали на спину.

Детский крестовый поход

Дети не остались в стороне от папской пропаганды, и по всей Европе стали появляться посланцы Бога. Мальчишкам якобы Бог нашептал, что им выпала честь возглавить своих ровесников и отправиться отвоевывать Иерусалим. Слухи о о чудесах, творимых избранными, делали свое дело, и ровесники новоявленных чудотворцев сбегали из дома и собирались в отряды. Истинными вдохновителями этих малолетних крестоносцев были работорговцы, которые надеялись продать большую партию европейских деток на восточных базарах. Собственно, тех, кто не погиб в дороге, погрузили в корабли работорговцев. Многотысячные отряды, которые вел мальчик Николай (ему было не больше 10 лет), обещавший "по морю аки по суху" дойти до Святой земли, растеряв половину в дороге, дошли до итальянского порта Бриндизи, но дальше их не пустил на верную смерть один адекватный местный епископ. Тогда фанатичные детки пошли к папе римскому с просьбой их благословить на священную резню. Папа посоветовал им дождаться совершеннолетия. Даже по меркам средневековья детские крестовые походы были дичью. Кстати, полагают, что участниками похода были не совсем дети, а юноши и подростки, но меньшей дичью факт от этого не становится.

Голод не тетка

Первый крестовый поход, осада сирийской крепости Маары, крестоносцы осаждают ее из последних сил, еда давно закончилась, куда не глянь повсюду пустыня. и вот мусульмане сдаются, правда при условии, что рыцари оставят жителей города в живых. Крестоносцы входят в город в надежде плотно поесть, но, оказывается, что сирийцы тоже давно сидят без припасов. Христиане вконец обезумев от голода и разочарования начинают отлавливать и жарить врагов, которых совсем недавно пообещали пощадить. Хронисты первого крестового похода описывают ужасные сцены каннибализма, а Альберт Аахенский пишет, что в расход пустили даже собак: "Крестоносцы не ограничивались поеданием только убитых турок и сарацин, они ели даже собак".

Тот от меча и погибнет

Пытались крестоносцы пролить свет своей истинной религии не только на мусульман, но и на всех, кто попадался под руку. Папа римский вообще довольно размыто говорил в своей знаменитой речи по поводу врагов. Например, он намекнул на то, что хорошо бы мечом насадить католичество в землях, где исповедуют любую другую религию, а заодно ликвидировать язычников, иудеев, православных. Дескать, Бог это дело одобряет. Так вот в 1096 году крестоносцы отклонились от маршрута и устроили массовые убийства евреев в городах Германии. А с 1198 по 1411 год крестоносцы ходили на языческие славянские и финские племена. В 1240 году рыцари-крестоносцы Ливонского ордена двинулись на Псков и Новгород, однако подчинить Русь папе римскому им, как известно, помешал Александр Невский, разгромив их на Чудском озере в 1242 году.

Современные крестоносцы

Орден Святого Гроба Господнего Иерусалимского до сих пор существует. То есть крестоносцы бродят среди нас. Орден ведет свою историю с 1099 года. Основная цель ордена - поддержка католиков на Святой земле. Например, на средства ордена там строят католические церкви, школы, больницы. В свое время членом ордена был венгерский композитор Лист, первый канцлер ФРГ Адэнауэр, короли и королевы многих европейских стран. У крестоносцев даже есть свой сайт, а штаб-квартира в Риме в дворце Палаццо делла Ровере. Чтобы стать крестоносцем надо получить орден Заслуг перед Иерусалимским орденом Гроба Господня. Он вручается людям с безупречным моральным обликом, занимающимся благотворительностью. Девиз Ордена "Deus vult".

I. Монах и султан

В начале XIII в положение франкской Сирии ни в чем не было схоже с ее положением в предыдущем столетии. Парадоксально, но продолжали называть королевство иерусалимским, хотя Иерусалим уже не входил в его состав, и территория, управлявшаяся теперь королями, сводилась к узкой полосе, ставшей базой новых завоеваний, опасной для мусульман, поскольку это была прибрежная полоса, открывавшая доступ крестоносцам и облегчавшая их снабжение. С этой точки зрения они, в общем, были в лучшем положении, чем их предшественники в XI в. Наконец, захват Кипра и Константинополя позволял проведение многих операций, которые в предыдущем столетии по злой воле византийцев были или затруднены, или затягивались.

Условия, таким образом, радикально изменились по сравнению с первым веком существования заморских королевств. Но и в христианском мире многое также переменилось: его будоражили различные экономические и социальные движения, но особенно течения мысли с неясным исходом их борьбы. В плане религиозном разве не началась уже борьба между желающими помочь церкви в ее бедах и ее противниками? Все более или менее чувствовали, что над церковью нависла угроза задохнуться под тяжестью собственного богатства, но кто возьмет верх, сектанты различных еретических движений или нищенствующие ордена? В этом заключалась характерная особенность бурления идей и интересов, сотрясавшая Запад в ту эпоху и порождавшая страстные университетские споры, острое соперничество торговых городов, столкновения мировоззрений буржуа и баронов.

На Востоке же Западный мир открыл для себя и ясно осознал на опыте, чисто эмпирически, не понимая, может быть, возможных последствий, те новые тенденции, что проявились в христианском мире. Отсюда большое значение некоторых событий крестовых походов, более знаменательных, нежели другие, поскольку в них вырисовывается новый стиль жизни и деятельности в действие поочередно вступали и чистые мистики, отбрасывавшие всякое оружие, всякую технику, все человеческие средства и признававшие только благодать, и, наоборот, чистые политики, принимавшие в расчет только эффективность и совершенно скептически относившиеся к тем мероприятиям, которые ранее оправдывались одной верой. Появились, наконец, и такие, кто комбинируя две крайности, мистику и политику, терпеливо и методично служил своей вере.

Два человека в сутанах из грубого сукна, опоясанные веревками, которые спокойно шли по кустарнику, произвели, несомненно, на дозорного впечатление ненормальных, или, может быть, он принял их за вероотступников, шедших искать покровительства у мусульман, что время от времени случалось в это смутное время. Таким должен был быть хотя бы один, поскольку несколько ранее везде был оглашен приказ султана, согласно которому всякому схваченному христианину отрубали голову. Но, несмотря на это, схваченные Франциск Ассизский и его спутник брат-иллюминат со спокойной уверенностью повторяли просьбу: "Мы – христиане, отведите нас к своему господину". Сколь невероятным ни казалось бы это приключение, они все же добились того, что их обоих допустили к султану Египта Малику-аль-Камилю.

Все это происходило в Египте, недалеко от Дамьетты, когда шло настоящее разложение Святой Земли, как и моральных сил, коими располагали франки. Однако с чисто военной точки зрения события 1218-1219 гг. могли питать надежду франков, поскольку они внушали страх в мире ислама. Король Иерусалима Жан де Бриенн решил привести в исполнение старый план и атаковать мусульманские силы в Египте. После прибытия франков к Дамьетте и нанесения серии счастливых ударов сначала пала башня, защищавшая переход через Нил (август 1218 г.), затем лагерь мусульман (февраль 1219 г.) и, наконец, сама Дамьетта (ноябрь 1219 г.), после очень трудной осады, поскольку со своими двойными стенами, тридцатью двумя большими башнями и весьма совершенной системой фортификации этот большой торговый город, ключ ко всему Египту, считался неприступным.

Но с моральной точки зрения положение крестоносцев оказалось скомпрометированным. "Папа, – писал один автор, – послал в армию к Дамьетте двух кардиналов, кардинала Робера де Курсона, англичанина, и кардинала Пелагия, португальца. Кардинал Робер умер, а Пелагий остался жив, отчего произошло много бед, ибо он причинил большое зло".

Действительно, этот злосчастный персонаж, которого некоторые историки пытались безуспешно реабилитировать, уже проявил себя, провалив переговоры между греческой и римской церквами, и затем стал злым гением столь удачно начавшегося похода, который он завершил полным поражением. Страшно испугавшись того, что христиане прочно обосновались в Египте, султан Малик-аль-Камиль, как и его брат правитель Дамаска Аль-Муадзам, предложили королю Иерусалима в обмен на Дамьетту уступить ему не менее чем Палестину, предложение нежданное, за которое нужно было немедленно ухватиться, поскольку в действительности, хотя король и стал победителем, он был почти что разорен и обескровлен теми усилиями, которых ему стоил этот крестовый поход. Тем более что пока он мобилизовывал большую часть своих рыцарей, султан Аль-Муадзам усилил разорительные рейды во франкскую Сирию, где его банды методично опустошали страну, сжигая дома, вырубая деревья и вырывая виноградники.

Однако кардинал Пелагий отказался слушать советы короля, мня себя уже хозяином Египта. Он держал себя как настоящий деспот, препятствуя Жану де Бриенну в принятии решений и потрясая угрозами отлучения от церкви, так что король, устав от этого, в конце концов покинул Дамьетту и уехал в Акру. Армия в течение полутора лет оставалась в бездействии, позволяя султану пополнять свои силы и прибегать к репрессиям, которые, прежде всего, обернулись избиением сирийских и коптских христиан; было разрушено сто пятнадцать церквей, в том числе собор Св. Марка в Александрии, христиан обложили тяжелыми налогами и бесчисленными поборами. Это тянулось до тех пор, пока кардинал Пелагий, всегда уверенный в себе, не начал по собственной инициативе, не предупредив Жана де Бриенна, похода на Каир, очень быстро завершившегося катастрофой, после чего он был счастлив отдать Дамьетту в обмен за освобождение франкской армии, полностью блокированной силами мусульман. А тем временем, еще до поражения, в атмосфере разногласий и пагубного бездействия в самом франкском войске начались смуты и раздоры, особенно между франками и итальянцами, которые выступили также против тамплиеров и госпитальеров. Именно в разгар этих смут, но еще задолго до того, как они привели христиан на край катастрофы, и произошло то событие, о котором выше был начат рассказ. В сентябре 1219 г., когда осада Дамьетты подходила к концу (город был взят приступом 5 ноября), Св. Франциск в сопровождении брата-иллюмината, появившись в лагере крестоносцев, решил отправиться в лагерь султана проповедовать ему христианство. Историк Жак де Витри так рассказывает об этом: "Когда армия христиан подошла к Дамьетте в Египте, брат Франциск, вооружившись щитом веры, бесстрашно направился к султану. На пути сарацины схватили его, и он сказал: "Я христианин, отведите меня к вашему господину". Когда его к нему привели, то этот дикий зверь, султан, увидев его, проникся милостью к Божьему человеку и очень внимательно выслушал его проповеди, которые тот читал о Христе ему и его людям в течение нескольких дней. Но затем, испугавшись, что кто-либо из его армии, под влиянием этих слов обратится к Христу и перейдет на сторону христиан, он велел его бережно, со всеми предосторожностями отвести обратно в наш лагерь, сказав на прощание: "Молись за меня, чтобы Господь открыл мне наиболее угодные ему закон и веру"".

Хроника брата Жана Элемозина добавляет к этому рассказу несколько деталей и сообщает, в частности, что Франциск якобы предложил султану испытание огнем в качестве Божьего суда: "Говорят, что он пришел к султану, и тот предложил ему даров и сокровищ, а поскольку служитель Божий не пожелал их, сказал ему: "Прими их и раздай церквам и бедным христианам". Но служитель Божий, презиравший земные богатства, заявил, что провидение Господне обеспечит бедных в их нуждах. Когда блаженный Франциск начал проповедовать, то он предложил войти в огонь вместе с сарацинским священником и таким образом неопровержимо доказать истинность веры Христовой. Но султан возразил: "Брат, не верю я, что кто-либо из сарацинских священников пожелает вступить в огонь за веру свою"".

Другие хронисты уточняют, что возле султана сидел "святой старец", который после предложения Св. Франциска поднялся и вышел. Этот эпизод был в наше время исследован Луи Массиньоном, идентифицировавшим этого старца: "Это Фахр-аль-Дин-Фанизи. Но я не думаю, что этот аскет, ученик мусульманского мистика Халладжа, удалился из страха. Он не признавал ордалий, полагая, что нельзя искушать Бога".

Позднее эта сцена вдохновила Джотто, написавшего ее в церкви Сайта Кроче во Флоренции, и сложилась легенда, ходившая среди христиан, что султан перед смертью под влиянием посланных к нему братьев миноритов полностью перешел в христианство.

Эта история, а именно встреча Св. Франциска Ассизского с султаном Египта в то время, когда в этой стране развернулись гонения на христиан, сама по себе является поразительной. Она была частью той золотой легенды, что окружала всю жизнь бедняка из Ассизи. Султан Аль-Ка-миль в момент своей наивысшей ненависти к единоверцам Франциска побежден кротостью маленького человека, представшего безоружным на ничейной земле, разделявшей два лагеря, в намерении проповедовать свою веру тому, с кем собирались сражаться. Это обращение к силе веры тогда, когда единственно возможной казалась сила оружия, вполне в духе мистической поэзии, определявшей атмосферу, близкую Франциску.

Этот поступок Франциска, как и само его присутствие под Дамьеттой, сразу же проявляют те устремления, которые наберут силу позднее. В Св. Франциске воплотились бедняк и рыцарь, олицетворявшие две силы, которые в прежние времена тронулись в Святую Землю и завоевали Иерусалим. Известно, сколь соблазнительным был для Св. Франциска рыцарский идеал, и он хотел быть сначала Божьим певцом, а затем рыцарем Господним. Поэтому неудивительно, что для него, буквально понимавшего Евангелие, столь притягательной была Святая Земля.

Как и те, кого некогда потряс призыв Урбана II, он понимал принятие креста в буквальном смысле. И своей удивительной мистической интуицией он определяет новый путь отправляя своих братьев в Святую Землю, он более всего желал, чтобы они стали мучениками. Когда он узнал, что пятеро из них, повторившие его подвиг, были убиты толпой, то воскликнул: "Хвала Христу, теперь я знаю, что имею пятерых меньших братьев". Жак де Витри вспоминал начало этой евангелической миссии: "Сарацины охотно слушали братьев миноритов, когда те говорили о вере Христа и евангелическом учении до тех пор, пока их слова не начинали явно противоречить учению Магомета и он не представал вероломным лжецом в их проповедях; тогда их начали нечестиво избивать, и если бы не чудесное вспомоществование Бога, то их убили бы".

В Святой Земле святого из Ассизи притягивали и ясли младенца Христа. Известно, как он впервые открыл верующим вифлеемскую пещеру в Греччо и как с тех пор развилось, особенно с XIV в., почитание Святого Младенца наряду с почитанием крестного пути. Все то, что столь глубоко обновило христианскую чувственность, зародилось в этом первом путешествии Св. Франциска в Святую Землю, совершенном в грохоте сражений и шума раздоров между христианами. Расточением любви и безумно героическим поступком он оставил в прошлом образ вооруженного рыцаря, принимающего крест ради завоевания Иерусалима. Решения XI в. не подходили отныне для века XIII, когда полностью преобразился идеал "воинства Христова", и первый шаг в этом устремлении переосмыслить значение креста был сделан братом Франциском между двумя воюющими лагерями под Дамьеттой.

Крестоносцы, однако, продолжали воевать, совершенно не понимая возвышенного поступка, совершенного на их глазах. Кардинал Пелагий считал, пока Франциск был у султана, что нищенствующий брат отрекся от христианства. Что касается других прелатов, то об их впечатлении о Франциске можно догадываться по опасениям, выраженным Жаком де Витри в его "Восточной истории" и письме, написанном в Дамьетте в марте 1220 г.: "Мы видели первого основателя и главу этого ордена, которому все его члены повинуются как великому приору; это человек простой и безграмотный, любимый Богом и людьми, а зовут его братом Франциском… Глава братьев миноритов, учредивший их орден, прибыл в нашу армию; воспылав ревностию к вере, он отправился в армию сарацин и в течение нескольких дней с большим успехом проповедовал им слово Божье; султан, король Египта, просил его помолиться Господу, чтобы он помог ему обратиться в веру, наиболее угодную Богу. В этот орден вступил клирик Колен Англичанин и два моих собрата, мэтр Мишель и сир Матье, которым я поручил попечение о церкви Св. Креста в Акре, и я с трудом удерживаю от этого шага своего певчего, а также Анри и некоторых других".

Необъяснимое в глазах прелата побуждение, влекущее его собратьев к неприметному человеку в грубой рясе. В другом месте он с чисто церковной осмотрительностью выразил свои опасения в отношении этого человека: "Этот человек показался мне очень опасным, поскольку он не только совершенных, но и молодых, несовершенных людей, которых следовало бы еще какое-то время подчинять монастырской дисциплине, чтобы приучить их к ней и испытать, рассылает по двое по всему свету". Вполне естественное благоразумие, проявлявшееся в заботе о путях церкви, но близорукое в отношении чудес, которые стало творить "безумство веры". А выступление брата Франциска вскоре принесло неожиданные плоды, и в линию его поведения выстроились некоторые факты, которые невозможно было предвидеть несколькими годами ранее. Прежде всего, это письма, которые сам папа Григорий IX отправил в 1233 г султану Марокко и султану Египта, чтобы убедить их волнующими словами принять христианскую веру "Мы изо всех сил молим Отца света, зная его благую любовь, наставляющую нас, чтобы он милостиво снизошел к нашим мольбам и проявил свое великое милосердие. Пусть Он разверзнет ваши уши и ваш разум, дабы в благочестии сердца и смирении духа вы пришли к нам, жаждущим благодати в настоящем и славы в будущем.. Пусть покажет Он вам своего единственного сына, чтобы пришедши к христианской вере через крещение, вы могли бы стать благодаря совсем новой жизни возлюбленными приемными сынами Господа, желающего, чтобы все верные царствовали с Ним на небесах".

Именно ученикам Св. Франциска папа доверил эти письма, поскольку они уже начали образовывать своего рода почетную гвардию Святой Земли, которая впоследствии им и была доверена Час миссионерства еще не пробил; лишь в конце этого века Раймунд Луллий набросал настоящую миссионерскую программу, но попытки полностью преобразовать крестовый поход, так чтобы приблизиться к миру ислама одним только оружием Евангелия, уже не прекращались.

Св. Франциск сам отправил в Тунис двух братьев, Жиля и Эли; и если их проповедь потерпела неудачу, то, скорее, по причине враждебности венецианских или провансальских купцов, торговым соглашениям которых они вредили, нежели самих мусульман. Однако с 1257 г другой нищенствующий брат Филипп, провинциал братьев-проповедников в Святой земле, мог самому папе Григорию IX уже сообщать об успехах их проповеди среди восточных христиан, ранее независимых от Рима: патриарх якобитов вернулся в лоно римской церкви и сам стал доминиканцем; к той же церкви присоединились марониты Ливана, было начато обращение нубийцев, и в несторианской церкви некоторые выразили желание вступить в церковь римскую. В эту эпоху братья-проповедники действительно утвердились на Востоке, в частности, в Египте, тогда как братья-минориты завоевали Алеппо, Дамаск и Багдад.

Из книги Великая смута. Конец Империи автора

12.3. Султан Мехмет хан = султан Мехмет II Кто взял в плен Баязида? Как мы уже говорили, «Тимур держал при себе подставных ханов - Суюргатмыша… и потом его сына Султан Махмуд-хана (царя Мехмета Султана - Авт.)… С Султан Махмуд-ханом Тимур был в очень хороших отношениях и имел

автора Поньон Эдмон

Монах-коннетабль Монах-коннетабль отвечал за конюшни. Как известно, изначальное значение слова «коннетабль» - именно «конюший», и лишь впоследствии это слово стало обозначать престижный титул, одну из важнейших придворных должностей во Франции. Эта должность в

Из книги Повседневная жизнь Европы в 1000 году автора Поньон Эдмон

Монах-садовник Монах-садовник во всем подчинялся келарю. Он должен был снабжать монастырь свежими овощами в среду и в пятницу, а также в сезонные посты. Ко дню Пасхи он должен был заготовить овощи, репчатый лук и лук-порей, которые монахам предстояло отведать после

Из книги Новая хронология и концепция древней истории Руси, Англии и Рима автора Носовский Глеб Владимирович

«Подставные ханы» Тимура. Султан Мехмет Хан = султан Мехмет II. Кто взял в плен Баязида? Оказывается далее, что «Тимур держал при себе подставных ханов - Суюргатмыша и потом его сына Султан Махмуд-хана (царя Мехмета Султана - Авт.) после смерти последнего чеканил монеты от

Из книги Хунну в Китае [Л/Ф] автора Гумилев Лев Николаевич

ЦАРЬ-МОНАХ За двенадцать лет своего царствования Тоба Сюнь боролся разве только что с пьянством. Эта откровенная пассивность правительства, равно терпевшего даосов и буддистов, позволила последним полностью овладеть общественным мнением страны. Даосы успели

Из книги Алиенора Аквитанская автора Перну Режин

IV …и святой монах Я был словно оглушен Любовью всю мою жизнь. Но теперь я знаю. Что это было безумием. Бернарт де Вентадорн Дорога от Парижа до Сен-Дени была забита сильнее, чем в дни ярмарки; паломники сбивались в кучки; то и дело тяжелым возам с сеном приходилось съезжать

Из книги Торквемада автора Нечаев Сергей Юрьевич

Монах-доминиканец Жозеф Лавалле в своей «Истории инквизиций Италии, Испании и Португалии» повествует о первых шагах Торквемады следующим образом: «Чтобы развеяться после несчастной любви, о которой ему напоминала Кордова, он оставил этот город и направился в Сарагосу, с

Из книги 1612 год автора

Из книги Никейское и посленикейское христианство. От Константина Великого до Григория Великого (311 - 590 г. по Р. Х.) автора Шафф Филип

Из книги В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории автора Зарезин Максим Игоревич

Монах или заговорщик Минуло почти два года после ссылки Романовых, как Москву вновь взбудоражили известия о явлении Димитрия Иоанновича. Но на сей раз это были не слухи. Годунов сразу обвинил бояр в том, что «воскрешение» царевича - их рук дело, правда, никаких имен при

Из книги Книга 1. Империя [Славянское завоевание мира. Европа. Китай. Япония. Русь как средневековая метрополия Великой Империи] автора Носовский Глеб Владимирович

13.3. Султан Мехмет хан = султан Мехмет II Кто взял в плен Баязида? Как мы уже говорили, «Тимур держал при себе подставных ханов - Суторгатмыша… и потом его сына Султан Махмуд-хана (царя Мехмета Султана - Авт.)… С Султан Махмуд-ханом Тимур был в очень хороших отношениях и имел

Из книги Три миллиона лет до нашей эры автора Матюшин Геральд Николаевич

6.2. Таинственный монах Грегор Мендель родился в Чехословакии, когда та была частью Австро-Венгерской монархии, и город Брно, в котором прошла вся жизнь Менделя, называли Брюнном. (Сейчас в Брно поставлен памятник великому сыну чешского народа Грегору Менделю.)Грегор

Из книги Дорога Домой автора Жикаренцев Владимир Васильевич

Из книги Три Лжедмитрия автора Скрынников Руслан Григорьевич

Беглый монах Юрий Богданович Отрепьев родился в небогатой дворянской семье. Предки Отрепьева приехали на Русь из Литвы. Прадед Юшки Матвей Третьяк служил в Боровском уезде и как дворовый сын боярский был записан в Дворовом списке в 1552 г. Между 1552 и 1566 гг. в тот же Дворовый

Из книги Сокровища святых [Рассказы о святости] автора Черных Наталия Борисовна

Из книги Жизнеописание Чжу Юаньчжана автора У Хань

2. Странствующий монах Буддийский монастырь Хуанцзюэ находился на склоне горы Цзюэшань к юго-западу от Гучжуанцунь. Это был сравнительно большой монастырь; сразу у входа по обеим сторонам стояли статуи четырех громадных стражей свирепого обличья, а в центре между ними

Я хочу рассказать об одном из самых масштабных и амбициозных фильмов своего времени - "Крестовый Поход".

Крестовые Походы - это очень благодатная почва для кинематографа, но к этой тематике обращаются очень редко. Голливуд боится обидеть мусульман (либо евреев и христиан) и максимум на что может рассчитывать зритель - это на всякое политкорректное говно, типа Kingdom of Heaven (2005) Ридли Скотта.
Но все это могло измениться в далеком 93-м году, когда за дело взялся Пол Верхувен - талантливый и бесстрашный режиссер, никогда не боявшийся спорных и рискованных тем. Будучи большим поклонником этого исторического периода, Верхувен много знал про Крестовые Походы и хотел показать на большом экране их истинную суть, дав зрителю почувствовать нравы Средневековья.

Сценарий поручили Валону Грину - человеку, написавшему The Wild Bunch (1969), Sorcerer (1977), WarGames (1983) и прочие фильмы.
Как вы думаете, что получится если скрестить таланты Грина, подарившего нам The Wild Bunch (1969), и Верхувена, любящего кровь и расчлененку? Получится Crusade - возможно одна из самых кровавых картин своего времени.
Сказать, что этот фильм жестокий, значит не сказать ничего . Уровень насилия зашкаливает даже по меркам Верхувена! Это был настоящий Game Of Thrones своего времени - в сценарии постоянно упоминаются изнасилования, грязь и прочие радости Средневековья. При этом Валон Грин хорошо начитан, разбирается в материале и читать его прозу одно удовольствие.

У Верхувена на тот момент было за пазухой три крупных хита и ничто не предвещало беды: сценарий был готов, а в Испании уже возводили декорации.
В самый последний момент Верхувен и Шварценеггер проводили встречу с продюсерами, которые потребовали от режиссера гарантий, что бюджет не превысит 100 милионную отметку. Верхувен взорвался: "Что вы имеете в виду - гарантии? Не бывает никаких гарантий! Я не могу контролировать бога, как я могу вам что-либо гарантировать? Это абсурдно!"
Арнольд так описывает эти события: "Я пинал его под столом, чтобы он заткнулся, но он не унимался. Это был конец фильма. Пол всегда пытался быть честным, но можно быть немного более разборчивым в том, когда именно быть честным, а когда просто двигаться вперед с проектом. Было очень жалко".

В итоге студия Carolco Pictures свернула съемки и решила проинвестировать деньги в... внимание... в Cuttrhoat Island (1995)!!! Я надеюсь, что люди, принимавшие это решение, будут гореть в аду. Cutthroat Island обанкротил студию, став одним из крупнейших провалов за всю историю кино.

Ниже привожу пересказ сюжета.
Сценарий одно время активно гулял по интернету, но уже несколько лет как все линки мертвы. Я чудом нашел его в продаже за 18$ на сайте Lulu.

Фильм открывается сценой ограбления аббатства во Франции в 1095-м году.
Хаген (Шварценеггер) под покровом ночи проникает в монастырь, в то время как настоятель монастыря забавляется с двумя мальчиками-прислужниками в своих покоях. Хагена ловят с поличным и сажают в тюрьму. Аббат посылает за графом Эммихом, который насилует пятнадцатилетнюю девочку в бочке с виноградом. Закончив изнасилование он заключает: "Я объявляю этот урожай хорошо выдержанным".
Выясняется, что Хаген - внебрачный сводный брат Эммиха, которому отец завещал половину своего состояния. Аббат знает про это тайное завещание и заставляет Эммиха отдать ему четверть своих владений в обмен на смертный приговор Хагену.
Хагена приговаривают к повешению, но по счастливой случайности в монастырь приезжает папа римский Урбан II, который собирает людей на Крестовый Поход. После пламенной речи папы о том как мусульмане насилуют монахинь и притесняют христиан в Иерусалиме, Хаген чувствует, что это его шанс остаться в живых.
Ночью Хаген с помощью лампы нагревает кандалы, в которые закован, и выжигает у себя на спине крест. Его сокамерник Ари, бывавший в Самарии, рассказывает ему про Животворящий Крест и мощи Ионна Крестителя. Утром Хаген обножает свою спину и рассказывает о том как у него было видение, что он - рыцарь, присягнувший папе римскому в битве за Иерусалим. Поведав другие подробности своего сна, Хаген получает помилование и становится талисманом этого Крестового Похода. Его определяют под командование Эммиха, который до сих пор хочет смерти своего незаконнорожденного родственника.

По пути в Иерусалим Эммих и его приспешники нападают на еврейских молодоженов, оказавшихся на пути крестоносцев. Эммих хочет изнасиловать девушку прямо на глазах жениха, но Хаген за них вступается и навсегда уродует Эммиху лицо, раздробив его челюсть топором.
Градус ненависти между братьями повышается еще больше, но вместо того, чтобы просто убить Хагена, Эммих решает заставить его помучаться: в порту он продает Хагена и Ари в рабство берберским пиратам. Дальше следует красочная сцена взятия на абордаж корабля. Попав в плен, Ари, обнажив свой детородный орган и вспомнив пару слов по-арабски, убеждает захватчиков в том, что он - мусульманин, завершивший хадж в Мекку и захваченный в плен крестоносцами.
А между тем Хагена ждет незавидная судьба: прямо на его глазах кастрируют его друга (поистине жуткая сцена). Ари появляется в самый последний момент и спасает Хагена, выкупив его у изувера-хирурга. Выясняется, что дядя Ари - советник принца Ибн Хальдуна, правящего в Иерусалиме, и теперь Хаген будет частью его личной стражи. Выбора нет - либо рабство, либо служба у мусульманина. Единственный шанс сбежать - это дождаться осады города крестоносцами.
Между тем в Иерусалиме Хаген узнает правду - нет никакого преследования христиан. Евреи, мусульмане и христиане живут в мире и могут совбодно практиковать свою религию. Там же в Иерусалиме Хаген влюбляется в Лейлу, дочь Ибн Хальдуна. Лейла бережет девственность и поэтому косвенно наслаждается телом Хагена, подослав ему свою прислужницу.

Хаген находит Джарвата, похищает Лейлу, но попадает в плен к людям Эммиха, которые по старой доброй традиции хотят ее изнасиловать. К счастью Лейле чудом удается сбежать, правда она снова попадает в плен к Джарвату, а Хагена отправляют к Эммиху, в лагерь крестоносцев. В лагере царит полнейший разврат и неорганизованность и вскоре на них нападают мусульмане, под предводительством Ибн Хальдуна.
Хаген, снискав славу провидца и талисмана Крестового Похода, вдохновляет своих собратьев на победу в очень красивой и поэтичной сцене: заходящее солнце проецирует его силуэт - в черных доспехах, убивающего толпы мусульман - на густую стену дыма. Он всаживает свой двуручный меч в спину одному из бойцов и меч становится похож на крест, омываемыей закатным светом... Крестоносцы, увидев в этом убийстве знак свыше, начинают одерживать победу и вскоре обращают мусульман в бегство.

Дальше следует масштабная сцена штурма Иерусалима, но Хаген в ней не участвует: ночью с помощью Ари он пробирается в город в поисках Лейлы. Джарват держит ее в плену и Хаген пытается его убить, но их поединок прерывается снарядом, попавшим в стену замка. Ари, Хаген и Лейла выходят на улицы павшего Иерусалима.
- Смерть евреям! - кричат крестоносцы, убивая женщин и детей.
- Евреи убили нашего Спасителя! Убейте их! Уничтожьте имя Израиля! - вторит им какой-то монах-отшельник.
На улицах идет резня.
Выясняется, что Ари - еврей. В толпе он видит своего дядю Якуба и бросается ему на помощь. В хаосе и под давлением огромной массы людей Ари оказывается заперт в синагоге, которую сжигают крестоносцы. Вместе с синагогой горит и Храм Гроба Господня с Животворящим крестом. Хаген врывается внуть, водружает крест себе на спину и подобно Христу выходит из объятого пламенем храма. Крестоносцы и простой люд заворожены этим зрелищем, они встают на колени и начинают молиться. Хаген понимает, что человек, обладающий Крестом, будет пользоваться огромной властью и поручает монахам спрятать его от чужих глаз.

Наступает пора финального поединка с Эммихом и Хаген в буквальном смысле слова разрезает пополам своего врага.
Видя какую репутацию снискал Хаген, рыцарь Годфри предлагает ему присягнуть себе, но Хаген, разочарованный и чувствующий отвращение ко всей этой заварушке, отказывается и уезжает вместе с Лейлой на ферму, чтобы вести тихую и спокойную жизнь.

Заканчивается сценарий титром: "Даже под пытками монахи Храма Гроба Господня отказались назвать месторасположение Животворящего Креста. Он никогда не был найден."

Как видим, это был настоящий Верхувен - провокационный, бескомпромисный и очень жестокий . В жанр исторического приключенческого фильма умело вписано двойное дно, хотя на мой взгляд Верхувен перегнул палку с "хорошими" мусульманами и "плохими" христианами. Нельзя забывать, что евреи и христиане в Иерусалиме подвергались сильным гонениям: они могли исповедывать свою веру, но при этом их права ущемлялись буквально на каждом шагу. В мусульманских странах у иноверцев всегда одна судьба: их терпят до определенного момента.

История не знает сослагательного наклонения и оригинальный фильм теперь уже навсегда потерян для публики. Мы лишились потенциально одного из лучших фильмов 90-х годов. В итоге проиграли все: Верхувен, Щварценеггер, идиоты-продюсеры и конечно же зрители.

Лично я ставлю эту картину в один ряд с другим нереализованным шедевром - Дюной Ходоровского.

С другой стороны все не так уж плохо и безысходно. Сценарий не потерял актуальности и так хорошо написан, что до сих пор ходят слухи о том, чтобы реанимировать проект. Как знать, может быть мы когда-нибудь и увидим эту экранизацию.
Хотя оригинальное комбо - Верхувен + Шварценеггер все равно никому превзойти не получится.