Как русские живут во флоренции. Знаменитые русские о флоренции

Жизнь в Тунисе имеет свои преимущества и недостатки: поэтому важно заранее подготовиться к совершенно новому образу жизни. Ознакомьтесь с нашим руководством для эмигрантов, чтобы узнать больше о здравоохранении, транспорте, а также безопасности в Тунисе!

Здравоохранение в Тунисе

Хотя Тунис — процветающее, перспективное общество, его система здравоохранения еще не соответствует той, которая применяется в большинстве западных стран. Кроме того, иностранцы из западных стран должны принять к сведению, что подавляющее большинство сотрудников в большинстве государственных больниц не будет свободно говорить на английском языке, и поэтому общение на французском или арабском языках будет единственным вариантом. Государственные больницы часто переполнены и имеют оборудование низкого качества.

Поскольку вы должны платить за лечение в больницах, настоятельно рекомендуется, чтобы любой, кто проживает в Тунисе, имел частную медицинскую страховку. В частных клиниках гораздо проще найти англоговорящих врачей, а качество специализированных услуг будет намного выше.

Транспорт в Тунисе

В то время как застроенные районы Туниса, Сфакса и Сусса все имеют хорошо проложенные дороги, то же самое нельзя сказать о многих небольших городах или сельских районах страны. Вдали от более населенных районов можно ожидать чрезвычайно опасные условия вождения, животных на дороге и без освещения ночью. Если вы планируете любую поездку по пустынным районам, обязательно сообщите об этом властям заранее.

На более занятых дорогах безопасное вождение является обязательным. Следует также отметить, что тунисская полиция довольно непредсказуема, когда дело доходит до того, чтобы предъявить что-то. Просто подчиняйтесь и думайте сделали ли вы что-то неправильно или нет. Вы можете ездить по международной лицензии или обменять ее на местную, если вы проживаете в Тунисе в течение более длительного времени.

Национальные автобусные маршруты часто являются лучшим способом для передвижения. Они доступны как в городах, так и между городами, являются очень удобными и дешевыми.

Охрана в Тунисе

Если вы находитесь за пределами курортов Туниса и популярных туристических мест, желательно быть осторожным. Для иностранцев, проживающих в Тунисе, основные риски связаны с кражей, т. е. бьют и грабят. Женщины-эмигранты должны быть осторожны с их сумочками и кошельками, в то время как мужчины должны быть осторожны с тем, где они красуются своими кошельками.

К сожалению, уличное преследование женщин является проблемой в Тунисе. Хотя нет никаких религиозных ограничений на то, как женщины должны одеваться, одежда, которая очень открыта, может привлечь к себе негативное внимание. Еще одна проблема — похищение людей, преступление, направленное как на выходцев, так и на эмигрантов. Лучший совет — придерживаться оживленных районов, где обычно наблюдается достаточно высокий уровень присутствия полиции.

Он и после смерти не вернулся

В старую Флоренцию свою.

Анна Ахматова. «Данте»

Есть города, в которые нет возврата.

Иосиф Бродский. «Декабрь во Флоренции»

«Неверну вшимся…»

Надпись на могильном камне поклонника Флоренции Льва Карсавина и еще и тысяч погибших в сталинском лагере Абезь

«Лорентийский изгнанник Данте – родоначальник и покровитель всей литературно-политической эмиграции», – сказал как-то русский писатель и философ Дмитрий Мережковский. Трудно назвать иную страну и культуру, для которых это утверждение было бы более значимым и верным, чем в отношении России и русской культуры.

Александр Герцен, Александр Блок, Осип Мандельштам, Николай Бердяев, Анна Ахматова, Николай Гумилев, Лев Карсавин, Борис Зайцев, Павел Муратов, Владимир Вейдле, Иосиф Бродский – вот лишь краткий перечень имен великих русских, чье творчество неразрывно связано с именем и судьбой великого флорентийского поэта-скитальца.

…По пути в ссылку Герцен перечитывал «Божественную комедию» и находил, что стихи Данте «равно хорошо идут к преддверию ада и к сибирскому тракту». Там же, в ссылке, Герцен ставил домашние спектакли – «живые картины» по мотивам Данте, где, разумеется, сам исполнял заглавную роль…

Анна Ахматова, будучи в эвакуации в Ташкенте, любила декламировать наизусть терцины «Божественной комедии» по-итальянски. Близкие вспоминали, какой подъем охватил ташкентскую литературно-художественную колонию, когда в разгар войны Ахматова зачитала телеграмму от своего друга Михаила Лозинского об окончании им перевода дантовского «Рая»…

Один из лучших знатоков флорентийской культуры, Леонид Баткин, вспоминает, как во время войны его с матерью эвакуировали в глубь Казахстана. Все, что удалось увезти с собой самого необходимого, уместилось в трех чемоданах, один из которых был набит книгами: «Мне было девять, затем десять, одиннадцать лет… Я бессчетно перечитывал содержимое чемодана, часто неподходящее или недоступное в настоящем смысловом объеме для подростка, но все равно каким-то образом неотразимо формировавшее, насыщавшее сознание: так нитроглицерин из наклеек сквозь кожу проникает в кровь. Был среди прочего маленький томик Данте в изящном издании «Academia»… В ту казахскую зиму стояли злые бесснежные морозы, ветер гнал по улицам нищую пыль; но мерное движение сонетов и канцон, вздохи и слезы мистической юной любви были гораздо реальней, чем глинобитная Кзыл-Орда за окном…»

В оккупированном немцами Париже русский писатель-эмигрант Борис Зайцев спускался во время налетов союзной авиации в бомбоубежище с рукописями перевода дантовского «Ада»: «Когда вдали гулко бухали взрывы, не хотелось его <Данте> оставлять наверху на разгром – и увидел он адские коридоры внизу… Мы поистине были похожи на отряд грешников из какой-нибудь его песни…»

Если Рим – Вечный город, Венеция – город предельно искусственный, то Флоренция – город природно-естественный. Возможно, именно это имел в виду Д. Мережковский, когда писал: «Я ни о чем думать не могу, как о Флоренции… Она – серая, темная и очень простая и необходимая. Венеция могла бы и не быть. А что с нами было бы, если бы не было Флоренции!»

Собор Санта-Мария дель Фьоре

Флоренция – редкий город среди городов подобного масштаба и значимости, который можно весь охватить взглядом с одной точки. Пейзаж Флоренции, увиденный с Сан-Миниато или с высот Фьезоле, создает уникальную картину: город предстает не рукотворным, а, скорее, природным явлением. Поразительно часто, описывая этот город, передают ощущение его ландшафта, даже его воздуха. Писатель Павел Муратов говорил, что в облике Флоренции чувствуется «стройность великолепного дерева», а камни Флоренции – так кажется, легче, чем камни, из которых сложены другие города. Вот лишь два из характерных описаний Флоренции: «Голубоватые вуали воздуха, голубовато-фиолетовые горы, Арно серебряное, светлый туман да с гор благоухание фиалок. Вольный ветер, музыка и благовоние» (Борис Зайцев); или: «Холмы дышат, знаменитые цветущие холмы. Прохлада, тончайшие краски земли и неба и веянье крыльев духа Тосканы. Божественный город!» (Михаил Осоргин). В описании – ничего рукотворного, только естественно-природное, но любой, кто знаком с Флоренцией, не сможет не согласиться, что речь идет именно о Флоренции. Трудно также представить себе иной город, чьи зарисовки столь же органично включали бы темы «города цветов», «города летучих мышей», описания «тысяч и тысяч белых как снег бабочек», криков городских осликов или попарно нежащихся на песчаных берегах Арно речных выдр…

Писатель Петр Вайль в одном из своих итальянских эссе вообще усомнился в «человеческом участии в облике Флоренции» – по его мнению, это, скорее, явление, естественно вырастающее из окружающего тосканского ландшафта: «Если башни – деревья, то соборы – горы. Особенно кафедрал Санта-Мария дель Фьоре, и особенно когда смотришь из-за баптистерия, перед глазами пять уровней горной гряды – сам баптистерий, кампанила Джотто, фасад собора, купола абсид, большой купол Брунеллески. Бело-зеленый флорентийский мрамор – снег, мох, мел, лес?»

А Иосиф Бродский, лауреат высшей флорентийской литературной премии «Золотой флорин» (которой он был горд не меньше, чем Нобелевской, и которая была ему торжественно вручена в Палаццо Веккьо), в своем «Декабре во Флоренции» (1976) написал о Флоренции как о заповедном городе, где возникает особый тип человеческого существования:

Что-то вправду от леса имеется в атмосфере этого города. Это – красивый город, где в известном возрасте просто отводишь взор от человека и поднимаешь ворот.

В воспоминаниях многих русских о Флоренции часто воспроизводится один и тот же сюжет: некто (Достоевский, Бенуа, Розанов, Зайцев, Муратов, Добужинский…) сидит на ступеньках собора Санта-Мария дель Фьоре и в задумчивости смотрит на бронзовые двери расположенного прямо впереди флорентийского Баптистерия. Это «Врата рая» работы Гиберти – шедевр, о котором Иван Гревс написал как о квинтэссенции волшебной природы флорентийского искусства: «Надо было действительно много жить среди полей, часто вдыхать полной грудью живительные струи предрассветного воздуха, напоенного ароматами весны, приветствовать взорами появление зари, слушать и слушать песнь соловья, чтобы приобрести способность так творить и так толковать внешний мир…»

Достоевский уверял жену, что если ему вдруг случится разбогатеть, то он непременно купит фотографии «Porta del Paradiso» (если возможно, то в натуральную величину) и повесит у себя в рабочем кабинете, чтобы всегда иметь перед глазами этот эталон вечной красоты. Разгадку притяжения русских душ к «райским вратам» Гиберти предложил тот же Гревс: «Русский, не привыкший среди своей бедной родной обстановки встречать такие чудеса, чувствует себя увлеченным…»

Многие наши соотечественники сходились в том, что Флоренция, как никакой другой город в мире, заставляет задуматься не только о смене, но и преемственности человеческих поколений. Флоренция – воплощенная непрерывность истории, символ общеродового человеческого бессмертия. Борис Зайцев считал, что тлен не может коснуться этого города, ибо «какая-то нетленная, объединяющая идея воплотилась в нем и несет жизнь». А другой знаток и поклонник Флоренции, Владимир Вейдле, позднее добавил, что и самую смерть нельзя помыслить во Флоренции старухой: «Если и встретишь ее, бродя среди жизнерадостно-многоречивых могильных плит, то не в образе скелета с разящей косой, а в виде отрока, опрокинувшего факел, – такой, как после греков, в первые века христианства видели ее: знамением, преддверием бессмертия…»

Опубл.: Организации русских эмигрантов во Флоренции (1917-1949) // Россия и Италия. Вып. 5. Русская эмиграция в Италии в ХХ в. М: Наука. 2003. С. 32-39.

В начале 1920-х гг. русские, по разным причинам уже давно осевшие во Флоренции, стали осознавать, что путь домой им в ближайшем будущем отрезан, и что из категории «российских подданных, живущих заграницей» они, вместе с беженцами, превратились в аполидов .

Как это часто случается в диаспоре, люди, утратившие родину и объединенные, хотя бы формально, общей судьбой, ощутили необходимость в собственных национальных очагах, где могли бы сберечь культурную идентичность, утолить ностальгию и обрести взаимопомощь.

Один важнейший такой «очаг» здесь уже существовал. В 1903 г. в столице Тосканы был торжественно открыт православный храм . Его строитель, протоиерей Владимир Левицкий, подробно описал жизнь русской общины на страницах своего неизданного дневника . Прихожане о. Владимира, преимущественно состоятельные и знатные персоны, добровольно избравшие Италию местом постоянного проживания, составляли костяк русской среды во Флоренции и после революции (Нарышкины, Струковы, Скаржинские, Фитингофы). Отношения между пастырем и паствой не были идиллическими: выходцу из сельского духовенства пришлось столкнуться со многими проявлениями высокомерия и гордыни. На страницах дневника, который о. Владимир Левицкий вел в 1897-1912 гг., встречается, например, следующее утверждение: «с самого начала дела храмоздания так называемая флорентийская русская колония выражала свое внимание к этому делу не столько существенною ему помощью, сколько нареканиями, пререканиями и пересудами» . В последней части своего «Журнала», начатого в сухой, деловой форме, автор подробно перечислил особ, чинивших ему разного рода препятствия (глава № 84: «Препоны в деле храмоздания»).

Революционные события на родине стали переломными в истории общины. Храм заполнился не состоятельными путешественниками и аристократами, а беженцами. Их настроение хорошо определяют слова одной эмигрантки (Ольги Евреиновой, урожденной Ребиндер), занесенные в книгу протоколов приходских собраний: «У нас, не имеющих родины, осталась лишь церковь» .

Община стала переживать трудные дни: все средства, с трудом собранные, а затем помещенные в, казалось бы, такие надежные российские банки, были национализированы; какая-либо поддержка от посольства, главного попечителя церкви, прекратилась. Протоиерею Владимиру Левицкому довелось пережить крах Российской империи: он скончался во Флоренции в 1923 г., в возрасте 80 лет (на последнем этапе жизни престарелый священник снял с себя пастырские обязанности).

Важнейшей задачей стало официальное учреждение флорентийского прихода. Прежде церковь такового прихода не имела, номинально числясь в составе Санкт-Петербургской епархии в разряде посольских храмов. В условиях вынужденного разрыва с Россией, оформление самостоятельности для общины не терпело отлагательства. В 1921 г. о. Владимир Левицкий нашел в себе силы и провел учредительное собрание. Так во Флоренции образовался русско-православный приход, отделившийся от дипломатических структур, становившихся советскими (при учреждении прихода эмигранты руководствовались постановлениями Поместного собора Русской Церкви 1917-18 гг.).

Прихожане, которых тогда записалось всего 24 человека, серьезно опасались имущественных споров с советским государством, как это произошло в Риме и других европейских городах с посольскими храмами. И в самом деле в 1924 г. советская сторона заявила претензию на флорентийскую постройку, но ее, с помощью нанятых адвокатов, удалось отринуть. В качестве основного аргумента против притязаний на храм использовался декрет Временного правительства об отделении Церкви от государства.

В те годы Апеннин достигла эмигрантская волна и численный состав прихода возрос: в 1925 г. он достиг максимума — 75 человек. Однако найти работу в Италии изгнанникам было нелегко, правительство Муссолини относилось к ним подозрительно (как к «зараженным большевизмом»), и многие быстро покинули берега Арно — ради Парижа, Белграда и других крупных центров диаспоры. К 1931 г., например, прихожан здесь стало вдвое меньше — 37 человек. Таким образом, Флоренция, как и вся Италия, в период «великого исхода» из России, не становилась для большинства эмигрантов «новой родиной», а служила как некий перевалочный пункт: из-за подобной «текучки» оседлые русские флорентийцы прозывали временных прихожан «прохожанами».

Такая ситуация усугубилась в период после Второй мировой войны: многие члены общины (среди них, например, — староста общины князь С. Кочубей) навсегда покинули Италию. С конца 1940-х гг. численность прихода и его активность стали неуклонно снижаться.

Православная Церковь, несмотря на то, что всегда играла важнейшую роль в русском рассеянии, не могла претендовать на всеохватность: в первую очередь, она оставалась религиозным институтом, а не землячеством. Кроме того, не все выходцы из Российской империи являлись православными — среди них встречались католики, протестанты, иудеи, атеисты.

Именно тяга к общему культурному знаменателю привела русских флорентийцев к учреждению «Colonia Russa in Toscana» , двери в которую были открыты всем — за исключением тех, кто признал советскую власть. Основание новой структуры произошло в 1924 г., когда виднейшие представители «русской Флоренции» составили устав «Colonia Russa…» и сформировали ее руководящие органы. Была принята и эмблема общества, помещенная на ее официальную печать: пеликан с птенцами, известный символ милосердия. Помимо объявленного курса на взаимопомощь, «Colonia Russa…» поставила своей целью проведение различного рода культурных мероприятий, которые, действительно, привлекали самую широкую публику.

В космополитической Тоскане многие россияне имели развитые отношения с другими иностранцами, в частности — с англичанами. Это обстоятельство позволило решить ряд административных проблем — вместо поиска и найма особых помещений «Colonia Russa…» стала пользоваться резиденцией Британского института, размещавшегося в 1920-30-е гг. в ренессансном Палаццо Антинори. Юридический адрес учреждения совпадал с адресом православной церкви: виа Леоне Дечимо, № 8.

На первый план в «Colonia Russa…» выдвинулся Василий Ильич Ярцев (1878-1946). Он, как и многие другие русские флорентийцы, обосновался в Италии еще до революции, будучи сотрудником императорского консульства. Став, по более поздней терминологии «невозвращенцем», Ярцев нашел работу на майоликовой фабрике Кантагалли. Он также постоянно пел в церковном хоре, регент которого А.К. Харкевич написал впоследствии проникновенный (неопубликованный) некролог .

И сам Харкевич был видным деятелем в «Colonia Russa…». Любитель словесности и истории, он не раз готовил выступления в Британском институте, посвященные видным деятелям русской культуры — Гоголю, Чайковскому, Чехову, Лермонтову. «Лебединой песнью» эмигрантской ассоциации можно назвать Пушкинские чествования 1936 г., также прошедшие в стенах Британского института, для которых Харкевич подготовил и прочитал обширный очерк о Пушкине .

Адриан Харкевич также оставил обширные воспоминания о Флоренции межвоенного периода, являющиеся ценным источником по истории русской диаспоры. Мемуарист нарисовал подробные биографические портреты многих эмигрантов, в первую очередь, — священников оо. Владимира Левицкого, Михаила Стельмашенко, Иоанна Лелюхина, Иоанна Куракина, Андрея Насальского. Обладая желчным характером, Харкевич подверг, однако, и резкой критике ряд своих компатриотов.

Если Ярцев и Харкевич стали вдохновителями литературных и музыкальных мероприятий в «Colonia Russa…», то ключевой фигурой в области живописи был Николай Лохов, знакомства с которым искали все русские посетители Флоренции, интересовавшиеся живописью. Не обладая общественным темпераментом, Лохов уклонялся от участия в эмигрантских учреждениях. Это с лихвой компенсировала его супруга, Мария Митрофановна Лохова, избранная в административный совет «Colonia Russa…», а в 1940-х гг. — старостой прихода.

В 1920-е гг. к семейству Лоховых прилепился другой русский беженец, Федор Соколов. Не имея определенной профессии, но с художественным даром, он решил также зарабатывать себе на хлеб копированием старых мастеров и поступил в подмастерья к Лохову. Соколов тяготел к миниатюре и к иконописи, и из его авторских вещей в частных собраниях Флоренции сохранились несколько икон и портрет настоятеля русского храма, отца Иоанна Куракина.

Социальные разделения в колонии были значительны, и об этом не раз писал в неопубликованном дневнике А.К. Харкевич, страдавший от надменности высокородных ее членов. Он пишет, например, о некоторых своих соотечественниках как об особах, «подверженных капризным настроениям (сколько среди них было бар из мужиков и мужиков из бар!)» .

О социальных разделениях в русской среде сообщает и префект Флоренции, в 1930 г. составивший, по сообщениям своих информаторов, отчет о русской колонии для Министерства внутренних дел (Генеральной дирекции Общественной безопасности) . Этот любопытный документ, призванный в первую очередь осветить политические пристрастия и соответствующую степень лояльности режиму Муссолини, заслуживает детального рассмотрения.

Автор, не питавший особых симпатий к русским флорентийцам, начинает меморандум с момента основания «Colonia Russa…», перечисляя членов ее первоначального руководства (Мусины-Пушкины, А. Фомин, А. Тростянский, О. Олсуфьева, Н. Муравьев-Амурский, маркиза Ридольфи, В. Ярцев). «Почти сразу между членами "Colonia" возникли трения и недовольство» — сообщает префект — «в результате чего многие члены-основатели давно отдалились от Общества, но не могут выйти из него, так как членство в нем пожизненное; другие же по инерции продолжают платить взносы, не участвуя в каких-либо мероприятиях. Можно утверждать, что число людей, действительно заинтересованных в существовании "Colonia", едва превышает три десятка: в основном, это пожилые дамы, получающие финансовую помощь от Комитета. <…> Деятельность "Colonia" заключается исключительно в совместном распитии чая каждое первое воскресенье месяца в Большом зале Британского института на Пьяцце Антинори, № 3» .

В момент составления доклада, в результате выборов 20 октября 1929 г., Комитет «Colonia Russa…» состоял из следующих лиц: В. Ярцев (переизбранный президент), И. Гауссман (кассир), Н. Харкевич (секретарь); контрольная коммиссия — баронесса Н. Тизенхаузен, профессор Н. Оттокар, В. Буонамичи; административный совет — М. Лохова, А. Харкевич; почетные члены — протоиерей Иоанн Лелюхин (настоятель русской церкви), профессор Хэрольд Гоуд (директор Британского института), пастор Стимсон (настоятель Американской церкви св. Иакова), госпожа Коппингер (президент комитета «The Clothing Guild»).

Василий Ярцев охарактеризован в докладе как республиканец, сторонник «демо-социалистических» убеждений, избранный в руководство «Colonia Russa…» якобы «в качестве бывшего секретаря императорского российского консульства, так как во Флоренции его истинные политические идеи не были известны». На своем посту, как сообщает префект, Ярцев «занимается интригами», проявляет «малую щепетильность в отношении фондов». Кассир Гауссман — «подозреваем в масонстве, студент, личность малозначительная, доверенный Ярцева, неопределенных политических идей». Секретарь организации Нина Харкевич — «тоже инструмент в руках Ярцева, и тоже демо-республиканских тенденций». И М. Лохова, и А. Харкевич «питают республиканско-социалистические симпатии». Таким образом, под пером префекта отчет о тосканцах из России превратился в форменный политический донос, который мог лишь усложнить и без того непростую жизнь изгнанников. Более того, префект утверждал, что «руководство "Colonia Russa in Toscana" обвиняют в неподконтрольной трате фонда <…>, оставленного покойной графиней Платовой».

Нелестно охарактеризовав «Colonia Russa…», префект выделил в русской среде другие группы, «разделенные политическими взглядами, классовыми и религиозными вопросами, не желающими иметь между собой контактов, живущие в состоянии постоянной вражды и сплетен. Каждая из этих групп пыталась учредить собственную "Colonia", противопоставив ее уже существующей, но не смогла этого сделать из-за отсутствия согласия по отношению к однажды организованной "Colonia". Последняя подобная попытка относится к августу 1929 г.; в ней приняли участие Борис Лоевский, Ромарица, Куртш-де-Сутва-Севренк, Александр Новиков, которым симпатизировали князь Андрей Друцкой-Соколинский, поэтесса Русская, Фомин, граф Равдан и другие».

Автор меморандума постарался дать социально-политическую характеристику существовавшим в русской среде группировкам. Таковых, кроме «Colonia Russa…», он выделил шесть: «1) обеспеченные люди, сохранившие свое состояние и держащиеся особняком <…> 2) бывшие военные, возглавляемые бывшим полковником императорской армии Александром Джулиани, представителем Воинского Союза 3) замкнутая группа коммерсантов 4) группа пожилых дам, объединяющаяся при настоятеле русской церкви протоиерее Иоанне Лелюхине («евлогианцы», то есть последователи архиепископа Евлогия, живущего в Париже; будучи искренними противниками большевизма, пошли на компромисс с Советами и коллективно признали Советское правительство ради спасения от преследования в России своих единоверцев) 5) дезорганизованная масса, из которой иногда возникают маленькие кружки, как, например, кружок Александра Фомина, представителя легитимистов 6) евреи, живущие очень замкнуто, за исключением поэтессы Натальи Русской (Коган), ярой монархистки и в качестве журналиcтки и писательницы пользующейся успехом в парижских антибольшевистских кругах; евреи не заинтересованы в движении освобождения и в общем расположены к сохранению сложившейся ситуации; среди них — господа Абрамович, Бунимович, Гиршфельд, Лопато, Груляков и другие».

Особняком от описанных учреждений и группировок стояла маргинальная организация, «Друзья Святой Руси», «Amici della Santa Russia». Ее основал во Флоренции в декабре 1929 г. молодой студент-политолог Лино Каппуччо, уроженец Перуджи, сын русской женщины, Александры Тресковской. В соответствии с программой, организация должна была противостоять коммунистической пропаганде, а также объединять итальянцев и русских эмигрантов, со злободневной для той поры задачей — «ориентрировать русскую культуру и менталитет в направлении фашизма». Лино Каппуччо предполагал наладить регулярный выпуск брошюр и листовок, в форме двух серий — «Святая Русь» и «Красная угроза» (о них также информирует префект). Каких-либо серьезных следов деятельности организации «Amici della Santa Russia» обнаружить не удалось.

О сердце, ты неблагодарно!
Тебе — и розовый миндаль,
И горы, вставшие над Арно,
И запах трав, и в блеске даль…
Н.Гумилев

Р усские оставили серьезный вклад след во Флоренции. И не только надписями на русском языке,
но еще и зданиями и финансовыми пожертвованиями, стихами и музыкальными произведениями...
Начну с главного нынче - с материального. Особенно в этом преуспели Демидовы. Это памятник Демидову с сыном.

Демидов в римских одеждах... слева сидит обнаженная девушка... наверное сестра...))) к памятнику мы еще вернемся)))

Династия русских горнопромышленников Демидовых была известна своей благотворительностью. Они часто и подолгу жили за границей и не скупились на пожертвования. За это им ставили памятники, называли их именем площади, отливали медали в их честь. Зарабатывать в России, а тратить в Европе, было принято еще и в царские времена... увы.

За вклад в фасад культуру Флоренции, на одном из красивейших и знаменитейших соборов мира — флорентийском Санта Мария дель Фьоре, есть герб Демидовых.

Ещё в 1587-1588 годах было принято решение о строительстве нового фасада. Старый фасад, существовавший только на уровне первого яруса, демонтировали. Был объявлен конкурс, однако до середины 19 века работы так и не были начаты. То не было денег, то попечительские советы раздирали скандалы. Только в 1871 году в новом конкурсе на право проектирования фасада победил Эмилио де Фабрис. Правительство Флоренции бросило клич по сбору средств. Ведь надо же когда-нибудь закончить это строительство!

Вот тогда Павел Павлович Демидов и передал муниципалитету крупную сумму денег на облицовку мрамором фасада собора. Такую крупную, что его герб поместили на почётном месте. (К сожалению, найти размер суммы мне не удалось). Работы были начаты в 1876 году и закончены в 1887. И появился этот великолепный, потрясающий неоготический фасад из разноцветного мрамора — белого, зеленого и красного, украшенный скульптурами и резными орнаментами. И немалая заслуга в этом Павла Петровича Демидова.

Герб Павла Демидова — князя Сан-Донато, представляющий сбой щит, разделенный на четыре части, прикрытым малым щитком с гербом фамилии Демидовых, в верхней части которого — три рудоискательных лозы, а в нижней — молот. В четырех делениях гербового щита в шахматном порядке расположены эмблемы гербов города Флоренции — серебряные лилии и греческий крест, что отражает принадлежность территории виллы Сан-Донато к Флоренции. Находится он на самом почетном месте. Первым справа от входа в Собор.

Демидов в предместье Флоренции купил у монахов Санта-Кроче владение Сан-Донато и приступил к строительству виллы, которую впоследствии его сын — Анатолий Демидов достроил и превратил в великолепный дворец, разместив в нем свою грандиозную художественную коллекцию. Несколько поколений семьи Демидовых жили на этой вилле и занимались благотворительностью во Флоренции. "Самый щедрый в Италии благотворитель" — так назвал Николая Демидова Стендаль. Будучи российским посланником при дворе Великого герцога Тосканского, он построил школу (она существует и сейчас и носит имя Демидовых), больницу, дома для престарелых и детей-сирот.

Благодарная Флоренция воздвигла Николаю Демидову памятник, который и ныне стоит на площади его имени — Piazza Niccola Demidoff на набережной Арно.

Чем-то на Путина похож. Наверное работоспособностью и авторитетом. Про сестру у ног... эта фигура, сидящая с лавровым венком у ног Демидова, символизирует Признательность населения Флоренции. Мол... все что можем... лучшее готовы отдать... только делай взносы...

По углам постамента располагаются четыре аллегорические скульптуры - Природа, Милосердие, Искусство и Сибирь. Какая именно Сибирь не узнал. Ни от одной из них мороз по коже не пробирает.

Рядом набережная... все красиво. Но туристы проходят и никто не видит, что памятник русскому меценату. Думают какому-то местному императору. Умеют итальянцы ставить памятники русским. Поставить бы вот так памятник Юлию Цезарю в Москве... в русском шлеме, с булавой и на добром русском коне...)))) а низенько на монгольском (шоб никто не догадался) написать кому именно. Но Юлий Цезарь на Россию не тратился...

Во Флоренции им были открыты дешевые столовые для бедных, приюты и передана муниципалитету крупная сумма денег на облицовку мрамором фасада собора Санта Мария дель Фьоре. За эти пожертвования Павел Павлович и его жена были избраны почетными гражданами Флоренции, а в 1879 году в их честь на деньги, собранные по подписке, была выбита золотая медаль. В 1880 г. в знак благодарности за пожертвования, сделанные князем городу, на фасаде собора Санта Мария дель Фьоре и был помещен фамильный герб Демидовых (см. выше).

Его сын Анатолий, которого называли "король малахита", подарил Николаю I в 1835 году грандиозную малахитовую ротонду. Вплоть до сего дня этот экспонат — один из самых дорогих в Эрмитаже. Несколькими годами позже безвозмездно передал в казну 15 тонн отборного малахита для сооружения колонн и пилястр строящегося Исакиевского собора. Во Флоренции, на доставшейся ему по наследству вилле Сан-Донато, он собрал грандиозную художественную коллекцию, которая считалась одной из лучших в мире. Так же как его дед и отец, Анатолий Демидов покровительствовал художникам. Жившему тогда в Италии Карлу Брюллову, он заказывает грандиозное полотно "Последний день Помпеи", оплачивает его, показывает сначала в Риме, потом в Милане и Париже, а затем привозит его в Петербург и дарит Николаю I, прекрасно понимая, что тот передаст его в Академию художеств и оно станет достоянием Отечества. Так, благодаря Анатолию Демидову, итальянская публика смогла познакомиться с шедевром русского искусства, а Россия получила бесценное творение великого мастера. А ведь меценату, оплатившему это полотно, в то время было двадцать лет!

Женился он в 1840 году на Матильде де Монфор, родной племяннице Наполеона Бонапарта, родственницы Николая I. Именно тогда великий князь Леопольд II Лорранский пожаловал Анатолию тосканский титул князя Сан-Донато, но (!) Николай I носить ему в России его не разрешил.

Самым известным русским флорентийцем был Павел Павлович Демидов (1839—1885), который часто жил с семьей на фамильной вилле Сан-Донато, а затем — в приобретенном им бывшем имении Медичи Пратолино.

Церковь Рождества Христова и св. Николая Чудотоворца. Ее не просто построили на деньги Демидовых. Они еще и долго пробивали разрешение на строительство у Русской православной церкви.

Русский храм на виа Леоне Дечимо известен не только своей красотой. Это первая русская церковь, возведенная в Италии. Правда, еще раньше построили храм в Ницце, но он почти сразу оказался на территории Франции.

Над храмом вместе работали русские и итальянские мастера. Подобно «Спасу на Крови» в Санкт-Петербурге, церковь украшена майоликой и мозаиками. По образцу северных русских храмов, она состоит из верхнего (холодного, летнего) и нижнего (теплого, зимнего) храмов. Убранство нижнего храма в основном подарено князьями Демидовыми - это уникальный интерьер домовой церкви русских аристократов середины XIX века. Как и раньше, сейчас нижний храм используется для богослужений зимой, а во время Страcтной Недели крестным ходом совершается переход в верхний храм.

В 20-х годах власти СССР стали претендовать на здание церкви, но эта попытка не увенчалась успехом (с этого времени храм находится в юрисдикции Константинопольского Патриархата). Большую поддержку храму оказывала М.П. Демидова, наследница осевшего в XIX веке во Флоренции семейства известных меценатов.

Флоренция всегда была центром русской культурной жизни в Тоскане.

Тут жил Достоевский и, любуясь видами на город, писал роман «Идиот». Из садов холма Боболи видна огромная вилла Н.Ф. фон Мекк, где творил Чайковский.

Ее сейчас украшает памятная табличка "В этой вилле в 1878 году жил и трудился Петр Ильич Чайковский, который, прибыв к нежным тосканским холмам с просторной русской равнины, претворил бессмертные гармонии обоих краев".

Получил Петр Ильич этот дом от своей меценатки Надежды фон Мекк и выбирал его лично. Ну не абы где же жить великому русскому музыканту:)))

Кроме музыки Чайковский писал и стихи. Во Флоренции было начато стихотворение «Ландыши»:

«Когда в конце весны последний раз срываю
Любимые цветы, - тоска мне давит грудь,
И к будущему я молитвенно взываю:
Хоть раз еще хочу на ландыши взглянуть..."

Впрочем. Возможно именно во Флоренции он понял, что сихи это не его... и теперь мы его любим за иное...))) Последний раз город на Арно Чайковский видел в 1890 году, написав «Пиковую даму» и набросав секстет, метр и не догадывался, что этот визит во Флоренцию финальный.

Любил Флоренцию и Бродский. И тут он даже получил местную монету за вклад в мировую поэзию...

Там всегда протекает река под шестью мостами.
Там есть места, где припадал устами
тоже к устам и пером к листам.
И.Бродский

Что это я? Пусть за меня говорят о Флоренции нетленные строки наших мэтров...

Флоренция, ты ирис нежный;
По ком томился я один
Любовью длинной, безнадежной…

О, безысходность печали,
Знаю тебя наизусть!
В черное небо Италии
Черной душою гляжусь.

Есть города, в которые нет возврата.
Солнце бьется в их окна, как в гладкие зеркала…
И.Бродский

В старинном городе чужом и странно близком
Успокоение мечтой пленило ум.
Не думая о временном и низком,
По узким улицам плетешься наобум...
С.Черный

Битый город дрожит внизу
Расколотым антрацитом.
Богами и Музой,
Как бабушка, нежно-забытый…
Е.Шварц

Тебе нужны слова иные.
Иная, страшная пора.
…Вот грозно стала Синьория,
И перед нею два костра…
Н.Гумилев

Кроме того 1980-х годах Флоренцию и русский храм посещал режиссер Андрей Тарковский.

А вот современный русский вклад, в основном, увы... такой...

Инфа и некоторые фото цинично (С) с разных мест интернета и снабжена моими не менее циничными комментариями. Особенно много инфы взял с Википедии и отсюда

ЧТО МАНИЛО русскую душу на берега Арно? Наверное, то, чего не хватало на родине, - мягкая нега, бесснежные зимы, легкое небо, плавные линии тосканских холмов, узкие улочки, статуи мадонн и святых, улыбчивые прохожие, "умение жить", плетеные бутыли "кьянти"... И, конечно, свидетельства того гигантского взлета человеческих сил, который назван Возрождением.

Флоренция не может оставить равнодушным - и особенно русского человека, чувствительного к красоте и мифам и предпочитающего крайности. И он ее боготворит, объясняется в любви, как, например, Чайковский и подавляющее большинство русских посетителей города, или же, разочарованный в своих иллюзиях, проклинает, как Блок.

История наших взаимоотношений со столицей Тосканы уходит в глубь веков. Самое первое (нам известное) описание русского путешествия в Западную Европу - это путешествие именно во Флоренцию, на знаменитый Собор 1439 года. В православном сознании этот город станет символом негодных попыток объединения с "латинянами", а современный экуменизм назовут "возвратом к Флоренции". Парадоксальным образом эта негативная память вызовет к жизни уникальный памятник - изумительной красоты русский храм, которым его строители пытались искупить "грех Унии" (об этом первоначальном пафосе постройки сейчас забыто).

Но если русский паломник в Италии транзитом проезжал Флоренцию и стремился дальше - в Рим (а лучше в Бари, к Николе-угоднику), то русский интеллигент сознательно прибывал сюда - к Данте, к корифеям Ренессанса.

Были еще русские "дачники", которые выбирали Тоскану для поправки здоровья, да так и оставались здесь жить, поражая флорентийцев своим щедрым меценатством, широтой жизни, странными выходками.

Потом - эмигранты, которых наша родина широко расплескала по миру разными "волнами". Впрочем, их здесь было немного: этот город не для бездомных.

Наконец, уже в нашу эпоху, - путешественники, для которых придуман классический тур Венеция-Флоренция-Рим, подтверждающий, что Флоренция - это классика. Русских путешественников здесь много, и так будет всегда.

ПАЛАЦЦО БУТУРЛИН НА ВИА ДЕЙ СЕРВИ

В 1818 году семейство графа Дмитрия Петровича Бутурлина, одного из оригинальнейших людей своего времени, после долгого пути прибыло во Флоренцию. Бутурлины стали первыми русскими, "эмигрировавшими" в Италию. Что заставило коренного москвича покинуть родину - бог весть. Официальным же мотивом стало, как всегда, "состояние здоровья".

В Москве в 1812 году, на пепелище своей библиотеки, одной из самых больших в Европе, Бутурлин сказал: "Бог дал, Бог и взял". А во Флоренции собрал новую библиотеку, не меньше прежней. Разместился граф с нею, как настоящий барин, - в самом центре города, в одном из лучших особняков, в Палаццо Монтаути-Никколини, теперь считающемся классикой Ренессанса. Горожане, как полагается, переименовали его в Палаццо Бутурлин, и так дворец обозначался на карте Флоренции почти век. В 1918 году, в 100-летний юбилей прибытия семейства на Апеннинский полуостров, обедневшие потомки графа Дмитрия Петровича продали свое Палаццо, оставив на фасаде свой герб - на память.

ДЕМИДОВ САН-ДОНАТО

Павел Павлович Демидов князь Сан-Донато (1839-1885) продолжал меценатские традиции своего семейства, одно из его благодеяний увековечено на фасаде кафедрального собора Флоренции. Глядя на нарядную громаду Санта Мария дель Фьоре, трудно представить, что еще не так давно ее фасад был из рваного, необработанного камня: в Средневековье у горожан не хватило средств на достройку собора. В середине XIX века отцы города призвали всех состоятельных флорентийцев к пожертвованиям на новый, мраморный фасад. Больше всех выделил Демидов, за что и увидел потом свой родовой герб на самом почетном месте - справа от главного входа. Княжеский герб вместе с титулом итальянские Демидовы получили из рук местных правителей - великих герцогов Тосканских. В гербе соединились уральское кайло и геральдическая лилия Флоренции.

Богачи Демидовы излили на Флоренцию столько благодеяний, что естественным было появление здесь памятника основателю итальянской ветви Демидовых, Николаю Никитичу. Ваятель Лоренцо Бартолини изобразил Демидова обнимающим сына, у ног изваяния поместил итальянскую девочку - аллегорический объект благодеяний, а по углам пьедестала - аллегории Искусства, Милосердия, Удовольствия и даже... Сибири - как источника несметных богатств фамилии. Сибирь единственная в монументе целиком одетая и в шляпе: образ холода.

Именем Демидова названа и сама площадь. Это закономерно - здесь стоит палаццо, где он жил, тут же - школа, им основанная. Для русского во Флоренции патриотично назначать свидания не "у Давида", а "у Демидова". И не забудьте, что по-итальянски надо говорить "Демидофф" и с ударением на первый слог.

В один прекрасный день Демидовым надоело жить в тесном городе, и они купили усадьбу, которую вскоре прозвали "вторым великогерцогским дворцом". Собственно, таких усадьб у них было две: одна в Сан-Донато, по названию которой им был дан княжеский титул и от которой сейчас остались незначительные фрагменты, вторая же - в Пратолино. Она сохранила свой архитектурный ансамбль эпохи Медичи, но заметно обрусела. В центре парка русские владельцы водрузили копию памятника Николаю Никитичу, что стоит на Демидовской площади, в залах дворца развесили картины отечественных мастеров (в первую очередь - Карла Брюллова, которому покровительствовали), и даже композиции цветов на клумбах долженствовали напоминать о России.

Последняя итальянская Демидова (в замужестве Абамелек-Лазарева) скончалась в 1955 году бездетной, оставив все племяннику - князю Павлу Карагеоргиевичу Югославскому. Тот продал виллу со всем ее убранством на аукционе Сотбис, и после разных перипетий усадьба нашла своего нынешнего хозяина - Флорентийскую провинцию, то есть районную администрацию. Так появился новый парк-музей "Вилла Демидофф".

Несколько лет назад итальянскую общественность взволновало громко объявленное намерение российского правительства вернуть свою зарубежную собственность. В кем-то составленных списках значилась и "Вилла Демидофф", всегда бывшая частным владением. Осторожный "райсовет", дабы не тревожить аппетит России, постановил "Виллу Демидофф" переименовать в "Виллу Пратолино".

Впрочем, все ее называют по-старому.

ДОМ ЧАЙКОВСКОГО НА ВИА САН-ЛЕОНАРДО, 64

В сознание флорентийцев этот дом и вошел с таким именем - Сasa di Tchajkovskij, - в особенности после 1997 года, когда дом был продан на аукционе и об этом писала местная пресса. Впрочем, во Флоренции у композитора было несколько адресов, ибо изо всех зарубежных городов он предпочитал именно город на Арно, не скупясь ему на комплименты. Другие адреса - гостиница "Софитель" на улице Черретани (там композитор стоял в феврале - марте 1878 года) и гостиница "Вашингтон" (весна 1882 и весна 1890 годов) - не столь романтичны и не вызывают желания повесить на них мемориальную доску со словами: "Здесь от бескрайних российских равнин и нежных тосканских холмов питал композитор свои бессмертные гармонии". Это слова с мемориальной доски на Вилле Бончани, на одной из самых красивых во Флоренции улиц - Сан-Леонардо. Неподалеку от этого особняка проживала в гостинице и та, которая сняла "творческую дачу" для композитора на зиму 1878 года - Надежда фон Мекк. Надежда Филаретовна каждый день прогуливалась перед домом Чайковского, но никогда не заходила внутрь. Зато она каждый день получала от него партитуры (композитор сочинял "Орлеанскую деву") - и записки, которые часто цитируют, когда повествуют об этом светлом периоде творчества композитора.

ДОСТОЕВСКИЙ

Мы точно не знаем, в каком именно доме на площади Питти остановились Федор Михайлович и Анна Григорьевна. Достоевская писала: "...В конце ноября 1868 года мы перебрались в тогдашнюю столицу Италии и поселились вблизи Palazzo Pitti. Перемена места опять благоприятно повлияла на моего мужа, и мы стали вместе осматривать церкви, музеи и дворцы".

Прожив так почти год, Достоевские уехали в Германию, в Дрезден - приближалось появление на свет Любочки, и Анна Григорьевна хотела родить в стране, языком которой она владела.

Даже в отсутствие достоверного адреса горожане решили отметить память о пребывании Достоевского. Так на доме # 22 по площади Питти появилась мемориальная доска с осторожным началом: "В этих местах жил..."

Сведения о жизни Достоевских во Флоренции скупы. Но любимое место супругов известно. Достоевская, ждавшая ребенка, пишет: "Мне предписано было доктором много гулять, и мы каждый день ходили с Федором Михайловичем в Giardino Boboli (сад, окружающий дворец Питти), где, несмотря на январь, цвели розы. Здесь мы грелись на солнышке и мечтали о нашем будущем счастье". Сад Боболи (ударение на первый слог) - некогда приватный сад Великих герцогов Тосканских.

Во время своего четырехлетнего отсутствия из России Достоевский безумно скучал по родине. Флоренция его немножко выручала: здесь, по свидетельству Анны Григорьевны, "нашлась отличная библиотека и читальня с двумя русскими газетами", и писатель "ежедневно заходил туда почитать после обеда". Библиотеку, так называемый Кабинет Вьессе, в начале прошлого века учредил один швейцарец-меценат с целью преодоления местного провинциализма: сюда поступали главные европейские издания. Библиотека действует и до сих пор, правда, в другом месте, в Палаццо Строцци. И нынешний ее пользователь может расписаться в библиотечном реестре - вслед за Theodore Dostoewsky.

Флорентийские власти, как и местные власти в России, любят придумывать названия в память тех или иных событий или людей. Многими из таких названий не пользуются, и никто не знает об их существовании. Малозаметная дорожка в городском парке "Кашины" именуется аллеей (viale) имени Федора Михайловича Достоевского. Единственное строение на аллее - столбик с этим названием. Если вы захотите поставить флорентийца в тупик, спросите у него, как пройти к viale Dostoevskij.

ДОМ ОЛСУФЬЕВОЙ

Мария Васильевна Олсуфьева в Италии известна больше, чем на родине. Впрочем, она и родилась в Италии: у ее матери была доверенная флорентийская акушерка.

Среди пяти детей полковника царской армии графа Василия Олсуфьева, бежавшего с семьей из Советской России, дочь Мария сохранила в наибольшей степени свою русскость. Во время "оттепели" она увлеклась новой советской литературой, что не было принято среди эмигрантов первой волны, и принялась за переводы. Первым стал роман Дудинцева "Не хлебом единым", переведенный, по настоянию издательства, за рекордный срок - в 25 дней. Затем последовали Шкловский, Окуджава, Евтушенко. Работоспособность переводчицы поражает: из-под ее пера вышли около полусотни книг, причем таких сложных авторов, как Андрей Белый, Платонов, Мандельштам, Пильняк, Булгаков.

Мария Васильевна стала посещать СССР, где ее приняли тепло. Все изменилось с началом гонений на Солженицына. Писатель-изгнанник сам указал на Олсуфьеву как на желательную переводчицу "Архипелага Гулаг", и с тех пор Мария Васильевна стала в Советском Союзе persona non grata. Начался новый этап ее деятельности - помощь правозащитникам, в первую очередь Сахарову.

Олсуфьева скончалась в 1988 году, немного не дожив до радикальных изменений в России, которая, без сомнения, вновь приняла бы ее с почетом.

Дочь Марии Васильевны бережно хранит старую обстановку, библиотеку, семейные реликвии.

ДОМ ТАРКОВСКОГО НА УЛИЦЕ САН-НИККОЛО, 91

Один из сюрпризов современной Флоренции - надпись над домофоном: TARKOVSKY. Открыв телефонную книгу, можно узнать и точный адрес. Дом на улице Сан-Никколо - последнее место его оседлой жизни. Комната, где он писал сценарий своего последнего фильма "Жертвоприношение", сейчас нежилая; вдова, ныне покойная, устроила здесь нечто вроде домашнего музея. Здесь письменный стол режиссера, личные вещи, икона его небесного покровителя апостола Андрея. Помещается эта комната на крыше средневекового палаццо, возвышаясь над другими крышами и напоминая рубку корабля или неф базилики.

В своем дневнике маэстро писал: "Флоренция - это город, возвращающий надежду". Тарковский проникся им во время съемок "Ностальгии": тосканские достопримечательности - фрески Пьеро делла Франческа, недостроенный собор в Сан Гальгано, бассейн в Баньи Вийони (сцена со свечой) - стали немыми героями фильма. Когда же режиссер оказался бездомным и скитался по Европе, флорентийская мэрия проявила благородство, предоставив ему жилье в старинном квартале Сан-Никколо. Теперь тут обитает другой Андрей Тарковский - сын режиссера.

БРОДСКИЙ

Бродский и Италия - пример счастливых отношений: поэт признавался, что ему было хорошо в стране, где так много женщин напоминали его мать. Общеизвестна любовь поэта к Венеции, навечно скрепленная завещанием; менее известно, что Иосиф Бродский был почетным гражданином Флоренции и обладателем премиального золотого флорина - точной копии средневековой флорентийской монеты. Это звание и сопутствующую награду он получил от местного муниципалитета за свой вклад в мировую культуру. Мартовским днем 1996 года в Палаццо Веккио Бродский, в окружении отцов города и стилизованных знаменосцев, получал из рук мэра эти флорин и указ, а затем читал стихи - в том числе и про Флоренцию. То был последний визит поэта в Италию.