Народ в «Путешествии. П.А.Орлов

Более двухсот двадцати лет назад была напечатана книга А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», вызвавшая резкую оценку царицы Екатерины II и привилегированного класса, то есть дворян и помещиков. Екатерина II назвала Радищева «бунтовщиком похуже Пугачёва», обвинив его в том, что он «ищет… всё возможное к умалению почтения к власти… и приведению народа в негодование противу начальников и начальства». Произведение было запрещено, автор сослан в Сибирь, но Россия узнала, что и среди дворян есть люди, чьи сердца способны страдать при виде угнетения, унижения и бесправия простого человека, крестьянина.

«Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала», – сообщил соотечественникам Радищев. Он хотел сказать своим современникам, что каждый должен видеть не только личные проблемы и интересы, но и открывать глаза на реальную жизнь вокруг, чтобы «быть соучастником во благоденствии себе подобных».

Показать жизнь русского крестьянства без прикрас в эпоху крепостного права было делом опасным. Екатерина II уверяла Европу, что «лучше судьбы наших крестьян нет во всей вселенной». И вдруг путешественник из произведения Радищева, дворянин по происхождению, описывает преступления помещиков по отношению к тем, кто на них работает. Для лицемерного общества и правящих кругов это было подобно взрыву, бунту тех, кто веками не имел права голоса, кто должен был только благодарить господ за своё «благоденствие». И рисует этот ад на земле дворянин, один из тех, кто и сам должен бы держать крестьян в повиновении. Такое простить Радищеву не могли, поэтому он понёс суровое наказание.

А герой произведения «Путешествие из Петербурга в Москву» в дороге не дворцами и пейзажами любовался, его внимание приковано к людям, их быту и труду. Он отмечает в своих записях, что крестьянин лишён всех гражданских прав: его могут избить, продать или отправить на каторжные работы. И что удивительно: читателям нашего времени положение крестьянства в XVIII веке уже не кажется таким уж ужасающим. Неужели потому, что в жизнь народов России (и других бывших республик Советского Союза) неожиданно вернулись в XXI веке те самые понятия бесправия, произвола, унижения и угнетения личности? Странно и страшно сопоставлять столь отдалённые друг от друга эпохи, но примеров нынешнего ада на земле можно найти не меньше, чем видел путешествующий дворянин. В погоне за наживой некоторые граждане теряют человеческий облик и готовы лишать других не только имущества, денег, но и жизни. Бесконечный «передел» собственности, грабежи и насилия, убийства – это реалии современной жизни. Людей потрясают известия о сращивании криминала с властью, когда милиция, чиновники и даже судьи за большие деньги сотрудничают с теми, кого надо бы судить и сажать в тюрьмы. Примером могут служить не столь давние события в станице Кущёвской Краснодарского края, где группа преступников под прикрытием местных властей держала население в страхе несколько лет. И это не единичный случай из того, что стало хроникой нашей жизни, о чём ни слышать, ни говорить не хочется.

А.Н. Радищев не идеализировал крестьян и их детей, противопоставляя народ помещикам. Он рассказал и о развращённых нравах некоторых крестьянских девок, приученных господами к бесстыдству или же к позорному «ремеслу». В наши дни также есть девушки, добровольно избравшие проституцию как способ заработка и выживания в новых условиях. Но известно и то, что есть невольницы, которых обманным путём, через мошенничество и насилие принудили обслуживать сауны, прочие заведения и сделали рабынями.

Алчность, жадность, желание быстро разбогатеть за счёт рабского, низкооплачиваемого труда превращают людей, возомнивших себя господами, в чудовища. Поневоле вспоминаешь слова, являющиеся эпиграфом к произведению Радищева: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».

Возвращаясь в век XVIII, вспомним, что Радищева упрекали в подстрекательстве крестьян к бунту, но ведь он всего лишь показал, как нельзя относиться к людям, если действительно не хочешь гнева народного. В главе «Зайцово» есть эпизод убийства крестьянами помещика и его сыновей. А вызван этот бунт долгими издевательствами, надругательством и презрением к человеческому достоинству. Годами сдерживаемые гнев и ненависть к помещикам, желание защитить себя и близких вылились в жуткую месть. Молодой парень не смог покорно и молча смотреть, как будут до полусмерти забивать розгами его отца. И он же, спасая невесту, которую сыновья помещика тащили в сарай, чтобы изнасиловать, сумел отобрать девушку, но при этом не рассчитал удара и проломил голову барского сына деревянным колом. И вот в драке с нападавшими на него господами парень неожиданно получил поддержку. Крестьяне (соседи) пришли ему на помощь, все вместе они дружно добили своих палачей. Это можно считать невольным протестом против произвола хозяев, но бунтовщики по решению суда должны быть казнены.

Наверное, современным господам (олигархам, бизнесменам, чиновникам и прочим богатым людям) стоило бы знакомиться с трудами великих классиков о подневольном труде и унижении человеческого достоинства. Тогда бы они помнили, что «зверский обычай порабощать себе подобного человека» ещё Радищев предлагал искоренить в русском обществе, так как «порабощение есть преступление». Труд человека может быть выгоден как работодателю, так и работнику. Радищев называл крестьянина кормильцем, спасителем Отечества и удивлялся, что земледельца и труженика те, кого он кормит, держат в неволе, морят голодом, избивают и убивают, как будто хотят от него избавиться, будто желают остаться без кормильца. По мнению писателя, землёй должен владеть тот, кто на ней работает: пашет, сеет, урожай собирает. Почему земля принадлежит барину, который трудиться не желает? И если «принуждённая работа» выполняется не так качественно, как работа для себя и семьи, то почему не сделать труд выгодным для работника?

Многие вопросы, поднятые Радищевым, остаются злободневными и сейчас. Писатель как будто смотрел далеко вперёд, говоря о разумном ведении сельского хозяйства, о поддержке крестьянского труда государством. Рисуя образы крестьян, которыми могла бы гордиться Россия, Радищев высказал мечту о просвещённом государстве, где гражданам будет обеспечена достойная жизнь, и законы подтвердят равенство всех людей, одинаковые права для всех. Писатель верил в «преславный» русский народ, в его способность к великим делам, в его трудовую энергию и творческие силы, в умение вырастить и воспитать молодое поколение. И нам, потомкам мудрых наших соотечественников, предстоит осуществить всё то, к чему стремились люди ещё двести лет тому назад.

«Бунтовщик хуже Пугачева» - так сказала Екатерина II, прочитав книгу А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». На первый взгляд это явное преувеличение. Мощная Крестьянская война под предводительством Е. И. Пугачева потрясла феодальную Россию, перепугала императрицу и помещиков и была разгромлена с большим трудом. Но чем мог быть опасен Александр Радищев? Сын пензенского помещика, Радищев учился в Пажеском корпусе, был послан в Лейпцигский университет, по возвращении служил в армии, затем чиновником Петербургской таможни. За его спиной не было ни революционной организации, ни армии восставших, и расправиться с ним не составляло большого труда. Все это так. Но крестьянская война была лишь стихийным протестом доведенных до отчаяния крестьян, пытавшихся посадить на трон своего, «доброго» царя. Предшественники Радищева - русские просветители - критиковали помещичий произвол и крепостные порядки, но не требовали уничтожения крепостного права и надеялись, что императрица осуществит их проекты и предложения.

В своей книге Радищев заклеймил крепостное право. Он писал, что крепостной крестьянин «заклепан в узы» и «в законе мертв», что его заставляют «шесть раз в неделю ходить на барщину», истязают его «розгами, плетьми, батожьем или кошками», сдают в рекруты, ссылают на каторгу, бесчестят его дочерей и оставляют ему «только то, чего отнять не могут, - воздух. Да, один воздух». Но Радищев не остановился на критике крепостного права. Он потребовал «совершенного уничтожения рабства», настаивал на том, чтобы земля была отобрана у помещиков и отдана «делателю ее» - крестьянину. Он открыто сказал, что царь заботится не о благе народа, а об интересах «великих отчинников», что церковь освящает этот ненавистный строй.

В 1773 г., в том году, когда началась крестьянская война, Радищев в одном из своих сочинений первым заявил: «Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». Развивая эту мысль в «Письме другу, жительствующему в Тобольске», он писал: «Нет и до окончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своей власти», а в «Беседе о том, что есть сын отечества» утверждал, что «притеснители, злодеи человечества», те, кто «терзает ближних своих», кто проливает «потоки слез и реки крови», не имеют права называться патриотами. «Истинный сын отечества» лишь тот, кто борется за свободу народа и установление «народоправления».

Но как бы ни были важны и новы положения и выводы первых произведений Радищева, его место в истории определяется «Путешествием из Петербурга в Москву». Свою книгу он построил в форме путевых очерков. Но это меньше всего рассказ о дорожных впечатлениях. Его книга - цельное произведение, каждая из глав которого показывает одну из сторон крепостного строя и воспринимается как обвинительный акт самодержавию и крепостничеству.

Славна, но трагична судьба «Путешествия», напечатанного Радищевым в собственной типографии. Он успел продать до ареста всего три-четыре десятка экземпляров, а остальные пришлось сжечь. Проданные экземпляры разыскивали и уничтожали. Их хранение царские власти считали преступлением. В печати о книге было запрещено упоминать. Но книга продолжала жить и сражаться. Ее рукописные списки ходили по стране, и с ними были знакомы все поколения русских революционеров. В России книга была издана лишь после революции 1905 г. Но еще в 1858 г. Герцен напечатал ее в Лондоне и в предисловии к ней писал: Радищев «едет по большой дороге, он сочувствует страданиям масс, он говорит с ямщиками, дворовыми, с рекрутами, и во всяком слове его мы находим с ненавистью к насилию - громкий протест против крепостного состояния...».

Проедем же вместе с Радищевым по его большой дороге, задумаемся над тем, какое место занимает каждая из глав в его замысле.

Эпиграф: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». За устарелыми и не совсем понятными словами эпиграфа встает страшное ненавистное чудище самодержавия и крепостничества.

Предисловие начинается словами, которые запомнятся каждому, кто хотя бы раз открыл эту книгу: «Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвленна стала». Именно страдания народа позвали автора на подвиг.

София, Тосна - первые главы книги и первая встреча автора с народом, с его песнями, полными «скорби душевной» и мягкости.

Любань. Зайцева. С потрясающей силой показано положение крестьян и произвол помещиков. Крестьянин шесть дней в неделю работает на барщине, а его жена и дети и в воскресенье собирают барину ягоды и грибы. Для работы на себя у крестьянина остается лишь воскресенье, но из того, что он заработает, немало пойдет на уплату податей. Человека превратили в раба, в рабочий скот. И со страниц книги звучит угроза: «Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение».

Дворянин, прославившийся на службе лишь казнокрадством и взяточничеством, «почитает крестьян скотами», грабит и истязает их. Он жесток, подл и развратен. Не лучше и его сыновья. За гнусное надругательство над невестой крепостного крестьяне убили помещика и его сыновей.

И Радищев пишет: «Крестьяне, убившие зверского асессора, в законе обвинения не имеют. Сердце мое их оправдает».

Чудово. Завидово. Клин. Произвол властей не отличается от произвола помещиков. Жаловаться на них бесполезно. Всесильный екатерининский вельможа - живое воплощение «обмана, вероломства, предательства, блуда, отравления, татьства, грабежа, убийства».

Русскому дворянству Радищев противопоставил слепого и нищего старика - солдата-инвалида, который мужественно сражался за Родину и постоянно «помнит о человечестве».

Спасская полесть. Истина и справедливость давно покинули царский двор. Здесь царят дикий произвол, беззаконие, лесть и казнокрадство. Царь - «убийца, первейший разбойник, первейший предатель, первейший нарушитель общия тишины, враг лютейший» народа. Роскошные одежды его «замараны кровию и смочены слезами» бесправных подданных.

Подберёзье. Крестцы. В школах крепостной России «схоластика... невежество, рабство, инквизиция». Преподавание не ведется на «языке народном», на «языке российском», а это закрывает народу доступ в школу. Из «ста дворянчиков, поступающих в службу, 98 оказываются повесами,.. вертопрахами, распутниками, щеголями». Школа же должна воспитывать «истинных сынов отечества», которые будут отстаивать интересы народа и не испугаются «ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения, ниже самой смерти».

Зайцева. Валдай. Едрово. Разврат, цинизм, уродливые отношения в семьях - вот что отличает моральный облик крепостников. Радищев противопоставляет крепостникам крестьянскую девушку Анюту, ее мать и жениха, любуясь и гордясь их духовной чистотой и красотой.

Хотилов. Вышний Волочек. Выдропуск. «Сохраненный нерушимо даже до сего дня зверский обычай порабощать подобного себе человека» ведет страну к гибели, утверждает Радищев. Все, чем пользуются крепостники, «омыто потом, слезами и кровию крестьян». Они неминуемо восстанут и разрушат страну, сохраняющую рабство. Грозя помещикам восстанием крестьян, Радищев приводит здесь «Проект в будущем», который постепенно уменьшает власть и права дворян и завершается «совершенным уничтожением рабства». Радищев мечтает о таком времени, но мало надеется на то, что царь и помещики осуществят этот проект. Радищев призывает обрушить на них «человеколюбивое мщение» и «сжечь их имения».

Медное. Городня. Пешки. Крепостная деревня с нищенскими избами. Тряпье вместо одежды, жалкая пища. Крестьянин «заклепан в узы» и превращен в «вола в ярме». Произвол и беззаконие при сдаче в рекруты. Трагедия крепостных художников, актеров, учителей, судьба которых зависит от прихоти помещика. Отвратительное порождение крепостничества - продажа крестьян в розницу. «Свободы не от советов великих отчинников ожидать должно, но от самой тяжести порабощения», - восклицает Радищев.

Прочтя эту главу, Екатерина II со страхом и ненавистью заметила, что автор «надежду полагает на бунт от мужиков».

Тверь и ода «Вольность». Гимн революции, которая сметет самодержавие и установит республику. Как величайший праздник Радищев рисует время, когда «возникнет рать повсюду бранна», когда ликующие «склепанны народы» «на плаху возведут царя», смоют позор рабства и на земле воцарится вольность - «источник всех великих дел».

Черная грязь. Слово о Ломоносове. Велик и богат творческими силами народ русский. Он, и «заключенный в смрадной темнице» крепостничества, выдвигает таких великих мужей, как Ломоносов. А сколько Ломоносовых выйдет из народа, когда народ станет свободным!

Москва! Москва! Путешествие из Петербурга в Москву окончено. Радищев нарисовал страшную картину крепостной России и всем содержанием книги доказал, что выход один - народная революция. Нужны не подачки от царя и помещиков, а уничтожение крепостничества, не надежды на «доброго царя», а уничтожение самодержавия и установление республики.

Книга была написана вскоре после Крестьянской войны под предводительством Пугачева и победы революции в Америке, а напечатана тогда, когда рухнула Бастилия и началась Великая французская буржуазная революция, - все это определяло силу воздействия ее на читателей.

Поэтому и был Радищев для Екатерины II «бунтовщиком хуже Пугачева», поэтому она со страхом и злобой писала, что «французская революция его решила определить в России себе первым подвизателем».

Страшна и трагична судьба Радищева: арест, допросы, пытки, смертный приговор и долгие месяцы тюремного каземата в ожидании казни, ссылка в далекий Илим на верную смерть. Лицемерно 4 помилованный» Павлом I, Радищев заперт в маленькую калужскую деревушку и полностью изолирован от общества. Александр I возвращает его в Петербург и привлекает к составлению нового свода законов. Снова оживают мечты, что, может быть, хоть что-то удастся сделать для улучшения положения народа. И снова гнусный обман: когда Радищев попытался в своих проектах реализовать самые скромные предложения, ему открыто пригрозили тюрьмой и Сибирью.

А. Н. Радищев. Портрет XVIII в. Художник неизвестен.

Всю жизнь он боролся, мечтал, искал пути ликвидации ненавистного самодержавия и крепостничества.

Репрессии, угрозы сыплются на него одна за другой. Его замучили, затравили, привели к духовной трагедии. Но, умирая, он бросил в лицо своим мучителям: «Потомство за меня отомстит».

Портрет крепостной крестьянки конца XVIII в. Художник неизвестен.

Радищев понимал, что для революции в России «не приспе еще година», но твердо верил в ее победу. «Не мечта сие, но взор проникает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую; я зрю сквозь целое столетие», - написал он в 1790 г. Через 115 лет, после того как были написаны эти строки, над Россией грянул первый гром революции, а еще через 12 лет народная революция победила. И сразу после революции победивший народ поставил памятник А. Н. Радищеву - человеку, который «нам первый вольность прорицал».

Наказание крепостного батогами. Рисунок того времени.

Радищев, испытавший сильное влияние философии Просвещения, сделал из нее крайние и бескомпромиссные выводы. В его время почти все образованные люди читали произведения французских философов. Почему же именно Радищев отважился отрицать самодержавие и защищать свободу человека?

Очевидно, именно потому, что писатель обладал особенно ранимой, особенно возбудимой совестью. Его нравственные идеалы и культура чувств были столь высоки, что он воспринимал насилие, нарушение свободы как личную свою беду и переживал как незаслуженно нанесенную ему личную обиду, испытывая нестерпимо острую боль.

В этом духе он и начинает главное свое сочинение - «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790), подчеркивая, насколько лично, как человек, потрясен увиденным вокруг: «Я взглянул окрест меня - душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Обратил взоры во внутренность мою и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы... Я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению; и - веселие неизреченное! Я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благоденствии себе подобных» .

Это стремление к сочувствию, состраданию сделало Радищева философом, гражданином и писателем. Оно определило и жанр сочинения - «путешествие», широко распространенный в сентиментализме. «Путешественник» может естественно обозреть все места, которые встречаются ему на пути, и от первого лица эмоционально приподнято рассказать о том, что он увидел и что поразило его воображение. Однако чувствительность Радищева по сравнению с сентименталистами и их вождем Карамзиным носила резко радикальный и социально конкретный характер.

Все главы книги - от «Софии» до «Спасской полести» - пронизаны одной идеей: в России закон спит и царит беззаконие. Это беззаконие противоречит всем «естественным законам», от природы данным человеку. Закон в стране не соблюдает никто - ни ямщики и мелкие чиновники, ни наместники и сановники. У русского человека нет «личной сохранности», «личной вольности», «собственности». Может быть, иначе обстояло бы дело при просвещенном государе? В главе «Спасская полесть» нарисована картина (вторая часть «сна»), в которой беззаконие не исчезает. Но, может быть, помогут частные меры и реформы или стихийные бунты крестьян? Радищев и на этот вопрос отвечает отрицательно. Он приходит к выводу, что все дело в монархии, в самом принципе единодержавного правления, а избавление от самодержавия относит к отдаленному будущему.

Пока существует самодержавие, всегда есть угроза, что оно непременно станет деспотией или тиранией. Екатерина II мыслила себя просвещенной императрицей, но каково при ней живется крепостному крестьянству и другому простому люду («Любани»)? Под «страданиями человечества» Радищев понимал участь крепостного крестьянства. Он был убежденным противником «рабства в России». Многие главы «Путешествия...» («Хотилов», «Зайцево», «Едрово», «Любани») проникнуты, с одной стороны, сочувствием к крестьянам, с другой - беспощадной критикой екатерининского царствования, в котором «две трети граждан лишены гражданского звания и частию в законе мертвы», одна треть представляет собой «зверей алчных, пиявиц ненасытных». Ужасающие и вопиющие картины произвола и беззакония, нарисованные Радищевым, должны были воздействовать на «естественные» чувства дворян и пробудить в них сострадание к обездоленным. Радищев надеялся, что социальный инстинкт внушит дворянам мысль о неизбежном возмездии со стороны народа. Поэтому писатель призывал дворян отказаться от сословных привилегий, употребить все свое влияние на восстановление «природного всех равенства». Именно этими качествами - повышенной эмоциональностью в обрисовке русской жизни и горячим желанием ее изменить - объясняется высокий дидактико-патетический стиль, свойственный « Путешествию...».

Объявление о продаже крепостных в газете «Московские ведомости». 1797 г.

Дворяне игнорировали «уроки» Пугачева и Радищева. Им были непонятны мысли писателя-философа, побуждавшие к интеллектуальному напряжению. Радищев не изменил своим убеждениям, и его писательское перо все более крепло. Один из его лирических шедевров «Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?..» (1791), согретый глубоким личным чувством, лишен и учительной интонации, и проповеднического тона, и архаической лексики.

Не менее глубокой была элегия «Осьмнадцатое столетие» (1801-1802), в которой Радищев подводил трагический итог прошедшему блестящему веку Просвещения, сыном которого он был. Пушкин назвал эту элегию лучшим поэтическим произведением Радищева и восхищался «стихами, столь замечательными под его пером». «Вослед Радищеву» он славил свободу в оде «Вольность», поспорил с ним в «Путешествии из Москвы в Петербург». Мысли Радищева волновали Пушкина в течение его жизни, и это лучшее доказательство того, что критический писательский пафос писателя-сентименталиста 1 с течением времени не угас. Слово Радищева о свободе и «естественных правах» человека, о сочувствии ближним и соучастии к людям никогда не умрет, потому что оно входит в состав непреходящих нравственных ценностей всего человечества.

Вопросы и задания

1. Где учился А. Н. Радищев? Какими науками и чьими сочинениями увлекался он в Лейпциге?
2. За что писатель был сослан в Илимский острог? Где служил писатель до и после ссылки? В чем состояла его неуступчивость в Комиссии составления законов?
3. В какой оде Радищева прозвучала идея возмездия тиранам?
4. Какими словами писатель выразил удивление и потрясение человека и гражданина увиденным во время путешествия («Путешествие из Петербурга в Москву»)?
5. Какими произведениями Радищева восхищался Пушкин и что ценил в них?
6. Познакомьтесь с текстом «Путешествия из Петербурга в Москву», проанализируйте одну из глав (на выбор) или подготовьте к инсценированному чтению один из диалогов.
7. Что в диалоге с крестьянином («Любани») поразило автора «Путешествия...» и какие мысли вызвало впоследствии? О чем говорят слова крестьянина: «Видишь ли, одна лошадь отдыхает, а как эта устанет, возьмусь за другую...»?
8. Литературовед В. А. Западов пишет: «Все главы от «Софии» до «Спасской полести» объединяет сквозная тема закона и всеобщего беззакония. Беззаконие царит на всех ступенях общества; вопреки законам поступают все - от ямщика и мелкого чиновника до наместника и ближайших помощников государя». Найдите примеры этому в «Путешествии...».
9. Какие произведения XVIII века Вы назвали бы великими и таланту какого писателя этого века можно «дивиться»?

1 Писатель-сентименталист главнейшей особенностью «человеческой природы» объявляет чувство. Определение сентиментализма см. во второй части учебника в «Кратком словаре литературоведческих терминов».

Разложению класса помещиков Радищев противопоставляет восторженную оценку достоинств народного характера. Этот контраст определяет многое даже в самом построении книги (см., например, главу «Едрово» после глав «Яжелбицы» и «Валдаи»).

В «Сокращенном повествовании о приобретении Сибири» Радищев писал:

«Твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении суть качества, отличающие народ российский… О народ, к величию и славе рожденный. Если они [качества эти] обращены в тебе будут, на снискание всего того, что сделать может блаженство общественное!».

В «Путешествии» Радищев подробно обосновал свое народолюбие. Перед нами проходит целая вереница возвышенных образов: это крестьяне. Они сильны духом, они здоровы морально и физически; им принадлежит будущее. В среде крестьян мы видим и талантливых людей, и людей с развитым моральным чувством, и людей, полных высоких республиканских доблестей. Обаятельный образ труженика дан уже в главе «Любани». В систербецкой повести (глава «Чудово») матрос героически спасает погибающих на море, тогда как чиновника нельзя даже разбудить ради спасения человеческих жизней. Целая эпопея крестьянских добродетелей дана в главе «Зайцеве». Жених-крестьянин, мужественно претерпевающий муки и все же не уступающий своих человеческих прав, этот герой семейных доблестей, противопоставленный звероподобным помещикам, как бы напоминает героев римских легенд. Образы античных героев стоят за образами радищевских крестьян.

В этом отношении показательна и глава «Едрово». Анюта Радищева нисколько не идиллична; Радищев постарался наделить ее всеми чертами реальной русской крестьянки; и все же образ ее необычайно возвышен; его можно сравнить с классическими образами римских матрон, героинь гражданской и семейственной доблести. Русский народ мог бы выдвинуть во множестве людей, не уступающих прославленным римлянам, если ему дать условия свободного развития – такова мысль Радищева. В начале главы «Едрово» Радищев сравнивает пустых и развращенных дворянских жеманниц с красивыми, здоровыми, простыми крестьянками. Представительницей их и является Анюта. В самой любви Анюты Радищев подчеркивает момент стремления к материнству, серьезность ее чувств. Анюта окружена другими действующими лицами под стать ей – это ее жених, ее мать. Замечательна сцена, когда благородные крестьяне отвергают подачку дворянина-путешественника, порочащую их (вещь невероятная в дворянской среде, как утверждает Радищев). Недаром Анюта вырастает для Радищева в обобщающий образ, недаром он говорит о ней как об учительнице жизни и правды.

В главе «Медное» мы опять встретим положительные образы крестьян. В главе «Городня» мы узнаем трагическую историю крепостного интеллигента, полного человеческого достоинства. В главе «Клин» – трогательная история слепого певца-мудреца и добродушной крестьянки; в главе «Пешки» – печальный образ крестьянки-матери.

Радищев в своем народолюбии готов впасть в панегирический тон, но и это увлечение в условиях его времени имело объективно-революционный смысл. Радищев идеализировал крестьян по линии выявления их гражданских добродетелей, стремясь показать, что история принадлежит народу, тогда как помещики как класс осуждены на гибель. Мысль Радищева сводится к тому, что только народ-работник вмещает в себе добродетели, глубокие, правдивые чувства, подлинное человеческое достоинство. Радищев не был либерально-благодушным эгалитаристом; его отношение к характеристике борющихся классов революционно. Здесь пролегает пропасть между ним и дворянским либерализмом. Карамзин говорил: «И крестьянки любить умеют». Радищев говорил: только крестьянки умеют любить, только им свойственно здоровое свободное чувство.

Такое отношение к народу определило и отношение Радищева к эстетической культуре народа. Интерес Радищева к фольклору имел иной характер, чем фольклорные увлечения русских писателей, работавших до него. Подражания народной поэзии у дворянских писателей означали допущение этой поэзии в круг явлений, признаваемых эстетически законными. Фольклоризацию более принципиальную мы видим у Чулкова и Попова. Но и у них нет, конечно, признания народной поэзии высшей ценностью, нет широкого принципиального подхода к ней. Радищев же, для которого моральная культура народа – высшая культура, видит в художественном творчестве народа основу подлинного искусства. Он чужд уважения к классическому космополитизму. Он усвоил точку зрения Гердера на национальную народную поэзию как на голоса народов и считает, что произведения индивидуальной книжной культуры должны включаться в единую систему этих голосов народа.

В главе «Клин» Радищев повествует о народном певце – слепом, поющем стих об Алексее-божьем человеке: «Неискусный хотя его напев, но нежностью изречения сопровождаемый, проницал в сердце его слушателей, лучше природе внемлющих, нежели взрощенные во благогласии уши жителей Москвы и Петербурга внемлют кудрявому напеву Габриелли, Маркези или Тоди»… Радищев не только допускает народное искусство как факт, но заявляет, что оно в действии своем более значительно, чем «кудрявое» искусство, чуждое народу, причем основа этого предпочтения Радищева – это утверждение о более здоровом эстетическом чувстве народа по сравнению с дворянскими «жителями Москвы и Петербурга».

Уже в самом начале «Путешествия», в главе «София», Радищев говорит о русских песнях как о памятнике народного духа, долженствующем предписать правителям народа нормы их деятельности: «Лошади меня мчат; извозчик мой затянул песню, по обыкновению заунывную. Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таких песен суть тону мягкого. – На сем музыкальном расположении народного уха умей учреждать бразды правления. В них найдешь образование «ле души нашего народа». Следовательно, именно народ должен, по Радищеву, определять характер правления, и эстетические проявления народного духа – не забава экзотического порядка, а воплощение мировоззрения народа, выраженное, может быть, косвенно в условиях рабства.

В данной связи существенно и стремление самого Радищева творить на основе русского фольклора; см. его поэмы «Бова» (Радищев считал Бову народной сказкой, какой она в сущности и стала в XVIII в.) и «Песни древние». Вопрос о русском крестьянстве, русском народе и его возможностях интересовал Радищева ближайшим образом в слове о Ломоносове, которым он в окончательной редакции знаменательно закончил «Путешествие». Радищев не безусловно восхищен Ломоносовым. Он хочет разобраться в проблемах жизни и творчества большого человека, едва ли не самого значительного ро из всех, созданных русской культурой, притом, – и это весьма важно, – человека из народа. Ломоносова во второй половине XVIII в. усиленно присваивала себе официальная царская Россия; из него делали казенную икону, фальсифицируя »; облик великого человека. Радищев не хочет раболепствовать перед властью и в этом вопросе. Он не хочет писать официальный панегирик. Он не признает кумиров, Созданных казенными славословиями, и он развенчивает этот кумир именн как кумир. Благоговейная казенщина, оскорбительная для свободной демократаческой мысли Радищева, может быть, и побудила его выступить со своим независимым словом о Ломоносове. В этом смысле прав Пушкин, сказавший о «Слове»: «Радищев имел тайное намерение нанести удар неприкосновенной славе российского Пиндара». Но характерны и следующие затем слова Пушкина: «Достойно замечания и то, что Радищев тщательно прикрыл это намерение уловками уважения и обошелся со славою Ломоносова гораздо осторожнее, нежели с верховной властию, на которую он напал с такой безумной дерзостью» («Путешествие из Москвы в Петербург»).

Радищев обвинял Ломоносова в отсутствии революционной направленности его творчества. Он упрекал его в том, что он, «следуя общему обычаю ласкати царям, нередко недостойным не токмо похвалы, стройным гласом воспетой, но ниже гудочного бряцания… льстил похвалою в стихах Елисавете». По-видимому, тот же критерий заставил Радищева недооценить научные заслуги Ломоносова. В этом смысле характерно, что он предпочитает Ломоносову-историку Тацита, Рейналя, т.е. именно историков-публицистов, пропагандистов освободительных идей, а Ломоносову-физику он предпочитает Франклина, борца за свободу Америки. Неслучайно и то, что Радищев как бы ставит в пример Ломоносову-оратору только ораторов-республиканцев, революционеров или общественных деятелей свободной, по его мнению, Англии: Питта, Берка, Фокса, затем – Демосфена, Цицерона и, наконец, Мирабо.

Тем не менее, похвалы Ломоносову, в изобилии имеющиеся в «Слове», вовсе не следует считать проявлением вежливости, уважения к общепринятому мнению или осторожности. Радищев прежде всего оправдывает Ломоносова его историческим местом, его ролью начинателя. Радищев высоко ценит гений Ломоносова. Наконец, – и это может быть самое главное, – Радищев славит в Ломоносове его страсть к науке, силу его воли, титаническую мощь его натуры, давшие возможность ему, «мужику», стать гордостью своей страны.

Ломоносов для Радищева – прежде всего человек из народа. Его достоинство – проявление народных качеств: «твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении».

И именно потому, надо думать, Радищев горько осуждает в Ломоносове его «лесть», что он жаждет видеть в русском народе своих Мирабо и Франклинов, что мысль о духовном поражении народа для него ужасна. Однако в общем построении «Путешествия» «Слово о Ломоносове» – торжественное и оптимистическое заключение его. Галерея образов крестьян обогащается уже близко к концу книги фигурой крепостного интеллигента (глава «Городня»); наконец, она заканчивается изображением гениального крестьянского сына Ломоносова .

Основное социальное противоречие русской жизни, как она показана в «Путешествии», – противоречие крестьянской массы и помещиков, – Радищев разрешал с позиций революционного народа; существенно важны в этом смысле и социальные оценки, данные Радищевым другим классовым группам русского общества его времени. Так, к русской буржуазии Радищев отнесся более чем подозрительно. В «Путешествии» характеристика русских буржуа дана в главе «Новгород». Радищев дает здесь типическое изображение купеческой семьи, изображение глубоко отрицательное. Карп Дементьевич и его сын Алексей Карпович – жулики, выгодно и ловко обделывающие темные делишки. При этом они чувствуют себя в условиях российской помещичьей монархии превосходно. Они хорошо поладили с правительством Екатерины, законодательство которого предоставляет им лазейки для их мошеннических махинаций. Они совершенно развращенные люди. Ложь, фальшивое благолепие, прикрывающее разврат, пьянство, дикость, – таков их отвратительный, бескультурный быт. Никаких признаков какого бы то ни было прогрессивного самосознания у радищевских купцов нет. Они совсем не похожи на философствующих, передовых, свободных духом, величественных буржуа Седена или Мерсье. Так же как отрицательное отношение Радищева к буржуазии, характерно для него положительное, сочувственное изображение разночинца-интеллигента в главе «Подберезье». Это семинарист, человек, жаждущий знаний, человек того круга, который дал, например, замечательного ученого-демократа С.Е. Десницкого, переводчика Блекстона, которого так ценит радищевский семинарист (он и читал его именно в переводе Десницкого). За культуру таких людей ратует Радищев. Все это снимает вопрос о связи Радищева якобы с идеологией русской буржуазии. Радищев опирается в своей борьбе с крепостничеством не на нее, а на порабощенный народ. Конечно, он связан с традицией западной, в частности французской буржуазной революционной мысли, но это не делает его буржуазным идеологом. Вопрос этот следует решать в более широком масштабе.

Радищев принадлежит к числу столь больших деятелей культуры и социальной деятельности вообще, что рассматривать его только в узко местном, так сказать провинциальном, масштабе невозможно. Его книга принадлежит истории всей Европы, и понять ее можно лишь на фоне общеевропейского исторического движения. Радищев был рупором великой буржуазной революции конца XVIII в.; он был в значительной степени воспитан революционной мыслью западной буржуазии , но он применил ее достижения к условиям русской действительности, к условиям борьбы русского народа за свою свободу. Нельзя при этом забывать, что в пору своего революционного наступления французская буржуазия в борьбе с феодализмом сама объединялась с широкими народными массами, что буржуазная революция на своем подъеме опиралась на движение всего угнетенного феодализмом народа. Это определяет и отношение Радищева к буржуазной мысли Запада, но с характерными и специфическими чертами, связанными с тем, что он был идеологом именно русской революции. Радищев был идеологом антифеодальных, антимонархических, антипомещичьих сил в русских условиях. Буржуазные – в западно-европейском аспекте – идеи его преломлялись в этих условиях в том смысле, что в них акцентировались именно элементы народного, т.е. в условиях его времени – прежде всего крестьянского мировоззрения.

Радищев показывает крепостничество как страшное зло, с самых различных точек зрения. Он показывает, что оно несправедливо, рисует жестокие картины дикого произвола помещиков, издевательств над крепостными, беспредельной эксплуатации их. Он доказывает, что крепостное право и незаконно. С подлинно революционным пафосом он требует его ликвидации.

При этом заслуживает внимания тот факт, что Радищев поставил с полной отчетливостью вопрос о социальном характере самого освобождения крестьян, к которому он стремился. Вопрос о земле, о том, кому должна принадлежать земля – крестьянину или помещику, – еще долго после Радищева вызывал дискуссии. Еще у декабристов мы встретим взгляд о желательности освобождения крестьян без земли, т.е. с сохранением экономической власти помещиков.

Решение вопроса о земле вплоть до середины XIX в., да и позднее, было одним из показателей революционного характера мировоззрения того или иного социального мыслителя. Радищев опередил свое время, разрешив этот кардинальный вопрос наиболее революционно, стремясь к полному устранению преобладания дворянства, становясь на крестьянскую точку зрения. Он требовал освобождения крестьян с передачей им всей земли (глава «Хотилов»).

А. Н. Радищев хотел, чтобы грядущие поколения вспоминали его как первого певца свободы, чтобы они говорили о нём:

Под игом власти сей рожденный,
Нося оковы позлащенны,
Нам вольность первый прорицал.

Это желание сбылось. Имя Радищева неразрывно связано с русским освободительным движением. В. И. Ленин писал: «Нам больнее всего видеть и чувствовать, каким насилиям, гнету и издевательствам подвергают нашу прекрасную родину царские палачи, дворяне и капиталисты. Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великоруссов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика».
Первая попытка начертать облик А. Н. Радищева была сделана его младшими сверстниками, поэтами «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» И. П. Пниным и И. М. Борном, в произведениях, написанных на смерть писателя-революционера в 1802 г. Говоря о значении А. Н. Радищева, И. П. Пнин вспоминал о нём как о поборнике истины, друге людей, который хотел вести их к счастливому будущему путём свободы:

То сердце, что добром дышало,
Постиг ничтожества закон;
Уста, что истину вещали,
Увы! - навеки замолчали
И пламенник ума погас;
Сей друг людей, сей друг природы,
Кто к счастью вёл путём свободы,
Навек, навек оставил нас!

В представлении И. П. Пнина жизнь А. Н. Радищева была подлинным подвигом гражданина и верного сына отечества:

Кто столько жертвовал собою
Не для своих, но общих благ,
Кто был отечеству сын верный,
Был гражданин, отец примерный
И смело правду говорил,
Кто ни пред кем не изгибался,
До гроба лестию гнушался,
Я чаю, - тот довольно жил.

Посвятить «слезу сердечную памяти Радищева» призывал друзей И. М. Борн. Гибель в неравной борьбе со злом во имя светлого будущего человечества - такова судьба А. Н. Радищева в представлении Борна: «Он любил истину и добродетель. Пламенное его человеколюбие жаждало озарить всех своих собратий сим немерцающим лучом вечности; жаждало видеть мудрость, воссевшую на троне всемирном. Он зрел лишь слабость и невежество, обман под личиною святости - и сошёл во гроб. Он родился быть просветителем, жил в утеснении - и сошёл во гроб; в сердцах благодарных патриотов да сооружится ему памятник достойный его!».
По условиям цензуры 1800-х годов Пнин и Борн не могли сказать яснее о политическом значении деятельности А. Н. Радищева, об истинной причине его гибели - преследованиях его русским самодержавием. В статье «Гонители земства и Аннибалы либерализма» В. И. Ленин писал: «...манархию заигрывали с либерализмом, то являлись палачами Радищевых...». В. И. Ленин подчёркивает здесь типичность судьбы Радищева.
Многократно останавливаясь на истории русского освободительного движения, В. И. Ленин намечал в нём три периода. Деятели каждого из этих периодов по-разному подходили к оценке значения Радищева, писателя-революционера, признавая в нём своего предшественника.
В первом периоде надо остановиться на оценке Радищева декабристами, Пушкиным и Герценом. Во втором периоде необходимо выделить отзывы о Радищеве Добролюбова, Чернышевского и примыкавших к ним последователей революционных демократов. Плеханов и дооктябрьская большевистская критика в своей оценке Радищева указывали на значение его для русского освободительного движения.
Подлинно всенародное признание стало уделом Радищева, как будет показано ниже, только в советское время.
Остановимся последовательно на рассмотрении оценок Радищева критикой в каждый из указанных периодов.
Декабристы и их молодые сверстники были знакомы с запрещёнными произведениями Радищева («Вольность» и «Путешествие»), распространявшимися в списках вопреки цензурному запрету. О знакомстве с «Путешествием» упоминают декабристы В. Штейнгель и Николай Тургенев. Последний в 1806 г. на балконе дома, расположенного против Таврического сада, размышляет о прошлом веке, о Потёмкине, а от Потёмкина переходит к Радищеву: «Тут приходит мне на мысль «Сон» Радищева, когда он ехал в Москву, - «Езда в Москву».
Молодой Н. Тургенев вспоминает в дневниковой записи 1806 г. «Спасскую полесть», одну из глав «Путешествия», в которой Радищев выступает непримиримым врагом самодержавия. Позднее, в 1817 г., В. Кюхельбекер в статье «Взгляд на нынешнее состояние русской словесности» обращает внимание на значение Радищева как поэта. Он отмечает новаторство автора «Осьмнадцатого столетия» и «Бовы» в русской поэзии: опыты создания стиха без рифм и поиски новых стихотворных размеров.
Более сложной и многосторонней была оценка Радищева А. С. Пушкиным. С юношеских дней до последних лет жизни А. С. Пушкин относился к Радищеву с неустанным вниманием. Ещё в лицее юноше-поэту Радищев, автор сатирической поэмы «Бова», казался Аразцом, с которым он не надеялся сравняться.
В 1817 г. ода «Вольность», а в 1819 г. стихотворение «Деревня» свидетельствуют о пристальном внимании юноши Пушкина к радищевским темам: обличению царя-тирана и позора крепостной неволи, «...вслед Радищеву восславил я свободу» - вспоминал об этих произведениях Пушкин в черновике стихотворения «Памятник» в 1836 г. К началу 1820-х годов юноша Пушкин знал, несомненно, не только издание сочинений Радищева 1807 года, куда не были включены самые замечательные произведения: «Путешествие» и ода «Вольность». Он читал в рукописных списках запрещённые произведения Радищева, как свидетельствует сам в «Послании к цензору» (1822):

Радищев, рабства враг, цензуры избежал,
И Пушкина стихи в печати не бывали;
Что нужды? их и так иные прочитали.

Радищев в это время осмысляется Пушкиным как борец против крепостничества и ближайший его предшественник в фаланге вольнолюбивых поэтов, чьи произведения доходят до читателя, минуя запрет цензуры. Имя Радищева в эти годы для Пушкина неразрывно связано с передовой русской общественной мыслью XVIII в.
В «Заметках по русской истории» (1822) Пушкин указывает на небывалый рост крепостнического гнёта при Екатерине и её попытки подавить всякое проявление вольномыслия и просвещения. Примером этого, по мнению Пушкина, является судьба Новикова, Радищева, Княжнина и Фонвизина. Пушкин полагал, что наследие лучших русских писателей XVIII в. тесно связано с передовой литературой первых десятилетий XIX в. Прочитав в «Полярной звезде» в 1823 г. статью А. Бестужева «Взгляд на старую и новую словесность в России», Пушкин укорял его: «Как можно в статье о русской словесности забыть Радищева? Кого же мы будем помнить? Это умолчание непростительно...»
В 1833-1836 гг., завершив «Историю Пугачёва» и приступив к «Капитанской дочке», Пушкин снова с обострённым интересом возвращается к наследию Радищева. В «Путешествии из Москвы в Петербург» (1833-1835), написанном как будто бы в целях полемики с Радищевым, Пушкин цитирует целыми страницами запрещённую книгу Радищева («Чёрная грязь», «Пешки», «Городня», «Медное», «Вышний Волочек» и др.). А в своих комментариях он подчёркивает жизненность картин крепостничества, которые изображены Радищевым, и для XIX в. Особенно примечателен в этом отношении рассказ Пушкина об известном ему помещике-тиране, убитом крестьянами во время пожара.
Начав издание «Современника» в 1836 г., Пушкин задумывает для своего журнала специальную статью «Александр Радищев», где излагает биографию Радищева и характеризует его творчество. Хорошо понимая условия цензуры 1830-х годов, Пушкин пытается облечь эту статью в форму резкой полемики с Радищевым. Суждения Пушкина о Радищеве в этой статье наполнены кричащими противоречиями. Пушкин то осуждает Радищева, то не может скрыть своего восхищения подвигом писателя-борца. Радищев назван здесь «представителем полупросвещения», обличён в «слепом пристрастии к новизне». Но одновременно Пушкин указывал, что автор «Путешествия» - человек «с духом необыкновенным», который действовал «с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарской совестливостью». Пушкин оценил революционное звучание Радищевского «Путешествия», назвав его «сатирическим воззванием к возмущению». Он оценил и поэтические достоинства од Радищева «Вольность» и «Осьмнадцатое столетие» и отметил справедливость суждений Радищева о Тредиаковском и Ломоносове. Сложность идейной основы статьи Пушкина увеличивается ещё и тем, что по некоторым вопросам (о народном восстании, правительственных реформах и др.) Пушкин вступает в настоящую полемику с Радищевым.
Самым убедительным свидетельством о прогрессивном значении статьи Пушкина «Александр Радищев» является запрещение её цензурой. «Нахожу неудобным и совершенно излишним возобновлять память о писателе и книге, совершенно забытых и достойных забвения», - наложил резолюцию министр просвещения граф С. С. Уваров в 1836 г. При печатании посмертного издания «Сочинений» Пушкина Уваров подтвердил запрещение статьи «Александр Радищев»: «Она, по многим заключающимся в ней местам, к напечатанию допущена быть не может». Царская цензура увидела в статье Пушкина под покровом полемики с Радищевым глубокое уважение к памяти первого русского революционера и попытку ознакомить читателей с его наследием. Двойственность статей Пушкина и его уважение к памяти Радищева отметил в своей рецензии Н. А. Добролюбов, когда 20 лет спустя после смерти Пушкина эта статья появилась, наконец, в печати. До появления в печати биографии А. Н. Радищева, написанной его сыном (П. А. Радищевым), статья Пушкина была единственным источником сведений о жизненном пути Радищева. На основе этой статьи Пушкина написал, например, свой биографический очерк о Радищеве А. И. Герцен в предисловии к лондонскому изданию «Путешествия» в 1858 г.
Цензурный запрет не позволял русским писателям в 1820-1840-х годах с полной ясностью сказать своё мнение о Радищеве. Положение изменилось только с 1857 г., когда за рубежом зародилась русская «...общедемократическая бесцензурная печать с «Колоколом» Герцена во главе ее». А. И. Герцен неоднократно обращается к наследию Радищева. В 1858 г. он печатает в Лондоне текст «Путешествия» в сопровождении своего предисловия и в последующее десятилетие не раз пишет о Радищеве на страницах «Колокола».
С разных точек зрения привлекает Радищев внимание А. И. Герцена. Герцен воссоздаёт, во-первых, биографию Радищева, размышляет об истоках «Путешествия», о месте Радищева в истории русской литературы и русском освободительном движении. Верность убеждениям, готовность на смерть, но не на примирение с произволом и крепостничеством - вот что делает память Радищева драгоценной для Герцена. Рассказав об обстоятельствах его гибели, Герцен восклицает: «Не ужасно ли всё это? Как же может память этого страдальца не быть близка нашему сердцу!»
Гибель Радищева в понимании Герцена была предуказана попыткой писателя-одиночки вступить в неравное единоборство с самодержавием и крепостничеством - автор «Путешествия» был сослан в Сибирь: «И это всё, не было ни общности действия, ни последовательности, ни сплочённости сил, ни организации». На, трагическую одинокую гибель были обречены передовые люди конца XVIII в.: они «гибли в праздности, окружённые безучастием, ненавистью, непониманием. Новиков сидел в крепости, Радищев - в Илимске».
Но и после смерти Новиков и особенно Радищев продолжали казаться самодержавию сильными врагами; на их произведения, даже на упоминание их имени был наложен суровый и многолетний запрет: «Печальная и старая история! Наши святые, наши пророки, наши первые сеятели, первые борцы, погибшие в неравной борьбе, начинают подымать головы из глубины своих могил, где они лежали под печатями императорской полиции. Это наводит на размышления; но такова в конце концов участь всех предтечей», - писал А. И. Герцен.
Значение А. Н. Радищева А. И. Герцен видит в том, что его произведения «в противоположность консервативной дворянской публицистике XVIII века (кн. Щербатов) целиком обращены к будущему.» А. Радищев смотрит вперёд... его идеалы... - это наши мечты, мечты декабристов... Что бы он ни писал, так и слышишь знакомую струну, которую мы привыкли слышать и в первых стихотворениях Пушкина, и в «Думах» Рылеева, и в собственном нашем сердце».
Герцен указывал на глубокое внимание Радищева к горю и страданиям народа, на громкий протест писателя против самодержавия и крепостного права: «Он (Радищев) едет по большой дороге, он сочувствует страданиям масс, он говорит с ямщиками, дворовыми, рекрутами, и во всяком слове его мы находим с ненавистью к насилию громкий протест против крепостного состояния...»
Радищев дорого заплатил «за то, что пожалел чёрную Русь...». «Энергический и смелый, он один поднял голос протеста», - писал Герцен.
Герцена-публициста привлекало также творческое своеобразие «Путешествия», в котором он справедливо видел соединение протеста, глубочайшей эмоциональной взволнованности с юмором и сатирой. «Юмор его (Радищева) совершенно свеж, истинен и необыкновенно жив», - характеризует Герцен писательскую манеру Радищева.
А. И. Герцен правильно оценил Радищева как первого писателя-революционера, намного опередившего современников, проложившего новые пути в русской публицистике и литературе.
Несмотря на жесточайший цензурный гнёт, критики - революционные демократы не считали возможным обойти молчанием имя Радищева в своих обзорных характеристиках русской жизни и литературы в XVIII столетии. Н. А. Добролюбов коротко говорит о «Путешествии» Радищева, характеризуя русскую литературу 1770-1790-х годов. Он указывает на усиление преследования всякого проявления «свободоязычия» на примере Новикова и Фонвизина, прослеживает изменение законодательства о печати в 1780-1790 гг. от указа об открытии вольных типографий (1783) до учреждения цензуры (1796).
Говоря о Радищеве, Добролюбов отмечает, что его «Путешествие» намного опередило своё время: «Состояние тогдашнего русского общества вовсе не было таково, чтобы в нём могло развиться что-нибудь серьёзно опасное для существующего порядка. Книга Радищева составляла едва ли не единственное исключение в ряду литературных явлений того времени, и именно потому, что она стояла совершенно одиноко, против неё и можно было употребить столь сильные меры. Впрочем, если бы этих мер не было, всё-таки «Путешествие из Петербурга в Москву» осталось бы явлением исключительным, и за автором его последовали бы, до конечных его результатов, разве весьма немногие». Не имея возможности цитировать запрещённую цензурой книгу Радищева, Добролюбов останавливается на «Отрывке Путешествия в***», напечатанном в «Живописце» под инициалами И. Т.
Н. Г. Чернышевский противопоставляет Радищева русским дворянам XVIII в., которые жили по традиции, не задумываясь о политических и моральных принципах. «Новиков, Радищев, - писал Чернышевский, - ещё, быть может, несколько человек одни только имели тогда то, что называется ныне убеждением или образом мыслей». Чернышевский не случайно сопоставлял или объединял имена Новикова и Радищева. Безбоязненная стойкость убеждений Радищева и Новикова, преследование обоих царским правительством - вот что привлекало к ним сочувствие революционеров-демократов.
Несмотря на повторное цензурное запрещение печатать произведения А. Н. Радищева, в 1860-х годах, сочувственные отзывы о нём попадали порой на страницы печати. В мартовском номере журнала В. Р. Зотова «Иллюстрация» за 1861 год были напечатаны портрет А. Н. Радищева, изображение дома в Илимске, где писатель прожил с семьёй пять лет в ссылке (по эскизу сына писателя П. А. Радищева), и анонимная статья, в которой была коротко изложена биография писателя в сопровождении явно сочувственной оценки. Как было выяснено недавно А. П. Могилянским, автором этой статьи является даровитая писательница 60-х годов С. Д. Хвощинская (псевдоним Иван Весеньев). С первых же слов писательница ясно определяет своё отношение к Радищеву: «В числе замечательных личностей, появлявшихся у нас в конце прошлого столетия, бесспорно занимает одно из первых мест писатель и публицист Радищев», беспощадный враг крепостного права и обличитель дворянства. С. Д. Хвощинская указывает на актуальность для передовых русских людей 60-х годов вопросов, поставленных Радищевым: «Кажется, что его голос раздаётся между нами, когда, после целого иолустолетия, многие из его мыслей обратились в животрепещущие, деятельно разрабатываемые вопросы настоящего времени». Из автографа статьи мы узнаём, что писательница первоначально хотела завершить её указанием на уважение к памяти Радищева со стороны деятелей революционной Франции XVIII века: «Замечательно, что во время французской революции бюст Радищева был поставлен в Пантеоне».
Более отчётливая и развёрнутая характеристика «Путешествия» Радищева стала возможной в легальной печати после снятия цензурного запрета с книги Радищева (30 марта 1868 г.). Этим не преминул воспользоваться последователь и соратник революционных демократов М. А. Антонович. В 1865 г. М. А. Антонович резко выступил на защиту методологических основ работы Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Следуя за Чернышевским, Антонович считал, что художник не только воспроизводит, но и судит действительность.
Он утверждал, что «первая задача искусства есть воспроизведение действительности с целью эстетического наслаждения, а вторая - уяснение воспроизводимой действительности; с этой второй задачей тесно связана и третья, по которой искусство может возвышаться до роли критика и судьи воспроизводимых им явлений». Именно с этой точки зрения шесть лет спустя М. Антонович остановился на подробной характеристике Радищева в предисловии ко второму изданию восьмого тома «Истории восемнадцатого столетия» Ф. К. Шлоссера.
Антонович отметил типичность картин крепостного быта, изображённых Радищевым («возмутительные, обыкновенные картины крепостничества»), непримиримость Радищева в борьбе за свободу слова в отличие от либеральных публицистов 1870-х годов и понимание им социальной обусловленности цензуры.
Антонович резко противопоставил своё истолкование идейного наследия Радищева либералам А. Н. Пыпину, В. В. Андрееву, изображавшим автора «Путешествия» только как борца за уничтожение крепостного права, чьи идеалы будто бы осуществились в реформе 19 февраля 1861 года. С этой целью Антонович противопоставил друг другу Новикова и Радищева, подчеркнув, что идейная основа «Путешествия» не исчерпывается обличением ужасов крепостничества, а философское мировоззрение обоих деятелей в корне различно: «Радищев руководился не мистическими возбуждениями и навеянною мистицизмом любовью к ближним, как Новиков, а светлыми и трезвыми воззрениями, глубоко продуманными и прочувствованными: Новиков видел, что его ближние, не имея просвещения, бедствуют, потому старался помочь им благотворительностью, доставлением средств к просвещению; Радищев же видел и понимал страдания своего отечества и полагал главную причину их не в невежестве или бедности, а в других неблагоприятных обстоятельствах, заключающихся в самом общественном строе, и был уверен, что с устранением их скорее исчезнут и невежество и бедность...
Новиков был моралист, имевший в виду улучшение судьбы личности, а Радищев - публицист, стремившийся к улучшению общества, общественного строя». Антонович указывал на актуальность «Путешествия» и для России 1870-х годов: «Путешествие» Радищева есть замечательное произведение даже для нашего времени».
Отметив несостоятельность попытки представить Радищева мистиком, Антонович указывал на громадный интерес Радищева к социально-политической проблематике: «Большая часть «Путешествия» посвящена рассуждениям в области политической и общественной философии; обо всех предметах сказано здесь последнее слово философии XVIII века. Здесь вы найдёте рассуждения о семейной жизни, о родительской власти, об отношениях между родителями и детьми, о воспитании, об отношении к женщинам, об основании, цели и идеале гражданских обществ, о власти, о правосудии, о кредите, банкротствах, русском ехидном купечестве, наконец, больше всего о свободе во всех её видах. Крепостное рабство возмущало его до глубины души». Антонович выделяет затем в проблематике «Путешествия» борьбу Радищева за свободу слова (глава «Торжок»), останавливает внимание на идеале общества и государства в представлении Радищева (глава «Хотилов») и особенно подробно останавливается на разоблачении Радищевым мрачной изнанки «блестящего и громкого» «катерининского царствования (глава «Спасская полесть»). Можно с полным правом признать, что в истолковании идейного наследия Радищева Антонович явился продолжателем революционно-демократических традиций Герцена, Добролюбова и Чернышевского.
В конце 60-х и начале 70-х годов «Путешествие» продолжает оставаться под запретом. На основании формального снятия запрещения 30 марта 1868 г. П. А. Ефремов в 1872 г. при книжном магазине Черкесова напечатал «Путешествие», в количестве 1985 экз., в двух томах. Однако почти весь тираж (1960 экз. из 1985) был уничтожен 11 июля 1873 г. «посредством обращения в бумажную массу» по специальному решению Комитета министров.
Как и ранее, в последнюю четверть XIX в. наследие Радищева продолжает оставаться почти под полным запретом. Читатель получает за 25 лет только два новых издания «Путешествия». Одно из них снова напечатано за границей нелегально в 1876 г. в Лейпциге, в издании Каспровича.
На подъёме революционного движения в 1902 г. царское правительство ещё один раз уничтожило издание «Путешествия» Радищева (изд. Картавова), но не сочло возможным запретить печатание статей о Радищеве, в связи со столетием со дня его смерти. Радищев в эти годы воспринимается как провозвестник близкой революции, раскаты которой ощущались всё явственней современниками. Печать и легальная, и подпольная в 1900-е годы многократно говорила о Радищеве, как о первом русском писателе-борце за свободу. Революция 1905 года сняла долголетний запрет с «Путешествия»; оно смогло, наконец, быть напечатанным в России в изданиях, предназначенных для широкого читателя.
Тотчас последовала попытка использовать «Путешествие» для антиправительственной агитации в легальной печати. Отрывок из главы «Спасская полесть» был перепечатан в декабрьском номере журнала «Пулемёт» Н. В. Шебуева за 1905 год под заглавием «Сон Радищева», с иллюстрациями И. Грабовского из истории современного русского революционного движения. Это подчёркивало политическую остроту и злободневность обличений самодержавия Радищевым и для периода первой русской революции.
К 1900-м и 1910-м годам относятся приведенные выше высказывания В. И. Ленина о Радищеве (1901-1914). По идейной значимости исключительный интерес представляют строки, посвященные Радищеву в дооктябрьской большевистской печати.
Имя Радищева мы находим в первом же номере ленинской «Искры» в декабре 1900г., где Радищев назван среди лучших сынов отчизны, замученных и преследуемых правительством: «Погляди, сколько лучших сынов твоих (народа) томятся в застенках. Новиков и Радищев, Пушкин и Лермонтов, Герцен и Лавров, Белинский и Чернышевский, тысячи менее талантливых, но не менее любящих родину, подверглись гонению «правды ради». К имени Радищева возвратились петербургские большевики в январе 1903 г. в листовке, посвященной 200-летию подневольной печати, где автору «Путешествия» было уделено немалое внимание как первому подлинному борцу за свободу русского слова: «Там, где есть ещё самодержавие, не может быть свободы мысли и слова. Вместе они не могут ужиться. Выход из положения может быть только один, и это давно уже поняли все честные, правдивые, свободные писатели. Первым это понял писатель Радищев, 100 лет тому назад.
Он написал книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», в которой описал бедствия крепостного крестьянства, виденные им по пути, описал злоупотребления и грабежи правительственных чиновников.
Зная, что ему ни за что не позволят опубликовать эту книгу открыто, он сам собственными руками напечатал её в своей потайной типографии и распространил её в публике. Это была первая книга на русском языке, не осквернённая цензурой, первая революционная попытка взять силою ту свободу слова, которую царское самодержавие отняло у русского народа».
50 лет спустя, указывалось далее, Герцен за границей начал издание первого русского революционного журнала «Колокол», который «разбудил спящую Россию... Путь был указан». Если листовка 1903 г. называла Радищева первым писателем, пытавшимся силой взять у правительства свободу слова, то несколько лет спустя большевистская газета «Путь правды» напоминала своим читателям имя Радищева и отмечала, что в «ускорении падения крепостного права самоотверженная работа русской литературы не могла не сыграть своей роли».
Одним из последних выступлений дооктябрьской большевистской печати о Радищеве была статья М. С. Ольминского в 1915 г., где Радищеву было уделено большое внимание как «первому в России горячему борцу против цензуры». На фоне этих высказываний большевистской печати следует остановиться на оценке Радищева Горьким и Плехановым.
А. М. Горький говорит о Радищеве в конспекте курса «Истории русской литературы», подготовленном на Капри в 1908-1909 гг. Останавливаясь на характеристике Радищева в этом курсе, Горький неправильно осветил значение Радищева, видя в нём «основоположника дворянского либерализма», а не революционера - предшественника декабристов и революционеров-разночинцев, как называл его В. И. Ленин.
Горький явно преувеличивал также влияние на Радищева французских философов-просветителей. Как правильно указывал А. М. Еголин, эти ошибки пролетарского писателя объясняются «непониманием Горьким в этот период некоторых вопросов революционной борьбы пролетариата и уровнем тогдашней литературной науки». Но Горький правильно указал в конспекте на значение роста революционного движения в России 1770-х годов в формировании идеологии Радищева («1771 - год чумы, - 1775 год - год бунта олонецких заводских крестьян... время Пугачёва»), затем он подчеркнул правдивость картин крестьянской жизни в «Путешествии» («знание быта крестьянского»), гневное обличение господствующих классов и закончил характеристику Радищева такими словами: «Радищев... первый увидал всё безобразие, всю тяжесть и бесправие, угнетавшие русское крестьянство».
Г. В. Плеханов замышлял писать о Радищеве ещё в 1888 г., когда задумывал книжку «Правительство и литература в России» - мартиролог русской литературы, по его определению. Он осуществил это в 1900 г. в речи, посвященной 75-летию со дня восстания декабристов, и в «Истории русской общественной мысли» (1912-1917), где Радищеву уделена специальная глава, к сожалению, не законченная.
Говоря о предшественниках декабристов в речи 1900 г., Г. В. Плеханов на первое место ставил Радищева, считая его «самым ярким представителем освободительных стремлений нашего восемнадцатого века», и подчёркивал его ненависть к крепостному праву и царской власти. Позднее в «Истории русской общественной мысли» Г. В. Плеханов ставит себе целью не только воссоздать биографию Радищева, но и проследить формирование его политических воззрений, начиная с 1770-х годов (Примечание к переводу книги Мабли, Письмо другу, Житие Ушакова, Беседа о том, что есть сын отечества), и впервые устанавливает, что ещё до появления «Путешествия из Петербурга в Москву» «Радищев довольно полно и последовательно изложил в печати свои революционные взгляды».
Г. В. Плеханов впервые сопоставлял философские основы мировоззрения и этику Радищева с наследием русских революционных демократов Добролюбова и Чернышевского: «Радищев явился у нас первым в ряду тех передовых учителей жизни, между которыми такое видное место заняли потом Чернышевский и Добролюбов. Сходство его практических правил с правилами, выработанными этими последними, тем более достойно внимания, что в теории он весьма часто опирался на посылки, имевшие очень много общего с философскими посылками Чернышевского и Добролюбова».
В частности, Плеханов сравнивает наставления крестецкого дворянина из «Путешествия» с теорией разумного эгоизма, развёрнутой Чернышевским в романе «Что делать?»
Черновые материалы к незавершённой части главы XIII показывают, что Г. В. Плеханов предполагал остановиться на характеристике Радищева как русского философа-материалиста и показать отличие воззрений Радищева по вопросу об освобождении крестьян от писателей XVIII в. (например, Капниста). Но эти замыслы остались незавершёнными.
К методологическим недостаткам этой главы «Истории русской общественной мысли» Плеханова следует отнести то, что автор явно преувеличил влияние западноевропейской философии на Радищева, почти не показал связи проблематики и идеологии произведений Радищева с русской действительностью XVIII в. и считал Радищева писателем-сентименталистом. Эти ошибочные воззрения на значение Радищева были преодолены в советское время.
Не прошло и года со времени победы Великой Октябрьской социалистической революции, как Совет Народных Комиссаров принял декрет в феврале 1918 г. «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской социалистической революции». Список новых памятников в приложении к этому декрету, подписанному В. И. Лениным, начинался именем Радищева.
22 сентября 1918 г. на Дворцовой площади революционного Петрограда был открыт памятник Радищеву (работы скульптора Шервуда). В эти дни советские газеты, наряду с известиями с фронта гражданской войны, помещали статьи памяти Радищева. Советская печать 1918 г. ценила в Радищеве провозвестника революции: «Он предвидел революцию, верил в неё и призывал народ к борьбе за вольность... Теперь желания Радищева сбылись - русский народ свободен. Помня о своём великом соотечественнике, русский народ воздвигает ему сегодня памятник».
«Первым пророком и мучеником революции» назвал Радищева в своей речи на открытии памятника Народный комиссар просвещения А. В. Луначарский. Памятник Радищеву был первым в серии монументальной пропаганды, задуманной В. И. Лениным. А. В. Луначарский так передаёт слова В. И. Ленина об этом: «Ставьте как можно скорее, хотя бы пока в непрочном материале, возможно больше памятников революционерам и тем мыслителям, поэтам, которых не хотела чтить буржуазия за свободу их мысли и прямоту чувства. Пусть изваяния предшественников революции послужат краеугольными камнями в здании трудовой социалистической культуры».
В этой речи А. В. Луначарский, подчёркивая подлинную революционность Радищева, говорил: «...он прямо грозит самодержавию, он зовёт к борьбе с ним всяким оружием и радуется плахе для царей».
В славные годы гражданской войны такое восприятие образа Радищева было типичным. Нередко именно такую характеристику его слышали из уст комиссара партизаны и красноармейцы, сражавшиеся за молодую Советскую республику. Вот, например, как вспоминает об этом С. Е. Жмуров, старый коммунист, житель села Илимска, где Радищев провёл некогда годы ссылки: «Впервые я услыхал о Радищеве от нашего комиссара. Это было в партизанское время. Подходили мы тайгой к Илимску. Только что бой с колчаковцами выдержали. Сидим у костра. Ночь тёмная, глаз выколи. Вот тут нам комиссар рассказал о том, что в наши края был выслан при царице Екатерине великий революционер Радищев, о том, как он боролся за свободу, против эксплуататоров.
И сейчас помню слова нашего комиссара. «Радищев предсказывал великое зарево свободы», - говорил он. И комиссар на память прочёл слова из книги Радищева: «Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую: зрю сквозь целое столетие».
«Борец за народное счастье, - продолжал комиссар, - Радищев видел людей будущего, строящих свою радостную жизнь, смелых, дерзновенных, полных любви к своему народу, к Родине».
Советская печать и деятели Советского государства многократно обращались к вопросу о значении наследия Радищева. В 1937 г. «Правда» в связи со 135-летием со дня смерти Радищева поместила о нём статью. В 1940 г. «Правда» поместила статью Е. Ярославского к 150-летию со дня выхода в свет «Путешествия из Петербурга в Москву». В этой статье Е. Ярославский говорит об отличии Радищева от дворян-революционеров; он отмечает, что «Радищев был последовательным революционным демократом XVIII столетия».
Говоря о политико-воспитательном значении книги Радищева, Е. Ярославский обращает внимание на путешествие, предпринятое ленинградскими пионерами по маршруту, описанному Радищевым: «Поучительная картина! Теперь это был путь от Ленинграда до Москвы, путь от первого города революции до центра социалистического государства, путь по социалистическим городам и колхозным сёлам». Такие путешествия по маршруту Радищева стали теперь широко распространёнными.
Говоря о значении Радищева в наши дни, Е. Ярославский писал, опираясь на высказывание В. И. Ленина: «Советский народ должен знать, что в воспитание революционных поколений, которые расшатали царскую монархию, внёс свою заметную долю революционный просветитель конца XVIII века, «рабства враг» А. Н. Радищев».
С новой стороны подошёл к вопросу о ценности наследия Радищева М. И. Калинин. Он видит в Радищеве первого представителя новой революционной морали, противостоящей морали господствующих классов. Ненависть к эксплуататорам, любовь к народу, любовь к родине - таковы, указывает М. И. Калинин, основы этой новой морали. В этой связи совершенно естественно М. И. Калинин остановился на педагогических воззрениях Радищева (глава «Крестцы» в «Путешествии»), отмечая, что «мысли Радищева о воспитании и по сей день могут считаться прогрессивными». Наконец, иллюстрируя мысль, что социалистическая культура создаётся на основе всего передового, лучшего наследия человеческого ума и гения, М. И. Калинин обращал внимание на тиражи в десятки и сотни тысяч экземпляров, которыми выходят в свет произведения Радищева, наряду с произведениями других классиков в области философии и литературы.
С большим подъёмом было отмечено в 1949 г. двухсотлетие со дня рождения Радищева. «Правда» поместила в этот день передовую сяйвию «Подвиг служения народу», в которой писала о великих заслугах Радищева и его всенародном признании в советское время. «Имя Радищева, когда-то знакомое лишь узкому кругу передовых деятелей интеллигенции, ныне известно каждому грамотному человеку, каждому гражданину социалистической Родины. Его литературные и философские труды нашли широкое распространение, переведены на десятки языков народов СССР», - писала «Правда».
Действительно, в течение 1949 г. только на русском языке вышло четыре издания избранных сочинений Радищева, многие из его произведений были переведены на языки народов СССР. Жизни и творчеству Радищева за 1949 год было посвящено 24 книги, 60 журнальных и свыше 130 газетных статей. Примечательно, что книги, посвященные Радищеву, выходили в 1949 г. не только в Москве и Ленинграде, но также и во многих других городах (Ворошиловград, Воронеж, Нальчик, Новосибирск, Пенза, Псков, Саратов, Ташкент, Томск).
Учителю-словеснику из этой многочисленной юбилейной литературы следует в первую очередь обратить внимание на несколько книг.
Большой интерес представляет биография Радищева, изложенная М. В. Муратовым. Книга написана легко, увлекательно и снабжена огромным количеством документальных иллюстраций.
Мировоззрение Радищева наиболее полно и разносторонне освещено М. А. Горбуновым, причём преимущественное внимание уделено характеристике общественно-политических взглядов Радищева и их воздействию на дальнейшее развитие русской общественной мысли.
В изучение Радищева-писателя много нового внёс Г. П. Макогоненко; он особенно останавливается на вопросе о связи произведений Радищева с русской исторической действительностью и внимательно прослеживает путь Радищева-писателя. Вопросам об идейной связи Радищева с его современниками, о влиянии Радищева на «Общество друзей словесных наук», на молодого Крылова, о распространении радищевских идей в обширной подпольной рукописной литературе на рубеже XVIII-XIX вв. посвятил своё интересное и содержательное исследование В. Орлов.
Из многочисленных рецензий на издания текстов и исследования следует выделить две обзорные рецензии (С. Александрова и Н. Степанова) и развёрнутую рецензию В. Евграфова.
В. Евграфов подробно охарактеризовал мировоззрение Радищева и указал на решающее значение пугачёвского восстания в формировании социально-политических взглядов автора «Путешествия» и «Вольности». Знакомство с этими новыми материалами позволит учителю-словеснику при прохождении творчества Радищева обогащать свои уроки, опираясь на последние достижения советского литературоведения.
Двухсотлетие со дня рождения Радищева стало подлинным праздником советской социалистической культуры. В Москве, Ленинграде и других центрах страны были проведены торжественные заседания общественных организаций и научных учреждений, по всей стране прошли митинги, было устроено много выставок, прочитано десятки тысяч лекций. В селе Верхнее Аблязово, на родине писателя, ещё в 1943 г. был открыт Мемориальный музей Радищева, созданный руками колхозников. К двухсотлетию со дня рождения писателя в 1949 г. экспозиция музея была реорганизована и значительно пополнена под руководством сотрудников Государственного литературного музея в Москве.
В юбилейные дни жителей Верхнего Аблязова приветствовали представитель Всесоюзного комитета по проведению двухсотлетия со дня рождения А. Н. Радищева проф. Д. Д. Благой, представитель Академии наук СССР проф. М. К. Добрынин, делегат правления Союза советских писателей П. Замойский. На месте дома, где жил Радищев, был торжественно открыт обелиск из красного гранита, украшенный барельефом Радищева. В юбилейных радищевских торжествах в селе Верхнее Аблязово приняло участие более семи тысяч человек. Так почтил свободный советский народ светлую память русского революционера-писателя. «Оглядываясь назад, в далёкое историческое прошлое, наш народ с величайшим уважением произносит имена тех, кто помог ему в борьбе против ненавистных угнетателей, кто дал ему пример мужественного служения народу», - писала «Правда» 31 августа 1949 г.
«Руководители революционных рабочих всех стран, - говорит товарищ Сталин, - с жадностью изучают поучительнейшую историю рабочего класса России, его прошлое, прошлое России, зная, что кроме России реакционной существовала ещё Россия революционная, Россия Радищевых и Чернышевских, Желябовых и Ульяновых, Халтуриных и Алексеевых. Всё это вселяет (не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса».
Певец вольности, враг рабства и самодержавия - таким запечатлен образ Радищева в русской критике. Каждый период её развития открывал новые ценности в наследии Радищева.
После Великой Октябрьской социалистической революции пришла пора всестороннего углублённого изучения и подлинного понимания Радищева освобождённым советским народом. Стало явью то счастливое будущее навеки свободных от гнёта людей, которое сквозь «густую завесу времени» видел этот певец вольности, и он уверенно говорил, обращаясь к современникам и потомкам: «Не мечта сие... - я зрю сквозь целое столетие».
В. Кузьмина.