Плеханов об искусстве. Книга: Г
Но для того чтобы понять, почему поэт позволял себе подобные вольности, важно разобраться в деталях его биографии, ведь именно жизнь поэта научила его и крепким словам, и сложению этих самых слов в настоящие художественные произведения, пусть и с завышенной возрастной категорией. Путь Маяковского был необычным и сопровождался множеством необычных поворотов, все это, наверняка, и повлияло на его творчество.
Матерные стихи Маяковского
Я в Париже живу как денди.
Женщин имею до ста.
Мой х*й, как сюжет в легенде,
Переходит из уст в уста.
«Гимн онанистов»
Мы,
онанисты,
ребята
плечисты!
Нас
не заманишь
титькой мясистой!
Не
совратишь нас
п*здовою
плевой!
Кончил
правой,
работай левой!!!
«Эй, онанисты, кричите «Ура!»
Эй, онанисты,
кричите «Ура!» -
машины е*ли
налажены,
к вашим услугам
любая дыра,
вплоть
до замочной
скважины!!!
«Лежу на чужой жене…»
Лежу
на чужой
жене,
потолок
прилипает
к жопе,
но мы не ропщем -
делаем коммунистов,
назло
буржуазной
Европе!
Пусть х*й
мой
как мачта
топорщится!
Мне все равно,
кто подо мной -
жена министра
или уборщица!
«Вы любите розы?»
Вы любите розы?
а я на них срал!
стране нужны паровозы,
нам нужен металл!
товарищ!
не охай,
не ахай!
не дёргай узду!
коль выполнил план,
посылай всех
в п*зду
не выполнил -
сам
иди
на
х*й.
«Кто есть бл*ди»
Не те
бл*ди,
что хлеба
ради
спереди
и сзади
дают нам
е*ти,
Бог их прости!
А те бл*ди -
лгущие,
деньги
сосущие,
еть
не дающие -
вот бл*ди
сущие,
мать их ети!
«Нам е*ля нужна»
Нам е*ля нужна
как китайцам
рис.
Не надоест х*ю
радиомачтой топорщиться!
В обе дырки
гляди -
не поймай
сифилис.
А то будешь
перед врачами
корчиться!
Краткая биография Владимира Владимировича Маяковского
Владимир Владимирович родился в далеком 1893 году в Грузии в селе Багдати, которое в советское время было переименовано в Маяковский – в честь родившегося здесь великого гения. Отец Владимира был самым обычным лесником и особенно не выделялся среди остальных мужчин своей профессии, но мать поэта исходила из рода кубанских казаков и была не только невероятно красивой, но и довольно властной женщиной.У поэта была довольно большая семья – две красавицы сестры и два брата, но, к большому сожалению, оба брата Маяковского умерли в довольно раннем, совсем еще детском возрасте.
Маяковский успешно учился в Кутаиси в гимназии – мальчик прекрасно владел грузинским языком и обучение для него было удовольствием. Здесь же он активно принимал участие во всех революционных движениях, громко высказывал свою точку зрения и поддерживал новые течения.
В 1906 году в семью пришло настоящее большое горе – по несправедливой случайности умер отец Владимира Маяковского – уколол палец во время сшивания важных бумаг и заработал заражение крови, которое оказалось несовместимо с жизнью. Именно после этого Владимир Владимирович всю свою жизнь избегал острых предметов и до безумия боялся подобного заражения – так остро отразилась на нем поистине нелепая смерть отца.
В этом же году семье пришлось переехать из Кутаиси в незнакомую и далекую Москву – мать семейства решила, что так будет лучше. Но не учла она того, что жить в совершенно чужом городе с тремя детьми это очень трудно и затратно – все время семья проживала в бедности, а Владимира даже отчислили из учебного заведения за неуплату.
Именно в Москве Маяковский встречает своих первых всерьез настроенных революционно товарищей, и в большей степени разделяет их взгляды, посещает серьезные мероприятия и интересуется всеми волнениями среди рабочего класса. Здесь же он пишет свои первые революционные стихи, которые в будущем сам же называет безобразными.
Маяковский с завидной регулярностью попадал в неприятности, связанные с законом – в юности он трижды был арестован, но был отпущен или из-за недостатка улик, или потому, что в то время был еще несовершеннолетним и не мог самостоятельно отвечать за свои действия.
В 1911 году Владимир Владимирович Маяковский с посыла подруги открывает в себе новую творческую способность – он всерьез увлекается живописью и рисует все, что видит вокруг, причем рисование у него получается отлично. Практически сразу поэт поступает в художественное училище, и поступает он без свидетельства о благонадежности и без каких-либо документов, подтверждающих возможность оплачивать обучение.
В это же время поэт знакомится с поэтами и примыкает к одному из новых поэтических движений того времени – именно в этот период Маяковский становится кубофутуристом и открывает для себя новые обороты, рифмы и возможности.
Маяковский начинает выступать. Он совершенно не боится ни публики, ни недовольных возгласов некоторых зрителей – поэт смело и открыто высказывает свою точку зрения, и все больше и больше позволяет себе вольностей со сцены. На сцене происходят своеобразные «баттлы» с другими поэтами, в том числе и с Есениным, где Маяковский так же довольно смело выражается и не стесняется горячих слов.
В 1913 году Маяковский начинает печатать свои произведения в издательствах, и вот тогда в его жизни начинается совершенно новый период. Наконец поэт услышан и может донести до народа именно то, что считает нужным. Стихи поэта печатаются в периодических изданиях, альманахах и футуристических газетах – это настоящий триумф.
Маяковский – личность, развитая всесторонне. Неудивительно, что с завидной регулярностью поэт открывает в себе новые таланты. Литература и живопись не стали пределом для поэта – теперь настало время взяться за драматургию, которая великолепно удалась у поэта. Он не только создавал сценарии и произведения, но даже самостоятельно их ставил, а в последующем снимал короткометражные фильмы с собственным участием – все это говорит о Маяковском как о личности с большой буквы, несмотря на все трудности его характера.
Деятельность Маяковского, его публичные выступления и участие в разнообразных политических мероприятиях стали причиной того, что Владимир и его товарищи были исключены из учебного заведения без права обжаловать приговор.
Маяковский и Брик
1915 год изменил для Владимира Маяковского все. Он перевернул его жизнь с ног на голову. Он заставил его влюбляться, как мальчишку, писать признательные записки и испытывать самые настоящие муки любви. Именно этот год Маяковский считал годом перемен для себя. В этом году Маяковский встретил Лилю Брик.Творчество поэта развивалось стремительно. Он все больше и больше выступал, и на одном из своих выступлений он познакомился с Лилей Брик и ее мужем. Уже тогда Брик обратила внимание на смелого и язвительного поэта, который не стеснялся в своих выражениях. Брик не скрывала, что влюбленность Маяковского, о которой замужняя Лиля прекрасно знала, доставляла ей удовольствие и даже забавляла, но они оба знали, что ничего, кроме этой нетронутой влюбленности у них не получится.
В это же время Маяковский начал писать откровенным матом – интересное сочетание нежных признаний Лиличке и грубых, до безумия пошлых, смелых и откровенных произведений – все это еще раз подчеркивало то, каким разносторонним был Маяковский.
Маяковский. Стихи без цензуры
Серебряный век славился скандальными поэтами – это время было насыщено духом свободы и авантюризма, все находились в предвкушении лучшей жизни, нового, светлого мира, в котором все будет не так, как было раньше. Маяковский не был исключением – всем известно, сколько революционных и протестных произведений принадлежит ему, как много он писал лозунгов и призывов для партии и как он относился к политике.Но не только политика заставляла Маяковского протестовать и высказываться. Например, поэт не мог ярко выражаться в стихах «на заказ», и ему приходилось выливать все свои мысли и терзания буквально «в стол». Матерные стихи поэта не печатались и ни в коем случае не входили в его сборники – ни одно из этих стихотворений просто не прошло бы цензуру, а Маяковский подвергся бы репрессиям. Однако, такие стихи Маяковского цитировались и их знали все. Он мог высказаться с матом на своем выступлении, мог грубо обругать оппонента – Владимир Владимирович ни капли не боялся последствий и говорил то, что считает нужным.
Времена изменились, и поклонники творчества поэта сегодня вовсю цитируют самые забавные и откровенные стихи поэта. Удивительно, что даже ругательные выражения Маяковский вписывал в стихотворения так, что они смотрелись непросто гармонично, но даже приятно.
Интересно, что в большинстве случаев даже матерные стихи поэта обладали своеобразной отсылкой к политике. Например, строки из его не проходящего цензуру произведения:
«…но мы не ропщем -
делаем коммунистов,
назло
буржуазной
Европе!»
Маяковский смог превратить русский мат в произведение искусства. Возможно, это является очередным проявлением его разносторонней личности – хорошо заметно, что поэт мог быть влюбленным и покладистым, а мог буянить рифмой так, что слушатели просто содрогались от удивления, но не могли пошевелиться от того, как гармонично, красиво и тонко Маяковский рифмовал слова, и мат не был исключением.
Заключение
Владимир Маяковский оставил после себя великолепное наследие, и потомки помнят его, любят, ценят и уважают. Кто-то приходит к пониманию его произведений еще в школе, а кому-то для этого нужно время. Тем не менее этот поэт узнаваем всеми и всегда, его популярность не вызывает сомнений. Конечно, кто-то не одобряет его матерных произведений, но творческий человек имеет право на такого рода вольности. Тем более что несмотря на все это, именем поэта сегодня называют сотни важных объектов в его память:Станции метро
Парки
Вне всяких сомнений, Маяковский – это та самая личность во всей отечественной литературе, которая действительно смогла произвести настоящую революцию. Поэт не боялся никого и ничего, умел выражать свои мысли ярко и отчетливо, действовал, когда считал это нужным, развивался всесторонне и любил так горячо и искренне, как возможно любить только поистине гениальному поэту.
Искусство: Сборник статей / Г. В. Плеханов; Со вступительными статьями: 1) Л. Аксельрод-Ортодокс „Об отношении Г. В. Плеханова к искусству по личным воспоминаниям“; 2) В. Фриче „Г. В. Плеханов и научная эстетика“. - Москва: „Новая Москва“, 1922. - 216 с.
[Предисловие]
Марксистская литература по вопросам искусства, как известно, чрезвычайно бедна.
Из крупнейших теоретиков марксизма один только Г. В. Плеханов определенно поставил задачу построения марксистского учения об искусстве.
К решению поставленной им проблемы Г. В. Плеханов подошел со свойственной ему широтой взгляда и интереса, подвергая изучению не только литературу, к тому же в мировом масштабе, но и пластические искусства и музыку, - (необходимо помнить при этом, что далеко не все, что думал и говорил он об этом предмете, напечатано), - охватывая творчество, как первобытных племен, так и высокоцивилизованных народов, и, кажется, нет ни одного принципиально важного в этой области вопроса, который не был бы им выдвинут: происхождение и сущность искусства, влияние на него среды, значение „гениальной“ личности, факторы эволюции художественного творчества, форма и содержание и т.д., и т. д. - все эти вопросы им поставлены и вырешены в духе исторического материализма, в духе теории классовой борьбы, ибо только „приняв в расчет классовую борьбу и изучая ее многообразные перипетии, сможем мы хоть сколько-нибудь удовлетворительно объяснить духовную историю цивилизованных обществ“, и потому тот, „кто не отдает себе отчета в борьбе, многовековой и многообразный процесс которой составляет историю, тот не может быть сознательным художественным критиком“. ¹)
Правда, Г. В. Плеханов нигде систематически не изложил своей „научной эстетики“, ибо такой задачи первоначально себе не ставил, и во всяком случае для ее выполнения у него времени не было ²). Однако, как в печатаемых ниже статьях, так и в других его грудах („Основные вопросы марксизма“, К вопросу о монистическом взгляде на историю“, „О роли личности в истории“, „Эстетическая теория Чернышевского“), а также в его статьях, посвященных вопросам литературы и литературной критики („Литературные взгляды Белинского“, „Судьбы русской критики“, в статьях о писателях народниках и т. д.), рассыпано такое великое множество теоретических положений и конкретных иллюстраций, что на основании их было бы совсем нетрудно воссоздать в систематической форме основные положения „научной эстетики“, учения об искусстве на основах марксистской социологии.
____________
¹) Судьбы русской критики.
²) Перед смертью он жалел, что не успел написать книгу об искусстве.
Не следует забывать, что эти вопросы Плеханов ставил не как кабинетный ученый, не как „специалист“, а всегда в боевом порядке, как боевой марксист, и потому обычно его статьи по этим вопросам носят полемический характер, ополчаясь против недостаточно-правильных или явно-ложных методов исследования, напр., против исключительно биологической точки зрения в применении к первобытному искусству, или против по существу идеалистической социологии Тэна, или против „философской“ критики Волынского, или против народнического подхода Иванова-Разумника и т. д., да и самые вопросы, о которых он писал, носили обычно такой боевой, полемический характер, сочетая научное значение с злободневной актуальностью.
Эта боевая позиция, лишая его возможности систематизировать свои взгляды, вместе с тем позволила ему обнаружить вместе с огромной эрудицией и методологической четностью блестящий дар полемиста-бойца, рушителя буржуазных методов и ценностей, а в чем, как не в этом, значение идеолога борющегося пролетариата?
Всякому молодому марксисту надо познакомиться с ниже печатаемыми статьями основоположника „научной эстетики“. Первая „Об искусстве“ (перепечатана из сборника „За двадцать лет“) выясняет принципиальные позиции исторического материализма в его применении к искусству. Следующая (собственно две статьи из сборника „Критика наших критиков“: „Искусство у первобытных народов“ и „Еще об искусстве у первобытных народов“) исследует основные проблемы первобытного искусства, освещая косвенно вопрос о происхождении и изначальном значении искусства. Статья „Французская драматическая литература и французская живопись XVIII в. с социологической точки зрения“ („За двадцать лет“) показывает на частном примере в мастерском анализе, как классовая эволюция и классовая психология предопределяют эволюцию художественной „формы“ и художественного „содержания“ в области литературы, театра и живописи. Наконец, последняя статья, прочитанная первоначально, как лекция в Париже и Льеже (перепечатана из журнала „Современник“, 1912, № 11 и 12 и 1913, № 1), блестяще вскрывает, с одной стороны, разнообразные социальные комбинации, ведущие в иных случаях к господству теории „искусство для искусства“, а в других - к торжеству теории „искусство для жизни“, а с другой стороны, ставит вопрос о художественной и общественной ценности новейшего искусства, выясняя с очевидностью, что искусство класса, сходящего с исторической сцены, неизбежно должно привести к крайнему субъективизму, символизму, мистицизму, безыдейности и техницизму, и что вызванная классовой принадлежностью творцов такого искусства неправильность и убогость мысли фатально понижает и самую художественную ценность их созданий.
Пересматривая статьи Г. В. Плеханова по искусству, выносишь невольное сожаление, что его нет, ибо в настоящее время, когда в области художественного творчества и эстетических оценок царит явный хаос и в партийных и советских кругах не успело скристаллизоваться прочное общественное мнение в этих вопросах, его указания имели бы, конечно, огромную ценность, и к его голосу в этой области кто счел бы возможным не прислушаться?
ОБ ОТНОШЕНИИ Г. В. ПЛЕХАНОВА К ИСКУССТВУ, ПО ЛИЧНЫМ ВОСПОМИНАНИЯМ ¹).
¹) Речь, произнесенная на собрании, созванном социологическим отделением Академии Художественных Наук и посвященном чествованию памяти Г. В. Плеханова по случаю 4-ой годовщины смерти и напечатанная в № 5 журнала „Под Знаменем Марксизма“.
Товарищи! Я выступаю сегодня от социологического отделения Академии Художественных Наук и буду держаться строго своей темы. Не стану касаться Плеханова, как политического борца, и вообще его многогранной, богатой многообразным духовным содержанием личности, а займусь краткой характеристикой его отношения к искусству на основании моих личных воспоминаний. Но позвольте, тем не менее, предпослать несколько предварительных замечаний. Историк материализма Ф. А. Ланге, определяя материализм как мировоззрение, составляющее основу положительного знания, ставил ему в упрек бедность субъективным идеологическим содержанием.
Идеологическая метафизика, хотя и является поэзией понятий, но она может гордиться своим родством с религией, поэзией и искусством, а ведь это большое преимущество.
В известном смысле Ф. А. Ланге был прав. Материализм до Маркса и Энгельса, действительно, держался в стороне от исторического содержания культуры человечества. Его главной сферой исследования были основы естествознания. Лишь в критических эпохах материалисты обращали свои взоры на государство и этику, как например, Т. Гоббс и французские материалисты XVIII стол. Эстетика, искусство должны были казаться им исключительно субъективной областью, к которой невозможно применение научных методов исследования, а то, что не может быть предметом положительной научи, не интересует материалистов. Только Дидро, следуя отчасти своей глубоко художественной натуре и назревшим требованиям эпохи, заложил некоторый фундамент научной эстетики.
Материалистическое понимание истории, поставившее своей целью дать строго-научное объяснение всему историческому содержанию, должно было, естественно, обратить внимание и на искусство.
Но основоположники материалистического понимания истории - Маркс и Энгельс были не только кабинетными мыслителями, но и бойцами на поле битвы жизни. Теоретические задачи, непосредственно связанные с интересами практического движения пролетариата, стояли на первом плане. Вопросы искусства были поэтому отодвинуты на задний план.
В найденном наброске предисловия к „Критике политической экономии“ Маркса имеются три страницы, посвященные искусству. Но, к сожалению, рукопись обрывается. Как всегда у Маркса, содержание этих страниц интересно глубоким подходом к проблеме, но это между прочим. Важно то, что Маркс в предисловии, где дается формулировка материалистического понимания истории, останавливается специально на вопросе об искусстве, Энгельс ничего не оставил нам из этой области.
Серьезное внимание на проблемы искусства обратил Г. В. Плеханов. Влечение Г. В. к этой проблеме объясняется, на мой взгляд, следующими причинами. Во-первых, Г. В. Плеханов был в высшей степени сложной, художественной натурой: красота и искусство играли выдающуюся роль в его духовной жизни. Во вторых, Г. В. получил свое революционное, духовное воспитание на произведениях Белинского, Чернышевского и Добролюбова. Во всех европейских странах литературная критика имела колоссальное значение в критических эпохах. Но у нас в России на ее долю выпала особенно выдающаяся роль. При условиях полицейского самодержавия художественная критика являлась протестующим, революционным началом, подвергая критическому рассмотрению литературу, а в ее лице российскую действительность. Художественная критика имела историческое значение. Наши знаменитые критики соединяли вместе с революционной мыслью философское мировоззрение и глубокую художественную оценку. Г. В шел по стопам своих первых учителей - Белинского, Чернышевского. Как известно, Белинскому Г. В. посвятил обширную статью, Чернышевский и его творчество стали темой обширного произведения.
К „Неистовому Виссариону“ Плеханов чувствовал такую глубокую привязанность и такое сильное, духовное родство, что его предсмертным желанием было быть похороненным вблизи могилы гениального критика. Это желание исполнено. Прах Г. В. покоится в соседстве с останками гениального критика.
Из сказанного, думается мне, вполне очевидно, какое сильное влияние оказала русская общественная мысль на духовное развитие основателя русского марксизма. Далее, отношение Г. В. к искусству обусловливалось еще моментом, имевшим решающее и довершающее значение.
Этот момент - учение Маркса и Энгельса, взгляды основателей научного социализма на общественное развитие и их представление о характере и содержании революции.
Народники 70-ых годов, к течению которых принадлежал в юные годы Плеханов, были к искусству более, чем равнодушны. Хождение в народ требовало опрощения. Искусство было для них, терпимо, поскольку оно было тенденциозно, т.-е. поскольку „художественное“ произведение грешило против требований эстетики. Тенденциозные повести Решетникова, лишенные художественных достоинств, ставились выше „Детства, отрочества и юности“, которое нашло себе должную оценку лишь в избранных литературных кругах. Такое отношение к искусству вытекало из всего мировоззрения народничества. Другое дело - революционное учение, вытекающее из исторического материализма. Тут не может быть речи об опрощении, о приспособлении к массам путем понижения культурных форм. Задачей представителей научного социализма является, как известно, главным образом, развитие сознания масс, не только политического сознания, как это склонны думать многие, но всестороннего: научного, этического и эстетического. Форма пропаганды социалистических идей должна соответствовать углубленному, серьезному научному содержанию. Истинная проповедь марксиста должна поднимать слушателя или читателя, а потому грубая форма, демагогия, дешевые эффекты так же неуместны, как неуместны такие формы выражения мысли в научном произведении. Популярность изложения, необходимая для пропаганды массам, требует еще более настоятельно художественной формы.
Этими взглядами был проникнут Плеханов.
Разрешите в подтверждение сказанного привести следующий, по моему мнению, необычайно характерный эпизод.
В 1905 г., после знаменательного 9-го января, в Женеву приехал Гапон, который немедленно после приезда явился к Плеханову. Не стану рассказывать интересные, впрочем, подробности его появления, последующие переговоры, разговоры и заседания с этим несчастным человеком. В связи с моей сегодняшней темой заслушивает внимания лишь следующая сцена.
Гапон написал нечто в роде поэмы, темой которой было хождение петроградского пролетариата, с ним во главе, к царскому дворцу. Поэма была написана в грубых, демагогических тонах, вульгарное содержание выразилось в соответственно грубой, демагогической форме. Гапон решил прочесть ее Плеханову и мне. В кабинете Г. В. Гапон и прочел ее. Кроме нас троих, никого не было. Во время чтения Г. В. слушал, как всегда, серьезно, внимательно, не пропуская, я уверен, ни одного слова, - манера слушать Г. В. мне была хорошо знакома. По выражению его лица нельзя было бы определить, нравится ли ему вещь, или нет, что, между прочим, вытекало не из нарочитой скрытности, а было следствием полного внимания к читанному. Гапон читал, лишь изредка поглядывая на своих слушателей, в особенности, конечно, на Г. В. Чтение кончилось, наступило минутное молчание. Затем Плеханов встал. Я видала Плеханова в продолжение долгих периодов и при различных положениях. Но таким я его видела в первый и единственный раз. Г. В., вообще имея довольно импонирующую внешность, как бы сразу вырос во много раз и как то внезапно стал чрезвычайно большим и величественным: „Так вы думаете, - обратился он к Гапону, - что к народу можно и нужно обращаться с такими детскими сказками? Народ - это ведь самая большая сила в историческом движении, народ - это великая вещь, и обращаться к нему с убаюкивающими сказками есть прямое и ничем неоправдываемое преступление. Идти в народ значит уметь говорить серьезно, и, соответственно этому облекать свою речь в простую, ясную и истинно-красивую форму, а вы, вот вообразили, что народ из мальчишек, и что ему можно рассказывать поэтому вульгарные сказки“.
Гапон был очень смущен и страшно побледнел. Тут Плеханов взглянул, дав мне понять, что лучше мне удалиться, так как мое присутствие ему мешало развернуть надлежащим образом свою политическую речь: он все же щадил Гапона. Я ушла. На следующий день явился ко мне Гапон. Я обратилась к нему с вопросом: „А что, отец Гапон, как вам вчера понравился Плеханов?“ - Позвольте мне сделать отступление и сказать мое впечатление о Гапоне. Оно следующее: несчастные стороны характера этого человека привели его к самому страшному преступлению - к предательству. Тем не менее, Гапон был очень чутким человеком, и в душе его был несомненный контакт с народной массой. Он поэтому живо почувствовал большого человека и истинного представителя народа и на мой вопрос ответил таким образом: „Знаете, Любовь Исаковна, если бы мои привычки священника не оскорбили Плеханова, я пал бы перед ним на колени и поцеловал бы его ноги; он истинный представитель народа“.
Он понял Плеханова. Я убеждена, что эта черта Георгия Валентиновича, - его понимание и толкование развития сознания масс, - обусловливала собой его глубокое отношение к искусству. Вопросами искусства он занимался очень серьезно.
Начиная с костюма, который всегда был приличен, несмотря на бедность, - я узнала Плеханова и его семью в ту эпоху, когда нужда была абсолютной властительницей дома, когда у него был один лишь костюм, - Г. В. никогда не имел опущенного вида и никогда не походил на обычный тип, тип русского эмигранта-нигилиста. Начиная от костюма и кончая стилем, над которым он работал с чрезвычайной тщательностью, он был эстет в подлинном, высшем, истинном смысле этого слова. И как уже упомянуто выше, этот эстетизм находился в полной связи с его представлениями о культурном смысле пролетарского движения.
Не имея ни малейшего желания беседовать с вами на теоретические темы, я буду, с вашего разрешения, продолжать речь беглыми воспоминаниями об отношении Г. В. Плеханова к искусству.
Четыре года тому назад, как раз в этот вечер, ко мне пришла потрясающая весть о кончине Г. В. Ярко вспоминая этот тяжкий час, мне хотелось бы остановиться на личной, интимной стороне отношений Плеханова к искусству. Я надеюсь и уверена, что и вы, пришедшие сюда чествовать память основателя русского марксизма, разделяете со мною это настроение.
Плеханов всегда читал художественную литературу. Я жила в его доме года два, от 1892 до 1894, а впоследствии жила года два рядом, в следующем доме. (Плехановы жили в Женеве Rue de Candelle 6, а я по той же улице д. 4). Я, следовательно, имела полную возможность наблюдать за процессом работы Г. В. Читал Г. В. всегда. И Г. В. в моем представлении существует не иначе, как с книгой. И среди чтения по разнообразнейшим вопросам беллетристика занимала видное место. Из русских художников любимыми были Пушкин, Гоголь, Толстой и Успенский. К Достоевскому он относился с явным нерасположением.
Помню, как однажды в беседе о русской литературе я высказала ту мысль, что Достоевский является более демократическим писателем, нежели Толстой и Тургенев, у которых сильно чувствуется принадлежность к дворянскому сословию. Достоевский, говорила я, чутко относится к угнетенным. „Да, - ответил Г. В., - Достоевский, действительно, сочувствует угнетенному, но этот угнетенный должен быть, хоть немного, сумасшедшим“. Любил он читать и Некрасова, но не во всем удовлетворяла его форма. Впрочем, отношение. Г. В. к Некрасову выразилось в его статье о поэте.
Из литературы позднейшего поколения Г. В. любил и очень высоко ставил Чехова и Короленко. Чехова читал часто и перечитывал. В Горьком признавал, конечно, большой талант, но коробила грубость формы, малая степень эстетической культуры, да и не соответствовала в творчестве Горького общему направлению Плеханова романтика босяков. Из немецкой литературы он был глубоким почитателем Гете. Шиллера не любил, и это нерасположение к творчеству Шиллера объясняется, на мой взгляд, одной основной чертой Г. В. Плеханова. Плеханов отличался необычайней искренностью, в настоящем значении этого слова, той именно искренностью, о которой Ромэн Роллан говорит, что она такое редкое качество, как ум, красота и доброта. Плеханова коробила самая малейшая фальшь, самая незначительная искусственность. Во всем, что бы он ни делал, о чем бы ни говорил, он был весь там; это и есть искренность. Творчество же Шиллера казалось ему несколько приподнятым, впрочем были исключения, - Г. В. очень любил „Вильгельма Телля“ Гению же Гете он поклонялся, в буквальном смысле этого слова, в особенности восхищался первой частью Фауста, вторую часть считал не художественной. С особенным интересом относился к Мефистофелю. Мышление этого философа диалектики и разрушения некоторым образом соответствовало диалектическому методу. Недаром же его так часто цитировали Гегель и Энгельс. Но ставя высоко „Фауста“, Г. В. находил один элемент излишним, нарушающим величие этого творения.
Таким лишним элементом была трагедия любви Гретхен. Эта трагедия портила, по его мнению, общую картину. Фауст, это - трагедия познания, это - эпопея человека и человечества. А трагедия любви Гретхен - маленький, незначительный эпизод, Мефистофель, - этот философ-разрушитель, сатана-богоборец, и чем же он занимается в трагедии „Фауста“ - тем, что помогает Фаусту соблазнить 14-ти летнюю девочку. При этом он с любовью ссылался на то место Гегеля, где великий немецкий идеалист говорит с суровой иронией о вкоренившейся привычке художников вечно возиться с сюжетом, как молодой Ганс полюбил молодую Гретхен. Плеханов всецело стоял на точке зрения Гегеля, что пора, наконец, перестать считать в творчестве половую романтическую любовь главной темой. Романтическая любовь имеет, конечно, свое значение, этого Г. В. не отрицал, конечно, но ее значение - ничто в сравнении с другими явлениями исторической деятельности.
Г. В. очень любил Гейне, преимущественно - его сатиру. Из интимной лирики Г. В. любил „Бурный поток“ и „Азра“. Этот романс Рубинштейна он слушал всегда с восхищением и часто просил свою жену Розалию Марковну петь его (у его жены был чудный голос).
Из английской литературы любимыми авторами были Шекспир, Байрон и Шелли, с особенно трогательным чувством относился к Диккенсу. В творчестве Шекспира он высоко ценил исторические драмы, в которых нашли свое отражение политическая жизнь Англии и некоторые черты эпохи Возрождения. Любил Гамлета, которого иногда цитировал, замечая при этом: „Так думал еще принц датский“. Цитировал он часто Макбета. Но терпеть не мог „Короля Лира“ и считал эту драматическую фигуру взбалмошным стариком. Не будучи согласна с этой оценкой, я высказывала свой взгляд на эту трагедию Шекспира, и однажды мне показалось, что Г. В. сдался. Это было при следующих обстоятельствах; в конце девяностых годов, когда происходила борьба между Группой „Освобождение Труда“ и примыкающими к ней революционными социал-демократами с экономистами. Группа „Освобождение Труда“ после долгих неприятных перипетий отдала союзу свое революционное имущество: шрифт и какие-то еще типографские принадлежности: Группа „Освобождение Труда“ осталась без орудий. Понадобилось кое-что напечатать, и вот Плеханов оказался в драматическом положении. В этот момент я, обратившись к нему, заметила: А вот видите, Г. В., вы сейчас в положении „Короля Лира“. Он улыбнулся, немного подумав, ответил, „А король Лир, все-же взбалмошный старик“. Это отношение к королю Лиру вытекало не из каприза индивидуального вкуса, оно, как мне думается, коренилось в его революционной природе. Несмотря на всю разносторонность Г. В., он, повидимому, не был в состоянии проникнуться трагедией короля, лишившегося преждевременно своего трона.
Занимаясь фактически искусством и разработкой художественных течений в русской литературе, Г. В. всегда носился с мыслью подвергнуть исследованию эту великую отрасль человеческой культуры с материалистической точки зрения. Приступил же он к этой работе с полной определенностью в начале девяностых годов. И вот, работая над этой темой, он прочитал прямо неимоверное количество книг. У меня хранится значительное количество писем Плеханова, из этих писем можно видеть, сколько он читал. Дело в том, что ему не хватало собственной обширной библиотеки, ни женевских библиотек, и я ему высылала книги из Берна. Бернская государственная библиотека имела возможность выписывать для некоторых лиц книги из германских библиотек. Помню хорошо, как я надоедала библиотекарю, и тут же не могу не выразить восхищения этим чудесным стариком, который всегда шел навстречу моим просьбам. Книги по эстетике направлялись целыми большими пакетами Плеханову в Женеву. Это были произведения классиков по эстетике. Но отвлеченная метафизическая эстетика, ставящая проблему о красоте в себе, мало что могла дать теоретику исторического материализма.
Вопрос был поставлен на чисто историческую почву, именно: каково происхождение искусства? Г. В. обратился к этнологии, которую он и до того времени знал весьма основательно. Но проблемы искусства требовали рассмотрения фактов иного порядка в культуре. И вот началась работа. Я снова стала надоедать библиотекарю государственной библиотеки. Но милый швейцарец сохранил свое прежнее отношение.
Могу сказать с полным убеждением, что Плеханов прочел все, что имеется по этому вопросу, когда он, наконец, прочитал свою статью о первобытном искусстве (она помещена в сборнике „Критика наших критиков“). Он приехал читать ее в виде лекции в Берн. Вообще, надо заметить, Г. В. любил читать свои работы до их напечатания публике. Непосредственное впечатление, которое производило сочинение на слушателей, имело для него большое значение. Это объясняется тем, что Плеханов был бойцом и что главным стремлением его творчества являлась пропаганда излюбленных марксистских идей. К прочитанным лекциям о первобытном искусстве публика осталась в общем равнодушна. Она совершенно не поняла Плеханова. Ей казалось, что речь идет о первобытной культуре в общем ее смысле, о которой она читала в известных книгах Липперта и др.
Помню рассказ Плеханова о том, как подошла к нему после лекции девица и заявила с решительным видом: „А ведь я все это знала“, - на что Г. В. ответил: «Искренно завидую вам, некоторые вещи я узнал только 2-3 недели тому назад». Эта энциклопедистка отразила, без сомнения, общее отношение большинства слушателей¹).
____________
¹) Это было в 1903 г. (до второго съезда, летом); коллектив „Искры“ решил устроить ряд лекций в Бернской колонии, где было очень много сочувствующей социал-демократии молодежи, Плеханов прочел 8 лекций об искусстве, Ленин - 7 лекций по аграрному вопросу, и я - 6 лекций по философии Канта.
Плеханов продолжал свою работу упорно и серьезно, но сложность предмета, с одной стороны, и высокая требовательность, с другой, работа над „Развитием русской общественной мысли“, с третьей, фатально отодвигали задуманное сочинение об искусстве на задний план.
Месяца за три до кончины, когда Г. В., повидимому, подводил общие итоги своей жизни и деятельности, он с глубоким сожалением раз заметил, что как-то не удалось использовать весь накопленный материал по вопросам искусства и довести до конца задуманный труд. Искусству он придавал колоссальное культурное утилитарно пропагандистское значение.
В обще-культурном смысле искусство должно было, с точки зрения Плеханова, заменить религию. Религия, будучи плодом фантазии и воображения, выдает себя за действительность, между тем как искусство, отражая действительность, является тем, что оно есть в самом деле, - плодом художественного воображения. А в частности, театр должен заменить собой церковь. Перед нами прошел целый ряд авторов-художников, которые высоко ценились Плехановым. Среди них мы видели и реалистов и романтиков. Спрашивается, какого же направления в искусстве придерживался Плеханов? Само собою разумеется, что в художественном творчестве на первом плане стоит талант, этим и объясняется то обстоятельство, что в числе излюбленных поэтов были Байрон и Шелли. Но что касается общего направления, то Плеханов стоял на твердой почве реализма. Искусство имеет своею задачей отражать действительность, но не только, как она есть, но так, как должна быть; иными словами, действительность в ее поступательном движении и развитии. Ясно таким образом, что долженствование, идеалы, которые должны найти свое отражение в художественном творчестве, также заключаются в действительности. Коротко можно эту точку зрения формулировать словами Гете:
„Greift nur hinein ins volle Menschenleben,
Ein jeder lebt"s, nicht vielen ist"s bekannt,
Und wo ihr"s packt, da ist"es interessant.“
К символическому искусству Г. В. относился крайне отрицательно. Восхищаясь колоссальным талантом Ибсена, признавая его огромную драматическую силу, он все же не мог без раздражения говорить о Пэр-Гюнте. Надо еще прибавить, что реалистическое направление в искусстве вытекало из общего принципа материалистического понимания истории. Оно являлось логическим следствием той высокой оценки самого исторического процесса и общего оптимистического взгляда на историю человечества.
Что же вам в заключение еще сказать? Скорбный час, и тяжело, слишком тяжело вспомнить, что четыре года тому назад скончался преждевременно, в цвете духовных сил, большой и благородный мыслитель, основоположник русского марксизма и один из столпов международного пролетарского движения. Жизнь Г. В. была прекрасной, художественной поэмой, полной глубоких драматических эпизодов. Не раз Г. В. бывал в положении ибсеновского доктора Штокмана. Но таков удел истинно исторических личностей.
Было подано 17 записок из публики с различными вопросами. Вот ответы на некоторые вопросы, которые были даны Л. И. Аксельрод.
Как относился Плеханов к Толстому? Разрешите указать на то, что есть статья Плеханова о Толстом, напечатанная в 1910 году в московском большевистском журнале „Мысль“. По моим личным воспоминаниям, общая оценка такова: как художник, Толстой силен и велик, как мыслитель - слаб.
Плеханов был революционером с готовы до ног, и принцип непротивления злу насилием, конечно, не мог вызвать в нем никакого сочувствия и ни с какой точки зрения.
Кто был любимым композитором Плеханова? Г. В. любил музыку вообще, но самое глубокое и самое сильное впечатление производил на него Бетховен. Мощная гармония, сила и героизм в творчестве Бетховена находили себе полный отклик в сложной и сильной душе Плеханова. Вспоминаю один, как мне кажется, любопытный эпизод следующего характера. Мне несколько раз пришлось слушать исполнение Бетховена вместе с Г. В., и я всегда слышала от него восторженные отзывы о творчестве великого мастера,. Однажды имевшийся в Женеве замечательный хор (это был, а может быть, и в настоящее время существует, городской хор, состоявший из 500 человек, в нем участвовали все музыкальные силы города, безразлично какого класса) решил поставить торжественную обедню Бетховена.
Были приглашены знаменитые солисты, прекрасный оркестр, словом, от концерта ожидали многого. Я выразила желание пойти на концерт, спросив тут же, собираются ли на концерт он и семья. Г. В. ответил, что не любит религиозной музыки. Надо заметить, что к религии Г. В. питал полное отвращение. Он никак не мог понять, каким это образом могут образованные и умные люди найти субъективное удовлетворение в миросозерцании бабушек и прабабушек. Что, разумеется, ему нисколько не мешало считать серьезной задачей научное, историческое исследование религии. Но это - между прочим. Возвращаюсь к концерту. Я продолжала настаивать на том, что концерт несомненно будет весьма интересным. Присоединилась Розалия Марковна Плеханова, и кончилось тем, что Г. В., вся его семья и я отправились слушать „торжественную обедню“. Исполнение было классическое, глубоко проникновенное, и сейчас вспоминаю с изумительной отчетливостью это благоговейное величие и силу чувства. Г. В. слушал серьезно, сосредоточенно, и чем дальше, тем отчетливее отражалось на его лице то сильное действие, которое произвело на него исполнение „торжественной обедни“.
5. Пролетарское движение и буржуазное искусство... 193
Примеры страниц
Лелевич Г
Г. В. Плеханов и задачи марксистской литературной критики
Процесс превращения класса из «класса по отношению к другим» в «класс для себя» - длительный и сложный процесс. Но и после того, как основная масса класса осознала себя, как самостоятельную социальную категорию, выработка стройного классового мировоззрения продолжает оставаться столь же длительным и сложным процессом. Класс перерабатывает в соответствии со своим положением в производстве и со своими задачами далеко не все надстройки, не все идеологии одновременно. Наоборот, он овладевает ими постепенно, в соответствии с потребностями развертывающейся классовой борьбы. Тов. В. В. Воровский в одной из своих статей установил историческую последовательность выработки молодым классом различных элементов своей идеологии: сперва идет разработка общей политической доктрины, затем выработка общего научного миросозерцания, наконец, создание своего искусства.
Рабочий класс в общем и целом уже прошел первые два из этих этапов. Ныне условия российской революции поставили перед пролетариатом Советского Союза новую актуальную задачу: создания пролетарского искусства и использования всех ближайших течений искусства промежуточных классов. Но успешное строительство пролетарского искусства, в первую очередь пролетарской литературы, и рациональное использование промежуточных художников возможно лишь при наличии стройного марксистского искусствоведения (я думаю, что это слово должно заменить собою ненаучный термин «эстетика»), в первую очередь, марксистского литературоведения. Задача создания такой системы тем более важна, что наша литературная действительность полностью подтверждает слова тов. С. Вольфсона: «Искусство - та идеологическая сфера, которая слабее других изучена и исследована марксизмом, и в которой потому сильнее, нежели в других, господствует идеализм» («Красная Новь», книга 5 за 1923 г., стр. 154). Пролетариату необходимо такое же последовательное диалектически-материалистическое учение об искусстве, какое пролетариат уже имеет в области философии, политики, экономических наук и т. д.
Сейчас такой разработанной системы мы не имеем. Даже принципы злободневнейшей части литературоведения, части, занимающейся оценкой современной литературы, - литературной критики, - не намечены с такой определенностью и общепризнанностью в марксистской среде, с какой намечены принципы и методы исследования хотя бы в области политической экономии. К счастью, пролетариат и в этой области не абсолютно нищ. Над множеством псевдомарксистских «исследователей литературы» и «критиков» возвышается несколько крупных теоретиков марксизма, оставивших ряд общих замечаний и конкретных исследований. Эти указания являются драгоценной путеводной нитью для каждого, кто желает научиться по-марксистски подходить к явлениям литературы и кто работает над созданием марксистского литературоведения. Первое место среди этих теоретиков искусства принадлежит, безусловно, Г. В. Плеханову, которого тов. С. Вольфсон справедливо называет если не творцом, то основоположником марксистской эстетики (там же, стр. 173). Взгляды Плеханова на искусство частично освещены в статьях на эту тему т.т. Иды Аксельрод , С. Вольфсона и В. Фриче . В настоящих заметках я постараюсь разобраться в тех мыслях Плеханова об искусстве, которые либо не затронуты упомянутыми исследователями, либо требуют дальнейшей разработки, в виду их большого злободневного значения.
Характернейшей чертой плехановского искусствоведения является историзм. Блестящий диалектик, Плеханов смотрел на художественное произведение не с точки зрения «вечных» эстетических норм, а с точки зрения исторического развития. Так, сопоставляя утилитарный взгляд на искусство и теорию «искусства для искусства», Плеханов писал:
«Какой же из этих двух прямо противоположных взглядов на задачу искусства может быть признан правильным? Принимаясь за решение этого вопроса, необходимо заметить прежде всего, что он плохо формулирован. На него, как и на все подобные ему вопросы, нельзя смотреть с точки зрения „долга“. Если художники данной страны в данное время чуждаются „житейского волнения и битв“, а в другое время, наоборот, жадно стремятся и к битвам, и к неизбежно связанному с ними волнению, то это происходит не оттого, что кто-то посторонний предписывает им различные обязанности („должны“) в различные эпохи, а оттого, что при одних общественных условиях ими овладевает одно настроение, а при других - другое. Значит, правильное отношение к предмету требует от нас, чтобы мы взглянули на него не с точки зрения того, что должно было бы быть, а с точки зрения того, что было, и что есть». («Искусство». изд. «Новая Москва», стр. 131). Именно по этому вопросу разошелся Плеханов со взглядами на искусство его гениального предшественника Н. Г. Чернышевского.
Приведя взгляд Чернышевского, будто в русской литературе до Гоголя почти не было содержания, Плеханов замечает:
«Как и все просветители, он слишком склонен был принимать за абсолютную (курсив автора) ту „норму разума и благородного чувства“, которой держался он со своими единомышленниками. Он забывал, что норма эта изменялась вместе с изменением обстоятельств времени и места. Так как его собственные разум и благородное чувство во многих отношениях очень сильно отличались от разума и благородного чувства литературных деятелей прежних эпох, то он и полагал, что для этих деятелей форма была почти все, а за формой у них не было почти ничего» («История Русск. обществ. мысли», том III, стр. 9). В другом месте Плеханов нападает на ту же черту Чернышевского: «Чернышевский писал когда-то в своей диссертации „Эстетические отношения искусства к действительности“: „В растениях нам нравится свежесть цвета и роскошь, богатство формы, обнаруживающие богатую силами, свежую жизнь. Увядающее растение нехорошо: растение, в котором мало жизненных соков, нехорошо“. Диссертация Чернышевского есть чрезвычайно интересный и единственный в своем роде пример приложения к вопросам эстетики общих принципов Фейербахова материализма. Но история всегда была слабым местом этого материализма, и это хорошо видно из только что цитированных нами строк. „В растениях нам нравится“… Кому же „нам“? (курсив автора). Ведь вкусы людей чрезвычайно изменчивы, как на это не раз указывал в том же сочинении сам Чернышевский» («Искусство», стр. 57).
В этих двух выдержках Плеханов отмежевывается от просветительской критики. Просветители, - передовые идеологи буржуазно-демократической революции возводили свои философские, политические и моральные взгляды в абсолют, превращали их в вечные нормы, и, если в художественном течении или художественном произведении эти нормы отсутствовали, просветители просто отвергали данное явление искусства. Естественно, что диалектик не может подходить к искусству таким образом: для него произведения искусства - прежде всего продукт исторического процесса. Но не одни просветители грешили метафизическим подходом к искусству. И аристократические эстеты, чрезвычайно далекие от освободительных стремлений просветителей, склонны подходить к искусству с точки зрения абсолютных норм. Но у этой категории теоретиков искусства в качестве абсолютной нормы выступает уже не философская, политическая или моральная идея, а чисто эстетический формальный канон. Естественно, что Плеханов чрезвычайно решительно отмежевался и от этих эстетических метафизиков и идеалистов.
Эта сторона взгляда Плеханова очень хорошо выражена в его рассуждениях об известной фразе И. С. Тургенева: «Венера Милосская несомненнее принципов 1789 г.» Плеханов очень убедительно доказывает, что красота Венеры Милосской вовсе не является вечным «об"ективным» идеалом красоты. Во-первых, действителен ли идеал красоты, нашедший себе выражение в Венере Милосской, для готтентотов и вообще людей черной расы? Во-вторых, и у людей белой расы идеал красоты далеко не всегда выражался в Венере Милосской. «Мы, вопреки Тургеневу, - пишет Плеханов, - можем сказать, что Венера Милосская становилась тем „несомненнее“ в новой Европе, чем более созревало европейское население для провозглашения принципов 1789 г. Это не парадокс, а голый исторический факт. Весь смысл истории искусства в эпоху Возрождения, рассматриваемый с точки зрения понятия о красоте, в том и заключается, что христианско-монашеский идеал человеческой наружности постепенно оттесняется на задний план тем земным идеалом, возникновение которого обусловливалось освободительным движением городов, а выработка облегчилась воспоминанием об античных дьяволицах». («Искусство», стр. 148–149).
В статье «Об искусстве» Плеханов нанес удар в самое сердце метафизической эстетики. Он доказал, что и такая «об"ективная» «вечная» вещь, как природа, различно воспринимается художниками в разной исторической обстановке. Обрисовав роль пейзажа в итальянской живописи, Плеханов пишет: «Для французских художников семнадцатого и даже восемнадцатого столетия он (пейзаж, Г. Л.) не имеет самостоятельного значения. В девятнадцатом веке дело круто изменяется: пейзажем начинают дорожить ради пейзажа, а молодые живописцы: Флер, Каба, Теодор Руссо ищут на лоне природы, в окрестностях Парижа, в Фонтенебло и в Медоне таких вдохновений, самой возможности которых не подозревали художники времен Ле-Брена и Буше. Почему это? Потому что изменились общественные отношения Франции, а вслед за ними изменилась также психология французов. Итак, в различные эпохи общественного развития человек получает от природы различные впечатления, потому что он смотрит на нее с различных точек зрения» (Там же, стр. 56).
Всюду и везде метафизике, оперированию абсолютными нормами Плеханов противопоставляет историзм, диалектику. В одной из своих статей о Белинском Плеханов приводит следующие слова...
Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→Первый русский марксист, выдающийся литературный критик и теоретик искусства Георгий Валентинович Плеханов родился 11 декабря 1856 года в селе Гудаловке Липецкого уезда Тамбовской губернии (ныне с. Плеханово Грязинского района). Его отец – небогатый тамбовский помещик – Валентин Петрович Плеханов был человеком суровым и требовательным к себе и окружающим. От матери Марии Федоровны, урожденной Белинской (внучатой племянницы В. Г. Белинского), Георгий унаследовал доброту, впечатлительность, внимание к людям.
В доме Плехановых имелась большая библиотека, в которой преобладали книги по военному делу. Георгий просиживал в ней часами и, начитавшись книг по военному искусству, решил посвятить себя военной службе. Он успешно сдал приемные экзамены в Воронежскую военную гимназию и был зачислен сразу во второй класс.
Кроме изучения военных наук, Георгий Плеханов много работал над собой, познакомился с сочинениями классиков русской литературы, лучшими произведениями критиков революционно-демократического лагеря. На всю жизнь стали для него близкими имена Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Белинского, Чернышевского.
В 1873 году Плеханов окончил военную гимназию (незадолго перед этим умер его отец) и поступил в Константиновское военное училище, где пробыл недолго, всего несколько (месяцев, после чего ушел в отставку и вернулся на родину – в село Гудаловку. Отсюда в конце марта 1874 г. он уехал в Петербург, где успешно сдал вступительные экзамены в Горный институт.
Во время учебы в училище, а затем в Горном институте Г. В. Плеханов несколько раз приезжал в родные места, жил в Гудаловке и в Липецке. Удивительная природа Черноземья, первые впечатления детства и отрочества, несомненно, повлияли на формирование его эстетических вкусов.
«Когда я познакомилась с «зеленым городком» – с Липецком, действительно утопающим в зелени, с чудным его местоположением на холмах, с которых открывается незабвенный вид на долину реки Воронеж, с его сияющими прудами, озерами, сочными лугами и густыми хвойными лесами, – сказала себе: мне понятна теперь любовь Георгия Валентиновича ко всему прекрасному, к природе, животным, скульптуре, поэзии. Здесь, в Липецке, развилась эта поэтическая сторона натуры Георгия Валентиновича» 1 – так писала его жена Розалия Марковна после посещения родины Плеханова в 1927 году.
В 1876 году Г. В. Плеханов окончательно становится на революционный путь, а летом 1877 года его отчисляют из института. Мировоззрение Плеханова претерпело сложную эволюцию. Являясь вначале лидером народнической организации «Земля и воля», он под влиянием идей марксизма порывает с народничеством и становится страстным сторонником и пропагандистом марксистских идей в России.
С января 1880 года до Февральской революции 1917 года Плеханов живет в эмиграции (Швейцария, Италия, Франция).
Активно участвуя в борьбе идей, Плеханов написал много трудов по эстетике. Его интерес к вопросам искусства был постоянным.
Период с 1883 по 1903 год был в творчестве Плеханова – литературного критика – наиболее плодотворным. В эти годы были написаны работы: «Белинский и разумная действительность» (1897), «Литературные взгляды Белинского» (1897), «Эстетическая теория Чернышевского» (1897), «Письма без адреса» (1899-1900).
В них Плеханов выступил с защитой революционно-демократических традиций в эстетике и критике. Среди последователей Маркса он больше других сделал для применения исторического материализма к эстетике, теории искусства и литературы.
К числу примечательных теоретических и критических выступлений Плеханова относятся статьи «Пролетарское движение и буржуазное искусство» (1905), «Генрик Ибсен» (1906), «К психологии рабочего движения» (1907), «Искусство и общественная жизнь» (1912-1913), статьи о Л. Н. Толстом, а также многочисленные письма Плеханова к деятелям литературы и искусства.
Вернувшись в Россию 31 марта (13 апреля) 1917 года, Плеханов стал свидетелем Октябрьской революции, но не принял ее, хотя и не выступил против Советской власти.
По собственному его предсмертному желанию он был похоронен на Волковом кладбище в Ленинграде, близ дорогих ему могил Белинского и Добролюбова. Архив и библиотека Плеханова хранятся в специально созданном в Ленинграде Доме Плеханова.
Чтут память своего земляка липчане. В 1928 году с. Гудаловка было переименовано в с. Плеханово, в том же году улица Продольная в г. Липецке была переименована в улицу Плеханова. В 1972 году в его честь названа площадь Плеханова в районе пересечения улиц Плеханова и Зегеля. В Липецке был открыт мемориальный музей Г. В. Плеханова, на котором в 1956 году была установлена мемориальная доска. 30 октября 1998 года перед домом-музеем была установлена скульптура Г. В. Плеханова (автор Е. А. Вольфсон). 6 декабря 2006 года в с. Плеханово Грязинского района был открыт памятный знак в честь 150-летия со дня рождения Г. В. Плеханова (скульптор И. Мазур).
1 Бережанский А. Годы на родине // Собеседник. – Воронеж, 1971. – С. 90.
Произведения автора
- Сочинения: в 24-х т. – М.-Пг., 1923-1928. – (Ин-т ЕС Маркса и Ф. Энгельса. Б-ка науч. социализма).
- Литературное наследие: в 8-ми т. – М.: Мосэкгиз, 1934-1940.
- Избранные философские произведения: в 5-ти т. – М.: Госполитиздат, 1956-1958.
- Избранные труды / сост., авт. вступ. ст. и коммент. С. В. Тютюкин. – М. : Росспэн, 2010. – 550 с. – (Б-ка отечественной общественной мысли с древнейших времен до начала XX века).
- За двадцать лет: сб. статей лит., экон. и филос.-ист. – Пб., 1905. – 652 с.
- О задачах социалистов в борьбе с голодом в России. – СПб. : Изд. М. Малых, 1906. – 84 с.
- Статьи о Толстом / предисл. В. Ваганяна. – Москва: Госиздат, [б. г.]. – 95 с.
- Н. Г. Чернышевский. – Пб.: Шиповник, 1910. – 537 с.
- 14-е декабря 1825 года: речь произнесённая на русском собрании в Женеве 14-27 декабря 1900 года. – Пг: Госиздат, 1921. – 31 с.
- Искусство: сб. ст. / вступ. ст. Л. Аксельрод-Ортодокс и В. Фриче. – М.: Новая Москва, 1922. – 216 с.
- Искусство и общественная жизнь. – М. : Московский ин-т журналистики, 1922. – 68 с.
- Предшественники К. Маркса и Ф. Энгельса. – М. : Московский рабочий, 1922. – 230 с.
- В. Г. Белинский: сб. ст.. – М.-Пг., 1923. – 333 с.
- А. И. Герцен: сб. ст. – М., 1924. – 215 с.
- Искусство и литература. – М.: Гослитиздат, 1948. – 888 с.
- Письма без адреса. Искусство и общественная жизнь / послесл. и примеч. У. Гуральника. – М. : Гослитиздат, 1956. – 248 с.
- Литература и эстетика: в 2-х т. / подгот. текста, вступ. ст. и коммент. Б. И. Бурсова. – М.: Гослитиздат, 1958. – (Памятники мировой эстет. и крит. мысли).
- Философско-литературное наследие Г. В. Плеханова: в 3-х т. – М.: Наука, 1973.
- Эстетика и социология искусства: в 2-х т. / вступ. ст. М. А. Лифшица; примеч. И. Л. Галинской. – М.: Искусство, 1978. – (История эстетики в памятниках и документах).
- Политическое завещание: pro et contra (Последние мысли Г. В. Плеханова) / ред. А. Бережанский. – Липецк: Де-факто, 2006. – 120 с.
Литература о жизни и творчестве
- Аптекман О. В. Георгий Валентинович Плеханов: из личных воспоминаний / О. В. Аптекман. – Л. : Колос, 1924. – 96 с.
- Клоков А. Ю. К истории музея Г. В. Плеханова в Липецке // Бартеневские чтения: материалы межрегион. конф. 18-19 ноября 2003 г. – Липецк, 2005. – С. 113-117.
- Бережанский А. Здесь жил Плеханов: музей человека, который предсказал последствия революции: [история создания музея Плеханова в Липецке. Экспозиция] // Музей. – 2005. – № 5. – С. 34-35.
- Бережанский А. С. Плеханов: от народничества – к марксизму / А. С. Бережанский. – 2-е изд., перераб. и доп. – М. : Росспэн, 2006. – 264 с. – (Библиотека фонда Плеханова).
- Георгий Валентинович Плеханов и деятели русской культуры: фотоальбом. – Липецк: Де-факто, 2006. – 33 с. – (К 150-летию Г. В. Плеханова).
- Георгий Валентинович Плеханов: к 150-летию философа, мыслителя и общественного деятеля. – Липецк: Липец. обл. краеведческий музей: Респект, 2006. – 130 с.
- Душа полна воспоминаний: Георгий Валентинович Плеханов и Липецкий край: из фондов Липецкой областной научной библиотеки, Государственного архива Липецкой области и архивного отдела г. Липецка. – Липецк, 2006. – 143 с.: ил.; 1 компакт-диск (CD-R).
- Историко-философское наследие Г. В. Плеханова и современность: материалы Всерос. науч.-практ. конф., посвящ. 150-летию со дня рождения Г. В. Плеханова, 5-6 дек. 2006 г. – Липецк: Ин-т развития образования, 2006. – 199 с.
- Каталог мемориального фонда Г. В. Плеханова. – Липецк: Липец. обл. краеведческий музей, 2006. – 31 с.
- Плеханов Георгий Валентинович (1856-1918) // Выдающиеся экономисты России и мира: сб. науч. трудов. – Липецк: ЛГПУ, 2006. – C. 12-20.: фото.
- Ненахов А. В. Об исторических взглядах Г. В. Плеханова // Межвузовские научно-методические чтения памяти К. Ф. Калайдовича: сб. материалов. – Елец, 2006. – Вып.7. – С. 99-101.: ил., фото.
- Щукина Е. П. Георгий Валентинович Плеханов: [по архив. материалам] // Вестник архивиста. – 2006. – Вып. 1. – С. 130-134.
- Колтаков В. М. Дом-музей Г. В. Плеханова // Исторические и памятные места Липецка / В. М. Колтаков, А. В. Овчинников. – Липецк: Де-факто, 2007. – С. 77-83.: фото.
- Григорьев Е. К. Маркс и его «ученики» на родине ленинизма: [Г. В. Плеханов, упомин. документы из ГАЛО] // Вопросы истории. – 2007. – № 1. – С. 58-78.
- Шахов В. Великий сын Подстепья // Подъем. – 2007. – № 5. – С. 176-183.
- Гудухин В. Озарение: документальная повесть о жизни и деятельности Г. В. Плеханова / В. Гудухин. – Липецк: Неоновый город, 2008. – 67 с.
Справочные материалы
- Общественная мысль России XVIII-начала ХХ в. : энциклопедия. – М., 2005. – С. 404-407.: ил.
- Воронежская историко-культурная энциклопедия. – 2-е изд. – Воронеж, 2009. – С. 413.
- Липецкая энциклопедия. – Липецк, 2001. – Т. 3. – С. 62-66.
- Тамбовская энциклопедия. – Тамбов, 2004. – С. 446-447. : портр.
- Бунинская энциклопедия / авт.-сост. А. В. Дмитриев. – Липецк, 2010. – С. 578-579.: портр.
- Славные имена земли Липецкой: биогр. справ. об извест. писателях, ученых, просветителях, деятелях искусства. – Липецк, 2007. – С. 271-277.: ил.
- История русской литературы конца XIX–начала XX века: библиогр. указ. / под ред. К. Д. Муратовой. – М.-Л., 1963. – С. 339- 347.
- Русские писатели. 1800-1917: биогр. словарь. – М., 1999. – Т. 4. – С. 642-647. : портр.
- Общественно-политические деятели Липецкого края: биобиблиогр. указ. – Воронеж: Центр.-Чернозем. кн. изд-во, 1980. – С. 3-4.
- Писатели Липецкого края: библиогр. указ. – Воронеж, 1986. – Вып. 1. – С. 84-88.
Плеханов
Плеханов
1. Биография. 1. БИОГРАФИЯ.
- Плеханов Георгий Валентинович (1856-1918) - один из первых теоретиков марксизма в России, видный деятель II Интернационала, литературный критик. Р. в небогатой помещичьей семье, в с. Гудаловке Липецкого у. Тамбовской губ. Окончив курс Воронежской военной гимназии, в 1873 поступил в Константиновское военное училище, через год перешел в Горный институт. В 1875 вступил в ряды революционных народников, был одним из организаторов «Земли и воли». В 1876 принимал участие в известной демонстрации на Казанской площади в Петербурге, во время к-рой произнес речь. Еще будучи народником, вел революционную пропаганду среди рабочих, выступал на собраниях перед рабочими, писал прокламации, принимал участие в руководстве стачками и т. д. В 1878 стал одним из редакторов журн. «Земля и воля», составил программу этой партии. После раскола «Земли и воли» на Воронежском съезде (1879) стал во главе «Черного передела». В 1880 Плеханов эмигрировал за границу.
Здесь он стал изучать теорию марксизма и приобщился к практической деятельности социал-демократии. Порвав с народничеством, П. в 1883 основал за границей (совместно с П. Б. Аксельродом, В. И. Засулич, Л. Г. Дейчем и Игнатовым) первую русскую соц.-дем. организацию - группу «Освобождение труда». Первым изданием группы была брошюра П. «Социализм и политическая борьба» (1883), в к-рой П. подверг критике программу «Народной воли», доказывая, что движущей силой русской революции является пролетариат. Об изданиях «Освобождения труда» Ленин впоследствии писал: «Литературные произведения этой группы, печатавшиеся без цензуры за границей, стали впервые (для России - А. Г.) излагать систематически и со всеми практическими выводами идеи марксизма» (Ленин, Собрание сочинений, т. XVII, стр. 343). В последующие годы П. выступил с рядом работ («Наши разногласия», 1885; позднее (1896) - «Обоснование народничества в трудах господина Воронцова»), направленных против народничества; П. разбил здесь мелкобуржуазные утопические иллюзии народников о крестьянской общине как носительнице социализма в России и неопровержимо доказал, что Россия, как и страны Зап. Европы, идет по капиталистическому пути развития. Следует однако заметить, что в плехановской критике народничества, сыгравшей огромную роль в деле разрушения народнических иллюзий, не было того понимания специфических условий России, того классового анализа народничества и обоснования задач пролетарского социализма в России, к-рые проникают собою работы Ленина. Плехановская критика народничества была абстрактной и вела к недоучету и игнорированию крестьянства в революции. 2. ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ПЛЕХАНОВА В СВЕТЕ ЕГО ОБЩИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ФИЛОСОФСКИХ ВЗГЛЯДОВ.
- В. И. Ленин различал в развитии русской соц.-дем. два основных направления: марксистское и оппортунистическое. В статье «Из прошлого рабочей печати в России» (1914) Ленин писал: «Замечательный факт, далеко еще недостаточно оцененный по сю пору: как только возникло массовое рабочее движение в России (1895-1896 гг.), так немедленно появляется разделение на марксистское и оппортунистическое направления, - разделение, которое меняет форму, обличие и т. д., но остается в сущности тем же самым с 1894 по 1914 год. Очевидно, есть глубокие социальные, классовые корни именно такого, а не иного какого-либо разделения внутренней борьбы между социал-демократами» (Ленин, т. XVII, стр. 344). «Экономизм», меньшевизм, «ликвидаторство» - это и есть те различные «формы» и «обличия», которые меняло оппортунистическое направление, оставаясь - по словам Ленина - «в сущности тем же самым». Раскол соц.-дем. партии на две фракции - большевиков и меньшевиков - диктовался именно наличием двух линий в рабочем движении: пролетарской и мелкобуржуазной. «Большевизм, - писал Ленин, - выразил пролетарскую сущность движения, меньшевизм - его оппортунистическое мещански-интеллигентское крыло» (там же, стр. 346). П. в период своей политической деградации не только приходит к меньшевизму, он становится - по выражению Ленина - «вождем русских оппортунистов» (Ленин, т. X, стр. 196), докатившись в конце концов до самого оголтелого социал-шовинизма. Но в начале своей теоретико-политической деятельности П. вписал не одну славную страницу в историю развития марксизма в России. Ленин писал в 1908: «...теперешнего Плеханова ни один русский социал-демократ не должен смешивать со старым Плехановым» (Ленин, т. XXVIII, стр. 524). Идейно-политический путь П. от народничества к марксизму и от марксизма к меньшевизму и социал-шовинизму является сложным путем, и даже придя уже к меньшевизму П., - по словам Ленина, - «занимал особую позицию, много раз отходя от меньшевизма» (Ленин, т. XVII, стр. 353). Все эти зигзаги в идейно-политическом развитии П. не могли не отразиться и на развитии его эстетических и литературных взглядов. Вот почему при изучении эстетических и литературных взглядов П. необходимо их расчленять в соответствии с различными этапами его идейно-политического пути. Народнический период П. (до 1883) отмечен всего одной небольшой статьей на литературную тему («Об чем спор?», 1878), так что его можно не принимать в расчет при периодизации эстетических взглядов П., хотя нельзя забывать, что народничество П. впоследствии сказалось рядом рецидивов в процессе развития плехановских взглядов. Не вдаваясь в детальную периодизацию, основным водоразделом в развитии политико-теоретических взглядов П. надо считать время после II съезда РСДРП (1903), когда П. постепенно перешел на позиции меньшевизма. Характерные для Плеханова оппортунистические колебания и зигзаги не позволяют однако провести четкие, твердые границы намеченных периодов в деятельности П. Зачатки и зародыши меньшевистского оппортунизма встречаются у П. и в раннем периоде его деятельности; с другой стороны, и в свой меньшевистский период П. временами и в определенных границах (напр. в борьбе с «ликвидаторством») сближался с Лениным и с большевиками. Ленин однако в случаях такого «сближения» никогда не забывал того, что отделяет его от П. «Ни от чего не отрекаясь, - писал Ленин в один из таких моментов «сближения» с Плехановым в связи с общей борьбой против «ликвидаторства», - ничего не забывая, никаких обещаний об исчезновении разногласий не делая, мы общее дело делаем вместе» (Ленин, т. XV, стр. 54). 3. ПРИРОДА И СУЩНОСТЬ ИСКУССТВА.
- для Плеханова работы его по вопросам искусства - помимо их непосредственного назначения и цели - являлись дополнением к его общей пропаганде материалистического понимания истории. В поисках «нового и сильного довода» в пользу «монистического взгляда на историю» П. обращался к области искусства, стремясь к развитию на основе этого взгляда, научной, т. е. марксистской эстетики. «Философия не устраняла эстетики, а, наоборот, прокладывала для нее путь, старалась найти для нее прочное основание. То же надо сказать и о материалистической критике» (Предисловие к 3-му изд. сб. «За двадцать лет», 1908, т. XIV, стр. 189). «Я глубоко убежден, - писал П. в «Письмах без адреса» (1899), - что отныне критика (точнее: научная теория эстетики) в состоянии будет подвигаться вперед, лишь опираясь на материалистическое понимание истории. Я думаю также, что и в прошлом своем развитии критика приобретала тем более прочную основу, чем более приближались ее представители к отстаиваемому мною историческому взгляду» (т. XIV, стр. 30). Последнее замечание определяет круг интересов П. в области буржуазного и мелкобуржуазного литературоведческого наследия, у отдельных представителей к-рого - Тэна, Брюнетьера и др. - П. стремился обнаружить черты приближения к научному пониманию эстетики. 4. ТРАКТОВКА ПЛЕХАНОВЫМ ПРОБЛЕМ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОЦЕССА.
- Рассматривая искусство как социальное явление, П. неоднократно останавливался на взглядах тех буржуазных критиков и историков литературы, к-рые в той или иной мере проводили в своих работах историческую точку зрения, так или иначе связывая развитие искусства и литературы с ходом общественной жизни. Особенное внимание П. уделял французскому буржуазному литературоведению (и историографии) XIX века, выдвинувшему такие имена, как Сталь, Гизо, Сент-Бёв, Тэн. Развитие искусства и литературы для П. - закономерный процесс, его закономерность лежит в его социальной обусловленности. В своей большой статье «Французская драматическая литература...» (1905) Плеханов исследовал смену различных жанров во французской драматической литературе (и живописи) XVIII в. в связи с борьбой различных общественных классов (буржуазии и аристократии) в эпоху Великой французской революции. Некоторые положения П. повторяли здесь в модифицированном виде высказывания Маркса (по вопросу об отношении идеологов буржуазии к античности П. давал парафраз начальных страниц «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта»). Несмотря на ряд верных наблюдений и замечаний, именно в решении П. вопроса о развитии литературного (и вообще художественного) процесса проявились с особенной силой тот логизм и та антидиалектичность, к-рые отмечал у Плеханова Ленин. В «Письмах без адреса» П. выдвигал роль подражания и особенно дарвинова так наз. «начала антитеза» в истории развития эстетических идей и вкусов. П. здесь дошел до отождествления дарвинова «начала антитеза», имеющего у Дарвина узкое и трактуемое исключительно биологически содержание, с гегелевским диалектическим понятием «противоречия» (т. XIV, стр. 20). Известно, что Маркс и Энгельс очень высоко ценили теорию Дарвина: в письме к Энгельсу (19 дек. 1860) Маркс писал, что теория Дарвина «содержит естественно-историческую основу для нашей теории». Но они же резко возражали против всяких попыток перенесения дарвиновских «законов жизни животных обществ на человеческое общество». Энгельс пишет в «Диалектике природы»: «Здесь - при общественном производстве средств развития - совершенно неприменимы уже категории из животного царства». Это находится в полном согласии с утверждением Маркса о том, что, воздействуя на внешний мир, человек изменяет и свою природу. П. же, как бы он ни старался, так сказать, «социологизировать» дарвиново «начало антитеза» и даже связать его с классовой борьбой, по существу механически переносил его на развитие литературного (художественного) процесса. «Распущенность дворянских нравов второй половины XVII ст., - пишет П., - отразилась, как известно, и на английской сцене, где она приняла поистине невероятные размеры... Ввиду этого можно a priori сказать, что рано или поздно в Англии должен был явиться, по началу антитеза (подчеркнуто мной - А. Г.), такой род драматических произведений, главной целью которого было бы изображение и превознесение домашних добродетелей и мещанской чистоты нравов. И такой род, действительно, создан был впоследствии умственными представителями английской буржуазии» (т. XIV, стр. 19). Эту же мысль П. повторил и в своих лекциях о «материалистическом понимании истории», где новый жанр слезливой комедии, выводящей добродетельных персонажей, рассматривается как «реакция» против безграничной распущенности литературы и театра, причем политические события лишь «содействовали», по мнению П., этой «реакции» (см. т. XXIV, стр. 380). Тот же термин «реакции» и в том же смысле мы встречаем в применении к Корнелю в рецензии П. на книгу Лансона (рецензия относится к 1897, см. сб. «Г. В. Плеханов - литературный критик», М., 1933, стр. 64). Во всех этих случаях П. не исследовал подлинных, реальных связей искусства с действительными процессами, к-рые и приводят диалектически к новым художественным образованиям. Ведь диалектика литературного процесса есть диалектика общественного процесса. У идеологий, говорят Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии», «нет истории, у них нет развития; люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе с данной действительностью также свое мышление и продукты своего мышления» (сочин. Маркса и Энгельса, т. IV, стр. 17). П. же в приведенных построениях исходил из чисто внешней логически-механистич. схемы: одно явление в искусстве сменяется противоположным в силу закономерно действующего «начала антитеза», в силу «реакции», к-рую можно предугадать a priori. Ленин говорит о необходимости «познания всех процессов мира в их самодвижении, в их спонтанейном развитии, в их живой жизни»; такое диалектическое познание процессов «есть познание их, как единства противоположностей» (Ленин, Собр. сочин., изд. 3-е, том XIII, стр. 301). Плеханов же дал здесь логическую схему чередования явлений по признаку их противоположности. И в самом деле: если «умственными представителями английской буржуазии» был действительно создан такой род драматических произведений, задачей к-рого было «изображение и превознесение домашних добродетелей», то произошло это не в силу «реакции», не потому, как думает Плеханов, что раньше в английской литературе господствовала «распущенность дворянских нравов», а потому, что эти ханжеские «домашние добродетели» и лицемерная «мещанская чистота нравов» составляли реальную характерную черту выросшей английской буржуазии, классовые интересы и положение которой на определенной стадии ее развития и обусловили ее стремление к «изображению и превознесению» этой черты. 5. ПРИНЦИПЫ МАРКСИСТСКОЙ КРИТИКИ В ПОНИМАНИИ ПЛЕХАНОВА.
- Как и для Чернышевского, эстетика являлась для П. «теорией искусства». П. стремился к научному обоснованию этой теории, к определению ее объективного критерия. Этот объективный критерий П. находил в марксизме, в диалектическом материализме Маркса - Энгельса, и в этом, т. е. в пропаганде марксистской эстетики, собственно и заключается главная заслуга П. как эстетика и литературного критика. «Теперь, - писал П., - возможна научная литературная критика, потому что теперь уже установлены некоторые необходимые prolegomena общественной науки» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 196). В своих выступлениях против идеалистов типа Волынского, против адептов «субъективной социологии» и реакционеров всяческих других оттенков и модификаций П. подчеркивал (и справедливо подчеркивал) объективный характер марксистской лит-ой критики, к-рая исходит в своих суждениях и приговорах от объективно данного состояния производительных сил и общественных отношений. Разбирая литературные взгляды Белинского, П. особенно подробно останавливался на тех моментах его деятельности, когда он пытался «найти объективные основы для критики художественных произведений» (см. т. X, стр. 303). С этой же точки зрения П. изучал эстетическую теорию Чернышевского и взгляды французской буржуазно-социологической критики. Заявляя, что научная эстетика «объективна, как физика» (т. X, стр. 192), П. перекликался с предшественником Тэна, фламандцем А. Микиельсом, к-рый еще в 1842 писал, что «изучение открывает...ряд эстетических законов, столь же ясных, столь же определенных, столь же доказуемых, как и законы физические». П. понимал эту объективность научной критики конечно гораздо глубже, потому что он боролся за нее именем марксизма, т. е., по словам Ленина, «современного материализма, неизмеримо более богатого содержанием и несравненно более последовательного, чем все предыдущие формы материализма» («Материализм и эмпириокритицизм», Ленин, Собр. сочин., изд. 3-е, т. XIII, стр. 275). Но это признание объективности научной критики не пронизывается у П. той партийностью, к-рую по словам Ленина, материализм включает в себя, «обязывая при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы»(Ленин, Собр. сочин., т. I, стр. 276). В своей борьбе против субъективистских посылок «просветительской» критики П. доходил до полного отрицания в области критики категории «долженствования», сводя роль марксистской критики исключительно к констатации, к установлению социального генезиса. Социальная функция литературы (и искусства), огромное значение художественных идеологий как могучего средства классовой борьбы и классового воздействия как бы выпадало здесь из поля плехановского зрения. И действительно, от признания объективности научной критики П. фактически скатывается в последний период своей деятельности к позициям объективизма, как напр. в статье о Ропшине. 6. КОНКРЕТНЫЕ ОЦЕНКИ ОТДЕЛЬНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ И ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ЯВЛЕНИЙ У ПЛЕХАНОВА.
- Конкретное изучение художественных явлений требует для себя - в качестве одной из основных предпосылок - правильного понимания исторического процесса, в рамках к-рого они, эти явления, протекают и непосредственную составную часть к-рого они составляют. П. было как раз чуждо правильное понимание исторического процесса и не только эпохи империализма и пролетарских революций, но и предшествующих эпох. Общественно-политические воззрения П., его меньшевизм и социал-шовинизм, будучи, так сказать, обращены на прошлое, представляли это прошлое в искаженном виде. П. не понимал характера и движущих сил нашей революции. Он выступал против ленинского учения о двух путях развития капитализма и двух линиях революции в России, он - в целях оправдания меньшевистской тактики - принял буржуазную точку зрения на своеобразие русского исторического процесса и защищал теорию внеклассового характера русского самодержавия (в «Истории русской общественной мысли»). Исторические взгляды П. подводили, так сказать, «теоретическую» базу под его меньшевистские высказывания в области текущей политики и тактики. Вот почему, несмотря на сравнительное обилие у П. работ, касающихся русской литературы, преимущественно XIX в., мы не найдем у него правильной цельной схемы развития русской литературы. Да и в оценке отдельных идеологий, игравших значительную роль в развитии русской литературы, в оценке народничества и «просветительства» позиции П. значительно отличаются от ленинских. Ленин так характеризовал отношение меньшевизма (и следовательно также П.) к народничеству: «Воюя с народничеством, как с неверной доктриной социализма, меньшевики доктринерски просмотрели, прозевали исторически реальное и прогрессивное историческое содержание народничества, как теории массовой мелкобуржуазной борьбы капитализма демократического против капитализма либерально-помещичьего, капитализма американского против капитализма прусского. Отсюда их чудовищная, идиотская ренегатская идея..., что крестьянское движение реакционно, что кадет прогрессивнее трудовика, что диктатура пролетариата и крестьянства... противоречит всему ходу хозяйственного развития » (из письма Ленина И. И. Скворцову-Степанову, 1909, см. Ленин, Собр. сочин., т. XIV, стр. 214). Черты доктринерского отношения имеются и в плехановской оценке «просветительства», подчеркивающей его антиисторичность в отличие от ленинской оценки и здесь вскрывающей «исторически реальное и прогрессивное историческое содержание». 7. РАЗВИТИЕ ВЗГЛЯДОВ ПЛЕХАНОВА В ТЕОРЕТИЧЕСКИХ РАБОТАХ ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ.
- П. приходилось проводить и защищать свои взгляды на литературу и искусство в атмосфере вражды и непонимания со стороны последышей народничества, этих - по выражению П. - «Дон-Кихотов наших дней», и разнообразных других идеалистов, эстетов и формалистов, объединяемых П. одним общим именем «декадентов». Именно отсюда шло обвинение в «закостенелой преданности г. Плеханова философии Гегеля»; именно здесь родились презрительные клички «марксометра» и «циферблата г. Бельтова». Большевистская критика, группировавшаяся вокруг большевистской периодической печати и стремившаяся проводить ленинский принцип партийности, конечно многим была обязана литературно-критической деятельности П., тому ценному и положительному с революционно-марксистской точки зрения, что она в себя включала; да и ряд литературных статей самого П. увидел впервые свет в большевистских изданиях. Но те антимарксистские установки и тенденции, которые имелись у П. (особливо в его позднейший период), были подхвачены меньшевистской лит-ой критикой. Литературный меньшевизм, объявив своим знаменем П., подхватил и стал развивать дальше отрицательную сторону воззрений П., его антимарксистские, антиленинские тенденции и элементы. После Октябрьской революции, уже в советских условиях, литературный меньшевизм продолжал это свое дело, применяясь к новым условиям. Литературный меньшевизм выхолащивал из литературоведческих работ П. революционное содержание и выпячивал их реакционные меньшевистские тенденции и элементы. В этом отношении особенно характерна меньшевистская литературоведческая система Переверзева (и его последователей), в своих историч. построениях повторявшего ложные историч. концепции П. и доведшего меньшевистский объективизм П. до фатализма. Свое дальнейшее развитие нашел у Переверзева и ряд других плехановских моментов, как например теория искусства как «игры». Л. Аксельрод (Ортодокс), другая представительница меньшевизма в литературоведении, подчеркивает и развивает имеющиеся у П. лишь в зачаточной форме кантианские элементы. В работах таких представителей литературного меньшевизма, как Кубиков и Львов-Рогачевский, плехановский метод деградирует до степени несколько модернизованных благодаря марксистской фразеологии историко-культурных построений. Такова была «судьба» плехановского наследия, попавшего в руки меньшевистских продолжателей плехановского дела (подробнее см. «Меньшевизм в литературоведении»). Разные «теоретики» с другими установками пытались «стилизовать» П. на свой лад: так, М. А. Яковлев превращает П. чуть ли не в последователя Ал-дра Веселовского, а Андрузский использует плехановские высказывания для обоснования своих идеалистич. построений в области эстетики. I.
Сочин. Плеханова, 24 тт., М. - Л., 1923-1927. Для литературоведа ближайший интерес представляют здесь следующие работы и статьи: т. II - Наши разногласия; тт. V-VI - Н. Г. Чернышевский; т. VII - К вопросу о развитии монистического взгляда на историю; т. VIII - К вопросу о роли личности в истории; т. X - Народники-беллетристы (Гл. И. Успенский, С. Каронин, Н. И. Наумов), Пессимизм как отражение экономической действительности (Пессимизм П. Я. Чаадаева), Судьбы русской критики (А. Л. Волынский, Русские критики; Белинский и разумная действительность; Литературные взгляды В. Г. Белинского), речи о Белинском, о 14 декабря 1825 и о Некрасове и др. (весь том целиком посвящен литературно-критическим статьям, 1888-1903); т. XIV - Письма без адреса, Пролетарское движение и буржуазное искусство, Французская драматическая литература и французская живопись XVIII в. с точки зрения социологии, Искусство и общественная жизнь, Предисловие к 3-му изд. сб. «За двадцать лет», Генрик Ибсен, Сын доктора Стокмана (о Гамсуне), Идеология мещанина нашего времени (об Иванове-Разумнике) и др. (весь том носит заглавие «Искусство и литература»); т. XVII - О так называемых религиозных исканиях в России; т. XVIII - Жан Жак Руссо и его учение о происхождении неравенства между людьми. Утопический социализм XIX в. (в разделе о французском утопическом социализме, гл. VI - о взглядах Пьера Леру на искусство), Французский утопический социализм XIX в., От идеализма к материализму (гл. V - об эстетике Гегеля, гл. XVI - об эстетике Фейербаха), Основные вопросы марксизма; тт. XX-XXII - История русской общественной мысли; т. XXIII - П. Я. Чаадаев, М. П. Погодин и борьба классов, И. В. Киреевский, Виссарион Григорьевич Белинский, О Белинском, Виссарион Белинский и Валериан Майков, А. И. Герцен и крепостное право, Философские взгляды А. И. Герцена, Герцен-эмигрант и др.; т. XXIV - Добролюбов и Островский, пять статей о Толстом, К психологии рабочего движения (о Горьком), Письма к Горькому, О том, что есть в романе «То, чего не было» (о Ропшине), Материалистическое понимание истории (лекция 4-я - об искусстве) и др. Не вошедшие в собр. сочин. статьи на литературные темы и новые публикации собраны в изд.: Г. В. Плеханов - литературный критик, Новые материалы, М., 1933 (Биб-ка журн. «Литературное наследство»). При жизни П. неоднократно включал статьи на литературные темы в различные сборники своих статей; из этих сборников мы назовем здесь вследствие его особенного значения сб. «За двадцать лет», Сборник статей литературных, экономических и философско-исторических, СПБ (сб. вышел под псевдонимом Бельтова и выдержал несколько изданий; изд. 1-е, 1905). В советских изд. вышло несколько отдельных сборников, включающих литературные статьи П. Таковы: Г. В. Плеханов, Искусство, изд. «Новая Москва», М., 1922; Г. В. Плеханов, Литература и критика, т. I, изд. «Новая Москва», М., 1923. Вышли также отдельными изданиями статьи П., посвященные Белинскому и Герцену: В. Г. Белинский, Гиз, М. - П., 1923; А. И. Герцен, Гиз., М., 1924. Статьи П. о Толстом собраны в нескольких изданиях, из к-рых назовем: Плеханов и Толстой, изд-во Комакадемии, М., 1928 (Классики марксизма о Толстом, кн. II). В настоящее время издание статей П. по литературе подготовляет изд-во «Academia». Целый ряд отрывков из литературных статей П. вошел в различные хрестоматии по вопросам литературы и искусства (список таких хрестоматийных сводов дан у С. Балухатого, Теория литературы, Аннотированная библиография, изд. «Прибой», Л., 1929, см. стр. 58 и след.). II.
Ленин В. И., Материализм и эмпириокритицизм (1908), Сочинения, т. XIII, изд. 3-е; Шаг вперед, два шага назад (1904), т. VI; Как рассуждает т. Плеханов о тактике социал-демократии? (1906), т. IX; О двух линиях революции (1915), т. XVIII; Государство и революция (1917), т. XXI (другие высказывания Ленина о П. см.: «Предметный указатель к первому изданию сочинений В. И. Ленина», Институт Ленина при ЦК ВКП(б), Гиз, М. - Л., 1930, а также «Указатель к ленинским сборникам, I/XX», Институт Маркса - Энгельса - Ленина при ЦК ВКП(б), Партиздат, М., 1933); Сталин И., Об основах ленинизма, в сб. статей Сталина «Вопросы ленинизма» (неск. изд.); Мякотин В., Новые слова о старых деятелях, «Русское богатство», 1897, № 11; Чуковский К., Циферблат г. Бельтова, «Весы», 1906, № 2; Гиппиус З., Из дневника журналиста, II. Толстой и Плеханов, «Русская мысль», 1908, кн. II; Русанов Н. С., Ученики Маркса о Чернышевском, «Русское богатство», 1909, № 11; Аксельрод И., Г. Плеханов об искусстве, «Возрождение», 1909, №№ 9-12, и 1910, № 1 (перепеч. в сб. статей Аксельрод «Литературно-критические очерки», Минск, 1923); Иванов-Разумник, Марксистская критика, в сб. ст. Иванова-Разумника «Литература и общественность», I, СПБ, 1910; Кранихфельд Вл., Ответ Г. В. Плеханову, «Современный мир», 1913, № 2; Войтоловский Л., Ответ Г. В. Плеханову, «Киевская мысль», 1913, № 65; Малинин К., Г. В. Плеханов об искусстве, «Рабочий мир», 1918, № 8; Воронский А., Г. В. Плеханов (1918-1920), «Рабочий край», Иваново-Вознесенск, 1920, № 117 (перепеч. в сб. ст. Воронского «На стыке», Гиз, М. - П., 1923); Аксельрод Л. И., Об отношении Г. В. Плеханова к искусству, по личным воспоминаниям, «Под знаменем марксизма», 1922, № 5-6 (перепеч. в сб. ст. П. «Искусство», М., 1922, и в сб. ст. Аксельрод «Этюды и воспоминания», Гиз, Л., 1925); Фриче В., Г. В. Плеханов и «научная эстетика», «Под знаменем марксизма», 1922, № 5-6 (перепеч. в сб. ст. П. «Искусство», М., 1922, и в сб. ст. Фриче «Проблемы искусствоведения», Гиз, М. - Л., 1930); Вольфсон С., Г. В. Плеханов и вопросы искусства, «Красная новь», 1923, № 5 (перепеч. в кн. Вольфсона «Плеханов», изд. «Белтрестпечать», Минск, 1924); Звенцов А. И., Плеханов, пролетариат и искусство, «Ключ творчества», Уфа, 1923, № 2; Полянский Вал., Плеханов о Толстом, «Под знаменем марксизма», 1923, № 6-7; Ваганян В., Г. В. Плеханов и В. Г. Белинский, там же; Молотов К., Плеханов и искусство, «Спутник коммуниста», 1923, № 24; Родов С., Эстетическая критика как орудие классовой самозащиты (Научная критика Плеханова и наши эстеты), «На посту», 1923, № 4 (перепеч. в сб. ст. Родова «В литературных боях», изд. «Жизнь и знание», М., 1926); Лелевич Г., Г. В. Плеханов и задачи марксистской литературной критики, «На посту», 1925, № 1(6) (перепеч. в сб. ст. Лелевича «О принципах марксистской литературной критики», изд. «Прибой», Л., 1925); Его же, Плеханов и основы марксистской критики, «Комсомолия», 1925, № 4-5; Лежнев А., Плеханов как теоретик искусства, «Печать и революция», 1925, кн. II и III; Его же, Плеханов и современная критика, «Красная новь», 1925, № 5 (обе статьи перепеч. в сб. ст. Лежнева «Вопросы литературы и критики», изд. «Круг», М. - Л., 1926); Яковлев М. А., Г. В. Плеханов как методолог литературы, изд. «Книга», Л. - М., (1926); Его же, Плеханов как методолог литературы, «Родной язык в школе», 1926, № 10; Переверзев В., Плеханов в кн. Сакулина, «Вестник Коммунистической академии», 1926, кн. XVI (ответ Сакулина с заметкой Переверзева по поводу его ответа - см. в кн. XVIII за тот же год); Беккер М., Плеханов об упадочных явлениях в литературе и искусстве, «На литературном посту», 1927. № 1; Бочкарев Н., Плеханов как критик, «Родной язык в школе», 1927, кн. IV; Нусинов И., Л. Н. Толстой и Г. В. Плеханов, в сб. «Плеханов и Толстой», изд-во Комакадемии, Москва, 1928; Подольский И. И., Плеханов как социолог искусства, «Известия восточного факультета Азербайджанского гос. университета им. В. И. Ленина, Востоковедение», т. III, Баку, 1928; Фриче В., К юбилею Г. В. Плеханова, «Литература и марксизм», 1928, кн. III; Миров В., Чернышевский и Плеханов в их эстетических воззрениях, «Печать и революция», 1928, кн. V; Воден А., Г. В. Плеханов как историк литературы, «Под знаменем марксизма», 1928, № 5; Зивельчинская Л., Эстетика Плеханова, «Под знаменем марксизма», 1928, № 5 (перепеч. в кн. Зивельчинской «Опыт марксистского анализа истории эстетики», изд-во Комакадемии, М., 1928); Яковлев М., Теория и практика литературной критики у Плеханова, «Печать и революция», 1928, кн. VII; Беспалов И., Плеханов как литературный критик, «Революция и культура», 1928, №№ 10 и 13 (перепеч. в сб. ст. Беспалова «Проблемы литературной науки», «Московский рабочий», М., 1930); Авербах Л., Долой Плеханова (Куда растет школа Воронского), «На литературном посту», 1928, № 20-21; Егоров И., За метод Плеханова, «Записки научного общества марксистов», 1928, № 4; Ермилов В., За плехановскую ортодоксию, «На литературном посту», 1929, № 19 (перепеч. в сб. «С кем и почему мы боремся», «ЗиФ», М. - Л., 1930); Андрузский А. Я., Эстетика Плеханова, изд. «Прибой», Л., 1929; Острецов Ив., Плехановское наследство в опасности. По поводу книги Андрузского «Эстетика Плеханова», «На литературном посту», 1929, № 24; Щукин С., Две критики, Плеханов - Переверзев, изд. «Московский рабочий», М., 1930 (извлечение из книги Щукина, напеч. в «Под знаменем марксизма», 1930, № 1); Полянский В., Плеханов, «Малая советская энциклопедия», т. VI, М., 1930; Яковлев Н. В., К теории литературного процесса (Формалисты, Переверзев, Плеханов), в сб. «В борьбе за марксизм в литературной науке», изд. «Прибой», Л., 1930; Нусинов И. М., В чем объективный критерий художественности, «Литература и марксизм», 1931, кн. I; Белевицкий С. Л., Плеханов или Переверзев? (о книге И. Беспалова «Проблемы литературной науки»), «Литература и марксизм», 1931, кн. I; Добрынин М., За ленинскую переоценку наследства Плеханова, «РАПП», 1931, № 3 (ср. отзыв об этой статье: Лузгин М., Михайлов А., Шушканов Н., О меньшевистской контрабанде Добрынина, «Пролетарская литература», 1932, № 1-2); Канаев Ф., За ленинскую критику взглядов Плеханова, О творчестве М. Горького, «РАПП», 1931, № 3; Михайлов А., Об эстетическом наследии Плеханова, «Пролетарская литература», 1931, № 4; Нусинов И., Г. В. Плеханов и В. И. Ленин о Горьком, «Литературная газета», 1931, № 26; М. Б., За ленинскую критику литературных взглядов Плеханова, там же, 1931, № 26; И. Б., За ленинскую критику литературоведения Г. В. Плеханова, там же, 1931, №№ 35, 38; Его же, За ленинскую критику взглядов Плеханова на искусство и литературу, «Литература и искусство», 1931, № 4; Искусство и классы в освещении Плеханова, там же, № 5-6; Ленобль Г., Плеханов и Ленин о Толстом, «Молодая гвардия», 1931, № 13-14; Глаголев Н., Ленин и Плеханов о Толстом, «На литературном посту», 1931, №№ 20-21 и 23; Анисимов И., За ленинскую критику взглядов Плеханова, В связи с книгой С. Щукина «Две критики, Плеханов - Переверзев», «На литературном посту», 1931, № 34; Глаголев Н., Глеб Успенский и народничество, К критике плехановской концепции народничества, «РАПП», 1931, № 2; Его же, За ленинскую критику взглядов Плеханова на Белинского, «Марксистско-ленинское искусствознание», 1932, № 2; Осипов Н., О лозунге «за плехановскую ортодоксию», там же, 1932, № 4; Бельчиков Н., Критика взглядов Плеханова на народничество (Творчество писателя-народника Н. И. Наумова), там же; Войтинская О., Плеханов - Переверзев - Щукин, там же; Ипполит И., Г. В. Плеханов по новонайденным литературоведческим работам, «Литературное наследство», 1932, № 1 (перепеч. в сб. «Г. В. Плеханов - литературный критик», М., 1933); Войтинская О., Эстетика Плеханова, «Большая советская энциклопедия», т. LXIV, М., 1933; Ее же, Взгляды Плеханова на искусство, «Октябрь», 1933, кн. XI; Десницкий В., Теория искусства для искусства в эстетической системе Г. В. Плеханова, в сб. ст. Десницкого «На литературные темы», ГИХЛ, Л. - М., 1933 (в сокращ. виде напеч. в «Лит. учобе», 1932, №№ 6-8). Из биографий П. назовем: Вольфсон С. Я., Плеханов, «Белтрестпечать», Минск, 1924. III.
Ваганян В., Опыт библиографии Г. В. Плеханова, Гиз, М. - П., 1923; Его же, Дополнение к опыту библиографии Г. В. Плеханова, «Под знаменем марксизма», 1923, № 6-7 (ряд дополнений также в рецензии Ст. Кривцова, «Под знаменем марксизма», 1923, № 6-7); Вольфсон С. Я., Литература о Плеханове, в кн. Вольфсона «Плеханов», «Белтрестпечать», Минск, 1924, прилож. 2-е; Розанов Я., Систематическая библиография о Плеханове, в кн. «Плехановская хрестоматия», Под редакцией Г. Маренко, Гос. изд-во Украины, 1925; Вольфсон С. Я., Вокруг Плеханова, Плехановская литература за 1922, «Белтрестпечать», Минск, 1923; Его же, Вокруг Плеханова (Плехановская литература за 1923), в сб. «Группа Освобождение труда», сб. № 1, Гиз, М., б. г.; Его же, Вокруг Плеханова (Плехановская литература за 1924), в сб. «Группа Освобождение труда», сб. № 5, Гиз, М. - Л., 1925; Плотников А. Е., Плеханов и о Плеханове, «Книга и революция», 1923, № 3; Розанов Я., Философско-социологическая литература марксизма (1917-1927), изд-во Комакадемии, М., 1928; Владиславлев И. В., Русские писатели, Опыт библиографического пособия..., изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Мандельштам Р. С., Художественная литература в оценке русской марксистской критики, изд. 4-е, Гиз, М. - Л., 1928; Балухатый С., Теория литературы, Аннотированная библиография, изд. «Прибой», Л., 1929; Мандельштам Р. С., Марксистское искусствоведение, Библиографический указатель литературы на русском яз., Гиз, М. - Л., 1930. Псевдонимы, которыми П. подписывал свои статьи на литературные темы: Н. Андреевич, Н. Бельтов, Г. Валентинов, Н. Каменский, А. Кирсанов, Д. Кузнецов. Другие псевдонимы Плеханова приведены у В. Ваганяна, Опыт библиографии Г. В. Плеханова (приложение I, стр. 107), и у И. В. Владиславлева, Русские писатели, изд. 4-е (стр. 275). Википедия
1000 биографий
2. Эстетические взгляды Плеханова в свете его общих политических и философских взглядов.
3. Природа и сущность искусства.
4. Трактовка Плехановым проблем художественного процесса.
5. Принцины марксистской критики в понимании Плеханова.
6. Конкретные оценки отдельных писателей и художественных явлений у Плеханова.
7. Развитие взглядов Плеханова в теоретических работах его последователей.
Библиография.
В 1889 П. участвовал в образовании II Интернационала. В своей речи о положении революционного движения в России он сказал: «Революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих. Другого выхода у нас нет и быть не может». В этой формуле выразилось полное осознание краха народнических иллюзий и утверждение единственно верного пути для революционного движения в России, по к-рому и пошла наша революционная социал-демократия.
Роль Плеханова как теоретика марксизма в России выразилась как в переводах классических произведений марксизма («Коммунистический манифест», «Людвиг Фейербах» Энгельса), так и в самостоятельной популяризации идей марксизма. В 1895 П. выпустил легально (под псевдонимом Бельтова) свою знаменитую книгу «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», в к-рой излагал основные положения исторического материализма, продолжая свою критику народничества и в частности одного из главнейших его теоретиков - Н. К. Михайловского. В конце 90-х гг. П. принимал близкое участие в журнале «Новое слово», органе легальных марксистов: напечатал в нем под псевдонимом Каменского ряд своих работ на литературные темы. В этот период своей деятельности Плеханов вел активную борьбу с различными попытками «ревизовать» Маркса и выхолостить революционное содержание его учения. Он энергично выступал против «бернштейнианства» и против его отражения на русской почве - «экономизма». Сделавшись в 900-х годах одним из редакторов «Искры» и «Зари», Плеханов выступил с проектом программы партии, но ряд его положений (характеристика капитализма, о диктатуре пролетариата, о роли крестьянства и др.) был ошибочным, что сразу же вскрыл Ленин. Плеханов принимал активное участие во II съезде РСДРП, выступая вместе с Лениным против меньшевиков. Однако вскоре после окончания съезда Плеханов начал обнаруживать колебания, к-рые привели его в лагерь меньшевиков. В революции 1905 П. шел с меньшевиками. «Не нужно было браться за оружие», - писал П. в декабре 1905 после подавления вооруженного восстания в Москве. Резко выступая против большевистской тактики, против руководящей роли пролетариата в революции, против идеи перерастания буржуазной революции в социалистическую, против революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, П. утверждал, что революция 1905 была общенациональной, буржуазной, и призывал ориентироваться на буржуазно-либеральные группы. На IV и V съездах партии П. стал во главе меньшевиков; но когда в годы реакции среди меньшевиков возникло течение «ликвидаторов», призывавших всю борьбу с царизмом перенести на легальную почву, П. выступил против «ликвидаторства», поддерживая Ленина в его борьбе за революционную, нелегальную партию. К этому периоду деятельности П. относятся его статьи, направленные против различных форм богостроительства и богоискательства, после поражения революции 1905 начавших проникать в среду революционной интеллигенции, и против философской ревизии марксизма со стороны Богданова и его последователей - махистов, эмпириокритиков и эмпириомонистов.
Во время империалистической войны П. был во главе оборонцев. На своих социал-шовинистических позициях П. остался и после Февральской революции. Стоя во главе газ. «Единство», он призывал социалистов к сотрудничеству с либерально-буржуазными партиями и стоял за продолжение империалистической войны до полной победы над Германией. После июльских дней П. дошел в своих контрреволюционных требованиях до лозунга установления «твердой власти», до фактической поддержки корниловской диктатуры. К Октябрьской революции П. отнесся враждебно; однако, оставаясь противником советской власти, он категорически отказался выступать против пролетариата.
В конце 1917 здоровье П. сильно ухудшилось, и он был перевезен в одну из санаторий в Финляндии. 30 мая 1918 он скончался и был похоронен в Ленинграде, на Волковом кладбище, рядом с могилой Белинского, неподалеку от могилы Добролюбова.
В своей литературно-критической деятельности П. с первых своих шагов пошел по следам русской революционно-демократической критики 60-х годов. Плеханов сам признавал огромное воздействие, которое оказала наша революционно-демократическая критика, в особенности критика Чернышевского, на развитие его взглядов. Критика эта была острой «социальной критикой»; в силу специфических условий царской России она в большой мере сублимировала революционную энергию, часто не находившую себе выхода в области публицистики и непосредственной практически-политической деятельности. Главной своей задачей наша революционно-демократическая критика считала, согласно формуле Добролюбова, неоднократно приводимой П., «разъяснение тех явлений действительности, к-рые вызвали известное художественное произведение». Признание огромной общественно-идейной роли художественной литературы было одной из основных предпосылок этой критики. В отношении общей направленности П. продолжал в своей литературно-критической деятельности традиции «социальной критики». Но самое содержание «социальной критики» является у П. радикально иным, потому что, став марксистом, П. подошел к социальной действительности с мерилом и требованиями «четвертого сословия». Это же обусловило новую качественность лит-ой публицистики П.; поскольку она опиралась на объективный социальный критерий, которым руководствуется марксистская критика, она приближалась к «научной критике». Отличие этой «научной критики» от субъективно-«просветительской» П. неуклонно подчеркивал, даже недооценивая реального исторического содержания нашей революционно-демократической критики. Причем в своем противопоставлении «научной» критики «просветительской» П. порою доходил до полного отрицания категории «долженствования» как категории якобы исключительно субъективной, превращая так. обр. свою научную объективность в пассивистский объективизм и фатализм.
Развитие общефилософских взглядов П., послуживших теоретической базой для его эстетики и литературных суждений, шло в самой близкой связи с развитием его политических взглядов и убеждений. Философия здесь питала политику и наоборот: политика требовала для себя теоретико-философского обоснования. Антимарксистским, антиленинским является утверждение последователей деборинской «школы» в философии о безусловной марксистской ортодоксальности философских взглядов П., якобы не испытавших на себе никакого влияния со стороны его политического меньшевизма. Деборинцы противопоставляли Ленину, являвшемуся, по их мнению, лишь вождем и организатором рабочего движения, П. именно как теоретика марксизма. Мы знаем, что Ленин высоко ценил общефилософские работы П., но если даже брать одну только положительную сторону философско-теоретической деятельности П., на время абстрагируясь от его крупнейших ошибок в понимании учения Маркса - Энгельса, то придется признать, что П. никогда не поднимался до теоретической высоты, достигнутой Лениным, к-рый, по словам Сталина, «развил дальше учение Маркса - Энгельса применительно к новым условиям развития, применительно к новой фазе капитализма, применительно к империализму» (Сталин, Беседа с первой американской рабочей делегацией, 1927, см. сб. статей Сталина «Вопросы ленинизма», изд. 9-е, Партиздат, 1933, стр. 263). Перед марксизмом после смерти Энгельса стояла огромная задача теоретически обобщить все то новое, что дала в различных областях наука; в естествознании за это время произошла ведь целая революция. И «не кто иной, как Ленин, взялся за выполнение серьезнейшей задачи обобщения по материалистической философии наиболее важного из того, что дано наукой за период от Энгельса до Ленина, и всесторонней критики антиматериалистических течений среди марксистов... Известно, что эту задачу выполнил для своего времени не кто иной, как Ленин, в своей замечательной книге Материализм и эмпириокритицизм. Известно, что Плеханов, любивший потешаться над беззаботностью Ленина насчет философии, не решился даже серьезно приступить к выполнению такой задачи» (Сталин, Об основах ленинизма, 1924, «Вопросы ленинизма», изд. 9-е, Партиздат, 1933, стр. 17). Созданное Лениным учение, ленинизм, есть, по определению Сталина, марксизм эпохи империализма и пролетарских революций. А теоретические работы П. - даже в своих положительных моментах - соприкасаются с теоретическими догмами II Интернационала, характерной чертой которых является разрыв между теорией и практикой. Именно когда П. подходил к живой социальной действительности с целью ее теоретического осмысления и обобщения, с особенной яркостью сказывалось его непонимание революционно-диалектической сущности марксизма, его логизм. Это особенно выпукло обнаружилось в отношении П. к первой русской революции 1905. Вместо «конкретного анализа положения и интересов различных классов» П. обнаружил здесь, по словам Ленина, «стремление искать ответов на конкретные вопросы в простом логическом развитии общей истины об основном характере нашей революции»(писано в 1907, см. Ленин, Собрание сочинений, том III, стр. 12). А такой «способ рассуждения» Ленин квалифицирует как «опошление марксизма», как «сплошную насмешку над диалектическим материализмом» (там же).
Ленин неоднократно отмечал непонимание П. революционной диалектики. В «Государстве и революции» (1917) Ленин писал: «...для Маркса революционная диалектика никогда не была той пустой модной фразой, побрякушкой, которой сделали ее Плеханов, Каутский и пр.» (Собр. сочин., т. XXI, стр. 400). В своих философских тетрадях (относящихся к годам империалистической войны) Ленин систематически подчеркивал непонимание П. революционной диалектики. «Диалектика, - пишет Ленин, - и есть теория познания (Гегеля и) марксизма: вот на какую сторону дела (это не сторона дела, а с у т ь дела) не обратил внимания Плеханов» (Ленин, Собр. сочинений, т. XIII, стр. 303). И действительно П. обнаруживал склонность к отождествлению марксовой теории познания с фейербаховской, несмотря на то, что как раз диалектика, являющаяся, по словам Ленина, теорией познания марксизма, чужда философии Фейербаха. В «Основных вопросах марксизма» (1908) П. писал: «...гносеология Маркса по самой прямой линии происходит от гносеологии Фейербаха или, если хотите,... она собственно и есть гносеология Фейербаха, но только углубленная посредством сделанной к ней Марксом гениальной поправки» (т. XVIII, стр. 190-191). Несколько позже, в одной из своих статей о Чернышевском, П. вновь говорил о том, что Маркс и Энгельс, подвергши материализм Фейербаха существенной переработке, удержали фейербаховскую теорию познания (см. т. VI, стр. 305). Для П. диалектика была так. обр. чем-то отдельным от теории познания. Этим однако не исчерпываются следы фейербахианства в философских воззрениях П.: они ярко проступают и в трактовке П. единства субъекта и объекта. Здесь П. в известной мере впадал в фейербаховский антропологизм, когда он это единство субъекта и объекта видел прежде всего в биологической природе человека (см. «Основные вопросы марксизма», Сочин. Плеханова, т. XVIII, стр. 187). Специально в эстетических взглядах черты непреодоленного фейербахианства сказывались в отсутствии у П. четкого понимания диалектической связи между биологическим и историческим. Эти черты фейербахианства в плехановской эстетике - генетически - в известной мере объясняются большим влиянием Чернышевского на самый процесс выработки плехановских взглядов в области эстетики.
Одна из самых существенных для марксистско-ленинской эстетики проблем - проблема отношения идеологии к действительности - находит у П. последовательно-марксистского разрешения. Это находится в связи с отношением П. к кантианству. Плеханов конечно выступал и выступал очень резко против ревизионистского лозунга «назад к Канту», но кантианство Плеханов критиковал, по словам Ленина, «более с вульгарно-материалистической, чем с диалектически-материалистической точки зрения» (см. «Ленинский сборник», т. IX, изд. 2-е, стр. 179). Это говорит о том, что влияние буржуазной философии на П. несомненно. Действительное отношение П. к Канту было компромиссным, половинчатым, он шел на уступки кантианству, что особенно ярко сказалось в плехановской «теории иероглифов» (от которой П., правда, впоследствии под влиянием критики Ленина отказался). Ленин очень резко выступал против этой «теории», видя в ней «совершенно ненужный элемент агностицизма» (Ленин, т. XIII, стр. 193), и противопоставил ей вслед за Марксом и Энгельсом теорию «отражения». Абсолютно бесспорно, что одна лишь марксо-ленинская «теория отражения» возвращает идеологии ту могучую силу познания и воздействия, которую пытается свести на-нет «критическая» философия, скептически ставящая границы человеческому разуму, бессильному и беспомощному перед лицом «вещи в себе». В частности и в области литературы (и искусства) ленинская «теория отражения» выдвигает на первый план объективное, реальное, в то время как агностическая «теория иероглифов» оставляет простор для всего условного, произвольного, субъективного. Вот почему П. никогда не подымается до той четкой и последовательной постановки проблемы реализма в искусстве, какую мы находим у Ленина (в его статьях о Толстом). Непоследовательность и двойственность П. в этих основных предпосылках эстетики притупляют и искажают общественную направленность его литературно-критической деятельности. Хотя позиции П. в отношении к кантианству, именно благодаря борьбе П. против попыток неокантианских «ревизий» в области марксизма, нельзя отождествлять с позициями II Интернационала, официальной философией которого в настоящее время стало неокантианство, тем не менее приходится признать в философских воззрениях Плеханова наличие известных тенденций в сторону компромисса с кантианством. Роль этих тенденций в общей системе философских взглядов Плеханова все возрастает по мере углубления и укрепления политического меньшевизма Плеханова, завершившегося во время мировой войны социал-шовинизмом. В социал-шовинистской политике П. кантовский «категорический императив» нравственности находит своеобразное осуществление.
Для П. остался неразрешенным до конца один из основных вопросов эстетики, вопрос о сущности эстетического отношения к действительности и в частности вопрос о роли и месте «прекрасного» в искусстве. Плеханов сочувственно цитировал слова Чернышевского о том, что «область искусства не ограничивается и не может ограничиваться областью прекрасного» (т. VI, стр. 250; Плеханов отмечал аналогичную мысль у социалиста-утописта Пьера Леру, со взглядами которого были знакомы «передовые русские западники сороковых годов», см. т. XVIII, стр. 72);. но сам он не сумел сделать все вытекающие отсюда выводы. Идеалистическое понятие «прекрасного» то и дело вторгается в эстетические построения П., явственно проступая сквозь их материалистическую ткань и привнося с собой другие рецидивы идеалистического порядка. Безусловно кантианский рецидив мы имеем у П. тогда, когда он считает вполне верным в применении к отдельному лицу тезис Канта о том, что «наслаждение, которое определяет суждение вкуса, свободно от всякого интереса» (см. т. XIV, стр. 118); помимо повторения идеалистического тезиса Канта мы здесь видим у Плеханова совершенно абстрактное понимание «отдельного лица» как противоположности «общественного человека» (словно общество состоит не из «отдельных лиц» и каждое «отдельное лицо» не является в то же время «общественным человеком»!). Сам П. заявляет, что «у нас остается место (разрядка моя - А. Г.) и для кантовского взгляда на этот вопрос» (там же, стр. 119); этот элемент кантианства в эстетических взглядах Плеханова безусловно сочетается с такими же элементами в его общефилософских взглядах. И элемент - не столько кантианский, сколько общеидеалистический - мы находим в утверждении П. о том, что «главная отличительная черта эстетического наслаждения - его непосредственность», что красота (в противоположность пользе, познаваемой рассудком) познается «созерцательной способностью» и что область красоты есть «инстинкт» (там же, стр. 119). Эта «локализация» восприятия красоты не имеет ничего общего с марксистским пониманием эстетического восприятия. Для Гегеля искусство являлось свободным созерцанием духом своей собственной сущности. Фейербах создал материалистическую философию, но и для него вся действительность предстояла, по словам Маркса, «только в форме объекта или созерцания». П. и сохранил в отношении к искусству эту категорию созерцания, одинаково присущую как идеалистическим системам, так и фейербахианскому материализму.
Сохраняя же в отношении к искусству эту категорию и подчеркивая инстинктивный характер эстетического восприятия, его, так сказать, «интуитивизм», П. лишает искусство его «изменяющей мир» роли, его могучей социальной функции, в то время как для Маркса всякая идеология была формой «освоения мира». Мы должны противопоставить пассивистским взглядам П. безусловное и безоговорочное утверждение марксизма-ленинизма о партийности искусства (как и всех других идеологий), являющегося во всех своих модификациях могучим средством классовой борьбы.
Основным пороком как общетеоретической, так и практической, политической деятельности П. было непонимание им необходимости борьбы за осуществление диктатуры пролетариата. С этим основным его пороком связаны главнейшие его ошибки и недостатки и, в частности, непонимание П. принципа партийности в философии и науке, меньшевистское его отрицание. В своем противопоставлении объективного и субъективного П. рассматривает партийность лишь как субъективную категорию; для него партийность есть всегда явление классовой ограниченности: Плеханов не доходит до понимания того, что партия, являющаяся революционным авангардом рабочего класса, есть носительница объективного познания, что ее познание является в классовом обществе исторически высшей и наиболее полной, наиболее глубокой формой объективного познания. Исходя именно из этого, Ленин критиковал П. за его фаталистическое отношение к стихийному торжеству объективного знания и неустанно подчеркивал принцип партийности.
Отрицая подлинную партийность науки, П. однако охотно превращал свои теоретические статьи в средство фракционной борьбы против большевизма. В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин писал: «Плеханов в своих замечаниях против махизма не столько заботился об опровержении Маха, сколько о нанесении фракционного ущерба большевизму» (Ленин, Собрание сочинений, т. XIII, стр. 290). Нападками на большевиков пестрят и статьи П. на литературные темы; достаточно вспомнить напр. статью П. «К психологии рабочего движения» (1907), где он критиковал Горького за то, что тот разделял тактические взгляды большевиков, к-рые П. называл «революционной алхимией» (см. т. XXIV, стр. 268). Аналогичные нападки на большевиков рассеяны и в других статьях П. на литературные темы (см. напр. т. XIV, стр. 190 и след.; там же, стр. 249).
Общие воззрения П. - политические и философские - определили характер и направление его эстетических и литературных взглядов. Развитие последних у П. - не эволюция в положительном смысле этого слова, в смысле роста, а движение по нисходящей кривой, закономерно обусловленное политической деградацией П. в сторону меньшевизма и социал-шовинизма. В первый период своей деятельности, когда П. вел страстную, энергичную борьбу против всяких разновидностей идеализма, против народнической «субъективной социологии», против извращений марксизма, он создал в основном все то положительное и ценное, что имеется в его эстетических и литературных воззрениях. Это положительное и надобно оценить с точки зрения марксизма-ленинизма, отделив его от антимарксистских, антиреволюционных элементов и тенденций, которые в разной степени на разных стадиях идейно-политического пути П. пронизывают его эстетические и литературные работы.
Ища ответа на вопрос о природе и сущности искусства, П. неоднократно обращался к эстетике Гегеля. П. сознавал значение гегелевской эстетики, он знал, что она представляет собой «крупный шаг вперед в деле понимания сущности и истории искусства» («От идеализма к материализму», 1916, т. XVIII, стр. 144). Конечно П. не принимал всех положений Гегеля, он старался выделить в гегелевской эстетике то ядро, которое может быть использовано материалистической эстетикой, и П. как-раз и обвинял идеалиста Волынского в том, что он «не критикует Гегеля» («А. Л. Волынский», 1897, т. X, стр. 167).
Наибольшее внимание П. привлекали в эстетике Гегеля те моменты, когда Гегель - по его собственному выражению - спускался на «конкретную историческую почву». «Гегель и в Эстетике, - говорит П., - временами сам покидает свое идеалистическое царство теней для того, чтобы подышать свежим воздухом житейской действительности. И замечательно, что грудь старика дышит в этих случаях так хорошо, как будто она никогда и не вдыхала другого воздуха» (там же, т. X, стр. 179). В качестве примера такой «историчности» Гегеля П. приводит рассуждения его о голландской живописи, произведения к-рой Гегель связывал с общественной действительностью их времени и буржуазным характером создавшей их среды.
Из общих определений искусства, устанавливаемых Гегелем, П. прежде всего подчеркивал то положение, что «предмет искусства тождественен с предметом философии», что «содержанием искусства служит именно действительность», причем здесь разумелась действительность именно в гегелевском смысле, т. е. «действительность, свободная от тех элементов случайности, которые неизбежны во всяком конечном существовании» («От идеализма к материализму», т. XVIII, стр. 146). «Этим, - говорит П., - оттеняется огромная ценность содержания художественных произведений» (там же); в искусстве, «как и во всяком другом человеческом деле, содержание имеет решающее значение» («История новейшей русской литературы А. М. Скабичевского», 1897, том X, стр. 310). Мысль эту П. неустанно проводил и подчеркивал в своих работах (см. например «А. Л. Волынский», том X, стр. 191); «без идеи, - говорил П., - искусство жить не может» («Пролетарское движение и буржуазное искусство», 1905, т. XIV, стр. 77). Полемизируя с определением искусства, данным Толстым, который видел в искусстве лишь эмоциональное содержание (искусством «люди передают друг другу свои чувства»), Плеханов утверждал, что искусство выражает и чувства людей и мысли («Письма без адреса», т. XIV, стр. 1-2). Этим П. подчеркивал идеологический характер искусства.
Выдвигая в искусстве вслед за Гегелем на первый план содержание искусства, П. не противопоставлял ему формы: форма определяется содержанием, между содержанием и формой существует постоянная взаимосвязь. Специфичность искусства заключается, по Гегелю, в том, что духовное содержание выражается в искусстве в чувственной форме: «между тем, как философ познает истину в понятии, художник созерцает ее в образе» (том XVIII, стр. 146). Эту мысль Гегеля воспринял Белинский, рассматривавший искусство как «мышление в образах». Плеханов также видел в образности искусства специфичность его идеологической природы. «Содержанием художественного произведения является известная общая... идея. Но там нет и следа художественного творчества, где эта идея так и является в своем отвлеченном виде. Художник должен индивидуализировать то общее, что составляет содержание его произведения» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 190). Видя в образности спецификум искусства как идеологии, диалектическая мысль не проводит однако резкой грани между логическим и образным мышлением; как и во всех областях, она и здесь отмечает постоянные переходы. Сам П. ведь знал, как Гегель высоко ставил рефлективную поэзию (см. «Литературные взгляды В. Г. Белинского», 1897, т. X, стр. 274); тем не менее Плеханов временами резко разграничивал области логического и образного мышления, обнаруживая здесь свое механистическое, антидиалектическое понимание вопроса. С особенной яркостью это сказалось в статьях Плеханова о народниках-беллетристах, где Плеханов резко противопоставил интересы общественные и литературные, публицистические элементы в творчестве народников - эстетике, к-рая будто бы выигрывает «от более объективного («беспристрастного?», «нейтрального?» - А. Г.) отношения автора к предмету» («Гл. И. Успенский», 1888, том X, стр. 13); такое же резкое механистическое противопоставление между «языком логики» и «языком образов» П. проводил и в своем известном «Предисловии» к 3-му изд. сборника «За двадцать лет», когда он, выступая против «Матери» Горького, говорил, что роль проповедника не годится для художника (см. т. XIV, стр. 192). Уж не говоря о том, что П. единым росчерком пера зачеркивал здесь общественно-идейную роль искусства, к-рую он защищал и пропагандировал в лучший период своей деятельности, - он не видел тех новых качественных изменений, к-рые при известных условиях публицистические элементы привносят с собой в художественную ткань произведения, не нарушая его общей художественной специфичности.
Эстетика Гегеля, воспринятая П. в известной мере в «опосредствованном» виде через Белинского, была одним из главнейших источников в формировании его эстетических взглядов. Повторяя последовательность исторического хода развития диалектического материализма Маркса - Энгельса, было правомерно обратиться после Гегеля к Фейербаху как к новому источнику для обоснования материалистической эстетики. П. это и сделал.
Сам Фейербах не дал развернутого изложения своих взглядов на эстетику; это сделали его последователи, о к-рых П. рассказал в суммарных чертах в очерках «От идеализма к материализму» (т. XVIII, стр. 179-181). Наиболее полным и ярким приложением общих философских взглядов Фейербаха к области эстетики на русской почве были эстетические взгляды Чернышевского, к-рые Плеханов и подверг критическому анализу. Черты фейербахианства были уже присущи литературным взглядам позднего Белинского. Эстетическая теория Чернышевского «являлась дальнейшим развитием тех взглядов на искусство, к которым пришел Белинский в последние годы своей литературной деятельности» («Эстетическая теория Н. Г. Чернышевского», писано в 1897, т. VI, стр. 251).
Теория эта в противовес различным идеалистическим построениям выдвигала в качестве своей задачи реабилитацию действительности (там же, стр. 264). Одним из ее основных положений является следующее определение «прекрасного»: «прекрасное есть жизнь»; прекрасное в действительности выше и значительней, нежели прекрасное в искусстве. В этом утверждении «жизни» сказывается с большой силой материалистическое миропонимание Чернышевского; однако в сравнении с гегелевским понятием «действительности» категория «жизни» («действительности») у последователя Фейербаха Чернышевского не знает (почти не знает) развития. Точка зрения развития «почти вполне отсутствует в его (Чернышевского - А. Г.) диссертации» (т. IV, стр. 275); вот почему мы встречаем у Чернышевского (в его «Эстетических отношениях искусства к действительности») «гораздо меньше истинно материалистических замечаний об истории искусства, чем, например, в Эстетике абсолютного идеалиста Гегеля» («Н. Г. Чернышевский», 1890, т. V, стр. 60). И однако Чернышевский не отрицал исторической точки зрения, он считал ее необходимой в области литературной критики и полагал, что «история искусства служит основанием теории искусства» (там же, стр. 54-55). Именно оставаясь на исторической почве, Чернышевский пришел к выводу, что «различные классы общества имеют различные идеалы красоты в зависимости от экономических условий их существования» (там же, стр. 58). Связав в причинном отношении эстетические понятия людей с их экономическим бытом, Чернышевский, по словам П., сделал «открытие, гениальное в полном смысле слова» (там же, стр. 60). Чернышевский однако остановился у порога правильного воззрения на искусство. Его эстетические взгляды «были только зародышем того правильного воззрения на искусство, которое, усвоив и усовершенствовав диалектический метод старой философии, в то же время отрицает ее метафизическую основу и апеллирует к конкретной общественной жизни» («Эстетическая теория Н. Г. Чернышевского», т. VI, стр. 284-285). Это правильное воззрение на искусство дал диалектический материализм Маркса - Энгельса; рассматривая такие исторические истоки марксизма, как философские учения Гегеля и Фейербаха, в их отношении к вопросам эстетики, П. и ставит своей задачей пропаганду марксистского понимания эстетики.
С точки зрения диалектического материализма лит-pa и искусство вообще представляют собой «идеологии», специфические формы общественного сознания. Как таковые они определяются общественным бытием. Это одно из основных положений марксизма П. неоднократно повторял в своих работах, иллюстрируя его и подтверждая конкретными примерами из области литературы и искусства различных эпох и народов. «Я держусь того взгляда, - пишет П., - что общественное сознание определяется общественным бытием. Для человека, держащегося такого взгляда, ясно, что всякая данная идеология - стало быть также и искусство и так наз. изящная литература - выражает собой стремления и настроения данного общества или - если мы имеем дело с обществом, разделенным на классы, - данного общественного класса» (Предисловие к 3-му изд. сб. «За двадцать лет», т. XIV, стр. 183). Психология действующих лиц художественного произведения «есть психология целых общественных классов или, по крайней мере, слоев, и... следовательно, процессы, происходящие в душе отдельных лиц, являются отражением исторического движения» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 190-191). По вопросу о характере влияния экономического базиса на идеологии Плеханов замечает: «Непосредственное влияние экономии на искусство и другие идеологии вообще замечается крайне редко» («Литературные взгляды В. Г. Белинского», т. X, стр. 296). Одновременно П. подчеркивал постоянное взаимодействие различных идеологий (там же). Непосредственное влияние производительной деятельности человека на его миросозерцание и на характер его искусства П. находил в первобытном обществе, не знающем деления на классы (подробнее об этом П. говорит в «Письмах без адреса»; см. также т. XIV, стр. 96 и след.; т. XVIII, стр. 223; т. XXIV, стр. 377). К этому выводу П. пришел индуктивным путем, привлекая к анализу большой конкретный материал, собранный буржуазной наукой. Теоретическое обобщение П. сходится здесь с обобщением Маркса и Энгельса, данным ими в «Немецкой идеологии»: «Производство идей, представлений, сознания первоначально непосредственно (подчеркнуто мной - А. Г.) вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей - язык реальной жизни. Представление, мышление, духовное общение людей еще являются здесь непосредственно вытекающими из материального соотношения людей» (см. сочин. Маркса и Энгельса, т. IV, стр. 16). В обществе же, разделенном на классы, классовая борьба выступает в качестве «фактора», имеющего, по словам П., «поистине колоссальное значение» (т. XVIII, стр. 223). В своей ранней работе «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895) П. писал: «... эта (классовая - А. Г.) борьба оказывает огромное, в высшей степени важное влияние на развитие идеологий. Можно без преувеличения сказать, что мы ничего не поймем в этом развитии, не приняв в соображение классовой борьбы» (т. VII, стр. 215). Эту мысль П. настойчиво повторял и применительно к задачам художественной критики: «Человек, - пишет П., - не отдающий себе ясного отчета в той борьбе, многовековой и многообразный процесс которой составляет историю, - не может быть сознательным художественным критиком» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 190). Сам П. стремился при изучении художественных явлений понять и объяснить их в свете классовой борьбы, происходящей в данном обществе. «Женитьба Фигаро» Бомарше есть для П. «выражение борьбы третьего сословия со старым порядком» (т. X, стр. 190); всю французскую драматическую литературу (и живопись) XVIII в. П. подвергает анализу именно с этой точки зрения («Французская драматическая литература и французская живопись XVIII века с точки зрения социологии», 1905, т. XIV). Во всех этих случаях лит-pa (и искусство вообще) выступает у П. как очень значительное, играющее большую роль идеологическое средство классовой борьбы. Здесь П. развивал им же самим цитируемую мысль Маркса о том, что литература и искусство являются «идеологическими формами», «в которых люди сознают... конфликт (являющийся результатом противоречия между материальными производительными силами общества и существующими производственными отношениями - А. Г.) и борются между собою на почве его» (т. XXIV, стр. 369. Разрядка моя - А. Г.). В своих лучших работах П. стоит на этой точке зрения, но в период своей политической деградации Плеханов совершенно искажает самое понятие классовой борьбы. В своем известном введении к «Истории русской общественной мысли» (введение это появилось в свет в 1914, писано еще в 1912) П. видит классовую борьбу лишь «там, где дело касается внутреннего общественного устройства»; во время же войн, когда «заходит речь о защите страны от внешних нападений», взаимная борьба классов сменяется, по П., их «более или менее дружным сотрудничеством» (т. XX, стр. 13). В этой формуле, уже предвещающей позднейший социал-шовинизм П., предательство интересов рабочего класса как бы возводится в постоянный принцип.
Вопрос о происхождении искусства имеет огромное значение для обоснования материалистического понимания эстетики. Вот почему П. подробно останавливался на этом вопросе (особенно в «Письмах без адреса»), привлекая к анализу материал из истории первобытного искусства. Предпосылки эстетического чувства П. видел в биологической природе человека; развитие этого чувства и его направление, по мнению П., определяются общественными историческими условиями. «Природа человека делает то, что у него могут быть эстетические вкусы и понятия. Окружающие его условия определяют собой переход этой возможности в действительность; ими объясняется то, что данный общественный человек... имеет именно эти эстетические вкусы и понятия, а не другие» («Письма без адреса», т. XIV, стр. 11). П. ссылался при этом на Дарвина, который также для решения вопроса об эстетических ощущениях у «цивилизованного человека» «отсылает нас от биологии к социологии» (там же, стр. 7). П. показал на ряде примеров, что понятие красоты образуется «в силу довольно сложной ассоциации идей»; красивым напр. в ряде случаев оказывается «то, что драгоценно», и следовательно «эстетические понятия возникают на почве идей совсем другого порядка» (там же, стр. 8). Эти утверждения П. были направлены против идеалистических теорий относительно «независимости» эстетического чувства, как и против идеалистических построений относительно «абсолютного характера» этого чувства. Внося в область так наз. «прекрасного» категорию историчности, мы тем самым лишаем почвы всякие рассуждения о «вечных законах» искусства. П. стал здесь в общем на правильный путь: от биологии к социологии. Но уже не говоря о том, что П. фактически устранял здесь диалектический материализм из области естествознания (область исследований «сторонников материалистического взгляда, - говорит П. в «Письмах без адреса», - начинается как раз там, где кончается область исследований дарвинистов», см. т. XIV, стр. 10; в своих общефилософских работах П. уже не делал такого разграничения), П. - в согласии с антидиалектическим характером ряда его воззрений - не совсем четко представлял себе наблюдаемый в области эстетических ощущений и чувств - в ходе развития исторического процесса - переход биологического в социальное. В своей позднейшей работе «Искусство и общественная жизнь» (1912) П. писал: «Идеал красоты, господствующий в данное время, в данном обществе или в данном классе общества, коренится частью в биологических условиях развития человеческого рода, создающих, между прочим, и расовые особенности, а частью в исторических условиях возникновения и существования этого общества или этого класса» (том XIV, стр. 141). Здесь биологические и исторические условия выступают у П. как бы в некоем параллельном сосуществовании. Как далек этот тезис от диалектики Маркса, к-рый утверждает, что самая-то категория эстетического чувства возникает лишь в процессе производительной деятельности человека!
Говоря о происхождении искусства, П. видел в игре «зародыш артистической деятельности» (т. XXIV, стр. 376). В «Письмах без адреса» П. уделял этому вопросу много внимания. Тезис о том, что искусство есть игра, принадлежит еще Канту и Шиллеру, у к-рых этот тезис имеет исключительно идеалистическое содержание. В «Письмах без адреса» П. сближал искусство с игрой лишь в генетическом плане, лишь в плане происхождения искусства, воспринимая тезис Канта - Шиллера в его позитивистской модификации, данной Спенсером. При этом П. подчеркивал социологическое значение игры (см. т. XIV, стр. 63), повторяя вслед за Вундтом, что «игра есть дитя труда» (там же, стр. 57). Но тем не менее толкование П. оставляет простор для идеалистических рецидивов, и действительно, в своей позднейшей книге о Чернышевском (изд. «Шиповник», 1910, см. отдел III: Литературные взгляды Н. Г. Чернышевского) П. говорит уже об искусстве как игре не только в генетическом плане, П. здесь видит родство между искусством и игрой в самой их природе. П. пишет здесь: «... искусство безусловно должно быть признано родственным игре, которая тоже воспроизводит жизнь» (т. V, стр. 316). Несмотря на все оговорки и ограничения, П. здесь по существу отходит от марксистского понимания искусства как идеологии и приближается к идеалистическим построениям кантианства, для которого отождествление искусства с игрой органически связано с утверждением «самостоятельности» и «безкорыстности» искусства.
В этой своей «антитетической» схеме литературного развития П. по существу повторял взгляды Брюнетьера на смену литературных явлений. В работе, предшествующей «Письмам без адреса», в книге «К вопросу о развитии...» П. останавливался подробней на этих взглядах Брюнетьера. «Там, - пишет П., - где Брюнетьер видит лишь влияние одних литературных произведений на другие, мы видим, кроме того, глубже лежащие взаимные влияния общественных групп, слоев и классов; там, где он просто говорит: являлось противоречие, людям захотелось сделать обратное тому, что делали их предшественники, - мы прибавляем: а захотелось потому, что явилось новое противоречие в их фактических отношениях, что выдвинулся новый общественный слой или класс, который уже не мог жить так, как жили люди старого времени» (т. VII, стр. 217). Плеханов здесь правильно выдвигал марксистское положение о том, что в основе развития литературы и искусства лежит «противоречие», возникающее в фактических отношениях людей, в их общественных отношениях. Но П. часто ограничивается тем, что вносит лишь марксистские «поправки» к тем или иным воззрениям буржуазного искусствоведения, не нарушая их собственной структуры. Так поступил П. и в отношении к Брюнетьеру: самую схему Брюнетьера, знающую лишь две линии развития - либо подражание либо противопоставление, - П. при всей своей критике сохранял целиком. «Решительно во всех идеологиях, - пишет П., - развитие совершается путем, указанным Брюнетьером. Идеологи одной эпохи или идут по следам своих предшественников, развивая их мысли, применяя их приемы и только позволяя себе соперничать с ними, или же они восстают против старых идей и приемов, вступают в противоречие с ними» (т. VII, стр. 216). В этой схеме чрезвычайно характерна самая постановка вопроса: «или - или», эта типическая антидиалектическая формула логизирующей, рационалистической мысли. Как далека эта прямолинейная схема П. от ленинского диалектического решения «проблемы наследства»! Ведь в эту плехановскую схему никак не уложится образование и развитие такой идеологии, как идеология революционного пролетариата - марксизм, который - по словам Ленина - «усвоил и переработал все, что было ценного в более чем двухтысячелетнем развитии человеческой мысли и культуры» (Ленин, Собр. сочин., изд. 3-е, т. XXV, стр. 409-410). И если можно спорить о том, действительно ли всегда П. понимал процесс развития идеологий так прямолинейно-механистически, потому что анализ П. движения французской драматической литературы XVIII в. как раз отмечен тенденциями противоположного характера, тенденциями, идущими по линии поисков реальных связей с действительностью, то все же механистичность разбираемой формулы остается характерной для П., отражая присущую ему склонность к схематизации и логизму.
К числу положительных с марксистской точки зрения моментов в высказываниях П. по вопросу о развитии литературного (художественного) процесса должно отнести, как мы уже отмечали выше, замечания П. о социологии различных жанров в литературе и искусстве. Ценны также замечания П. о так наз. «литературных влияниях». «Влияние литературы одной страны на литературу другой, - пишет П., - прямо пропорционально сходству общественных отношений этих стран. Оно совсем не существует, когда это сходство равняется нулю» (т. VII, стр. 212). При этом «подражатель отделяется от своего образца всем тем расстоянием, которое существует между обществом, породившим его, подражателя, и обществом, в котором жил образец» (там же). Здесь вопрос о «влияниях» в искусстве ставился П. также на почву реальных общественных отношений.
Очень важным вопросом является вопрос о диалектике формы и содержания в движении литературного процесса. Как уже указывалось ранее, форма и содержание художественного произведения являлись для П. понятиями соотносительными: между формой и содержанием существует постоянная взаимосвязь, форма определяется содержанием. П. подчеркивал историчность лит-ой формы: «... французская трагедия обязана была своей формой целому ряду причин, коренившихся в ходе общественного и литературного развития Франции» («Литературные взгляды В. Г. Белинского», т. X, стр. 297). Но П. не подымался до понимания диалектического характера устанавливаемой им связи между формой и содержанием. «Вообще говоря, - писал он, - форма тесно связана с содержанием» (т. XXI, стр. 208). Но ведь в своей диалектической связи форма и содержание представляют собой единое целое, являющееся единством противоположностей. Как на один из элементов диалектики Ленин указывает: «15) борьба содержания с формой и обратно. Сбрасывание формы, переделка содержания» («Ленинский сборник», т. IX, изд. 2-е, стр. 259). Если мы наблюдаем соответствие формы и содержания в художественном произведении, то это - лишь частный случай, лишь одна из форм того единства противоположностей, каковым является художественное целое; чаще же всего (и именно в движении процесса) это единство противоположностей выступает не как соответствие формы и содержания, а проявляется в форме борьбы противоположностей, в форме противоречия между формой и содержанием. В подходе П. к такому противоречию с особенной остротой обнаруживается его бессилие охватить всю историческую конкретность явления. Он либо не умеет отличить действительное противоречие от противоречия лишь видимого, кажущегося (как это мы видим в статье П. «Французская драматическая литература и т. д.» в том месте, где говорится о новом революционном содержании, влитом «в старые литературные мехи», см. т. XIV, стр. 106), либо же, правильно нащупав противоречие, минует реальную, конкретную историчность явлений и удовлетворяется механистически формулированной схемой, являющейся в сущности парафразом идеалистического учения Гегеля о трех ступенях в историческом развитии искусства (символическое искусство Востока, классическое искусство Эллады, романтическое искусство христианства). Мы имеем в виду известное место из «Истории русской общественной мысли» П.: «Вообще говоря форма тесно связана с содержанием. Правда, бывают эпохи, когда она отделяется (разрядка моя - А. Г.) от него в более или менее сильной степени. Это - исключительные эпохи. В такие эпохи или форма отстает от содержания или содержание от формы. Но надо помнить, что содержание отстает от формы не тогда, когда лит-pa только еще начинает развиваться, а тогда, когда она уже склоняется к упадку - чаще всего вследствие упадка того общественного класса или слоя, вкусы и стремления которого в ней выражаются. Примеры: декадентство, футуризм и прочие им подобные литературные явления наших дней, вызванные духовным упадком известных слоев буржуазии. Литературный упадок всегда выражается, между прочим, в том, что формой начинают дорожить гораздо более, нежели содержанием» (т. XXI, стр. 208-209). В этой плехановской схеме дана правильная констатация упадка буржуазного искусства в период общественно-политической деградации буржуазии; здесь также налицо, так сказать, ощущение наблюдаемого в искусстве противоречия между формой и содержанием. Но «ощущение» это не осмыслено, не осознано П. до конца, и данная схема не выходит за пределы характерных для П. абстрактно-логических построений, обедняющих все диалектическое многообразие живой, конкретной исторической жизни. П. - со своей характерной склонностью к схематизации и логизму - говорит здесь абстрактно об эпохах упадка и подъема, о восходящих и нисходящих классах, не учитывал всего многообразия конкретной исторической обстановки. Ко всему этому П. совершенно механистически, антидиалектически отделяет здесь форму от содержания, забывая, что самое это «отставание», к-рое он констатирует, есть лишь своеобразная форма диалектической взаимосвязи между формой и содержанием. Реминисцируя идеалистическую схему Гегеля о ступенях развития искусства, П. в то же время отбрасывал здесь диалектическое понимание Гегелем взаимоотношения между формой и содержанием. Суммируя мысль Гегеля, Ленин писал: «Форма существенна. Сущность формирована так или иначе в зависимости и от сущности» («Ленинский сборник», т. IX, стр. 135). Гегель подчеркивает, что «при рассмотрении противоположности между формой и содержанием существенно важно не упускать из виду, что содержание не бесформенно, а форма одновременно и содержится в самом содержании, и представляет собою нечто внешнее ему. Мы здесь имеем удвоение формы: во-первых, она, как рефлектированная внутрь себя, есть содержание; во-вторых, она, как нерефлектированная внутрь себя, есть внешнее, безразличное для содержания существование» (Сочин. Гегеля, русское изд. Института Маркса и Энгельса, «т. I, стр. 224). В приведенной схеме П. не знает этого диалектического «удвоения» формы: «форма» здесь влачит у П. лишь «внешнее, безразличное для содержания существование». П. лишь внешне констатировал здесь «феномен», не определяя его сущности. Вместо диалектики формы и содержания в движении литературного процесса П. дал здесь геометрическую схему механически перемежающихся прямых линий. Механистичность здесь вновь господствует у П. над диалектическим пониманием процессов.
Правда, в своих ранних работах П. выдвигал тезис о «публицистичности» научной критики (в противовес субъективной публицистике «просветительской» критики). В своих ранних работах П. доказывал, что «истинно-философская критика является в то же время критикой истинно-публицистической» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 191). Это свое положение П. и проводил в целом ряде своих работ, относящихся к раннему, «социалистическому» (по определению Ленина) периоду его деятельности, когда П. стоял на позициях марксизма. В одной из первых своих статей на литературные темы («Два слова читателям-рабочим», 1885) П. пишет, обращаясь к рабочим: «У вас должна быть своя поэзия, свои песни, свои стихотворения. В них вы должны искать выражения своего горя, своих надежд и стремлений. Чем сознательнее станете вы относиться к своему положению, чем больше гнева и негодования будет возбуждать в вас ваша современная участь, тем настойчивее будут эти чувства проситься наружу, тем богаче будет ваша поэзия» (сб. «Г. В. Плеханов - литературный критик», М., 1933, стр. 28). Свою речь о Некрасове (1903) П. закончил следующим образом: «...смерть давно уже скосила Некрасова. Поэт разночинцев давно уже сошел с литературной сцены, и нам остается ждать появления на ней нового поэта, поэта пролетариев» (т. X, стр. 325). В статье о французской драматической литературе и живописи XVIII в. (1905) П. выступил на защиту политического искусства: «...пусть не говорят, - пишет здесь П., - что такое искусство не может не быть бесплодным. Это ошибка. Неподражаемое искусство древних греков в весьма значительной степени было именно таким политическим искусством... А что касается французского искусства эпохи революции, то санкюлоты и вывели его на такой путь, по какому не умело ходить искусство высших классов: оно становилось всенародным делом» (том XIV, стр. 117).
Во всех этих приведенных случаях, как и в ряде других (см. напр. статью П. «Пролетарское движение и буржуазное искусство», 1905, т. XIV), П. выступал как публицист именно в верном и хорошем смысле этого слова, как революционный публицист, проводя марксистскую, пролетарскую точку зрения. Но характерные для П. непоследовательность и двойственность пересекают эту революционно-публицистическую линию его литературно-критической деятельности. И было бы чрезвычайно ошибочно отождествлять плехановский тезис о «публицистичности» научной критики (и литературы как таковой) с ленинским принципом партийности. Для Ленина принцип партийности есть основной, формирующий принцип подлинно-марксистской, подлинно-пролетарской науки и литературы, действительно свободной, по словам Ленина, и открыто связанной с пролетариатом. Ленин понимал «принцип партийной литературы» в том смысле, что «литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, колесиком и винтиком одного единого, великого социал-демократического (писано в 1905, когда коммунистическая партия еще носила имя «социал-демократической» - А. Г.) механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса» (Ленин, Партийная организация и партийная литература, Собр. сочин., т. VIII, стр. 387). Принцип партийности в понимании Ленина как бы «включен» в самое понятие объективного познания, потому что партия революционного пролетариата как его авангард обладает исторически высшей формой этого познания. Для П. же «публицистичность» есть по существу лишь форма классового пристрастия, классовых симпатий и антипатий, и даже суженная до таких пределов плехановская «публицистичность» не есть необходимый, постоянный признак марксистской критики, «публицистичность» в его понимании ограничивается лишь определенными, именно «переходными» общественными эпохами. П. пишет: «... в известные исторические эпохи публицистика неудержимо врывается в область художественного творчества и распоряжается там, как у себя дома. То же с критикой. Во все переходные общественные эпохи она пропитывается духом публицистики, а частью и прямо становится публицистикой. Дурно это или хорошо? C’est selon! Но главное - это неизбежно...» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 193). Такое понимание «публицистичности» принципиально отлично от ленинской «партийности». В плехановской формулировке звучит как бы объективистское отношение даже к самой «публицистичности». П. как бы говорит: ничего не поделаешь, в переходные общественные эпохи этого не миновать! Вот эти нотки струвианского объективизма, то и дело прорывающиеся даже в ранних работах П., начинают впоследствии звучать со всей определенностью и явственностью. В своем известном предисловии к 3-му изданию сборника «За двадцать лет» (1908) П. решительно отводит от себя обвинение, выдвинутое против него одним критиком, в том, что он в своих литературных суждениях руководствуется степенью близости общественных взглядов разбираемых им авторов с его, П., собственными общественными убеждениями. Такое обвинение П. считает «нелепым», «потому что для критика, как для такового, речь идет не о том, чтобы смеяться или плакать, а о том, чтобы понимать» (т. XIV, стр. 184). Но ведь от такого «понимания» один шаг к тому, чтобы уже и «простить». И действительно, в своей статье о романе Ропшина «То, чего не было» (1913, т. XXIV) П. доходит в своем объективистском «понимании» до того, что он совершенно прощает автору его ренегатство и отход от революции. Эта статья была написана П. незадолго до того, как он стал проповедывать «классовый мир»перед лицом наступающего на «отечество» врага. Очевидно эпоха «классового мира» уже не оставляла никакого места для плехановской «публицистичности »!
В самом построении литературного анализа П., парафразируя Белинского, различал два акта. Первую задачу критика П. видел в том, «чтобы перевести идею данного художественного произведения с языка искусства на язык социологии, чтобы найти то, что может быть названо социологическим эквивалентом данного литературного явления» (том XIV, стр. 183-184). «Вторым актом верной себе материалистической критики должна быть, как это было и у критиков-идеалистов, - оценка эстетических достоинств разбираемого произведения» (там же, стр. 189). Вопрос о форме художественного произведения является, как это неоднократно подчеркивал П., вопросом, существенным для художественного критика. «Смотря на Mariage de Figaro как на выражение борьбы третьего сословия со старым порядком, мы, само собою разумеется, не будем закрывать глаз на то, как выражена эта борьба, т. е. справился ли художник со своею задачею» («А. Л. Волынский», т. X, стр. 190). Форма художественного произведения является, по П., объектом именно так наз. «второго акта» критики. Всякий анализ требует конечно членения и диференциации; вот почему самое деление критического анализа на два «акта» не вызывало бы особых возражений, если бы с этим делением мы не ассоциировали высказываний П. об «области эстетики» как области, противополагаемой живым, реальным отношениям людей с их классовыми интересами и пристрастиями, в среде к-рых и создаются реальные художественные произведедения. «Эстетическое» противопоставляется здесь реальному, т. е. социальному, классовому, как категории «внеэстетической». П., к счастью, не остается последовательным в проведении этой мысли, к-рая находится в явном противоречии с его марксистским тезисом о художественной форме как исторической категории, связанной с содержанием. Но вообще П. не отрицает возможности для критики «чисто-эстетических суждений» (т. XXIV, стр. 288) и в целом ряде своих конкретных эстетических оценок остается в плену у традиционных, привычных буржуазно-эстетических понятий и представлений. Такие моменты мы встречаем напр. в статье П. о международной художественной выставке в Венеции (1905), когда П. говорит об «антиэстетических впечатлениях» (т. XIV, стр. 78, 84). Но особенно резко проступают эти черты П. в статье об Успенском, а также в речи о Некрасове (1903), где П. говорит о его «антиэстетических погрешностях» (т. X, стр. 377). П. не умеет здесь найти те новые качественные моменты, к-рые были созданы поэтикой Некрасова либо Успенского как представителей нового общественного слоя в литературе. Правильный взгляд на художественную форму как на категорию историческую и меняющуюся вместе с социальными условиями ее создания уступает в этих суждениях П. место его «предрассудку», буржуазно-идеалистическим понятиям об «эстетическом» и «антиэстетическом». Вот в этих-то случаях и сказывается у П. механистическое разграничение между социологическим и эстетическим (художественным) анализом.
С этим вопросом самым тесным образом связан вопрос о критерии художественности в понимании П. И здесь П. не обнаруживает необходимой последовательности. У Ленина вопрос о художественности подчиняется более общей проблеме отношения данного художественного явления к действительности. Говоря о Толстом как «зеркале русской революции», Ленин замечает: «...если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях» (Ленин, Собр. сочин., т. XII, стр. 331). Здесь Ленин как бы устанавливает известную градацию художественности в зависимости от глубины и полноты отражения действительности в художественном произведении. П., говоря о художественности, колеблется между двумя полюсами. Он либо выставляет в качестве «объективного мерила» художественности исключительно формальный признак «соответствия формы идее» (т. XIV, стр. 180) либо же, справедливо требуя определенной качественности идейного содержания, выдвигает чрезвычайно зыбкую и окрашенную в тона «абсолютной морали» категорию «ложной идеи», утверждая, что такая идея не может быть положена в основу художественного произведения (см. статью П. о Гамсуне «Сын доктора Стокмана», т. XIV). При определении «правдивости» и «ложности» художественной идеи П. пытается опереться на формулу Рёскина о «высоте выражаемого настроения». Взятая в таком плане категория «ложной идеи» теряет у Плеханова исторические очертания, приобретая контуры «вечных» «этических» норм. Но самая мысль Плеханова об идейности художественных произведений как существенном моменте («при прочих равных условиях», по выражению П.) их сравнительной оценки принадлежит к положительным и плодотворным его высказываниям. И П. справедливо связывает художественные недостатки ибсеновского творчества, заключающиеся в «недостаточной определенности его образов», в «элементе отвлеченности и схематизма», с характером идейности Ибсена, с тем, что художник «не сделался идейным до конца» («Генрик Ибсен», т. XIV, стр. 194). Об идейности как необходимом и решающем моменте художественного творчества, притом идейности определенного качества, соизмеряемой с «идеей четвертого сословия», говорит П. в ст. «Пролетарское движение и буржуазное искусство» (т. XIV). Во всех этих своих положениях и требованиях П. подходил к вопросу о художественности с правильных позиций. Особенно рельефно - хоть и в другом плане - формулирует П. свой взгляд на значимость художника и его творчества в одной из своих ранних статей о Белинском: «...великий поэт, - писал здесь П., - велик лишь постольку, поскольку является выразителем великого момента в историческом развитии общества» («Литературные взгляды В. Г. Белинского», т. X, стр. 298). Этот правильный взгляд на подлинную художественность уживается однако у П. с рецидивами буржуазно-идеалистических понятий об «эстетическом» и «антиэстетическом», о чем сказано выше.
П. при всех своих ошибках и уклонениях от позиций марксизма выступал против «искусства для искусства», во имя «искусства для жизни». Уже в одной из своих первых статей на литературные темы «Реакционные жрецы искусства и г. А. В. Стерн» (1888) П. разоблачал сторонников «искусства для искусства». «Между тем, - писал здесь П.,- как гг. критики Русского Вестника всегда были горячими сторонниками так называемой у нас теории искусства для искусства, - гг. беллетристы, подвизавшиеся на страницах этого журнала, никогда не отличались столь идеальным настроением», они «охотно принимали участие даже в битвах приютившего их органа с людьми враждебного лагеря» (т. X, стр. 408). На эстетических теориях Белинского и Чернышевского П. прослеживал, как постепенно вырабатывался и обосновывался на русской почве принцип «искусства для жизни». Уже Белинский приходил к выводу, что искусство служит общественным интересам (том X, стр. 279); по понятиям Чернышевского, искусство призвано «быть для человека учебником жизни», оно «должно служить на какую-нибудь существенную пользу» (т. VI, стр. 251 и 252). И П. принимал эти положения, стремясь перевести их на научную почву марксистского мировоззрения. Уклонением с этого пути является внешне кажущаяся диалектической попытка П. доказать, что не во все эпохи принцип «искусства для искусства» являлся реакционным (эта попытка относится еще к 1897, П. впервые провел эту мысль в ст. «Литературные взгляды В. Г. Белинского», но особенно ее развил в статье «Искусство и общественная жизнь», 1912, т. XIV). Мысль эту П. хотел доказать на ряде примеров, в частности на примере французских романтиков. В их пропаганде «искусства для искусства» П. видел - правда, ограниченный - протест против буржуазного уклада, против быта буржуазии; однако П. забывал, что, несмотря на элементы этого протеста, романтическое превознесение «чистого искусства» как единственного пристанища подлинной мысли и чувства является по существу более рафинированной формой реакции, нежели неприкрытая буржуазная мораль. Здесь П. под своей внешней «диалектичностью» снова ярко обнаружил свою чуждость ленинским принципам неуклонной и безоговорочной партийности. Но все ценное и положительное, что есть в литературном наследии П., создано под знаком «искусства для жизни». Можно в известной мере приложить к самому П. - революционного периода его деятельности - слова, сказанные им о наших просветителях: «Наши просветители вовсе не пренебрегали поэзией, но они предпочитали поэзию действия всякой другой» (т. VI, стр. 254).
Из работ П., посвященных отдельным представителям русской литературы, наибольшее значение имеют его работы о Белинском и Чернышевском. Несмотря на то, что ряд положений П. о Белинском требует пересмотра и ревизии, статьи П. о Белинском сохраняют для нас свою ценность. Заслуга П. здесь заключается в том, что он не ограничивает своего анализа рамками литературных взглядов Белинского, к-рые сами по себе имели огромное значение в развитии русской литературы и в развитии эстетических воззрений. П. пишет: «...живой и сильный ум Белинского стремился проложить новые стези не только в литературной критике. Его упорная работа была направлена также и на социально-политическую область. И его попытка найти новый путь в этой области заслуживает даже большего внимания, чем сделанное им собственно в литературе» (речь о Белинском, 1898, т. X, стр. 332). П. выступал против попыток Венгерова «стилизовать» Белинского под «мирного» социалиста и подробно останавливался на эволюции взглядов Белинского в отношении к рабочему классу и классовой борьбе. Ранние статьи П. о Чернышевском, собранные в его немецкой книге о Чернышевском (книга эта вышла в 1894; эстетических взглядов Чернышевского П. здесь касался лишь частично, дав их подробный разбор несколько позднее, в 1897), вызвали очень высокую оценку со стороны Ленина. «Плеханов, - писал Ленин, - в своей книге о Чернышевском (статьи в сб. «Социал-демократ», изданные отдельной книгой по-немецки) вполне оценил значение Чернышевского и выяснил его отношение к теории Маркса и Энгельса» (Ленин, Попятное направление в русской социал-демократии, 1899, Собрание сочинений, т. II, стр. 545). В 1910 П. выпустил новую книгу о Чернышевском (изд. «Шиповник»), включавшую старые статьи, подвергшиеся однако ряду изменений. В XXV «Ленинском сборнике» опубликованы примечания Ленина на полях экземпляра книги П. о Чернышевском. Ленин тщательно сравнивает новые и старые формулировки П. и в случаях, вносящих изменения, отмечает на полях: «изменено!» Ленин подчеркивает то место у П., где говорится о том, что Чернышевский, подобно Фейербаху, сосредоточивает свое внимание почти исключительно на «теоретической» деятельности человечества, и Ленин замечает на полях: «таков же недостаток книги Плеханова о Чернышевском» (стр. 221). И в другом месте Ленин пишет: «Из-за теоретического различия идеалистического и материалистического взгляда на историю Плеханов просмотрел практически-политическое и классовое различие либерала и демократа» (стр. 231). Аналогичные изменения можно найти и в позднейших статьях Плеханова о Белинском, написанных в последний период деятельности Плеханова.
Выступая против идиллических «стилизаций» по отношению к таким «неистовым» представителям литературы, как Белинский, П. однако порой сам создавал совершенно неверные характеристики крупнейших литературных явлений. Такова напр. легенда его о Пушкине, которая должна аргументировать его же неверное, включающее идеалистические элементы построение о разладе художника со средой.
Статьи П. о Горьком и Толстом любопытны для нас в том отношении, что они дают возможность - путем сравнения со статьями Ленина на ту же тему - особенно четко обнаружить то глубокое различие, к-рое существовало между П. и Лениным в их подходе к писателям и литературным явлениям. Для Ленина Горький был «безусловно крупнейший представитель пролетарского искусства, который много для него сделал и еще больше может сделать» (Ленин, Заметки публициста, 1910, Собрание сочинений, т. XIV, стр. 298). П. же, хотя и называет Горького «высоко-талантливым художником пролетарием» («К психологии рабочего движения», 1907, т. XXIV, стр. 257), неоднократно выступает против симпатий Горького к большевистской тактике в рабочем движении, превращая свои высказывания о Горьком в выступления против большевизма. Статьи П. о Толстом имели известное положительное значение, потому что П. выступал в них против реакционной пассивистской доктрины Толстого и против различных ревизионистских попыток со стороны ликвидаторов оправдать эту реакционную толстовскую доктрину. Одну из этих статей П. о Толстом Ленин называет «хорошим фельетоном», а о другой Ленин пишет: «Плеханов тоже взбесился враньем и холопством перед Толстым, и мы тут сошлись» (из письма Ленина к Горькому, 1911, см. сочин. Ленина, изд. 3-е, т. XV, стр. 57). Но какое глубокое различие между оценками, данными Толстому П. и Лениным! В статьях П. о Толстом особенно ярко сказалась приверженность П. к логически-имманентному анализу идеологических явлений. П. анализирует идейное содержание толстовского учения и устанавливает господствующее в нем «смешение представлений». П. даже не ставит вопроса о социальном генезисе и содержании творчества Толстого. Он ограничивается лишь постулатом о том, что «Толстой был и до конца жизни остался большим барином» («Отсюда и досюда», 1910, т. XXIV, стр. 192). Ленин же, верный своему принципу вскрывать классовую сущность явлений, «смотреть на суть дела, а не на фразы, - ...исследовать классовую борьбу как основу теорий и учений, а не наоборот» (Ленин, Собр. сочин., изд. 3-е, т. XV, стр. 466), подходит к творчеству Толстого «с точки зрения характера русской революции (речь идет о революции 1905 - А. Г.) и движущих сил ее» и приходит к своему гениальному тезису о творчестве Толстого как «зеркале русской революции» со всеми ее противоречиями, выражающими «как раз особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции» («Лев Толстой как зеркало русской революции», 1908, Собрание сочинений, т. XII, стр. 333). К такому выводу конечно не мог притти Плеханов, который не понимал роли крестьянства в революции, к-рый вообще не понимал характера и движущих сил первой русской революции, этой нашей «генеральной репетиции».
В своих конкретных работах по вопросам литературы П. касается не только русской литературы, но и целого ряда литературных явлений Зап. Европы. П. между прочим еще в 1897 в рецензии на книгу Скабичевского писал: «Нельзя написать... сколько-нибудь дельную историю русской литературы, не зная истории западноевропейских литератур» (т. X, стр. 307). Плеханов часто опирается на выводы буржуазно-социологического литературоведения, особенно французского (Тэн, Брюнетьер и др.). Из критиков-марксистов заметное влияние оказали на П. Меринг, на чью «Легенду о Лессинге» П. ссылается, очень высоко ее оценивая (т. XIV, стр. 100), и особенно Лафарг. У последнего П. заимствовал квалификацию французского романтизма как буржуазной лит-ой формации («Происхождение романтизма» Лафарга появилось в 1896). С Лафаргом же П. сближает пристрастие к французской буржуазно-социологической критике и ряд аналогичных ошибок (объективистский характер некоторых формулировок о задачах исторической критики, понимание смены литературных явлений в смысле брюнетьеровской «реакции» против предыдущих явлений). С Мерингом - в плане теоретическом - П. сближают кантианские рецидивы, занимающие, правда, у Меринга большее и более существенное место; но между П. и Мерингом существует огромное принципиальное различие: в то время как П. в своей «эволюции» катился вниз, к меньшевизму и социал-шовинизму, Меринг остался революционером и в ходе своего развития пришел к коммунизму.
Из характеристик отдельных европейских писателей, данных П., следует выделить характеристику Бальзака. Еще в своей книге «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895) П. писал, что «Бальзак много сделал для объяснения психологии различных классов современного ему общества» (т. VII, стр. 239). В 1897 в рецензии на книгу Лансона П. дал несколько более развернутую характеристику Бальзака, к-рая, несмотря на свою краткость, поражает своей значительностью. П. писал здесь: «Он (Бальзак - А. Г.) брал страсти в том виде, какой давало им современное ему буржуазное общество; он со вниманием естествоиспытателя следил за тем, как они растут и развиваются в данной общественной среде. Благодаря этому он сделался реалистом в самом глубоком смысле этого слова и его сочинения представляют собою незаменимый источник для изучения психологии французского общества времен реставрации и Людовика Филиппа» (сб. «Г. В. Плеханов - литературный критик», М., 1933, стр. 50). Характеристика, данная Бальзаку Энгельсом, опубликована лишь недавно; П. мог опираться в своей характеристике лишь на разрозненные замечания Маркса о Бальзаке. Исходя из этих замечаний и правильно применяя здесь диалектический метод Маркса - Энгельса, П. пришел в отношении Бальзака к выводам, в известной мере совпадающим с выводами Энгельса. Помимо своего непосредственного значения конкретной характеристики писателя характеристика Бальзака, данная П., имеет также большое методологическое значение, так как она ставит вопрос об объективной значимости художественного творчества. Выделим также брошюру П. об Ибсене (т. XIV; заключительная глава приведена в названном выше сб. «Г. В. Плеханов - литературный критик»), дающую классовый анализ его творчества.
Касаясь явлений новейшего буржуазного искусства, П. неизменно подчеркивал его деградацию и упадок. «Тот самый капитализм, - пишет П., - который в области производства является препятствием для употребления в дело всех тех производительных сил, которыми располагает современное человечество, является тормозом также и в области художественного творчества» (сб. «Г. В. Плеханов - литературный критик», стр. 130).
П. начал свою литературную работу, когда в области русской общественной мысли господствовала субъективно-социологическая доктрина народников, а в области лит-ой критики наряду с эпигонами «реального» направления типа Скабичевского с его «благонамеренным», «самодовольным, мелко-мещанским» (по определению П.) демократизмом стали занимать свое место наши доморощенные идеалисты типа Волынского. П. заострял свои статьи против всех этих разнообразных рыцарей абсолютной и субъективной «истины», как позднее он бичевал носителей религиозно-мистического декаданса и прочих идеалистов (статьи П. о «так наз. религиозных исканиях», статьи против Иванова-Разумника, Философова, Гершензона). П. в лучших своих работах боролся против идеализма в разных его проявлениях и вариациях, пропагандируя идеи марксизма.
Подобно критике Белинского, Чернышевского, Добролюбова, этих лучших представителей революционных разночинцев в литературе, критика П. не замыкалась рамками одной литературы, а носила в себе явственные элементы «социальной критики». П. продолжал традицию революционно-демократической критики 60-70-х гг., к-рая проповедывала и защищала свои общественно-политические взгляды в форме литературно-критических статей. Но взгляды П. были уже - в его лучший, революционный период - взглядами нового, пришедшего на русскую историческую арену класса, взглядами пролетариата, «четвертого сословия».
Литературный стиль П. создавался под непосредственным влиянием образцов русской революционной публицистики. Традициям французской критики, к к-рой П. питал неизменное пристрастие, он обязан ясностью и простотой изложения. Полемической заостренности П. учился у основоположников марксизма, усвоив их излюбленный прием - через критику, через отрицание враждебных идеологий утверждать свои собственные взгляды и убеждения.
Большевистская мысль давала сразу отпор антимарксистским положениям в теоретических работах П.; достаточно вспомнить ту резкую критику плехановских ошибок в области философии, искажающих учение Маркса - Энгельса, к-рую мы находим у Ленина. Сталин в своих лекциях «Об основах ленинизма» (1924) с предельной четкостью поставил вопрос о различии между Лениным и Плехановым в области теории, как и в более широком плане - между ленинизмом и теоретическими догмами II Интернационала вообще. Несмотря на эти точные и четкие указания, П. оставался в представлении ряда различных «теоретиков» и их последователей (даже в пределах партии) основоположником марксизма в России, его основным теоретиком, в противоположность Ленину, который рассматривался носителями этих взглядов лишь как организатор и практик рабочего движения. Такова была именно концепция деборинской школы в философии, этого - по определению т. Сталина - меньшевиствующего идеализма». Взгляды деборинской школы оказали большое влияние и на характер литературоведческой работы ряда исследователей (Беспалов и др.), и конечно в тесной связи со взглядами деборинской школы находится и лозунг «плехановской ортодоксии», брошенный некоторыми «теоретиками» РАПП. Борьба против различных меньшевистских и идеалистических систем в литературоведении, проводившаяся РАПП, велась часто именно с ошибочных плехановских, а не с марксистско-ленинских позиций. Апологетическое отношение к П., объявлявшемуся единственным и ортодоксальным учителем в области литературоведения и искусствознания, проходит красной нитью в книгах целого ряда литературоведов и искусствоведов, особенно С. Щукина. Все эти черты апологетического, некритического отношения к П. представляют собой, конечно, результат непреодоленных меньшевистских влияний и тенденций.
А. В. Луначарский в 1928 поставил вопрос об объективизме в литературоведческих работах П.; отвечая ему, В. М. Фриче высказал мысль о недостаточной разработке у П. диалектики применительно к проблемам литературы и искусства (хотя сам Фриче усвоил и развил плехановские антидиалектические «законы» литературного процесса). Однако лишь философская дискуссия против деборинской школы, первым этапом к-рой было известное выступление т. Сталина в декабре 1929 на конференции аграрников-марксистов, где им со всей остротой был поставлен вопрос о необходимости ликвидации отрыва теоретической работы от задач социалистического строительства, повела к широкому критическому обсуждению литературоведческих взглядов П. В результате возникла обильная литература: критике подверглись как общие взгляды П. по вопросам литературы и искусства, так и его оценки отдельных писателей (Л. Толстого, Горького и др.). К сожалению не все в этой литературе одинаково ценно: критикуя П., отдельные авторы сами допускали в том или ином вопросе антимарксистское понимание (напр. меньшевистское искажение отношения партии к вопросам философии у М. Добрынина), другие скатывались к сплошной вульгаризации, к совершенному отрицанию П. (И. Анисимов напр. всю «теорию искусства» П. называл меньшевистской). Несмотря на все эти перегибы, плехановская дискуссия расчистила путь к оценке литературоведческих взглядов П. с марксистско-ленинских позиций, к отделению в его взглядах ценного и положительного от антимарксистских, меньшевистских элементов и буржуазно-идеалистических рецидивов. В этом направлении предстоит еще много сделать. Преодолевая и исправляя неверные положения П., марксистско-ленинское литературоведение будет двигаться вперед по тому пути, к-рый ему начертан гениальными работами основоположников и классиков марксизма.Библиография:
