Сравнение главных героев поэмы Н. Гоголя «Мертвые души

Павел Иванович Чичиков – герой нашего времени, для которого единственным кумиром являются деньги. Он предпочитает делать их из воздуха. Он считает себя ловким человеком. На самом деле он – никакой. По словам Гоголя, он не слишком глуп и не слишком умен, не слишком образован и не слишком безграмотен, не то чтобы толст, но и не худ, не то чтобы стар, но и не молод, не красавец и не урод. Цитирую по памяти. Чичиков – самовлюбленный тип. Он порой рассматривает в зеркало свою сытую физиономию и говорит с добродушным довольством: «Мордашка эдакой».

Чичиков некогда входил в комиссию по строительству какого-то казенного сооружения. За шесть лет за счет казны возвели только фундамент. Зато члены комиссии, включая Павла Ивановича, купили себе особняки, рысаков, заказывали рубашки в Голландии. Сошло с рук, хотя он и очень боялся. Потом он служил на таможне, от тюрьмы откупался взятками. И уже затем ему пришла на ум гениальная идея – скупать у помещиков мертвых крестьян, считавшихся по бумагам живыми до новой ревизии.

Юридически грамотно оформленные бумаги можно было закладывать в банк и на «фуфу» (его собственное выражение) сорвать огромный куш. Николай Васильевич Гоголь не дожил до крестьянской реформы 1861 года, но ее предвидел, не дожил он тем более и до приватизации, и до залоговых аукционов, но всё это – одна и та же песня.

Чичиков – убежденный холостяк, не чурающийся женщин и флирта, но для него «дело» стоит на первом месте, «дело» по неуклонному наращиванию капитала, однако цель такого обогащения ему самому не вполне ясна. Он просто болен этим.

Во втором томе «Мертвых душ» Гоголь сравнивает Павла Ивановича с Антихристом. Кстати, и Наполеона относили к таковым. Недаром в высшем обществе губернского города N распространялись слухи о том, что Чичиков не кто иной, как Бонапарт, сбежавший с острова Святой Елены, и что за ним наблюдает тайная полиция.

Известно, что Гоголь хотел впоследствии (возможно, в ненаписанном третьем томе) сделать из Чичикова положительного героя, превратить его в некое подобие апостола Павла, который, как известно, из рьяного гонителя христиан переродился в убежденного их сторонника и яркого проповедника учения плотника из Назарета. И действительно, временами в Павле Ивановиче можно разглядеть человеческие, русские черты. С ним подчас разговаривают мертвые души. Те самые, которых он приобрел за копейки, а продавать собирался за тысячи. И ему неспокойно и страшно.

Гоголь имел особые религиозные убеждения, согласно которым Господь найдет способ исправить и спасти каждого человека. В противном случае, по мнению великого писателя, Создатель не устраивал бы всю эту «канитель», именуемую Творением...

Чичикова в поэме сравнивают и с капитаном Копейкиным. И здесь литературоведы придумывают всякую муть типа пародии на Дубровского, на безжалостное отношение царского правительства к инвалидам Отечественной войны 1812 года. Загадочность образа «однорукого и одноногого» капитана заключается в том, что он – метафора и одновременно запретная для того времени тема восстания 25 декабря 1825 года. На Сенатской площади впервые был поднят вопрос о западном благосостоянии.

Причины такого благосостояния в России не понимали ни тогда, не понимают и до сих пор. «Прозрение» у капитана наступило после баталий под Красным или Лейпцигом, сообщается в поэме. Речь идет о крупных поражениях французов, когда многие из них попали в плен, когда мы захватили множество трофеев и барахла, когда выяснилось, какие суммы выплачивают вражеским солдатам и офицерам. Копейкин был изумлен. Он потерял там не руку и ногу, а голову, ибо никогда не задумывался о том, что Бонапарт беспощадно грабил Европу через свой «революционный налог».

Капитан Копейкин прибыл в столицу с мыслью о полной компенсации нанесенного ему материального ущерба в результате войны с супостатами. И некий генерал-аншеф, то есть самый главный генерал (читай: царь) обещал ему эту компенсацию, но постоянно откладывал выдачу довольствия, а бравый капитан в ожидании принялся кутить напропалую. А прокутив и не получив ничего, пустился во все тяжкие, возглавил шайку бандитов. Между прочим, и декабристы устроили беспорядки в Санкт-Петербурге не без влияния крепкой пьянки, случившейся накануне т. н. «восстания».

Глядя на разжиревший Запад (сегодня без больших войн он начинает худеть), часть наших людей становятся преступниками, чаще всего мошенниками, ибо государство не дает им бездеятельно и достойно жить. Почему? Потому что глупому Александру I не пришло в голову обчистить до нитки европейских собратьев, наоборот он даже принялся им помогать и восстанавливать разрушенное. Так же точно поступил Сталин. Один был немец, второй – грузин. Неужели оба дураки? Вряд ли. Просто они понимали характерные черты милосердного русского народа. Обворовывать другие страны и народы нам совестно – вот в чем проблема... Копейкин (в первой редакции), совершив тяжкие преступления, бежит в США. Дорожка туда уже была, видать, проложена.

Свою бессмертную поэму “Мертвые души” Н. В. Гоголь писал на протяжении долгих семнадцати лет. Это произведение стало итоговым в его жизни и творчестве. В нем он выразил свои взгляды на современную ему Россию, на своих соотечественников. Но рассматривал он и более глубокие, философские, проблемы человеческой души: проблему совести, морали, добра и зла, нравственности, честности.
Главный герой поэмы – Павел Иванович Чичиков – путешествует по России, скупая мертвые души крестьян. По своей сути этот герой – гениальный мошенник. Он задумал очень ловкую аферу, которую пытается осуществить, несмотря ни на что. Цель жизни Чичикова – это нажива. Всю свою жизнь он стремился стать богатым и зажить спокойно и счастливо. Ради своей цели он идет на мелкие и крупные преступления: берет и дает взятки, обманывает, предает. Можно сказать, что он не останавливается не перед чем для достижения своей цели. Это такой человек, который способен пойти по трупам, лишь бы добиться своего.
В десятой главе поэмы, когда испуганные чиновники города N собираются, чтобы наконец узнать, кто же такой Чичиков, высказывается множество невероятных предположений. Так, Павла Ивановича сравнивают с таинственным капитаном Копейкиным. На первый взгляд, предположение почтмейстера кажется просто бредом. Действительно, что может быть общего между несчастным капитаном Копейкиным и мошенником Чичиковым? Но Гоголь сближает этих героев не случайно.
Капитан Копейкин, искалеченный в сражениях за своего государя, за свою страну, не получил от них никакой помощи. Без руки и ноги он был не в состоянии прокормить себя сам и поэтому просит у генерала себе пенсию. Равнодушный чиновник, утомленный просьбами служивого, высылает его из города. О капитане Копейкине все забыли: “куда делся Копейкин, неизвестно; но не прошло… двух месяцев, как появилась в рязанских лесах шайка разбойников, и атаман-то этой шайки был, судырь мой, не кто другой…”. Гоголь не говорит конкретно, кто же был главарем этой шайки. Такая недоговоренность не случайна. С одной стороны, мы понимаем, что речь идет о капитане Копейкине. Этот человек, не получив по справедливости полагающейся ему помощи, превращается в разбойника. Отчаявшись, он начинает творить беззаконие, убивать и грабить.
С другой стороны, мы понимаем, что Павел Иванович Чичиков также является главарем шайки разбойников. Он предводитель нового племени – предпринимателей и дельцов. Гоголь считал их “подлой и страшной силой”, способной разрушить Россию. Эти умные, ловкие, целеустремленные и хитрые люди тратили все свои силы на то, чтобы обогатиться. На своем пути они не видели никаких преград: ни физических, ни нравственных, ни моральных. По мнению Гоголя, это происходило потому, что в детстве этим людям не внушили простых человеческих заповедей. Вспомним, что отец Чичикова с самых малых лет твердил сыну: “Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь и все прошибешь на свете копейкой”. Маленький Павлуша запомнил эту истину на всю жизнь, поэтому вырос пустым, бездуховным, страшным человеком. Не случайна здесь и перекличка: капитан Копейкин – “береги копейку”.
Чиновники не поверили, что Чичиков и есть знаменитый капитан Копейкин. Многие высказывали предположение, “что не есть ли Чичиков переодетый Наполеон… может быть, и выпустили его с острова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию, будто бы Чичиков, а в самом деле вовсе и не Чичиков”. Перепуганные чиновники готовы были поверить даже этому. Они вспомнили, что лицо Чичикова “очень сдает на портрет Наполеона”. Гоголь не признает этого, но и не отрицает. Действительно, в некотором смысле Чичиков и есть Наполеон. Гоголь пишет о том, “что Наполеон есть антихрист и держится на каменной цепи, за шестью стенами и семью морями, но после разорвет цепи и овладеет всем миром”. Я считаю, что писатель здесь имел в виду не только реальную историческую личность, но и своего героя. С самого начала поэмы Чичиков имел наполеоновские планы. Осуществлял их он также самоуверенно и нагло, как и Наполеон. На своем пути Чичиков, как и французский император, готов сокрушить все, не подсчитывая жертв. По мнению Гоголя, такие люди, как герой поэмы, являются настоящими антихристами, которые со временем “разорвут цепь и овладеют всем миром”. Этого писатель боялся больше всего, поэтому и написал свои “Мертвые души” как предупреждение современникам и последующему поколению.

(Пока оценок нет)

Другие сочинения:

1. Поэма Гоголя “Мертвые души” состоит из трех композиционных звеньев, тесно связанных между собой. Третье звено (одиннадцатая глава) посвящено описанию жизни главного героя произведения – Павла Ивановича Чичикова. Гоголь представляет этого персонажа уже после того, как была изображена среда, в которой Read More ......
2. В системе образов поэмы особое место занимает Чичиков. Он и схож с другими действующими лицами (сам он и чиновник, хотя и бывший, и помещик), но в то же время отличается от всех. Это новое явление в русской жизни первой половины Read More ......
3. Главным героем поэмы Гоголя “Мертвые души” является Павел Иванович Чичиков – авантюрист, осуществляющий на страницах произведения гениальную аферу. Подробно автор представляет нам своего героя только в одиннадцатой главе “Мертвых душ”. До этого Гоголь изображает среду, в которой действует герой; раскрывает Read More ......
4. Среди персонажей гоголевской поэмы “Мертвые души” Чичиков занимает особое место. Будучи центральной (с точки зрения сюжета и композиции) фигурой поэмы, этот герой вплоть до последней главы первого тома остается для всех загадкой – не только для чиновников города NN. но Read More ......
5. Чичиков, познакомившись в городе с помещиками, получил от каждого из них приглашение посетить имение. Галерею владельцев “мертвых душ” открывает Манилов. Автор в самом начале главы дает характеристику этого персонажа. Внешность его первоначально производила очень приятное впечатление, затем – недоумение, а Read More ......
6. Поэма Н. В. Гоголя “Мертвые души” – одно из величайших произведений в мировой литературе. В. Г. Белинский писал: “Мертвые души” Гоголя – творение столь глубокое по содержанию и великое по творческой концепции и художественному совершенству формы, что одно оно пополнило Read More ......
7. Николай Васильевич Гоголь создал большое число интересных характеров. Среди этого пестрого разнообразия выделяется понастоящему удивительный персонаж – Павел Иванович Чичиков. Мы знакомимся с Чичиковым в первой главе “Мертвых душ”. Обращает на себя внимание то, что он ничем не выделяется – Read More ......
8. “В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная бричка… В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод. Read More ......

1. Образ Копейкина.
2. «Рыаарь копейки».
3. Мертвая копеечная душа.

История души человеческой едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа.
М. Ю. Лермонтов

В теме сочинения заявлена очень интересная проблема. На одном понятийном уровне расположены два образа Копейкина и Чичикова. На протяжении поэмы эти две фигуры взаимодействуют. Образ Копейкина и рассказ о нем возникает тогда, когда пытаются разгадать и понять самого Чичикова. То есть автор именно через новое лицо пытается дать нам ключик к пониманию личности главного героя.

Однако, когда начинается повествование о капитане, оказывается, что они не имеют ничего общего. И герои, которые вспоминают историю о разбойнике, приходят к выводу, что они ошиблись и отвергают какое-либо сходство его с Чичиковым. Зачем же тогда появляется такой эпизод в произведении. Ведь в нем представлены последствия военных действий, о которых в самой поэме не говорится, и внимание на которых не акцентируется. Не стоит забывать и о том, что в первоначальном опубликованном варианте произведения, повесть о капитане Копейкине была опущена по цензурным причинам. В позднейших печатных версиях ее возвращают, так как без нее не понятна была еще одна черта личности Чичикова. Ведь образ капитана Копейкина говорит не только и не столько о несправедливости и невнимательности к героям сражений, но и о том, что, несмотря на прямые отсылки, эта фигура очень ярко характеризует облик главного героя Чичикова.

Большую роль в этом сравнении играет символическая фамилия капитана — Копейкин. Ее можно трактовать в разных вариантах: что за великое сражение 1812 года, в котором потеряны рука и нога, капитан не получил никакой копейки, что ему удалось добиться небольшой подачки, но это всего лишь мелкие крохи по сравнению с тем, в чем он нуждается на самом деле. «Ну, — Копейкин думает, — по крайней мере не нужно платить прогонов, спасибо и за то». Ирония героя в этом эпизоде имеет печальные оттенки. При этом его жизнь для окружающих, а особенно для самих начальников и ломаного гроша не стоит, то есть той же самой копейки.

Однако душа в нем далека от такого определения. Он добивается правды не по верхам, используя связи, имеющиеся или завоеванные. Копейкин ищет правды справедливым путем. Но в конечном итоге приходит к ужасному выводу: жизнь человека, и не только калеки, ничего не стоит. Здесь не имеется в виду, что она бесценна, а подразумевается, что ее может затоптать в грязь любой, у кого на это хватает наглости и сил.

Но Копейкин не примиряется с подобным положением дел. Он делает решительный шаг — становится разбойником. «Когда генерал говорит, чтобы я поискал сам средств помочь себе, — хорошо, говорит, я, говорит, найду средства!» И в этом случае его фамилия приобретает новое наполнение. Его вклад в общее дело, вероятно, очень маленькое, как и сама копейка. Но он заставляет общество поразмыслить о дальнейшем развитии событий: «Ну, уж как только его доставили на место и куда именно привезли, ничего этого неизвестно. Так понимаете, и слухи о капитане Копейкине канули в реку забвения, в какую-нибудь эдакую Лету, как называют поэты». Как знать, может в следующий раз чиновник задумается перед тем, как отказать не только участнику войны, но и любому просителю. В таком варианте, возможно, кому-то повезет, и он получит то, что ему причитается. И вряд ли он будет знать о том, что человек с интересной и символической фамилией повлиял на его жизнь и смог изменить ее к лучшему. Маленькое и незначительное дело помогло спасти и исправить положение одного человека. И за это, наверное, стоит бороться.

Интересно то, что Копейкин становится главарем банды разбойников. То есть и в этом случае фамилия никому не помешала поставить его на ступень выше остальных участников-грабителей. Он смог заразить своих сторонников тем огнем гнева, который был в его сердце. Копейкин стал открывать правду и глаза тем, кто искал справедливости уже не порога контор, а на лесных тропинках. «Итак, куда делся Копейкин, неизвестно; но не прошло, можете представить себе, — рассказывал почтмейстер, — двух месяцев, как появился в рязанских лесах шайка разбойников, и атаман-то этой шайки был, сударь мой, не кто другой...».

Так какое же отношение имеет лесной разбойник к Чичикову? Ведь Павел Иванович не стоит на дороге и никого не грабит. Ему помещики сами отдают мертвые души, почти что даром. Так что разбойнические черты, можно сказать, в нем отсутствуют. Однако при всем оправдании он делает немыслимые вещи, которые ни у кого не укладываются к голове: покупает мертвые души. То есть он опускается до покупки мертвых душ. Бежит за самой маленькой копейкой, но ничего не приобретает. Атакой завет ему давал еще сам отец: «Не угощай и не потчевай никого, а веди себя так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку; эта вещь надежнее всего на свете». Но, беря себе в товарищи такого надежного друга, Чичиков не замечает, как в этой денежной погоне он теряет душу. Она становится такой же мертвой, как и те, которые он пытается скупить по дешевке. Павел Иванович теряет свой богатый душевный мир: он становится ничем и никем. Предприятие его проваливается, но оно тянет за собой и своего героя. Заметим, что Копейкин находит в себе силы заняться праведным делом, а вот Чичикову не дано такого уникального шанса. Он закрыт от всех и вся. Его копеечная душа сгорела от копеечной свечи, в данном случае наживы.

В заглавии сочинении Павел Иванович Чичиков прозван «рыцарем копейки». В этом тоже есть определенный смысл. Рыцари поклонялись прекрасной даме, ради нее они совершали свои подвиги, шли на риск. Но ради чего рискует Чичиков? Ради копейки? Ради нее он идет на всякие махинации, ради нее совершает свои подвиги. Такое соотнесение не только обессмысливает его существование, но и показывает его мелочный интерес к жизни. То есть из-за монеты он готов на все. Поэтому она становится его идолом, которому Чичиков поклоняется: «Когда набралось денег до пяти рублей, он мешочек зашил и стал копить другой».

Но каков кумир таковы и последствия. Он не имеет ни духовной, ни прибыльной значимости. Он просто есть и не наполняет своего рыцаря воодушевлением, способным облагораживать душу. Наоборот, идол губит то, что было у главного героя до того, как он занялся своим предприятием.

Но и у Чичикова, как и разбойника Копейкина, есть свое оправдание. Они оба вынуждены жить по законам общества, в котором они находятся. Так культ денег, затмевающих разум и человеческие чувства, становится мерилом социального положения. Ведь только имея определенное количество душ, Чичиков смог бы выгодно жениться. Ведь только имея много, хоть и мертвых душ, он смог попасть в то общество, в котором оказался, и ответить на вопрос о том, что скажут о нем потомки. Из любой ситуации Чичиков научился извлекать выгоду. При этом не только денежную, но и статусную, которая в будущем помогала бы ему достичь желаемого результата: снова собирать свои копейки. «В отношении к начальству он повел себя еще умнее. Сидеть на лавке никто не умел так смирно. Надобно заметить, что учитель был большой любитель тишины и хорошего поведения и терпеть не мог умных и острых мальчиков». Павел Иванович принимает подобные правила игры, поэтому «во все время пребывания в училище был на отличном счету и при выпуске получил полное удостоение во всех науках».

Н. В. Гоголь в произведении показывается пагубность мелкой наживы и развращенность того общество, которые формирует подобные светские правила. Коробочка боится прогадать и выносит в свет нелепость, которую никак и никто не может осмыслить. В конце произведения умирает прокурор, став жертвой мошенничества и махинаций. «Зачем ты однако ж, так напугал их? — говорит Ноздрев Чичикову. — Они, черт знает, с ума сошли со страху: нарядили тебя в разбойники и в шпионы... А прокурор с испугу умер...». Это говорит о том, что деньги, даже самая маленькая копейка способна разрушить не только мир человека, но и души. И об этой проблеме писатель начал говорить еще в XIX веке. Но она остается во все времена, так как и современные «рыцари», способны ради копейки пойти на какие угодно жертвы.

Лучше Короленко не скажешь. Во втором томе поэмы «Мертвые души» видны «сложенные крылья гоголевского смеха». Но, вчитываясь внимательно, вглядываясь в сохранившиеся страницы, точно бы из пламени являющиеся, напряженно задумываешься о слове великого писателя, теперь уже и вправду совсем другом, непривычном, местами до боли смиренном, местами до слез (не до слез ли сквозь смех?) грустном, местами до нестерпимости с точки зрения сегодняшней литературы пафосном, а местами откровенно, до безумия почти, дерзком. А не дерзко ли разве, не с обличением ли неслыханным звучит, например, трагически обрывающая второй том речь князя: «Знаю, что никакими средствами… нельзя искоренить неправды: она слишком уже глубоко вкоренилась. Бесчестное дело брать взятки сделалось необходимостью и потребностью… Дело в том, что пришло нам спасать нашу землю; что гибнет уже земля наша не от нашествия двадцати иноплеменных языков, а от нас самих; что уже мимо законного управленья образовалось другое правленье, гораздо сильнейшее всякого законного…».

«Повесть о капитане Копейкине», во всех ее редакциях, как раз и является открытым протестом против того, «другого правленья». Это очевидно. Однако же прочную внутреннюю связь вставной новеллы со вторым томом поэмы еще только, возможно, предстоит осмыслить. Рассказ об «эдаком каком-нибудь, то есть, капитане Копейкине» был чрезвычайно важен для Гоголя не просто как отдельный эпизод, перебивающий фабулу основного действия, но прежде всего как часть масштабного замысла. «Кто в душе художник, – писал Гоголь Никитенко, делясь с ним своими раздумьями о капитане Копейкине, – тот поймет, что без него остается сильная прореха».

Образ инвалида войны двенадцатого года, осмелившегося искать справедливости, а нашедшего «горькое блюдо под названием завтра», да еще в придачу препровожденного на место жительства трехаршинным фельдъегерем, дает, конечно, всей поэме глубину исторической перспективы. Гоголь создает нового для себя героя. «Капитан Копейкин не робкий и униженный Акакий Акакиевич», – авторитетно заключает глубокий ценитель творчества Гоголя Н.Л. Степанов.

Интересно, а пришелся бы впору Копейкину, о котором читатель узнает со слов запинающегося и все же весьма острого на язык почтмейстера, отчаянно просторный пугачевский тулупчик? Трудно сказать. Однако же русской литературе той поры уж точно было не тесновато пока серое сукно гоголевской «Шинели», а бричка Чичикова, «шулера» Чичикова (помните искреннее недоумение шукшинского героя?), еще запросто покрывала русские дороги и бездорожья. И вот на что хотелось бы тут обратить внимание. Многие «проклятые вопросы», незримо таящиеся для всех лишь малым пока зернышком в почве великих сомнений, виделись Гоголю уже могучим, с разросшейся кроной деревом.

Под ним идут неслышною
стопой
Полки веков – и падают
державы,
И племена сменяются чредой
В тени его благословенной
славы.
И трупы царств под ним
лежат без сил,
И новые растут для новых
целей,
И миллион оплаканных
могил,
И миллион веселых
колыбелей .

Гениальные стихи Степана Шевырева точно бы иллюстрируют провидческую силу гоголевского взгляда. Гоголь всегда видел, а лучше сказать, предчувствовал итог любых начинаний, конечную их черту. Однако и то, что находится за чертой, приоткрывалось Гоголю, единственному, возможно, среди русских писателей. Как знать, не потому ли и возникло продолжение поэмы, не потому ли и суждено было оказаться ему в огне? «Самая жизнь Гоголя, – проницательно писал умнейший критик Иван Аксаков, – сгорела… от тщетных усилий – отыскать обещанную им светлую сторону».

Так кто же такой капитан Копейкин? Герой той самой «светлой стороны» или очередная тень гоголевского чистилища, великий бунтарь, осмелившийся на протест «в самом сердце российской империи», или еще один побратим низкорослого рода? Сравнить хотя бы иллюстрации: какие разные Копейкины получались у художников – вплоть до как бы слившейся с серым петербургским фоном фигурки в исполнении С. Бродского!

«Влияние Гоголя на русскую литературу было огромно. Не только все молодые таланты бросились на указанный им путь, но и некоторые писатели, уже приобретшие известность, пошли по этому же пути…». Трудно поспорить с классической оценкой Белинского. Гоголь и правда всегда опережал своих последователей. Взять хотя бы проблему преступления, которой суждено будет занять одно из центральных мест в реестре самых главных проблем отечественной романистики, но которая еще только начинает осваиваться в сороковые годы XIX века. Вопрос Раскольникова о праве даже не витал еще в воздухе, а газета «Голос», с разворота которой в середине шестидесятых годов сверкнет пред глазами Достоевского «чрезвычайно острый, насаженный на короткую ручку» топор Герасима Чистова, еще даже не начала издаваться.

И тем не менее именно Гоголь одним из первых в отечественной словесности поднимает вопрос преступления – со всей остротой и трагичностью. И как интересно было бы со старшеклассниками провести сопоставление именно феном преступления у двух великих писателей! Само собой разумеется, что ноздревское бузотерство или чичиковское ловкачество тут ни при чем, хотя, к слову, во втором томе поэмы Павел Иванович и воскликнет отчаянно: «Спасите! ведут в острог, на смерть!..» Нет, конечно, призраком казенного дома, так вкупе с муразовскими проповедями потрясшим главного героя, что тот едва не встал уже на путь истинного исправления, не исчерпывается обозначенная автором проблема.

Посмотрим (в который уж раз!) на Коробочку. И в который уж раз отметим: хорошая хозяйка, заботливая, сердобольная. Дома крестьян ее «поддерживаемы как следует», никакой задней мысли в разговоре с Чичиковым она не имеет, впечатление в читательской памяти оставляет самое благоприятное, если не веселое. Но «веселое, – как пишет Гоголь, – мигом обратится в печальное, если только долго застоишься перед ним…». Вот и чуть более внимательный взгляд на Коробочку приводит к тому, что волосы начинают шевелиться от ужаса.

«Да как же? – не может понять коллежская секретарша намерений Чичикова относительно мертвых крестьян. – Я, право, в толк-то не возьму. Нешто хочешь ты их откапывать из земли?» Но это еще не самые страшные слова Настасьи Петровны. Когда Чичиков обещает ей пятнадцать рублей сверху в случае согласия, Коробочка с некоторым даже кокетством замечает: «Право, не знаю… Ведь я мертвых никогда еще не продавала». Потрясающая самохарактеристика, просто убийственная! В это мгновение из-за сутулой спины безобидной Коробочки выглядывает настоящее чудище.

И все же Коробочка никакой не монстр. Она не бессердечный, не жестокий человек и уж тем более не похожа на нарушителя какого бы то ни было закона – человеческого или вышнего. Она, что называется, в своем праве. Она в высшей степени законопослушна, но весь ужас заключается в том, что закон, которого слушается она и по которому живет, в корне своем беззаконен. Иными словами, Гоголь находит преступление там, где никто и не собирался преступать границы закона, взламывать законные рамки. Само сочетание «крепостное право» являет в данном контексте свое оксюморонное звучание. Привычка торговать людьми, до поры, правда, только живыми, ну да лиха беда начало («А как вы покупаете, на чистые?» – с неестественной для себя живостью поинтересовался Плюшкин), оказывается для помещиков столь же естественной и законной, как желание умываться утром или рассуждать о благоустройстве какой-нибудь очередной Маниловки.

И вот против таких-то устоев, против таких-то привычек, против таких-то законов, определяющих жизнь общества на протяжении веков, осмеливается выступить «эдакий какой-нибудь… капитан Копейкин». Именно этим обстоятельством, вполне возможно, объясняется широта социального и исторического контекста, неизбежно возникающего при хоть сколько-нибудь подробном рассмотрении одного из самых загадочных гоголевских образов.

Но центробежная направленность образа рождает его центростремительное тяготение. Интересна формула, через которую Ю.М. Лотман определил сущность Чичикова: «герой копейки». («Герой копейки» – оригинальная тема для сочинения вырисовывается!) То есть очевидна связь, причем связь взаимообратная, между Павлом Ивановичем Чичиковым и взбунтовавшимся капитаном. А что если нравственное перерождение Чичикова, фрагментарно отразившееся в уцелевших главах второго тома поэмы, усложнение его психологического портрета, известная противоречивость его мыслей и поведения подспудно связаны с отчаянным шагом капитана Копейкина, с его маленьким и все же великим бунтом? Чичиков, в конце концов, тоже решается на бунт – против себя прежнего, против себя самого, против своего чичиковского естества!

«Казалось, природа его темным чутьем стала слышать, что есть какой-то долг, который нужно исполнять человеку на земле… несмотря на всякие обстоятельства, смятенья и движенья…». И еще. «Начинаю чувствовать, слышу, что не так, не так иду и что далеко отступился от прямого пути… Отец мне твердил нравоученья… а сам крал передо мною у соседей лес и меня еще заставлял помогать ему. Завязал при мне неправую тяжбу…». А не о законе ли снова говорит Гоголь, не о праве ли, только о другом – законном законе, и другом – правом праве, по которому всякому человеку жить должно?

Во втором томе поэмы «Мертвые души» Гоголь почти открыто ставит кафедру проповеди. Речь его персонажей порой просто переполняется авторской интенцией. Ну разве не Гоголь говорит, например, устами Костанжогло: «Да для меня, просто, если плотник хорошо владеет топором, я два часа готов перед ним простоять: так веселит меня работа. А если видишь еще, что все это с какой целью творится… да я рассказать не могу, что тогда в тебе делается… а как взломает лед, да пройдут реки, да просохнет все и пойдет взрываться земля – по огородам и садам работает заступ, по полям соха и бороны… Понимаете ли?»

Образ Чичикова - так называемого "сквозного героя" - самый сложный и многоплановый в поэме. Прежде всего, Чичиков выделяется на общем фоне деятельностью, активностью. Это фигура предпринимателя - новая в русской литературе.

Композиционно этот образ строится так, что сначала, познакомившись с ним, составив о нем свое мнение, мы получаем возможность узнать, как формировался его характер. Эту композиционную особенность поэмы и ее значение очень точно комментирует Ю.В. Манн: "Хотя мы с самого начала понимаем, что являемся свидетелями аферы, но в чем состоит ее конкретная цель и механизм, становится полностью" ясным лишь в последней главе. Из этой же главы становится ясной и другая, не объявленная вначале, но не менее важная "тайна": какие биографические, личные причины подвели Чичикова к этой афере. История дела оборачивается историей характера".

Образ Чичикова нарочито усложнен: в нем то и дело проявляются черты, казалось бы, ему чуждые. Авторские размышления зачастую оказываются не только авторскими, но и чичиковскими, как, например, о балах, о Собакевиче, о губернаторской дочке... В Чичикове наиболее сильно явлена непредсказуемость и неисчерпаемость живой души - пусть и не Бог весть какой богатой, пусть и скудеющей, но живой.

Одиннадцатая глава посвящена истории души Чичикова. Начинается его жизнеописание с момента рождения, когда жизнь сразу глянула на появившегося на свет человека "кисло-неприятно, сквозь какое-то мутное, занесенное снегом окошко: ни друга, ни товарища в детстве!" И далее кратко описана бедная материальная и нищая духовно жизнь мальчика, обреченного повторить незаметный, бессмысленный путь отца и кануть в безвестность. Не от этой ли ущербности яростный протест Чичикова, его желание во что бы то ни стало составить материальное благополучие своих будущих детей, чтоб не презирали они отца, чтоб вспоминали его с благодарностью?!

Единственное, что мог дать Павлуше его отец, - полтина меди и наставление, поднесенное как духовный завет: "Смотри же, Павлуша, учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальнику, то хоть и в науке не успеешь, и таланту Бог не дал, все пойдешь в ход и всех опередишь. С товарищами не водись, они тебя добру не научат; а если уж пошло на то, так водись с теми, что побогаче, а больше всего береги и копи копейку: это вещь надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст, в какой бы беде ты ни был. Все сделаешь, все прошибешь на свете копейкой".

Вот так - коротко и ясно. И что-то ведь напоминают нам рассуждения Чичикова-старшего? Ну конечно! - Молчалина:

Мне завещал отец:

Во-первых, угождать всем людям без изъятья -

Хозяину, где доведется жить,

Начальнику, с кем буду я служить,

Слуге его, который чистит платья,

Щвейцару, дворнику, для избежанья зла,

Собаке дворника, чтоб ласкова была.

Так же, как Молчалин, Чичиков активно добивается материального благополучия, стремясь понравиться всем начальникам "умеренностью и аккуратностью". А как откликаются на эти таланты "начальники"! Вспомните, например, учителя Павлуши: "Надобно заметить, что учитель был большой любитель тишины и хорошего поведения и терпеть не мог умных и острых мальчиков..."

Но при всей близости "молчалинскому" типу, Чичиков гораздо глубже и сложнее своего предшественника: "Нельзя, однако же, сказать, чтобы природа героя нашего была так сурова и черства и чувства его были до того притуплены, чтобы он не знал ни жалости, ни сострадания; он чувствовал и то и другое, он бы даже хотел помочь, но только, чтобы не заключалось это в значительной сумме, чтобы не трогать уже тех денег, которых положено было не трогать; словом, отцовское наставление: береги и копи копейку - пошло впрок".

Особенность Молчалина в том, что он напрочь лишен нравственных принципов. Гоголь углубляет анализ "молчалинского типа". Чичиков не беспринципен, по-своему способен к сочувствию, по-своему переживает, что торжествуют глупость и несправедливость. Но основа трагизма и, одновременно, комизма этого образа в том, что все человеческие чувства Чичикова существуют постольку поскольку, а смысл жизни он видит в приобретении, в накопительстве. Это еще не плюшкинская мания обогащения ради обогащения. Для Чичикова деньги - средство, а не цель. Он хочет благополучия, достойной свободной жизни. Но в этом-то и состоит ловушка: при нравственной неразборчивости деньги очень скоро обращаются в самоцель, и человек лишь обманывает себя, считая их средством. Их никогда не будет хватать, надо накопить еще и еще - это прямой путь к Плюшкину...

Приведем еще одно суждение о главном герое поэмы, в котором, как нам кажется, глубоко раскрыта природа чичиковского феномена. Это размышления В. Набокова из его эссе "Николай Гоголь" (Новый мир. 1987. № 4.)

""Мертвые души" снабжают внимательного читателя набором раздувшихся мертвых душ, принадлежавших пошлякам и пошлячкам и описанных с чисто гоголевским смаком и богатством жутковатых подробностей, которые поднимают это произведение до уровня гигантской эпической поэмы,- недаром Гоголь дал "Мертвым душам" такой меткий подзаголовок. В пошлости есть какой-то лоск, какая-то пухлость, и ее глянец, ее плавные очертания привлекали Гоголя как художника. Колоссальный шарообразный пошляк Павел Чичиков, который вытаскивает пальцами фигу из молока, чтобы смягчить глотку, или отплясывает в ночной рубашке, отчего вещи на полках содрогаются в такт этой спартанской жиге (а под конец в экстазе бьет себя по пухлому заду, то есть по своему подлинному лицу, босой розовой пяткой, тем самым словно проталкивая себя в подлинный рай мертвых душ),- эти видения царят над более мелкими пошлостями убогого провинциального быта или маленьких подленьких чиновников. Но пошляк даже такого гигантского калибра, как Чичиков, непременно имеет какой-то изъян, дыру, через которую виден червяк, мизерный ссохшийся дурачок, который лежит, скорчившись, в глубине пропитанного пошлостью вакуума. С самого начала было что-то глупое в идее скупки мертвых душ - душ крепостных, умерших после очередной переписи: помещики продолжали платить за них подушный налог, тем самым наделяя их чем-то вроде абстрактного существования, которое, однако, совершенно конкретно посягало на карман их владельцев и могло быть столь же "конкретно" использовано Чичиковым, покупателем этих фантомов. Мелкая, но довольно противная глупость какое-то время таилась в путанице сложных манипуляций. Пытаясь покупать мертвецов в стране, где 295законно покупали и закладывали живых людей, Чичиков едва ли серьезно грешил с точки зрения морали. Несмотря на безусловную иррациональность Чичикова в безусловно иррациональном мире, дурак в нем виден потому, что он с самого начала совершает промах за промахом. Глупостью было торговать мертвые души у старухи, которая боялась привидений, непростительным безрассудством - предлагать такую сомнительную сделку хвастуну и хаму Ноздреву. <…>Так как вина Чичикова является чисто условной, его судьба вряд ли кого-нибудь заденет за живое. Это лишний раз доказывает, как смехотворно ошибались русские читатели и критики, видевшие в "Мертвых душах" фактическое изображение жизни той поры. Но если подойти к легендарному пошляку Чичикову так, как он того заслуживает, то есть видеть в нем особь, созданную Гоголем, которая движется в особой, гоголевской круговерти, то абстрактное представление о жульнической торговле крепостными наполнится странной реальностью и будет означать много больше того, что мы увидели бы, рассматривая ее в свете социальных условий, царивших в России сто лет назад. Мертвые души, которые он скупает, это не просто перечень имен на листке бумаги. Это мертвые души, наполняющие воздух, в котором живет Гоголь, своим поскрипыванием и трепыханьем, нелепые animuli (душонки (лат.)) Манилова или Коробочки, дам из города NN, бесчисленных гномиков, выскакивающих из страниц этой книги. Да и сам Чичиков - всего лишь низко оплачиваемый агент дьявола, адский коммивояжер <…> Пошлость, которую олицетворяет Чичиков,- одно из главных отличительных свойств дьявола, в чье существование, надо добавить, Гоголь верил куда больше, чем в существование Бога. Трещина в доспехах Чичикова, эта ржавая дыра, откуда несет гнусной вонью (как из пробитой банки крабов, которую покалечил и забыл в чулане какой-нибудь ротозей),- непременная щель в забрале дьявола. Это исконный идиотизм всемирной пошлости.

Чичиков с самого начала обречен и катится к своей гибели, чуть-чуть вихляя задом,- походкой, которая только пошлякам и пошлячкам города NN могла показаться упоительно светской. В решающие минуты, когда он разражается одной из своих нравоучительных тирад (с легкой перебивкой в сладкогласной речи - тремоло на словах "возлюбленные братья"), намереваясь утопить свои истинные намерения в высокопарной патоке, он называет себя жалким червем мира сего. Как ни странно, нутро его и правда точит червь, и если чуточку прищуриться, разглядывая его округлости, червя этого можно различить. Вспоминается довоенный европейский плакат, рекламировавший шины; на нем было изображено нечто вроде человеческого существа, целиком составленного из резиновых колец; так и округлый Чичиков кажется мне тугим, кольчатым, телесного цвета червем".

Благополучие Чичиков строит на чужих бедах: оскорбил старого умирающего учителя, обманул повытчика и его дочь, тянет взятки, пользуется казенным, пускается в аферы на таможне... Нам не внушает симпатии учитель, неприятен старик-повытчик, мы понимаем, что государство не обеднело особо от чичиковских таможенных "негоций". Но дело ведь не в этом; важно, что суть его действий одна и та же - обман, предательство, мошенничество. И нельзя ни вообразить Чичикова Робин-Гудом, отбирающим награбленное, ни извинить его действия несимпатичностью жертв. Цель не оправдывает средства - а Чичиков преступает этот основной моральный закон, позволяет себе делать подлости, оправдываясь: "Несчастным я не сделал никого: я не ограбил вдову, я не пустил никого по миру, пользовался от избытка, брал там, где всякий брал бы..."

Понятно, что это очень удобная философия: она так упрощает жизнь! Ограбил вдову - преступник. А ограбил казну, взял "от избытков", так ты ловкий деловой человек. Чичиков создает себе особую систему нравственных ценностей, противостоящую христианской морали, создает систему самооправданий - все это и есть деградация, путь духовного обнищания, ибо человек постоянно облегчает себе беседу с собственной совестью и в конце концов оправдывает свое преступление. Это путь в пропасть - от него и предостерегает Гоголь.

Живущий сплетнями город считает Чичикова и похитителем губернаторской дочки, и Наполеоном, и антихристом, и капитаном Копейкиным. Это характеризует жизнь города, образ мысли чиновников и их жен. По-своему эти проекции характеризуют и Чичикова. Это мелкий, маленький, пошлый Наполеон, добивающийся своего любыми средствами; это деромантизированный разбойник "вроде Ринальда Ринальдина"; это не Антихрист, а мелкий бес...

Особо надо сказать о проекции образа Чичикова на образ капитана Копейкина. В самом начале мы говорили, что цензура запретила "повесть". Для Гоголя это было страшным ударом: "...признаюсь, уничтожение Копейкина меня много смутило. Это одно из лучших мест. И я не в силах ничем залатать эту прореху, которая видна в моей поэме". И Гоголь решается переработать "повесть". В цензурном варианте Копейкин получает небольшую сумму, чтобы прожить, пока не будет решен вопрос о пособиях. Но среди соблазнов столицы он мигом тратит эти деньги и является требовать новых. Тогда-то его и высылают из Петербурга, и он идет разбойничать. Как видите, Гоголь совершенно снял мотив вынужденного умирать с голода человека: в новый редакции Копейкину деньги нужны не на хлеб насущный: "мне нужно, говорит, съесть и котлетку, бутылку французского вина, поразвлечь тоже себя, в театр, понимаете". То есть нет прямого обличения, герой оказывается уже чуть ли не нахальным вымогателем. Зачем же Гоголь все же оставил "повесть"?

Прежде всего, обратим внимание на стиль "повести". Она рассказана почтмейстером, а этот герой объясняется своим слогом. И вот в его изложении все приобретает особый вид. Блестяще анализирует этот аспект Ю.В. Манн: "Неуклюже-комичная манера повествования... бросает отблеск и на то, о чем говорится, - на предмет повествования. Не высшая комиссия, а "в некотором роде высшая комиссия". Не правленье, а "правленье, понимаете, эдакое". Разница между вельможей и капитаном Копейкином переведена на денежный счет: "девяносто рублей и нуль!" Сквозь такую-то густую сеть словечек "в некотором роде", "эдакая", "можете представить себе" и т. д. увидена царская столица. И на ее монументальный лик (да и на все, происходящее в "повести") падает какая-то пестрая, колеблющаяся рябь. Заставляя читателя смеяться, Гоголь лишал священного сана царские институты и установления.

Возникает вопрос: разве что-нибудь подобное могло быть в мыслях почтмейстера, рассказчика "повести"? Но в этом-то и дело: его косноязычная манера повествования так наивна, так чистосердечна, что восхищение в ней неотделимо от злой издевки. А раз так, то эта манера способна передать язвительную насмешку самого автора "Мертвых душ".

Этой-то манерой и нейтрализуются, сводятся на нет те изменения в характеристике "начальника" и капитана Копейкина, которые писатель вынужден был внести" (Манн Ю. Смелость изобретения. М., "Детская литература", 1979, с. 110-111).

Итак, "Повесть о капитане Копейкине" вводит в поэму тему столицы и высших кругов власти. Исследователи отмечали, что она является одной из петербургских повестей Гоголя, как бы "вставленной" в "Мертвые души". Это верно, но появляется ощущение чужеродности повести в ткани поэмы. Действительно ли она нужна лишь для "темы Петербурга"? Нет, конечно, не только для этого, хотя сама установка Гоголя - "показать всю Русь" - требовала привлечения этой темы.

И все же повесть главным образом связана с глубинными пластами поэмы.

Посмотрите, как соответствует версия почтмейстера всем прочим версиям: она так же нелепа, как и они. Это нагнетает общую атмосферу безумия, несоответствия всего всему, тотального ослепления и оглупления. И, наконец, самое главное. В повести звучит один из основных мотивов гоголевского творчества: мотив мести, вернее, мотив безнравственности мести.

"Повесть о капитане Копейкине" написана примерно в то же время, что и "Шинель" - одна из важнейших повестей Гоголя, одна из центральных в русской литературе. Вспомните слова Достоевского: "Мы все вышли из гоголевской "Шинели"! Маленький чиновник Акакий Акакиевич урезывает себя во всем, чтобы сшить новую шинель. Для него эта шинель нечто неизмеримо большее, чем просто теплая удобная одежда. Это - символ его человеческого достоинства, его "самостоянья". И в первые же дни на улице шинель с него сняли грабители! Не добившись справедливости, Акакий Акакиевич отчаивается и умирает. И вот на окраине Петербурга появляется страшный призрак, сдергивающий с людей пальто, особенно шинели. О чем эта повесть? Вдумаемся, ведь Акакий Акакиевич мог отомстить именно грабителям, отнявшим у него шинель. Почему же он не ограничивается этим? В том-то и дело - и это одна из основополагающих идей Гоголя,- что мера мести всегда превысит меру нанесенной обиды. В отмщении никогда не торжествует справедливость - месть ослепляет, заставляет видеть врагов во всех окружающих. Протест - тоже пробуждение живой души, мера терпения которой не безгранична. Но протест, толкающий к отмщению, побуждающий к насилию, - это страшный путь пробуждения, ведущий к пропасти, к погибели.

И в первом, и во втором вариантах "Повести о капитане Копейкине" сохраняется главное: власть всегда опаздывает со справедливостью. Защитник отечества (ведь капитан Копейкин герой войны 1812 года) превращается во врага отечества.

Разумеется, Чичиков не капитан Копейкин. Но их сближает то, что Россия не даст своим гражданам стать добродетельными, самосовершенствоваться. Все способности направляются в дурное русло, обращаются во зло в этой стране абсурда, искаженных моральных ценностей, торжествующей глупости и пошлости.

"Повесть о капитане Копейкине" страшна картиной быстрого превращения защитника Руси, проливавшего за нес кровь, в ее супостата. Это - предупреждение Гоголя современникам, призыв очнуться, пробудиться от сонного шествия в пропасть.

Список литературы

Монахова О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века. Ч.1. - М., 1994.

Набоков В.В. Николай Гоголь // Новый мир. 1987. №4

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.gramma.ru

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.