Друзья гоголя. Гоголь: неразрешимая тайна

Доклад 6 класс.

Н.В. Гоголь был знаком со многими известными людьми своего времени - литераторами, художниками, издателями ли­тературных журналов. Среди них - великие русские поэты

1. С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов, великий русский критик
2. Г. Белинский, первый русский баснописец И.А. Крылов, из­вестные русские поэты В.А. Жуковский и Е.А. Баратынский, талантливые писатели С.Т. Аксаков, И.А. Гончаров, А.И. Гер­цен, великие русские художники А.А. Иванов и К.П. Брюллов, издатели М.П. Погодин и И.И. Панаев, известный знаток и со­биратель произведений народно - поэтического творчества В.П. Киреевский и многие другие. «Гоголь любил людей. Мно­гие дружеские связи писатель нерушимо пронес через всю жизнь, и никакие обстоятельства не изменили их. Друзей Го­голь находил везде, в самых различных слоях русского общест­ва, с которым сталкивала его жизнь. Гоголя не интересовало общественное положение человека, его титулы, чины и звания. Писателя привлекал сам человек, его характер, его личные качества», - отмечают исследователи жизни и творчества Н.В. Гоголя П.К. Боголепов и Н.П. Верховская.

Окружающие писателя люди тянулись к нему - их привлека­ли талант Гоголя как гениального писателя, его тонкий вкус, остроумие, бескорыстие.

Среди многочисленных знакомых Гоголя были у него близ­кие друзья, с которыми он прошел и горести, невзгоды, и счаст­ливые моменты своей жизни.

Прежде всего это семья Аксаковых.

Глава семьи, Сергей Тимофеевич Аксаков (1791-1859), - известный русский писатель, автор популярных произведений «Записки ружейного охотника», «Семейные хроники», «Дет­ство Багрова - внука» и других. Дом Аксаковых в 30-40-х годах был одним из самых известных литературных домов Москвы.

Сыновья Сергея Тимофеевича Аксакова были связаны с ли­тературой, может быть, поэтому, Гоголь сблизился с ними. Старший, Константин Сергеевич, был писателем-публицистом, Иван Сергеевич - поэт, критик и публицист. Отношения между Константином Сергеевичем и Николаем Васильевичем Гоголем были особенно близкими, дружескими, и хотя позднее они ра­зошлись во взглядах, но продолжали относиться друг другу благожелательно.

С семьей Аксаковых Гоголь познакомился в свой первый приезд в Москву, летом 1832 года. С первой же встречи Гоголь и Аксаковы почувствовали взаимную симпатию, скоро это чув­ство переросло в дружбу, которой Аксаковы оставались верны всю жизнь. Семья Аксаковых ценила Гоголя как гениального писателя, все члены этой большой семьи стремились окружать Гоголя вниманием, теплотой и заботой. Сергей Тимофеевич принимал самое активное участие в делах Гоголя в течение всей жизни, сделал ему немало добра. Например, в трудные для Гоголя дни он организовал материальную помощь писателю, которую Гоголь получал от своих московских друзей в склад­чину. С.Т. Аксаков охотно выполнял поручения Гоголя (писа­тель прожил долгие годы в Петербурге), в своих письмах рас­сказывал ему обо всем, что происходило в Москве, особенно в ее литературной жизни.

В свою очередь, как отмечают критики, общение с Гоголем помогло Сергею Тимофеевичу Аксакову найти свою дорогу в литературе.

В доме Аксаковых Гоголь чувствовал себя своим - легко, уютно, приятно. Лишенный семьи, домашнего очага, в этой се­мье он находил домашний уют и всегда очень ценил горячую привязанность к себе Аксаковых.

С.Т. Аксаков оставил интересные воспоминания о Н.В. Гого­ле, ознакомившись с которыми можно многое узнать о характе­ре, взаимоотношениях с людьми, писательском труде замеча­тельного русского писателя.

Павел Васильевич Анненков (1812 - 1887), известный рус­ский критик и мемуарист. Он сотрудничал в прогрессивном ли­тературном журнале «Современник», является автором широко известных «Литературных мемуаров», занимающих существен­ное место в литературе XIX века,

П.В. Анненков был в дружеских отношениях с И.С. Тургене­вым, В.Г. Белинским, А.И. Герценом и другими известными дея­телями литературы того времени.

П.В. Анненков был хорошо знаком с Н.В. Гоголем, более того, был дружен с ним. Они познакомились в первые годы жизни Гоголя в Петербурге, когда уже были известны его «Ве­чера на хуторе близ Диканьки». Летом 1841 года П.В. Аннен­ков встретился с Гоголем в Риме, где поселился с ним в одном доме, помогал Гоголю переписывать его знаменитую поэму «Мертвые души».

Александр Андреевич Иванов (1806-1858), знаменитый русский художник, автор всемирно известной картины «Яв­ление Христа народу», над которой работал в течение мног­их лет.

Так случилось, что А.А. Иванов прожил всю жизнь в Италии, куда был командирован обществом поощрения художников, по­сле успешного окончания Петербургской академии художеств, на три года да так и остался. Вернулся А.А. Иванов на родину только за два месяца до смерти.

Гоголь познакомился с художником в первую свою поездку за границу (1836-1839 гг.), когда работал над своей поэмой «Мертвые души», а Иванов был долгие годы занят замыслом своего колоссального полотна. Они подружились. А.А. Иванов 136 познакомил Гоголя с русскими художниками, проживающими в Риме, и писатель постоянно общался с ними.

«Грусть и скука нам без вас в Риме, - писал Иванов Гоголю после отъезда писателя в Петербург. - Мы привыкли в часы до­суга или слышать подкрепительные для духа ваши суждения, или просто забавляться вашим остроумием и весельем. Теперь ничего этого нет...»

Гоголь всерьез интересовался творчеством А.А. Иванова, их сближало и то, что оба долго работали над фундаментальными произведениями искусства: Иванов - над своей картиной «Явле­ние Христа народу», а Гоголь - над двухтомным романом- поэмой «Мертвые души». «Хорошо бы было, - писал Гоголь другу в 1850 году, продолжая работу над вторым томом «Мерт­вых душ», - если бы и ваша картина, и моя поэма явились вме­сте». Гоголь высоко ценил творчество своего друга, он характе­ризовал художника как «знаменитого нашего и решительно первого живописца».

А.А. Иванов был благодарен другу за его заботу и постоянное внимание к себе. «Это человек необыкновенный, - писал он отцу из Рима летом 1841 года, - имеющий высокий ум и верный взгляд на искусство, человек самый интереснейший... Ко всему этому он имеет доброе сердце». Известен портрет Гоголя работы А.А. Иванова. Писатель изображен на нем по-домашнему: он в халате, чуть-чуть ленивый, с беспечной улыбкой, смотрит спо­койно, немного рассеянно.

Михаил Петрович Погодин (1800 - 1875), профессор Мос­ковского университета, историк, издатель журнала «Москвитя­нин», литератор, написавший несколько повестей и истори­ческих драм.

Гоголь познакомился с М.П. Погодиным летом 1832 года, когда впервые приехал в Москву. Погодин стал покровитель­ствовать молодому талантливому писателю, автору уже из­вестных и полюбившихся читающей публике «Вечеров на хуторе близ Диканьки», он ввел его в круг московских литера­торов. Вскоре между ними установились дружеские отноше­ния. Гоголь высоко ценил знания Погодина-историка, его удивительную трудоспособность. Всегда, приезжая в Москву, Гоголь встречался с М.П. Погодиным, так же как и Погодин, приезжая в Петербург, обязательно виделся с Гоголем. Они активно переписывались, Гоголь делился с Погодиным свои­ми творческими замыслами, прямо и откровенно высказывал­ся о произведениях товарища.

Когда у А.С. Пушкина в период его работы над историче­скими произведениями возникла необходимость в помощни­ках, Погодин предложил ему кандидатуру Гоголя. М.П. Пого­дин помогал Гоголю в ведении его дел, не раз помогал ему деньгами.

Смирнова Александра Осиповна (1809-1882), в девичестве Россет, одна из образованных женщин того времени, близкий друг Н.В. Гоголя.

Как и писатель, она родилась на Украине, которую очень любила, там же прошли ее детские годы. После окончания Смольного института Александра Осиповна была назначена фрейлиной к императрице. Во дворце она познакомилась с В.А. Жуковским, А.С. Пушкиным и другими писателями, кото­рые стали у нее бывать. Так организовался небольшой литера­турный салон красивой и образованной женщины, фрейлины Россет. «Живая, веселая, очень остроумная и образованная, ин­тересующаяся искусством, она сумела привлечь в гостиную лучшие литературные силы того времени», - пишут в своей книге о Гоголе П. Боголепов и Н. Верховская.

В 1834 году А.О. Россет вышла замуж за крупного чиновни­ка Н.М. Смирнова, ставшего позднее губернатором г. Калуги.

Н.В. Гоголь познакомился с А.О. Россет в первые годы сво­ей жизни в Петербурге. Она встречалась с ним, а также с А.С. Пушкиным и В.А. Жуковским летом в Царском Селе, где молодой писатель читал в ее салоне «Вечера на хуторе близ Диканьки», а позднее - знаменитые пьесу «Ревизор» и роман «Мертвые души».

Н.В. Гоголь считал Александру Осиповну очень близким себе человеком - по взглядам, по духовным настроениям. В течение всей своей жизни он переписывался с нею, а во время своих за­граничных путешествий встречался со своей незаурядной зем­лячкой на водах. В последние годы Гоголь жил в Москве и ездил гостить к Александре Осиповне в Калугу или в ее подмосковную усадьбу. А когда она приезжала в Москву, он виделся с нею ка­ждый день. Поэту Н.М. Языкову летом 1845 года Н.В. Гоголь писал из Гамбурга: «Это перл всех русских женщин, каких мне случалось... знать... Прекрасных по душе... Она являлась ис­тинным моим утешителем, тогда как вряд ли чье-либо слово могло меня утешить».

В тот день мы праздновали мой день рождения! - Сверчок улыбнулся. - У Сверчков ведь тоже бывают дни рождения! О, это был знаменательный день! Почему? Вы сейчас поймете, мои дорогие. Вы знаете Николая Васильевича Гоголя? Да-да, нашего русского писателя! Вернее, вы не можете знать его лично в отличие от меня. Ибо он жил в 19 веке. Но… вы знаете его произведения! Вы, конечно, читали «Ночь перед Рождеством», «Тарас Бульба», «Ревизор», «Женитьба». А если еще не читали, то наверняка слышали. И у вас, мои дорогие, впереди много прекрасных минут встречи с этими великими книгами!

Сверчок спрыгнул с каминной полочки и пригласил жестом к столу.

Сегодня я угощаю вас арбузом!

Он взмахнул своей лапкой и на столе действительно оказался арбуз! Большой, ярко зеленый с черными полосами по бокам. Он удара он разломился… Что это был за аромат!

О! Именно такой же арбуз и был на столе в тот знаменательный день. День моего Рождения!

Арбуз был огромным. Он лежал на столе, покрытом белой вышитой скатертью, уже поделенный на ровные аккуратные куски. Сочная, сахарная мякоть не просто манила к себе. Она будто гипнотизировала и заставляла неотрывно смотреть на самый ароматный и яркий кусище, из которого аппетитно выглядывали черные блестящие косточки. Николенька ждал… Ждал терпеливо и мужественно. Вот первая тарелка, груженная алой мякотью, опустилась на белоснежную накрахмаленную салфеточку перед папенькой. Потом перед маменькой появилась такая же тарелка. Наконец, и к Николеньке плавно приземлился тот самый крайний кус с самыми черными и самыми блестящими косточками во всем арбузном мире!

Николенька шумно вдохнул арбузную свежесть. И только наклонился, чтобы откусить столь долгожданное лакомство, как услышал над ухом монотонное громкое жужжание. Оса! Николенька отпрянул назад и с ужасом стал наблюдать, как толстая, полосатая оса нахально пыталась приземлиться… нет, арбуз это не земля! При… арбузиться! Да, «при-ар-бу-зить-ся!» Николенька обожал новые слова. Только он никак не мог понять, откуда они берутся в его голове. Ему всегда хотелось поймать за хвостик хотя бы одно словечко! Ведь у каждого слова есть хвостик. У кого побольше, у кого поменьше, а у кого и совсем крошечный. Слово «чуб», например… И ухватить не за что! Но он обязательно ухватит! Потом все даже удивятся, какой он «сло-во-лов»! А папенька больше всех удивится, потому что он говорит, что из Николеньки толка не выйдет, что застенчив больно, да и задумывается, что-то по долгу. Что не к добру это…

Ай!!! Противная оса! Нос! Ай!!! Николенька и не заметил, как он, задумавшись, действительно, не к добру, пресильно наподдал той самой нахальной осе, наслаждавшейся арбузным нектаром на его, Николенькином кусочке…

Ай!!! Николенька пронзительно кричал, плотно закрыв лицо руками. Никто, ни маменька, ни папенька, ни нянюшка не могли уговорить его убрать руки от лица. Все только охали и ахали, предлагали примочки и припарки. Объясняли обязательность этих процедур при осиных укусах. Но все было напрасно. Николенька вцепился в свой нос железной хваткой. Только доктор Иван Федорович, стремительно доставленный проворным слугой Тришкой на резвом скакуне Голопуцеке, сумел уговорить мальчика и первым взглянул на новый Николенькин нос. Да… Оса была и впрямь великанша. И время было упущено. Стараниями доктора опухоль удалось устранить, но вот форма носа была безнадежно испорчена. Нос вытянулся неимоверно и остался таковым на незабываемом лице нашего любимого писателя Николая Васильевича Гоголя на всю его великую жизнь.

Вот такой вот печально-знаменательный день! Но мои дорогие, не стоит расстраиваться! Это ничуть не испортило великую жизнь нашего писателя! Уверяю вас. Даже наоборот, в какой-то степени пригодилось! Но мы продолжаем…

Читать Николенька выучился рано. Он и говорить то не умел, но уже смекнул, что книга - вещь великая. Папенька с книгой не расставался. Даже за обедом иногда почитывал, несмотря на недовольство маменьки, которая твердо была уверена, что пищеварение требует сосредоточенности, хотя сама любила почитать за чаем. В уютном доме помещика Василия Афанасьевича Гоголя беспредельное пространство занимали огромные шкафы, набитые книгами. По крайней мере, так казалось маленькому Николеньке. Среди книг были старинные, пропыленные, в кожаных переплетах, которые папенька даже на расстоянии смотреть не позволял. Были и современные стихи, повести, романы и даже пьесы разные, которые можно «разыгрывать на театре». Николенька еще смутно представлял, что такое театр, но знал, что папенька тоже пишет комедии, то есть уморительные истории, которые «разыгрываются» по ролям. Николенька мечтал сам читать, читать свободно и легко, выразительно, с воодушевлением сердечным, чтобы все заслушивались. Читать, как папенька…

Желание было настолько велико, что однажды Николенька решился на преступление. Ключ от книжного шкафа папенька прятал надежно. Ни за что не найти. Но Николенька давно приметил, что ключ от буфета в гостиной был точь-в-точь заветный ключик от книжного царства. И… о чудо!.. Он, этот буфетный ключик, подошел! Николенька, не веря своему счастью, доставал с полок книги одну за другой, рассматривал их бережно и благоговейно ставил на место. Наконец, ему попалась знакомая книга про «Недоросля» Митрофанушку, который никак не мог ничему научиться, а только ел, спал и мечтал жениться, чтобы опять есть, спать и ничего не делать. Когда к папеньке приходили гости, они частенько читали этого «Недоросля» по ролям, причем папенька частенько читал - и здорово читал! - за госпожу Простакову, мамашу злополучного Митрофана. Гости от души хохотали, не подозревая, что у них есть тайный поклонник, притаившийся за портьерами и тихонько хихикающий в ладошку. Николенька обладал прекрасной памятью. Так что ему ничего не стоило запомнить наизусть эту великую комедию великого Дениса Ивановича Фонвизина. Поэтому, когда ему в руки попалась эта книга, он с легкостью разобрался с буквами, звуками, слогами и предложениями!

Секрет заветного ключика Николеньке удалось сохранить надолго. Папенька уходил в одно и то же время, и у Николеньки было в распоряжении часа два-три самозабвенного чтения.

Когда Николеньку в девять лет отдали в полтавское уездное училище, расставание с книжным шкафом было настоящим горем. Он со слезами подошел к книжным полкам и нежно погладил их. Хорошо, что этого не видел папенька, а то бы совсем расстроился. Он давно уже махнул на сына рукой, считая его «не от мира сего». Но… в училище Николеньке несказанно повезло. Там была библиотека! И в нее не только не запрещалось ходить, а наоборот, поощрялось! Николенька был счастлив. Если бы можно было, он перетащил бы туда свою кровать и жил среди книг, наслаждаясь постоянно особым книжным запахом. Надо сказать, что и эти мечты наполовину сбылись. Николеньку, как самого фанатичного книголюба, назначили хранителем школьной библиотеки! Хранителем … Это уже не кот начихал!

Апчхи!!! Николенька не переставал чихать, когда ему приходилось лазать с влажной тряпкой по книжным полкам. Он же хранитель, значит, во вверенном ему книжном хозяйстве все должно быть в порядке! Каждая книга, книжулька и книжулечка должна стоять по алфавиту и по теме, строго на своем месте и в приличном виде. Николенька не жалел клея и сил, ремонтируя особо пострадавшие экземпляры. Апчхи!!! Он даже правила библиотечные составил и наклеил перед входом.

1. Книги не рвать и не пачкать.

2. В библиотеку приходить только с чистыми руками.

3. Возвращать книги вовремя.

4. Нарушители исключаются безжалостно.

Застенчивый от природы, уступчивый Николенька в вопросах о книгах был тверд, как скала. Бесполезно было у него просить прощения за порванную или потерянную книгу. Ни за что не простит! Просто вычеркнет из списков читателей и еще формуляр порвет. И бери книги, где хочешь…

Апчхи!!! Николенька застыл с тряпкой посреди библиотеки и прислушался… Это не он чихнул!.. Апчхи!!! Вновь раздался чей-то наглый громкий чих!.. Николенька серьезно испугался. В этот поздний час он закрылся один в библиотеке, чтобы расставить книги по местам и поработать. Он должен был закончить статью о любимом поэте Александре Пушкине и о его новом потрясающем романе в стихах «Евгений Онегин» для гимназического журнала «Метеор литературы». Да к тому же собственную трагедию задумал написать. Название уже придумано и даже аккуратно выведено на первом листочке чистой пока еще тетради - «Разбойники». Звучит?!. А!.. Апчхи!!! Николенька осторожно пошел на чих, вооружившись веником на всякий непредвиденный случай…

Апчхи!!! Раздалось где-то совсем близко. Николенька поднял голову и увидел… На верхней полке, аккуратненько сдвинув в сторону книги, расположился огромный черный Кот! Он растянулся во всю длину полки и поматывал пушистым хвостом. Апчхи!!! Теперь чихнут уже сам Николенька. «Будь здо-р-о-ов!», - мурлыкнул Кот и протяжно зевнул. Впечатлительный Николенька оперся на соседнюю полку, чтобы не упасть в обморок, задел ее локтем и на него с грохотом посыпались книжки. Но он даже не обратил на это внимание. «Ты откуда взялся?!!!», - только и смог выдавить из себя Николенька. «От Алекса-андра Сергее-еевича м-мы-ы… Пуш-шкина… И днем-м и ночью-ю ко-от ученый все хо-одит по це-епи кругом… читал? Так вот это м-мы-ы и е-есть…», - протянул Кот, мягко спрыгнул на стол и нагло уселся на Николенькиной тетрадке прямо на заглавии задуманной трагедии. Несмотря не невероятность произошедшего, Николенька не мог вынести такого неуважения к собственному творению. «Брысь отсюда!», - заорал он. Но Кот даже ухом не повел. С особой тщательностью вылизав себе левую лапу, он потянулся, размахнулся и довольно сильно наподдал Николеньке по щеке. «Предупреж-ждаю первый и пос-с-слединий ра-а-з, разговаривать со нам-ми-и м-можно то-олько без фами-и-лья-ярносте-ей, уваж-ж-аемый Никола-ай Васи-и-льевич, м-мы этого не лю-юбим-м…», - Кот примирительно потерся о кончик знаменитого Николенькиного носа. Апчхи!!! Николенька шумно высморкался. Кот улыбнулся. «Бу-удем зна-акомы-ы?», - Кот протянул лапу и Николенька, сам себе удивляясь, тоже подал Коту руку и ошарашено кивнул. «Ну вот и сла-авненько. Я тебе ещ-ще пригожу-усь, Никола-ай Ва-асильевич, вм-месте рабо-отать бу-удем… У тебя-я большое бу-удущее…» И бесшумно спрыгнув со стола, Кот важно удалился…

Дружба с Котом продолжалась даже, когда Николенька стал знаменитым писателем Николаем Васильевичем Гоголем, уже создавшим свои гениальные произведения: «Ревизор», «Женитьбу», «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Петербургские повести», «Мертвые души». Кот приходил по вечерам. Редко, правда. Говорил, что дел много. То этому помоги, то того поддержи. Забегался совсем… Потягиваясь, устраивался на письменном столе Николая Васильевича и мирно спал под скрипящие звуки пера. Приходил он и на званые обеды, на которых собирались лучшие представители великой эпохи девятнадцатого столетия. И какие представители! И Александр Сергеевич Пушкин, и Василий Андреевич Жуковский, и Михаил Семенович Щепкин, и Михаил Петрович Погодин, и Сергей Тимофеевич Аксаков… Хотя встречи эти обедами назвать было нельзя, уж очень мало для званых обедов было угощений, Коту нравилось потереться о брюки великих гостей, оставить на них клоки своей бесценной черной шерсти и послушать… А послушать здесь всегда было что… На обедах этих наряду с прекрасной музыкой и высокой поэзией звучали рассказы и повести прославленного писателя Николая Васильевича Гоголя, который умел превратить свои чтения в настоящее театральное представление! Кот, не стесняясь, заваливался на спину, хохотал от души вместе со всеми гениальными представителями. Да… Не ошибся он в Николеньке, не ошибся… Правда, встать самому на лапы Коту не всегда уже удавалось. Стар стал, немощен… Николай Васильевич быстро и ловко подхватывал хвостатого друга и помогал ему обрести равновесие. Кот благодарно терся о родной длинный нос… Апчхи!!! Даст Бог, вам здоровья, уважаемый Николай Васильевич!..

В сознании большинства своих современников Гоголь представлял собой классическую фигуру писателя-сатирика - обличителя пороков человеческих и общественных, блестящего юмориста, наконец, просто писателя-комика, развлекающего и веселящего публику Сам он с горечью осознавал это и писал в «Авторской исповеди» (1847): «Я не знал еще тогда, что мое имя в ходу только затем, чтобы попрекнуть друг друга и посмеяться друг над другом».

Иного Гоголя - писателя-аскета, продолжателя святоотеческой традиции в русской литературе, религиозного мыслителя и публициста, автора молитв - современники так и не узнали. За исключением «Выбранных мест из переписки с друзьями», изданных со значительными цензурными изъятиями и большинством читателей неверно воспринятых, духовная проза Гоголя при жизни его оставалась неопубликованной. Правда, последующие поколения уже смогли познакомиться с ней, и к началу XX столетия писательский облик Гоголя был в какой-то степени восстановлен. Но здесь возникала другая крайность, религиозно-мистическая, «неохристианская» критика рубежа веков и более всего известная книга Д. С. Мережковского «Гоголь. Творчество, жизнь и религия» выстраивали духовный путь Гоголя по своей мерке, изображая его едва ли не болезненным фанатиком, мистиком со средневековым сознанием, одиноким борцом с нечистой силой, а главное - полностью оторванным от Православной Церкви и даже противопоставленным ей, - отчего образ писателя представал в ярком, но совершенно искаженном виде.

Читатель - наш современник - в своих представлениях о Гоголе отброшен на полтора века назад: ему вновь известен только Гоголь-сатирик, автор «Ревизора», «Мертвых душ» и «тенденциозной» книги «Выбранные места из переписки с друзьями». Духовная проза Гоголя для наших современников практически не существует; отчасти они находятся в еще более печальном положении, чем современники писателя: те могли судить о нем самостоятельно, а нынешнее общественное мнение о Гоголе является навязанным - многочисленными статьями, научными монографиями и преподаванием в школах и университетах. Между тем понять и оценить творчество Гоголя в целом невозможно вне духовных категорий.

Гений Гоголя до сих пор остается неизвестным в полной мере не только широкому читателю, но и литературоведению, которое в нынешнем его виде просто неспособно осмыслить судьбу писателя и его зрелую прозу. Это может сделать только глубокий знаток как творчества Гоголя, так и святоотеческой литературы - и непременно находящийся в лоне Православной Церкви, живущий церковной жизнью. Дерзнем утверждать, что такого исследователя у нас пока нет. Не беремся за эту задачу и мы: настоящая статья - лишь попытка наметить вехи духовного пути Гоголя.

В письмах Гоголя начала сороковых годов можно встретить намеки на событие, которое, как он потом скажет, «произвело значительный переворот в деле творчества» его. Летом 1840 года он пережил болезнь, но скорее не телесную, а душевную. Испытывая тяжелые приступы «нервического расстройства» и «болезненной тоски» и не надеясь на выздоровление, он даже написал духовное завещание. По словам С.Т. Аксакова, Гоголю были «видения», о которых он рассказывал ухаживавшему за ним в ту пору Н.П. Боткину (брату критика В.П. Боткина). Затем последовало «воскресение», «чудное исцеление», и Гоголь уверовал, что жизнь его «нужна и не будет бесполезна». Ему открылся новый путь. «Отсюда, - пишет С.Т. Аксаков, - начинается постоянное стремление Гоголя к улучшению в себе духовного человека и преобладание религиозного направления, достигшего впоследствии, по моему мнению, такого высокого настроения, которое уже не совместимо с телесною оболочкою человека».

О переломе в воззрениях Гоголя свидетельствует и П.В. Анненков, который утверждает в своих воспоминаниях: «Великую ошибку сделает тот, кто смешает Гоголя последнего периода с тем, который начинал тогда жизнь в Петербурге, и вздумает прилагать к молодому Гоголю нравственные черты, выработанные гораздо позднее, уже тогда, как свершился важный переворот в его существовании». Начало «последнего периода» Гоголя Анненков относит к тому времени, когда они вместе жили в Риме: «Летом 1841 года, когда я встретил Гоголя, он стоял на рубеже нового направления, принадлежа двум различным мирам».

Суждение Анненкова о резкости совершившегося перелома едва ли справедливо: в 1840-е годы духовная устремленность Гоголя только обозначилась яснее и приобрела конкретные жизненные формы. Сам Гоголь всегда подчеркивал цельность и неизменность своего пути и внутреннего мира. В «Авторской исповеди» он писал, отвечая на упреки критиков, утверждавших, что в «Выбранных местах…» он изменил своему назначению и вторгся в чуждые ему пределы: «Я не совращался с своего пути. Я шел тою же дорогою«<…> - и я пришел к Тому, Кто есть источник жизни». В статье «Несколько слов о биографии Гоголя» С.Т.Аксаков авторитетно свидетельствует: «Да не подумают, что Гоголь менялся в своих убеждениях; напротив, с юношеских лет он оставался им верен. Но Гоголь шел постоянно вперед; его христианство становилось чище, строже; высокое значение цели писателя яснее и суд над самим собой суровее».

У Гоголя постепенно вырабатываются аскетические устремления и все яснее вырисовывается христианский идеал. Еще в апреле 1840 года он писал Н. Д. Белозерскому: «Я же теперь больше гожусь для монастыря, чем для жизни светской». А в феврале 1842 года признается Н. М. Языкову: «Мне нужно уединение, решительное уединение <…> Я не рожден для треволнений и чувствую с каждым днем и часом, что нет выше удела на свете, как звание монаха». Однако монашеский идеал Гоголя имеет особенный вид. Речь идет об очищении не только души, но и вместе с нею и художественного таланта. В начале 1842 года он задумал поездку в Иерусалим и получил благословение на это преосвященного Иннокентия (Борисова), известного проповедника и духовного писателя, в ту пору епископа Харьковского. С. Т. Аксаков так рассказывает об этом: «Вдруг входит Гоголь с образом Спасителя в руках и сияющим, просветленным лицом. Такого выражения в глазах у него я никогда не видывал. Гоголь сказал: «Я все ждал, что кто-нибудь благословит меня образом, и никто не сделал этого; наконец, Иннокентий благословил меня. Теперь я могу объявить, куда я еду: ко Гробу Господню». С этим образом Гоголь не расставался, а после смерти он хранился у Анны Васильевны Гоголь, сестры писателя.

Когда жена Аксакова, Ольга Семеновна, сказала, что ожидает теперь от него описания Палестины, Гоголь ответил: «Да, я опишу вам ее, но для того мне надобно очиститься и быть достойным». Продолжение литературного труда он теперь не мыслит без предварительного обновления души: «Чище горнего снега и светлей небес должна быть душа моя, и тогда только я приду в силы начать подвиги и великое поприще, тогда только разрешится загадка моего существования» (из письма к В. А. Жуковскому, июнь 1842 года).

Косвенное отражение духовной жизни Гоголя этой поры можно найти во второй редакции повести «Портрет». Художник, создавший портрет ростовщика, решает уйти от мира и становится монахом. Очистившись подвижнической жизнью отшельника, он возвращается к творчеству и пишет картину, которая поражает зрителей святостью изображенного. В конце повести монах-художник наставляет сына: «Спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится».

Вторая редакция «Портрета», появившаяся в 1842 году, незадолго до выхода «Мертвых душ», осталась не замеченной критикой, если не считать неодобрительного отзыва Белинского. Но Шевырев, прочитавший переделанный Гоголем «Портрет», писал ему в марте 1843 года: «Ты в нем так раскрыл связь искусства с религией, как еще нигде она не была раскрыта».

Я рад, что здоровье ваше лучше; мое же здоровье… но в сторону наши здоровья; мы должны позабыть о них, так же, как и о себе. Итак, вы возвращаетесь вновь в ваш губернский город. Вы должны с новыми силами возлюбить его, - он ваш, он вверен вам, он должен быть вашим родным. Вы напрасно начинаете думать вновь, что ваше присутствие относительно деятельности общественной в нем совершенно бесполезно, что общество испорчено в корне. Вы просто устали - вот и все. Деятельность губернаторше предстоит всюду, на всяком шагу. Она даже и тогда производит влияние, когда ничего не делает. Вы сами уже знаете, что дело не в суетах и в опрометчивых бросаниях на все. Перед вами два живые примера, которых вы сами назвали. Предшественница ваша Ж*** завела кучу благотворительных заведений, а с ними вместе - и кучи бумажной переписки и возни, экономов, секретарей, кражу, бестолковщину, прославилась благотворительностью в Петербурге и наделала кутерьму в К***; княгиня же О*** , бывшая до нее губернаторшей в том же вашем городе К***, не завела никаких заведений, ни приютов, не прошумела нигде дальше своего города, не имела даже никакого влияния на своего мужа и не входила ни во что, собственно правительственное и официальное, а между тем доныне никто в городе не может о ней вспомнить без слез, и всяк, начиная от купца до последнего бобыля, до сих пор еще повторяет: «Нет, не будет другой никогда княгини О***!» А кто это повторяет? Тот же самый город, для которого, вы полагаете, ничего невозможно сделать, - то же самое общество, которое вы считаете испорченным навеки. Итак, будто бы уж ничего нельзя сделать? Вы устали - вот и все! Устали оттого, что принялись слишком сгоряча, слишком понадеялись на собственные силы, женская прыть вас увлекла… Повторяю вам вновь то же самое, что прежде: ваше влияние сильно. Вы первое лицо в городе, с вас будут перенимать все до последней безделушки, благодаря обезьянству моды и вообще нашему русскому обезьянству. Вы будете законодательницей во всем. Если вы только собственные ваши дела станете обделывать хорошо, то и сим уже сделаете влияние, потому что заставите других заняться получше собственными делами. Гоните роскошь (покамест нет других дел), уже и это благородное дело, оно же притом не требует ни суеты, ни издержек. Не пропускайте ни одного собрания и бала, приезжайте именно затем, чтобы показаться в одном и том же платье; три, четыре, пять, шесть раз надевайте одно и то же платье. Хвалите на всех только то, что дешево и просто. Словом, гоните эту гадкую, скверную роскошь, эту язву России, источницу взяток, несправедливостей и мерзостей, какие у нас есть. Если вам только одно это удастся сделать, то вы уже более принесете существенной пользы, чем сама княгиня О***. А это, как вы сами видите, даже не требует никаких пожертвований, даже и времени не отнимает. Друг мой, вы устали. Из ваших же прежних писем я вижу, что для начала вы уже успели сделать много хорошего (если бы не слишком торопились, вышло бы еще больше), о вас уже распространились слухи вне К***; кое-что из них дошло и до меня. Но вы еще очень поспешны, вы еще слишком увлекаетесь, вас еще слишком шевелит и сражает всякая неприятность и гадость. Друг мой, вспомните вновь мои слова, в справедливости которых, говорите, что сами убедились: глядеть на весь город, как лекарь глядит на лазарет. Глядите же так, но прибавьте к этому еще кое-что, а именно: уверьте самую себя, что все больные, находящиеся в лазарете, суть ваши родные и близкие к сердцу вашему люди, тогда все пред вами изменится: вы с людьми примиритесь и будете враждовать только с их болезнями. Кто вам сказал, что болезни эти неизлечимы? Это вы сами себе сказали, потому что не нашли в руках у себя средства. Что ж, разве вы всезнающий доктор? А зачем вы не обратились с просьбой о помощи к другим? Разве я даром просил вас сообщить все, что ни есть в вашем городе, ввести меня в познание вашего города, чтобы я имел полное понятие о вашем городе? Зачем же вы этого не сделали, тем более что сами уверены, будто я могу на многое произвести больше влияния, чем вы; тем более что сами же приписываете мне некоторое не всем общее познание людей; тем более, наконец, что сами говорите, будто я вам помог в вашем душевном деле более, чем кто-либо другой? Неужели вы думаете, что я не сумел бы так же помочь и вашим неизлечимым больным? Ведь вы позабыли, что я могу и помолиться, молитва моя может достигнуть и до Бога, Бог может послать уму моему вразумление, а ум, вразумленный Богом, может сделать кое-что получше того ума, который не вразумлен Им.

До сих пор в ваших письмах вы мне давали только общие понятия о вашем городе, в чертах общих, которые могут принадлежать всякому губернскому городу; но и общие ваши не полны. Вы понадеялись на то, что я знаю Россию, как пять моих пальцев; а я в ней ровно не знаю ничего. Если я и знал кое-что, то и это со времени моего отъезда уже изменилось. В самом составе управления губерний произошли значительные перемены: многие места и чиновники отошли от зависимости губернатора и поступили в ведомство и управление других министерств; завелись новые чиновники и места, словом - губерния и губернский город являются относительно многих сторон в другом виде, а я просил вас ввести меня совершенно в ваше положение, не какое-либо идеальное, но существенное, чтобы я видел от мала до велика все, что вас окружает.

Вы сами говорите, что в небольшое время пребывания вашего в К*** узнали Россию более, чем во всю свою прежнюю жизнь . Зачем же вы не поделились со мной вашими знаниями? Говорите, что не знаете даже, с которого конца начать, что куча сведений вами набрана в голову еще в беспорядке (NB причина неудач). Я вам помогу их привести в порядок, но только выполните следующую за сим просьбу добросовестно, как только можно, - не так, как привыкла исполнять ваш брат - страстная женщина, которая из десяти слов восемь пропустит и ответит только на два, затем что они пришлись ей как-нибудь по сердцу, но так, как наш брат - холодный, бесстрастный мужчина, или, лучше, как деловой, толковый чиновник, который, ничего не принимая особенно к своему сердцу, отвечает ровно на все пункты.

Вы должны ради меня начать вновь рассмотрение вашего губернского города. Во-первых, вы мне должны назвать все главные лица в городе по именам, отчествам и фамилиям, всех чиновников до единого. Мне это нужно. Я должен быть им так же другом, как вы сами должны быть другом им всем без исключенья. Во-вторых, вы должны мне написать, в чем именно должность каждого. Все это вы должны узнать лично от них самих, а не кого-либо другого. Разговорившись со всяким, вы должны спросить его, в чем состоит его должность, чтобы он назвал вам все ее предметы и означил ее пределы. Это будет первый вопрос. Потом попросите его, чтобы он изъяснил вам, чем именно и сколько в этой должности, под условием нынешних обстоятельств, можно сделать добра. Это будет второй вопрос. Потом, что именно и сколько в этой же самой должности можно наделать зла. Это будет третий вопрос. Узнавши, отправляйтесь к себе в комнату и тот же час все это на бумагу для меня. Вы уже сим два дела сделаете разом: кроме того, что дадите мне средство впоследствии вам пригодиться, вы узнаете сами из собственных ответов чиновника, как понимает он свою должность, чего ему недостает, словом - своим ответом он обрисует самого себя. Он вас может даже навести на кое-что сделать теперь же… Но не в этом дело: до времени лучше не торопитесь; не делайте ничего даже и тогда, если бы вам показалось, что можете кое-что сделать и что в силах чему-нибудь помочь. Лучше пока еще попристальней всмотреться; довольствуйтесь покамест тем, чтобы передать мне. Потом на той же страничке, насупротив того же места или на другом лоскутке бумаги - ваши собственные замечания, что вы заметили о каждом господине в особенности, что говорят о нем другие, словом - все, что можно прибавить о нем со стороны.

Потом такие же сведения доставьте мне обо всей женской половине вашего города. Вы же были так умны, что сделали им всем визиты и почти их всех узнали. Впрочем узнали несовершенно, - я в этом уверен. Относительно женщин вы руководствуетесь первыми впечатлениями: которая вам не понравилась, вы ту оставляете. Вы ищете все избранных и лучших. Друг мой! за это я вам сделаю упрек. Вы должны всех любить, особенно тех, в которых побольше дрянца, - по крайней мере, побольше узнать их, потому что от этого зависит многое и они могут иметь большое влияние на мужей. Не торопитесь, не спешите их наставлять, но просто только расспрашивайте; вы же имеете дар выспрашивать. Узнайте не только дела и занятия каждой, но даже образ мыслей, вкусы, что кто любит, что кому из них нравится, на чем конек каждой. Мне все это нужно. По-моему, чтобы помочь кому-либо, нужно узнать его всего насквозь, а без того я даже не понимаю, как можно кому-либо дать какой-либо совет. Всякий совет, какой ему ни дашь, будет обращен к нему своей трудной стороной, будет не легок, неудобоисполним. Словом, женщин - всех насквозь! чтобы я имел совершенное понятие о вашем городе.

Сверх характеров и лиц обоего пола, запишите всякое случившееся происшествие, сколько-нибудь характеризующее людей или вообще дух губернии, запишите бесхитростно, в таком виде, как было, или как, в каком его передали вам верные люди. Запишите также две-три сплетни на выдержку, какие первые вам попадутся, чтобы я знал, какого рода сплетни у вас плетутся. Сделайте, чтобы это записыванье сделалось постоянным вашим занятием, чтобы на это был определен положенный час в дне. Представляйте себе в мыслях, систематически и во всей полноте, весь объем города, чтобы видеть вдруг, не пропустили ли вы мне чего-либо записать, чтобы я получил наконец полное понятие о вашем городе.

И если вы меня таким образом познакомите со всеми лицами, с их должностями, и как они ими понимаются, и, наконец, даже с характером самих событий, у вас случающихся, тогда я вам кое-что скажу, и вы увидите, что многое невозможное возможно и неисправимое исправимо. До тех же пор ничего не скажу именно потому, что могу ошибиться, а мне бы этого не хотелось. Мне бы хотелось говорить такие слова, которые попали бы прямо куда следует, ни выше, ни ниже того предмета, на который направлены, - такой дать совет, чтобы вы в ту же минуту сказали: «Он легок, его можно привести в исполнение».

Вот, однако же, кое-что вперед, и то не для вас, а для вашего супруга: попросите его прежде всего обратить вниманье на то, чтобы советники губернского правления были честные люди. Это главное. Как только будут честны советники, тот же час будут честны капитан-исправники, заседатели, словом - все станет честно. Надобно вам знать (если вы этого еще не знаете), что самая безопасная взятка, которая ускользает от всяких преследований, есть та, которую чиновник берет с чиновника по команде сверху вниз; это идет иногда бесконечной лестницей. Капитан-исправник и заседатели часто уже потому должны кривить душой и брать, что с них берут и что им нужны деньги для того, чтобы заплатить за свое место. Эта купля и продажа может производиться перед глазами и в то же время никем не быть замечена. Храни вас Бог даже и преследовать. Старайтесь только, чтобы сверху было все честно, снизу будет все честно само собою. До времени, пока не вызрело зло, не преследуйте никого; лучше действуйте тем временем нравственно. Мысль ваша, что губернатор всегда имеет возможность сделать много зла и мало добра и что на поприще добра он обрезан в действиях, не совсем справедлива. Губернатор может всегда иметь влияние нравственное, даже очень большое, подобно как и вы можете иметь большое нравственное влияние, хотя и не имеете власти, установленной законом. Поверьте, что не сделай он визита какому-нибудь господину, об этом будет весь город говорить, станут расспрашивать, за что и почему - и этот самый господин из-за этой единственной боязни струсит сделать подлость, которую он не струсил бы совершить пред лицом власти и закона. Ваш поступок, то есть ваш и вашего супруга, с уездным судьей М*** уезда , которого вы нарочно вызвали в город с тем, чтобы примирить его с прокурором, почтить его радушным угощением и дружеским приемом за прямоту, благородство и честность, - поверьте, сделал уже свое действие. Мне нравится при этом случае то, что судья (который, как оказалось, был просвещеннейший человек) одет был таким образом, что его, как вы говорите, не приняли бы в переднюю петербургских гостиных. Хотел бы я в эту минуту поцеловать полу его заношенного фрака. Поверьте, что наилучший образ действий в нынешнее время - не вооружаться жестоко и жарко противу взяточников и дурных людей и не преследовать их, но стараться вместо того выставлять на вид всяческую честную черту, дружески, в виду всех, пожимать руку прямого, честного человека. Поверьте, что как только будет узнано во всей губернии, что губернатор поступает действительно так, - все дворянство уже будет на его стороне. В дворянстве нашем есть удивительная черта, которая меня всегда изумляла, это - чувство благородства, - не того благородства, которым заражено дворянство других земель, то есть не благородства рождения или происхождения и не европейского point d’honneur , но настоящего, нравственного благородства. Даже в таких губерниях и таких местах, где, если разобрать порознь иного дворянина, выйдет просто дрянь, а вызови только на какой-нибудь действительно благородный подвиг - все вдруг поднимется точно каким-то электричеством, и люди, которые делают пакости, сделают вдруг благороднейшее дело. И потому всякий благородный поступок губернатора прежде всего найдет отклик в дворянстве. А это важно. Губернатор должен непременно иметь нравственное влияние на дворян, только сим одним он может подвигнуть их на поднятие невидных должностей и неприманчивых мест. А это нужно, потому что если дворянин из той же губернии возьмет какое-нибудь место с тем, чтобы показать, как надобно служить, то, каков бы он ни был сам, хотя и лентяй и многим нехорош, но исполнит так свое дело, как никогда не исполнит присланный чиновник, хотя бы он исшатался век в канцеляриях. Словом, ни в каком случае не должно упускать из виду того, что это те же самые дворяне, которые в двенадцатом году несли все на жертву, - все, что ни было у кого за душой.

Когда случится, по причине совершенных гадостей, предать иного чиновника суду, то в таком случае нужно, чтобы он предан был с отрешением от дел. Это очень важно. Ибо если он будет предан суду без отрешения от дел, то все служащее будет еще долго держать его сторону, он еще долго станет юлить и найдет средства так все запутать, что никогда не добраться до истины. Но как только он будет предан суду с отрешением от дел, он повесит вдруг нос, сделается никому не страшен, на него пойдут со всех сторон улики, всё выйдет на чистую воду и вдруг узнается все дело. Но, друг, ради Христа, не оставляйте вовсе спихнутого с места чиновника, как бы он дурен ни был: он несчастен. Он должен с рук вашего мужа перейти на ваши руки; он ваш. Не объясняйтесь с ним сами и не принимайте его, но следуйте за ним издали. Вы хорошо сделали, что выгнали надзирательницу при доме умалишенных за то, что она вздумала продавать булки, назначенные этим несчастным, - преступленье вдвойне гадкое, приемля в соображенье то, что сумасшедшие не могут даже и пожаловаться, а потому изгнаны; ее нужно было сделать публично и гласно. Но не бросайте никакого человека, не отрезывайте возврата никому, следуйте за отрешенным; иногда с горя, с отчаяния, со стыда впадает он еще в большие преступления. Действуйте или через вашего духовника, или вообще через какого-нибудь умного священника, который бы навещал его и давал бы вам отчет о нем беспрестанно, а главное, старайтесь, чтобы он не оставался без какого-нибудь труда и дела. Не подобьтесь в этом случае мертвому закону, но живому Богу, Который всеми бичами несчастий поражает человека, но не оставляет его до самого конца его жизни. Каков бы ни был преступник, но если земля его еще носит и гром Божий не поразил его - это значит, что он держится на свете для того, чтобы кто-нибудь, тронувшись его участью, помог ему и спас его. Если же вас, во время ли описаний, которые вы станете делать для меня, или же во время ваших собственных исследований всяких недугов, будут слишком поражать наши печальные стороны и возмутится ваше сердце, - в таком случае советую вам беседовать об этом почаще с архиереем ; он же, как видно из слов ваших, умный человек и добрый пастырь. Покажите ему весь лазарет ваш и обнаружьте пред ним все болезни больных ваших. Хотя бы даже он был не большой знаток в науке лечить, то и тогда вы должны ввести его непременно во все припадки, признаки и явления болезней. Старайтесь ему очертить все до последнего так живо, чтобы оно так и носилось у него перед глазами, чтобы город ваш, как живой, пребывал бы беспрестанно в мыслях его, как он должен беспрестанно пребывать в ваших мыслях, чтобы чрез то самое его мысли стремились сами собой на беспрестанную о нем молитву. Поверьте, что от этого самая проповедь его с каждым воскресеньем будет направляться более и более к сердцам слушателей, и он сумеет потом выставить многое начистоту и, не указывая лично ни на кого, сумеет поставить каждого лицом к лицу к его собственной мерзости, так что сам хозяин плюнет на свое же добро. Обратите также внимание на городских священников, узнайте их всех непременно; от них зависит все, и дело улучшенья нашего в их руках, а не в руках кого-либо другого. Не пренебрегайте никем из них, несмотря на простоту и невежество многих. Их скорей можно возвратить к своему долгу, чем кого-либо из нас. У нас, светских, есть гордость, честолюбие, самолюбие, самоуверенность в своем совершенстве, вследствие которых никто у нас не послушается слов и увещаний своего брата, как бы они справедливы ни были, наконец, самые развлеченья… Духовный же, каков бы он ни был, он все-таки более или менее чувствует, что ему должно быть всех смиреннее и всех ниже; притом уже в самом ежедневно отправляемом им служении он слышит себе напоминание, словом - он ближе всех нас к возврату на путь свой, а возвратясь на него сам, может возвратить и всех нас. И потому, хотя бы вы встретили из них вовсе неспособного, не пренебрегайте, но поговорите с ним хорошенько. Расспросите у каждого, что такое его приход, чтобы он дал вам полное понятие, каковы у него в приходе люди и как он сам понимает и знает их. Не позабудьте, что я до сих пор не знаю, что такое в вашем городе мещанство и купечество; что они также начинают модничать и курить сигарки, это дело повсюдное; мне нужно взять из среды их живьем которого-нибудь, чтобы я видел его с ног до головы во всех подробностях. Итак, узнайте об них обо всех в подробности. Одну сторону этого дела вы узнаете от священников, другую от полицмейстера, если потрудитесь с ним хорошенько разговориться об этом предмете, третью сторону узнаете от них самих, если не побрезгуете разговориться с которым-нибудь из них, хотя при выходе из церкви в воскресный день. Все забранные сведения послужат к тому, что очертят перед вами примерный образ мещанина и купца, чем он должен быть на самом деле; в уроде вы почувствуете идеал того, чего карикатурой стал урод. Если ж вы это почувствуете, тогда призывайте священников и толкуйте с ними: вы им скажете именно то, что им нужно: самое существо всякого звания, то есть чем должно быть оно у нас, и карикатуру на это звание, то есть чем оно стало вследствие злоупотребления нашего. Больше не прибавляйте ничего. Он будет сам наведен на ум, если только станет исправлять свою собственную жизнь. Священникам нашим особенно нужна беседа с такими уже готовыми людьми, которые умели бы в немногих, но ярких и метких чертах очертить им пределы и обязанности всякого звания и должности. Часто, единственно из-за этого, иной из них не знает, как ему быть с прихожанами и слушателями, изъясняется общими местами, не обращенными никакой стороной непосредственно к предмету. Войдите также в его собственное положение, помогите его жене и детям, если приход у него беден. Кто погрубей и позадористей, погрозите тому архиереем; но вообще старайтесь лучше действовать нравственно. Напоминайте им, что обязанность их слишком страшна, что ответ они дадут больше, чем кто-нибудь из людей всякого другого звания, что теперь и синод, и сам государь обращают особенное внимание на жизнь священника, что всем готовится переборка, потому что не только высшее правительство, но даже все до единого в государстве частные люди начинают замечать, что причина злу всего есть та, что священники стали нерадиво исполнять свои должности… Объявляйте им почаще те страшные истины, от которых поневоле содрогнется их душа. Словом, не пренебрегайте никак городскими священниками. С помощью их губернаторша может произвести много нравственного влияния на купечество, мещанство и всякое простое сословие, обитающее в городе, так много влияния, как даже вы представить теперь себе не можете. Я назову вам только немного из того, что она может сделать, и укажу на средства, как она может это сделать: во-первых… но я вспомнил, что я совершенно не имею никакого понятия о том, какого рода в вашем городе мещанство и купечество: слова мои могут прийтись не совсем кстати, лучше не произносить их вовсе; скажу вам только то, что вы изумитесь потом, когда увидите, сколько на этом поприще предстоит вам таких подвигов, от которых в несколько раз больше пользы, чем от приютов и всяких благотворительных заведений, которые не только не сопряжены ни с какими пожертвованиями и трудами, но обратятся в удовольствие, в отдохновенье и развлеченье духа.

Старайтесь всех избранных и лучших в городе подвигнуть также на деятельность общественную: всякий из них может сделать много почти подобного вам. Их можно подвигнуть. Если вы мне дадите только полное понятие об их характерах, образе жизни и занятиях, я вам скажу, чем и как их можно подстрекнуть; есть в русском человеке сокровенные струны, которых он сам не знает, по которым можно так ударить, что он весь встрепенется. Вы мне уже назвали некоторых в вашем городе как людей умных и благородных; я уверен, что их отыщется даже и более. Не смотрите на отталкивающую наружность, не смотрите ни на неприятные замашки, грубость, черствость, неловкость обращения, ни даже на фанфаронство, щелкоперность поступков и всякие чересчур ловкие развязности. Мы все в последнее время обзавелись чем-то заносчиво-неприятным в обращении, но при всем том в глубине душ наших пребывает более чем когда-либо добрых чувств, несмотря на то, что мы загромоздили их всяким хламом и даже просто заплевали их сами. Особенно не пренебрегайте женщинами. Клянусь, женщины гораздо лучше нас, мужчин. В них больше великодушия, больше отважности на все благородное; не глядите на то, что они закружились в вихре моды и пустоты. Если только сумеете заговорить с ними языком самой души, если только сколько-нибудь сумеете очертить перед женщиной ее высокое поприще, которого ждет теперь от нее мир, - ее небесное поприще быть воздвижницей нас на все прямое, благородное и честное, кликнуть клич человеку на благородное стремление, то та же самая женщина, которую вы считали пустой, благородно вспыхнет вся вдруг, взглянет на самую себя, на свои брошенные обязанности, подвигнет себя самую на все чистое, подвигнет своего мужа на исполнение честное долга и, швырнувши далеко в сторону свои тряпки, всех поворотит к делу. Клянусь, женщины у нас очнутся прежде мужчин, благородно попрекнут нас, благородно хлестнут и погонят нас бичом стыда и совести, как глупое стадо баранов, прежде чем каждый из нас успеет очнуться и почувствовать, что ему следовало давно побежать самому, не дожидаясь бича. Вас полюбят, и полюбят сильно, да нельзя им не полюбить вас, если узнают вашу душу; но до того времени вы всех их любите до единого, никак не взирая на то, если бы кто-нибудь вас и не любил…

Но письмо мое становится длинно. Чувствую, что начинаю говорить вещи, может быть, не совсем приходящиеся кстати ни вашему городу, ни вам в настоящую вашу минуту; но вы сами тому виной, не сообщивши мне подробных сведений ни о чем. До сих пор я точно как в лесу. Слышу только о каких-то неизлечимых болезнях и не знаю, чем кто болит. А у меня обычай не верить по слухам никаким неизлечимостям, и никогда не назову я никакую болезнь неизлечимой по тех пор, пока не ощупаю ее моей собственной рукою. Итак, рассмотрите же вновь, ради меня, весь город. Опишите все и всех, не избавляя никого от трех неизбежных вопросов: в чем состоит его должность, сколько на ней можно сделать добра и сколько зла. Поступите как прилежная ученица: сделайте для этого тетрадку и не забывайте быть в ваших объясненьях со мной как можно обстоятельней, не позабывайте, что я глуп, решительно глуп, по тех пор, пока не введут меня в самое подробнейшее познание Лучше воображайте, что перед вами стоит ребенок или такой невежда, которому до последней безделушки нужно все истолковывать; тогда только письмо ваше будет так, как следует. Я не знаю, отчего вы меня почитаете каким-то всезнайкой. Что мне случилось вам кой-что предсказать и предсказанное сбылось, - это произошло единственно оттого, что вы меня ввели в тогдашнее положение души вашей. Велика важность эдак угадать! Стоит только попристальнее вглядеться в настоящее, будущее вдруг выступит само собою. Дурак тот, кто думает о будущем мимо настоящего. Он или соврет, или скажет загадку. Я вас, между прочим, еще побраню за следующие ваши строки, которые здесь выставлю вам перед глазами : «Грустно и даже горестно видеть вблизи состояние России, но, впрочем, не следует об этом говорить. Мы должны с надеждой и светлым взором смотреть в будущее, которое в руках милосердного Бога. В руках милосердного Бога все: и настоящее, и прошедшее, и будущее. Оттого и вся беда наша, что мы не глядим в настоящее, а глядим в будущее. Оттого и беда вся, что как только, всмотревшись в настоящее, заметим мы, что иное в нем горестно и грустно, другое просто гадко или же делается не так, как бы нам хотелось, мы махнем на все рукой и давай пялить глаза в будущее. Оттого Бог и ума нам не дает; оттого и будущее висит у нас у всех точно на воздухе: слышат некоторые, что оно хорошо, благодаря некоторым передовым людям, которые тоже услышали его чутьем и еще не проверили законным арифметическим выводом; но как достигнуть до этого будущего, никто не знает. Оно точно кислый виноград. Безделицу позабыли! Позабыли все, что пути и дороги к этому светлому будущему сокрыты именно в этом темном и запутанном настоящем, которого никто не хочет узнавать: всяк считает его низким и недостойным своего внимания и даже сердится, если выставляют его на вид всем. Введите же хотя меня в познание настоящего. Не смущайтесь мерзостями и подавайте мне всякую мерзость! Для меня мерзости не в диковинку: я сам довольно мерзок. Пока я еще мало входил в мерзости, меня всякая мерзость смущала, я приходил от многого в уныние, и мне становилось страшно за Россию; с тех же пор, как стал я побольше всматриваться в мерзости, я просветлел духом; передо мною стали обнаруживаться исходы, средства и пути, и я возблагоговел еще более перед Провиденьем. И теперь больше всего благодарю Бога за то, что сподобил Он меня, хотя отчасти, узнать мерзости как мои собственные, так и бедных моих собратьев. И если есть во мне какая-нибудь капля ума, свойственного не всем людям, так и то оттого, что всматривался я побольше в эти мерзости. И если мне удалось оказать помощь душевную некоторым близким моему сердцу, а в том числе и вам, так это оттого, что всматривался я побольше в эти мерзости. И если я приобрел наконец любовь к людям не мечтательную, но существенную, так это все же наконец от того же самого, что всматривался я побольше во всякие мерзости. Не пугайтесь же и вы мерзостей и особенно не отвращайтесь от тех людей, которые вам кажутся почему-либо мерзки. Уверяю вас, что придет время, когда многие у нас на Руси из чистеньких горько заплачут, закрыв руками лицо свое, именно оттого, что считали себя слишком чистыми, что хвалились чистотой своей и всякими возвышенными стремленьями куда-то, считая себя чрез это лучшими других. Помните же все это и, помолись, примитесь снова за свои дела бодрей и свежей, чем когда-либо прежде. Перечтите раз пять, шесть мое письмо, именно из-за того, что в нем все разбросано и нет строгого логического порядка, чему, впрочем, виной вы сами. Нужно, чтобы существо письма осталось все в вас, вопросы мои сделались бы вашими вопросами и желанье мое вашим желаньем, чтобы всякое слово и буква преследовали бы вас и мучили по тех пор, пока не исполните моей просьбы таким именно образом, как я хочу.

1846

1. Адресовано А. О. Смирновой (см. о ней коммент. к письму VI. О помощи бедным ), муж которой, Н. М. Смирнов, в 1845-1851 гг. был калужским губернатором. В основе статьи лежит большое письмо Гоголя к А. О. Смирновой от 6 июля и. ст. 1846 г. Глава была запрещена цензурой. Впервые опубликована в газете «Современность и экономический листок» (1860. № 1), перепечатана под названием «Письмо Н. В. Гоголя» в журнале «Домашняя беседа» (1866. Вып. 6).
2. Подразумевается Елизавета Николаевна Жуковская (1803-1856), жена калужского губернатора Н. В. Жуковского. 14 января 1846 г. А. О. Смирнова писала Гоголю о ней из Калуги: «Явилась сюда Жуковская, губернаторша, и завела все эти филантропические дома, комитеты, переписки набело, сношения с человеколюбивыми обществами, получила похвальные листы за добродетель и проч. Таким образом, я нашла уже подготовленную мне работу, но в таком виде, что душа моя не лежит ко всему этому» (Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 172).
3. Имеется в виду Аграфена Юрьевна Оболенская (рожденная Нелединская-Мелецкая; 1789-1828), жена князя А. ГГ. Оболенского, бывшего в 1825-1831 гг. калужским губернатором. Сведения об А. Ю. Оболенской Гоголь также берет из указанного письма к нему Смирновой от 14 января 1846 г., где, в частности, говорится: «Была здесь в старину княгиня Оболенская, дочь Нелединского, которая здесь и скончалась. Все сословия, начиная от нищих и до самых богатых, купцов и дворян, все единодушно по ней плакали. Она умерла тому лет 15, но память ее так жива во всех сердцах, что беспрестанно я слышу что-нибудь новое на ее счет. Муж ее был губернатором и очень посредственного ума; она ни во что не входила, но меж тем имела на всех самое благодетельное влияние. Она не завела ни одной школы, ни одного приюта и не собирала податей для нищих, а все повторяют в больницах, богадельнях, тюремных замках и в духовенстве: «Нет, уж не будет более второй княгини Оболенской!» (Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 171 - 172).

   Об А. Ю. Оболенской и ее нравственном воздействии на жителей Калуги см.: Хроника недавней старины. Из архива князя Оболенского-Нелединского-Мелецкого. Спб., 1876. С. 290-291.

4. 16 декабря 1845 г. А. О. Смирнова писала Гоголю из Калуги: «В этом месяце узнала я более о России и человечестве вообще, чем во все мое пребывание во дворце» (Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 167).
5. Имеется в виду мещовский уездный судья Клементьев, о котором Смирнова рассказала в письме к Гоголю от 21 февраля 1846 г. (см.: Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 182-183). Позднее, 18 января 1851 г., А. О. Смирнова писала Гоголю: «У нас были в Калуге выборы, я увиделась с мещовским судьей Клементьевым; он всему уезду показался так горек, что его чуть не забаллотировали, однако, он удержался на своем месте. Он любит свою должность, ею дорожит и говорит, что без нее не может жить. <…> Клементьев был болен нервическим расстройством, но ему лучше, он очень набожен и пишет престранные вещи в религиозном отношении, не менее того очень замечательные. Мне сообщил свои мысли о мощах, которые он называет мощь - сила, храмина, опочивальня Духа Божия, нам дарованного. Это целая теория, и есть связь во всем, что он говорит и пишет. Замечательно это одинокое, безотголосное духовное развитие, совершенно оригинальное, которое не развилось от чуждого влияния, а вылилось вследствие страданий и непрестанной молитвы. Что будет далее с ним, не знаю; но он, конечно, очень замечателен» (Русская старина. 1890. № 12. С. 662).
6. вопрос чести (фр.).
7. Имеется в виду преосвященный Николай (Соколов), в 1834-1851 гг. епископ Калужский. О нем Смирнова писала Гоголю 14 января 1846 г. (см.: Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 174).
8. Гоголь приводит строки из письма к нему А. О. Смирновой от 14 мая 1846 г. (см.: Переписка Н. В. Гоголя. Т. 2. С. 186).

Н.В. Гоголь был знаком со многими известными людьми своего времени - литераторами, художниками, издателями литературных журналов. Среди них - великие русские поэты: A.C. Пушкин и М.Ю. Лермонтов, великий русский критик B Г. Белинский, первый русский баснописец И.А. Крылов, известные русские поэты В.А. Жуковский и Е.А. Баратынский, талантливые писатели С.Т. Аксаков, И.А. Гончаров, А.И. Герцен, великие русские художники A.A. Иванов и К.П. Брюллов, издатели М.П. Погодин и И.И. Панаев, известный знаток и собиратель произведений народно - поэтического творчества В.П. Киреевский и многие другие.

«Гоголь любил людей. Многие дружеские связи писатель нерушимо пронес через всю жизнь, и никакие обстоятельства не изменили их. Друзей Гоголь находил везде, в самых различных слоях русского общества, с которым сталкивала его жизнь. Гоголя не интересовало общественное положение человека, его титулы, чины и звания. Писателя привлекал сам человек, его характер, его личные качества», - отмечают исследователи жизни и творчества Н.В. Гоголя П.К. Боголепов и Н.П. Верховская.

Окружающие писателя люди тянулись к нему - их привлекали талант Гоголя как гениального писателя, его тонкий вкус, остроумие, бескорыстие.

Среди многочисленных знакомых Гоголя были у него близкие друзья, с которыми он прошел и горести, невзгоды, и счастливые моменты своей жизни. Прежде всего это семья Аксаковых.

С.Т. Аксаков

С семьей Аксаковых Гоголь познакомился в свой первый приезд в Москву, летом 1832 года. С первой же встречи Гоголь и Аксаковы почувствовали взаимную симпатию, скоро это чувство переросло в дружбу, которой Аксаковы оставались верны всю жизнь. Семья Аксаковых ценила Гоголя как гениального писателя, все члены этой большой семьи стремились окружать Гоголя вниманием, теплотой и заботой. Сергей Тимофеевич принимал самое активное участие в делах Гоголя в течение всей жизни, сделал ему немало добра. Например, в трудные для Гоголя дни он организовал материальную помощь писателю, которую Гоголь получал от своих московских друзей в складчину. С.Т. Аксаков охотно выполнял поручения Гоголя (писатель прожил долгие годы в Петербурге), в своих письмах рассказывал ему обо всем, что происходило в Москве, особенно в ее литературной жизни.

В свою очередь, как отмечают критики, общение с Гоголем помогло Сергею Тимофеевичу Аксакову найти свою дорогу в литературе. В доме Аксаковых Гоголь чувствовал себя своим - легко, уютно, приятно. Лишенный семьи, домашнего очага, в этой се- мьс он находил домашний уют и всегда очень ценил горячую привязанность к себе Аксаковых.

С.Т. Аксаков оставил интересные воспоминания о Н.В. Гоголе, ознакомившись с которыми можно многое узнать о характере, взаимоотношениях с людьми, писательском труде замечательного русского писателя.

Информация взята с: http://feb-web.ru/feb/gogol/critics/gvs/gvs-087-.htm

Павел Васильевич Анненков (1812 - 1887), известный русский критик и мемуарист.

П.В. Анненков был хорошо знаком с Н.В. Гоголем, более того, был дружен с ним. Они познакомились в первые годы жизни Гоголя в Петербурге, когда уже были известны его «Вечера на хуторе близ Диканьки». Летом 1841 года П.В. Анненков встретился с Гоголем в Риме, где поселился с ним в одном доме, помогал Гоголю переписывать его знаменитую поэму «Мертвые души».

Павел Васильевич Анненков

Смирнова Александра Осиповна (1809-1882), в девичестве Россет, одна из образованных женщин того времени, близкий друг Н.В. Гоголя. Как и писатель, она родилась на Украине, которую очень любила, там же прошли ее детские годы. После окончания Смольного института Александра Осиповна была назначена фрейлиной к императрице. Во дворце она познакомилась с В.А. Жуковским, A.C. Пушкиным и другими писателями, которые стали у нее бывать. Так организовался небольшой литературный салон красивой и образованной женщины, фрейлины Россет. «Живая, веселая, очень остроумная и образованная, интересующаяся искусством, она сумела привлечь в гостиную лучшие литературные силы того времени», - пишут в своей книге о Гоголе П. Боголепов и Н. Верховская. В 1834 году А.О. Россет вышла замуж за крупного чиновника Н.М. Смирнова, ставшего позднее губернатором г. Калуги.

Н.В. Гоголь познакомился с А.О. Россет в первые годы своей жизни в Петербурге. Она встречалась с ним, а также с A.C. Пушкиным и В.А. Жуковским летом в Царском Селе, где молодой писатель читал в ее салоне «Вечера на хуторе близ Диканьки», а позднее - знаменитые пьесу «Ревизор» и роман «Мертвые души».

Н.В. Гоголь считал Александру Осиповну очень близким себе человеком - по взглядам, по духовным настроениям. В течение всей своей жизни он переписывался с нею, а во время своих заграничных путешествий встречался со своей незаурядной землячкой на водах. В последние годы Г оголь жил в Москве и ездил гостить к Александре Осиповне в Калугу или в ее подмосковную усадьбу. А когда она приезжала в Москву, он виделся с нею каждый день. Поэту Н.М. Языкову летом 1845 года Н.В. Гоголь писал из Гамбурга: «Это перл всех русских женщин, каких мне случалось... знать... Прекрасных по душе... Она являлась истинным моим утешителем, тогда как вряд ли чье-либо слово могло меня утешить».

Смирнова Александра Осиповна

Гоголь оказал огромное воздействие на дальнейшее развитие русской литературы по пути ее демократизации, народности, усиления ее реалистического характера. Непосредственно связана с Гоголем «натуральная школа», объединявшая писателей 40-х годов и вдохновлявшаяся Белинским. Писателей «натуральной школы», таких, как Я. Бутков, Д. Григорович, В. Соллогуб, Е. Гребенка, И. Панаев, молодой Достоевский и др., объединяло следование гуманным и реалистическим традициям Гоголя, сочувственный показ судьбы «маленького», социально обделенного человека. Изображение несправедливости и контрастов социальной среды, манера детальных описаний, а главное демократически протестующий пафос произведений писателей «натуральной школы» знаменовали продолжение тех идейных и художественных принципов, которые были заложены Гоголем. Среди писателей «натуральной школы» были молодой Некрасов, Тургенев, Гончаров, Григорович, здесь начинал свой творческий путь Салтыков-Щедрин, близок к ним был Герцен. Писатели «натуральной школы» продолжали начатое Гоголем дело сближения литературы и жизни, разоблачения крепостнического строя, расширяя и углубляя демократические и гуманистические тенденции его творчества.

Русские писатели о Гоголе

Сейчас прочел «Вечера близ Диканьки». Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился...

А. С. Пушкин

Гоголь внес в нашу литературу новые элементы, породил множество подражателей, навел общество на истинное созерцание романа, каким он должен быть; с Гоголя начинается новый период русской литературы, русской поэзии...

В. Г. Белинский

«Мертвые души» Гоголя - удивительная книга, горький упрёк современной Руси, но не беспощадный. Там, где взгляд может проникнуть сквозь туман нечистых, навозных испарений, там он видит удалую, полную силы национальность... Грустно в мире Чичикова, так, как грустно нам в самом деле; и там и тут одно утешение в вере и уповании на будущее. Но веру эту отрицать нельзя, и она не просто романтическое упование на небеса, а имеет реалистическую основу: кровь как-то хорошо обращается у русского в груди.

А. И. Герцен

Перед Гоголем должно благоговеть, как перед человеком, одаренным самым глубоким умом и самой любовью к людям... Гоголь - истинный ведатель сердца человеческого...

Т. Г. Шевченко

Давно уже не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России.

И. Г. Чернышевский

[Гоголь] писал не то, что могло бы более нравиться, и даже не то, что было легче для его таланта, а добивался писать то, что считал полезнейшим для своего отечества.