Образы и герои волшебных сказок. Герои русских сказок – описание, происхождение и трактовка

1. Портрет - изображение внешности героя. Как было отмечено, это один из приемов индивидуализации персонажа. Через портрет писатель часто раскрывает внутренний мир героя, особенности его характера. В литературе существует два вида портрета - развернутый и разорванный. Первый -обстоятельное описание внешности героя (Гоголь. Тургенев, Гончаров и др.), второй - по ходу развития характера выделяются характерные детали портрета (Л. Толстой и др.). Л. Толстой категорически возражал против детального описания, считая его статичным и незапоминаюшимся. Между тем творческая практика подтверждает эффективность и такой формы портретирования. Иногда представление о внешнем облике героя создается без портретных зарисовок, а с помощью глубокого раскрытия внутреннего мира героя, когда читатель как бы дорисовывает его сам. "Гак, в романс Пушкина «Евгений Онегин» ничего не говорится о цвете глаз или полос Онегина и Татьяны, но читатель представляет их как живых.

2. Поступки . Как и в жизни, характер героя раскрывается прежде всего в том, что он делает, в поступках. Сюжет произведения представляет собой цепь событий, в которых раскрываются характеры героев. О человеке судят не потому, что он говорит о себе, а по его поведению.

3. Индивидуализация речи . Это также одно из важнейших средств раскрытия характера героя, так как в речи человек полностью раскрывает себя. В древности бытовал такой афоризм: «Заговори, чтоб я тебя увидел». Речь дает представление о социальном статусе героя, о его характере, образованности, профессии, темпераменте и многом другом. Талант писателя-прозаика определяется умением раскрыть героя через его речь. Искусством индивидуализации речи персонажей отличаются все русские писатели-классики.

4. Биография героя . В художественном произведении жизнь героя изображается, как правило, на протяжении определенною периода. Дня того, чтобы раскрыть истоки тех или иных черт характера, писатель нередко приводи) биографические сведения, относящиеся к его прошлому. Так, в романе И.Гончарова «Обломов» есть глава «Сон Обломова», в которой рассказывается о детстве героя, и читателю становится ясным, почему Илья Ильич вырос ленивым и совершенно неприспособленным к жизни. Важные для понимания характера Чичикова биографические сведения приводит Н. Гоголь в романе «Мертвые души».

5. Авторская характеристика . Автор произведения выступает в качестве всезнающего комментатора. Он комментирует не только события, но и то, что происходит в душевном мире героев. Этим средством не может воспользоваться автор драматического произведения, поскольку его прямое присутствие не соответствует особенностям драматургии (частично выполняют его ремарки).

6. Характеристика героя другими действующими лицами . Это средство широко используется писателями.

7. Мировоззрение героя . У каждого человека есть свой взгляд на мир, свое отношение к жизни и людям, поэтому писатель для полноты характеристики героя освещает его мировоззрение. Характерный пример -Базаров в романе И.Тургенева «Отцы и дети», выражающий свои нигилистические взгляды.

8. Привычки, манеры . У каждого человека есть свои привычки и манеры, которые проливают свет на его личностные качества. Привычка учителя Беликова из рассказа А.Чехова «Человек в футляре» в любую погоду носить зонт и галоши, руководствуясь принципом «как бы чего не вышло», характеризует его как заскорузлого консерватора.

9. Отношение героя к природе . По тому, как человек относится к природе, к «братьям нашим меньшим» животным, можно судить о его характере, о его гуманистической сущности. Для Базарова природа- «не храм, а мастерская, а человек в пей работник». Иное отношение к природе у крестьянина Калиныча («Хорь и Калиныч» И.Тургенева).

10. Вещная характеристика . Пещи, окружающие человека, дают представление о его материальном достатке, профессии, эстетическом вкусе и многом другом. Поэтому писатели широко пользуются этим средством, придавая важное значение так называемым художественным деталям. Так, в гостиной помещика Манилова («Мертвые души» Н.Гоголя), мебель стоит несколько лет нераспакованной, а на столе лежит книга, раскрытая столько же лет на 14-ой странице.

11.Средства психологического анализа : сны, письма, дневники, раскрывающие внутренний мир героя. Сон Татьяны, письма Татьяны и Онегина в романе A.С.Пушкина «Евгений Онегин» помогают читателю понять внутреннее состояние героев.

12. Значащая (творящая) фамилия . Нередко для характеристики героев писатели используют фамилии или имена, которые соответствуют сущности их характеров. Большими мастерами создания таких фамилий были в русской литературе Н.Гоголь, М.Салтыков-Щедрин, А. Чехов. Многие из этих фамилий стали нарицательными: Держиморда, Пришибеев, Дерунов и др.

В современном литературоведении внятно различаются: 1) автор биографический - творческая личность, существующая во внехудоже-ственной, первично-эмпирической реальности, и 2) автор в его внут­ритекстовом, художественном воплощении.

Автор в первом значении - писатель, имеющий свою биографию (известен литературоведческий жанр научной биографии писателя, например четырехтомный труд С.А.Макашина, посвященный жизне­описанию М.Е.Салтыкова-Щедрина, и др.), создающий, сочиняющий другую реальность - словесно-художественные высказывания любого рода и жанра, претендующий на собственность сотворенного им текста.

В нравственно-правовом поле искусства широкое хождение имеют понятия: авторское право (часть гражданского права, определяющая юридические обязанности, связанные с созданием и использованием произведений литературы, науки и искусств); авторский договор (до­говор об использовании произведений литературы, науки и искусств, заключаемый обладателем авторского права); авторская рукопись (в текстологии-понятие, характеризующее принадлежность данного письменного материала конкретному автору); авторизованный текст (текст, на публикацию, перевод и распространение которого дано согласие автора); авторская корректура (правка гранок или верстки, которая выполняется самим автором по договоренности с редакцией или издательством); авторский перевод (вьшолненный автором ориги­нала перевод произведения на другой язык) и др.

С разной степенью включенности автор участвует в литературной жизни своего времени, вступая в непосредственные отношения с другими авторами, с литературными критиками, с редакциями журна­лов и газет, с книгоиздателями и книготорговцами, в эпистолярные контакты с читателями и т. д. Сходные эстетические воззрения при­водят к созданию писательских групп, кружков, литературных обществ, других авторских объединений.

Понятие об авторе как лице эмпирико-биографическом и всецело ответственном за сочиненное им произведение укореняется вместе с признанием в истории культуры самоценности творческой фантазии, художественного вымысла (в древних же литературах описания часто принимались за несомненную правду, за то, что было или происходило на самом деле 1). В стихотворении, цитата из которого приведена выше, Пушкин запечатлел психологически сложный переход от восприятия поэзии как вольного и величавого «служенья муз» к осознанию искус­ства слова как определенного рода творческой работы. То был отчет­ливый симптом профессионализации литературного труда, характерный для русской словесности начала XIX в.

В устном коллективном народном творчестве (фольклоре) катего­рия автора лишена статуса персональной ответственности за поэтиче­ское высказывание. Место автора текста заступает там исполнитель текста -певец, сказитель, рассказчик и т.п. Долгие века литературного и тем более долитературного творчества представление об авторе с разной степенью открытости и отчетливости включалось в универ­сальное, эзотерически осмысляемое понятие Божественного автори­тета, пророческой поучительности, медиативности, освященной мудростью веков и традиций 1 . Историками литературы отмечается постепенное возрастание личностного начала в словесности, едва за­метное, но неотступное усиление роли авторской индивидуальности в литературном развитии нации 2 . Этот процесс, начиная с античной культуры и более отчетливо обнаруживая себя в эпоху Возрождения (творчество Боккаччо, Данте, Петрарки), главным образом связывается с исподволь намечавшимися тенденциями преодоления художествен­но-нормативных канонов, освященных пафосом сакральной культовой учительности. Проявление непосредственных авторских интонаций в поэтической словесности обусловливается прежде всего ростом автори­тета задушевно-лирических, сокровенно-личностныхмотивов и сюжетов.

Авторское самосознание достигает апогея в эпоху расцвета роман­тического искусства, ориентированного на обостренное внимание к неповторимому и индивидуально-ценностному в человеке, в его твор­ческих и нравственных исканиях, на живописание тайных движений, на воплощение мимолетных состояний, трудновыразимых пережива­ний человеческой души.

В широком значении автор выступает как устроитель, воплотитель и выразитель эмоционально-смысловой целостности, единства данно­го художественного текста, как автор-творец. В сакральном смысле принято говорить о живом присутствии автора в самом творении (ср. в стихотворении Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»: «...Душа в заветной лире/Мой прах переживет и тленья убежит...»).

Отношения автора, находящегося вне текста, и автора, запечатлен­ного в тексте, отражаются в трудно поддающихся исчерпывающему описанию представлениях о субъективной и всеведущей авторской роли, авторском замысле, авторской концепции (идее, воле), обнаружива­емых в каждой «клеточке» повествования, в каждой сюжетно-композиционной единице произведения, в каждой составляющей текста и в художественном целом произведения.

Вместе с тем известны признания многих авторов, связанные с тем, что литературные герои в процессе их создания начинают жить как бы самостоятельно, по неписаным законам собственной органики, обре­тают некую внутреннюю суверенность и поступают при этом вопреки изначальным авторским ожиданиям и предположениям. Л.Н.Тол­стой вспоминал (пример этот давно уже стал хрестоматийным), что Пушкин как-то одному из приятелей своих сознался: «Представь, какую штуку удрала со мной Татьяна! Она - замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее». И продолжал так: «То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы: они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется...»

Субъективная авторская воля, выраженная во всей художественной целостности произведения, повелевает неоднородно трактовать автора за текстом, признавая в нем в нераздельности и неслиянности эмпи-рико-бытовые и художественно-созидательные начала. Общепоэтиче­ским откровением стало четверостишие А.А.Ахматовой из цикла «Тайны ремесла» (стихотворение «Мне ни к чему одические рати...»):

Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда, / Как желтый одуванчик у забора, / Как лопухи и лебеда.

Часто своеобразным калейдоскопически-центростремительным текстом становится усердно пополняемая современниками, а затем и потомками «копилка курьезов» - легенд, мифов, преданий, анекдотов о жизни автора. Повышенный интерес может быть привлечен к непроясненным любовным, семейно-конфликтным и другим сторонам биографии, а также к необычным, нетривиальным проявлениям лич­ности поэта. А.С.Пушкин в письме к П.А.Вяземскому (вторая половина ноября 1825 г.) в ответ на сетования своего адресата по поводу «потери записок Байрона» заметил: «Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции.- Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок -не так, как вы - иначе».

Более конкретные «олицетворенные» авторские внутритекстовые проявления дают веские основания литературоведам внимательно исследовать образ автора в художественной литературе, обнаруживать различные формы присутствия автора в тексте. Эти формы зависят от родовой принадлежности произведения, от его жанра, но есть и общие тенденции. Как правило, авторская субъективность отчетливо прояв­ляется в рамочных компонентах текста: заглавии, эпиграфе, начале и концовке основного текста. В некоторых произведениях есть также посвящения, авторские примечания (как в «Евгении Онегине»), преди­словие, послесловие, образующие в совокупности своеобразный мета-текст, составляющий целое с основным текстом. К этому же кругу вопросов можно отнести использование псевдонимов с выразительным лексическим значением: Саша Черный, Андрей Белый, Демьян Бед­ный, Максим Горький. Это тоже способ построения образа автора, целенаправленного воздействия на читателя.

Пронзительнее всего автор заявляет о себе в лирике, где высказы­вание принадлежит одному лирическому субъекту, где изображены его переживания, отношение к «невыразимому» (В.А.Жуковский), к внешнему миру и миру своей души в бесконечности их переходов друг в друга.

В драме автор в большей степени оказывается в тени своих героев. Но и здесь его присутствие усматривается в заглавии, эпиграфе (если он есть), списке действующих лиц, в разного рода сценических указаниях, предуведомлениях (напр., в «Ревизоре» Н.В.Гоголя-«Характеры и костюмы. Замечания для господ актеров» и т. п.), в системе ремарок и любых других сценических указаний, в репликах в сторону. Рупором автора могут быть сами действующие лица: герои -резонеры (ср. моно­логи Стародума в комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль»), хор (от древнегреческого театра до театра Бертольда Брехта) и др. Авторская преднамеренность являет себя в общей концепции и сюжетосложении драмы, в расстановке действующих лиц, в природе конфликтного напряжения и т.д. В инсценировках классических произведений нередко появляются персонажи «от автора» (в кинофильмах по моти­вам литературных произведений вводится закадровый «авторский» голос).

С большей мерой включенности в событие произведения выглядит автор в эпосе. Лишь жанры автобиографической повести или автобиографического романа, а также примыкающие к ним произведения с вымышленными героями, согретыми светом автобиографического ли­ризма, предъявляют автора до известной степени непосредственно (в «Исповеди» Ж.-Ж. Руссо, «Поэзии и правде» И.В.Гёте, «Былом и думах» А.И.Герцена, «Пошехонской старине» М.Е.Салтыкова-Щед­рина, в «Истории моего современника» В.Г. Короленко и др.).

Наиболее же часто автор выступает как повествователь, ведущий рассказ от третьего лица, во внесубъектной, безличной форме. Со времен Гомера известна фигура всеведущего автора, знающего все и вся о своих героях, свободно переходящего из одного временного плана в другой, из одного пространства в другое. В литературе Нового времени такой способ повествования, наиболее условный (всезнание повество­вателя не мотивируется), обычно сочетается с субъектными формами, с введением рассказчиков, с передачей в речи, формально принадле­жащей повествователю, точки зрения того или иного героя (так, в «Войне и мире» Бородинское сражение читатель видит «глазами» Андрея Болконского, Пьера Безухова). Вообще в эпосе система пове­ствовательных инстанций может быть очень сложной, многоступенча­той, и формы ввода «чужой речи» отличаются большим разнообразием. Автор может передоверять свои сюжеты сочиненному им, подставному Рассказчику (участнику событий, хроникеру, очевидцу и пр.) или рассказчикам, которые могут быть, таким образом, персонажами соб­ственного повествования. Рассказчик ведет повествование от первого лица; в зависимости от его близости/чуждости к кругозору автора, использованию той или иной лексики некоторые исследователи вы­деляют личного повествователя («Записки охотника» И.С.Тургенева) и собственно рассказчика, с его характерным, узорчатым сказом («Воительница» Н.С.Лескова).

В любом случае объединяющим началом эпического текста явля­ется авторское сознание, проливающее свет на целое и на все состав­ляющие художественного текста. «...Цемент, который связывает всякое художественное произведение в одно целое и оттого производит ил­люзию отражения жизни,- писал Л.Н. Толстой,- есть не единство лиц и положений, а единство самобытного нравственного отношения автора к предмету» 2 . В эпических произведениях авторское начало проступает по-разному: как авторская точка зрения на воссоздаваемую поэтическую реальность, как авторский комментарий по ходу сюжета, как прямая, косвенная или несобственно-прямая характеристика ге­роев, как авторское описание природного и вещного мира, и т. д.

Образ автора как семантико-стилевая категория эпического и лиро-эпического произведения целеустремленно осмыслен В.В. Виноградо­вым в составе разработанной им теории функциональных стилей 2 . Образ автора понимался В.В. Виноградовым как главная и многознач­ная стилевая характеристика отдельно взятого произведения и всей художественной литературы как отличительного целого. Причем образ автора мыслился прежде всего в его стилевой индивидуализации, в его художественно-речевом выражении, в отборе и осуществлении в тексте соответствующих лексических и синтаксических единиц, в общем композиционном воплощении; образ автора, по Виноградову,- это центр художественно-речевого мира, обнаруживающий эстетические отношения автора к содержанию собственного текста.

Одна из них признает в диалоге с художественным текстом полное или почти полное всевластие читателя, его безусловное и естественное право на свободу восприятия поэтического произведения, на свободу от автора, от послушного следования авторской концепции, воплощенной в тексте, на независимость от авторской воли и авторской позиции. Восходя к трудам В. Гумбольдта, А.А.Потебни, эта точка зрения нашла свое воплощение в работах представителей психологической школы литературоведения XX в. А.Г.Горнфельд писал о художественном про­изведении: «Завершенное, отрешенное от творца, оно свободно от его воздействия, оно стало игралищем исторической судьбы, ибо стало орудием чужого творчества: творчества воспринимающих. Произведение художника необходимо нам именно потому, что оно есть ответ на наши вопросы: наши, ибо художник не ставил их себе и не мог их предвидеть <...> каждый новый читатель Гамлета есть как бы его новый автор...». Ю.И.Айхенвальд предлагал свою на этот счет максиму: «Никогда читатель не прочтет как раз того, что написал писатель».

Крайнее выражение обозначенной позиции заключается в том, что авторский текст становится лишь предлогом для последующих актив­ных читательских рецепций, литературных перелицовок, своевольных переводов на языки других искусств и т. п. Осознанно или непредна­меренно оправдывается при этом самонадеянный читательский кате-горизм, безапелляционность суждений. В практике школьного, а подчас и специального филологического образования рождается уве­ренность в безграничной власти читателя над художественным текстом, тиражируется выстраданная М.И.Цветаевой формула «Мой Пушкин», и непроизвольно является на свет другая, восходящая к гоголевскому Хлестакову: «С Пушкиным на дружеской ноге».

Во второй половине XX в. «читателецентристская» точка зрения была доведена до своего крайнего предела. Ролан Барт, ориентируясь на так называемый постструктурализм в художественной словесности и филологической науке и объявляя текст зоной исключительно языковых интересов, способных приносить читателю главным образом игровое удовольствие и удовлетворение, утверждал, что в словесно-ху­дожественном творчестве «теряются следы нашей субъективности», «исчезает всякая самотождественность и в первую очередь телесная тождественность пишущего», «голос отрывается от своего источника, для автора наступает смерть». Художественный текст, по Р.Барту,- внесубъектная структура, и соприродный самому тексту хозяин-рас­порядитель - это читатель: «...рождение читателя приходится оплачи­вать смертью Автора». Вопреки своей самолюбивой эпатажности и экстравагантности, концепция смерти автора, развиваемая Р.Бартом, помогла сосредоточить исследовательское филологическое внимание на глубинных семантико-ассоциативных корнях, предшествующих наблюдаемому тексту и составляющих его не фиксируемую авторским сознанием генеалогию («тексты в тексте», плотные слои невольных литературных реминисценций и связей, архетипические образы и др.). Трудно переоценить роль читающей публики в литературном про­цессе: ведь от ее одобрения (путь молчаливого), возмущения или полного безразличия зависит судьба книги. Споры читателей о харак­тере героя, убедительности развязки, символике пейзажа и пр.- вот лучшее свидетельство о «жизни» художественного сочинения. «Что касается до моего последнего произведения: «Отцы и дети», я могу только сказать, что стою сам изумленный перед его действием»,- пишет И.С.Тургенев П.В.Анненкову.

Но читатель заявляет о себе не только тогда, когда произведение завершено и предложено ему. Он присутствует в сознании (или подсознании) писателя в самом акте творчества, влияя на результат. Иногда же мысль о читателе оформляется как художественный образ. Для обозначения участия читателя в процессах творчества и восп­риятия используют различные термины: в первом случае - адресат (воображаемый, имплицитный, внутренний читатель); во втором - реальный читатель (публика, реципиент). Кроме того, выделяют образ читателя в произведении 2 . Здесь речь пойдет о читателе-адресате творчества, некоторых смежных проблемах (в основном на материале русской литературы XIX-XX вв.).

11.03.2016

Сказка, как и любой другой литературный жанр, имеет четкую структуру. Если ей следовать, то у вас без труда получится занимательная история для детей и взрослых. А разработал модель построения волшебных историй известный лингвист В. Я. Пропп. Основываясь на его трудах, можно сказать, что структура сказки базируется на таких правилах:

1. Главный и неизменный элемент - это функции или действия главных героев. Они связывают сюжетные части. Начинающему сказочнику нужно запомнить, что все действия героев должны влиять на ход истории. Иначе они просто не нужны.
2. Само количество функций ограничено. Пропп выделил всего 31 действие, известное миру волшебной сказки.
3. Последовательность функций одинакова вне зависимости от сюжетной линии.


В сказке существует всего 7 ролей для действующих лиц. Это: отправитель, царевна или ее отец, герой, ложный герой, помощник, даритель и антагонист. Однако все задействованные персонажи могут трансформироваться и менять роли.

Структура народной сказки: подробности

Любая волшебная история начинается с подготовительной части. Здесь возможны такие варианты:
1. Отлучка. Один из персонажей уезжает, уходит на войну и т. д.
2. Запрет. Герой получает какое-либо указание. Например, не сходить с тропы или не заходить в комнату.
3. Нарушение. Герой забывает о запрете.
4. Выведывание. Антагонист старается получить информацию.
5. Выдача сведений.
6. Подвох. Действующее лицо примеряет на себя новый образ. В качестве примера можно вспомнить как Волк подражал голосу Матери-Козы.
7. Пособничество. Герой совершает действие при участии другого персонажа (например, ест отравленную пищу).
8. Первоначальная беда или недостача. Герой исчезает или заболевает, царевну похищают и т.д.
За подготовительной частью следует завязка. В структуре волшебной сказки она выражается такими функциями:
1. Посредничество. Герой получает информацию или наставление от другого персонажа.
2. Начинающееся противодействие. Главный герой получает разрешение «попытать счастья» в непривычном для него действии.
3. Отправка. Герой отправляется в путь.


Основная часть предполагает появление дарителя. Установление с ним контакта требует реакции со стороны героя. Затем он получает волшебное средство (зелье, коня, магическую фразу и т. д.). Вместе с подарком герой перемещается в иное царство. Здесь его обязательно ждет борьба и клеймение (получение особого знака, по которому его всегда можно узнать). После победы героя ликвидируется недостача из подготовительной части: царь выздоравливает, царь-девица из темницы выходит. Далее герой возвращается домой. На этом этапе возможна погоня и спасение от нее.

Иногда сказка может продолжиться дополнительной линией. В ней уже действует ложный герой. Он совершает вредительство (похищает добычу, например) и настоящий герой вновь вынужден отправиться в путь и найти новое волшебное средство. Здесь возможны такие функции:
1. Тайное прибытие в родной город.
2. На победы героя претендует другой персонаж.
3. Перед героем ставят трудную задачу.
4. Поиск решения.
5. Узнавание героя другими персонажами.
6. Обличение, или раскрытие правды.
7. Трансфигурация. Герой благодаря какому-либо действию меняется. Например, купается в волшебном источнике и становится краше прежнего.
8. Наказание виновных.
9. Свадьба или воцарение.

В сказке не обязательно должны присутствовать все описанные функции. Волшебная история - это пазл, собирать который можно как душа просит. Если заранее заготовить карточки с функциями, то «собирать» сказку можно вместе с ребенком. Для наглядности обязательно возьмите игровое поле, на котором отметьте сюжетные части, например, завязку, особое обстоятельство (запрет, болезнь и т. д.), испытание и появление помощника, победу героя, наказание виновных и счастливый поучительный конец. А затем дополняйте сюжетные части другими функциями, на ходу сочиняя историю.

Особенности сказочной истории

Раньше сказочные образы черпались из мифов. Поэтому волшебные истории универсальны для любого народа. В основе их лежат первобытные представления о мире, а большая часть конструктивных элементов родились из идеи об инициации и размышлений о потустороннем мире. Изначально сказки редко имели счастливый конец. Такая развязка стала возможной, когда появились роли помощника и дарителя.


По сказке легко определить как люди жили, о чем мечтали и чего боялись. Она всегда отражает существующие традиции. Так, в одной из первых версий «Красной шапочки», девочка ела останки своей бабушки. Само упоминание об этом отсылает нас к тому времени, когда каннибализм еще не был строгим табу. А в корзинке у девочки могли находиться не только пирожки и горшочек масла, но и бутылка вина, свежая рыба и целая головка молодого сыра. Начинающему сказочнику стоит обратить на это внимание. В хорошей истории прописаны привычные культурные коды. Чем понятнее сам волшебный мир, тем ближе повествования и тем оно эффективнее.

Главная цель сказки - это передать знания. Своей воспитательной составляющей она не утратила и сегодня. Но очень важно, чтобы дидактический материал был спрятан глубоко. Ребенок не должен догадываться о том, что его учат. Это важнейшая особенность сказочной истории.

Зная структуру народной сказки, вы легко сможете создавать собственные истории. Делать это можно не только, чтобы развлечь ребенка, но и чтобы ответить на самые сложные его вопросы.

Ми створили більше 300 безкоштовних казок на сайті Dobranich. Прагнемо перетворити звичайне вкладання спати у родинний ритуал, сповнений турботи та тепла. Бажаєте підтримати наш проект? Будемо вдячні, з новою силою продовжимо писати для вас далі!

Вряд ли найти, среди русских народных сказок более известной, чем «Царевна -лягушка». Точно определить время её рождения не представляется возможным, так же, как и назвать точно её автора. Автор - народ, не зря она и называется народной. Как и все народные сказки, она имеет свой смысл, цель и предназначение: учить добру, верить в неизбежное торжество добра над злом. Неоценима её воспитательная роль, «сказка ложь, да в ней намёк-добрым молодцам урок».

Композиция сказки «Царевна-лягушка» построена по традициям русских народных волшебных сказок. Здесь есть сказочная завязка, развитие, в котором усиливается напряжение, присказки и троекратные повторы и, наконец, счастливая концовка. Особое место занимает здесь само временно-пространственное измерение мира волшебной сказки.

Анализ сказки

Сюжет

Сюжет сказки довольно сложен, множество героев наполняют её, от простых людей до сказочных животных и других волшебных персонажей. Завязка сюжета начинается с того, что царь-отец отправляет своих трёх сыновей за невестами. Для этого используется довольно оригинальный способ -лук и стрела. Куда попадёт стрела, там и ищи свою невесту. Таково напутствие отца. В результате каждый из сыновей получает себе невесту, за исключением младшего Ивана, стрела которого угодила в болото с соответствующим выбором болотного существа - лягушки. Правда, не простой, а говорящей человеческим голосом. Иван, как сказали бы сегодня, будучи человеком чести, взял лягушку по её же просьбе в качестве невесты. Нельзя сказать, чтобы он был в восторге от подобного выбора, но такова была воля отца.

В ходе повествования царь устраивает своим невесткам три испытания, два из которых старшие снохи с успехом провалили, а жена Ивана-царевича, оказавшаяся на самом деле заколдованной девушкой Василисой Прекрасной, прекрасно справилась с ними, приведя царя в восхищение. На третьем задании ей пришлось явиться на пир, устроенный в честь невестушек царём, в своём человеческом обличье, окончательно очаровав царя.

Воспользовавшись случаем, молодой муж лягушки отправляется домой, находит лягушачью шкурку и сжигает её в печи. В результате этого необдуманного поступка он лишается своей жены, которая отправляется в царство Кащея Бессмертного. Всё, что остаётся Ивану-царевичу, это отправляться следом за ней, дабы вернуть её. По пути он встречает различных сказочных зверей, готовых ему помочь за сохранённые им жизни и помощь. В числе его сторонников оказывается и сказочная Баба-яга, которую Иван покорил своей благовоспитанностью. Она же и рассказала ему об эффективном способе уничтожения Кащея. В результате длительных приключений и помощи друзей животных, Иван побеждает Кащея и возвращает Василису Прекрасную.

Главные герои сказки

Основными положительными героями сказки являются, конечно, Иван-Царевич и Василиса-Прекрасная. Иван - это воплощение доблести, храбрости и самоотверженности, готовый ради любимой идти на край света и вступить в смертельную схватку даже с таким противником, как Кащей Бессмертный. Вместе с тем, он великодушен, милосерден и бескорыстен. Все эти качества в полной мере проявляются при встрече с теми зверями, которые встречаются ему на пути. Приходит время и те, кому он помог также помогают ему в трудную минуту.

Основная идея проходит красной нитью через всю сказку - будь бескорыстен, помогай другим от чистого сердца и всё это вернётся к тебе ещё большим добром. Будь целеустремлён и неси ответственность за свои поступки, не бойся трудностей и удача будет всегда сопутствовать тебе.

Василиса-Прекрасная это идеал женщины, умной, любящей, преданной. Помимо главных героев сказка наполнена множеством героев-помощников. Это мамки- няньки, помогающие Василисе, говорящие звери, старичок, подаривший Ивану царевичу путеводный клубок и Баба -Яга, которая помогла ему найти дорогу в царство Кащея.

И, наконец, сам Кащей Бессмертный. Воплощение зла! Персонаж насколько зловредный, настолько и любвеобильный, так как в большинстве русских сказок именно он является похитителем красавиц. Поступки его далеки от нравственности, но и получает он по заслугам.

Заключение

Мораль сказки совершенно соответствует христианским заповедям. Никакие неблаговидные поступки не остаются безнаказанными. Поступай с другими так, как бы ты хотел, чтобы поступали с тобой.

Каждая сказка несёт в себе нравственные уроки и определённую мораль, позволяющую делать определённые выводы, отличать добро от зла и воспитывать в себе лучшие человеческие качества. В данном случае, сказка учит доброте, терпимости, заботе о ближнем, трудолюбии и любви. Сказка учит тому, что нельзя делать выводы по внешнему виду. В любой непривлекательной лягушке может скрываться Василиса Прекрасная, со своим богатым духовным миром. Относиться к людям следует внимательнее и терпимее, быть скромнее и учтивее. Тогда всё у тебя всё будет получаться ладно и красиво.

ГОУ ВПО «МПГУ»

Формирование характера Алеши – главного героя сказки «Черная курица, или Подземные жители»

Работу выполнила

Бердникова Анна

Работу проверила:

ст.пр. Леонтьева И.С.

Москва 2010г.

Волшебная сказка А. Погорельского «Черная курица, или Подземные жители» в списке произведений русской классической литературы для внеклассного чтения привлекает внимание учителей тем, что дает возможность познакомить учащихся с подлинно художественным произведением, адресованным детям.

В истории русской литературы с именем А. Погорельского связано возникновение в 20-х годах XIX века романтической прозы. Его произведения утверждают такие нравственные ценности, как честность, бескорыстие, высоту чувств, веру в добро, и тем близки современному читателю.

Антоний Погорельский (псевдоним Алексея Алексеевича Перовского) – дядя по матери и воспитатель Алексея Константиновича Толстого, поэта, писателя, драматурга, чье имя тесно связано с селом Красный Рог и городом Почепом Брянской области.

Он был одним из образованнейших людей своего времени. Закончил в 1807 году Московский университет, был участником Отечественной войны 1812 года, состоял членом Вольного общества любителей российской словесности, где общался с Рылеевым, Н. Бестужевым, Кюхельбекером, Ф. Глинкой. Пушкин знал и ценил повести А. Погорельского. Перу А. Погорельского принадлежат произведения: «Двойник, или Мои вечера в Малороссии», «Монастырка», «Магнетизер» и другие.

Волшебную сказку «Черная курица, или Подземные жители» А. Погорельский опубликовал в 1829 году. Он написал ее для своего воспитанника, племянника Алеши, будущего выдающегося литератора Алексея Константиновича Толстого.

Второе столетие живет сказка. Ее любил перечитывать своим детям Л. Толстой, с большим удовольствием слушают и читают ее наши дети.

Детей увлекают фантастические события, которые происходят в реальной жизни маленького воспитанника частного пансиона Алеши. Они живо воспринимают его заботы, радости, печали, осознавая при этом ясную и такую важную для них мысль о необходимости воспитывать в себе трудолюбие, честность, самоотверженность, благородство, преодолевать эгоизм, лень, себялюбие, душевную черствость.

Своеобразен язык повести, в ней много слов, за разъяснением лексического значения которых учащиеся должны обращаться к словарю. Однако это обстоятельство нисколько не мешает понять сказку, ее основную мысль.

Уникальность художественного мира «Черной курицы» во многом обусловлена характером творческого взаимодействия с литературой немецкого романтизма.

В качестве источников сказки принято называть «Эльфов» Л. Тика и «Щелкунчика» Э.-Т.-А. Гофмана. Знакомство Погорельского с творчеством немецких романтиков не вызывает сомнения. История 9-летнего мальчика, попавшего в волшебный мир подземных жителей, а затем выдавшего их тайну, обрекая маленьких человечков на переселение в неизвестные земли, очень напоминает сюжетную ситуацию «Эльфов» Тика – сказки, в которой героиня по имени Мари, побывавшая в детстве в удивительно прекрасном мире эльфов, выдает мужу их тайну, вынуждая эльфов покинуть край.

Живой фантастический колорит Подземного царства роднит его и со сказочным миром эльфов, и с конфетным государством в «Щелкунчике» Гофмана: разноцветные деревья, стол со всевозможными яствами, посуда из чистого золота, дорожки сада, усеянные драгоценными камнями. Наконец, постоянная авторская ирония вызывает ассоциации с иронией немецких романтиков.

Однако у Погорельского она не становится всепоглощающей, хотя и получает множество адресов. Например, откровенно насмехается Погорельский над «учительшей», на голове которой парикмахер взгромоздил целую оранжерею цветов, с сияющими между ними двумя бриллиантовыми перстнями. «Старый, изношенный салоп» в сочетании с такой прической вскрывает убожество пансионного мирка, изредка, в дни приезда значительных лиц, демонстрирующего всю силу подобострастия и угодничества.

Разительный контраст всему этому представляет лишенный лицемерия внутренний мир Алеши, «юное воображение которого бродило по рыцарским замкам, по страшным развалинам или по темным дремучим лесам». Это чисто романтический мотив.

Однако Погорельский не был просто подражателем: осваивая опыт немецкого романтизма, он сделал значительные открытия. В центре сказки – мальчик Алеша, тогда как в сказках - источниках два героя – мальчик и девочка. Мальчики (Андерс в «Эльфах», Фриц в «Щелкунчике) отличаются рассудительностью, стремятся разделять все убеждения взрослых, поэтому для них закрыт путь в сказочный мир, где девочкам открывается много интересного.

Немецкие романтики разделили детей на обычных, то есть тех, кто не в состоянии выйти из пределов повседневности, и избранных.

«Такие понятливые дети недолговечны, они слишком совершенны для этого мира…» - замечала бабушка об Эльфриде, дочери Мари. Никакой надежды на счастье для Мари в «земной жизни» не дает и финал «Щелкунчика» Гофмана: Мари, которая выходит замуж, становится королевой в стране сверкающих цукатных рощ, призрачных марципановых замков. Если вспомнить, что невесте исполнилось только восемь лет, то ясно станет, что осуществление идеала возможно лишь в воображении.

Романтику дорог мир ребенка, душа которого чиста и наивна, незамутнена расчетом и гнетущими заботами, способного в богатом своем воображении создавать удивительные миры. В детях нам дана как бы истина самой жизни, в них ее первослово.

Погорельский, поставив в центр сказки образ мальчика Алеши, продемонстрировал этим неоднозначность, многосторонность и непредсказуемость внутреннего мира ребенка. Если Гофмана спасала романтическая ирония, то лишенная иронии сказка Л.Тика поражает безысходностью: с уходом эльфов исчезает благоденствие края, умирает Эльфрида, а за ней и мать.

Трагична и сказка Погорельского: она обжигает сердце, вызывает сильнейшее сострадание к Алеше, и к подземным жителям. Но при этом чувство безысходности сказка не рождает.

Несмотря на внешнее сходство: блеск, неземную красоту, таинственность – Подземное царство Погорельского не похоже ни на конфетно – кукольное государство в «Щелкунчике», ни на страну вечного детства в «Эльфах».

Мари в «Щелкунчике» Гофмана мечтает о подарке Дроссельмайера – прекрасном саде, где «большое озеро, по нему плавают чудо какие лебеди с золотыми ленточками на шее и распевают красивые песни». Попав в конфетное царство, она находит там именно такое озеро. Сон, во время которого Мари совершает путешествие в волшебный мир, для нее самая настоящая реальность. По законам романтического двоемирия этот второй, идеальный мир и есть подлинный, так как реализует все силы человеческой души. Совсем иной характер приобретает двоемирие у Погорельского.

Среди подземных жителей у Погорельского есть военные, чиновники, пажи и рыцари. У Гофмана же в конфетно – кукольном государстве присутствует «всякий люд, какой только встречается на белом свете».

Чудесный сад в Подземном царстве устроен в английском вкусе; драгоценный камни, усыпающие дорожки сада, блестят от света специально установленных ламп. В «Щелкунчике» Мари «очутилась на …лугу, который искрился, словно блестящими драгоценными камнями, но оказался в результате леденцовым.

Стены богато убранной залы кажутся Алеше сделанными из «лабрадора, какой он видел в минеральном кабинете, имеющемся в пансионате.

Все эти рационалистические черты, немыслимые в романтизме, позволили Погорельскому, вслед за немецкими романтиками, воплотить в сказочном царстве понимание ребенком всех сторон бытия, представления Алеши об окружающем мире. Подземное царство – модель действительности, по Алеше, действительности яркой, праздничной, разумной и справедливой.

Совсем иное царство эльфов в сказке Тика. Это страна вечного детства, где царствуют скрытые силы природы – вода, огонь, сокровища земных недр. Это тот мир, которому изначально родственна душа ребенка. Например, не что иное, как огонь, реки которого «текут под землей во все стороны, и от того – то растут цветы, плоды и бывает вино», не что иное как приветливо улыбающиеся Мари, смеющиеся и прыгающие созданьица «как бы из румяного хрусталя». Единственным дисбалансом в беспечном мире вечного детства является подземная комната, где князь металлов, «старый, сморщенный человечек», повелевает уродливыми гномами, таскающими золото в мешках, и ворчит на Церину и Мари: «Вечно все те же шалости. Когда же кончится эта праздность?».

Для Алеши праздность начинается, когда он получает волшебное семечко. Получив свободу, не прикладывая теперь усилий для учения, Алеша вообразил, что он «гораздо лучше и умнее всех мальчиков, и сделался страшным шалуном». Потеря рассудительности, отказ от нее, делает вывод Погорельский, приводят к печальным последствиям: перерождению самого ребенка и страданиям, на которые обрек подземных жителей Алеша своим перерождением. В «Эльфах» показана роковая несовместимость прекрасного мира детства с реальной действительностью, ее неумолимыми законами, взросление оборачивается вырождением, потерей всего самого светлого, прекрасного и ценного: «Вы, люди, слишком быстро растете и стремительно становитесь взрослыми и разумными», - рассуждает эльфа Церина. Попытка сопряжения идеала и действительности приводит к катастрофе.

В «Черной курице» слово Алеши не открывать тайны подземных жителей означает то, что он владеет счастьем целой страны маленьких человечков и возможностью его разрушить. Возникает тема ответственности человека не только за себя, но и за благополучие целого мира, единого и потому хрупкого.

Так открывается одна из глобальных тем русской литературы.

Внутренний мир ребенка не идеализируется Погорельским. Шалость и праздность, опоэтизированные Тиком, приводят к трагедии, которая подготавливается исподволь. По пути в Подземное царство Алеша совершает множество опрометчивых поступков. Несмотря на многочисленные предупреждения Черной курицы он просит лапку у кошки, не может утерпеть, чтобы не поклониться фарфоровым куклам…Непослушание любознательного мальчика в сказочном царстве ведет к конфликту с чудесным миром, будит в нем силы зла.

Второй мир, так же как и первый, свидетельствует о неблагополучии внутренней жизни ребенка, сигнализирует о необходимости руководить действиями любознательного и неискушенного мальчика и об опасности доверять всем его бессознательным порывам.

«Детская непосредственная простота» не является поэтому у Погорельского предметом поклонения. Преклонение перед невинным ребенком Погорельский заменяет чисто человеческой, мудрой христианской любовью к доброму, но легкомысленному мальчику, который глубоко страдает, остро чувствует свою вину и раскаивается в совершенном.

Сцена прощания с Чернушкой повторяет некоторые моменты прощания Церины с Эльфридой: появляется представитель волшебного царства, дается описание его внешнего вида, разговор, где и Церина, и Чернушка подчеркивают бедственное положение обитателей сказочных миров. Вся же сцена в целом имеет самобытный характер. В ней Погорельский серьезно расходится с Тиком. Церина по-прежнему любит лишь невинную Эльфриду, а не Мари, обрекшую ее на страдания, эльфа «очень зла».

Чернушка же говорит сквозь слезы: «Я тебя прощаю, не могу забыть, что спас мне жизнь мою, и все-таки люблю, хотя ты сделал меня несчастным, может быть, навеки».

Любовь и доброта, по Погорельскому, это основа подлинной красоты человека.

«Черная курица» не оставляет чувства безысходности, не содержит «пресноты и фальши морализирующих сказок», ее эмоционально – обобщающая мысль поражает силой, рожденной глубиной философского подтекста, в котором так часто отказывали сказке.

Погорельскому удалось избежать крайностей, противопоставления рационализма и непосредственности, разума и чувства, воли и эмоций, свободы и необходимости. Только их гармоничное сочетание в человеке способно избавить его от неоправданных ошибок и опасных заблуждений.

Восприняв одно из важнейших положений немецкого романтизма о том, что сказка не утеха детям на сон грядущий, а «сама природа», что именно она наиболее пригодна для воплощения универсальных идей, Погорельский создал удивительную повесть, где образ ребенка запечатлен во всей его сложности.

Однако этим не исчерпывается значение сказки. В ней не только верно изображен ребенок, но и отражено его реальное положение в мире. Феномен сказки состоит в том, что сделано это с помощью приемов, которые у немецких романтиков приводили к выводам, либо удручающим своей безысходностью, либо к иронии, провозгласившей невозможность достижения истины. Путь этот вел к кризису романтического мироощущения в целом. Погорельский же, по мысли исследовательницы его творчества Е.П. Званцевой, «вошел в число писателей, которые во главе с Пушкиным заложили основание русской классической прозы».

Трансформация романтических идей, которая произошла в сказке, обнажает глубинные тенденции развития русской нравственно – эстетической мысли, создавшей в XIX веке шедевры всемирно – исторического значения.

Писатель впервые доказал самостоятельность детского мира, наличие у ребенка собственной системы ценностей, вкуса, творческих способностей. Образ Алеши отличается достоверностью психологического рисунка, им открывается галерея образов в автобиографических повестях С.Т. Аксакова, Л.Н. Толстого, Н.Г. Гагарина – Михайловского.

Ключевая идея произведения – крах инфантилизма, переход от наивных фантазий к осознанию ответственности за поступки – стала одной из ведущих идей русской детской прозы. Мысли о самостоятельном пути человека в мире нравственных понятий, об этическом законе, действующем в искусстве точно так же, как в жизни, безусловно, - важная часть содержания.

Традиционное романтическое двоемирие нашло оправдание в объективном двоемирии детского сознания. В образе Алеши соединились черты маленького Алеши Перовского и Алеши Толстого.

Погорельским была найдена золотая середина в манере повествования о детстве между рассудительностью и сочувствием, с оттенками мягкого юмора и сентиментальности, вполне уместной при воспоминаниях. Чувство меры проявляется и в слоге, переходящем от книжно – повествовательного к слогу живого общения наставника с ребенком. Таким образом, в «Черной курице» определилась одна из основных черт детской литературы – наличие двух планов повествования – детского и взрослого.

В повести Погорельского два плана: реальный, изображающий Петербург конца XVIII века (мужской пансион, быт и нравы воспитанников и учителей, их взаимоотношения), и волшебный, в котором действуют подземные рыцари, гномы и т. д. С большой теплотой и тонким знанием детской психологии рисует автор главного героя. Мальчик не падает духом, оказавшись в далеком от родительского дома петербургском пансионе, прилежно учится, весело играет с товарищами и читает так много, что даже знает «наизусть деяния славнейших рыцарей». «Юное воображение его бродило по рыцарским замкам, по страшным развалинам или по темным, дремучим лесам», - пишет Погорельский. Исполненный детских грез, Алеша не пассивный мечтательный ребенок. Созданный им волшебный мир не отгораживает его от мира реального. Необузданная фантазия, живой, активный характер отличают юного героя. Воображаемое он постоянно переносит на повседневную действительность, реальная жизнь кажется ему таинственной и загадочной. Вот ожидается приезд директора училищ, и Алеша сразу же представил его себе «знаменитым рыцарем в блестящих латах и в шлеме с большими перьями».

Алеша способен к добрым порывам и поступкам, к самопожертвованию во имя спасения беззащитного. Чтобы сохранить жизнь любимой курочки Чернушки, он, не задумываясь, отдает «сердитой и бранчливой кухарке золотую монету, которую берег пуще глаза своего, потому что это был подарок доброй его бабушки». Маленький читатель, несомненно, высоко оценит этот поступок Алеши. Чувствуется дидактическая направленность уже на первых страницах повести. Погорельский рисует в самых привлекательных тонах своего героя, подчеркивая его сердечную отзывчивость, трудолюбие, вежливость. Поэтому может показаться слабо мотивированным поворот, который происходит в сознании и в поведении мальчика. За спасение Чернушки, оказавшейся министром волшебного царства, король гномов обещает исполнить любое его желание. Поколебавшись немного, Алеша просит у короля гномов лишь одно волшебное средство: не учить уроки, а отвечать их без запинки. Алеша - ребенок, и, естественно, положительные нравственные качества в нем только формируются. Затем, юный герой все же хочет всегда знать уроки, но рассуждает об этом, как и другие ученики: хорошо бы знать все, не утруждая себя, не прилагая усилий. Погорельский показывает, к чему приводит эта детская философия. Он убеждает маленьких читателей, как плохо не желать трудиться, чтобы все знать. В этом прежде всего и состоит нравственно-педагогический смысл и воспитательное значение волшебной повести Погорельского.

Итак, Алеша получает волшебный талисман: конопляное семечко. Он теперь может почивать на лаврах, отвечать любой урок без всякой подготовки. Мы с нетерпением ждем, каким станет Алеша. Ведь, по словам Погорельского, он был «добрый, милый и скромный» мальчик. И действительно, герою трудно превратиться в тунеядца. Писатель выявляет происходящую в душе маленького героя борьбу положительных и отрицательных начал, добра и зла.

Такое изображение героя было новаторским. До Погорельского русские народные и литературные сказки не раскрывали образ положительного героя. В них не изображались душевные противоречия действующих лиц. Они резко отделяли добро от зла. Персонажи делились на положительных и отрицательных. У героя повести Погорельского хорошие и плохие черты характера соседствуют. Алеша - живой, полнокровный образ. По-новому развивается в повести и сказочный конфликт. В произведении ощущается усиленное внимание автора к психологической сущности, к душевным переживаниям героя. Вот Алеша впервые появляется на уроке с конопляным зернышком в кармане и, «сам еще не зная, что сказать… безошибочно, не останавливаясь, проговорил все заданное». Но похвала учителя не доставляет ему теперь такого удовольствия, как прежде. «Внутренний голос ему говорил, что он не заслуживает этой похвалы, потому что урок не стоил ему никакого труда»,- пишет Погорельский.

В дальнейшем борьба положительного и отрицательного начал в душе Алеши теряет свою остроту. Она заглушается растущим в мальчике себялюбием, самомнением и чванством. Праздность духовно калечит Алешу, отчуждает его от других детей, приносит страдания. Он утрачивает свое прежнее очарование. Мнимые успехи так вскружили голову Алеше, что он стал редко вспоминать даже о своем волшебном друге Чернушке. Каким жалким кажется герой, когда, потеряв волшебный талисман, он на уроке «не мог выговорить ни одного слова» и понес за это тяжкое наказание! Погорельский убеждает читателей, что безобидное, казалось бы, желание иных детей все знать, не трудясь, незаметно оборачивается в повести трудно исправимым пороком, способным принести неисчислимые беды и самому герою и другим. Повесть отличается острыми трагическими художественными ситуациями и коллизиями. Сюжет произведения развивается так, что в кульминационный разгар событий от поведения мальчика зависит судьба целого народа. Во время порки розгами Алеша не выдержал и рассказал учителю о существовании подземного волшебного царства. Он выдал тайну. После этого и Чернушка, и рыцари, и «маленькие люди» - гномы должны были покинуть родное место. «Ты сделал меня несчастным», - говорит Алеше закованная в цепи Чернушка. И юный герой слышит шум скорбно уходящих людей, плач детей и женщин.

Алеша нарушил слово и принес страдания жителям подземного царства неумышленно, неосознанно. Но ведь разыгравшаяся трагедия была следствием его «неразумного поведения», вызвана желанием жить бездумно и бездеятельно. И только борьба героя с самим собой может в какой-то мере искупить его вину. Покидая Алешу, Чернушка говорит ему: «Твои слезы помочь не могут. Одним только ты можешь меня утешить в моем несчастии: старайся исправиться и будь опять таким же добрым мальчиком, как был прежде». Все сказочные события рисуются писателем в виде картин, которые видит герой и которые навеяны ему чтением рыцарских романов. Но писатель нарочито путает сон с явью. Уже в самом начале повести Чернушка в качестве посланца волшебного царства появляется Алеше и во сне, и тогда, когда он «лежал с открытыми глазами и долго слушал, как в верхнем жилье, над его головою, ходили по комнатам и приводили в порядок стулья и столы». И потрясение, которое пережил герой после непреднамеренного разглашения тайны гномов, описано автором так, что маленький читатель не усомнится в подлинности происходящего.

Погорельский очень скупо использует диалог, который играл такую большую роль в народных сказках. Основная часть текста произведения - это повествование от лица автора. В ней преобладают книжная лексика, развернутые фразы с многочисленными придаточными предложениями. Язык повести передает ее идейно-эстетическое своеобразие. Тонко схвачены в произведении, например, интонации «детской» речи: «Чернушка шла впереди на цыпочках и Алеше велела следовать за собою тихонько, тихонько». Часто повествование переходит в беседу, и Погорельский как бы ведет маленького читателя по местам, о которых говорит в своей сказке. Отсюда постоянные оговорки автора и его обращения к детям: «В другой раз и при другом случае я, может быть, поговорю с вами пространнее о переменах, происшедших в Петербурге в течение моего века», «Я забыл сказать вам, что к дому этому принадлежал довольно просторный двор…»

Время написания сказки совпадает с событиями, потрясшими всю Россию, - сотни людей, связанных с тайными декабристскими обществами, не по своей воле в кандалах отправлялись на каторгу. Закованная цепями Чернушка в человеческом облике министра не могла не вызывать ассоциаций, которыми в ту пору предпочитали не делиться публично. Смысл нравственного урока герою сказки не только в том, что надо старательно трудиться, но в том, что детское легкомыслие (так часто присущее и взрослым людям) делает несчастными и их самих, и тех, кто им дорог. Лучше претерпеть страдания, чем из малодушия нарушить верность данному слову.

Романтическая повесть – сказка «Черная курица, или Подземные жители» - шедевр русской детской беллетристики, ставшей памятником дворянской культуры детства. Обладая мощным воспитательным и эстетическим потенциалом, она, без сомнения, оставила след в сознании читателей XIX века. В атмосфере педагогических идей и литературного творчества А. Погорельского вырос его племянник А.К. Толстой, ставший последним романтиком в истории русской литературы, личность яркая и многогранная. Л.Н. Толстой, составляя список книг, повлиявших на его духовное становление, включил и «Черную курицу…».

В центре внимания любой сказки находится герой. Именно вокруг него происходят разные события, ему помогают или мешают остальные персонажи, он теряет и находит, а в конце добивается счастья. У каждого народа свои любимые герои. Они часто воплощают не столько лучшие качества народа, сколько идеалы, бытующие в нем. Подлинные герои европейских сказок связаны с такими понятиями, как сила, смелость, победа в сражениях, физическая красота.

Любимым героем русской народной сказки является Иван-дурак. Имена, впрочем, могут быть и другие. Внешне неприметный, совершающий на первый взгляд глупые и ненужные поступки, не стремящийся ни к богатству, ни к славе, он в конце сказки получает в награду прекрасную царевну, а иногда и полцарства в придачу. Европейские сказки тоже любят образ дурака, но в них он позволяет высмеять недостатки народа, он так и остается до конца дураком, совершающим дурацкие поступки. Такие сказки-шутки в России тоже есть. Но Иван-дурак — это совсем другое дело. Он именно герой народной сказки и победитель своих врагов.

В знаменитой сказке про Сивко-бурко у отца было три сына. Младший, Иван-дурак, «ничего не делал, только на печи в углу сидел да сморкался». Перед смертью старик попросил своих сыновей каждого по три ночи провести на его могиле. Два старших вместо себя послали дурака. Он и получил от покойного отца щедрый подарок — прекрасного коня по кличке Сивко-бурко. С его помощью Иван смог достать до высокого окна царевны и поцеловать ее (по другой версии — получает от нее перстень или платок). Заканчивается сказка пиром, на котором царевна пытается найти своего суженого. Приходит и Иван-дурак. Вот как сказка описывает своего героя: «…платьишко на нем худое, весь в саже, волосы дыбом». Увидев его, «царевна обрадовалась, берет его за руку, ведет к отцу и говорит: «Батюшка! Вот мой суженый». Братовей тут ровно ножом по сердцу-то резнуло, думают: «Чего это царевна! Не с ума ли сошла? Дурака ведет в сужены». Разговоры тут коротки: веселым пирком да за свадебку. Наш Иван тут стал не Иван-дурак, а Иван — царский зять; оправился, очистился, молодец молодцом стал, не стали люди узнавать!»

За что же награждается Иван-дурак в этой сказке? Прежде всего, конечно, за то, что остался верен слову, данному отцу. Поленились его братья ночью идти на могилу — темно и страшно. С точки зрения здравого смысла они правы. Отцу уже все равно не поможешь, зачем же мучиться. Но для Ивана заветы отца важнее здравого смысла, и поэтому он «дурак».

Сила Ивана-дурака — и в этом также выразился своеобразный народный идеал — в простоте, искренности, отсутствии меркантильности и прагматизма. В то же время его старшие братья — умницы и прагматики — как раз и оказываются в дураках. Отсутствие практицизма это одновременно и отсутствие жадности, стяжательства.

Ворует кто-то репу на огороде. Остается Ванька караулить вора. Видит, ночью мальчик еле-еле тащит огромный мешок, надрывается. Попросил мальчик помочь ему донести мешок до дома, Ванька и помог. Ну не дурак ли? Потом он отказался от предложенного золота и серебра, а взял гусли-самогуды. Ну и, конечно, закончилось все царевной и «жизнью припеваючи».

Важной чертой Ивана-дурака является сострадание, он помогает всем, кто просит о помощи, даже если это и идет на первый взгляд во вред ему самому. Он отдает голодной зайчихе последний ломоть хлеба — поступок бессмысленный с точки зрения здравого смысла, а в трудный момент именно она приносит ему яйцо, в котором Кащеева смерть. Или накрывает птенцов от дождя своим платьишком и мерзнет сам, а за это гигантская птица помогает ему вернуться домой. Так милосердие награждается. Умные братья употребляют свой ум в личных интересах — и наказываются.

Жалостливость и незлобивость дурака идут на пользу и самим братьям. В конце сказки герой часто прощает им все их козни, братья все-таки! У него нет чувства мстительности. Ему хорошо, так пусть и другим, даже злым братьям, будет тоже хорошо.

Жалостливость — одно из любимых свойств русской натуры. Проявляется она в самых разных областях. Вот, например, первые русские святые — Борис и Глеб, не борцы за веру, а невинно убиенные жертвы, страдальцы (и тоже ведь не за веру). К числу их достоинств летописцы относят молодость, незлобивость, чувствительность, доброту, сердечность. Оба они отказываются бороться с неумолимо надвигающимся на них злом, отвечать насилием на насилие. И оба погибают без сопротивления от рук посланных к ним убийц. Для того времени и для их положения младших наследников престола в их убийстве старшим братом в борьбе за власть нет ничего необычного. Святость их только в том, что они стали невинными жертвами и не сопротивлялись злу.

А царевич Димитрий, сын Ивана Грозного, напоровшийся неосторожно на ножичек в юном возрасте? Он вообще никак не успел себя проявить (по некоторым данным, был еще и скверного жестокого характера и ножечки любил не случайно, но это, возможно, клевета). Но и его канонизировали и почитают в русском народе как святого: за невинность жертвы, за погубленную молодость, да еще и за такую бессмысленную, с народной точки зрения, вещь, как власть.

Еще одним важным качеством русского героя является скромность. Он не выскочка, не болтун, не хвастунишка. Да и такой ли он дурак, если разобраться? Он ничего не рассказывает братьям о Сивке-бурке, о поцелуе царевны, уж они бы не удержались и похвастались. А если бы узнали о его похождениях, могли бы и помешать. Никто не воспринимает Ивана-дурака всерьез, и в этом тоже его сила.

В сказке про мудрую жену сын-дурак купил на отцово наследство кошку и собаку, поселился в шалаше и был счастлив. Питался тем, что приносила собака, ничего не требовал от жизни — есть, где спать и что есть, вот и слава Богу! Получил как-то за свою кошку три бочонка золота. До этого момента сюжет международный, известен в разных странах. А вот далее начинается его славянская разновидность. Два бочонка дурак раздал нищим («Экая пропасть золота! Куда мне с ним?»), а на третий накупил ладану и зажег его в поле. В результате ангел обещал исполнить любое его желание. Послушался дурак совета, который ему дали мужики, работавшие в поле, и пожелал мудрую жену. И не ошибся. Стал-таки в конце, с помощью жениной мудрости, царем. Вот вам и дурак! Жил просто, ничего не требовал, корысти не имел, совета послушался, т. е. все сделал правильно.

Наконец, особое значение имеет внешность героя: она обычно подчеркнуто простая, неказистая, герой физически непривлекателен. В сказке «…меньшой, Ванюша, — как недоросточек, как защипанный утеночек, гораздо поплоше» своих старших братьев. Он сидит на печи, сморкается. Он вымазан сажей. Потому что это с точки зрения народного идеала не так и важно. Уже упоминавшееся популярное высказывание гласит: «Полюбите нас грязненькими, а чистенькими нас каждый полюбит». Старшие братья заботятся о своей внешности: «…старшие знай себе коней объезжают, кудри завивают, фабрятся, бодрятся родимые…» С точки зрения народного сознания сразу становится очевидно, что ничего хорошего от таких не жди.

Так, в сказках отразились народные идеалы, представления о добре и зле, о том, что важно для человека, а что второстепенно. Как мы видим, герой русской сказки — на первый взгляд незаметный, слабый, глупый, даже жалкий. Но в конце он победитель всех сильных и красивых, получает и принцессу и иногда сундук с добром или полцарства. В образе Ивана-дурака нашли отражение наиболее ценимые в народе качества — сострадание, готовность помочь ближнему не ради выгоды, а от души, незлобивость, верность слову, скромность. Главные же недостатки воплощены в людях практических, представляющих противоположность герою, таких, например, как его братья. Это жадность, равнодушие, болтливость, бессердечное отношение к ближнему, да и вообще ко всему живому.

В русской культуре мы находим немало других подтверждений тому, что в народе особенно ценились все эти качества. И что «ум» нередко становился синонимом прагматичности, хвастовства, болтливости, отсутствия духовности. Например, особенное почитание юродивых, ставивших духовное начало выше материального и добровольно отказывавшихся от «ума». Или вспомним иронию грибоедовской комедии «Горе от ума», в которой гораздо более умный, чем окружающие его люди, герой очень много говорит, особенно о себе, а его «ум» в конце концов приносит всем только горе.

Героиня русской сказки — мудрая, работящая, верная, скромная. Она часто спасает героя, выручая его в самых сложных ситуациях, дает ему советы, выполняет за него сложную работу. Как правило, она наделена еще и волшебными свойствами и умеет творить чудеса.

Здесь опять-таки речь идет не об уме, а именно о мудрости. Интересное различие в этих двух понятиях находим в словаре В. И. Даля. «Ум» у него — это «общее названье познавательной и заключительной способности человека, способность мыслить; это одна половина духа его, а другая — нрав, нравственность, хотенье, любовь, страсти…» То есть ум — это неплохо, но только, когда он, как в известной поговорке, с сердцем или нравственностью «в ладу». «Мудрый» же, согласно словарю, — «основанный на добре и истине; праведный, соединяющий в себе любовь и правду; в высшей степени разумный и благонамеренный». Это гораздо глубже и всеобъемлюще, чем ум, качество, вне всякого сомнения, положительное, без всяких оговорок. В русских сказках мы встречаем Василису Премудрую, Елену Премудрую, мудрую деву и других, не имеющих этого эпитета, но поступающих именно в соответствии с вышеприведенным определением.

Герой может совершить глупость (например, сжечь лягушачью шкуру, хотя его просили этого не делать, уничтожить перышки) и тем навлечь на голову героини страшные беды. Или предать, как Финист — ясный сокол, который улетел, забыл про свою любимую и женился на другой. Но героиня все прощает ему и хранит верность до конца. Более того, часто знакомство героев начинается с какого-нибудь не слишком красивого поступка героя, как, например, кража.

«Любовь» героев в сказке «Морской царь и Василиса Премудрая» начинается с того, что царевич крадет сорочку, которую девушка скинула во время купания. Она умоляет его вернуть украденное, обещая пригодиться. И держит крепко свое слово: выполняет тайком все приказания морского царя — строит хрустальный мост, сажает за одну ночь сад. Когда же встает вопрос о женитьбе, сама подсказывает царевичу, как ее найти, и выходит за него замуж. Более того, она помогает герою бежать домой, хотя и знает, что он забудет ее на родине.

Конечно, в сказках идеи приобретают утрированные формы, чтобы донести идею до слушателя во всей полноте. Но очевидно, что в героине такой сказки главным является верность, преданность, терпение, смирение.

Нередко герой изображается совсем уж никудышным, чтобы подчеркнуть достоинства героини. Он и бедный, и дурак, и невезучий, да еще часто непослушный. Она — красивая, умная и богатая. Но вот ведь парадокс: кроме него ей никто не нужен. Интересен с этой точки зрения цикл сказок об Иване Несчастном. У героя ничего не получается, во всем невезение, он ничего не может путного сделать или совершить. Приходит он к царю за советом, как же ему быть. Увидела его царская дочка и говорит: «А я так думаю, батюшка: коли его женить, то, может, и ему Господь пошлет иную долю». И вышла замуж (в других вариантах героиня — купеческая дочь, отказывающая богатому жениху ради никчемного Ивана). Даже намека в сказках на какие-либо корыстные мотивы в любви нет и быть не может. А дальше волшебством и мастерством героиня начинает строить семейное благополучие. Да и Иван меняется, начинает проявлять храбрость и смекалку, побеждает змея, в другом варианте — хитрых купцов. Впрочем, это происходит не всегда, т. к. это не столь важно. В конце сказки герой, вернувшись домой, застает жену в постели с двумя добрыми молодцами и поднимает меч, чтобы убить их. Но в последний момент, вспомнив добрые советы, останавливается (поумнел все-таки!) и выясняет, что это два его сына, родившиеся в его отсутствие. Такие сказки не дают никаких объяснений, за что героиня любит героя, но показывают ее прозорливость и опять-таки мудрость: кончается-то все тем, что герои живут долго и счастливо до конца своих дней.

Героини прощают даже измену героя. Это герой может себе позволить обидеться и уйти, героиня уходит, только если ее вынуждает к этому злое волшебство. В популярной в России и очень древней по происхождению сказке о Финисте — ясном соколе злые сестры, заподозрив, что к их младшей сестре прилетает Финист, натыкали острых ножей на окно. Финист прилетел, порезался, обиделся и улетел навсегда. Кстати, плохие сестры, как и братья Ивана-дурака, тоже плохи тем, что себя любят, красуются, о нарядах и женихах думают, что, казалось бы, естественно для молодых девушек, но осуждается, противопоставляясь хорошей младшей, которая озадачила отца поисками странного перышка Финиста — ясна сокола. Не только не обидевшись, но как бы даже ощущая свою вину за потерю любимого, отравляется героиня на его поиски. Уж что только девушка бедная ни делала — три пары железных башмаков износила, три железных посоха изломала, к бабам-ягам ходила, на работу устраивалась. И все это для того, чтобы обнаружить, что ее возлюбленный уже спокойно женился на другой. С большим трудом, хитростью и волшебством, вернула героиня себе своего Финиста, а потом они, как и положено, зажили счастливо.

При всех таких замечательных достоинствах героиня никогда не выпячивает своих заслуг, всегда остается в тени героя. Она только его помощница и покорна ему, принимая его таким, какой он есть. Если даже героиня видит, что герой совершает неразумные поступки, но не может остановить его, она, смирившись, следует за ним, а потом помогает ему выпутаться. Но чаще всего герой слушает свою разумную жену, даже если и не понимает ее поступков, а ее советы идут вразрез со здравым смыслом. Он как бы признает, что ей дано предвидеть больше, чем ему.

Судьбы героя и героини тесно переплетены друг с другом. Только вместе они способны строить счастливую жизнь. Со встречи с героиней начинается возвышение, просветление, вразумление (если он «дурак») героя, с ней, как правило, связаны и испытания, через которые он должен пройти. Но и героиня без своего героя ничто — лягушка лягушкой или прекрасная птица. Ее женское начало, разум, даже волшебные свойства нередко раскрываются только от необходимости бороться за героя и счастье.

В русской сказке «Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что» Федот стрелец ранил птицу, но, вняв ее просьбе, не убил, а принес домой. Оказалась она красавицей-царевной, на которой он женился. Федот во всем слушается жены — говорит: возьми денег в долг, берет, говорит: купи шелку, покупает. Жена же при этом — все для мужа, для семьи, своей красотой и царским званием совсем не гордится, жалеет его по-бабьи, что трудится много, устает, а живут в бедности. С помощью волшебства решила она его от работы избавить (видимо, чтобы он вместо работы дома на печи лежал), соткала прекрасный ковер. Из-за этого влюбился в нее царь, отправил Федота «туда — не знаю куда», а сам к красавице свататься. Но она верна мужу, не соглашается. Интересно, что самого Федота никто и в грош не ставит. Баба-яга говорит: «Сам-то он простой человек, извести его нетрудно бы — все равно, что щепоть табаку понюхать! Да жена у него больно хитра». А он между тем и Шмата-разума добротой на свою сторону переманивает, и купцов обманывает, и богатство для семьи добывает.

Героини русских сказок бывают иногда очень красивыми и получают прозвание Прекрасная. Но чаще всего о внешности героини просто ничего не упоминается, так как это дело второстепенное. Главное достоинство героини западноевропейских сказок, как правило, красота. Она может быть глупой, вредной, жестокой, но ей все прощается, потому что она прекрасна. Кстати, умные женщины в таких сказках обычно воплощают злое начало, вредят героине и нередко стремятся к тому, чтобы лишить ее главного достоинства — красоты.

В русских сказках красавицы прекрасны подчеркнуто сказочной красотой — «ни в сказке сказать, ни пером описать», говорят про них. Ну кто в самом деле в обычной повседневной жизни будет радоваться звезде во лбу или месяцу под косой. Их красота — это своего рода лягушачья кожа или птичьи перышки, нужна только в первый момент встречи, чтобы привлечь внимание героя, завязать знакомство. Красота важна в европейский рыцарской культуре любовного поклонения женщине как невесте или любовнице. В русском же сознании, в сказке женщина прежде всего жена и мать, пусть даже будущая и потенциальная, хозяйка дома, работница, тут важнее совсем иные качества, а не внешняя красота.

С героем и героиней связана центральная для русских сказок тема — семейная жизнь. В начале сказки герой, как правило, покидает семью, в конце, после испытаний и странствий, возвращается с молодой женой или же, если некуда вернуться, создает новую. Именно создание семьи является высшей наградой герою, добрая жена становится венцом его испытаний и подвигов. Очевидно, что это отражает то особое место, которое семья занимала в русском мире в целом. Почти по-сказочному звучит «Домострой», книга, написанная в XVI в., когда говорит о счастье семейной жизни: «Если подарит кому-то Бог жену хорошую — дороже это камня многоценного. Такой жены и при пущей выгоде грех лишиться: наладит мужу своему благополучную жизнь. Собрав шерсть и лен, все, что нужно, исполнит руками своими, будет словно корабль торговый: отовсюду вбирает в себя все богатства. И встанет средь ночи, и даст пищу дому и дело служанкам. От плодов своих рук преумножит богатство. Препоясав туго чресла свои, руки свои утвердит на дело. И чад своих поучает, как и служанок, и не гаснет светильник ее всю ночь: руки свои простирает на труд, утверждает персты на веретене. Милость свою обращает на убогого, и плоды трудов подает нищим — не беспокоится о доме своем ее муж: самые разные одежды нарядные приготовит и мужу своему, и себе, и детям, и домочадцам своим. И потому, когда муж ее будет в собрании вельмож или воссядет со знакомыми, которые всегда почитают его, он, мудро беседуя, знает, как поступать хорошо, ибо никто без труда не увенчан. Доброй женою блажен и муж, и число дней его жизни удвоится — добрая жена радует мужа своего и наполнит миром лета его: хорошая жена — благая награда тем, кто боится Бога, ибо жена делает мужа своего добродетельней: во-первых, исполнив Божию заповедь, благословлена Богом, а во-вторых, хвалят ее и люди. Жена добрая, трудолюбивая, молчаливая — венец своему мужу, если обрел муж такую жену хорошую — только благо выносит из дома своего. Благословен и муж такой жены, и года свои проживут они в добром мире» (Домострой, 1990: 137).

Основа семейного счастья в сказках — судьба, суженость. Не любовь и страсть, а предназначение имеет решающее значение при выборе пары. Да и выбора как такового чаще всего нет. Сказка сознательно, вплоть до абсурда, избегает хоть каких-либо объяснений на тему — почему полюбили. Крадет стрелец у Марьи-царевны Премудрой крылышки. Она обнаруживает пропажу и зовет: «Коль стар человек — будь мне батюшка, а старушка — будь мне матушка; коли млад человек — будь сердечный друг, а красная девица — будь родная сестра!» Вот начало любви, прошедшей потом через трудные испытания.

Еще с большей остротой проявляется тема предназначения в семейном счастье в сказке «Царевна-лягушка». Она же показывает, что покорна судьбе не только героиня, но и герой. Все знают начало сказки. Было у царя три сына. Пришла им пора жениться, дал им отец по стреле и велел натянуть луки. Кто найдет их стрелу, на той и женятся. То есть здесь выбор определяется судьбой, независимо от их желаний, для всех троих сыновей. Двум старшим повезло — им достались генеральская и купеческая дочки. А младший пустил свою стрелу в болото (в некоторых вариантах еще и «грязное», чтобы усилить неприятное чувство), и нашла ее лягушка. Глупость, казалось бы, ошибка, но герой увидел в этом перст судьбы: «Иван-царевич призадумался, заплакал: «Как я стану жить с лягушей? Век жить — не реку перебрести или не поле перейти!» Поплакал-поплакал, да нечего делать — взял в жены лягушу». Далее следует подробность, чтобы никто не сомневался, что лягушка самая что ни на есть обыкновенная: «Их всех обвенчали по ихнему там обряду; лягушу держали на блюде».

Сказка долго держит слушателя в напряжении — Иван живет с лягушкой, а девушкой она оборачивается и чудеса творит, только когда он спит. И только случайно он узнает о ее волшебных свойствах, сжигает кожу и навлекает на обоих несчастье. Теперь ему предстоит вернуть свою суженую, доказать, что он ее достоин. Мораль проста: ты полюби лягушку, поживи с ней, храни ей верность, а там, глядишь, она и станет царевной, хотя бы для тебя.

Европейскую Золушку принц полюбил в облике прекрасной принцессы в роскошном платье и, как честный человек, женился на ней, хотя она и оказалась не той, за кого себя выдавала, всего лишь жалкой дочерью лесничего. В русских сказках ситуация обратная: герой женится на лягушке, убогом существе, а она потом превращается в прекрасную царевну. Сначала жалость к несчастному существу, потом немного терпения и красавица-жена, да еще и с приданым. Во всяком случае, в сказке. Многие верят и терпеливо ждут. Терпение также относится к числу качеств, любимых и ценимых русским народом, недаром поговорка говорит: «Стерпится — слюбится».

Кстати, существует французская сказка «Жених-жаба». Сюжет похож, но акценты расставлены совсем по-другому. Начать с того, что сама идея — решающий выбор за девушкой, она решается выйти замуж за жабу — уже как-то меняет ситуацию. Но и выбор здесь обусловлен исключительно дочерней любовью: жаба отказывается отпускать ее отца, пока девушка не согласится на брак. У жабы немедленно обнаруживается богатый замок, и в первую же брачную ночь она оказывается прекрасным принцем.

Женитьба и семья преображают неказистого в начале героя русских сказок. В одном из вариантов сказки «Сивко-бурко» Иван-дурак целует Елену Прекрасную, обернувшись прекрасным молодцом. Интересно, что потом, на пиру, он устраивает ей своеобразное испытание: «То, — говорит, — я полюбился ей молодцом, теперь она полюби меня в кафтане простом». Елена, конечно, и в простом облике узнала своего нареченного, а потом происходит своего рода «обыкновенное чудо». Вот как трогательно в своей наивной гордости за героя рассказывает об этом сказка: «…скоро с ним обвенчалась; а он-то, Боже мой, какой стал умный да смелый, а какой красавец!.. Сядет, бывало, на коня-летуна, сдвинет шапочку, подбоченится — король, настоящий король! Вглядишься — и не подумаешь, что был когда-то Ванюша».

Есть в сказках и другие замечательные персонажи. Добрые, которые помогают героям, и злые, которые мешают их счастью. Среди помощников часто оказываются спасенные героями животные и даже неодушевленные предметы, а также таинственные старики и старушки, которые помогают в благодарность за полученную краюху хлеба, а еще чаще — за доброе ласковое слово. Злодеи тоже совсем непростые — Кощей Бессмертный, который оказывается смертен, Змей Горыныч, чьи головы надо отрубить все сразу, а то они отрастают заново, морской царь, заманивающий всех к себе под воду. Кощей хочет непременно жениться на героине, для чего и крадет ее, Змей — уничтожить всю русскую землю, морской царь — сохранить своих дочерей и утопить как можно больше людей. Но они не могут противостоять силам добра.

Один персонаж стоит особняком и представляет особый интерес. Это — баба-яга, встречающаяся исключительно в славянских сказках. Она, в зависимости от ситуации, может помогать, а может вредить героям.

Английский посланник Дж. Флетчер, посетивший Россию в 1588 г., в своем сочинении отмечал: «…что касается до рассказа о золотой или яге-бабе (о которой случалось мне читать в некоторых описаниях этой страны, что она есть кумир в виде старухи)… то я убедился, что это пустая басня» (Флетчер, 2002: 113). Здесь показательны два момента: во-первых, указывающий на популярность ее образа, о чем свидетельствует слово «кумир» и упоминание о ней в книгах, видимо иностранных, а во-вторых, сохранявшаяся до того времени (конец XVI в.) вера в ее реальность. Каким-то образом англичанин убедил себя в том, что она выдумка, но ведь верил изначально, а значит, верили в это окружавшие его русские.

Много споров ведется по поводу происхождения и значения ее образа. Кто-то считает ее сторожем потустороннего мира, кто-то — повелительницей всего живого, кто-то — воплощением самой матери-сырой-земли. Есть много загадочного в ее натуре, поведении, внешнем облике, атрибутике.

Например, нет единого мнения по поводу загадочной фразы, которой баба-яга встречает героя: «Русским духом пахнет». Что это за дух такой особый, на который она обращает внимание? В. Пропп считает, что это говорит о том, что к ней пришел живой человек, а она привыкла иметь дело с мертвыми, бестелесными и непахнущими (Пропп, 2000a: 47) (правда, это не объясняет, почему именно русский). Ю. С. Степанов считает, что эта фраза «выставляет ее как чужую, не русскую» (Степанов, 2001: 840). Он же пишет и о существовании реальных «этнических запахов».

На этот факт обращал внимание еще в середине XIX в. русский этнограф С. В. Максимов. Он писал: «Не только внешняя обстановка, но и потребляемая известным народом пища имеет влияние на его животный, специфический запах. Поражают обоняние свежего человека все азиатские народы, пристрастные к употреблению чеснока и черемши… и всякий носит свой особый запах: китайцы и персияне, киргизы и самоеды — в особенности те, которые усвоили ношение шерстяного и мехового платья. В равной степени влияют и ароматические приправы к блюдам, и пахучесть господствующих растений страны и т. п.» (Максимов, 1987: 625). Те, кто ездили за границу до начала перестройки, помнят, что возвращавшиеся «оттуда» пахли каким-то особым, «заграничным» запахом. Сейчас это ощущение несколько притупилось, но не исчезло: приезд в какую-нибудь страну сопровождается определенным набором запахов.

Баба-яга живет в избушке на курьих ножках, летает в ступе, у нее костяная нога и огромные зубы. Она — хранительница огня (в сказке «Василиса Премудрая»), золотых яблок (в сказке «Гуси-лебеди»), множества волшебных предметов (клубочка, показывающего дорогу, богатырского коня и др.), а главное — знания волшебной жизни. Она всегда знает, где найти украденную героиню, как к ней добраться и как ее отвоевать у врагов, которые, кстати, часто являются ее же родственниками. Она своего рода посредник между миром простых людей и иным, сказочным.

Образ бабы-яги хорошо показывает всю глубину, сложность и неоднозначность русских сказок, их психологизм и понимание жизни. Там, где речь идет о необходимости продемонстрировать четкие идеалы, они статичны и условны. Баба-яга — не хорошая или плохая, как, казалось бы, должно быть в сказках, а разная, как в жизни. Найдешь нужные слова, общий язык — будет помощником, а нет — так и съесть может или еще как-нибудь извести. Характерно, что бабу-ягу, в отличие от Кощея или Змея, почти никогда не уничтожают.

Какой же ключик находят к ней герои? Кто-то завоевывает ее доверие лаской, кто-то — беспомощностью ситуации, кто-то — старательным трудом, кто-то — хитростью. Но самый распространенный способ — напомнить ей об обязанностях хозяйки. И здесь также проявляются особенности русской культуры и отношения к жизни. Избушка стоит в лесу, вокруг нет жилья. Путник-герой приходит к ней в дом и сталкивается с ее недоброжелательностью. Особенно раздражает бабу-ягу «русский дух». Но герой не теряется, отвечает ей: «Ну, старая, чего кричишь? Ты прежде напой-накорми, в баню своди, да после про вести и спрашивай». Законы гостеприимства оказываются святы. Вспомнив о своих обязанностях хозяйки, баба-яга ведет его в баню (не для того ли, чтобы «русский дух» отмыть?), потом кормит-поит, спать укладывает. Строго спрашивает: «Что, добрый молодец, дела пытаешь иль от дела лытаешь?» Как будто это важно для нее, серьезный он человек или так, время проводит. Герой рассказывает бабе-яге про свою беду. После этого убивать или есть героя невозможно — хлеб преломили, в доме ее поспал, напомнил ей о том, что она хозяйка. Остается только помогать. В печке баба-яга пытается пожарить только детей малых и неразумных, которые подхода к ней не знают, да и то они все равно от нее сбегают.

В сказках нередко герой отправляется за тридевять земель в тридесятое царство. Иногда оно называется «иное», «небывалое» или как-нибудь еще. Путь к нему долгий и трудный. Отправляется туда герой (реже героиня) либо в поисках утраченной возлюбленной (возлюбленного), или выполняя задание, или просто «на ловлю счастья» и удачи. Описания этих царств очень разные, добирается до них герой по-разному — через непроходимый лес, по морю или через высокие горы. Но всегда встречается там с чудом. И всегда возвращается домой.

Существует распространенное мнение о том, что русский народ всегда находился в своеобразной культурной изоляции — в силу географических, а иногда и политических причин. И что это стало причиной отсутствия интереса к далеким странам, сосредоточенности на своем узком круге, часто в рамках нескольких окрестных деревень, когда поездка в ближайший город становилась масштабным событием. С одной стороны, действительно русский крестьянин жил внутри замкнутого мира, и дальние путешествия были для него не только не доступны, но и не нужны. Страна сама по себе большая, разнообразная, да еще и постоянно расширявшая границы и осваивавшая новые земли. С другой стороны, представление об отгороженности русского человека от окружавшего его мира, в том числе и далекого, были явно преувеличены. Политика, торговля, паломничество всегда связывали Русь, Россию с другими странами: еще великокняжеские дочери выходили замуж за иностранных монархов, новые рынки искали за тремя морями, а святые места посещали отнюдь не только люди духовного звания. Свидетельств постоянного взаимодействия России и мира множество: они находятся в книгах, в записках путешественников, в заимствованных обрядах и деталях быта, в языке и традициях питания.

Свидетельствуют об этом и сказки. В них описываются бескрайние моря и высокие горы, которых нет ни в средней полосе России, ни на юге, ни во многих других регионах (вместе они существуют практически только на Русском Севере). Но это никого не смущает, они не воспринимаются как экзотика. А вот иные страны действительно несут на себе отпечаток волшебства. Они описываются как прекрасные и непохожие на повседневность. В тридесятом царстве встречаются великолепные дворцы, хрустальные или стеклянные горы, «луга зеленые, травы шелковые, цветы лазоревые» (Афанасьев, 1984: 157), прекрасные сады, иногда с золотыми плодами или молодильными яблоками. Дворцы там чаще всего золотые: «А дворец тот золотой и стоит на одном столбе на серебряном, а навес над дворцом самоцветных каменьев, лестницы перламутровые, как крылья в обе стороны расходятся… Лишь только вошли они, застонал столб серебряный, расходилися лестницы, засверкали все кровельки, весь дворец стал повертываться, по местам передвигаться» (там же: 560). Золотой не только дворец, но и колодцы, терема, ограды. Иногда все это алмазное. И живут там часто царь-девицы невиданной красы. А окружают их олени с золотыми рогами, жар-птицы, утки — золотые перышки.

Представление о других странах как о месте прекрасном и удивительном характерно для русской культуры в целом. Интересно, что в словаре констант русской культуры устанавливается связь между понятиями «чужой», «чуждый» и «чудо», «чудесный» (там же: 140). Чудо понимается как «явление, не объяснимое естественным порядком вещей», «странное, необычное».

Описание реальных путешествий русских людей в другие страны очень сильно похоже на сказочное. Столь сильно, видимо, было ожидание «чуда» от этих «чужих» земель. Вот выдержки только из некоторых «хожений»:

«И иные многие столпы стоят по городу из мрамора, много на них надписей, от верха до низа резьбою изукрашены. Много удивительного, уму непостижимо» («Странствий Стефана Новгородца», 1348-1349) (Книга хожений, 1984).

«Стояли на два ряда, одеты одни в багряный бархат, другие в вишневый бархат, один ряд имел на груди жемчуг, другие иное украшение. Под хорами находился чертог с 12 ступенями, шириною две сажени, облачен красным червецом, на нем два столпа золотые… Кто сможет передать эту красоту!» («Хожение Игнатия Смольнянина в Царьград», 1389) (там же).

«Перед воротами этого монастыря лежит жаба каменная. Эта жаба при царе Льве Премудром по улицам ходила, мусор пожирала, а метлы сами подметали. Встанут утром рано, а улицы чисты» («Хожение Зосимы в Царьград, Афон и Палестину», 1419-1422) (там же).

«И видели мы город чудный, и равнины, и горы небольшие, и сады красивые, и палаты весьма чудные, с позолоченными верхами, и монастыри в городе чудные и мощные. И товара в нем всякого полно. И воды проведены в город по трубам, текут по всем улицам. А ныне воды из фонтанов текут, студеные и вкусные… И видели здесь мудрость недоуменную и несказанную. <…> Среди города этого фонтаны устроены, колонны их из меди, позолоченные, весьма чудесные, трех саженей и выше. И у каждого из фонтанов статуи людей пристроены, тоже из меди. И вытекают изо всех этих медных людей воды вкусные и холодные: у одного изо рта, у иного из уха, а у другого из глаза, а у иного из локтя, а у иного из ноздрей, вытекают очень прытко, как из бочек. Статуи эти выглядят просто как живые люди. <…> Так высоки эти горы, что облака вдоль них по ущельям ходят и берутся облака от них же. Снега лежат на них от сотворения гор. Летом же в них жара и зной большой, но снег не тает» («Хожение на Флорентийский собор Неизвестного Суздальца», 1437) (там же).

«В крепости султана семеро ворот, а в воротах сидит по сто сторожей да по сто писцов-индусов: одни записывают, кто войдет, другие записывают, кто выйдет; чужестранцев в крепость не пускают. Дворец его весьма чудесный, всюду резьба да золото, и каждый камень резной и золотом расписан причудливо, а во дворце сосуды разные. <…> А Цейлон же есть пристань Индийского моря немалая, а в нем лежит отец Адам на горе высокой. Да около него родятся драгоценные камни, рубины, кристаллы, белые агаты, смола, хрусталь, наждак. И слоны родятся, а продают их на локоть, да страусов продают на вес. …В Шабате же родится шелк, скатный жемчуг, простой жемчуг, сандал… В Гуджарате родится индиго и лак, а в Камбае родится сердолик. В Райчуре же родится алмаз» («Хожение за три моря Афанасия Никитина», 1466-1472) (там же).

Трудно отличить в них сказку и реальность, так тесно они переплетаются. И уже описание из сказки выглядит порой более обычным, чем из настоящего путешествия.

Но чудеса в конце концов утомляют. И герои сказок, насладившись удивительной жизнью в далеких странах, начинают тосковать и стремиться домой. А сколько тоски по родине звучит в восклицании Афанасия Никитина, шесть лет странствовавшего по восточным странам: «Русская земля да будет Богом хранима! Боже, сохрани ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бояре Русской земли несправедливы. Да станет Русская земля благоустроенной и да будет в ней справедливость. О Боже, Боже, Боже, Боже» (там же: 378). Порой, чтобы полюбить родные места, надо с ними расстаться. И сказочное путешествие оказывается еще одним испытанием героя — на любовь к родине.

Важно отметить еще одну особенность сказочного действия. В Европе большинство сказок начинается с почина вроде «давным давно» («once upon a time»). В России это, как правило, «в некотором царстве, в некотором государстве…» Следовательно, в Европе сказочный отсыл идет во времени — когда-то, давным давно происходили чудеса и жили странные существа. В России же — это отсыл пространственный. Там где-то, в далеких странах, эта сказочная действительность существует и по сей день. Кто знает? Таким образом, в русском восприятии сказочной действительности, с одной стороны, чудо всегда существует где-то за тридевять земель, с другой — оно реально в пространстве, а не во времени. Значит, может жить и в дне сегодняшнем.

В сказках раскрывается множество отдельных черт характера русского человека и особенностей его внутреннего мира и идеалов.

Однозначным является отношение к богатству. Жадность воспринимается как большой порок. Бедность же является достоинством. Это не значит, что нет мечты о достатке: трудности крестьянской жизни заставляли мечтать о скатерти-самобранке, о печке, в которой «и гусятины, и поросятины, и пирогов — видимо-невидимо! Одно слово сказать — чего только душа хочет, все есть!», о невидимом Шмате-разуме, который стол яствами накрывает, а потом убирает и т. д. И о волшебных замках, которые за один день сами строятся, и о полцарстве, за невесту полученном, тоже было приятно помечтать долгими зимними вечерами. Но богатство достается героям легко, между делом, когда они о нем и не думают, как дополнительный приз к хорошей невесте или спасенной жене. Стремящиеся к нему как самоцели всегда наказываются и остаются «у разбитого корыта».

Своеобразным представляется отраженное в сказках отношение русского народа к труду. Вот, казалось бы, непонятная с точки зрения идеалов сказка про Емелю-дурака. Лежал он всю жизнь на печи, ничего не делал, да еще и не скрывал причины, отвечал «Я ленюсь!» на все просьбы о помощи. Пошел как-то по воду и поймал волшебную щуку. Продолжение хорошо знакомо всем: щука уговорила его отпустить ее назад в прорубь, а за это обязалась выполнять все желания Емели. И вот «по щучьему веленью, по моему прошенью» сани без лошади везут дурака в город, топор сам дрова рубит, а они в печь складываются, ведра маршируют в дом без посторонней помощи. Мало того, Емеля еще и дочку царскую заполучил, тоже не без вмешательства волшебства. Конец, правда, все-таки обнадеживающий (в детских пересказах его почему-то часто опускают): «Дурак, видя, что все люди как люди, а он один был нехорош и глуп, захотел сделаться получше и для того говорил: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, кабы я сделался такой молодец, чтоб мне не было подобного и чтоб был я чрезвычайно умен!» И лишь успел выговорить, то в ту ж минуту сделался так прекрасен, а притом и умен, что все удивлялись».

Эту сказку часто трактуют как отражение извечной склонности русского человека к лени, безделью. Говорит же она, скорее, о тяжести крестьянского труда, рождавшего желание отдохнуть, заставлявшего мечтать о волшебном помощнике. Да, если тебе повезет и ты поймаешь чудо-щуку, можно будет с удовольствием ничего не делать, лежать на теплой печи и думать о царской дочке. Все это, конечно, также нереально для мечтающего об этом мужика, как ездящая по улицам печка, и ждет его обычная трудная повседневная работа, но помечтать-то о приятном можно.

Сказка раскрывает и еще одно отличие русской культуры — в ней нет святости понятия труда, того особого трепетного отношения, на грани «труд ради самого труда», которое свойственно, например, Германии или современной Америке. Известно, например, что одной из распространенных проблем у американцев является неумение расслабиться, отвлечься от дела, понять, что ничего не случится, если на неделю уехать в отпуск. Для русского человека такой проблемы нет — отдыхать и веселиться он умеет, а работу воспринимает как неизбежность.

Известный философ И. Ильин считал такую «лень» русского человека частью его творческой, созерцательной натуры. «Созерцанию нас учило прежде всего наше равнинное пространство, — писал русский мыслитель, — наша природа, с ее далями и облаками, с ее реками, лесами, грозами и метелями. Отсюда наше неутолимое взирание, наша мечтательность, наша созерцающая «лень» (Пушкин), за которой скрывается сила творческого воображения. Русскому созерцанию давалась красота, пленявшая сердце, и эта красота вносилась во все — от ткани и кружева до жилищных и крепостных строений» (Русская идея, 1992: 437). Пусть нет рвения и возвеличивания труда, зато есть чувство прекрасного, слияние с природой. Это тоже приносит свои плоды — богатое народное искусство, выразившееся в том числе и в сказочном наследии.

Иногда герои награждаются за свое страдание. Эта тема также особо любима русской сказкой. Часто симпатии оказываются на стороне героев (еще чаще — героинь) не в силу их особых качеств или совершаемых ими поступков, а из-за тех жизненных обстоятельств — несчастье, сиротство, бедность, — в которых они оказались. В этом случае спасение приходит извне, ниоткуда, не как результат активных действий героя, а как восстановление справедливости. Такие сказки призваны воспитывать сострадание, сочувствие к ближнему, чувство любви ко всем страждущим. Как тут не вспомнить мысль Ф. М. Достоевского о том, что страдание необходимо для человека, т. к. укрепляет и очищает душу.

Свидетельствуют русские сказки и об особой вере русского человека в значение сказанного слова. Так, существует отдельный цикл из разряда сказок-легенд, в котором весь сюжет завязан на разного рода случайно вырвавшихся проклятиях. Характерно, что известны только русские варианты подобных сказок. В одной из них, например, сын, проклятый матерью еще во чреве, попал в руки к нечистой силе. По очереди все едут его выручать — отец, потом мать, потом жена. Спасает, конечно, жена, не побоявшаяся прыгнуть за ним в прорубь к чертям со словами «Друг мой сердечный, закон неразлучный! Теперь я от тебя не отстану!.. Ты в воду, и я за тобой!» (Афанасьев, 1984: 229). В волшебных сказках также подчеркивается важность произнесенного слова, необходимость держать его: пообещал жениться на той, которая найдет стрелу, — надо выполнять; сдержал слово и ходил на могилу к отцу — будешь награжден; произнесла обещание выйти замуж за того, кто украл крылышки, — выполняй. Этими простыми истинами наполнены сказочные сюжеты.

Слово открывает двери, поворачивает избушку, разрушает чары. Пропетая песенка возвращает память мужу, забывшему и не узнавшему свою жену, козленочек своим четверостишием (кроме него, видимо, он ничего говорить не умеет, иначе бы объяснил, что случилось) спасает сестрицу-Аленушку и себя. Слову верят, без всякого сомнения. «Я тебе пригожусь», — говорит какой-нибудь зайчик, и герой отпускает его, уверенный (как и читатель), что так и будет.

Еще в русских сказках, как и в русском народе, сильна вера в чудо. Конечно, все волшебные сказки в мире строятся на каких-то необыкновенных событиях. Но нигде чудесное так не довлеет над сюжетом, как в русских. Оно нагромождается, переполняет действие, иногда оно даже и не нужно для развития событий. И в него всегда верят, безоговорочно и без тени сомнения. Невольно возникает параллель с днем сегодняшним. Уже сколько лет дурят русского человека, а все равно он верит и покупается. Другие народы уже поняли бы, что нельзя ездить по супердешевым путевкам в Турцию и Египет или верить в какие-то мифические работы, где за месяц заплатят столько, сколько в другом месте за всю жизнь, а все равно верят — и едут, и обманываются, и возвращаются разочарованными, и опять едут. Россия поистине благодатная почва для мошенников, настолько сильна в народе вера в чудо и в то, что лучшее все-таки возможно.

Наконец, русские сказки удивляют часто отсутствием логики и здравого смысла. Сказочники даже не пытаются связать или объяснить явления. Кажется, что они часто вполне сознательно избегают этого. Потому что все это не нужно, только затемняет внутреннюю мысль и логику повествования. Именно поэтому русские сказки так трудно понять народам с рациональным мышлением. Так же как трудно понять и поступки русского человека (не отсюда ли выход — идея о загадочной русской душе, хоть как-то объясняющая то, что происходит).

Вот типичный диалог (сказка «Летучий корабль»): «Старик спрашивает дурня: «Куда идешь?» — «Да царь обещал отдать свою дочку за того, кто сделает летучий корабль». — «Разве ты можешь сделать такой корабль?» — «Нет, не сумею!» — «Так зачем же ты идешь?» — «А Бог его знает!»» (там же: 144). За этот замечательный ответ (потому, что он честный?) старик помогает герою добыть царевну. Это вечное странствие «не знаю куда», в поисках «не знаю чего» присуще русским сказкам и русской жизни.

Почему героиня любит никудышного героя? Откуда герой, никогда не покидавший ранее родного дома, знает, какие слова сказать избушке, чтобы она повернулась «к нему передом», а какие — бабе-яге, чтобы она его не съела? Почему купец не удивляется, когда жена просит его купить ей «чудо-чудное, диво-дивное»? Каким образом герой добирается «туда, не знаю куда» и находит «то, не знаю что». Сказки не дают ответа на эти вопросы. Да они не нужны ни слушателю, ни читателю.

Сказки раскрывают все важнейшие стороны русской жизни. Практически все основные темы, которые будут рассмотрены в последующих главах, в той или иной степени затронуты в народном фольклоре. Сказки — неисчерпаемый источник сведений о национальном характере. Сила их и в том, что они не только раскрывают его, но и создают.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Азадовский, М. К. (1932) Русские сказочники // Русская сказка. Избранные мастера. В 2 т. / Ред. и коммент. М. К. Азадовского. Т. 1. М.-Л.

Аксаков, С. Т. (1955) Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1. М.

Английские народные сказки (1957) / Сост. и пер. Н. Шеришевской. М.

Афанасьев, А. Н. (1897) Народные русские сказки. Т. 1. М.: Типография Т-ва И. Д. Сытина.

Афанасьев, А. Н. (1984) Народные русские сказки. В 3 т. Сер. «Литературные памятники». М.: Наука.

Афанасьев, А. Н. (1986) Народ-художник. М.: Сов. Россия.

Афанасьев, А. Н. (1994) Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. Т. 1. М.: Индрик.

Быт великорусских крестьян-землепашцев (1993) / Описание материалов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева. СПб.

Веселовский, А. Н. (1938) Собрание сочинений. Т. 16. М.-Л.

Вышеславцев, Б. П. (1995) Русский национальный характер // Вопросы философии № 6. М.: Наука.

Гримм, Братья (2005) Госпожа Метелица. М.

Громыко, М. М. (1991) Мир русской деревни. М.

Домострой: Сборник (1990) / Вступ. ст., сост. и комент. В. В. Колесова. М.: Советская Россия.

Елеонская, Е. Н. (1994) Сказка, заговор и колдовство в России. Сборник трудов. М.

Забелин, И. Е. (2000) Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Ч. II. М.: Яз. рус. культуры.

Итальянские народные сказки (1959) В пересказе Н. В. Гессе и З. М. Задунайской. Л.

Книга хожений (1984) Записки русских путешественников XI — XV вв. Сер. «Сокровища древнерусской литературы» // Сост., подг. текста, перевод, вступит ст. и комм. Н. И. Прокофьева. М.: Советская Россия. С. 268, 284, 301, 319, 320, 321, 370, 375.

Левшин, В. А. (1780-1783) «Русские сказки», М.: Унив. тип. Н. Новикова.

Максимов, С. В. (1987) Куль хлеба. Л.

Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе (1922) // Русский исторический журнал. Кн. 8.

Пропп, В. Я. (2000a) Исторические корни волшебной сказки. М.

Пропп, В. Я. (2000b) Русская сказка. М.: Лабиринт.

Пропп, В. Я. (2000c) Собрание трудов. Русская сказка. М.

Пушкин, А. С. (1937) Полное собрание сочинений. В 16 тт. Т. 13. М.-Л.

Русская идея (1992) / Сост. М. А. Маслин. М.

Русские сказки (1971) В ранних записях и публикациях (XVI-ХVIII вв.). Л.

Степанов, Ю. (2001) Константы: словарь русской культуры. М.

Тимофеев, П. Т. (1787) Руския сказки. М.

Трубецкой, Е. (2000) Три очерка о русской иконе. Приложение. М.

Флетчер, Дж. (2002) О русском государстве. М.: Захаров.

Цветок папоротника (1990) Сказки русских писателей XVII-XX веков. М.: Московский рабочий.

Чулков, М. Д. (1766-1768) Пересмешник, или Словенские сказки. Ч 1-4. М.

Этнография восточных славян: Очерки традиционной культуры (1987) / Отв. ред. К. В. Чистов. М.: Наука.