Современный фольклор. Современный городской фольклор

Что такое «фольклор» для современного человека? Это песни, сказки, пословицы, былины и прочее творчество наших предков, которое создавалось и передавалось из уст в уста когда-то давно, а теперь осталось в виде красивых книжек для детей и репертуара этнографических ансамблей. Ну, может, где-то невообразимо далеко от нас, в глухих деревнях еще остались какие-то старушки, которые еще что-то помнят. Но это только до тех пор, пока туда не пришла цивилизация.

Современные люди не рассказывают друг другу сказок, не поют за работой песен. А если уж что-то сочиняют «для души», то сразу же это записывают.

Пройдет совсем немного времени – и фольклористам придется изучать лишь то, что успели собрать их предшественники, либо менять специальность...

Так ли это? И да, и нет.

От эпоса к частушке

Недавно в одной из ЖЖ-дискуссий промелькнуло горестное наблюдение школьного учителя, обнаружившего, что его ученикам ничего не говорит имя Чебурашка. Учитель был готов к тому, что дети незнакомы ни с царем Салтаном, ни с Хозяйкой Медной горы. Но Чебурашка?!

Примерно те же чувства испытала лет двести назад вся образованная Европа. То, что веками передавалось от поколения к поколению, что было словно бы растворено в воздухе и что, казалось, невозможно было не знать, вдруг стало забываться, рассыпаться, уходить в песок.

Внезапно обнаружилось, что повсюду (и особенно в городах) выросло новое поколение, которому древняя устная культура известна лишь в бессмысленных обрывках либо неведома вовсе.

Ответом на это стал взрыв собирательства и публикаций образцов народного творчества.

В 1810-х годах Якоб и Вильгельм Гриммы начинают публиковать сборники немецких народных сказок. В 1835 году Элиас Ленрот выпускает первое издание «Калевалы», потрясшей культурный мир: оказывается, в самом глухом углу Европы среди маленького, никогда не имевшего собственной государственности народа до сих пор бытует героический эпос, по объему и сложности структуры сопоставимый с древнегреческими мифами! Собирание фольклора (так в 1846 году английский ученый Уильям Томс назвал всю совокупность народного «знания», бытующего исключительно в устной форме) разрасталось по всей Европе. И одновременно росло ощущение: фольклор уходит, носители вымирают, во многих областях ничего не удается найти. (Например, ни одну из русских былин ни разу не удалось записать там, где происходит их действие, да и вообще в историческом «ядре» русских земель. Все известные записи сделаны на Севере, в нижнем Поволжье, на Дону, в Сибири – т. е. на территориях русской колонизации разных времен.) Нужно торопиться, нужно успеть записать как можно больше.

В ходе этого торопливого собирательства в записи фольклористов все чаще и чаще попадало нечто странное. Например, короткие попевки, непохожие ни на что из того, что прежде пели в деревнях.

Точные рифмы, правильное чередование ударных и безударных слогов роднили эти куплеты (сами народные исполнители звали их «частушками») с городской поэзией, однако содержание текстов не обнаруживало связи ни с какими печатными источниками. Среди фольклористов шли нешуточные споры: считать ли частушки в полном смысле слова фольклором или же это продукт разложения народного творчества под влиянием профессиональной культуры?

Как ни странно, именно эта дискуссия заставила молодую еще тогда фольклористику приглядеться к новым, возникающим прямо на глазах формам народной словесности.

Очень быстро выяснилось, что не только в деревнях (традиционно считавшихся основным местом бытования фольклора), но и в городах возникает и циркулирует много чего такого, что по всем признакам следует отнести именно к фольклору.

Здесь следует сделать оговорку. Вообще-то понятие «фольклор» относится не только к словесным произведениям (текстам), но вообще ко всем явлениям народной культуры, передающимся непосредственно от человека к человеку. Традиционный, сохраняющийся веками рисунок вышивки на полотенце в русском селе или хореография ритуального танца африканского племени – это тоже фольклор. Однако отчасти по объективным причинам, отчасти в силу того, что тексты легче и полнее поддаются записи и изучению, именно они стали главным объектом фольклористики с самого начала существования этой науки. Хотя ученые прекрасно понимают, что для любого фольклорного произведения не менее (а иногда и более) важны особенности и обстоятельства исполнения. Например, анекдот обязательно включает в себя процедуру рассказывания – для которой абсолютно необходимо, чтобы хотя бы часть присутствующих этого анекдота еще не знала. Анекдот, известный всем в данном сообществе, просто не исполняется в нем – и следовательно, не «живет»: ведь фольклорное произведение существует только во время исполнения.

Но вернемся к современному фольклору. Стоило исследователям вглядеться в материал, который они (а часто и сами его носители и даже творцы) считали «несерьезным», лишенным всякой ценности, как оказалось, что

«новый фольклор» живет везде и повсюду.

Частушка и романс, анекдот и легенда, обряд и ритуал, и еще многое такое, чему в фольклористике не было подходящих названий. В 20-е годы прошлого века все это стало предметом квалифицированных исследований и публикаций. Однако уже в следующем десятилетии серьезное изучение современного фольклора оказалось невозможным: реальное народное творчество категорически не вписывалось в образ «советского общества». Правда, какое-то количество самих фольклорных текстов, тщательно отобраных и причесаных, время от времени публиковалась. (Например, в популярном журнале «Крокодил» бытовала рубрика «Просто анекдот», где нередко встречались актуальные анекдоты – естественно, самые безобидные, но и их действие часто на всякий случай переносилось «за рубеж».) Но научное исследование современного фольклора фактически возобновилось только в конце 1980-х годов и особенно усилилось в 1990-е. По словам одного из лидеров этой работы профессора Сергея Неклюдова (крупнейшего российского фольклориста, руководителя Центра семиотики и типологии фольклора РГГУ), это произошло во многом по принципу «не было бы счастья, да несчастье помогло»: не имея средств на нормальные собирательско-исследовательские экспедиции и студенческие практики, российские фольклористы перенесли свои усилия на то, что было рядом.

Вездесущий и многоликий

Собранный материал прежде всего поражал обилием и разнообразием. Каждая, даже самая небольшая группа людей, едва осознав свою общность и отличие от всех прочих, немедленно обзаводилась собственным фольклором. Исследователям и раньше был известен фольклор отдельных субкультур: тюремные, солдатские, студенческие песни. Но оказалось, что свой фольклор бытует среди альпинистов и парашютистов, активистов охраны природы и приверженцев нетрадиционных культов, хиппи и «готов», пациентов конкретной больницы (иногда даже отделения) и завсегдатаев конкретной пивной, воспитанников детских садов и учеников младших классов. В ряде таких сообществ персональный состав быстро менялся – пациенты ложились в больницу и выписывались, дети поступали в детсад и заканчивали его, – а фольклорные тексты продолжали циркулировать в этих группах десятилетиями.

Но еще неожиданнее оказалось жанровое разнообразие современного фольклора

(или «постфольклора», как предложил называть это явление профессор Неклюдов). Новый фольклор не взял почти ничего из жанров фольклора классического, а то, что взял, изменил до неузнаваемости. «Уходят в прошлое почти все старые устные жанры – от обрядовой лирики до сказки», – пишет Сергей Неклюдов. Зато все больше места занимают не только относительно молодые формы («уличные» песни, анекдоты), но и тексты, которые вообще трудно отнести к какому-либо определенному жанру: фантастические «историко-краеведческие очерки» (о происхождении названия города или его частей, о геофизических и мистических аномалиях, о посещавших его знаменитостях и т. д.), рассказы о невероятных происшествиях («один студент-медик поспорил, что проведет ночь в мертвецкой...»), юридических казусах и т. д. В понятие фольклора пришлось включить и слухи, и неофициальную топонимику («встречаемся у Головы» – т. е. у бюста Ногина на станции «Китай-город»). Наконец, есть целый ряд «медицинских» рекомендаций, живущих по законам фольклорных текстов: как симулировать те или иные симптомы, как похудеть, как уберечься от зачатия... Во времена, когда алкоголиков было принято направлять на принудительное лечение, среди них была популярна методика «расшивания» – что нужно делать, чтобы нейтрализовать или хотя бы ослабить действие вживленной под кожу «торпеды» (капсулы с антабусом). Эта довольно изощренная физиологическая техника успешно передавалась устно от старожилов «лечебно-трудовых профилакториев» к новичкам, т. е. была явлением фольклора.

Порой прямо на наших глазах формируются новые приметы и поверья – в том числе и в самых продвинутых и образованных группах общества.

Кто не слыхал про кактусы, якобы «поглощающие вредное излучение» от компьютерных мониторов? Неизвестно, когда и где возникло это поверье, но в любом случае оно не могло появиться раньше сколько-нибудь широкого распространения персональных компьютеров. И продолжает развиваться на наших глазах: «излучение поглощает не всякий кактус, а только со звездообразными иголками».

Впрочем, иногда в современном обществе удается обнаружить и хорошо известные феномены – правда, преображенные настолько, что для того, чтобы увидеть их фольклорную природу, нужны специальные усилия. Московская исследовательница Екатерина Белоусова, проанализировав практику обращения с роженицами в российских роддомах, пришла к выводу: пресловутая грубость и авторитарность медперсонала (равно как и многие ограничения для пациенток и навязчивое опасение «инфекции») есть не что иное как современная форма родильного обряда – одного из главнейших «обрядов перехода», описанного этнографами во многих традиционных обществах.

Из уст в уста по интернету

Но если в одном из самых современных социальных институтов под тонким слоем профессиональных знаний и бытовых привычек вдруг обнаруживаются древние архетипы, так ли уж принципиально отличие нынешнего фольклора от классического? Да, изменились формы, сменился набор жанров – но такое случалось и раньше. Например, в какой-то момент (предположительно в XVI веке) в России перестали складываться новые былины – хотя уже сложенные продолжали жить в устной традиции до конца XIX и даже до XX века, – а на смену им пришли исторические песни. Но сущность народного творчества осталась прежней.

Однако по мнению профессора Неклюдова, отличия постфольклора от классического фольклора гораздо глубже. Во-первых, из него выпал главный организующий стержень – календарь. Сельскому жителю смена сезонов диктует ритм и наполнение всей жизни, городскому – разве что выбор одежды. Соответственно и фольклор «открепляется» от сезона – а заодно и от соответствующих обрядов, становится необязательным.

Во-вторых,

помимо структуры самого фольклора изменилась структура его распределения в обществе.

Понятие «национальный фольклор» – до некоторой степени фикция: фольклор всегда был локален и диалектен, причем местные отличия были важны для его носителей («а у нас не так поют!»). Однако если прежде эта локальность была буквальной, географической, то теперь она стала скорее социально-культурной: соседи по лестничной площадке могут быть носителями совершенно разного фольклора. Они не понимают шутки друг друга, не могут подпеть песню... Самостоятельное исполнение каких бы то ни было песен в компании сегодня вообще становится редкостью: если еще несколько десятилетий назад определение «всенародно известная» относилось к песням, которые все могут подпеть, то теперь – к песням, которые каждый хоть раз слышал.

Но самое, может быть, важное – маргинализация места фольклора в жизни человека.

Все самое главное в жизни – и мировоззрение, и социальные навыки, и конкретные знания – современный горожанин, в отличие от своего не такого уж далекого предка получает не через фольклор. С фольклора почти снята и другая важнейшая функция – идентификации и самоидентификации человека. Фольклор всегда был средством заявить о принадлежности к определенной культуре – и средством проверить это заявление («наш – это тот, кто поет наши песни»). Сегодня фольклор выполняет эту роль либо в маргинальных и часто противостоящих «большому» обществу субкультурах (например, криминальной), либо весьма фрагментарно. Скажем, если человек увлекается туризмом, то он может подтверждать свою принадлежность к туристическому сообществу знанием и исполнением соответствующего фольклора. Но кроме того, что он турист, он еще инженер, православный, родитель – и все эти свои ипостаси он будет манифестировать совсем другими способами.

Но, как замечает Сергей Неклюдов,

совсем без фольклора человек обходиться тоже не может.

Пожалуй самым ярким и парадоксальным подтверждением этих слов стало возникновение и быстрое развитие так называемого «сетевого фольклора» или «интернет-лора».

Само по себе это звучит как оксюморон: главнейшая и универсальная черта всех фольклорных явлений – существование в устной форме, в то время как все сетевые тексты – по определению письменные. Однако, как отмечает заместитель директора Государственного республиканского центра русского фольклора Анна Костина, многим из них присущи все основные черты фольклорных текстов: анонимность и коллективность авторства, поливариантность, традиционность. Более того: сетевые тексты явно стремятся к «преодолению письменности» – отсбда и широкое использование смайликов (позволяющих хотя бы обозначить интонацию), и популярность «падонской» (намеренно неправильной) орфографии. В то же время компьютерные сети, позволяющие мгновенно копировать и пересылать тексты значительного размера, дают шанс на возрождение крупным повествовательным формам. Конечно, вряд ли в интернете когда-нибудь родится что-то подобное киргизскому героическому эпосу «Манас» с его 200 тысячами строк. Но в сети уже широко гуляют веселые безымянные тексты (вроде знаменитых «радиопереговоров американского авианосца с испанским маяком») – абсолютно фольклорные по духу и поэтике, но неспособные жить в чисто устной передаче.

Похоже, в информационном обществе фольклор может не только многое терять, но и кое-что приобретать.

Декоративно-прикладное творчество

В материальной и духовной культуре древних славян сохранились следы античной греческой, скифской, сарматской культур, что нашло отражение в верованиях, одежде, украшениях, предметах быта и труда. Преемственность в изображении окружающего мира, природы, в любви к родной земле нашло отражение в умелых руках древних мастеров, у которых обычные предметы становилис произведениями искусства. Природа давала человеку сырье и сама служила главным источником вдохновения. Но, воплощая в произведениях художественный замысел, мастера не копировали окружающий мир, а с фантазией и выразителностью наполняли его своим творчеством. На территории Древней Руси археологи обнаруживают предметы обработки железа, относящиеся к началу первого тысячелетия новой эры. Постепенно ремесло совершенствовалось, усложнялось, что в целом стало представлять особое явление изобразительного фольклора в хуожественно-материальном исполнении, охватывающее: художественную обработку дерева, камня, металла, резьба по кости, изделия из папье-маше (лаковая миниатюра), изделия из глины, ткани и т.д.

…………………………………………………………………………………………………………………………..

В современном прикладном искусстве на передний план выступает эстетика , которая пронизывает неповторимые изделия: хохломы, палеха, поволжские ремесла, уральские самоцветы и других центров художественных ремесел, превратившихся в кустарную промышленность , где трудятся подлинные профессиональные мастера и самодеятельные любители. Они умело используют современную техническую оснащенность, исходя из большого спроса на изделия художественных ремесел, сочетая современные тенденции с подлинно народными, архаическими традициями и специфичностью художественного фольклора.

Бытовые формы декоративно-прикладного творчества часто являются образцами нео-фольклора – компилятивного искусства, функционирующего в современной жизни по законам массовго художественного творчества, утратившее сакральный древний смысл, но сохранившее подлинно традиционный стиль.

Фольклор – составная часть народной духовной культуры, пронизывающей нравственную, трудовую, социально-бытовую, религиозную, художественную сферы. Исторически фольклор способствовал естественному отбору духовных йеннностей, становясь активным средством воспитания, обучения, носителем исторической, национальной, эмрциональной памяти. А забвение лучщих народных традиций и духовных идеалов ведет к кризису всех сфер общественной жизни, девальвации такиз качеств, как милосердие, сострадание, трудолюбие.

На ранних ступенях общественного развития фольклор был основной формой человеческого сознания (сказания, пословицы, трудовые требования…), поэтому принято считать фольклор простонародной формой жизнетворчества. Он всегда имел конкретное историко-символическое назначение: сакральное, ритуальное, эстетическое, прагматическое. Со временем, под воздействием социальных перемен, выделился наряду с крестьянским городской, рабочий, купеческий, ремесленнический фольклор, позже любительское и профессиональное творчество. Современное НХТ продожает исторически сложившиеся традиции в использовании многообразия видов, стилей, жанров фольклора:

В образной подаче сюжетов

В характере общения с публикой

В поиске различных выразительных средств и приемов

В сохранении национальных, самобытных элементов

Теория НХ культуры вычленяет следующие подвиды современного фольклора:

· Аутентичный фольклор – первичная, изначальная народная культура, сохранившая свою актуальность, символичность, локальность, характерные для определенной социальной группы (изначальный вид Бурановских бабушек)

· Нео-фольклор – бытовое НХТ как часть архаического, но окультуренного художественного, проявляющегося в массовом пении, частушках, музыкальных наиграшых, изобразительном творчество, развивающихся по законам массового художественного творчества

· Фольклоризм – это международное явление, основанное на активном освоении народных художественных традиций, придав им определенную сценическую трансформацию с уклоном в сторону коммерциализации, индустрии досуга и развлечений с элементами театрализации “русской деревни” и утех

· Художественная самодеятельность как устойчивая жанрово-видовая структура, включающая наряду с фольклором и модернизированные направления творчества, но она, в отличие от других видов фольклора, носит обучающий процесс, включающий определенные знания, навыки под руководством спциалиста, что сегодня является актуальной проблемой, так как новизна и модернизация художественной культуры не должна автоматически отторгать подлинно народные традиции фолклора

Поэтому современная народная художественная культура должна в поднйо мере соответсвовать основным функциям современного творчества:

1. Ценностно-ориентировочная – усвоение национальных, культурных, самобытных традиций

2. Социально-педагогическая – сохранение многовековых устоев совместного существования

3. Социально-психологическая – поддержка жизненного тонуса, укрепление взаимопонимания, межличностных контактов

4. Культурно-творческая – способствующая культурно-творческому поиску, самовыражению, развитию художественного вкуса, исполнительского мастерства

5. Развлекательно-игровая, гедонистическая – активизирующапя индивидуальные качества, способности, раскрывающие потенциальные возможности человека

6. Утилитарно-прагматическая функция – способствующая приобретению необходимых знаний, навыков

7. Социализирующая

(см ниже)

В последние годы активно возвращаются из прошлого самобытные нормы6, жизененные правила, обычаи, связанные с народной медициной, народной кухней, бытом, моралью, отношением к природе, составляющими общую систему историко-культурных традиций.

Со временем фольклористика становится самостоятельной наукой, формируется ее структура, разрабатываются методы исследования. Сейчас фольклористика - это наука, изучающая закономерности и особенности развития фольклора, характер и природу, сущность, тематику народно творчества, ее специфику и общие черты с другими видами искусства, особенности бытования и функционирования текстов устной словесности на разных этапах развития; жанровую систему и поэтику.

Согласно специально поставленных перед этой наукой задач фольклористика разделяется на две ветви:

История фольклора

Теория фольклора

История фольклора - это отрасль фольклористики, изучающая процесс возникновения, развития, бытования, функционирования, трансформации (деформацию) жанров и жанровой системы в разные исторические периоды на разных территориях. История фольклора изучает отдельные народнопоэтические произведения, продуктивные и непродуктивные периоды отдельных жанров, а также целостной жанрово-поэтическую систему в синхронном (горизонтальный срез отдельного исторического периода) и диахронном (вертикальный срез исторического развития) планах.

Теория фольклора - это отрасль фольклористики, изучающая сущность устного народного творчества, особенности отдельных фольклорных жанров, их место в целостной жанровой системе, а также - внутреннюю структуру жанров - законы их построения, поэтику.

Фольклористика тесно связана, граничит и взаимодействует со многими другими науками.

Ее связь с историей проявляется в том, что фольклористика, как все гуманитарные науки, является исторической дисциплиной , т.е. рассматривает все явления и предметы исследования в их движении - от предпосылок возникновения и зарождения, прослеживая становление, развитие, расцвет к отмиранию или упадка. Причем здесь требуется не только установление факта развития, но и его объяснение.

Фольклор - явление историческое, поэтому требует стадиального изучения с учетом исторических факторов, рис и событий каждой конкретной эпохи. Задачи исследования устного народного творчества и в том, чтобы выявить, как новые исторические условия или их изменение влияют на фольклор, что именно вызывает появление новых жанров, а также в выявлении проблемы исторического соответствия фольклорных жанров, сопоставление текстов с реальными событиями, историзм отдельных произведений. Кроме того, фольклор часто сам может быть историческим источником.

Существует тесная связь фольклористики с этнографией как наукой, изучающей ранние формы материальной жизни (быта) и социальной организации народа. Этнография является источником и базой изучения народного творчества, особенно при анализе развития отдельных фольклорных явлений.

Основные проблемы фольклористики:

· Вопрос о необходимости собирания

· Вопрос о месте и роли фольклора в создании национальной литературы

· Вопрос о его исторической сущности

· Вопрос о роли фольклора в познании народного характера

Современная собирательская работа фольклорных материалов ставит перед исследователями ряд проблем, которые возникли в связи с особенностями этнокультурной ситуации конца ХХ столетия. Применительно к регионам эти проблемы следующие:

Ø - аутентичность собранного регионального материала;

(т.е. достоверность передачи, подлинность образца и идеи произведения)

Ø - феномен контекстуальности фольклорного текста или его отсутствие;

(т.е. наличие/отсутствие условия осмысленного употребления той или иной конкретной языковой единицы в речи (письменной или устной), учёт её языкового окружения и ситуации речевого общения.)

Ø - кризис вариативности ;

Ø - современные «живые» жанры ;

Ø - фольклор в контексте современной культуры и культурная политика;

Ø - проблемы изданий современного фольклора.

Современная экспедиционная работа сталкивается с серьезной про­блемой установления аутентичности регионального образца, его возник­новения и бытования в пределах той местности, которая обследуется. Паспортизация исполнителей не вносит определенной ясности в во­просе о его происхождении.

Современная масс-медиа-техника, безусловно, диктует свои вкусы и фольклорным образцам. Одни из них воспроизводятся регулярно популяр­ными исполнителями, другие не звучат совсем. В этом случае мы запишем «популярный» образец одновременно в большом количестве мест от разно­возрастных исполнителей. Чаще всего источник материала не указывается, ибо усвоение может идти через посредство магнитозаписи. Такие «нейтра­лизованные» варианты могут свидетельствовать лишь об адаптации текстов и причудливой интеграции вариантов . Этот факт уже существует. Вопрос состоит не в том, признавать его или не признавать, а в том, как и почему отбирается тот или иной материал и мигрирует вне зави­симости от места происхождения в некоем инварианте. Существует риск отнести к современному региональному фольклору то, что фактически таковым не является.

Фольклор как специфический контекст в настоящее время утратил качества устойчивой, живой, динамической структуры. Как историче­ский тип культуры, он переживает естественное перевоплощение в пре­делах развивающихся коллективных и профессиональных (авторских, индивидуальных) форм современной культуры. В нем все еще сущест­вуют отдельные устойчивые фрагменты контекста. На территории Там­бовской области таковыми являются святочные колядования («овсень клика»), встреча весны с жаворонками, отдельные обряды свадьбы (куп­ля-продажа невесты), пестование ребенка, живут в речи пословицы, по­говорки, притчи, устные рассказы, анекдоты. Эти фрагменты фольклор­ного контекста по-прежнему позволяют достаточно точно судить о бы­лом состоянии и тенденциях развития.

Живыми жанрами устного народного творчества в строгом смысле этого слова остаются пословицы и поговорки, частушки, песни литера­турного происхождения, городские романсы, устные рассказы, детский фольклор, анекдоты, заговоры. Как правило, бытуют краткие и емкие жанры; заговор переживает возрождение и легализацию.

Обнадеживает наличие перифраз - образных, метафорических выра­жений, возникающих в речи на основании имеющихся устойчивых уст­ных стереотипов. Это один из примеров реальных перевоплощений тра­диции, ее актуализации. Другая проблема - эстетическая ценность таких перифраз. Например: крыша над головой (покровительство особых лиц); налоговый инспектор - не батька; кучерявый, но не баран (намек на члена правительства), просто «кучерявый». От среднего поколения мы скорее услышим варианты перифраз, чем варианты традиционных жан­ров и текстов. Варианты традиционных текстов встречаются достаточно редко на территории Тамбовской области.

Устное народное творчество - самый специфический поэтический памятник . Он существует уже как грандиозный записанный и опублико­ванный архив, фольклор, опять-таки как памятник, как эстетическая структура, «одушевляется», «оживает» на сцене в широком смысле это­го слова. Умелая культурная политика благоприятствует сохранению лучших поэтических образцов.

Следование фольклорной поэтике, с одной стороны, и книжные приемы изображения героя и действительности, взятые Платоновым из бытовой и психологической прозы, свободный стиль повествования - явная оппозиция фольклору, с другой стороны,- все говорит о том, что перед нами новое явление, появившееся в процессе обработки русской народной сказки писателем, и, наверное, можно вести речь не столько о литературной обработке, сколько о создании новой сказки, отличной от фольклорной, т. е. о сказке литературной.

Типология жанров у Платонова - вопрос в литературоведении неразработанный. Исследователи отмечают похожесть романов, повестей, рассказов, сказок по способу организации сюжета, повествования, авторского присутствия. Е. А. Яблоков говорит о неком философском метажанре, вбирающем в себя элементы многих жанровых образований17.

Сказка не избежала подобной участи.

Сказка Платонова - тот- жанр, в котором ярко проявилось все «платоновское»: философско-поэтическое освещение жизни, стремление к обобщенности и концентрация этой обобщенности, глубокая вера в торжество нравственных начал, в чудо преображения жизни и социально забитого человека, надежда на восстановление гармонии в мире. Так сказка отражает своеобразие мироощущения писателя и его глубинные связи с фольклором и жизнью русского народа.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См.: Гурвич А. А. Платонов // Красная новь.- 1937.- кн. 10.

2. См.: Мессер Р. Попутчики второго призыва // Звезда.- 1930.- № 4.

3. Васильев В. Андрей Платонов.- М., 1982.- С. 175.

4. Шубин Л. Поиски смысла отдельного и общего существования.- М., 1987.

5. Далгат У. В. Литература и фольклор.- М.: Наука, 1918.- С. 15.

6. Цит. по кн.: Васильев В. Андрей Платонов.- С. 174.

7. Об истории обработки народных сказок писателями, начиная с XVIII вп и различных приемах литературного редактирования сми Об изданиях сказок для детей.- М., 1955.

8. Платонов А. Сказки русского народа // Огонек.- 1947,- № 26.- С. 24.

9. См. рецензий Пушкарева А. Н., Нечаева А.

10. Нечаев А. О народных сказках в детской литературе // Об изданиях сказок для детей.- С. 44.

11. Кредов А. И. А. Платонов в работе над сборником сказок «Волшебное кольцо» // Творчество Платонова: Статьи и сообщения.- Воронеж, 1970.

12. Аникин В. Писатели и народная сказка // Русские сказки в обработке писателей.- М., 1970.-С. 15.

13. Васильев В. Андрей Платонов. Указ. соч. С. 176.

14. Фоменко Л. П. К вопросу о концепции героя в повести А. Платонова 20-х it.// "Творчество Платонова.- Воронеж, 1970.- С. 52.

15. Бочаров С. «Вещество существования». Выражение в прозе // Проблемы художественной формы социалистического реализма: В 2-х тт.-Т. 2.- М.: Наука, 1971.

16. Пропп В. Я. Трансформация волшебных сказок // Пропп В. Я. Фольклор и действительность,- М., 1976.- С. 155.

17. Яблоков Е. А. О поэтике романа «Чевенгур» в связи с платоновской концепцией мира // Проблемы взаимодействия метода, стиля и жанра в литературе.- Свердловск, 1989.

Г. А. ГУБАНОВА (Челябинский институт культуры и искусства)

ФОЛЬКЛОР И ФОЛЬКЛОРИСТИКА: СОВРЕМЕННАЯ ИНФОРМАЦИОННАЯ СИТУАЦИЯ

Специалисты, занимающиеся научными исследованиями, будь то ученый, преподаватель вуза, аспирант, неизбежно сталкиваются с проблемой библиографического поиска необходимой литературы. Легким он будет или затруднительным, быстрым или займет много времени, зависит от того, насколько рационально организована библиографическая служба в данной отрасли знания.

В настоящее время в стране создана сеть универсальных и отраслевых библиографических центров, которые подготавливают и доводят до потребителей библиографическую информацию о литературе в текущем и ретроспективном плане.

Новые публикации по фольклору и фольклористике учитывают свыше 20 текущих библиографических источников. Однако целостного представления о первичном фолыслорно-документальном потоке не дает ни одно из существующих изданий.

В универсальных пособиях (Летописях НПО «Всесоюзная книжная палата», текущих указателях областных, краевых и республиканских библиотек и др.) раздел «Фольклор. Фольклористика» помещается в ряду филологических дисциплин, а издания произведений фольклора включаются в состав художественной литературы. Публикации фольклорной проблематики присутствуют также в разделах по истории, этнографии, философии, педагогике, языкознанию, искусству. Такое решение традиционно, но оно не учитывает специфики развития фольклористики как самостоятельной комплексной науки.

В отраслевом указателе ИНИОН АН СССР «Новая советская литература по общественным наукам. Сер. Литературоведение» отражается лишь часть материалов по фольклористике, те публикации, которые рассматривают произведения народного творчества, бытующие в устной словесной традиции и связанные с исследованием фольклора как искусства слова. Рамки филологического учета не дают «входа» исследованиям по межотраслевым проблемам, и поэтому включаются в пособия других серий - «Языкознание», «История. Археология. Этнография», «Философские науки», «Проблемы атеизма и религии» и др."

Большое количество работ по проблемам взаимосвязей фольклора с профессиональным искусством учитывается в изданиях НИО «Ин-формкультура» при Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина (серии: «Музыка», «Изобразительное искусство», «Зрелищные искусства», «Репертуар художественной самодятельности» и др.). Но единого учета этих материалов также нет.

Библиографические фонды областных универсальных научных библиотек (в т. ч. ЧОУНБ), библиотек вузов (ЧГУ, ЧГПИ, ЧГИК), содержат все текущие указатели, отражающие публикации по фольклору и фольклористике. Однако высокая степень рассеяния полезной информации, излишнее дублирование и непоследовательность в определении связей по смежным отраслевым системам остро ставят вопрос о необходимости организации самостоятельного библиографического учета в масштабах отрасли. На сегодняшний день при сложившейся ситуации функции концентрации всей новой научнозначимой литературы могут пока выполнять библиотеки вузов и НИИ" (как наиболее приближенные к потребителям), подготавливая специальный информационный бюллетень.

В плане ретроспективного учета центральное место занимает фундаментальный указатель М. Я. Мельц и Т.. Г. Ивановой «Русский фольклор» в восьми томах, охвативший массив литературы за сто лет - с 1881 по 1980 год. Пособие представляет наиболее достоверный и точный свод печатной продукции отрасли. В настоящее время ведется работа по хронологическому продолжению данного труда.

Среди жанровых указателей ценным является пособие Д. М. Бацера и Б. И. Рабиновича «Русская народная музыка. 1776-1973» (М., 1981-1984). Можно назвать» некоторые персональное пособия - «М. К. Азадовский» (Новосибирск, 1983), «В. Е. Гусев» (Л., 1984), «А. И. Лазарев» (Челябинск, 1988), внутрикнижные указатели, посвященные П. Г. Богатыреву, А. М. Астаховой, В. Я. Проппу, И. И. Земцовскому и др. Многие темы, жанры фольклора обеспечены лишь прикнижными

и пристатейными списками литературы.

Особое сожаление вызывает незначительная библиографическая обеспеченность фольклора отдельный краев и областей. За последние 15-20 лет краеведческие фольклорно-библиографические указатели почти не издавались. Нет также пособия по уральскому фольклору.

Библиотеки Челябинска мало обеспечены ретроспективными указателями. Практически только две библиотеки - ОУНБ и библиотека ЧелГУ имеют все основные фольклорно-библиографические издания. Другие же, включая ЦГБ и ЦБ профсоюзных систем, содержат лишь некоторые единичные ретроспективные указатели.

Информационная ситуация осложняется тем, что подавляющее большинство БП по фольклору, изданных в форме внутрикнижных списков литературы, библиографических обзоров, отдельными главами в указателях смежной тематики никак не собраны и не обобщены. К сожалению, ни в одной библиотеке Челябинска они не получили аналитического отражения в системе СБА, остаются скрытыми для читателей и практически не используются в справочно-библиографическом обслуживании.

Из всех источников библиографической информации на одно из первых мест специалисты ставят каталоги и картотеки. Систематический каталог (СК) и систематическая картотека (СКС) ведутся на основе таблиц библиотечно-библиографической классификации (ББК). Раздел «82 Фольклор. Фольклористика» также помещен в ряду филологических-дисциплин. На наш взгляд, наиболее целесообразной может быть признана такая классификация, в которой фольклористике будет отведено самостоятельное место и предоставлена возможность отразить в одном разделе все аспекты изучения народного творчества. Дублирование материалов межотраслевой тематики (фолыслорно-этнографических, фольклорно-музыкальных и т. д.) в этом разделе в данном случае будет вполне оправдано, так как оно отвечает потребностям специалистов.

В библиотеках Челябинска (особенно массовых и вузовских) раздел по фольклору и фольклористике в СК и СКС оставляет желать лучшего. Материалы здесь, как правило, не детализируются. Выделяются лишь самые общие рубрики, за которым насчитывается несколько десятков карточек и не больше. Нет четкости в распределении материалов между разделами, даже тексты зачастую не отделяются от исследований. В СКС и фольклорные материалы представлены очень незначительно - несколькими названиями.в год, нередко случайно отобранного материала - статьи, заметки, рецензии, библиографические списки, юбилейные материалы и т. д.

Некоторые библиотеки ведут тематические картотеки. Полный их перечень, как и всего состава СБА, содержится в справочнике под редакцией И. Г. Моргенштерна «Библиотеки Челябинска» (Челябинск, 1984).

При кабинете советских праздников и обрядов в ЦГБ им. А. С. Пушкина имеется картотека «Советские праздники, обряды и ритуалы», в которой отражается и литература по календарно-обрядовой поэзии, хотя процент ее не велик. Частично фолькорные материалы включены также в «Тематическую картотеку песен» (рубрика «Частушки и русские народные песни») и «Картотеку сценариев» (рубрика «Свадебный праздник»).

Некоторые фольклорные разделы («Сказки», «Песни», «Свадьба») выделены в картотеке «В помощь художественной самодеятельности» (ЦБ им. А. М. Горького ЦБС профкома ЧТЗ). Но в целом фольклорные начала в художественной самодеятельности представлены очень слабо. Не учитываются богатые возможности песенного и частушечного жанров, не представлены материалы народного театра, обрядового фольклора. Нет разделов «Народные праздники», «Фольклор в агитбригаде», «Фольклоризм массовых праздников и представлений» и др.

12 Зак. 4745 89

Подводя итоги, необходимо отметить, что информационная ситуация в области фольклора и фольклористики по сей день продолжает оставаться достаточно сложной. Наиболее серьезными проблемами являются: отсутствие самостоятельного текущего учета, недостаточная разработанность типовых делений ББК по разделу фольклора, необходимость подготовки детального рубрикатора алфавитно-предйетного указателя в СБА.

Библиотеки Челябинска недостаточно обеспечены библиографическими пособиями. Нигде не ведется работа по созданию «ключа» к источникам библиографического поиска. Но парадокс, обнаруженный нами, заключается в том, что даже столь скромный арсенал библиографических возможностей остается зачастую неведомым потребителям - специалистам и любителям народного творчества. Важно не только повышать свою библиографическую осведомленность, но и стимулировать развитие системы библиографического обеспечения. Многие выше названные проблемы можно решить только на основании активного сотрудничества библиографов и ученых-фолыслори-стов.

Крупнейший российский фольклорист, профессор Российского государственного гуманитарного университета, доктор филологических наук Сергей Юрьевич Неклюдов - автор более четырех сотен работ по теоретической фольклористике, мифологии, эпосу и традиционной литературе монгольских народов, главный редактор журнала о русском фольклоре и традиционной культуре «Живая старина».

В начале 1990-х он в числе первых в нашей стране начал заниматься современным русским городским фольклором, которому дал укоренившееся затем название «постфольклор». Сегодня он, в числе прочего, руководит в РГГУ Центром по типологии и семиотике фольклора и заведует веб-сайтом «Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика». О том, что такое «постфольклор», чем он отличается от фольклора и каковы задачи исследователей по отношению к нему, с Сергеем Неклюдовым беседует Ольга Балла.

- Сергей Юрьевич, как бы вы провели границу между «фольклором» и «постфольклором»?

- Скорее всего, отчетливой границы между ними нет - как это обычно и бывает в гуманитарном знании. Всегда существуют какие-то промежуточные или маргинальные формы, сочетающие в себе признаки обоих явлений.

- Но почему вообще понадобился термин «постфольклор»?

- Дело в том, что фольклористика - и наша отечественная, и европейская, - выросла из изучения так называемых классических форм фольклора. Это фольклор тех сообществ, которые обрели письменность, как правило - государственное устройство и во многих случаях - одну из мировых религий: христианство, ислам, буддизм (а не остались с традициями этнического «язычества»). Конечно, существуют типично «классические» культуры, в которых этот последний признак выражен не столь четко или вообще отсутствует, - скажем, китайская, японская, индийские и некоторые другие.

На данном материале - почти исключительно сельском - отработан весь аналитический инструментарий фольклористики, все понятия о фольклорных жанрах, о способе передачи устных текстов, о той среде, в которой фольклор бытует, и о его носителях. Поэтому ученые долгое время не замечали новых форм фольклора, урбанистического по своему происхождению и среде бытования.

В отечественной фольклористике это был, например, городской романс; еще раньше - частушка. К концу XIX века не замечать ее стало уже невозможно - она присутствовала в огромном количестве и в городе, и в деревне, но долго воспринималась как предмет, недостойный изучения, как порча «настоящего» фольклора.

Освоение этого материала шло мучительно и с трудом. Лишь в самом начале ХХ века Дмитрий Зеленин, замечательный отечественный фольклорист и этнолог, едва ли не впервые в своей статье «Новые веяния в народной поэзии» трезво и понятно сказал, что и частушка, и городской романс тоже имеют право на изучение.

Новая власть, установившаяся в 1917 году, не симпатизировала крестьянству. Напротив, отношение к нему было либо настороженное, либо неприязненное, даже враждебное, и соответственно его культурные традиции также не вызывали интереса. Это с одной стороны.

С другой - к этому времени уже произошли качественные изменения в фольклористике, пробудилось внимание к языку городской улицы, которым стали заниматься и профессиональные фольклористы, в частности, Н.Е. Ончуков, А.М. Астахова, Э.В. Гофман (Померанцева), и лингвисты, и литературоведы - Р.О. Якобсон, В.Б. Шкловский, С.И. Карцевский, А.М. Селищев и другие.

Все это прекращается в начале 30-х годов: изучение городских фольклорных форм практически оказалось под запретом. Дальше - полувековой провал. Городской фольклор сводится к так называемому рабочему фольклору - принудительно выделенному, а частично и сфальсифицированному - сегменту традиции, из которой удалены тексты протестные, сатирические, содержащие ненормативную лексику, «блатные», «мещанские». Но даже и в таком виде он остается идеологически неудобен, а потому изучается в основном по текстам дореволюционным.

Что же касается самого предмета, то здесь надо сказать следующее. Фольклор сельских сообществ отличается от фольклора городской улицы довольно сильно. Прежде всего в деревне он охватывает практически всю культуру - там и хлебопашец, и пастух, и кузнец, и сельский батюшка обслуживаются одними и теми же традициями, одной системой обрядов, одними текстами.

А городской фольклор - фрагментирован. Он гораздо больше связан с письменными формами, с авторским началом. Более того, для городского жителя он идеологически маргинален: свои идеологические потребности городской человек удовлетворяет иначе, с использованием других продуктов - главным образом относящихся к масс-медиа и массовой культуре.

Сельский фольклор диалектен и регионален - это традиции одной деревни, одной области, одного региона. Городской - «социолектен»: характерен скорее для определенных общественных групп - половозрастных, профессиональных, любительских.., - у которых нет прочной территориальной обусловленности.

И главное: ни одна из форм «классического» фольклора - ни его жанры, ни тексты - практически не удержалась в городе. С этой точки зрения, фольклор как таковой, в своей «классической» фазе действительно уходит - но появляется новый вид устной культуры. Поэтому я и предложил обозначить его термином «постфольклор», то есть как бы «после-фольклор». От фольклорной «классики» он отличается куда значительнее, чем «классика» от архаики, хотя и там разница довольно велика. Там тоже появляются другие жанры, другие тексты, но все-таки параллелей, перекрестий, сцепок между ними гораздо больше. Возможности наблюдать переход между «классикой» и архаикой у нас нет, а вот переход к постфольклору происходит практически у нас на глазах, и в научном плане это чрезвычайно ценно.

- И с чего же все снова началось в 90-х?

- Я могу рассказать о личном опыте. На филологических факультетах принято проводить фольклорную практику. Однако в начале 1990-х и денег на экспедиции не было, и обстановка - бытовая, транспортная… - стала малопонятной. А практику проводить надо. И вот тогда мы с Андреем Борисовичем Морозом, который в РГГУ ведет русский фольклор, решили проводить ее в городе. В какой-то степени это было по бедности.

Послали студентов собирать песенки: дворовые, школьные, лагерные - любые, живущие в фольклорном бытовании. Это самый понятный городской жанр, его легче всего записывать. С анекдотами, например, сложнее. Человека можно попросить: «Спой песенку», - и он споет, если умеет и если захочет, а вот чтобы рассказать анекдот, нужна специальная ситуация - ее может поймать или даже спровоцировать умелый фольклорист, но не студент-практикант.

Какие-то песенки они записали, и там оказалось много довольно любопытных наблюдений. С этого все и началось.

- Вы первым стали этим заниматься у нас?

- Почти. Первым на самом деле был питерский фольклорист и старый мой знакомый Александр Федорович Белоусов. Ему принадлежал почин изучения и детского фольклора, и городского. В 70-е - 80-е годы он издал две брошюры в Таллинском пединституте, где тогда работал, - для студентов-заочников; он же составил первое собрание материалов и исследований по детскому фольклору, очень яркое. Речь шла не о классическом детском фольклоре, по которому работы писались еще в начале ХХ века, а именно о современных формах: гадания о Пиковой даме, страшилки, садистские стишки... Этот двухтомник был напечатан на ротапринте, тоже в Таллине, и зачитан до дыр. Я-то как раз детским фольклором не занимался ни тогда, ни после.

В 90-х нам еще приходилось доказывать, что такими предметами можно и нужно заниматься. В 1996-м мы начали работу над проектом по современному городскому фольклору и через несколько лет выпустили целый том посвященных ему исследований. Участники этой работы, в основном молодые, собралась из шести российских городов. Мы с трудом, мучительно учились говорить на одном языке: неразработанная ведь область. Все это было бесконечно тяжело и прекрасно - как всегда на новом поле.

Но время идет быстро, в науку приходят новые поколения, - и вот уже постфольклором хочет заниматься такое количество народу! А тех, кто хотел бы заниматься фольклорной «классикой», скажем, былиной, - единицы.

Конечно, былина - мертвый жанр, сейчас его не существует. Но что из того - исследуют же филологи античную литературу. Наука о культуре склонна - и это правильно - заниматься своим прошлым. Если она не будет им заниматься, она не поймет своего настоящего. Именно так происходит и в нашей области: тот, кто не умеет разбираться в «классическом» фольклоре, не справится и с постфольклором.

Сам я с детства хорошо знал и любил городскую песню, это была моя традиция. Раньше, особенно до начала 70-х, наши сограждане, причем не только молодые, много пели. Но в 70-е появились кассетные магнитофоны, которые довольно быстро превратили активное музицирование - соло или хором, под гитару, аккордеон, фортепиано, или вообще без сопровождения - в музицирование пассивное, в слушание. Прогресс техники вообще сильно воздействует на культурные формы. Граммофон, когда он появился, тоже оказал немалое влияние на песенную традицию.

Как-то на досуге я начал вспоминать, сколько знаю песен - не обязательно полных текстов, но хотя бы обрывками, хотя бы знаю, что такая песня была. Насчитал штук сто. Это далеко не самый большой перечень - вообще говоря, этих песен в обиходе существует, по моей весьма приблизительной оценке, тысячи две или около того. И это - помимо совсем узких традиций: скажем, песен одной школы, одного факультета, одного кружка, которые тоже имеют фольклорное бытование, но обычно не выходят за пределы какого-либо малого сообщества.

Похоже, что сейчас песня как активный жанр умирает. Люди удовлетворяют свою потребность в пении иначе - например, через караоке.

Я смотрю на своих студентов - и сегодняшних, и бывших, ныне уже кандидатов наук, но все еще очень молодых, - они не поют никогда! Даже старшие из них - конца 70-х годов рождения.

А уж следующие - 80-х, начала 90-х - тем более. Я не вижу даже следов этих традиций. Есть, конечно, люди, любящие попеть, но как массовое явление это исчезает. Каждый живет внутри своей капсулы, даже музыкальной. Культурные формы меняются.

А вот анекдот живет - в большой степени переехав в Интернет.

- Интернет, надо полагать, сильно влияет на современные фольклорные формы?

- И влияет, и сам испытывает влияние фольклора, и одновременно он сам - среда, очень похожая на фольклорную. Тут есть определенная структурная общность. Впрочем, «интернетлор» - отдельная материя. Сейчас этим занимаются. Я - нет. А вообще уже есть диссертации, посвященные «интернетлору».

Когда фольклорные традиции переходят от архаики к «классике», к письменности, и вообще, когда культура уходит в письменность, - происходит закрепление литературного материала в фиксированных формах, часто с отмеченным авторством. Обратный процесс приводит к тому, что форма становится пластичной, а авторство уходит. Это хорошо видно по песням.

Мои студенты-практиканты начала 90-х спрашивали: «А если они поют Высоцкого - записывать?» Так вот, если поющие не знают, что песня принадлежит Высоцкому - тогда это фольклор, и его варьирование ничем не стеснено. Это абсолютно четкий критерий. Фольклоризация всегда приводит к отсутствию знания об авторе…

- И о тексте-образце, наверно, да?

- С текстами-образцами сложнее. Скажем, записи песен на пластинках в свое время действовали на фольклор так же, как авторские тексты. Когда Утесов записал «Гоп-со-смыком»,

«С одесского кичмана», «Бублики», - его редакции заглушили все остальные версии - а их было множество! - и стали господствующими, оказав сильнейшее влияние на всю последующую устную традицию. Такой устойчивый, фиксированный авторитетный текст - публикация или пластинка, - с которым можно свериться, уместно назвать «контролирующей инстанцией».

Культура движется в основном в сторону фиксации своих «сообщений», отвердения форм, а также сохранения в них некоторого индивидуального начала - притом, конечно, что всегда присутствует и начало безлично-массовое. Интернет странным образом делает как бы шаг назад: его формы гораздо более пластичны, чем в устной традиции. Тексты, циркулирующие в нем, легко отделяются от автора и становятся «ничейными»: они доступны редакторскому вмешательству каждого, кто их получает. Это очень похоже на фольклорную среду, хотя отнюдь не повторяет ее.

- А существуют ли особые методы работы с постфольклорным материалом?

- Я бы хотел считать, что нет. Методология, по сути, общая. Изучение традиционных и архаических форм дает необходимый исследовательский навык, который и делает ученого именно фольклористом. То, что в постфольклоре иногда принимается за частную авторскую выдумку, затем растиражированную, на самом деле подчас оказывается чуть ли не мифологическим стереотипом - а его можно опознать, только если ориентируешься в мировом фольклоре. Здесь тоже циркулируют «бродячие сюжеты», устойчивые мотивы, стереотипы устной риторики - технологически традиция и здесь и там устроена более-менее одинаково. Конечно, есть и свои отличия, но и их можно понять только тогда, когда знаешь, как дело обстояло в предшествующих фазах ее развития.

У фольклора много параллелей и с литературной традицией. Не говоря уж о многочисленных «фольклоризмах», то есть прямых проникновениях устных элементов в книжную словесность, такие параллели можно видеть, отвлекаясь от личности автора, в самом движении литературного материала во времени - начиная с доступных нам или реконструируемых истоков.

Я много лет занимаюсь Монголией. Там бытуют вполне «классические» формы фольклора, хотя и с сохранением большого количества архаических элементов. Письменность там - с XIII века; соответственно есть литературная традиция. При принятии буддизма персонажи его пантеона, теперь прочно вошедшие в мифологию монголов, были для них такой же новинкой, как сейчас - реалии, вынужденно осваиваемые фольклором под давлением нашей современности. Не следует понимать старые традиции в качестве изначально заданных и неизменных - активные культурные преобразования случались и в прошлом. Однако чтобы их понять, полезно заниматься живыми процессами, которые мы имеем возможность наблюдать непосредственно.

Разницу я вижу одну - и главную. Она касается не методологии, а скорее отношения «исследователь-материал». Вот я еду в Монголию как исследователь - я не монгол и не ассоциирую себя с монгольской культурой, хотя неплохо с ней знаком; мой взгляд - это взгляд извне. Или: я еду в русскую деревню - там вроде бы моя культура, но деревенский фольклор - это все-таки не мои тексты, все равно остается известная дистанция. Даже исследователь-почвенник, влюбленный в культуру деревни, не может убрать у себя из памяти свое городское высшее образование. Он остается городским человеком, и для него все эти народные песни и обряды - все-таки чужая культура.

С городским фольклором совсем иначе: мы все, в той или иной степени, носители традиции. И тут возникают другие сложности.

Есть такая форма: самозапись. Допустим, я вспоминаю песню, чтобы ее зафиксировать, но некоторые места забыл. Вроде бы можно подставить какие-то другие слова. Но для фольклориста это - чудовищное нарушение аутентичности записи: я записываю не то, что слышал, а делаю собственные добавления, подставляю другое слово или даю другую редакцию, считая, допустим, что так будет лучше звучать. Таким образом, я произвожу свою реконструкцию текста. Однако эта редакция может оказаться согласованной с моей научной концепцией - и работать на нее. Такое эпистемологически недопустимо.

Но ведь я же носитель традиции! Значит, все-таки можно? Или нет? Где границы моего произвола? Как мне отделить себя-исследователя от себя-носителя?

Это - едва ли не главная трудность, хотя осознают ее далеко не все.

Кроме того, будучи носителями, мы многого не видим. В 90-х у нас в РГГУ выступала американский антрополог Нэнси Рис и рассказывала про свои исследования так называемых «русских разговоров», russian talk (так у нее и книжка называется). Среди прочего она записала довольно много разных жалоб наших соотечественников на жизнь. «Как это называется? - спрашивала Нэнси. - У вас такой жанр есть: я называю его ламентацией…» - Я говорю: «Нытье?» Она: «Да, да, nytjo, это хорошо!»

А мы только впервые тогда этот жанр и заметили - именно благодаря внешнему наблюдателю. И ведь действительно жанр: типовое начало, устойчивая структура, повторяющиеся компоненты и так далее.

Или выкрики футбольных болельщиков - это же типичный фольклор. Питерский фольклорист Владимир Соломонович Бахтин - один из пионеров изучения современного фольклора - понимал, что можно записывать типовые вопросы в автобусе, просьбы нищих (тоже жанр: у них устойчивая интонация, некоторые даже ритмизованы), слухи, толки, сплетни… - вещи абсолютно фольклорные, передаваемые в устойчивой форме. Существуют городские предания и городская мифология, которая выражается в этих преданиях. В Москве, например, это предания о московских подвалах, кремлевских или лубянских, о гигантских крысах в метро, о крокодилах в канализации...

Таких «речевых жанров» на самом деле много - как и в деревенской среде, просто там они посвящены другим темам. Они в основном занимают нишу «низшей мифологии» - представления о духах-хозяевах - домовых, леших, водяных… - или о носителях мифологизированных специальностей: ведьмах, колдунах... В городе эта область мифологии выглядит несколько иначе, - как я уже говорил, из деревни в город фольклор почти не переходит. Однако, например, перелицовываются традиционные былички - рассказы о встречах с духами и вообще о контактах с потусторонним миром.

Это древнейший жанр, по письменным источникам он известен еще в Древнем Китае. Человек встречает духа, тот его вознаграждает или наказывает, - существует множество подобных сюжетов, обычно довольно элементарных.

Есть, например, рассказы о том, как человек оказывается в царстве духов или, наоборот, они появляются в мире людей. Попадает человек туда либо случайно, либо его вызывают или заманивают - с практическими целями. Например, надо принять роды у чертовки - приглашают повитуху из деревни, или нужен музыкант на свадьбе у лешего; в ином мире, наверно, плохо с такого рода специалистами. Герой былички возвращается вознагражденный, хотя подчас эти награды выходят ему боком. Иногда происходит похищение с сексуальными намерениями, - скажем, леший уводит полюбившуюся ему девицу или женский дух овладевает мужчиной - вспомним Данилу-мастера и хозяйку Медной горы в уральских сказах Бажова. Впрочем, последняя форма не слишком характерна для русского фольклора.

Обычно люди возвращаются из иного мира какие-то странные - потерявшие дар речи, полубезумные; некоторые после этого долго не живут… Так вот, рассказы об НЛО строятся абсолютно по тому же шаблону, что и эти былички. Однако там, где должны быть обозначены цели похищения, остается пустое место - традиционные мотивы явно не годятся: не на скрипке же играть и не роды у инопланетянки принимать! - а новейшая псевдонаучная мифология устойчивых моделей для этого не выработала. Материал для уфологической былички черпается из научной фантастики - из книг и фильмов, поэтому набор реалий оказывается крайне беден: серебряные скафандры, маленькие человечки… Мир традиционной былички богат той картиной мира, которая есть в деревне, а здесь - только тот скудный ассортимент фантастических образов, который получен с телеэкрана, причем далеко не все удается изложить на языке устного рассказа.

В область постфольклора втягиваются формы, относящиеся скорее к этнографии города - граффити, например - и, конечно, парафольклорные письменные формы - их гораздо больше в городском быту, чем в сельском. Это целый ряд письменных текстов - безавторских, переписываемых из тетрадки в тетрадку, живущих почти по устным законам: песенники, альбомы, «святые письма» или «письма счастья»… Ведь далеко не все песенники функциональны. Иногда, особенно в альбомной традиции, песня записывается не только с мнемоническими целями, хотя первичный импульс, скорее всего, именно таков. Переписанный песенный текст - скажем, в девичьих, солдатских, тюремных альбомах - становится читаемым стихотворением, украшается картинками, виньетками, превращаясь в самоценный культурный продукт. Альбомная традиция имеет свои корни и свое развитие. У современного альбома всех названных разновидностей - общие предки: салонные альбомы конца XVIII века, в свою очередь восходящие к европейским образцам.

- Мы видим, что изучение постфольклора - новая область знания. Какие задачи ей предстоит решить? Ведь она, видимо, только складывается?

- Она, пожалуй, уже сложилась. Концептуально все это предметное поле более-менее освоено и понятно. Дальше, я бы сказал, - скучная будничная работа.

К сожалению, мало что происходит в этом направлении. Ну, какие-то участки обрабатываются; но нет ничего подобного тому, что сделано, скажем, в области изучения русской былины. Конечно, тут несопоставимый возраст; но все же о былинах написана целая библиотека - хотя в былиноведении остается масса нерешенных вопросов. Русская - и не только русская - сказка, песня, - по каждому из этих вопросов существуют библиографии, большие корпусы научных изданий текстов... Здесь же пока нет почти ничего, еще не собраны критические корпусы текстов, а без этого их исследование весьма затруднено. Но дело даже не только в этом.

«Постфольклор» трудно собирать. Люди, занимающиеся, скажем, анекдотами, в основном черпают свой материал из Интернета. Однако классическая фольклористика требует все записывать из устного бытования, ведь между словом письменным, в том числе и в Интернете, и произносимым - огромная разница.

Записывать же тексты постфольклора сложно, иногда их просто трудно заметить, произнесение некоторых из них невозможно спровоцировать… Да и просто технические проблемы существуют. Скажем, входит в метро нищий и начинает говорить. Его при этом плохо слышно, в метро тряска, на магнитофон не запишешь. А в каких-то случаях страшно подойти: эта среда очень криминализованная. С городской песней - в ее естественном бытовании - то же самое. Стоит, например, в подземном переходе парень, поет под гитару, рядом - шапка для сбора гонорара. Но едва с ним заговоришь - тут же появляется второй, вероятно, его сутенер: «Чего тебе надо?!» С детским фольклором легче, дети более открыты.

Словом, с вертолета мы это поле осмотрели, знаем, какие тут существуют объекты, участки, межи. А теперь надо спуститься к каждому объекту, чтобы всерьез и много им заниматься.

Ольга Балла
Журнал