Отношение горького к революции не было. Максим горький и октябрьская революция

В процессе урока учащимся даётся понимание того, как события октября 1917 года повлияли на жизнь и творчество Максима Горького. Много статей написано Горьким в этот период. Основное из них – сборник «Несвоевременные мысли». Он считает, что Великая Октябрьская социалистическая революция – это абсолютное преступление против человечности.
Горький пытается всевозможными способами спасти культуру. Смерть Блока и расстрел Гумилёва поразили Горького, и он эмигрирует. Но Максима Горького беспокоит то, что происходит в России.
Постепенно он узнаёт о борьбе большевиков с безграмотностью, об индустриальном подъёме в СССР, меняет мнение о них и начинает яростно защищать советскую власть в своих статьях, которые приводятся в процессе урока. В конце урока подчёркивается значимость творчества Максима Горького в послереволюционный период.

Тема: Русская литература конца XIX - начала XX вв

Урок: Максим Горький. Жизнь и творчество после Великой Октябрьской социалистической революции

Тему революции Горький развил в 1917—1918 гг. в своей газете «Новая жизнь», в которой опубликовал около 80 статей, объединенных потом в две книги «Революция и культура» и «Несвоевременные мысли». Суть его взглядов заключалась в том, что революция (разумное преобразование общества) должна в корне отличаться от «русского бунта» (бессмысленно его разрушающего). Горький был убежден, что страна сейчас не готова к созидательной социалистической революции, что сначала народ «должен быть прокален и очищен от рабства, вскормленного в нем, медленным огнем культуры».

Отношение Горького к революции 1917 года

Когда Временное правительство все-таки было свергнуто, Горький резко выступает против большевиков. В первые месяцы после октябрьского переворота, когда разнузданная толпа громила дворцовые погреба, когда совершались налеты и грабежи, Горький с гневом писал о разгуле анархии, об уничтожении культуры, о жестокости террора.

Рис. 2. Прометей несет людям огонь ()

Горький выдвигает концепцию двух видов революционеров:

первый тип - это Прометей; человек, который освещает людям путь, который думает о благе всего человечества;

второй тип - революционер на время, который лично обижен на жизнь и теперь мечтает самоутвердиться и использовать победу революции для своих целей.

Сейчас, как ему кажется, к власти пришли именно такие революционеры.

Большевики были от этого не в восторге, но личные связи Горького с вождями с одной стороны, и большой вес его заграничной репутации, с другой, поставили его в уникальное положение: в 1918-1921 гг. Горький был практически единственной независимой внеправительственной общественной силой во всей Советской России.

Он играл избранную им роль защитника культуры и цивилизации в полную меру своих возможностей. Русская культура в большом долгу перед ним. Все, сделанное между 1918 и 1921 гг., чтобы спасти писателей и других интеллигентов от голода, - было сделано благодаря Горькому. В основном это удалось за счет целой системы централизованных литературных учреждений, где поэты и прозаики засели за переводы. План этот, конечно, был далек от совершенства, но при данных обстоятельствах он был единственно возможным. Правда, с другой стороны, эти «обстоятельства» наступили не без активного участия Горького и его ближайших политических друзей.

Он организовывает издательство «Всемирная литература». Люди работают, получают заработки. Горький пытается спасти то одного человека от преследования, другого - от ареста, то все время ездить в Москву на личные свидания с Лениным.

Горький собирал у себя разных людей, всех он пытается накормить, обогреть.

В 1919 г. Горький опубликовал свои воспоминания о Толстом (Лев Толстой) - снова заставившие всех осознать, что он, в конце концов, большой писатель, - литературное влияние Горького осталось незначительным. В своих дневниках он тепло отзывается о Толстом. Важной темой сейчас для Горького становиться тема свободы.

Горькому тяжело: вокруг него погибают люди.

Зиновьев преследует Горького, проводит обыски (у Горького все время скрываются какие-то люди).

Ключевыми событиями, которые подтолкнули Горького к отъезду, стали: смерть А. Блока и расстрел Н. Гумилева. После этого Горький понял, что его перестали слушать.

О здоровье его - всегда слабом - постоянно доходят угрожающие слухи. Он продолжает работать, и его новые книги неуклонно укрепляют его положение классика. Он также издает непериодические сборники Беседа, главным образом популяризирующие достижения научного прогресса. В последние годы популяризация науки стала играть важную роль в деятельности Горького, так как он считает, что его страна нуждается в первую очередь в распространении элементарных знаний. По своему наивному и почти религиозному преклонению перед знаниями и наукой Горький близок к Г. Дж. Уэллсу.

В Италии он много работает (г. Сорренто). Но главное для него - это события в России.

Он пишет книгу «О русском крестьянстве» (1922), вышедшую в Берлине, где включает много горьких, но трезвых и ценных наблюдений над отрицательными сторонами русского характера. Глядя правде в глаза, он писал: «Жестокость форм революции я объясняю исключительно жестокостью русского народа». Но из всех социальных слоев русского общества наиболее повинным в ней он считал крестьянство. Именно в крестьянстве писатель увидел источник всех исторических бед России.

Следующие годы были заполнены для него напряженным трудом. Горький пишет завершающую часть автобиографической трилогии «Мои Университеты» (1923), роман «Дело Артамоновых» (1925), несколько рассказов и первые два тома эпопеи «Жизнь Клима Самгина» (1927—1928) — поразительной по своему охвату картины интеллектуальной и социальной жизни России последних десятилетий перед революцией 1917 г.

В 1928 году Горький приезжает в СССР. В этом году ему исполняется 60 лет.

Его встречают как Юлия Цезаря. Горького возят по стране, показывают достижения.

Этот визит Горького породил множество легенд, и писатель создает журнал «Наши достижения». Он посещает Соловки. В этом лагере находятся разные люди. Горький предлагает преступников отдать в трудовые колонии (общение с Макаренко).

Горький видит модель «старого» человека в «нового» в действии. Люди пишут ему о правде, но Горький им не верит (статья в «Правде»). Горький яростно защищает советскую власть. В статье «Если враг не сдается - его уничтожают» Максим Горький пишет о том, что везде предатели(19:18).

Знаменитое воззвание Горького « С кем Вы, «мастера культуры»?» http://www.modernlib.ru/books/gorkiy_maksim/s_kem_vi_mastera_kulturi/read/ обращено к западной интеллигенции.(20:20)

В 1932 году именем Горького называют его город, в разных городах появляются улицы с его именем. Власти прилагают все усилия, чтобы вернуть в Россию Горького. В 1933 году Горький возвращается. Горький становиться признанным вождем современной литературы. В 1934 году с группой писателей он едет на стройку, которую ведут заключенные, как прекрасный образец перевоспитания людей (воспевает «рабский» труд).

Сталин и Горький (21:00) не раз встречали. Сталин говорит о целях писателя (инженера человеческих душ). Создается общественная организация, которая должна будет осуществлять идеологические задачи партии. Был создан Союз писателей.

Горький выступил на 1 съезде Союза писателей России, в своем выступлении пытается дать объяснение, что такое социалистический реализм, цель которого непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека.

Рис. 6. Горький на Беломорканале ()

В 1935 году Горький неожиданно стал проситься в Италию, ссылаясь на усталость, «обложили». Власть контролировала все: переписка, разговоры. Власти ждали от Горького, что он напишет роман о прекрасной советской действительности. Сталин очень долго ждал от Горького биографического очерка. Но Горький ничего о советской власти не писал. Все это время он работает над романом «Жизнь Клима Самгина», который закончить не успел.

Горький умер 18 июня 1936 года. Позже началась эпоха большого террора. Первым же обвинением было убийство Горького. Кремлевские врачи под пыткам дали показания, что они отравили писателя и сделали это по приказанию Ягоды.

Максим Горький - одна из самых противоречивых фигур конца 19 - начала 20 веков.

Это ЧЕЛОВЕК-ЭПОХА, отразивший все переломы, все идеи этого времени. Он проделал сложный путь от певца революции («Песня о буревестнике»), к автору жестких статей в защиту советской власти.

Список литературы

1. Чалмаев В.А., Зинин С.А. Русская литература ХХ века.: Учебник для 11 класса: В 2 ч. - 5 -е изд. - М.: ООО 2ТИД « Русское слово - РС», 2008.

2. Агеносов В.В. Русская литература 20 века. Методическое пособие М. «Дрофа», 2002

3. Русская литература 20 века. Учебное пособие для поступающих в вузы М. уч.-науч. Центр «Московский лицей»,1995.

4. Викисловарь.

Видео материал

Соловки (видео с места события) ().

Таблицы и презентации

Что зовем мы началом,

Часто это конец.

Мы подходим к концу

Начинать все сначала.

Где конец - там начало.

Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов,

И. Сталин

В стихотворении “Народ и поэт” Блок обращается к “художнику”, то есть, видимо, к самому себе: “Тебе дано бесстрастной мерой измерить все, что видишь ты”. Я думаю, что никакое рассуждение, так же как и чувство, не может быть объективным, “бесстрастным”, но я согласна с этим утверждением, потому что человек искусства действительно способен передать не только время и события, но и заставить нас чувствовать их, ибо он рисует и внутренний мир людей. И Блок, и Горький ждали революцию: Горький как один из ее активных сторонников. Блок как человек, поддерживающий ее, но чувствующий, что это его “последний закат”, и закат закономерный. Иллюзия “шествия детей к новой жизни” в материальном мире обернулась кровью без храма. Блок сначала пытался оправдать “революционеров”, глядя на их дела как на возмездие. Впоследствии он написал в “Записке о “Двенадцати”, что “слепо отдался стихии”. Но вскоре он почувствовал, что эта стихия не возвышающая, подобно любви, творчеству, а уничтожающая. Провидение - дело не редкое, и я нашла у Блока описание метаморфозы революции еще в 1904 году, это стихотворение “Голос в тучах”, хотя я не думаю, что Блок имел в виду революцию, когда писал о завлеченных на скалы “пророческим голосом” моряках. Горький, “буревестник революции”, еще в 1908 году написал жене, что большевистский отряд, приставленный к нему, убил 14 человек и что принять он это не может. Он был более бескомпромиссен, чем Блок, наверное потому, что действительно был буревестником: активно помогал большевикам и значительно конкретнее, бескровнее и оптимистичнее. В жизни она предстала перед ним как разгул бессмысленной жестокости, убийств, разгул “тяжкой российской глупости”, а новое правительство, его бывшие соратники - в 1917 году Горький не подтвердил свое членство в РСДРП(б) - не только не останавливают, но, наоборот, поддерживают эту звериную атмосферу. Горький обвинил Ленина и правительство в том, что они проводят “безжалостный опыт над измученным телом России, над живыми людьми, опыт, заранее обреченный на неудачу”, а их декреты не более чем фельетоны. Для него социализм был не столько экономикой, сколько понятием “социальный”, “культурный”, и он призывал отойти “от борьбы партий к культурному строительству”. Это был не просто призыв, а действие: создание “Ассоциации положительных наук” и т. д. Горький во многом обвинял царизм, видя в происходящем зверстве его наследство, но в то же время отмечал, что тогда “была совесть, которая издохла сейчас”, и он и Блок видели “внутреннего врага”, как Горький назвал “отношение человека к другим людям, к знанию”, а у поэта это образ “старого паршивого пса” (самое страшное, что он голодный). Избавиться от него можно только через избавление от самого себя, вернее, изменение себя. Но как это трудно сделать человеку, живущему во время “Двенадцати”, когда: “Свобода, свобода! Эх, эх без креста!” Я думаю, Блок также не мог принять революцию, ибо она “зрелость гнева”, пробудила не “юность и свободу”, как он мечтал, а “черную злобу: святую злобу”. Поэма “Двенадцать” для меня - констатация происходящего и неприятие державности, бездуховности, оправдания убийства. В то же время она полна глубокого сострадания к этим людям, особенно Петьке, ко всему готовым, ничего не желающим, но и ничего не видящим... Истинное творчество “приобщает человека к высшей гармонии”, и образ Христа, заканчивающий поэму и неожиданный для самого поэта, возник именно из этой гармонии. Он имеет множество смыслов и толкований: указание на крестный путь России, главенство духовного (“позади - голодный пес, впереди - Исус Христос), но, после того как я прочла “Несвоевременные мысли”, он для меня стал еще и ответом поэта публицисту: Горький пишет, что революции нужен “борец, строитель новой жизни, а не праведник, который взял бы на себя гнусненькие грешки будничных людей”.

Христос - это Праведник и Жертва, кто более всего нужен всем людям, не только “цвету рабочего класса и демократической интеллигенции”, когда все рушится, когда ничего не видно и все звереют от этого. Обоих писателей всегда изумляло сочетание в народе жестокости и милосердия, как в калейдоскопе ежеминутно меняющихся местами. Сразу после “Двенадцати” Блок пишет “Скифов”, как бы историческое объяснение такого характера, такой судьбы. Это обращение к “старому миру”, по-моему, не только европейскому, но и русскому, чтобы он сквозь “злобное”, “скифское” увидел добро и любовь в народе и поддержал их, дабы они погасили ненависть в душах “двенадцати”. Горький же считал, что заслуга большевиков и революции в том, что они “поколебали азиатскую косность и восточный пассивизм” и благодаря этому “Россия теперь не погибнет”, а жестокость может скоро “внушить отвращение и усталость, что означает для нее гибель”. Прогноз писателя, к несчастью, не оправдался: аппетит приходит во время еды.

Сейчас мы по-новому узнаем историю, и меньше становится людей, абсолютно поддерживающих революцию. Все чаще название “Великая Октябрьская социалистическая революция” заменяют на “Октябрьский переворот”. Все, что произошло с нами за семьдесят три года, было гениально предсказано Бакуниным еще в середине прошлого века и сказано самому Марксу. Но что поделаешь, “из-за иллюзии человек теряет свободу”, теряет и свободу выслушивать критику.

Христос предупреждал о лжепророках, которые придут “в овечьей шкуре, но суть волки хищные”, и “узнаете их по плодам их”. Плоды мы видим, да и сами мы, наверное, отчасти являемся плодами.

Мне кажется, что самое сильное чувство, порожденное революцией 1917 года, - страх. Сейчас эта революция кажется прологом конца света, а когда-то таким концом казались Варфоломеевская ночь, падение Рима, нашествие Орды... Ужасно то, что ничто не смогло остановить “кровавый дождь”, не останавливает и сейчас, мы действительно “ходим по кругу”.

Мне думается, крупные теоретики должны остерегаться власти, так как они часто используют отвлеченные понятия: массы, классы и тому подобное, и это отдаляет их от жизни. Пробуждающаяся жажда практики толкает их на эксперимент, а жизнь сумбурна, они пытаются внести в нее рационализм, но живые люди понимают его по-живому, а чаще по-животному. И то, что было справедливо в научных трудах, на деле оборачивается трагедией. А отказ от идеи, в которую вложено столько сил, смерти подобен.

Люди, рвущиеся к власти, всегда забывают пример Макбета и Клавдия, забывают о том, что несет в себе власть на крови. Большевики избрали новый способ прикрытия преступления: узаконить его. Благое намерение - прекратить мировую войну - обернулось братоубийством, оправданным “классовой борьбой”. А ведь еще греческие трагики говорили, что трудно утихомирить “жажду крови”, когда “в сердце царит месть”, и “горе тому, кто поддерживает ее”.

Встряска души в революции переросла в попытку ее изъятия. Громадность, “величие” происходящего, политику противопоставили личному. Личность отодвинули на второй план (в отличие от христианства и других религий) слова, обращенные к молодым и утверждающие, что мораль - нечто “выгодное тому или иному классу”, зоологическое деление на классы само по себе - все это сломало или сгладило у многих внутренний барьер, именуемый совестью, Богом, после чего “все, стало быть, можно”. То, что происходит в душе, нельзя изменить разумом. Шок, потерянность человека, сначала рвуще-мятущие, а потом пассивные, продолжались долго, но его не лечили, а вгоняли болезнь вглубь.

Мне революция представляется еще одной потерей. Я не спорю, что не всем жилось хорошо в России (этого не может быть вообще, чтоб абсолютно всем было хорошо), были голодные, униженные, но, несмотря на это, в России была особая душевная тонкость. Ее, той, больше не будет, она ушла вместе с Турбиными, Живаго... Душевная тонкость возродится, я верю, но она уже будет иной.

Люди верующие принимали революцию как Божью кару. Нам надо, я думаю, принять ее так же: это спасет нас от проклятий, Проклинать свое прошлое, как бы ужасно оно ни было, может только нехороший человек. Мы уже имели такой опыт и увидели его плоды. Надо сделать то, что мы не сделали тогда: сострадать прошлому. Даже тем, “через кого приходят грехи”. Это очень трудно, но, если задуматься, были ли они счастливы? Что вспоминали?

Что зовем мы началом,
Часто это конец.
Мы подходим к концу
Начинать все сначала.
Где конец - там начало.
Т. Элиот

Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов,
И. Сталин

В стихотворении “Народ и поэт” Блок обращается к “художнику”, то есть, видимо, к самому себе: “Тебе дано бесстрастной мерой измерить все, что видишь ты”. Я думаю, что никакое рассуждение, так же как и чувство, не может быть объективным, “бесстрастным”, но я согласна с этим утверждением, потому что человек искусства действительно способен передать не только время и события, но и заставить нас чувствовать их, ибо он рисует и внутренний мир людей. И Блок, и Горький ждали революцию: Горький как один из ее активных сторонников. Блок как человек, поддерживающий ее, но чувствующий, что это его “последний закат”, и закат закономерный. Иллюзия “шествия детей к новой жизни” в материальном мире обернулась кровью без храма. Блок сначала пытался оправдать “революционеров”, глядя на их дела как на возмездие. Впоследствии он написал в “Записке о “Двенадцати”, что “слепо отдался стихии”. Но вскоре он почувствовал, что эта стихия не возвышающая, подобно любви, творчеству, а уничтожающая. Провидение - дело не редкое, и я нашла у Блока описание метаморфозы революции еще в 1904 году, это стихотворение “Голос в тучах”, хотя я не думаю, что Блок имел в виду революцию, когда писал о завлеченных на скалы “пророческим голосом” моряках. Горький, “буревестник революции”, еще в 1908 году написал жене, что большевистский отряд, приставленный к нему, убил 14 человек и что принять он это не может. Он был более бескомпромиссен, чем Блок, наверное потому, что действительно был буревестником: активно помогал большевикам и значительно конкретнее, бескровнее и оптимистичнее. В жизни она предстала перед ним как разгул бессмысленной жестокости, убийств, разгул “тяжкой российской глупости”, а новое правительство, его бывшие соратники - в 1917 году Горький не подтвердил свое членство в РСДРП(б) - не только не останавливают, но, наоборот, поддерживают эту звериную атмосферу. Горький обвинил Ленина и правительство в том, что они проводят “безжалостный опыт над измученным телом России, над живыми людьми, опыт, заранее обреченный на неудачу”, а их декреты не более чем фельетоны. Для него социализм был не столько экономикой, сколько понятием “социальный”, “культурный”, и он призывал отойти “от борьбы партий к культурному строительству”. Это был не просто призыв, а действие: создание “Ассоциации положительных наук” и т. д. Горький во многом обвинял царизм, видя в происходящем зверстве его наследство, но в то же время отмечал, что тогда “была совесть, которая издохла сейчас”, и он и Блок видели “внутреннего врага”, как Горький назвал “отношение человека к другим людям, к знанию”, а у поэта это образ “старого паршивого пса” (самое страшное, что он голодный). Избавиться от него можно только через избавление от самого себя, вернее, изменение себя. Но как это трудно сделать человеку, живущему во время “Двенадцати”, когда: “Свобода, свобода! Эх, эх без креста!” Я думаю, Блок также не мог принять революцию, ибо она “зрелость гнева”, пробудила не “юность и свободу”, как он мечтал, а “черную злобу: святую злобу”. Поэма “Двенадцать” для меня - констатация происходящего и неприятие державности, бездуховности, оправдания убийства. В то же время она полна глубокого сострадания к этим людям, особенно Петьке, ко всему готовым, ничего не желающим, но и ничего не видящим... Истинное творчество “приобщает человека к высшей гармонии”, и образ Христа, заканчивающий поэму и неожиданный для самого поэта, возник именно из этой гармонии. Он имеет множество смыслов и толкований: указание на крестный путь России, главенство духовного (“позади - голодный пес, впереди - Исус Христос), но, после того как я прочла “Несвоевременные мысли”, он для меня стал еще и ответом поэта публицисту: Горький пишет, что революции нужен “борец, строитель новой жизни, а не праведник, который взял бы на себя гнусненькие грешки будничных людей”.
Христос - это Праведник и Жертва, кто более всего нужен всем людям, не только “цвету рабочего класса и демократической интеллигенции”, когда все рушится, когда ничего не видно и все звереют от этого. Обоих писателей всегда изумляло сочетание в народе жестокости и милосердия, как в калейдоскопе ежеминутно меняющихся местами. Сразу после “Двенадцати” Блок пишет “Скифов”, как бы историческое объяснение такого характера, такой судьбы. Это обращение к “старому миру”, по-моему, не только европейскому, но и русскому, чтобы он сквозь “злобное”, “скифское” увидел добро и любовь в народе и поддержал их, дабы они погасили ненависть в душах “двенадцати”. Горький же считал, что заслуга большевиков и революции в том, что они “поколебали азиатскую косность и восточный пассивизм” и благодаря этому “Россия теперь не погибнет”, а жестокость может скоро “внушить отвращение и усталость, что означает для нее гибель”. Прогноз писателя, к несчастью, не оправдался: аппетит приходит во время еды.
Сейчас мы по-новому узнаем историю, и меньше становится людей, абсолютно поддерживающих революцию. Все чаще название “Великая Октябрьская социалистическая революция” заменяют на “Октябрьский переворот”. Все, что произошло с нами за семьдесят три года, было гениально предсказано Бакуниным еще в середине прошлого века и сказано самому Марксу. Но что поделаешь, “из-за иллюзии человек теряет свободу”, теряет и свободу выслушивать критику.
Христос предупреждал о лжепророках, которые придут “в овечьей шкуре, но суть волки хищные”, и “узнаете их по плодам их”. Плоды мы видим, да и сами мы, наверное, отчасти являемся плодами.
Мне кажется, что самое сильное чувство, порожденное революцией 1917 года, - страх. Сейчас эта революция кажется прологом конца света, а когда-то таким концом казались Варфоломеевская ночь, падение Рима, нашествие Орды... Ужасно то, что ничто не смогло остановить “кровавый дождь”, не останавливает и сейчас, мы действительно “ходим по кругу”.
Мне думается, крупные теоретики должны остерегаться власти, так как они часто используют отвлеченные понятия: массы, классы и тому подобное, и это отдаляет их от жизни. Пробуждающаяся жажда практики толкает их на эксперимент, а жизнь сумбурна, они пытаются внести в нее рационализм, но живые люди понимают его по-живому, а чаще по-животному. И то, что было справедливо в научных трудах, на деле оборачивается трагедией. А отказ от идеи, в которую вложено столько сил, смерти подобен.
Люди, рвущиеся к власти, всегда забывают пример Макбета и Клавдия, забывают о том, что несет в себе власть на крови. Большевики избрали новый способ прикрытия преступления: узаконить его. Благое намерение - прекратить мировую войну - обернулось братоубийством, оправданным “классовой борьбой”. А ведь еще греческие трагики говорили, что трудно утихомирить “жажду крови”, когда “в сердце царит месть”, и “горе тому, кто поддерживает ее”.
Встряска души в революции переросла в попытку ее изъятия. Громадность, “величие” происходящего, политику противопоставили личному. Личность отодвинули на второй план (в отличие от христианства и других религий) слова, обращенные к молодым и утверждающие, что мораль - нечто “выгодное тому или иному классу”, зоологическое деление на классы само по себе - все это сломало или сгладило у многих внутренний барьер, именуемый совестью, Богом, после чего “все, стало быть, можно”. То, что происходит в душе, нельзя изменить разумом. Шок, потерянность человека, сначала рвуще-мятущие, а потом пассивные, продолжались долго, но его не лечили, а вгоняли болезнь вглубь.
Мне революция представляется еще одной потерей. Я не спорю, что не всем жилось хорошо в России (этого не может быть вообще, чтоб абсолютно всем было хорошо), были голодные, униженные, но, несмотря на это, в России была особая душевная тонкость. Ее, той, больше не будет, она ушла вместе с Турбиными, Живаго... Душевная тонкость возродится, я верю, но она уже будет иной.
Люди верующие принимали революцию как Божью кару. Нам надо, я думаю, принять ее так же: это спасет нас от проклятий, Проклинать свое прошлое, как бы ужасно оно ни было, может только нехороший человек. Мы уже имели такой опыт и увидели его плоды. Надо сделать то, что мы не сделали тогда: сострадать прошлому. Даже тем, “через кого приходят грехи”. Это очень трудно, но, если задуматься, были ли они счастливы? Что вспоминали?

"Несвоевременные мысли" обозначили "зигзаг", казалось бы, прямого пути Горького в революцию. Но это не было отходом от самой темы революции. Как уже было справедливо сказано, "Горький и революция" - сочетание слов привычное, естественное и правомерное, ибо революция и Горький неразрывно связаны не только в сознании читателей, но и по сути" (34; 3).

Исследования взаимоотношений Горького и революции стали одним из основных мотивов выступлений участников "Горьковских чтений" в 1990г. на родине писателя - в Нижнем Новгороде. Этой теме непосредственно были посвящены доклады Л.А.Спиридоновой, С.И.Сухих, А.Ф.Цирулева, Н.Н.Иванова,.М.Минаковой, Л.П.Егоровой, Л.К.Оляндэр, А.А.Газизовой, Н.Н.Дикушиной и др. Высказалась мысль, что "в революции М.Горького привлекал не сам факт захвата власти, а возможность последующей реализации в новых, более благоприятных условиях потенциальных способностей человека, его духовного богатства и интеллекта" (11; 93). Подчеркивалось, что в годы революции для Горького самой существенной стала "оппозиция чистой революционности, идеального социализма и их каждодневного воплощения. (4; 88-89), что годы революции в жизни Горького являлись "ключевыми", "объясняющими прошлое и помогающими понять трагедию будущего" (8; 87).

Идеи горьковского форума нашли свое развитие и в книге С.И.Сухих "Заблуждение и прозрение Максима Горького" (Н.Новгород, 1992), в которой автор утверждает, что в "Несвоевременных мыслях писателем "двигал не страх перед революцией, а страх за революцию: ему казалось, что большевики ее губят своим экстремизмом" (34; 39). Чуть ниже автор снова возвращается к этой же мысли: "Несвоевременные мысли" по сути не против, а за большевиков. Их главная боль, главная мысль, главное настроение - страх за судьбу революции. Дело не только в том, что новые Шигалевы и Нечаевы губят Россию ради мировой революции. Дело в том, что они вместе с Россией губят и революцию, и себя" (34; 41).

Наконец, в одной из последних публикаций подчеркивается, что Горький вел спор с Лениным и большевиками "не с позиции отрицания революции, а с целью придания ей более гуманного и достойного облика, преобразования личности, реализация заново открывшихся возможностей культурного строительства", из чего вытекает его стремление внести в русскую революцию "нравственное начало, очеловечить сам процесс разрушения старого и рождения нового мира" (19; 252).

Справедливость высказанных предположений можно подтвердить ссылками на "Несвоевременные мысли", цитатами из интервью и писем М.Горького. Так, например, в заметке "Плоды демагогии" от 5 января 1918г. Горький еще раз подчеркивал то, что неоднократно высказывалось им и ранее: "... с русским пролетариатом производят опыт, за который пролетариат заплатит своей кровью, жизнью и - что хуже всего - длительным разочарованием в идеале социализма". Через неделю писатель снова вернулся к этой теме: "... сейчас идет не процесс социальной революции, а надолго разрушается почва, которая могла бы сделать эту революцию возможной в будущем".

Полагая основную массу русского народа ленивой, инертной, равнодушной к собственной судьбе, Горький видел положительное начало революции в том, что она стряхнула с мужика сонную апатию, заставила его действенно относиться к окружающему миру. Писатель надеялся, что "жестокий, кровавый урок, данный (...) историей, стряхнет нашу лень и заставит нас серьезно подумать о том, почему же, почему мы, Русь - несчастнее других?"

Ругая большевиков за покушение на бесчеловечный опыт, развязывание деспотизма и анархии, за то, что они дали "полный простор всем дурным и зверским инстинктам, отбросили "все интеллектуальные силы демократии, всю моральную энергию страны", с этой точки зрения писатель все же находил оправдание их деятельности: "... психологически - большевики уже оказали русскому народу огромную услугу, сдвинув всю его массу с мертвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к действительности, отношение, без которого наша страна погибла бы".

Вариации этой мысли неоднократно будут встречаться и в интервью Горького зарубежной прессе. В 1922г. в книге "О русском крестьянстве" Горький буквально повторяет мысль, высказанную в газете "Накануне": "Нахожу необходимым заявить, что Советская власть является для меня единственной силой, способной преодолеть инерцию массы русского народа и возбудить энергию этой массы к творчеству новых, более справедливых и разумных форм жизни".

Но при всем при этом, думается, было бы неверно полностью отождествлять Горького и Октябрь в оговариваемый период. Нельзя забывать, что в душе писателя было подорвано моральное значение революции, пошатнулся ее культурный смысл. Б.А.Бялик считает, что отношение Горького к перспективам революции в 1923г. было достаточно противоречивым и подтверждает свою точку зрения ссылкой на письмо Горького к Р.Роллану: "За четыре года революции она (душа русского человека - П.Ч.) так страшно и широко развернулась, так ярко вспыхнула, Что же - сгорит и останется только пепел - или?" (2; 294).

Двойственность отношения Горького к революции отразилась и в ряде художественных произведений советского периода.

Рассказы 1922-1924 г.г.

В начале 20-х г.г. Горький продолжает работать над автобиографической трилогией: создает "Мои университеты" (1923) и близкую им по содержанию серию "Автобиографические рассказы" (1923): ее составили "Время Короленко", "Сторож", "Рассказ о первой любви", "О вреде философии". Вскоре выходят в свет книги Горького "Заметки из дневника. Воспоминания" (1924) и "Рассказы 1922-1924г.г." (1925).Наибольший резонанс вызвала последняя, куда вошли "отшельник", "Карамора", "Голубая жизнь", "Рассказ о необыкновенном" и др. Они отразили интерес писателя не только к реалиям действительности, к взаимодействию социального и природного в человеке, но и к опыту Достоевского, к философским концепциям эпохи, представленным именами Н.Федорова, Н.Бердяева и др.

Своеобразие позиции писателя сразу подметил А.Воронский:

"Горький так много уделяет теперь внимания озорникам и чудакам. К ним у него не только любопытство, но и любовь. О Павлах (Власовых - П.Ч.) и новой обстановке он молчит, зато с исключительным старанием отыскивает странное, чудное и озорное (...). Он любит запутанных людей" (3; 46-48).

Очевидно, сказанное можно объяснить желанием писателя проникнуть в суть народной стихии, в глубины национального характера, о чем, кстати, говорил и он сам: "Я вижу русский народ исключительно, фантастически талантливым, своеобразным. Даже дураки в России глупы оригинально, на свой лад, а лентяи - положительно гениальны. Я уверен, что по затейливости, неожиданности изворотов, поворотов, так сказать - по фигурности мысли и чувства русский народ самый благодарный материал для художника" ("Заметки из дневника. Воспоминания").

И в чисто художественном плане это была новая ступень. Воронский считал, что Горький "пишет сейчас лучше", что "писатель возвысился до уравновешенного и законченного мастерства. Он не злоупотребляет больше афоризмами, не перебивает прекрасных страниц риторикой и публицистикой и пишет только о том, что наиболее свойственно его таланту. Внимательное отношение к слову доведено до высочайшей строгости... В этом смысле можно говорить о новом Горьком". И признавая, что эти рассказы популярны у современных ему, особенно молодых читателей, Воронский пророчески предсказывал: "Жить произведения последних лет, надо полагать, будут дольше" (3; 48-49). Весомо и доказательно прозвучал главный тезис Воронского:

"Горький был и остается большим и по-своему единственным и неповторимым писателем".

Однако чаще современники Горького - А.Луначарский, Д.Горбов - упрекали его в неопределенности авторской позиции (хотя и ценили новую прозу за притчевый, символический характер). Еще более суровой к писателю была налитпостовская критика, считая его поэтом "уродцев", изменившим своему революционному прошлому. Признавая художественное совершенство рассказа "Отшельник", великолепие образной изобразительности, давно невиданной в пореволюционной прозе, критика вменяла автору в вину выбор героя: "... Взят самый гнусный образец человеческой породы" (). При этом не учитывалась авторская сверхзадача объективно исследовать все "извороты" человеческой души.

Рассказ открывается лирической пейзажной зарисовкой:

"Лесной овраг полого спускался к Оке, по дну его бежали, прячась в травах, ручей; над оврагом - незаметно днем и трепетно по ночам - текла голубая река небес, в ней играли звезды, как золотые ерши".

"Волшебная сила поэзии, заключенная в этих просто и плотно составленных словах,- отзывался об этом вступлении А.И.Овчаренко,- подхватывает и переносит нас в мир, полный радости. Чувствуешь себя так, словно купаешься в прозрачно, одновременно освежающем и согревающем источнике" (21; 71-72).

Дальнейшее описание места обитания отшельника обретает даже какие-то "первобытные" очертания: "По юго-восточному берегу оврага спутанно и густо разросся кустарник, в чаще его, под крутым отвесом, вырыта пещера, прикрытая дверью, искусно связанной из толстых сучьев, а перед дверью насыпана укрепленная булыжником площадка в сажень квадрата, от нее к ручью спускаются лестницей тяжелые валуны. Три молодых дерева растут перед дверью - липа, береза и клен".

В отличие от сильных и мужественных романтических героев раннего Горького внешность Савела Пильщика подчеркнуто безобразен: "Старик среднего роста, плотный, но весь какой-то измятый, искусанный. Лицо его, красное, точно кирпич, безобразно, левая щека разрезана от уха до подбородка глубоким шрамом, он искривил рот, придав ему выражение болезненно-насмешливое, темненькие глаза изувечены трахомой - без ресниц, с красными рубцами на месте век, волосы на голове вылезли клочьями, одна - небольшая - на макушке, другая обнажила левое ухо..."

В ХХ веке ни один из писателей не рассказал о своём времени столь исчерпывающе и многогранно, как Алексей Максимович Горький, автор повести «Мать», пьес «На дне», «Васса Железнова», трилогии «Детство», «В людях», «Мои университеты», романов «Дело Артамоновых» и «Жизнь Клима Самгина». Но он не был сторонним описателем событий. С юности Горький примкнул к революционному движению и честно служил ему своим пером. С первых дней литературной биографии Горький - среди борцов против самодержавия. Надо ли пояснять, что это был опасный путь. И холод тюремных стен писатель изведывал многократно. Но он считал необходимым бороться против давно устаревших монархических устоев, против всевластия церковной бюрократии и проповеди смирения, против препон, которые власть возводила между народным большинством и просвещением.

Университеты

Писатель Алексей Пешков нашёл себя среди тех, кого жандармы считали неблагонадёжными. Литературное имя «Максим Горький» появилось в 1892 году в тифлисской газете «Кавказ», где был напечатан первый рассказ Алексея Пешкова «Макар Чудра». Горький и до Грузии дружил с революционерами, был вхож в подпольные кружки. Ещё юношей он сочувствовал тем, кто пытался кардинально изменить существовавший политический строй. Его восхищала стихия мятежа, бунта. Но не во имя анархии, а ради торжества цивилизации, науки, просвещения. В Казани он участвовал в работе подпольных народнических кружков, его долговязая фигура уже интересовала полицию. Затем примкнул к кружку Николая Федосеева - одного из первых русских марксистов. «Мне понравилось его бледное, нервное лицо с глубокими глазами», - вспоминал Горький. За каждым его шагом следили жандармы. Случались и аресты. Среди полицейских попадались любопытные типажи, которые войдут в горьковскую драматургию. Один из «сатрапов» генерал Познанский беседовал с арестантом Пешковым о певчих птицах, большим любителем коих он был, о старинных медалях и о напевности стихов Горького, отобранных при обыске, напомнив ему «породистого пса, которому, от старости, тяжело и скучно лаять».

А в Тифлисе его ближайшим товарищем стал ссыльный Александр Мефодиевич Калюжный. Тот и посоветовал молодому писателю взять псевдоним с намёком на критику существующего строя, а заодно и в память об отце, которого Алексей Максимович практически не знал. «Вы первый… взглянули на меня не только как на парня странной биографии, бесцельного бродягу, как на что-то забавное… Вы первый… заставили меня взглянуть на себя серьёзно. Вашему толчку я обязан тем, что уже с лишком тридцать лет служу русскому искусству», - писал Горький Калюжному в 1925 году, будучи уже всемирно известным писателем.

В марте 1901 года молодой писатель узнал о разгоне студенческой демонстрации возле Казанского собора в Петербурге. В тот же вечер он набросал строки: «Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, чёрной молнии подобный». Для таких предвидений проза не годится, только стихи, хотя бы белые, безрифменные. В последний момент перед публикацией Горький изменил финальную фразу: вместо «Ждите! Скоро грянет буря!» поставил «Пусть сильнее грянет буря!»

Цензор процедил в докладе начальству: «Означенное стихотворение произвело сильное впечатление в литературных кружках известного направления, причём самого Горького стали называть не только «буревестником», но и «буреглашатаем», так как он не только возвещает о грядущей буре, но зовёт бурю за собою».

«Буревестника» запретили. Но поздненько. Воззвание Горького переписывали от руки и нелегально перепечатывали огромным тиражом. Без преувеличений, многомиллионным! Писатель не уклонялся и от черновой революционной работы. Горький вошёл в состав московской группы газеты «Искра» в начале октября 1903 года, в списке её членов, составленном царской охранкой, он числился под порядковым номером 27 как «Алексей Пешков».

А могучее стихотворение Горького стало подлинным гимном Русской революции.

1905 год

Но всё-таки, кто был творцом революции? Горстка «авантюристов»?

Среди тех, кто ненавидит революцию, популярна такая точка зрения на Октябрь. Этим господам надо бы заглянуть в историю 1905 года. Расцвет русского капитализма. И - широкое революционное движение, настоящая Гражданская война, в которой сотни тысяч людей поднялись против самодержавия. История 1905 года доказывает: Россия долго вынашивала Октябрь, он был не только Великим, но и органичным явлением. Это должны признать даже убеждённые противники социализма. 1917 год - это поступь истории, а не стечение обстоятельств. Таким он предстаёт и с горьковских страниц.

Для Горького 1905 год стал переломным. А Кровавое воскресенье - рубежом, после которого он объявил империи войну на уничтожение. В тот день писатель шагал в колонне рабочих Выборгского района и стал свидетелем расстрела людей у Троицкого, Полицейского, Певческого мостов и на Дворцовой площади.

Придя домой, он обнаружил там смертельно бледного Георгия Гапона. Горький продиктовал священнику обращение к народу со словами «Братья, спаянные кровью! У нас нет больше царя». Вечером Горький написал воззвание «Всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств». «Везде видна гнусная работа кучки людей, обезумевших от страха потерять свою власть над страной, - людей, которые стремятся залить кровью ярко вспыхнувший огонь сознания народом своего права быть строителем форм жизни».

Как и многих других революционеров, Горького в те дни арестовали и месяц продержали в Петропавловке. В его защиту поднялись тысячи людей по всей Европе. В Париже «Общество друзей русского народа», возглавляемое Анатолем Франсом, опубликовало воззвание в поддержку собрата по перу: «Всем свободным людям! Великий писатель Максим Горький должен будет предстать, за закрытыми дверьми, перед беспрецедентным судом по обвинению в заговоре против государства. Вина его состоит в том, что он пытался встать между заряженными ружьями и грудью беззащитных рабочиx!»

Когда революция переметнулась в Москву и на Пресне начались баррикадные сражения, Горький писал: «Хороший бой! Это началось вчера с 2 часов дня, продолжалось всю ночь и непрерывно гудит весь день сегодня… Рабочие ведут себя изумительно!.. У Николаевского вокзала площадь усеяна трупами, там действуют 5 пушек, 2 пулемёта, но рабочие дружины всё же ухищряются наносить войскам урон… Вообще - идёт бой по всей Москве!»

Он решил раз и навсегда: в борьбе со старым миром мосты сожжены. В 1905-м Горький вступил в партию. Стал большевиком в ту пору, когда это было наиболее опасно. Солдатом партии была и его жена Мария Андреевна Андреева. Первая красавица Серебряного века, она посвятила себя борьбе за лучшую долю для народа. Боролась бескорыстно - как и Горький. Они добывали для партии деньги, находили меценатов. Нередко писатель передавал на партийные нужды и собственные средства.

Новый мир

Центральное событие столетия и его главная загадка - это, конечно, Октябрь и строительство социалистического общества, последовавшее за революцией. Когда это историческое явление пытаются принизить, объявить едва ли не случайной авантюрой - вспоминается вечный оппонент героев Горького. Рассудительный Уж из «Песни о Соколе», сладкоречивый Лука из «На дне»… Революционность Горького была глубоко продуманной позицией. Не тактика, а мировоззрение. Эту идеологию он выстрадал и многократно испытал. В её основе - вера в прогресс. В технике перемены к лучшему очевидны. А как быть с общественной жизнью? Можно ли удовлетворяться «исконным» порядком с привилегированными классами и всевластием денег? Горький был убеждён: с этими атавизмами нужно бороться. Заметим на полях: разрушая Советский Союз, идеологи буржуазного ренессанса нападали и на идею прогресса. И это закономерность.

А Горький понимал: необходим новый человек, достойный социалистического будущего. Революция в мировоззрении не менее важна, чем штурм Зимнего и захват телеграфа… Сильная личность, коллективизм, труд, свобода, творчество, наука - таков идеал Горького. «Нам необходимо поднять на должную высоту представление об историческом трудовом человеке, вместителе энергии, организующей и преображающей мир, создающей свою «вторую природу» - культуру социалистов», - писал Горький и вовсе не ограничивался призывами. Он действовал.

В книгах Горького куда больше осмысленной правды о революции, чем в нынешних ангажированных рассуждениях, когда респектабельные ораторы задним числом пытаются «отменить» Октябрь, унизить его до статуса заурядного переворота. Заколотить окно в мир, в котором главными ценностями были труд, просвещение и справедливость.

Горький воспевал свободу, любовался сильными, свободными людьми, Прометеями, бросившими вызов вековой тьме. Но высшее проявление силы он видел не в индивидуальном, а в коллективном подвиге. В этом его тонкое понимание особенностей нового времени, особенностей социалистического строительства, о котором Горький размышлял непрестанно: «Свобода мысли возможна только при полной свободе трудовой жизнедеятельности, совершенно не находившей и не находящей места в условиях капиталистического строя общества и обязательной для каждого при социалистическом строе».

Человек не должен ощущать себя маленьким и ничтожным. Пора выпрямиться во весь рост. Горький видел, что основой освобождения может стать только пролетариат. И примкнул к революционной партии, которая отстаивала интересы рабочих. Писателя привлекали не только идеи, но и люди. К таким борцам, как Ленин, он относился с яростным интересом!

Если считать советскую историю «чёрной дырой» в судьбе человечества, то, конечно, и Горького следует забыть. Можно даже записать его в экстремисты и запретить. Есть и такие планы, вполне объяснимые: по меркам буржуазного благолепия Горький - опасный преступник. Но существует и в истории, и в народной памяти страна, построенная горьковскими Соколами. Писатель был не просто идеологом этой страны, он - один из её творцов.

Известно, что Горький не сразу поддержал Октябрь. Критикуя перегибы первых месяцев Советской власти, он предвосхитил борьбу с троцкизмом. Писатель боялся, что русский пролетариат могут бросить в костёр мировой революции, как хворост. Но, когда он увидел, что большевики затевают в стране большое строительство, он встал рядом с Лениным. И это случилось в самые опасные для революции дни, когда начался контрреволюционный террор. Горький не был сторонником тотального единомыслия. Он считал, что новую культуру должны создавать люди различных убеждений, призывал к широкому союзу Советского государства с интеллигенцией, с талантливыми профессионалами - даже если они скептически настроены к большевикам.

Но белых - под любым соусом - Горький не принимал. «В русской истории они оставили память о себе как о предателях народа своего. В течение четырёх лет они предавали и продавали свой народ вашим капиталистам, господа интеллигенты Европы. Они помогали Деникиным, Колчакам, Врангелям, Юденичам и другим профессиональным человекоубийцам разрушать хозяйство своей страны, уже разорённой четырёхлетней бойней, позорной для всей Европы. С помощью этих презренных людей генералы европейских капиталистов и царя истребили сотни тысяч рабочих и крестьян Союза Советов, выжгли сотни деревень и казачьих станиц, разрушили железнодорожные пути, взорвали мосты, испортили всё, что можно было испортить для того, чтоб окончательно обессилить свою страну и предать её в руки европейских капиталистов…» - это слова Горького.

Где бы ни жил писатель - в Сорренто или у Никитских ворот, - его дом становился штабом строительства новой культуры, нового мира. И памятник писателю, снова стоящий на московской площади у Белорусского вокзала, напоминает нам о великом времени социалистического строительства. О пророке русской революции, который верил в высокое предназначение человека. И мы верим, что история не подведёт Максима Горького.