Главная › Интеллектуальное › Шатуны скачать fb2. Шатуны (роман)

Шатуны скачать fb2. Шатуны (роман)

Тема романа «Шатуны» - убийство ради проникновения в тайну души убиваемого и тем самым в потусторонний мир, автор показывает глубину философских поисков в жестокой, часто мучительной прозе, которая при перечитывании иногда ужасает. При этом устремления Мамлеева имеют позитивную основу: погружаясь во тьму, он стремится к проявлению света человеческой души, хочет способствовать её росту .

самиздате морально -этическим нью-йоркское издательство, ответ был суров: «мир не готов к этой книге». Впервые официально роман был опубликован в Чикаго англ. The sky above hell ). , - отозвался нью-йоркский критик на урезанную версию «Шатунов».

История создания

Как говорит сам Юрий Мамлеев в одном из интервью, в конце 50-х годов он нарабатывал в себе «новый опыт состояния сознания», в котором появлялись живые мистические образы, живые люди, герои будущих «Шатунов». И как позже утверждали исследователи, Мамлеев научился творить человеческий характер из тайников человеческой души. Сам же автор начал активно писать в Москве в начале 60-х годов, тогда в глубоком подполье и были созданы «Шатуны». К этому времени возник самиздат, возникли независимые читатели, возникла сеть неформальных кружков, было сформировано литературное подполье. Как говорит автор: «Целый мир, достаточно разношёрстный, но резко отличающийся от официального мира культуры. В том числе и от официально диссидентского мира» .

Роман «Шатуны» исходя из текста в аннотации к книге, спас жизнь двум русским молодым людям, которые хотели покончить жизнь самоубийством . Они прочли этот роман и отказались от этого решения, осуществить которое уже были готовы . О «Шатунах» написано много, включая диссертации, особенно на французском и немецком языках. Он получил славу так называемого «чёрного романа». Но всё же его понимание было настолько разным, что создавалось впечатление, что речь шла не об одной и той же книге.

Герои

Кто же главные герои Мамлеева? Это не подростки, не дети, не матери. Они не имеют ни возрастных, ни семейных особенностей. У них нет четко выраженных социальных черт, поскольку за фальшивками навешенных автором штампов просматриваются образы, литературно идентичные друг другу. Поэтому герои Мамлеева - это и не студенты, не инженеры и не политики. Вся их культурная деятельность связана с похоронами, кладбищами, свалками, серыми и невзрачными помещениями. Наиболее ярки на этом фоне бомжи, покойники, мертвяки и трупы .

Литературный критик Феникс Хортан

Герои «Шатунов» непредсказуемы и чудовищны в своих поступках, они представляются совершенными монстрами. Большинство героев романа объяты всепоглощающей тьмой, хотя и не являются воплощениями зла, греха и преисподней. По мнению автора герои романа пересекли запретную зону, вышли за границы метафизически возможного . Критики, журналисты считают героев романа монстрами насилия, секса и безумия. Юрий Мамлеев сказал, что герои «Шатунов» «имеют в анамнезе человека из подполья Достоевского с его стремлением к запредельному» . Многие персонажи Мамлеева - это метафизические бродяги, стремящиеся выйти за пределы того, что дано человеческому разуму. Эти герои не монстры, они как бы обретают оболочку монстров, когда прорываются в область запредельных сфер. А вторжение туда означает для человека опасность сумасшествия или какой-либо другой трансформации .

Герои романа условно делятся на две категории: категория «простых людей», живущих в постоянном бреду, которые не в состоянии чётко сформулировать свою внутреннюю веру, и категория «интеллигенции» - это метафизические гости из Москвы, которые также ведут абсурдный способ жизни, но постоянно концептуализируют и обсуждают свой бред и абсурд, отстаивают свои ценности как религиозную необходимость .

Сюжет

Художественные особенности

Практически все сочинения Мамлеева перенасыщены цитатами, погружены в широкий культурно-художественный контекст. В его произведениях обнаруживаются следы разновековых литературных традиций. По мнению критиков «Шатуны» во многом заимствовали традиции русского идеологического романа, особенно много взяли из творчества Достоевского . В романе происходят дискуссии и споры о фундаментальных вопросах, которые часто ведутся в пивных или на трупах. Создаётся впечатление, что все персонажи одержимый идей, которую они стремятся реализовать или хотя бы проверить . Хотя, с другой стороны, некоторые критики считают, что любые сравнения Мамлеева с Достоевским лишены литературоведческого этикета и что такие сравнения являются спекулятивными . В своих работах Мамлеев обращается к русской литературной традиции. В поведении героев автор пытается выразить то, что у Достоевского называется «фантастическим» реализмом, активно используя идеи и художественные средства накопленные в русской литературе, имея дело с состояниями сознания, которые существуют в русском менталитете .

Литературные приёмы Мамлеева схожи с магическим реализмом латиноамериканской литературы ХХ века с объединением реального и волшебного, обыденного и фантастического. Но Мамлеев использовал не мифический жанр, а жанр обычной прозы, а в реалии этой прозы в которую поместил нечто метафорическое, метафизическое, символическое. В итоге получился некий синтез неклассических литературных систем .

Все действия романа происходят в нелепом и неадекватном мире, где слабоумие и безумие рассматриваются как знак причастности к её пределам. Весь мир задуман как царство смерти. В этом мире и происходит столкновение «народного мракобесия» и «интеллектуальной мистики» .

Герои Мамлеева, захваченные «другой реальностью», по мнению критиков являются симулякрами , «образами отсутствующей действительности». Вопреки практике постмодернизма Мамлеев уделяет внимание не самим мироощущениям героев, а их восприятию «средним человеком» традиционных утопий и религиозных мифов .

Философско-художественная антропология Мамлеева является синтезом концепций русской религиозной философии, “русской идеи”, в особенности теорий Н.А. Бердяева , индийской метафизики, Адвайте–веданты , догматического христианского учения об обожении человека, ницшеанского самообожения, элементов философии Хайдеггера об обретении человеком самого себя. И, разумеется, убеждения Достоевского о необходимости для человека, всегда имеющего “искру божью” в душе своей, обрести прочную внутреннюю связь с Богом и Сыном Его.

Роза Семыкина, «Метафизическая антропология Юрия Мамлеева»

Тематика и философский подтекст

Большинство литературных критиков считают, что образы, слова и тем более сюжет не важны в «Шатунах», в романе важен философский подтекст. В романе поднимаются различные философские, метафизические вопросы, проблемы религии , веры и смерти , понятия абсолюта и самого себя . Метафизические вопросы романа можно увидеть в идеях Голубева, как приверженце «религия Я», и в видении этой религии в глазах его последователей, например в Геннадие Рёмине. Объектом поклонения в «религии Я» являются любовь и вера в самого себя. Некая мистическая бесконечная любовь к себе имеет в романе огромное значение, одним из основных принципов которого является сверхчеловеческим нарциссизм .

Я хочу быть Творцом самого себя, а не сотворённым; если Творец есть, то я хочу уничтожить эту зависимость, а не тупо выть по этому поводу от восторга.

Все остальные персонажи по-разному хотят выразить патологическое желание закрепить себя в вечности и считать себя в ауре Абсолюта. Из этого следует солипсистское отношение ко всему и полное отрицание всего, что не является само собой. Эта идея повлияла на создание особого мира романа.

Мальчик Петя имеет крайне недоверчивое отношение к внешнему миру, он не может принять ничего из внешнего мира, что доводит его до экзистенциального самоубийства. Таким образом он кормит себя собственной кровью, желая поглотить себя, доводит себя до смерти. Смерть и убийство в метафизическом плане являются переходом в иную сущность.

В философском плане, метафизика Мамлеева может быть квалифицирована как мистика наоборот. Мистические поиски, в том числе и вечной жизни заменяется поиском духовной смерти. Таким образом, независимо от мамлеевских оригинальных намерений, мы можем увидеть его работах выразительное эгоистическое сознание, которое желает достигнуть крайних пределов .

Отзывы и критика

Интерес к творчеству Юрия Мамлеева в 1990-ых годах демонстрирует Олег Дарк в цикле обзорных статей, посвящённых так называемой «новой прозе» . В 2000 году критик посвящает Мамлееву статью, где описывает «Шатунов» как «малохудожественную, неряшливо написанную» прозу, с «преувеличенными характерами» героев и «надуманное повествование», и считает всё это явлением вчерашнего дня. Критик утверждает, что «Сейчас Мамлеев неинтересен, потому что кажется уже устаревшим, хорошо усвоенным и переваренным в произведениях его молодых и более талантливых наследников, имеющих тоже дело с разного рода демонической нечистью, но лучше управляющихся с фразой и сюжетом» .

Американский литературный критик Феникс Хортан, статья которого вызвана публикацией Александра Дугина относит творчество Мамлеева к массовой литературе, а его известность связывает с духом современного издательского бизнеса: «беспардонный маральщик бумаги, лишённый чувства прекрасного» .

Издания

Первые версии романа «Шатуны» появились в самиздате в 1966 году. Тогда не могло быть и речи об официальной публикации романа в СССР, хотя ничего «политического» там не было, роман не подходил по морально -этическим критериям. Когда впоследствии Юрий Мамлеев представил этот роман в крупное нью-йоркское издательство, ответ был суров: «мир не готов к этой книге». Всё же «Шатуны» были опубликованы в другом американском издательстве, но в сокращённом на треть виде . Впервые официально роман был опубликован в Чикаго в 1980 году в сокращённом на треть виде под названием «Небо над адом» (англ. The sky above hell ), текст перевёл на английский язык Г. В. Тжалсма. «Мир не готов читать этот роман. И я не хотел бы жить в мире, который был бы готов читать этот роман» , - отозывался нью-йоркский критик на урезанную версию «Шатунов» . С этого начались публикации романа уже в Европе в полном виде и, естественно, в переводах на европейские языки . Первое издание романа на французском языке произошло в 1986 году, перевела роман Анн Колдефи . Затем роман был опубликован на различных языках во Франции, Чехии, Нидерландах, Германии, Австралии, Италии, Польши, Венгрии.

Юрий Мамлеев Небо над адом = The sky above hell. - Нью-Йорк, 1980.
Юрий Мамлеев Chatouny. - Париж: Traduction de Pierre Grazimis et Anne Coldefy-Foucard, 1986. - ISBN 978-2-8426-107-5
Юрий Мамлеев Шатуны: роман. - Париж; Нью-Йорк: Третья волна (издательство) , 1988. - 159 с.

В России

Юрий Мамлеев = Шатуны. - М .: АСТ , 2008. - 256 с. - ISBN 978-5-94663-507-3 , 978-5-17-050348-3, 978-5-9762-6217-1
Юрий Мамлеев = Шатуны. - М .: Зебра Е, АСТ , Хранитель, 2008. - 268 с. - ISBN 978-5-17-050349-0
Юрий Мамлеев = Шатуны. - М .: Ad Marginem , 2003. - 268 с. - ISBN 5-93321-054-4
Юрий Мамлеев Шатуны (роман) // = Другой. - М .: Эксмо ISBN 5-699-15792-1

Примечания

Александр Радашкевич Планета незаснувших медведей. Беседа с Юрием Мамлеевым в связи с французским изданием романа «Шатуны» (рус.) . «Русская мысль» (Париж), № 3637 (5 сентября 1986). Проверено 12 декабря 2011.
Вольфганг Казак Лексикон русской литературы XX века. - М .: РИК «Культура» , 1996. - С. 492. - 250 с. - ISBN 5-8334-0019-В
THE SKY ABOVE HELL (англ.) . Taplinger (24 September 1980). Проверено 12 декабря 2011.
Владимир Бондаренко Я везде - «Не свой человек» - интервью с Юрием Мамлеевым (рус.) . «Русская мысль» (Париж), № 3637 (6 апреля 2008). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 12 декабря 2011.
В Южинском переулке снова завелась нечистая сила (рус.) . НЕНОВОСТИ.РУ (23 февраля 2009). Архивировано
Александр Дугин Тёмна вода (о Юрии Мамлееве) (рус.) . Независимая Газета (1995). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 декабря 2011.
Юрий Мамлеев Аннотация // Аннотация = Шатуны. - М .: Ad Marginem , 2003. - С. 3. - 268 с. - ISBN 5-93321-054-4
Феникс Хортан Привет по-американски, или Здравствуй дугинщина и мамлеевщина (рус.) (11 марта 2000). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 декабря 2011.
Екатерина Данилова Опубликован роман Юрия Мамлеева «Шатуны» (Чудовища - тоже люди) (рус.) . Газета «Коммерсантъ», №127 (350), 08.07.1993 (8 июля 1993). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 14 декабря 2011.
Евгений Горный The negative World of Yuri Mamleyev (англ.) . Creator Magazine #1, London (1994). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 декабря 2011.
Юрий Мамлеев Шатуны (роман) // 1 Часть, 1 глава = Другой. - М .: Эксмо , 2006. - С. 6-280. - 672 с. - ISBN 5-699-15792-1
Юрий Мамлеев Шатуны (роман) // 1 Часть, 13 глава = Другой. - М .: Эксмо , 2006. - С. 6-280. - 672 с. - ISBN 5-699-15792-1
Юрий Мамлеев Шатуны (роман) // 2 Часть, 2 глава = Другой. - М .: Эксмо , 2006. - С. 6-280. - 672 с. - ISBN 5-699-15792-1
Роза Семыкина Метафизическая антропология Юрия Мамлеева (англ.) . Журнал «Литературная критика» № 3, октябрь 2007 (1 October 2007). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 декабря 2011.
Tripti Nath From Russia to India, with love (англ.) . Tribune India (24 October 1999). Архивировано из первоисточника 24 мая 2012. Проверено 13 марта 2012.
Олег Дарк Мир может быть любой: размышления о «новой прозе» (рус.) // Дружба народов . - 1990. - № 6. - С. 226.
Якунина, Ольга Владимировна

Шатуны
Юрий Мамлеев

Этот роман, написанный в далекие 60-ые годы, в годы метафизического отчаяния, может быть понят на двух уровнях. Первый уровень: эта книга описывает ад, причем современный ад, ад на планете Земля без всяких прикрас. Известный американский писатель, профессор Корнельского университета Джеймс МакКонки писал об этот романе: "…земля превратилась в ад без осознания людьми, что такая трансформация имела место".

Второй уровень - изображение некоторых людей, которые хотят проникнуть в духовные сферы, куда человеку нет доступа, проникнуть в Великое Неизвестное. От этого они сходят с ума, как будто становятся монстрами.

Первый уровень прежде всего бросается в глаза. Вместе с тем, МакКонки пишет, что "виденье, лежащее здесь в основе - религиозное; и комедия этой книги - смертельна по своей серьезности". Очевидно, имеется в виду, что описание ада всегда поучительно с религиозной точки зрения. Вспомним, Иеронима Босха. Кроме того, изображение духовного кризиса неизбежно ведет к контреакции и осмыслению. Иными словами, происходит глубинный катарсис. Поэтому мне не кажется странным, что этот роман спас жизнь двум русским молодым людям, которые рели покончить жизнь самоубийством. Случайно они вместе прочли за одну ночь этот роман - и отказались от этого решения, осуществить которое они уже были готовы.

Позиция автора (во всех моих произведениях) одна: это позиция Свидетеля и Наблюдателя, холодная отстраненность. Это ситуация бесстрастного Исследователя. Герои могут безумствовать сколько угодно, но автор остается Исследователем и Свидетелем в любом случае. Если угодно такой исследовательский подход, можно назвать научным.

Юрий Мамлеев

Часть первая

Весной 196… года вечерняя электричка разрезала тьму подмосковных городков и лесов. Мерно несла свои звуки все дальше и дальше… В вагонах было светло и почти пусто. Люди сидели неподвижно, как завороженные, словно они отключились от всех своих дел и точно такой же жизни. И не знали, куда их несет этот поезд.

В среднем вагоне находилось всего семь человек. Потрепанная старушка уставилась в свой мешок с картошкой, чуть не падая в него лицом. Здоровый детина все время жевал лук, испуганно-прибауточно глядя перед собой в пустоту. Толстая женщина завернулась в клубок, так что не было даже видно ее лица.

А в углу сидел он - Федор Соннов.

Это был грузный мужчина около сорока лет, со странным, уходящим внутрь, тупо-сосредоточенным лицом. Выражение этого огромного, в извилинах и морщинах лица было зверско-отчужденное, погруженное в себя, и тоже направленное на мир. Но направленное только в том смысле, что мира для обладателя этого лица словно не существовало.

Одет Федор был просто, и серый, чуть рваный пиджак прикрывал большой живот, которым он как-то сосредоточенно двигал в себя, и иногда похлопывал его так, как будто живот был его вторым лицом - без глаз, без рта, но может быть еще более реальным.

Дышал Федор так, что выдыхая, как будто бы все равно вдыхал воздух в себя. Часто Соннов, осоловевшими от своего громоздкого существования глазами, всматривался в сидящих людей.

Он точно прикалывал их к своему взгляду, хотя само его внутреннее существо проходило сквозь них, как сквозь сгущенную пустоту.

Наконец, поезд замедлил ход. Человечки, вдруг виляя задницами, потянулись к выходу. Федор встал с таким ощущением, что поднимается слон.

Станция оказалась маленькой, уютно-потерянной, с настойчивыми, покосившимися, деревянными домиками. Как только человечки выскочили на перрон, дурь с них сошла, и они очень странно оживившись, забегали - вперед, вперед!

Старушка мешочница почему-то отнесла свой мешок к темному забору и, наклонившись, нагадила в него.

Здоровый детина не бежал, а прямо скакал вперед, огромными прыжками, ладно размахивая лапами. Видимо, начиналась жизнь. Но Федор оставался неизменным. Он брел, ворочая головой, осматривая окружающее, как будто он только что упал с луны.

На центральной площади два облезлых, как псы, автобуса, стояли на одном месте. Один был почти пустой. Другой же - так набит людьми, что из него доносилось даже сладострастное шипение. Но Соннов не обращал внимания на всю эту мишуру.

Проходя мимо столба, он вдруг ударил одиноко бродившего рядом пацана прямо в челюсть. Хотя удар был сильный и парень свалился в канаву, сделано это было с таким внутренним безразличием, точно Соннов ткнул пустоту. Лишь физическая судорога прошла по его грузному телу. Такой же оцепенелый он шел дальше, поглядывая на столбы.

Парень долго не мог очнуться от этого странного выражения с каким ему был нанесен удар, а когда очнулся, Соннов был уже далеко…

Федор брел по узкой, замороченной нелепо-безобразными домами улице. Вдруг он остановился и присел в траву. Поднял рубаху и стал неторопливо, со смыслом и многозначительно, словно в его руке сосредоточилось сознание, похлопывать себя по животу. Смотрел на верхушки деревьев, щерился на звезды… И вдруг запел.

Пел он надрывно-животно, выхаркивая слова промеж гнилых зубов. Песня была бессмысленно-уголовная. Наконец, Федор, подтянув штаны, встал, и, похлопав себя по заднице, как бы пошел вперед, точно в мозгу его родилась мысль.

Идти было видимо-невидимо. Наконец, свернул он в глухой лес. Деревья уже давно здесь росли без прежней стихии, одухотворенные: не то что они были обгажены блевотиной или бумагой, а просто изнутри светились мутным человеческим разложением и скорбию. Не травы уже это были, а обрезанные человеческие души.

Федор пошел стороной, не по тропке. И вдруг через час навстречу ему издалека показался темный человеческий силуэт. Потом он превратился в угловатую фигуру парня лет двадцати шести. Соннов сначала не реагировал на него, но потом вдруг проявил какую-то резкую, мертвую заинтересованность.

Нет ли закурить? - угрюмо спросил он у парня.

Тот, с веселой оживленной мордочкой, пошарил в карманах, как в собственном члене.

И в этот момент Федор, судорожно крякнув, как будто опрокидывая в себя стакан водки, всадил в живот парня огромный кухонный нож. Таким ножом обычно убивают крупное кровяное животное.

Прижав парня к дереву, Федор пошуровал у него в животе ножом, как будто хотел найти и убить там еще что-то живое, но неизвестное. Потом спокойно положил убиенного на Божию травку и оттащил чуть в сторону, к полянке.

В это время высоко в черном небе обнажилась луна. Мертвенно-золотой свет облил поляну, шевелящиеся травы и пни.

Федор, лицо которого приняло благостное выражение, присел на пенек, снял шапку перед покойным и полез ему в карман, чтобы найти пачпорт. Деньги не тронул, а в пачпорт посмотрел, чтобы узнать имя.

Приезжий, издалека, Григорий, - умилился Соннов. - Небось домой ехал.

Движения его были уверенные, покойные, чуть ласковые; видимо он совершал хорошо ему знакомое дело.

Вынул из кармана сверток с бутербродами и, разложив их на газетке, у головы покойного, с аппетитом, не спеша стал ужинать. Ел сочно, не гнушаясь крошками. Наконец, покойно собрал остатки еды в узелок.

Ну вот, Гриша, - обтирая рот, промолвил Соннов, - теперь и поговорить можно… А!? - и он ласково потрепал Григория по мертвой щеке.

Потом крякнул и расселся поудобней, закурив.

Расскажу-ка я тебе, Григорий, о своем житьи-бытьи, - продолжал Соннов, на лице которого погруженность в себя вдруг сменилась чуть самодовольным доброжелательством. - Но сначала о детстве, о том, кто я такой и откудава я взялся. То есть о радетелях. Папаня мой всю поднаготную о себе мне рассказал, так что я ее тебе переговорю. Отец мой был простой человек, юрковатый, но по сердцу суровай. Без топора на людях минуты не проводил. Так то… И если б окружало его столько же мякоти, сколько супротивления… О бабах он печалился, не с бревнами же весь век проводить. И все не мог найти. И наконец нашел тую, которая пришлась ему по вкусу, а мне матерью… Долго он ее испытывал. Но самое последнее испытание папаня любил вспоминать. Было, значит, Григорий, у отца деньжат тьма-тьмущая. И поехал он раз с матерью моей, с Ириной значит, в глухой лес, в одинокую избу. А сам дал ей понять, что у него там деньжищ припрятаны, и никто об этом не знает. То-то… И так обставил, что матерь решила, про поездку эту никто не знает, а все думают, что папаня уехал один на работы, на целый год… Все так подвел, чтоб мамашу в безукоризненный соблазн ввести, и если б она задумала его убить, чтоб деньги присвоить, то она могла б это безопасно для себя обставить. Понял, Григорий? - Соннов чуть замешкался. Трудно было подумать раньше, что он может быть так разговорчив.

Он продолжал:

Ну вот сидит папаня вечерком в глухой избушке с матерью моей, с Ириной. И прикидывается эдаким простачком. И видит:

Ирина волнуется, а скрыть хочет. Но грудь белая так ходуном и ходит. Настала ночь. Папаня прилег на отдельную кровать и прикинулся спящим. Храпит. А сам все чует. Тьма настала. Вдруг слышит: тихонько, тихонько встает матерь, дыханье еле дрожит. Встает и идет в угол - к топору. А топор у папани был огромадный - медведя пополам расколоть можно. Взяла Ирина топор в руки, подняла и еле слышно идет к отцовской кровати. Совсем близко подошла. Только замахнулась, папаня ей рраз - ногой в живот. Вскочил и подмял под себя. Тут же ее и поимел. От этого зачатия я и родился… А отец Ирину из-за этого случая очень полюбил. Сразу же на следующий день - под венец, в церкву… Век не разлучался. «Понимающая, - говорил про нее. - Не рохля. Если б она на меня с топором не пошла - никогда бы не женился на ей. А так сразу увидал - баба крепкая… Без слезы». И с этими словами он обычно похлопывал ее по заднице. А матерь не смущалась: только скалила сердитую морду, а отца уважала… Вот от такого зачатия с почти убийством я и произошел… Ну что молчишь, Григорий, - вдруг тень пробежала по лицу Федора. - Иль не ладно рассказываю, дурак!?

Видно непривычное многословие ввергло Федора в некоторую истерику. Не любил он говорить.

Наконец, Соннов встал. Подтянул штаны. Наклонился к мертвому лицу.

Ну где ты, Григорий, где ты? - вдруг запричитал он. Его зверское лицо чуть обабилось. Где ты? Ответь!? Куда спрятался, сукин кот?! Под пень, под пень спрятался?! Думаешь, сдох, так от меня схоронился?! А!? Знаю, знаю, где ты!! Не уйдешь!! Под пень спрятался!

И Соннов вдруг подошел к близстоящему пню и в ярости стал пинать его ногой. Пень был гнилой и стал мелко крошиться под его ударами.

Куда спрятался, сукин кот?! - завопил Федор. Вдруг остановился. - Где ты, Григорий?! Где ты?! С тобою ли говорю?! А может ты ухмыляесси? Отвечай!?

«Отвечай… ай!» - отозвалось эхо. Луна вдруг скрылась. Тьма охватила лес и деревья слились с темнотой.

Соннов глухо урча, ломая невидимые ветви, скрылся в лесу…

Поутру, когда поднялось солнце, поляна словно изнутри пронзилась теплом и жизнью: засветились деревья и травы, булькала вода глубоко в земле…

Под деревом, как сгнившее, выброшенное бревно, лежал труп. Никто не видел и не тревожил его. Вдруг из-за кустов показался человек; похрюкивая, он равнодушно оглядывался по сторонам. Это был Федор. Тот же потертый пиджак висел на нем помятым мешком.

Он не смог уйти куда-нибудь далеко, и заночевал в лесу, у поваленного дерева, c какой-то тупой уверенностью, что все обойдется для него благополучно.

Теперь он, видимо, решил проститься с Григорием.

На лице его не было и следа прежней ночной истерики: оно было втянуто во внутрь себя и на внешний мир смотрело ошалело-недоумевающе. Наконец, Федор нашел, как обычно находят грибы, труп Григория.

Свойски присел рядом.

Его идиотская привычка жевать около умершего сказывалась и сейчас. Федор развернул сверток и позавтракал.

Ну, Григорий, не ты первый, не ты последний, - вдруг неожиданно пробормотал он после долгого и безразличного молчания. И уставился не столько на лоб покойного, сколько на пустое пространство вокруг него.

Не договорил я многого, - вдруг сказал Соннов. - Темно стало. Сейчас скажу, - было непонятно к кому он теперь обращался: на труп Федор уже совсем не глядел. - Ребятишек нас у матери было двое: я и сестра Клавдия. Но мать моя меня пужалась из-за моей глупости. В кровь я ее бил, втихаря, из-за того, что не знал, кто я есть и откудава я появился. Она на живот указывает, а я ей говорю: «не то отвечаешь, стерва… Не про то спрашиваю…». Долго ли мало ли, уж молодым парнем поступил я на спасательную станцию. Парень я был тогда кудрявый. Но молчаливый. Меня боялись, но знали: всегда - смолчу. Ребята - спасатели - были простые, веселые… И дело у них шло большое, широкое. Они людей топили. Нырнут и из воды утопят. Дело свое знали ловко, без задоринки. Когда родные спохватывались - ребята будто б искали утопших и труп вытаскивали. Премия им за это полагалась. Деньжата пропивали, или на баб тратили; кое-кто портки покупал… Из уважения они и меня в свою компания приняли. Топил я ловко, просто, без размышления. Долю свою папане отсылал, в дом… И привычка меня потом взяла: хоронить, кого я топил. И родные ихние меня чествовали; думали переживающий такой спасатель; а я от угощения не отказывался. Тем более водки… Любил выпить… Но потом вот что меня заедать стало: гляжу на покойника и думаю: куда ж человек то делся, а?.. Куда ж человек то делся?! И стало казаться мне, что он в пустоте вокруг покойника витает… А иногда просто ничего не казалось… Но смотреть я стал на покойников этих всегда, словно в пустоту хотел доглядеться… Однажды утопил я мальчика, цыпленка такого; он так уверенно, без боязни, пошел на дно… А в этот же день во сне мне явился: язык кажет и хохочет. Дескать, ты меня, дурак, сивый мерин, утопил, а мне на том свете еще слаще… И таперя ты меня не достанешь… В поту я вскочил, как холерный. Чуть утро было, в деревне, и я в лес ушел. Что ж думаю, я не сурьезным делом занимаюсь, одними шуточками. Словно, козла забиваю. Они то - на тот свет - прыг и как ни в чем не бывало… А я думаю: «Убил»… А может только сон это!?

Часть первая

I Весной 196... года вечерняя электричка разрезала тьму подмосковных
городков и лесов. Мерно несла свои звуки все дальше и дальше... В вагонах
было светло и почти пусто. Люди сидели неподвижно, как завороженные, словно
они отключились от всех своих дел и точно такой же жизни. И не знали, куда
их несет этот поезд.
В среднем вагоне находилось всего семь человек. Потрепанная старушка
уставилась в свой мешок с картошкой, чуть не падая в него лицом. Здоровый
детина все время жевал лук, испуганно-прибауточно глядя перед собой в
пустоту. Толстая женщина завернулась в клубок, так что не было даже видно ее
лица.
А в углу сидел он - Федор Соннов.
Это был грузный мужчина около сорока лет, со странным, уходящим внутрь,
тупо-сосредоточенным лицом. Выражение этого огромного, в извилинах и
морщинах лица было зверско-отчужденное, погруженное в себя, и тоже
направленное на мир.
Но направленное только в том смысле, что мира для обладателя этого лица
словно не существовало.
Одет Федор был просто, и серый, чуть рваный пиджак прикрывал большой
живот, которым он как-то сосредоточенно двигал в себя, и иногда похлопывал
его так, как будто живот был его вторым лицом - без глаз, без рта, но может
быть еще более реальным.
Дышал Федор так, что выдыхая, как будто бы все равно вдыхал воздух в
себя. Часто Соннов, осоловевшими от своего громоздкого существования
глазами, всматривался в сидящих людей.
Он точно прикалывал их к своему взгляду, хотя само его внутреннее
существо проходило сквозь них, как сквозь сгущенную пустоту.
Наконец, поезд замедлил ход. Человечки, вдруг виляя задницами, потянулись
к выходу. Федор встал с таким ощущением, что поднимается слон.
Станция оказалась маленькой, уютно-потерянной, с настойчивыми,
покосившимися, деревянными домиками. Как только человечки выскочили на
перрон, дурь с них сошла, и они очень странно оживившись, забегали - вперед,
вперед!
Старушка мешочница почему-то отнесла свой мешок к темному забору и,
наклонившись, нагадила в него.
Здоровый детина не бежал, а прямо скакал вперед, огромными прыжками,
ладно размахивая лапами. Видимо, начиналась жизнь. Но Федор оставался
неизменным. Он брел, ворочая головой, осматривая окружающее, как будто он
только что упал с луны.
На центральной площади два облезлых, как псы, автобуса, стояли на одном
месте.
Один был почти пустой. Другой же - так набит людьми, что из него
доносилось даже сладострастное шипение. Но Соннов не обращал внимания на всю
эту мишуру.
Проходя мимо столба, он вдруг ударил одиноко бродившего рядом пацана
прямо в челюсть. Хотя удар был сильный и парень свалился в канаву, сделано
это было с таким внутренним безразличием, точно Соннов ткнул пустоту.

ДЛЯ ТЕХ, КТО СВАЛИЛСЯ С ЛУНЫ

Роман, созданный аж в 60-х годах прошедшего столетия, прошёл длинный путь от ящика Мамлеевского стола до, пусть и опосредованного, но всё же всемирного признания.

Помню, мы с Хэз тёмной безлунной ночью смеялись и шутили над упадком Мамлеева, взяв эталоном именно «Шатунов», и удивляясь, как автор мог настолько деградировать, увлёкшись самоповторениями. Собственно, «Шатуны» с литературной точки зрения – вещь также сомнительная: Мамлеев оперирует, пусть и абсолютно осознанно, достаточно узким набором слов, повторяя их раз за разом - читатель погружается в особое пространство мамлеевского текста. Текст этот весьма узнаваем, и Мамлеева, как Сашу Соколова или Максима Кантора, прочтя однажды, невозможно спутать ни с кем иным. И вроде бы всё хорошо, но…

Автор в «Предисловии» прямо указывает, что Ш. писались «в ситуации отчаяния, когда, казалось, все надежды рухнули (в том числе и вера в бессмертие, вера в Бога)». То есть, всё серьёзно. Однако Мамлеев сам же, бесконечными повторениями обессмысливающихся от этого слов и постоянным упором на некую «подпольность» (всплывают непроизвольные ассоциации с «подземным смехом», подкреплённые сценой в морге, когда Падов читает стихи Блока мёртвой девушке) и «запредельную глубину» происходящего вызывает лишь желание рассмеяться. Если бы не роковая фигура Фёдора Соннова, перед нами оказался бы обыкновенный декадентский романчик средней руки, похожий на очень серьёзного молодого гота, чья гротескность вместо трепета вызывает здоровый смех.

Что скрывается за текстом? «Метафизические», а через них и Соннов, задаются вечным вопросом дуализма Бытия: им всё мерещится, что сорвать покров возможно, хотя взрослый читатель легко разглядит в этих метаниях нежную юношескую браваду. Недаром интеллектуал Мамлеев не раз косвенно указывает, что возможные ответы скрываются в индуизме. Его персонажи, правда, отрицают опыт предыдущих поколений, требуя «радикальный переворот, вплоть до уничтожения старых понятий и появления новых - может быть еще более «абсурдных» - но тем не менее символизирующих наше состояние духа; и именно она - сама метафизика, сама религия - должна сделать этот переворот».

Они приходят к солипсизму чрезвычайно нарциссического толка - «глубевщине». И рок, орудие Танатоса Фёдор отступает перед единственным, кто смог замкнуться в идеальной рекурсии самого себя, Извицким. Впрочем, это не тот ответ, что нужен «метафизическим». Настоящего ответа не может быть, выхода нет, и в конце автор прямо призывает «не задавать вопросов о мире».

Исходя из вышесказанного, полагать глубокомысленным и высокоинтеллектуальным произведением «Шатунов», разумеется, нельзя. Этот роман ценен другим.

Цитируя «Сердце Пармы» А.Иванова «Ночами духам нравится приходить в покинутые людьми селения и играть там в свою любимую игру - в людей. Они сидят в ямах, как в домах, ходят в гости, роют землю, таскают бревна, но потом забывают смысл игры и дико скачут по обвалившимся частоколам, вылезают в окна, прыгают с крыши на крышу, висят гроздьями на ветвях и оголившихся стропилах...».

Эта цитата - лучшее описание «Шатунов» - романа о том, как бесы играют в людей. Мамлеев будто подсмотрел эту поистине тайную и скрытую от посторонних глаз игру, сумел донести до нас её чуждый, потусторонний и жуткий аромат. Именно из-за своей атмосферы «Шатуны», безусловно, заслуживают самого пристального внимания.

Оценка: 8

Грязная и скучноватая поэма о своеобразных наркоманах духа. И если первая часть книги ещё что-то может предложить в философском плане, то вторая написана совсем уж без вдохновения, банально. Автор нещадно сгущает краски, пестрит навороченными наречиями в худших традициях Платонова, беззастенчиво населяет выдуманный мир маньяками и безумцами, некоторые из которых, несомненно, списаны «с натуры». Местами, впрочем, проглядывает неплохой юмор, который однако трудно назвать даже «чёрным» - скорее потустороннемёртвым (если уж выражаться словами автора):

Спойлер (раскрытие сюжета)

«Под конец он чуть не подрался с одним неказистым, исключительным могильщиком, почему-то принимавшим всех покойников за себя. За свою трехлетнюю службу этот могильщик совсем ошалел, полагая, что все время хоронит самого себя. Он даже не понимал где и в каком состоянии сейчас находится, так как считал, что с каждой новой смертью уходит в следующий загробный мир и таким образом оказывается на том свете в степени, примерно равной числу себя-покойников, которых он хоронил. Естественно, он думал, что невероятно удален от мира».

Дюже забавно, так ведь? От неожиданности подобных зарисовок иногда пробивает на смех, а точнее на хохот. Как вам история, к примеру, о набожном старичке, который после общения с «метафизическими» превратился в курицу? Нет, разумеется, не в прямом смысле; просто его благочестивое и абстрактное сознание погибло, не выдержав страха перед реальностью физической смерти, деформировалось в нечто по-звериному тупое. Несмотря на явный сарказм, этот момент, вероятно, является одним из самых удачных в книге. Отдельный разговор - персонажи. Герои романа - целый сонм юродствующих и безумствующих образов, каждый одержимый собственной манией: мальчик Петенька, отказавшийся от контакта с внешним миром и по этой же причине пожирающий сам себя; Фёдор - молчаливый убийца, стремящийся познать непознаваемое, заглядывая в глаза своих жертв в момент их гибели; общество «метафизиков» - отмороженных субъектов, рвущихся в потусторонние сферы, но не способных разобраться даже в самих себе.

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

«- ...я ощущаю мир, как игру чудовищных, отделенных, потусторонних сил»,

говорит героиня романа, и, по сути, это объяснение подходит для каждого из общества «метафизиков». Их сознание одержимо идолом мистики, поэтому всё, что имеет логическую/эмпирическую формулу им не подходит по определению. И при этом они хотят быть выше общества, выше этики, морали и так далее. А на деле, получается следующим образом:

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

Вот он: русский эзотеризм за водочкой! - проговорил кто-то под конец».

Надеюсь, этот роман действительно спас кому-то там жизнь.

Оценка: 6

Роман Шатуны мне напомнил то самое произведение Маркеса. Русифицированный вариант ста лет одиночества с мерзостью и чернухой возведенной в энную степень, да еще и перенесенную на любимые автором помойки и загаженные дворики.

Тут ругаются на язык Мамлеева, но на мой взгляд он не плох, если относиться к нему как к инструменту которым автор подчеркивает вымученность и безысходность, стараясь максимально лишить читателя комфорта (чего он успешно добивается), хотя есть перегибы, особенно во второй половине произведения, где появляются россыпи метафизики, трансцендентности, «солипсизьму» и прочей философской терминологии, больше подходящей для псевдонаучных трудов. Если бы Мамлеев придерживался бытовых и обывательских описаний и определений, было бы намного страшнее и тяжелее.

Оценка: -10, но так как шкала только до одного, ставлю то что есть.

Оценка: 1

Книга, которая изменит вашу жизнь на «до» и «после». Это гротескный роман, в сюжете которого истории, казалось бы, немотивированных убийств, совершаемых главным героем «Шатунов» Фёдором Сонновым. Однако Фёдор, совершая эти бессмысленные преступления, преследует определённую цель: познать извечную тайну смерти «эмпирическим» путём.

Гейдар Джемаль (философ, соратник по «Южинскому кружку») сказал о литературе Мамлеева - это люди в экстремальных ситуациях, часто не совсем люди. Отгадку стоит искать в том, что герои «Шатунов» не совсем люди - в том отношении, что их душа пролонгируется в иной мир. Он ищут ответа на то, на что немыслимо ответить. Там все смешано. И психологические моменты, и метафизические.

Герои «Шатунов» непредсказуемы и чудовищны в своих поступках, они представляются совершенными монстрами. Большинство героев романа объяты всепоглощающей тьмой, хотя и не являются воплощениями зла, греха и преисподней. Критики, журналисты считают героев романа монстрами насилия, секса и безумия. Юрий Мамлеев сказал, что герои «Шатунов» «имеют в анамнезе человека из подполья Достоевского с его стремлением к запредельному».

Оценка: 8

Те, кто активно ругают данный роман за непристойность, мерзость и т.п. изображение всякой чернухи должны представлять, что создавался он в период глубочайшего духовного кризиса у людей. Это гротескное, метафорическое произведение о той действительности (хотя она никуда не ушла, она осталась в своей первобытной нетронутости) с ссылками на философские школы и методы. А суть заключается в духовных поисках и попытках познать непознаваемое, объяснить необъяснимое, куда закрыт доступ людям по очевидным причинам.

Оценка: 9

Есть такой талант у людей - из любой грязи философскую теорию построить, глубокую мысль выкопать. Это я о критиках сказал, а не об авторе. А роман этот суть даже не чернуха, а тупо эпатажная литература. Грязь, насилие, экскременты и всё такое прочее. И сколько бы критики ни бухтели, говоря что автор так познаёт Абсолютный Ноль и не сравнивает автора с Достоевским (кстати, по-моему, такое сравнение - прямое оскорбление творчества Достоевского), для меня это лишь кал, насилие и грязь без малейшего смыслового наполнения.

Но, расставив точки над «и», нельзя не сказать и о другом. Эпатажная литература - тоже направление искусства. И здесь Мамлеев молодец. Пишет хорошо, в грязь кунает на очень качественно. Настолько качественно, что нашлись люди, которые стали искать в этой грязи смысл. Так что Малеев молодец, подача на отлично.

Есть слова, точно и ёмко характеризующие такую литературу (да и подобное кино тоже) - ЖЕСТЬ и ТРЭШ. Данный роман балансирует между двумя этими терминами.

Отдельно умиляет ХВАЛЕБНОЕ введение, написанное САМИМ АВТОРОМ (а это уже о многом говорит. невольно снова вспомнился его же рассказ «Золотые волосы»).

Оценить сложно. Если бы передо мной положили пачку чернухи и трэша разных авторов - я бы «Шатунов» оценил очень высоко. Но личная оценка вообще и с точки зрение литературы в частности выше четвёрочки рука ставить не поднимается.

Цитаты из книги: (и даже этими цитатами уже всё сказано) :

«Старуха-мешочница почему-то отнесла свой мешок к тёмному забору и, присев, нагадила в него».

«Тот, с весёлой оживлённой мордочкой, пошарил в карманах, как в собственном члене.»